Добежать до счастья. Исповедь

Пролог

– Неудачный день? – раздался над головой приятный мужской голос. – Не возражаете, если составлю вам компанию? Плохое настроение лучше разделить с кем-нибудь, чтобы снизить дозу печали.

Мужчина не стал ждать моего согласия, отодвинул стул и сел напротив, поставив чашку чёрного кофе на стол. Оторвалась от гастрономического списка, готовясь послать нахала в эротическое, пешее путешествие, но его глаза остановили меня. Глубокий синий цвет с вкраплениями грозового неба, окружённый тонкими лучиками морщин человека, предпочитающего с улыбкой встречать любые проблемы.

– Матвей, – выдернул веточку фрезии из вазочки, стоящей по центру, и протянул мне.

– Надежда, – ответила, принимая цветок. Поднесла его к носу, вдохнула слабый запах приближающегося лета, сканируя незнакомца. Взрослый, ближе к сорока или около того, подтянутый, симпатичный, обладающий притягательной харизмой. Рядом с таким хочется задержаться, напитаться теплом, погреться в лучах, отщипнуть кусочек радости.

– И что же у Надежды случилось такого безнадёжного? – тепло посмотрел, открываясь моему горю.

Издевательская тавтология. Вся жизнь – сплошное издевательство. Вера, Надежда, Любовь. Так назвала нас мама, веря, что с такими именами нам повезёт. Правда, не учла отца. Рядом с ним везти может только ему, а по факту мы имели полную противоположность. Вера, полностью утратившая веру, Надежда, оставшаяся без этой сути, и Любовь, влюбляющаяся, но не имеющая ответной любви.

Поэтому ответила честно:

– Случилась жизнь, Матвей.

Глава 1

Надежда

– Год, максимум полтора, – произнёс Денис Сергеевич, просматривая результаты моего обследования.

Смешно. Никогда раньше не обращалась к врачам, чувствуя себя отлично, а тут нелепая авария такси, в котором я ехала на работу, удар лбом о поручень на спинке сидения, мошки в глазах, головокружение, тошнота и конечная точка маршрута – кабинет онколога.

– А с лечением? – посмотрела в окно за спиной доктора.

– Здесь, как карты лягут, – сцепил руки замком, переплетая пальцы и укладывая их на мою историю болезни. Странно. Им давно поставили компьютеры, провели сеть, объединили данные поликлиник, а они всё ещё заполняют карты вручную. – Либо ремиссия, возможно, полная, либо болезнь перемелет организм за два месяца.

Шевельнулось что-то во мне? Нет. Только уверенность, что это нелепая ошибка. Что сидит передо мной Денис Сергеевич, крутит чужие анализы и впаривает мне о короткой, очень короткой жизни. Херня. Мне двадцать два, я каждый год прохожу диспансеризацию, у нас в семье ни у кого не было онкологии, и вообще, здоровая как лошадь. Нет. Точняк ошибка.

– Я хочу выслушать мнение ещё одного врача, - перевела взгляд с окна на мужчину, поправляющего очки в тонкой, золотой оправе, и отзеркалила его позу. – Вдруг произошла ошибка.

– Ваше право, Надежда Михайловна, но другой специалист скажет вам тоже самое. Вы просто потеряете время.

– Всё-таки я рискну, – улыбнулась ему и вступила в зарождающуюся весну, просыпающуюся природу, расцветающую надежду.

Через месяц я снова сидела на том же стуле перед тем же Денисом Сергеевичем. Три клиники, куча анализов, УЗИ, МРТ и три заключения, повторяющих точь-в-точь его слова. Двадцать два. Год-полтора. Слепота, потеря памяти и вкуса, головные боли и смерть под наркотой, которая станет единственным смыслом в жизни.

– Не может быть, что вообще нет надежды, – упёрлась в него умоляющим взглядом. – Двадцать первый век, человечество полетело в космос, изобрело лекарство от тифа и холеры, придумало интернет и мобильную связь. Наверняка, что-нибудь есть? Экспериментальные программы, проходящие испытания лекарства?

– В Германии есть одна клиника, пытающаяся бороться с агрессивными видами, – выдохнул он, стянул очки и с силой потёр лицо. – Но я не могу вам её порекомендовать, Надежда. Слишком тяжёлое лечение, убивающее организм быстрее рака. Половина умирает во время первого курса, большая часть оставшихся возвращается ни с чем и сгорает за пару месяцев. Только пять процентов справляются с опухолью, долго восстанавливают убитый иммунитет, кое как стабилизируют работу органов и живут до следующего рецидива.

– И какой срок ремиссии? – без особой надежды интересуюсь у доктора.

– У всех по-разному. Год, пять, десять. Больший срок неизвестен, так как программа работает десять лет. Из двухсот тридцати четырёх переживших, всего двадцать шесть продолжают вести обычный образ жизни, – он ещё раз внимательно посмотрел в распечатки перед собой и поднял сочувствующий взгляд. – Двадцать шесть из почти что пяти тысяч пациентов.

– Что же мне делать? – прошептала, процеживая информацию и ужасаясь реальности.

– Жить, Надежда Михайловна, – слишком громко резанул тишину его голос. – Жить и взять из оставшегося времени всего по полной.

Я не помнила, как вышла из клиники, как пересекла проспект, как села на скамейку в парке перед яркой клумбой с тюльпанами. Жить по полной… Смешно… Жить и ждать, когда организм начнёт прогибаться под вездесущими метастазами, цепляющимися за ткани, сосуды и органы, когда свет померкнет, оставив меня в кромешной темноте, когда от боли я буду лезть на стену, не помня своего прошлого и чем кормили меня в обед. Ни семьи, ни детей, ни будущего.

Хотя, семью, как раз-таки, можно получить, достаточно сказать о болезни отцу, и он удачно сбагрит меня какому-нибудь партнёру, желая получить напоследок выгоду слиянием компаний. Вера уже стала жертвой его амбиций и жажды власти, почему бы не ухватить счастливый билет и со мной, даже если от этого брака выиграет только он.

Что ж, жить по полной я начала с опустошающих слёз и большой порции мороженого на летней веранде кафе. Всю сознательную жизнь отказывала себе в сладком, следя за фигурой, а за оставшееся время решила наверстать. Заедая соль сладким, писала на салфетке список блюд, к которым раньше не подошла бы на пушечный выстрел. Жирные рёбрышки в гранатовом соусе, острые крылышки, мясная пицца, кремовый торт… В ход пошла третья салфетка, когда на меня набежала чья-то тень.

– Неудачный день? – раздался над головой приятный мужской голос. – Не возражаете, если составлю вам компанию? Плохое настроение лучше разделить с кем-нибудь, чтобы снизить дозу печали.

Мужчина не стал ждать моего согласия, отодвинул стул и сел напротив, поставив чашку чёрного кофе на стол. Оторвалась от гастрономического списка, готовясь послать нахала в эротическое, пешее путешествие, но его глаза остановили меня. Глубокий синий цвет с вкраплениями грозового неба, окружённый тонкими лучиками морщин человека, предпочитающего с улыбкой встречать любые проблемы.

– Матвей, – выдернул веточку фрезии из вазочки, стоящей по центру, и протянул мне.

– Надежда, – ответила, принимая цветок. Поднесла его к носу, вдохнула слабый запах приближающегося лета, сканируя незнакомца. Взрослый, ближе к сорока или около того, подтянутый, симпатичный, обладающий притягательной харизмой. Рядом с таким хочется задержаться, напитаться теплом, погреться в лучах, отщипнуть кусочек радости.

– И что же у Надежды случилось такого безнадёжного? – тепло посмотрел, открываясь моему горю.

– Случилась жизнь, Матвей, – зачерпнула подтаявшее мороженое, и по языку растеклась сливочная сладость с шоколадной крошкой. – И она оказалась порядочной сукой.

– К сожалению, с жизнью я сделать ничего не могу, – задумчиво протянул, отпивая кофе. – А с суками положительный опыт имеется.

И он так честно и широко улыбнулся, без всякой наигранности и искусственности, что в этот момент я решила взять от остатка дней по полной. Взять именно с ним, у него, от него и от всего человечества. Судьба отняла у меня много лет «долго и счастливо», так что пусть раскошеливается на «быстро и через край».

Глава 2

Вера

Я сидела за столом и рассматривала разукрашенное лицо любовницы мужа. Полина… Алина… Арина… Хрен её знает. Какая она по счёту? Сколько их сменилось в нашем доме? Закономерность только одна – они все походили на меня в восемнадцать лет с небольшим отличием – мои глаза тогда горели юностью и верой в будущее, у них же потухли, как у прожжённых шлюх. Одни задерживались надолго, надеясь затронуть сердце извращенца и занять моё место, другие не выдерживали и сбегали после пары ночей, третьих муж выбрасывал сразу, не получив своей дозы удовольствия.

Вон тот синяк под глазом появился ещё три дня назад и уже лучше поддаётся маскировке косметикой, а эта припухлость и рана на губе совсем свежая, полученная этой ночью. Скрытое одеждой тело – одна сплошная гематома. Борис редко позволял себе портить витрину, отыгрываясь на местах, которые можно спрятать от общества.

Сложно представить такую ситуацию – я и любовница мужа за одним столом, в одном доме, ещё сложнее понять мою радость, но я была почти счастлива от нахождения этих продажных дур в моём доме. До них, размазывать на себе тонну тоналки приходилось мне.

Из-под ресниц глянула на мужа, спокойно отрезающего кусок яичницы с беконом. Сытный завтрак после бурной ночи и переизбытка коньяка, холодный душ, мастер из барбершопа, и в офис он приезжал свежим, как всегда. Борис Уваров – владелец крупного холдинга, занимающегося всем, что приносит деньги. Объединение приватизированных во время перестройки старшим Уваровым предприятий, выросших в целую империю под руководством сына. Компьютерные разработки, программы для военной индустрии, строительство вертолётов, консалтинговые услуги. Этакий лакомый кусок для акул бизнеса. Никто не знал, что мой муж извращённый садист. Почти никто.

