До Тошноты

Посвящение

Посвящаю книгу тем, кто, несколько раз обжигаясь в любви, не сдавался и продолжал работать над собой и своими чувствами.

Пролог. Анна

Март. Два года назад

«Не такая, как все».

Что обидного может быть в этой фразе? Наоборот, мне должно быть приятно, так как меня выделили из общества. Но, что если посмотреть на эту фразу под другим углом?

«Не такая, как все».

Какая? Толстая? Полная? Жирная? Да, именно, я не такая, как все, так как у меня есть лишний вес, щёки на всё лицо и обвисают бока. Я упрямо старалась игнорировать то, что моё тело сильно отличается от большинства моих сверстниц, но данный комплекс невозможно не замечать, особенно, когда над тобой смеётся вся школа. Идти по школьному коридору и ловить насмешливые взгляды одноклассников, слышать оскорбления в свой адрес, получать неприятные сюрпризы в шкафчике в виде фотографий толстой свиньи – всё это стало частью моей жизни. Унизительно, обидно и чертовски больно.

Чтобы хоть как-то скрыть свои недостатки, я начала одеваться совершенно не так, как все школьники. Стиль «Гранж-Хиппи» стал моим верным другом. Таким образом я чувствую себя чуточку увереннее, но не всегда. Например, сегодня болотного цвета кардиган с изображением павлинов, длинное бежевое платье и серёжки в виде павлиньих перьев никак не придали мне уверенности, когда одна из моих одноклассниц унизила меня перед всем классом, сделав презентацию с моими фотографиями на тему «Почему ожирение – это так плохо?». Именно поэтому я сижу сейчас на заднем дворе нашей школы и рыдаю, будто моя жизнь подошла к концу.

Единственное, что радует меня сейчас, это вид, который открывается мне отсюда. Здания в стиле викторианской эпохи — это мой особый вид любви. А в Олд-Тауне, в одном из самых знаменитых районов Чикаго, их предостаточно. Мокрыми от слёз глазами я смотрю на большую церковь, сделанную из красного кирпича, и в глубине души молю Господа, чтобы он избавил меня от всех этих унижений. На самом деле, я вовсе не верующая, но в моменты, когда на душе слишком больно, осознаёшь, что, кроме Всевышнего, неважно существует он или нет, тебе некому даже просто пожаловаться на жизнь.

— Тяжёлый день?

Внезапно рядом со мной на скамейку садится парень. От неожиданности я вздрагиваю и громко шмыгаю носом. А ведь мне казалось, что в этом небольшом парке только я. Видимо, я слишком громко плакала, раз вызвала чей-то интерес. Сердце противно начинают раздирать кошки. Если этот кто-то пришёл поиздеваться надо мной, то можно будет считать, что это один из самых ужасных дней в моей жизни.

— Да, морально сложный, — отвечаю я, переведя взгляд на своего собеседника.

А он мне знаком. Высокий парень с русыми волосами и тёмно-карими глазами, одетый в синюю клетчатую рубашку и рваные джинсы, учится вместе со мной в одной школе. Без лишних слов он кладёт свою гитару на землю и достаёт из своего рюкзака носовой платок, чтобы дать его мне.

— Спасибо, — смущаюсь я и вытираю свои слёзы со щёк. — Не подумай, я не сижу тут каждый день и плачу, как истеричка. Просто на душе накопилось.

— Как говорится, ноль процентов осуждения, сто процентов понимания, — улыбается он, и у меня в животе словно начинают порхать бабочки.

У него изумительная улыбка и приятный голос. Если он не только играет на гитаре, но ещё и поёт, то я готова буду слушать его вечно.

Почему мы не разговаривали раньше? И почему он решил познакомиться со мной именно сейчас? Неужели ему нет никакого дела до того, что я не такая, как все?

— Странно, что ты решил заговорить со мной, — озвучиваю вслух свои мысли.

— Почему? — он удивлённо выгибает бровь.

— Я знаю тебя. Мы вместе посещаем занятия по естественным наукам. Лайонел Дэвис, не так ли?

Парень одобрительно кивает и вновь улыбается. Видимо, ему приятно, что я его запомнила.

— Всё правильно. А ты Анна?

— Мартин, — добавляю я, издав смешок.

— Прости. У меня плохая память на имена, а уж тем более на фамилии, — Лайонел растерянно чешет затылок. — Так почему странно то?

