До дна

Глава первая

Лада

Я стояла, облокотившись о перила террасы, и провожала взглядом поздний июньский закат. Спать не хотелось, хотя подъём у меня строго по расписанию в семь часов утра. Это не зависит от дня недели и времени года. Даже первого января мой будильник прозвенел ровно в семь.

Когда-то у меня была совсем другая жизнь, и окажись я послушной и покорной дочерью (а особенно падчерицей), могла бы спать до обеда, ни в чём себе не отказывать и кататься как сыр в масле.

А ещё до этого тоже была другая жизнь, и несмотря на все трудности, с которыми мы тогда сталкивались, я вспоминаю о ней со светлой грустью и ностальгией.

Когда-то мы с мамой жили вдвоём. Моя мама — педагог дошкольного образования, и я пошла по её стопам. Но это позже, а тогда мы жили в тесной однушке в одном из городов Подмосковья.

Квартиру в столице пришлось продать. Во-первых, содержать её маме было не под силу, а во-вторых, пришлось погасить долги, которые оставил нам после своей бесславной гибели мой папенька.

Да, теоретически у меня был физиологический родитель до моих трёх лет. Правда, я его почти не помню. Помню только, что мама постоянно плакала, выглядела несчастной и загнанной. Она пыталась воздействовать на отца, уговаривала его обратиться к врачам, но увы, он не желал признавать реальность проблемы.

После я многое прочитала об игромании и поняла, что она ничуть не меньшее зло, чем другие пагубные человеческие пристрастия, и с большим трудом поддаётся лечению.

В конце концов мой отец не придумал ничего лучше, как попытаться заработать на ставки шантажом. Итог был предопределён: папеньку однажды прикопали в лесополосе и нашли только через пару месяцев.

Конечно, мама была в шоке от произошедшего. Но когда всё более-менее устаканилось, она начала очень ценить нашу скромную спокойную жизнь.

Позже я спрашивала её о том, почему она не ушла от отца, а терпела до последнего. Мама ответила, что очень любила отца. Даже тогда, когда стала бояться его и ненавидеть, — всё равно продолжала любить.

— Понимаешь, Лада, — задумчиво говорила она, — есть такие чувства и такие люди, которые выпивают твою душу полностью, до самого дна. Это сильнее тебя, ты никогда и ничего не сможешь с этим поделать. Это может стать огромным счастьем, а потом может обернуться страшной бедой, вот как в моём случае.

Бабушек и дедушек в моей жизни не было. Родители мамы давно жили в одной из стран ближнего зарубежья. Они не приняли выбор дочери ещё тогда, когда она собиралась замуж за моего отца, и постепенно общение превратилось в номинальное. Что касается матери моего отца, которая вырастила его одна, — её не стало ещё до того, что произошло с сыном. Он был поздним ребёнком, избалованным и явно трудным. Нехорошо так говорить, но бабушке повезло, что она ушла на небеса и не узнала о том, как закончил земной путь её сын.

Именно в её квартире мы и жили в Москве, и эту самую квартиру пришлось продать. Позже, в Подмосковье мы жили тихо и скромно. Мама работала в детском саду. Я сначала ходила в этот садик, а потом пошла в школу рядом с домом.

В четырнадцать лет, после окончания седьмого класса, я впервые устроилась на летнюю подработку, — помощником воспитателя в тот самый детский сад, в котором тогда работала мама.

Планировала работать месяц, а проработала два с половиной из трёх. Во-первых, мне очень понравилось самой зарабатывать деньги, хоть и небольшие. А во-вторых, у меня вдруг открылась способность находить общий язык с малышами.

До этого я не имела возможности узнать о данных способностях, поскольку у нас с мамой не было ни родственников, ни друзей с маленькими детьми. Видимо, я унаследовала свой небольшой, но очень пригодившийся мне в дальнейшей жизни талант от мамы.

Я тогда решила для себя, что отныне буду каждое лето работать в детском саду, и определилась с выбором будущей профессии. По поводу профессии я оказалась права (но об этом чуть позже), а в остальном...

Осенью, когда я училась в восьмом классе, маму отправили на специализацию в один из институтов Санкт-Петербурга. Я впервые осталась дома одна почти на целую неделю, и за мной приглядывала пожилая соседка Клара Андреевна.