Боре всё сложнее давались такие ночи. Возраст, здоровье, незнание берегов. Он не принимал слова нет и не слышал слова нельзя, и мне пришлось годами учиться сосуществовать с его желаниями. Сейчас стало хорошо, у меня появилось личное время днём, а раньше…

Мне только исполнилось восемнадцать, когда отец выдал замуж за тридцати пятилетнего партнёра, вернее продал за слияние компаний. Я всегда знала, что меня ждёт такой брак, поэтому во время свадьбы искала в муже привлекательные качества. Высокий, симпатичный, серьёзный, взрослый. За ним я была бы как за каменной стеной. Достаток, стабильность, уважение.

Уважение пришлось прочувствовать всей шкурой в первую брачную ночь. Борис принял лишнего на празднование, продолжил пить в снятом номере, залез на меня в невменяемом состояние и у него ничего не вышло.

– Не страшно, – прошептала я, облегчённо вздохнув. Не так представлялась мне потеря невинности. Не с пьяным в дугорину мужчиной. – Попробуем в другой раз.

Думала ли я в тот момент о последствиях, после неудачно оброненных слов? Такое представить девчонка, выдранная из замкнутого пространства, воспитанная в строгости и ограничениях, не могла. Первая хлёсткая пощёчина настигла меня в туже секунду, за ней следующая, после град ударов, выбивающих воздух и скручивающих мышцы от боли.

– Сука! Тварь! Беловская шлюха! – плевался при каждом соприкосновении кулака с телом. – Я тебя и без члена порву, дрянь!

Член это чудовище заменил бутылкой из-под шампанского, предварительно вылив содержимое на израненную меня. Ощущения смешались в убивающий коктейль – боль, страх, непонимание, неверие. Как можно так поступить с молодой женой? Как можно поднять руку на женщину?

Через сколько Борис вырубился, оставив истерзанное тело валяться на ковре? Мне казалось, что прошла вечность, пока зверь не насытился и не угомонился. Собравшись с силами, отодравшись от пола и накинув махровый халат, я вызвала такси и сбежала под защиту к отцу.

Вот тогда я окончательно повзрослела и поняла, что спасения искать мне негде. Страшнее стало не от того, что сделал Борис, а от полной поддержки его действий со стороны моего отца. Для меня не было секрета, что папа поднимал руку на маму, но что он позволит это в отношение своей дочери, стало неприятным открытием.

– Ничего страшного не случится от пары оплеух, – строго выговаривал, заталкивая в машину. – Бабы от них только послушнее.

– Я подам на развод, – рыдала, размазывая кровавые сопли. – Я не буду терпеть рукоприкладства от мужа.

– Подавай, – пожал плечами отец, отряхивая ладони. – Твоё место займёт Надежда через два года.

– Ей всего четырнадцать, – вскричала я, боясь верить его речам.

– На востоке в пятнадцать уже рожают, – рыкнул, сдавливая моё запястье и принося новую волну боли. – Слияние должно быть закреплено браком, а ты будешь жертвой или твоя сестра, не важно.

Он вернул меня мужу, предварительно показав семейному врачу, и с того момента начался мой персональный ад. Стабильность – то, в чём мне пришлось убедиться в браке. Боря отрабатывал удары почти каждую ночь, запихивал в меня всё, что попадало под руку, испытывал разные прибамбасы из секс-шопа и заставлял изображать счастливую семью на людях. Прислуга людьми не считалась, поэтому свои вкусы дома он не скрывал. После неудачных побоев меня выхаживали горничные, меняя компрессы, смазывая разрывы и пряча глаза.

Так продолжалось полтора года, пока мой организм не дал сбой и не решил укоренить во мне семя этого ублюдка. Лучшие пять месяцев в моём браке. Никаких издевательств, никакой боли, никакого давления. Где в это время муж сливал свою злость меня не заботило, лишь бы не лез ко мне.

Он не лез ровно до того дня, когда на УЗИ не озвучили пол ребёнка. Девочка… Её Борис не ждал и не хотел. Мою радость от скорого появления маленькой крохи, которая будет похожа на меня, перечеркнула очередная бутылка виски.

– Бесполезная тварь! Ты даже не можешь родить мне сына!

Эти слова застряли в подкорке мозга и повторялись раз за разом, пока этот садист примерял кулаки и ботинки к моим изгибам и выпуклостям. Финальной точкой стал толчок с лестницы, скорая и лишение смысла жизни. Малышку вырезали из меня вместе с маткой, оставив непригодной женой для Бориса Уварова.

Глава 3

Любовь

Белая скатерть, белое блюдце, белая чашка с молочной пенкой на кофе, отдающем горечью на языке. Какая по счёту была эта чашка? Пятая? Шестая? Не могла сказать, разве что в счёте посмотреть. Второй парень за год, уверяющий в любви и сливающийся в никуда. Ладно Тоша – молодой, безбашенный, недозревший, относящийся к отношениям как к игре, но Сергей… В двадцать шесть лет за свои слова положено отвечать. А вот так… не прийти на свидание, не сказать ни слова, отключить телефон.

Поначалу я подумала, что с ним произошёл несчастный случай, но консьерж в элитной многоэтажке, где у Сергея была квартира, не пустил меня в лифт, показав письменный запрет на мой проход в собственность Тробушева. Обидно? Не то слово. В груди защемило от боли, лёгкие сжало в спазме, а дыхание пыталось вырваться тяжёлыми толчками.

Что во мне не так? Вполне привлекательна, не избалована мужским вниманием, не испорчена положением и деньгами отца. Почему, стоило влюбиться, подпустить к себе ближе, чем позволено, как от меня сразу отделались, словно от сломанной игрушки?

Сколько мне осталось бегать на свободе? Полгода? Год? Когда отец подберёт удачную партию и выдаст меня замуж? Я не смогу терпеть незнакомого мужчину, как Верусик, которая смирилась и полностью растворилась в семейном уюте. И как Надюха не смогу. Она единственная, кто сказал отцу нет после того, как её суженный скончался от инфаркта за два дня до свадьбы. Не смог пережить в свои пятьдесят два года счастье, что станет обладателем молоденькой девушки невиданной красоты.

В тот день был большой скандал. Орал папа, кричала Надя, билась посуда и разлеталась в щепки мебель. Сестра выгрызла право закончить обучение и только потом обсудить варианты. Своим характером и упёртостью она пошла в отца, поэтому и прогнула родительскую тиранию, а мы с Верой отличались мягкостью и покладистостью в маму, которую я с каждым годом помнила всё хуже. Она умерла от кровоизлияния в мозг, когда мне было восемь лет, и с тех пор сёстры пытались её заменить. Насколько могли. Насколько позволял отец.

С Тробушевым мы познакомились шесть месяцев назад, когда я пришла сдавать экзамен на права, а он восстанавливать свои после бурных посиделок в ночном клубе. У меня тряслись руки и болела голова от страха, у него наблюдались те же симптомы, только от чрезмерного переупотребления.

– Поделишься пилюлей? – низко просипел он надо мной, и я от неожиданности смяла пластиковый стаканчик, выплёскивая воду на себя.

В него невозможно было не влюбиться. Светло-русые, волнистые волосы, собранные в узел на манер самураев, выбритые виски, татуировка, начинающаяся на затылке и уходящая под футболку, озорные глаза, ярче майской зелени, острые скулы и насмешливый изгиб губ.

После сдачи первого этапа на компьютерах, я выскочила на улицу, запахивая куртку, и налетела на него. Он расплылся в улыбке, демонстрируя ямочку на правой щеке, протянул белую розу, сравнимую чистотой с выпавшим снегом, и закрепил мою влюблённость всего одной фразой: «После площадки ты моя».

Сергей ехал за автобусом, дожидаясь моей очереди прогона, а потом посадил к себе в машину и повёз в ресторан, забронировав стол в уголке, отгороженном резными ширмами. Романтичный вечер, наполненный тихой музыкой, утончённой едой и откровенными комплиментами. Устоять против его обаяния шансов не было.

Спустя три свидания, Серёжа заманил меня домой, подарил признание в любви и забрал мою девственность, обещая себя, свои руку и сердце. И я поверила, окончательно сдалась и полностью растворилась в нём. Шесть месяцев безграничного счастья.

Пользуясь занятостью отца с окучиванием иностранных партнёров, я сбегала с последних пар и бросалась к Сергею в объятия. Что он только со мной не вытворял. Чему только не учил. За пару месяцев скромная девочка, краснеющая от слова «член», заглатывала эту самую часть тела по самый корень.

Серёжа был ненасытным и очень затейливым в постели, всегда повторяя, что его малышка должна быть воспитана под него. Я воспитывалась, обучалась, выполняла любой приказ и желание, доверяла во всём, позволяла всё, даже если не получала от этого удовольствие.

Наверное, сказывалась мамина уступчивость и вбитое с детства послушание. Отец часто говорил, что муж для женщины – весь мир, и крутится она должна только для его удовлетворения. Типичное внушение девочкам, подготавливаемым для продажных браков.

А месяц назад Серёжа сделал мне предложение, подарив колечко с аккуратным камешком и витиеватым рисунком по ободку. Я сказала да, а колечко заняло своё место на цепочке возле сердца, так как до папы нужно было осторожно донести эту новость.

В тайне содрогалась от грядущего скандала и подумывала уйти из дома, если не получу согласие отца. Что-то он последнее время задумчиво задерживал на мне взгляд, решая, скорее всего, с кем организовать очередное слияние.

Теперь его планы вполне могли реализоваться, потому что Сергей меня бросил, сбежав и оставив без объяснений, а я сидела в нашем старом кафе, заказывала дцатую по счёту чашку кофе и пыталась залить пенной сладостью осколки разбитого сердца, закусывая солью от слёз.

– Что-нибудь ещё хотите? – материализовалась у стола недовольная официантка, толкая в мою сторону заезженное меню.

Цианистый калий – висело на языке, но я это не произнесла. Просто отрицательно качнула головой, оплатила счёт и шагнула в розовеющий вечер майского заката. Мне сейчас требовалось только одиночество, одеяло и подушка, в которую можно было выплакаться.