— Уже как два года мы ходим вместе на химию и биологию, но так и ни разу ещё не разговаривали.

— Значит, данный момент не случаен. Рад с тобой познакомиться, Анна, — ухмыляется он и протягивает кулачок, чтобы я также кулаком слегка ударила его в знак нашей возродившейся дружбы.

Что-то внутри меня оживает в эту секунду. Неужели кто-то действительно рад со мной познакомиться? И ему неважно, что я толстая?

Я отстраняю от себя непрошенные мысли и стараюсь улыбнуться. Не хочу терять единственного друга из-за своих комплексов.

— Взаимно, Лайон. Можно тебя так звать, раз мы теперь друзья?

— Тебе можно, так как у меня больше нет друзей в школе, — пожимает парень плечами.

Не может быть. Не верю, что у такого крутого парня, как Лайонел Дэвис, нет школьных друзей. А мне казалось, что вся элита знакома с ним, а девушки так и бегают за ним, лишь бы он сыграл для них на своей гитаре. Но мы находимся не в глупом кино про подростков, а в суровой реальности. В жизни у каждого есть своя история, которая сломала его.

— Смешно, — усмехаюсь я.

— Смешно, что я одиночка? — издаёт он нервный смешок.

— Смешно, что мы с тобой сильно похожи. У меня тоже нет друзей в школе, — признаюсь я, глядя прямо ему в глаза.

Они настолько тёмные, что их можно спутать с чёрными. Однако сейчас, когда луч солнца светит на нас, я вижу цвет шоколада. Завораживает и пугает одновременно.

— Тогда я чрезмерно рад стать твоим первым другом в этой школе.

И вновь его улыбка заставляет бабочек в моём животе летать с бешеной скоростью. Это ненормально. Но мне так приятно испытывать что-то, помимо отвращения к своему телу.

— Спасибо. Мне приятно, что ты не считаешь меня толстой.

Эти слова вырвались сами по себе. Я не хотела показывать ему, что мой лишний вес меня задевает. Но Лайонел ведь не слепой. Я уверена, он может прекрасно отличить стройную красивую девушку от жирной и замкнутой в себе.

— И ты из-за этого плакала? Тебя кто-то обидел? Оскорбил? Скажи кто, и я разберусь.

Часть I. Начало любви или одержимости?

«И летел из прошлого
поезд слепой. Будто в долгий обморок, в метели нырял...
Есть такая станция —
первая любовь.
там темно и холодно.

Я проверял».

— Роберт Рождественский

Глава 1. Лайонел

Девять лет назад

Красивая мелодия, исполняемая одиннадцатилетним мальчиком на старенькой гитаре, заполняет просторы небольшой комнаты. Когда аккорды становятся мощнее, он закрывает глаза и сводит брови к переносице, слыша мелодию не только ушами, но и сердцем. Грустный кареглазый мальчик пропускает все чувства через себя, создавая при этом сильную музыку, которую невозможно слушать без слёз. Его успокоением является эта старенькая гитара, благодаря которой он может освободить себя от негативных эмоций, полностью накрывших его с головой.

Это я, Лайонел Дэвис, тот самый одиннадцатилетний мальчик со старой гитарой в руках. Так странно говорить о себе от третьего лица, но мне так намного легче. Трудно признать, что этот якобы сильный и сдержанный мальчик является мною, ведь на самом деле я чувствую себя слабаком. В глубине души всё разгромлено, как разрушенный виртуальный мир в компьютерной игре.

Услышав звук разбитого стекла, который донёсся до моей комнаты из кухни, я резко открываю глаза. Чувствую, что-то не так. Встаю с кровати и, оставив гитару возле небольшого деревянного шкафа, направляюсь в сторону двери.

«Неужели опять? Нет, пожалуйста, не надо. Я не хочу, чтобы это происходило вновь».

В моём доме последние два года не бывает спокойно из-за постоянных ссор родителей. Отец в порыве гнева обязательно должен что-то разбить или сломать, а я же должен потом весь этот беспорядок убирать, становясь свидетелем горьких слёз матери. Порой мне самому хочется лечь на её колени и горько заплакать. Выносить папину ругань слишком сложно. Но мальчики не плачут. Они должны быть сильными, чтобы защищать своих любимых мам от всего плохого. Возможно, я недостаточно силён, ведь защитить маму от папы у меня не получается. Она всё равно каждую ночь плачет из-за него, заставляя меня чувствовать себя плохим сыном. Но я не опускаю руки. Нет, я не смогу этого сделать. После каждой их ссоры я поддерживаю маму, вытирая слёзы с её щёк. Дарю ей тёплые и надёжные объятия, благодаря которым она всегда обретает успокоение.