Мама уехала в воскресенье утром на одной неделе и вернулась в субботу вечером на следующей. Странную задумчивость мамы после возвращения я списала на усталость с дороги. А в воскресенье вечером на пороге нашей квартиры впервые возник бывший одноклассник мамы Валерий Фёдорович Резанов.

Как выяснилось, они случайно встретились в Питере, куда столичный житель Резанов на ту же пору прибыл по делам. А ещё, как я узнала позже, когда-то давно Валерий Фёдорович был безответно влюблён в мою мать.

Встреча оказалась судьбоносной, и наша с мамой жизнь в очередной раз круто изменилась...

В общем и целом Валерий Фёдорович, которого мне почти сразу позволено было называть дядей Валерой, производил благоприятное впечатление. На тот момент — а было это восемь лет назад — Резанову и маме исполнилось по сорок два года.

Валерий Фёдорович был среднего роста, коренастый и плотный, но не обрюзгший, с красиво подстриженными тёмно-русыми волосами и обманчиво-безмятежными голубыми глазами, спрятавшимися за стёклами дорогих очков.

При том, что я тогда была ещё очень юна и провела всю предшествующую судьбоносной встрече жизнь в бедности, мне сразу удалось понять: Резанов — человек далеко не простой. Большие деньги, влияние и власть накладывают на внешность, повадки и поведение человека определённый отпечаток. Эту «метку» сложно скрыть, с чем-либо перепутать.

Валерий Фёдорович до этого времени никогда не был официально женат и вёл достаточно вольную жизнь. Однако в юности, ещё в шальные студенческие годы, у него случился серьёзный роман с такой же юной и горячей испанкой.

Когда мама рассказывала мне об этом, я невольно вспомнила знаменитого однофамильца дяди Валеры Николая Петровича Резанова, некогда мечтающего жениться на прекрасной юной Консепсьон Аргуэльо.

Глава вторая

Лада

Я увидела, как к дому приближается чёрная «бэха» с откидным верхом, и что-то в моей памяти, и без того растревоженной внезапно нахлынувшими вечерними воспоминаниями, всколыхнулось.

Именно такие тачки всегда предпочитали в семье Резановых. Ни Валерий Фёдорович, ни Артём никогда не гнались за конкретным брендом, выбирали максимальный комфорт и надёжность.

Кажется, я сегодня недостаточно устала, иначе почему продолжаю стоять здесь, не только провожая взглядом закат, но и встречая хозяйского сына? Да ещё успеваю предаваться воспоминаниям, которые вот уже три года тщетно пытаюсь загнать под запрет? Они всё равно находят выход и выбираются из-под любого замка. Иногда просачиваются осторожно, сквозь небольшое отверстие. А иногда вылетают подобно цунами, откинув крышку и сметая всё на своём пути.

Чем ближе подъезжала машина, тем сильнее стискивалось у меня в груди, и вскоре я уже не могла нормально дышать, ловила ртом воздух, как рыба, выброшенная на прибрежный песок.

Да, меня сразу удивил тот факт, что Никита Андреевич приехал не на «Ламборгини», как делает обычно. Самого́ старшего сына Екатерины Сергеевны я нисколько не боялась: для мужчины явно существовала чётко проведённая грань между хозяевами и прислугой.

Как известно, далеко не все знатные мужчины любили тискать горничных и прочий обслуживающий персонал в женском обличье где-нибудь в тёмных закутках замков и поместий. И не все стремились обрюхатить как можно большее количество сенных девок. Некоторые брезговали или просто не хотели заниматься подобным.

К счастью, Никита Томилин оказался из последних и вообще не замечает меня. А может, я не права в своём цинизме, и он просто является верным мужем, любящим свою жену и предпочитающим интим только с ней. Либо я кажусь ему совсем никчёмной. Меня это ничуть не задевает, а только радует.

Однако мой личный жизненный опыт показывает, что всегда нужно голосовать за циничную версию, и тогда ты окажешься хоть немного готова к повороту событий, которые, разумеется, окажутся страшнее и извращённее любого самого циничного ожидания.