Глава 4

Надежда

– Я хочу продолжить этот вечер у меня дома, – прошептал Матвей, чуть сильнее сжимая ладони на моей талии.

Он не скрывал желания во взгляде и прямо озвучивал его, не юля и не водя хороводы с бубнами, как это делали молодые парни, не чувствующие достаточной уверенности и боящиеся получить отказ. Матвей шёл на пролом и в его глазах читалась решимость и твёрдость провести ночь именно со мной, по своему сценарию.

– Поехали, – улыбнулась ему. – На сегодняшний вечер я абсолютно свободна.

Если раньше я побоялась бы показаться доступной и легкомысленной, то в реальности, рухнувшей на меня своей скоротечностью, откладывать удовольствие и красться к нему маленькими шажками, пританцовывая в приличествующем темпе, была не намерена. За оставшиеся несколько месяцев в мои планы входило многое, о чём я даже никогда не задумывалась. Чудить на полную катушку, не оглядываясь на приличия и законы нашего общества.

– Мне нравится твоё настроение, – надавил под лопатками мужчина, уверенно направляя к своей машине, припаркованной в метрах двухстах от входа в кафе.

– А мне твой подход, – облизнулась кошкой, чуть прогибаясь и выпячивая пятую точку, делая изгиб более привлекательным.

В салоне мы поддерживали комфортное молчание, слушая шорох сцепления резины с асфальтом и тихое завывание джазового вокала из динамиков. Не знаю о чём думал Матвей, я же выбросила все мысли из головы. У меня был бесконечный месяц, загруженный каждую секунду размышлениями о безрадостном будущем. Хватит. Теперь я хотела жить и взять от жизни всё, что смогу.

Протолкавшись по вечерним пробкам, мы выехали на загородную трассу, оставив позади высотки и городскую суету. Жирные капли дождя мерно барабанили по крыше, стекали искривлёнными ручьями по стеклу и слетали на дорожное полотно, собираясь в блестящие лужи. Умиротворение – то, что ощущала сейчас я. Впервые со смерти мамы, а может за всю сознательную жизнь.

К двухэтажному, основательному дому, отгороженному от окружающего мира высоким забором, мы подъехали под раскаты грома и под пронизывающие почерневшее небо неоновые молнии, врезающиеся в горизонт. Повернулась к Матвею и увидела в его глазах схожую стихию, затянувшуюся голодной похотью бездонную голубизну.

– Прелюдии не будет, Надя, – хрипло выдавил слова, вытягивая меня за руку из машины и таща к крыльцу под нарастающий ливень.

– И не надо, – в предвкушении ответила ему, чувствуя, как нещадно тяжелеет внизу живота, пропитываются влагой трусики, и совсем не от дождя.

Не успели мы закрыть входную дверь, как Матвей набросился жадно с поцелуем. Нет. Он не целовал. Он впивался, кусал, зализывал, и создавалось ощущение, что ещё немного усилий, и мужчина сожрёт меня. Губы горели огнём, а возбуждение разъедало кровь калёным железом.

Его руки судорожно шарили по телу, сдирая мокрую блузку и дёргая застёжку прилипших брюк. Как только пуговица с молнией поддались, по губам скользнула прохлада, а я оказалась развёрнута и прижата грудью к стене. Никаких прелюдий. Резкий рывок в меня, растягивающий со сладкой болью, и грубые толчки, размазывающие меня по гладкой поверхности.

Матвей рычал, вгрызался в плечо, до синяков вдавливался пальцами в бёдра и не давал мне свободно вздохнуть. С каждым ударом в животе скручивало, стягивало, сворачивало и пульсировало, но для взрыва мне не хватало нескольких нажатий на клитор.

– Помоги, – проскулила на выдохе, собираясь направить мужчину к нужной точке, но он всё понял без меня, протолкнул руку между стеной и моим телом, и с силой обвёл вокруг налившейся плотности.

Прокатила одна волна, затем вторая, разряд протянулся по позвоночнику, судорогой свело между ног, выбрасывая импульсы внутрь меня. Сокращаясь в конвульсиях, закатывая глаза, погружаясь в долгожданный оргазм, почувствовала последний рывок, врезающиеся в кожу зубы, горячую сперму, выплёскивающуюся на ягодицы.

– Ты не воспользовался презервативом, – прерывисто прошелестела я. Хотя… Глупо, наверное, было думать об этом с моим-то диагнозом.

– Прости. Слишком сильно хотел тебя, – Матвей зарылся лицом в мои волосы, шумно глотнул воздуха и отодрал меня от стены, разворачивая к себе. – Я чист и кончил не в тебя.

Без разницы. Мне было очень хорошо, настолько, что о болезнях и беременности я думала в последнюю очередь. Колени подогнулись от слабости, тело наполнила невесомая лёгкость, а по венам искрились пузырьки сытого удовольствия.

Как давно у меня не было секса? Год-полтора. Ещё до моего несостоявшегося замужества, когда отец припёр меня к стене. Шантаж, обещание отдать вместо меня Любу, и я согласилась продаться его партнёру, воняющему подступающей старостью и ожиревшими последствиями разгульной молодости.

Никогда не верила в Бога, но после счастливого избавления от жениха, не совсем удачного для него, моя уверенность в отсутствие высших сил пошатнулась. Папа тогда выпил целую бутылку коньяка, кляня себя за прокол с датами, меня за оттягивание столь радостного события для невесты, канувшего в небытие партнёра за спешку попасть на тот свет. Подождал бы жених всего три дня, и его активы полностью были б в моих руках. А так разодрали всё дальние родственники, и слияние с бонусами проплыло мимо холдинга Белова.

В тот день я пригрозила отцу уходом из дома и окончательным разрывом с семьёй, если он не отстанет от меня и Любы и не даст закончить нам обучение. Папа знал, что я сделаю это и потяну за собой младшую сестру, поэтому согласился скрепя зубами, но не развивая конфликт.

– Вино и продолжим, – вырвал меня из неприятных воспоминаний Матвей, перемещая на светлую кухню и усаживая на высокий стул. – Сладкого ничего нет, а сыр и фрукты организую.

Матя умело нарезал несколько сортов сыра, почистил и разложил дольками фрукты, добавил на блюдо мясную нарезку, и всё это он делал, не спуская с меня потемневшего взгляда.

Глава 5

Вера

– Какие на сегодня планы? – отодвинул тарелку Борис, вытирая руки об салфетку и поднимаясь из-за стола.

Несмотря на его садистские наклонности в ночи, днём он деформировался в обычного главу семейства. Почти. Боря подошёл к Арине-Алине-Полине, потрепал её по голове, как это делают с мальчуганами лет шести или с собаками, а затем, глядя мне в глаза, сунул ей в рот большой палец, надавливая на язык и заставляя сосать. К этим сценкам я уже относилась привычно, как и прислуга, убирающая со стола.

– Собираюсь посетить подшефный детский дом, – отложила недоеденный тост с авокадо и потянулось к чашке с кофе. Аппетит пропал, и впихнуть в себя ещё хоть кусок под его прицелом я не могла. – Они готовят отчётный концерт для спонсоров. Хочу поддержать их чаепитием.

– Не слишком ли ты привязываешься к чужим детям? – холодно спросил муж, резче вводя палец между блестящих от слюны губ любовницы.

– Своих, благодаря тебе, у меня нет и не будет. Приходится любить чужих, – резче, чем следовало, ответила ему, отталкивая чашку, и по белоснежной скатерти разлилось тёмное пятно, впитывающееся неровными краями. В любой ситуации могла сдержаться, на любые слова отреагировать холодной улыбкой, но не когда тема касалась детей. Я ещё помнила, как шевелилась моя крошка, и спустя шесть лет, всё ещё чувствовала её фантомные толчки пяточкой или ручкой, а в ушах до сих пор всплывал стук маленького сердечка, учащённо бьющегося под датчиком УЗИ.

– Перестань истерить, Вера. Тебе не идёт, – со злостью отвесил пощёчину Арине-Алине-Полине и, чеканя шаг, удалился из столовой.

Наверное, потеря ребёнка была предрешена свыше, потому что такое чудовище с гнилой кровью не должно иметь детей. Испорченные гены с закравшейся ошибкой, создавшей жестокого монстра. Что могло родиться от него?

– Зачем ты его раздражаешь? – подала голос говорящая подстилка, вытирая слюни и заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. – Знаешь же, что ночью он за всё оторвётся. Вот только не на тебе.

Не на мне. Моё тело он больше не использовал как грушу, приводя в дом вот таких проплаченных шлюх. Совесть меня совсем не мучила. В конце концов своё я получила сполна, и неизвестно, когда кулаки мужа снова зачешутся и пройдутся по мне.

– Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, Борис неплохо платит тебе за свои слабости и потребности, а ты охотно берёшь эти деньги, соглашаясь на все извращения от него, –- демонстративно долго вытирала руки, высокомерно глядя на неё. Жалкое зрелище, и жалко мне было не себя. Свою жалость я давно отлила слезами, выстроив с годами крепкий панцирь вокруг себя и искромсанного сердца. Уже не верилось, что когда-то, вместо меня была наивная девочка, мечтающая о крепком браке, заботливом муже и парочке сорванцов, похожих на нас.

– Дрянь, – выплюнула мне в спину потаскуха, бесясь от своей беспомощности. – Если бы ты сдохла…

– Шлюха, – оставила за собой последнее слово, не дав помечтать о лучшей участи, и поспешила за сумочкой, набирая смс водителю о готовности к выезду.

Глупая, наивная блядь, рассчитывающая занять моё место. Думает, что положение жены Уварова сочится мёдом и открывает безграничные возможности. Одного она не учитывала – Боря женился на деньгах, увеличивая свои активы, и безродные шавки его интересовали только под плетью, а не в статусе миссис Уваровой. Я же понимала всё. Меня он ни за что не отпустит, потому что брачный договор оставлял очень много для меня при любом раскладе. Благодаря жадности к деньгам отца, моё рабство могло закончиться только с одной фразой – пока смерть не разлучит нас.