Выхожу из своей комнаты и иду по длинному узкому коридору в кухню, бросая взгляды на настенные рамки с семейными фотографиями. Они включают в себя свадебные снимки родителей и несколько моих младенческих фото.

Детство. Неужели оно у меня закончилось? Почему я больше не чувствую себя беззаботным и весёлым, как раньше? Я ведь любил резвиться с соседскими ребятишками. Что изменилось? Единственное, что мне хочется сейчас — это спрятаться под одеяло и вылезти из-под него только тогда, когда мама с папой вспомнят, что помимо их вечных ссор, у них ещё есть сын, который не теряет веру в то, что его родители обязательно помирятся.

Дойдя до кухни и увидев ожидающую меня картину, я с такой силой сжимаю кулаки, что ногти больно впиваются в кожу на моей ладони. Мне ничто не может причинить такую сильную боль, как слёзы мамы. Картина того, как папа со всей силы ударяет мать, навсегда остаётся в моей памяти как то самое воспоминание, которое теперь всегда будет вызывать во мне злость.

— Папа, что ты делаешь?! — переступив через груду разбитого стекла, я подбегаю к отцу и стараюсь успокоить его. — Пожалуйста, папа, не надо! Не бей маму! Ты ведь сам говорил, что женщин бить нельзя! Почему ты нарушаешь своё слово?

Но он не слушает меня, продолжает избивать маму, оставляя на её прекрасном личике ужасные кровоподтёки. Мама кричит, плачет, просит его остановиться; её крики разрывают моё сердце. Я чувствую себя жалким. Единственный сын и не в силах даже помочь своей матери. Нет! Нужно что-то предпринять. Такое больше не может продолжаться.

Не контролируя себя, я начинаю бить отца по спине. Слёзы дают о себе знать, выдавая мою слабость. Я прекрасно понимаю, что мои удары никак не влияют на него, но только так я могу справиться с теми эмоциями, что внезапно охватывают меня. Я никогда не желал папе зла до определённого момента. Мне хочется, чтобы ему было больно, чтобы он почувствовал то, что мы с мамой испытывали каждый божий день. Мама для меня самый дорогой человек, и я не могу спокойно стоять и смотреть на то, как мой собственный отец бессовестным образом бьёт её. Мне всё равно на то, что это взрослые дела, и что они решат их сами. Я устал от вечных истерик отца, который, каждый раз приходя домой под действием алкоголя, упрекал мать во всех грехах этого мира.

— Лайонел, успокойся, не надо!

Мама знает, что папа может в любой момент и мне причинить физическую боль, поэтому пытается закрыть меня собой, вновь принимая роль жертвы.

— Папа, почему ты делаешь нам больно?! Мы ведь любим тебя! Зачем ты так с нами? — я понимаю, что намного слабее отца, но продолжаю бить его по спине, чтобы он отпустил маму.

Отец, по-видимому, не выдержав такого наглого поведения с моей стороны, решает наказать меня самым отвратительным способом. Со всей силы ударив меня по шее, он толкает меня на ту самую груду разбитого стекла, лежавшую на полу.

Несколько острых осколков вонзается прямо в мои ладони, причиняя мне до жути сильную боль. Небольшие осколки стекла также царапают мою шею и часть лица в области щеки. Я стараюсь не кричать и прикусываю губу до крови, в то время как моя рука ноет от ужасной пульсирующей боли.

Мама теряет дар речи, увидев эту жестокую картину. Я знаю, что она всем телом и душой прочувствовала мою боль. Несмотря на нанесенные увечья, я стараюсь быть сильным ради неё. Нужно всё вытерпеть ради любимой мамы.

Она хочет подойти ко мне, чтобы помочь встать, но папа не позволяет ей сделать этого, схватив за шею и выплюнув такие мерзкие слова, что мне хочется блевануть прямо на его синие носки.

— Не смей помогать ему! Он заслуживает эту боль. Будет теперь меньше идти на поводу у своей агрессии.

— Я подам на тебя в суд, Дерек! — прошипев ему в ответ, мама пытается освободиться от крепкой хватки отца, но он намного сильнее.