Наконец моё волнение достигло максимальной точки и я пулей вылетела с террасы. С гремящим где-то в районе горла сердцем неслась на второй этаж. Влетела в свою комнату, закрыла двери и навалилась на них всем своим небольшим весом.

«Как и почему?» — крутилось в моей голове, звенело, стучало и пульсировало.

Как так получилось, что тем приятелем, который приехал на завтрашний праздник с Никитой Андреевичем, оказался именно Артём Резанов?!

* * * * * * *

Артём

— Кто-то из гостей уже прибыл? — нарочито равнодушно поинтересовался я у Ника, когда мы выбирались из машины.

— Нет, — покачал головой слегка захмелевший приятель. Он не так уж много выпил, но совсем не закусывал, и этот факт сыграл свою роль. — Мама не приглашает на приёмы гостей с ночёвкой.

— Тогда это был кто-то из родственников? — не отступал я.

— А-а-а, ты, наверное, имеешь в виду Ладу Николаевну? Это няня моих братьев. Именно она стояла на террасе, когда мы подъехали к стоянке, а потом почему-то убежала.

Лада Николаевна... Как раз её я и имел в виду, хотя предпочёл бы просто иметь, ох как предпочёл бы... У меня даже сейчас при мысли о ней всё само встало и пришло в полную готовность.

Я давно знаю, что она работает где-то няней, вот уже почти год. Но к такому совпадению оказался не готов. Выдохнув и уняв дрожь желания, потянул рюкзак и специальный чехол со своими шмотками с заднего сиденья. К счастью, хмельной Ник не заметил моего состояния.

Я не прихватил с собой смокинг, ибо не собирался щеголять в нём на приёме. Ненавижу парадные и деловые костюмчики, и батя давно махнул на меня рукой. Вот откинусь когда-нибудь, тогда пусть рядят во что пожелают, хоть в белый фрак, а пока я жив, одежду буду выбирать для себя исключительно сам.

На завтрашний приём я приготовил свободную белую сорочку, светлые брюки и соломенного цвета лоферы, которые стоят целое состояние.

Шли с Ником по прохладному полумраку дома, и я пытался угадать, за какой дверью спряталась она. Что ж, моя тихая и скромная мышка, ты наконец-то ответишь мне за всё. А особенно за то унижение, которое я пережил по твоей милости. Я ничего не забыл, и выкачу тебе счёт за каждую секунду того злосчастного дня...

* * * * * * *

Лада

Я слышала, как они вошли в дом и отправились в сторону гостиной. А потом раздались другие шаги, и вскоре прозвучало глубокое контральто Екатерины Сергеевны:

— Добрый вечер! Ник, что завис? Не хочешь представить меня своему другу?

Почему-то мне не понравилось то, как прозвучал голос хозяйки дома. Кажется, Резанов в своём репертуаре! Ни одна женщина не способна устоять перед ним, особенно, когда он в ударе и заинтересован в этой женщине.

В моей душе начала подниматься тяжёлая, липкая и мучительная ревность — моя вечная, непреходящая спутница, которая неотступно преследовала меня в течение того времени, когда я была девушкой, а потом невестой Артёма.

Я была уверена, что избавилась от неё навсегда. Боже, ну почему? Зачем опять это всё? Ведь когда-то же я должна освободиться!

...В юности, когда я жила в доме Валерия Фёдоровича, мы с Артёмом виделись нечасто и вряд ли за всё время знакомства перекинулись хотя бы сотней слов. Однако пять с половиной лет назад, когда мне исполнилось восемнадцать, Артём уже почти постоянно жил в России и присутствовал на большом шикарном приёме, который закатили в мою честь мама и отчим.

Безусловно, мне было лестно и приятно то, что моё совершеннолетие является для семьи столь значимым праздником, однако во время приёма я стеснялась, чувствовала себя не в своей тарелке, дичилась и отмалчивалась, в надежде поскорее оказаться в своей комнате.

Когда же это наконец случилось, я быстро сняла с себя дорогущее вечернее платье, туфли, чулки и коллекционное бельё, смыла макияж и заспешила в душ, чтобы смыть грандиозную усталость прошедшего дня.