Автомобиль застыл у крыльца, а Юра стоял, открыв пассажирскую дверь, и терпеливо ждал, пока я удобно размещусь. Хороший молодой человек, молчаливый, исполнительный, спокойный, но слишком преданный моему мужу. Стоило мне сменить привычный маршрут и заскочить в кафе, аптеку или ещё куда-нибудь, информация сразу доносилась хозяину. Уварову все были преданы, начиная от уборщицы в доме, заканчивая менеджером на фирме.

Этот факт всегда приходилось учитывать, где бы я не находилась. Столкнуться с сотрудниками и знакомыми можно было везде и когда угодно, что заставляло держаться в тонусе и не позволять себе расслабиться. Всегда прямая спина, надменный взгляд, чуть поднятые уголки губ в снисходительной улыбке.

– На Сбруевскую? – уточнил водитель, пристёгиваясь и поправляя зеркало заднего вида.

Он всё время его настраивал так, чтобы видеть меня, и я частенько ловила в нём его ничего не передаваемый взгляд. Зачем? Просчитывал моё настроение? Пытался разглядеть ответы на незаданные вопросы? Просто пялился как в Эрмитаже на произведение художника?

Стало интересно, мог ли Юра соблазнить меня, если бы испытывал ко мне симпатию? И как бы быстро он сдал нашу связь Борису, прикрывая свои тылы и выставляя на передовую мою задницу? Чушь. Глупые мысли. Скорее всего сказывалось шестилетнее воздержание и незнание, как может быть нормально с обычным мужиком.

– Да, – кивнула, мазнув по глазам в зеркале и переведя внимание в планшет, где просматривала каталог с игрушками от нового поставщика. – Только притормози у кондитерки «Булка». Надо забрать заказ.

Через два с половиной часа я зашла в подшефный детский дом, где стены всё ещё пахли свежим ремонтом. Юра двигался сзади, неся коробки с пирожными, а из актового зала доносилась музыка и непосредственные детские голоса, неумело озвучивающие выданные роли.

– Вера Михайловна, – послышалось со всех сторон, стоило мне открыть дверь и войти в украшенный бумажными цветами и разноцветными лентами зал. – Здравствуйте.

Я любила всех этих детей, настолько же сильно, насколько у меня было не растрачено материнство. Была бы моя воля и нормальный, уравновешенный муж, забрала бы половину себе, но… В моей жизни всегда было «но». В такой семье растить детей было настоящим преступлением.

– Заканчивайте и пойдём пить чай, – обняла всех малышей и поприветствовала рукопожатием подростков.

Глава 6

Любовь

Утром заставила привести себя в порядок и собраться в институт. Знала, сколько нервов стоило Надюше выбить для меня это право, поэтому плюнуть и страдать в спальне не смогла позволить. Ночи на слёзы не хватило, но сессия, зачёты и экзамены требовали выжать последние силы и закончить учебный год.

Завтрак не влез, а от вчерашнего кофе до сих пор мутило. Мельком увидела отца, прошедшего мимо кухни и свернувшего к входной двери. Там его уже ждал автомобиль, утренние новости на планшете и стакан крепкого кофе. Последний раз мы сидели за общим семейным столом, когда была жива мама. Показушные ужины для партнёров, конечно, были, но, чтобы просто так, на кухне, за барной стойкой, разговаривая ни о чём, мыча от хорошо прожаренного мяса или наматывая на вилку пасту… Всё это было не про нашу семью.

Мой телефон пискнул сообщением. Бросилась к нему, грешным делом думая, что о себе дал знать Серёжа. Разочарованием полоснуло в груди. Не он. Всего лишь водитель, сообщающий о готовности ехать. Папа всегда ратовал за безопасность дочерей, снабдив меня машиной и личной охраной, хотя, скорее всего, он просто приставил ко мне надсмотрщиков, следящих, чтобы никто не умыкнул его породистую лошадку. Надя выбила себе и эту поблажку, так что за свои передвижения она отвечала сама.

– Во сколько вас забрать из института? – поинтересовался Вадим, тормозя перед воротами и отстёгивая ремень безопасности, чтобы выйти и открыть мне дверь.

– В четыре, – не стала его ждать, устало вываливаясь из салона.

– Сегодня заканчиваете раньше? – удивлённо выкрикнул в окно.

Раньше. Сегодня меня никто не ждёт. Да и завтра, и через неделю. Это с Серёжей я освобождалась в восемь или около девяти, прикрываясь загруженностью в институте. Это с ним мне обязательно надо было посидеть в библиотеке, подготовиться к выдуманной презентации, пересдать нескончаемые хвосты.

Ничего не ответила Вадиму, махнула рукой и пошаркала к крыльцу, где меня уже ждала Маринка, заприметившая подъезжающий автомобиль. С ней я познакомилась при подаче документов, когда мы на коленках заполняли договор, состоящий из десятка страниц, испещрённых мелким шрифтом. Маринка шутила, что в кредитных договорах шрифт и то крупнее, а я смеялась, склоняясь низко над бумагами и совсем не втыкая, о чём она говорит. Какие кредиты? Мне с ними сталкиваться не приходилось.

После подачи мы посидели немного в кафе, обсуждая выбранное направление архитектурного домостроения. Марина поступала ради мечты когда-нибудь построить собственный дом, я же просто ткнула пальцем, отлично понимая, что образование в моей дальнейшей жизни мне не понадобиться. В мире больших денег и власти женщины были лишь приложением к мужу, сидящие дома и отсвечивающие украшениями на банкетах и деловых вечерах. И то, до поры до времени. Через несколько лет они заменялись эскортицами и молодыми секретаршами.

Встречающая меня машина у входа в кафе поразила Маринку, Вадим подстегнул в ней азарт охотницы, а я с тех пор стала девочкой с золотой ложкой, либо несчастной с позолоченным рулоном туалетной бумаги. За почти год в охоте Мариша не продвинулась, так как Вадим был глубоко женат и верен супруге, а я привыкла к её нестандартным шуткам.

Эта девчонка из простой семьи стала мне ближе моих сестёр, привыкших сдерживать и прятать чувства, и ни раз прикрывала перед Вадиком побеги на свидания. Я ей рассказывала всё, даже самые интимные моменты, а она радовалась за меня и поддерживала моё решение оторваться от финансовых благ и связать свою жизнь с Сергеем.

– Любаш, ты чего такая расстроенная? Серёга уехал? – набросилась с ходу на меня, затаскивая в прохладный холл.

– Уехал. Навсегда, – проскулила последнее слово, не сумев сдержать слёзы.

Ночи, действительно было мало. Разве можно за несколько часов залатать болезненную дыру, образовавшуюся в районе сердца? Даже обида и злость не вытесняли жалость и одиночество. Не знаю, как перенесла дорогу сюда, не замазав обшивку соплями и не выдав своё состояние Вадиму.

– Так, на парах сегодня обойдутся без нас, а мы посидим и поболтаем в кафе, – потянула за рукав подруга, осматривая предварительно местонахождение водителя.

Сквозь душившие слёзы кое-как дотащилась до кафешки напротив, забилась в угол и сжала в ладонях чашку кофе, стоящего поперёк горла. Мариша погладила меня по руке, повздыхала и пошла напролом:

– Рассказывай. Куда? Зачем? Что сказал?

– Ничего, – всхлипнула, топя в молочной пенке горе. – Просто не пришёл вчера на свидание, не позвонил, отключил все мессенджеры и оставил консьержу запрет пускать меня в квартиру.

– Как это? – подвисла подруга. – Вы же хотели пожениться, собирались в конце месяца подавать заявление. А вдруг с ним что-нибудь случилось? Может он не смог тебе сообщить о проблемах, а сам лежит где-нибудь в больнице и страдает?

– Нет, Мариш. Когда что-нибудь случается, консьержу не пишется запрет на проход, – завыла, прикусывая запястье для снижения громкости.

Вот как ей объяснить, если я сама не понимала куда, зачем и почему? Тоша, хотя бы, отправил сообщение: «С тобой было весело, малыш, но тебе нужно подрасти», а так, втихаря, подло, трусливо, оставив на память кольцо, калёным железом прожигающее грудь. Объяснений у меня не нашлось, сколько бы я не анализировала последние наши встречи.

– Козёл. Да все они уроды, эти великовозрастные мажорчики, –- возмутилась Марина, сгробастывая меня, совсем не обратив внимание на чашку, сжимаемую мной, словно последнюю вещь, удерживаемую в сознание и в реальности. – Мы тебе лучше найдём, а эта сволочь ещё сгрызёт себе все локти.

Маришка распекала Сергея и в хвост, и в гриву, передо мной появилась новая чашка с кофе, какая по счёту, хрен её знает, и от сладковатого запаха корицы с молоком меня повело, а всё выпитое полезло наружу. Еле успела добежать до туалета и долго знакомила керамического товарища со скудным содержимым своего желудка.

Глава 7

Надежда

Первый раз я позволила себе выключить телефон, провести ночь с мужчиной и проснуться с ним утром в одной постели. И впервые я сделала это с почти незнакомым человеком, встретившимся только вчера. Чувства неловкости, стыда и сожаления не было. Да и как можно сожалеть о самом лучшем сексе в моей жизни. Матвей до самого рассвета показывал, для чего мужчине даны пальцы, язык и член.

Определение оргазм – зазвучало для меня в новом свете. Оказалось, что это совсем не то, что я делала собственными руками в процессе или после неудовлетворённого акта, заперев в комнате дверь. Матя очень чётко донёс, что кончать нужно под ним, с ним и под его непосредственным контролем. И ещё он позволил изучить собственное тело, отыскав много эрогенных зон, о которых я и не подозревала. Вот как можно было догадаться, что посасывание мизинца на руке с лёгкостью вводит в предоргазменное состояние?

– Доброе утро, Надежда, – сонно прохрипел Матвей, прижимая к себе спиной и раздвигая коленом мои ноги. – Вильни для меня попкой.

– Ненасытное чудовище, – откинула голову ему на плечо и сытно улыбнулась, выполняя команду и притираясь теснее к нему. – От тебя, наверное, женщины сбегаю с воплями «хватит» и «больше не могу».

– Не сбегают. У меня только с тобой подростковое обострение. Оторваться не могу. Так что тебя я готов привязать к кровати, чтобы не сбежала, – надавил ладонью на живот и скользнул сплошным движением в меня.

По коже сразу разлилась тёплая волна возбуждения, мурашки поскакали вдоль позвонка, а хриплое дыхание в затылок слилось с моими стонами. Матвей входил плавно, натянуто, лаская раздражённые после ночи стеночки нежной вибрацией, и выводил на плече узоры языком. Перед финалом он перевернул меня на живот, придавил собой и ускорился, подгоняя потиранием клитора мой взрыв. Оргазм нахлынул волнующим потоком, затопил на мгновение разум и выплеснулся в протяжном стоне, заглушенном подушкой.

Лучшее утро, наполненное призрачной любовью, придуманными мной отношениями и подобием нормальной семьи. Не хватало дополнить его кофе на кухне и мужчиной, готовящим омлет под ритмичную музыку.

– Беги в душ, а я приготовлю завтрак, – отвесил лёгкий шлепок по попе и, зарычав, поднялся с кровати, скрываясь голышом за дверью спальни.

Стащила себя на ковёр, шипя от дискомфортной натёртости между ног, погрозила кулаком ушедшему террористу и понесла своё измученное тело в ванную. Отражение в зеркале было то ещё, словно вместо меня перед зеркалом стояла взбалмошная особа лёгкого поведения, или ещё хуже – «плечевая» с большой дороги.

Гнездо на голове, неприличный блеск глаз, раздражение от щетины на щеках и груди, распухшие от трудотерапии губы, засосы на шее и отпечатки пальцев на бедре. Видел бы меня отец, вряд ли продолжал бы считать самой умной и уравновешенной дочерью. Скрыла наготу полотенцем и спустилась вниз. Так спокойно рассекать голышом я была непривычна.

Войдя на кухню, под зависла на фееричных кадрах. Всё, как и представлялось в моём невозможном будущем – привлекательный мужчина с подтянутым телом топчется у плиты, готовя яичницу в одном переднике, две чашки дымящегося кофе на столе, распространяющие одуряющий запах бодрости, солнечные лучи, добавляющие в пространство уют и счастье.

Счастье, недоступное мне, потому что где-то в небесной канцелярии так распорядились. Вдруг поняла, что это не моя история. Здесь должна быть другая женщина, способная наполнить дом детским смехом и топотом маленьких ножек, та, которая сможет пообещать этому мужчине «долго и счастливо». Не я. Не моя болезнь.

Настроение резко ушло в минус, а вместе с ним туда же собралась и я. Попятилась назад, чтобы быстро одеться, по-тихому сбежать и незаметно исчезнуть из жизни Матвея, достойного лучшей спутницы, не бракованной, с правильно делящимися клетками, но тут же была остановлена хриплым голосом:

– Завтрак готов. Садись за стол. Сбежать успеешь ещё.

Ничего другого не оставалось, как изобразить на лице улыбку и сесть на высокий стул, вдыхая густой кофейный аромат и поджимая на ногах пальцы от возбуждающей картинки передо мной. Рельефная спина, крепкие ягодицы, две чёткие ямочки над ними. Никогда не думала, что внутри меня скрывалась оголодавшая нимфоманка, рассматривающая любую плоскость горизонтального и вертикального расположения как объект опереться, прогнуться и подставить под крепкие руки гениталии.

Матвей поставил передо мной тарелку, и желудок радостно заурчал, подсказывая, что с такой физической нагрузкой вчерашние фрукты с сыром оказались лишь лёгкой закуской, а уработанный организм требуется кормить плотнее и насыщеннее.

– Очень вкусно, – отдала должное повару, прожевав первый кусок. – И кофе такой же, как в кафе…

– В котором я встретил грустящую Надежду, – продолжил он мою фразу, накрывая своей ладонью мою. – Может расскажешь, что тебя так огорчило. Про жизнь суку я помню, но такой её делают мелкие неприятности и разочарования.

– Мелкие? – примерила к себе это определение, и на меня накатила разрушающая злость. Захотелось смести посуду на пол, потоптаться по осколкам и вытравить кровью подступившую боль. Вместо этого я с особым усердием отложила столовые приборы, встала и демонстративно задвинула стул. – Мне пора. Спасибо за ночь и за завтрак.

Сделала шаг по направлению к выходу и сразу была сметена ненасытным мужчиной, впечатывающим в ягодицы каменный стояк. Столько лет, а аппетиты как у подростка.

– Не отпущу, – прошептал в висок, сгребая в медвежьи объятия. – Такие зажигалки попадаются раз в жизни, и их надо сразу привязывать. Переезжай ко мне. Обещаю заботиться, любить и трахать всю жизнь.

Скорее всего, ещё месяц назад, я была бы счастлива услышать это предложение, и, возможно, согласилась бы на него, порвав с отцом и со всеми его планами пристроить меня с выгодой для его бизнеса. Сейчас же его слова раздирали покоцанное сердце, забивали дыхание и вскрывали свежую рану. В горле скопилась горечь, в ресницах запутались жгучие капли слёз.

Глава 8

Вера

Мне необходимо было некоторое время тишины и одиночества, прежде чем вернуться в свою тюрьму пожизненного заключения. Так происходило всегда, стоило окунуться в детский смех и в их честные эмоции. Рядом с ними становилось хорошо и в тот же момент мучительно плохо. Воспоминания о потерянной дочке врезались тупой болью в незащищённое для таких чувств сердце. Оно начинало кровоточить, пропускать в себя ненужные ощущения и выкачивать остатки жизни.

Такие встречи делали меня слабее, восприимчивее и чувствительнее, чего с Борисом допускать было нельзя. Эта тварь питалась моей слабостью, насиловала мозг и прощупывала границы терпения. Когда-то я много думала о том, почему до сих пор муж не избавился от меня. Отказ тормозов, пищевое отравление, передозировка, остановка сердца. Ему так легко было провернуть любой из сценариев, убрать с глаз ненавистную жену и утереть нос отцу, оставив себе все причитающиеся мне активы, но он, с упёртостью маньяка, продолжал играть роль примерного семьянина, а в стенах своего логова издеваться на до мной.

Когда-то мне хотелось узнать причины такой ненависти, но с годами стало просто всё равно. Я не психиатр, чтобы копаться в голове конченного садиста, и не умалишённая, чтобы лезть в его дела. А дела его слишком явно попахивали дерьмецом, как и все деловые контакты моего отца. Белов с Уваровым кипели в одном котле, как и их партнёры, и нам оставалось только мечтать о том, чтобы дров под него накидали побольше.

– Вера Михайловна, нам пора возвращаться, – подошёл водитель, ворвавшись в мою тишину.

Я оккупировала скамейку на заднем дворе детского дома, пыталась найти равновесие в разыгравшейся весне и, почему-то, воспроизводила в памяти маму и последний наш Новый год с ней. К рождеству она скончалась, по словам отца от кровоизлияния в мозг, а перед этим, в новогоднюю ночь, они ругались. Слышались удары, болезненные стоны, треск разваливающейся на щепки мебели, мольбы остановиться и перестать.

К утру её уже отвезли в больницу, а через восемь дней мы хоронили маму в закрытом гробу. Мне было шестнадцать, и я видела, слышала и замечала больше, чем младшие сёстры, но самого главного – сожаления и вины в глазах Михаила Белова я в тот день не увидела, как и лёжа на больничной койке после потери смысла жизни. Всегда расчётливый взгляд, оценивающий прибыли и перспективы.

– Через двадцать минут, – кивнула ему, выверяя время на часах.

– Вы можете не успеть к ужину, и Борис Маркович останется недовольным, – насел мужчина, мягко требуя послушания.

– Двадцать минут, Юра! С мужем я разберусь, – повысила резкость, ставя на место водителя. – Свободен. Жди в машине.

И за этот тон Боря отыграется сегодняшней ночью, и, скорее всего, за опоздание. Всё знала, всегда предупреждала и избегала такое развитие, но в данный момент что-то внутри сломалось, а может не в данный, может надламывалось давно, а сейчас до конца треснуло. Было желание лечь на эту скамейку, закрыть глаза и вздёрнуть кверху лапки, выпустив крупицы жизни и перестав дышать.

Перестала бы, если б не угрозы отца заменить моё место Наденькой, или ещё хуже – Любашей. Надька крепкая, сможет дать отпор, а Люба… Люба больше всех похожа на мать. Такая же нежная, слабая, хрупкая. Сделала вдох посильней, расправила лёгкие, глотнула аромат липовой смолы, сладкой, как само лето.

– Поживу ещё и Бориса с собой заберу, когда придёт срок, – дала обещание самой себе и в обход прошла к выходу, чтобы не касаться в таком раздрае детей, чтобы дать себе возможность собрать в кучу эмоции и спрятать их поглубже, под панцирь, пока не окунулась в привычный ад.

Юрий старался, гнал, нарушал скоростной режим и пробивался объездными путями, минуя пробки. Не верилось, но Уваров не узнал о моём небольшом срыве, видно водитель не доложил, только смотрел всю дорогу в зеркало заднего вида и задерживал взгляд дольше обычного.

Я успела принять душ и переодеться до возвращения Бориса, даже распорядилась о количестве блюд и о марке вина, и меланхолично занялась тупой расстановкой тарелок и ровной укладкой по строгой линии столовых приборов. Приходящие шлюхи не успевали узнать правильное применение всех вилок, что очень бесило садиста и добавляло остроты в его игрищах.

– Уже накрыли. Спущусь через десять минут, – пролетел мимоходом муж, направляясь к лестнице. – Скажи Полине, чтобы спускалась.

Полина. Завтра утром я снова забуду её имя, которое вечером напомнит заботливый Борис. К любовнице, естественно, я не пошла, приказав горничной подняться и предупредить о начале ужина. Уваров не узнал о моей двадцати минутной слабости, но утреннюю несдержанность не забыл. Мясо с овощами превратились в его тарелке в фарш, бутыль коньяка скоро дошла до дна, искры из глаз, разве что, не подпаливали скатерть.

По сложившемуся обыкновению, в произошедшем был виноват он, от его ненависти дымилась я, а проплаченные плюшки на сладкое получала любовница. Вот и сейчас она вздрагивала от каждого резкого движения и бряканья бокала о поверхность стола.

– Готовься и в спальню, – вытер руки, отбросил салфетку и выжег злостью на мне клеймо.

Дальше начинался абсурд, под стать извращённому режиссёру сумасшедшего дома. Полина ушла в свою комнату привести себя в требуемый вид, я выключила в своей спальне верхний свет, оставив настенные бра и торшеры на тумбочках, Борис выбрал нужные ему девайсы и с ноги распахнул дверь, как раз через минуту после того, как впорхнула напуганная шлюха.

Утренняя злость разрослась прямо пропорционально осушенной бутылки, перемноженной на годы брака и несбывшихся надежд. Я пыталась отключиться от демонстрации точных ударов несоразмерной силы, но меня возвращали хлёсткие оплеухи, оскорбительные окрики и обещание проделать тоже самое со мной.

Боря разошёлся до такой степени, что дотрахивал бессознательное тело и кончал, отвешивая пощёчины по моим щекам. Наутро за столом мы сидели вдвоём, а вещи Полины отправились к ней домой, или на свалку, если эту ночь она не пережила.

Глава 9

Любовь

Как долго можно просидеть, разучившись дышать, двигаться, чувствовать что-то кроме выворачивающей боли, заполняющей каждую клеточку, каждую молекулу организма. Картинка на экране расползалась, мутнела и застилалась пеленой.

Она выглядела в корне неправильной, ненастоящей, злой. Это я должна была быть на ней, меня должен был обнимать Сергей, мой пост должен был кричать о счастье. Мой… А не её… Серёжа обещал отвезти меня на Мальдивы в свадебное путешествие. Он клялся мне в любви и обещал счастливое, совместное будущее. А какой результат? Две полоски, разбитое вдребезги сердце и одиночество…

– Любаш, на, выпей, – поднесла Маринка край чашки к губам и наклонила, заставляя сделать обжигающий глоток вонючего и крепкого пойла, от которого лёгкие сжались ещё сильнее, а слёзы обрели горечь. – Делать-то чего будешь?

Что в моей ситуации оставалось делать? Либо наглотаться таблеток и отправиться к маме, либо сделать аборт, пока папа ни о чём не прознал, и ждать выгодную партию, подобранную им. Сейчас я склонялась к таблеткам, потому что кровь отказывалась бежать по венам, а все внутренности рвались от отчаяния, а от мысли о другом мужчине, дотрагивающемся до меня, выворачивало наизнанку.

– Не знаю, – выдавила, забирая чашку и осознанно опрокидывая её в себя. – Можно мне остаться у тебя?

– Отец не будет против? – с опаской глянула на меня Марина и перевела взгляд в окно, где с минуты на минуту должен был появиться Вадим, не дождавшись меня у института и вычислив местонахождение по шпионской программке в телефоне.

– Это уже неважно, – дёрнула в сторону голову, отбрасывая картинки возможных последствий родительского гнева. Домашний арест и урезание карманных денег не такое страшное наказание в жизни, на фоне предательства любимого мужчины. – Если и будет против, пусть забирает бесчувственное тело и делает с ним что хочет.

Следом я плеснула себе ещё самогона, отстучала отцу сообщение и выключила телефон. Сегодня моим успокоением стала бутылка, старательно приготовленная Маринкиным дедом в деревне. Оказалось, что в крепком градусе хорошо топятся проблемы, боль и тоскливые мысли, а качество потопления напрямую зависело от количества этих самых градусов.

Я не помнила, как оказалась на кровати, не знала, пригнал ли отец Вадима и группу поддержки, не думала об отцовском гневе и не представляла Сергея, занимающегося сексом с приобретённой женой. В голове звенела пустота, в груди зияла дыра, в глазах скакала ходуном мебель, изгибаясь и расползаясь, как нагретый в руках пластилин для поделок.

На какой-то стадии опьянения поняла, почему люди ломаются и превращаются в зависимых от пойла нелюдей. Они не могли смириться с душевной болью, подыхали в ней, не справлялись с желанием вылететь из окна. Кто-то справлялся, имея в зачатках силу воли, кто-то, как я… спасался от губительных, безвозвратных решений.

А утром всё вернулось, и внутренняя, и душевная, и головная боль. Она была сплошной – острой, ноющей, тупой, слившейся со мной и грозящейся стать постоянной спутницей дальнейшего существования. Ужасающее, густое, концентрированное варево отчаяния и безнадёжности. Первой мыслью было заправиться ещё, поправить здоровье зельем и уплыть в состояние пластилиновой пустоты, но случилась тесная дружба с керамическим другом, то ли с перепоя, то ли по милости токсикоза.

Отползая на четвереньках от унитаза и растягиваясь возле стены, я понимала, что одна не вытяну, либо сопьюсь, либо залезу в петлю, либо просто сделаю свой последний шаг. Захотелось почувствовать нежные касания, успокаивающие меня, когда мамы вдруг не стало, услышать родной голос, напевающий в те тоскливые вечера колыбельную. Руки сами потянулись к телефону, включили его и набрали сначала Веру, а затем Надю. Я боялась остаться одна.

Во дворе дежурил Вадим и вторая машина сопровождения. Почему отец не заставил забрать меня домой, а оставил надсмотрщиков у подъезда? Выяснять я не стала, сбежала с другой стороны дома, воспользовавшись помощью подруги и окном соседки бабы Сони, живущей на первом этаже. Не считая встреч с Серёгой во время лекций и посещения библиотеки, так я бежала впервые, и мне было на всё плевать. Днём раньше, днём позже, папа всё равно получит своё, а сейчас я вряд ли его бы выдержала, и вряд ли смогла бы промолчать.

Из такси выносила себя с трудом, придерживаясь за дверь и осторожно передвигая ногами. Солнце нещадно палило совсем не по-майски, ветер забыл, что ему надо дуть, а тряска во время дороги укачала вестибулярный аппарат. В этот момент я не понимала, что люди находят в употребление водки, и похмельный синдром перечёркивал на нет всю эйфорию от пьяной ночи.

– Нехорошо выглядишь, Любаш, – поднялась из-за стола Вера и бережно обняла меня. – Случилось чего? Заболела?

– И случилось, и заболела, – повторила за ней слова, кутаясь в объятия Нади.

Мы сидели долго, пили чай и совсем не тревожили повисшую тишину. Сёстры не торопили, лишь кидали обеспокоенные взгляды и давали ту самую паузу, что позволила собраться и начать разговор.

– Меня бросил парень, женился на другой, а я жду ребёнка, – выпалила на одном дыхание, пока слёзы не начали сжирать слова. – Надо делать аборт, чтобы отец не узнал.

Конец речи провыла, втираясь лицом в плечо и отдаваясь своему горю. Боль новой волной накрыла чернеющую пустоту, а я так надеялась, что, выговорившись, мне станет хоть немного легче.

– Люб, солнышко, послушай меня, пожалуйста, – накрыла мою кисть тёплая ладонь Веры. – Тебе нельзя делать аборт и убивать малыша. Могут возникнуть негативные последствия, что ты после них не сможешь родить. Я помогу, заберу тебя у отца. Мы уедем. Дай только мне немного времени, чтобы уйти от Бориса.

– Зачем тебе от него уходить? – удивилась Надя. – У вас же стабильная, почти счастливая семья.

– Счастливая, – как-то грустно улыбнулась Вера и сжала мою руку. – Думаю, пора раскрыть завесы счастливого брака, в который продал меня отец.

Глава 10

Надежда

Что я ждала, признавшись Матвею о своей болезни? Скорее всего слов, что нам было хорошо вместе, но геморрой ему не нужен. Хотя, в глубине души тлела надежда услышать обратное. Мужчина оправдал мои жалкие надежды, неожиданно прижав к себе крепче и заглянув в глаза.

– Тогда я сделаю этот год для нас долгим и счастливым, – уверенно прошептал он и в ожидание уставился на меня.

Так и не ответила на его предложение переехать и жить с ним, раздумывая, смогу ли возложить на него такую ответственность за женщину, появившуюся на горизонте только вчера. Имела ли я право испортить значительный кусок жизни этого потрясающего мужчины, оставив после себя не самые приятные воспоминания.

– Мне нужно время разобраться в себе и подготовить отца, – отговорилась, цепляясь сильнее и боясь отпустить свой якорь, страшась ощутить в руках пустоту, не желая пройти через это одной.

Наверное, уже в эту минуту я знала, что уйду из дома к нему, просто женская сущность подвластна сомнениям и раздумьям, зачастую на пустом месте. В семье такие качества для нас были роскошью, лишь молчаливое согласие и рабское послушание.

– Слишком дорого сейчас время, – не согласился Матвей, урча как змей-искуситель, соблазняя каждым лёгким касанием. – Нам нельзя упустить и минуты.

Не знаю, сколько бы мы спорили, ходили кругами, мерялись отговорками, но нас прервал телефон, и звонившей оказалась Любаша, попросившая встретиться в кафе. Её голос дрожал от напряжения, а расстояние не смогло скрыть слёз.

Вылетая из автомобиля Матвея, не могла предположить в какую сторону завернёт наша беседа, и в какой заднице окажутся наши жизни. Смотрела на Веру и не могла проглотить её слова. Слишком они были неусвояемые, несъедобные, ядовитые. На фоне её существования беременность Любы и мой недуг смылись на второй, третий, десятый план.

Восемь лет жить с ублюдком, убившем собственного ребёнка, оказавшегося не того пола. Восемь лет терпеть избиения, издевательства и моральное насилие. Восемь лет мириться с предательством отца, позволять обнимать себя на общественных мероприятиях, скрывая под одеждой результаты побоев и зная, что косвенно это его рук дело.

– Я, всего лишь малый грех на душе отца, как и вы, – грустно качнула головой Вера. – Все эти годы я жила с уверенностью, что именно он убил маму.

Это признание обрушилось фантомной боль, пережитой десять лет назад. С уходом мамы исчезла нежность, забота и тепло, исходящее от рук и сердца. Потеряв её, мы враз стали сиротами при живом отце, не знающем что такое любовь и снисхождение к своим детям.

– Ты что такое говоришь, Вера? – с обидой спросила младшая сестра. – Она умерла от инсульта. Так сказал папа и врач.

– Отец всегда её поколачивал, а в новогоднюю ночь не рассчитал силы и избил, доведя до больницы, – со злостью выплюнула Вера. – Я всё слышала. Он нашёл у неё противозачаточные таблетки, кричал, что ему нужен сын, а мама плакала и пыталась объяснить о запрете врачей рожать ещё одного ребёнка.

Хотелось материться и, кажется, изо рта вылетело несколько крепких слов, только как-то повлиять и исправить ситуацию они не могли. Не знаю, кого из твареподобных мне хотелось убить больше. Прошлое рушилось, утягивая в руины с собой настоящее, такое же лживое, как и вся наша жизнь. Сплошная ширма, скрывающая нутро отца, оказавшееся прогнившим насквозь, прячущая гнусную реальность «счастливого» Вериного брака, уничтожающего всё живое, и ставящая нас в позу рака, разворачивая к будущему задницей.

– Мы должны действовать совместными усилиями, должны держаться друг друга, чтобы уйти от гнёта отца и научиться дышать свободно, – уверяла Вера, а я осознала, насколько важно уберечь Любу и сохранить её малыша. – За месяц-два я подготовлю почву для побега, добуду документы и сниму дом.

– А если папа узнает о беременности? – сжалась от страха Любаша. – Он убьёт меня, как маму.

– Через два месяца живот ещё не будет виден. Просто будь осторожна и не выдай себя, – сжала Вера её ладонь, вкладывая уверенность в голос. – Надя прикроет, если чего.

И тут я добавила ещё порцию дерьма в и так светлое будущее, рассказав о своём диагнозе и решение уйти из дома на днях.

– Помогу чем смогу, но последний год своей жизни я хочу прожить с любимым, – сразу озвучила свою позицию, очерчивая рамки возможного. – Матвей обещал сделать его незабываемым.

– Кто такой Матвей? – смахнула слёзы Вера. Многолетний опыт сдерживать эмоции трещал по швам, но молчаливые паузы тяжело нависали над нами, и их заполняли мало значащими вопросами.

– Мой мужчина, – сквозь сопли скривила губы в улыбке я. – Он очень хороший и чувствует меня. Уверена, Матя обязательно поможет, но тебе, Любаш, придётся оборону с отцом держать самой.

– Я справлюсь, Надюш, честное слово, – проныла сестрёнка, громко всхлипывая и комкая салфетку. – Ты только не умирай, не оставляй нас.

– Солнышко, это не от меня зависит, – притянула её к себе и позволила увлажниться глазам. – Но я буду стараться.

Мы так и сидели весь день, разговаривая, оплакивая не податливую судьбу, делясь сокровенными секретами и строя радужные планы на будущее. Эта встреча расколола уродливое настоящее на острые куски, разорвала хлипкие связи с тираном отцом и вернула друг друга нам, отыскав потерявшихся в дебрях лжи трёх сестёр. Был ли у меня ещё кто-то роднее? Возможно, им станет и Матвей, но сейчас ближе девочек для меня не было никого.

Глава 11

Вера

В кафе мы просидели до вечера, и водитель уже несколько раз напомнил сообщениями, что необходимо возвращаться домой. Видела его в окне, нервно расхаживающего перед автомобилем, оценивающего границы дозволенного для возврата игрушки хозяина в темницу. Мне было плевать, насколько сильно взбесится Борис, не застав меня суетящейся в столовой, когда вернётся.

В данный момент душу сковала такая тяжесть, что единственным желанием стало закрыться в тёмной комнате, заткнуть уши и вылить всю эту боль через удушливые слёзы, рыдая и вырывая волосы. Все эти годы я старалась дистанцироваться от семьи, от сестёр, боясь окунуть в свою грязь, и сейчас всё оказалось до ужаса глупым. Потеряла кучу времени, отняла его у нас, не жила проблемами и радостями девчонок, отняла у самой себя огромную частицу любви.

Надя-Надюша. Как такое могло случиться? За что она так наказана? Видно, не зря говорят, что грехи отцов падут на детей, и мы погрязли в камнепаде расплаты за делишки Белова. Больно, несправедливо, но так распорядилась судьба, что недавно лишила меня продолжения рода.

– Вера Михайловна, вам следует немедленно вернуться домой, – не вытерпел мой игнор водитель и подошёл к столу. – Борис Маркович будет волноваться.

Подняла голову и столкнулась с сочувствующим взглядом. Волновался? Переживал? Беспокоился обо мне? Не похоже было, что Юрий трясётся над своей шкурой, что-то мерцало в его глазах. Что-то похожее на человечность. Выйдя замуж, я перестала замечать столь нужное качество в людях, отличающее разумное существо от животных инстинктов. Прислуга закостенела, оценив деньги и безопасность дороже сострадания, партнёры мужа потеряли его, обгоняя друг друга в забеге за властью.

– Через пять минут поедем, – устало вздохнула, беспомощно сжимая кулаки. Он кивнул и молча вышел, а я никак не могла поднять себя со стула, не могла пошевелиться и проститься с сёстрами, не могла заставить себя вернуться в свой склеп, гниющий с каждым днём всё больше.

– Езжай, Вер, – коснулась моей руки Надя. – Тебе нельзя сейчас злить урода Уварова, раз решилась сбежать.

Она во всём была права. Боря мог пойти на говно, наказать, ограничить в передвижение и в средствах, а мне предстояло постараться вдвойне, раз планы на будущее так резко поменялись. Необходимо было позаботиться о себе, о Любаше с малышом и узнать всё о болезни Надюши, разведать все способы помочь ей. Не могла я поверить её словам и безнадёжному заключению врачей. Должен быть шанс, сколько бы он не стоил. А деньги? Борис раскошелится, не догадываясь об этом. Он задолжал мне за сломанную жизнь, за поруганную молодость, за очерствевшее сердце.

Странно, но в такие моменты почему-то воскресает надежда, даже если она давно похоронена под слоями цинизма и неверия. Столкнувшись на пороге с горькой бедой, привычный мир делает кувырок, переворачиваясь с ног на голову. Агностик идёт в церковь и часами стоит под сводом, атеист шепчет молитву, обещая начать верить, пантеист сбивает колени, стоя напротив иконостаса. И над всем этим парит надежда получить свой кусочек чуда, который спасёт, не даст случиться самому страшному.

Попрощалась с девчонками и поехала домой. Впереди ждал ужин, унизительные игры, а за ними тишина, укрытая темнотой, расползающейся из углов. Самое отвратное время раньше, когда не могла отмыться от грязи, а в спальне стоял тошнотворный смрад извращённого секса, и так необходимое сейчас для того, чтобы продумать шаги, разработать план и выстроить каждый его пункт. Уваров ошибок не прощал и карал жестоко, со вкусом.

Юра снова гнал, нервничал, кидал опасливые взгляды и каждую минуту смотрел на часы, будто от этого остановится стрелка, а может и сразу движение земли. Молодой ещё, глупый, не стреляный. Не бывает волшебства. Не в мясорубке Уварова. Как бы он не рвал сцепление и не стёсывал резину об асфальт, раньше Бори вернуться не вышло. Мы тормозили у крыльца, а его водитель как раз загонял транспорт в гараж.

– Вера Михайловна, скажите, что по дороге заглохла машина, – шепнул Юрий, открыв машину и помогая выйти. – Я подтвержу. Он мне поверит.

– Всё хорошо, Юр. Это не важно, – на секунду сжала его предплечье. – Спасибо тебе.

Глухое равнодушие навалилось внезапно, стоило коснуться ручки и открыть дверь. Состояние понимания, что перед смертью не надышишься и нужно просто ждать. Приторный запах духов прошёлся раздражением по слизистой носа, женский смех пробежал неизбежностью по ушам. И гадать не пришлось, что за гостья за столом.

– Ты задержалась, дорогая, – широко улыбнулся Борис, открывая оскал взбешённого зверя.

– Засиделась с сёстрами. Давно не виделась с ними, – не стала врать и втягивать в трясину водителя. Не заслуживал парень катка, перемалывающего кости.

– Внимательнее надо быть, Вера, – процедил сквозь зубы. – Следить за временем.

– Прости, – нагнала виноватый вид. – Больше не повторится.

Муж демонстративно взял за руку девицу, сидящую рядом, коснулся губами пальцев с ярко-розовым маникюром, довольно прошёлся глазами по груди, накаченной силиконом, и после вновь перевёл внимание на меня.

– Познакомься, это Катрина. Она будет жить у нас.

Очередная кукла, невнятно похожая на меня с той разницей, что не гнушалась вмешательства современной индустрии красоты. Даже моим неискушённым глазом определялась работа над лицом. Корректировка линии роста волос, удаление комков биша, увеличение губ с вывертом верхней. Дорого ей стоил весь этот процесс, и оплатил его, скорее всего Боря, подводя внешний вид к прототипу моей восьмилетней давности с усовершенствованием функций, от которых отказалась я.

– Быстро, – не сдержалась и усмехнулась, встречаясь с наглой улыбкой Катрины-Арины-Полины. Стало интересно, знает ли она, что ждёт её теперь каждую ночь? Видит ли извращённое животное под личиной респектабельного Уварова? Как быстро сломается, не выдержав страсти конченного садиста? Как долго будет тешить надежды занять моё место?

Глава 12

Любовь

Когда мы вышли из кафе, Вадим уже стоял у обочины и с укором смотрел на меня. Скорее всего от отца он получил приличную взбучку и, не сомневалась, штраф в денежном эквиваленте. Папа был на расправу быстр, а в свете рассказа Веры, ещё и очень жесток. До сих пор не могла поверить, что он виновен в смерти мамы. Как так можно, избивать собственную жену? Как у него после этого не отсохли руки?

– Давай-ка я с тобой прокачусь, – коснулась локтя Надя, притормаживая меня и кивая Вадиму. – Возьму удар на себя. Я ведь тоже не ночевала дома.

В машине мы молчали, а я всю дорогу держала сестру за руку. Было страшно отпустить её на подсознательном уровне. Казалось, пока держу, она никуда не денется. Знала, что занимаюсь самообманом, но знать и чувствовать – разные вещи.

Отец, к удивлению, оказался уже дома. На моей памяти раньше десяти вечера он почтил нас своим присутствием впервые после смерти матери. Прислуга выглядела напуганной, нервно прятала за спину руки и опускала глаза. Видно, хозяин оказался не в духе из-за нашего маленького бунта.

– Вам кто позволил ночевать вне дома? – заорал он, стоило нам войти в гостиную. – Кто разрешил выключить телефоны и бегать от охраны?

– Мы уже давно совершеннолетние и вполне можем остаться ночевать у друзей, – совершенно спокойно возразила Надя, что привело отца в ещё большее бешенство. Он в два шага пересёк расстояние до нас и отвесил ей хлёсткую пощёчину, от которой она покачнулась и завалилась на бок.

– Не смей перечить мне, –- прошипел, багровея и дымясь от злости. – Совсем горизонты потеряла? Забыла своё место, или думаешь, раз тебе позволено работать и водить машину, то имеешь право открывать рот.

– Мне двадцать два года, отец, и я имею право сама решать, когда открывать рот, – в тон ему выкрикнула Надя, прищуривая глаза и с ненавистью глядя на него. – Все эти годы я позволяла диктовать мне условия, но с этого дня ты не будешь больше принуждать меня выполнять твои приказы.

Мои ноги тряслись от страха, внутренности скрутило в тугой узел, а от запаха крови, тонкой струйкой, зависшей на Надюшеной губе, подкатывал тошнотворный ком к горлу. Только сейчас до меня окончательно дошли слова Любы. Мы всю жизнь жили и подчинялись монстру, способному сломать любого, словно фарфоровую куклу.

– Ты, мелкая тварь, замуж пойдёшь через два месяца, – нагнулся к ней отец и подтянул к себе за ворот блузки, не обращая внимание на треск шёлка. – Вряд ли Бродецкий позволит открывать тебе рот, когда вздумается.

Бродецкий Ян был компаньоном отца, а также являлся отвратительным, скользким типом под полтинник. Он всегда потирал свою бородку и накручивал усы, смотря сальными глазами на молоденьких девчонок. Худшего извращенца сложно было подобрать, хотя, по сравнению с Уваровым Борисом, возможно Ян – пушистый котик.

– Не уверена, что этот индюк скажет тебе спасибо за бракованный товар, – истерично засмеялась Надежда, отползая от разъярённого мужчины и нащупывая рукой сумку. – Твоя дочурка сдохнет через год, а ты потеряешь все вложенные активы.

Договаривая, она достала бумаги и бросила в него, улыбаясь и упиваясь своей маленькой победой. Я ожидала, что отец кинется к ней, поможет встать, обнимет, пожалеет, но он прочитал заключение, разочарованно взглянул на дочь и вышел, громко хлопнув дверью. Как же так? За что к нам такое отношение?

– Иногда, у меня создаётся ощущение, что мы ему не родные дети, приёмные, – прошептала, помогая Надюше встать. – Как он мог тебя ударить?

– Всё нормально, Люб. Это не первый раз происходит, – потёрла щёку и смазала кровь с губы. – Правда, кровь ещё не пускал.

– Я боюсь его, - неровно выдала я. – Если он решит отдать меня Бродецкому, то придётся рассказать ему о беременности, и тогда он убьёт меня.

– Послушай, сестрёнка, - очень тихо заговорила Надя. – Если почувствуешь, что отец что-то замышляет с твоим участием, или о чём-то начинает догадываться, ты сразу звонишь мне или Вере. Мы вытащим тебя и спрячем. Только позвони. А мне пора. Матвей ждёт.

Я поднялась в свою комнату, пока Надюша собирала вещи и документы, чтобы покинуть наш дом навсегда. Все эти новости, переживания, открывшаяся личина отца, подкосили меня, и я без сил рухнула на кровать. Одиночество накрыло острой болью, а на душе стало ещё тоскливее и поганее, чем после предательства Сергея.

Казалось, я теряю всех близких людей и остаюсь один на один со своей бедою. Через месяц мне должно было исполниться девятнадцать лет, а всё, что было в моём остатке – только ненужная беременность, способная меня погубить. Я всегда росла тепличным растением и смирилась с тем, что должна была выйти замуж по указке отца, но чутьё мне подсказывало, что Бродецкий не лучшая альтернатива побега из семьи.

Утром я еле открыла глаза. Голова раскалывалась, кружилась, а желудок решил познакомить с чудесным словом токсикоз. Объятия с унитазом сил не принесли, но хорошо прочистили мозги. Из уборной я выходил с чётким планом дальнейших действий. У меня не было времени ждать, пока Вера уйдёт от мужа и прихватит с собой, взяв на себя все заботы и обеспечение. Я должна готовиться к побегу сама, добывая деньги и откладывая их в тайном месте.

Первая пара прошла в составление списка, требуемого на первое время самостоятельной жизни, а потом подключилась Маринка с идеями, где раздобыть наличку.

– У тебя полно одежды и украшений. Мы можем продать их через интернет, – взахлёб предлагала она. – Моя тётя держит собачий питомник. Через неё ты сможешь выводить небольшие суммы, подкидывая за счёт папаши на корм. Будет выглядеть как благотворительность, а по факту определённый процент пойдёт тебе.

– Это же обман? Мошенничество? – поразилась лёгкости, с которой предлагала дурить отца подруга. Я никогда ничего не выносила из дома и всегда предоставляла отчёт о расходах, а тут…

– Дура ты наивная, Люб, – с укором глянула она на меня. – Поэтому тебя козёл Серёжа и надурил. Тебе себя спасать надо, раз решила оставить ребёнка, а не переживать о честности перед папашей уродом.

Глава 13

Надежда

Рассчитывала ли я на нормальные, человеческие эмоции от отца, показывая ему заключение? Да. Перед собой всегда старалась быть честной. Где-то в глубине души ждала хоть какой-то реакции, доказывающей наличие сердца. Догадывалась, что при рождении Михаил Белов стоял в очереди не за добродетелью, а за телегой с дерьмом, набрав от жадности, за отсутствием желающих, с приличной горкой, но надежда до последнего скреблась по горлу.

Кое-как собрала вещи, пока хозяин наших судеб переваривал информацию и искал врача для консультации, отправила сообщение Матвею, чтобы ждал сегодня и на всю оставшуюся жизнь, села в машину и дала волю слезам. Кажется, оплакивала всё и всех. Потерю матери, непростой брак Веры, сложное будущее Любаши, безразличие человека, участвовавшего когда-то в нашем появление на свет. Почему-то сейчас было больнее, чем когда узнала о своём диагнозе. Слишком многое свалилось на меня за сегодняшний день, и успокоение я могла найти только в, ставших совсем недавно, родных руках.

Уверена, отец не отступил, а всего лишь взял паузу, намереваясь рассмотреть более выгодный и краткосрочный вариант, поэтому первое, что я сделала – позаботилась о безопасности наших отношений с Матвеем. По дороге пришлось заехать и купить новый телефон с симкой, чтобы спецы Белова не могли отследить моё местонахождение, снять всю наличность с карты, пока не заблокировали счета и отзвониться кадровику, предупредив об увольнение. Возвращаться в гостиницу я больше не собиралась.

Абсолютно не тешила себя надеждой исчезнуть с радаров отца навсегда – это априори сделать невозможно, но выиграть лишние несколько дней, провести маленький медовый месяц, сделать что-нибудь для сестёр, можно было попытаться.

Напоследок, заказала с нового номера такси, перекинула вещи и оставила свою любимую машинку во дворе спального района, откуда сложнее отследить передвижение. В дом Матвея, и с сегодняшнего дня в мой, добралась ближе к полуночи, напугав и заставив поволноваться любимого.

Надо же, насколько просто во мне угнездилось осознание влюблённости и безграничного доверия к, встреченному сутки назад, мужчине. То ли его светлая аура, притягивающая своим теплом, то ли отсутствие лжи в словах, идущих из сердца, но проведя с ним день и ночь, проснувшись в одной постели, проговорив несколько часов на самые откровенные темы, создавалось стойкое ощущение, что ближе Матвея никого нет.

Говорят, так бывает, когда достаточно одного взгляда, половину вдоха, мимолётного касания, чтобы сердца забились в одном диапазоне, чтобы в призрачном пространстве, на уровне подсознания, заиграла одна мелодия на двоих.

– Наденька, почему так долго? Где твой телефон? Куда делась машина? Сломалась? – набросился сходу Матвей, обхватывая и прижимая к себе. – Я чуть с ума не сошёл.

– Решала проблемы, увольнялась. Телефон на помойке. Машина почти там же. – по порядку ответила на его череду вопросов. – И я очень соскучилась. Ах да, церковная мышь теперь богаче меня.

– Ерунда. Пойдём на кухню, – сипло произнёс он, разворачиваясь к проходу и утягивая за собой. – Накормлю тебя. Есть картошка с курицей и рыба с овощами. Чего будешь?

Прислушалась к себе и поняла, насколько сильно проголодалась. В кафе ничего не влезало кроме кофе, а после было не до еды. Казалось, могла съесть слона с картошкой, с курицей и с овощами.

– Всё буду, – потянула руки кверху и выгнулась кошечкой, разминая затёкшие от напряжения плечи и ловя на себе заинтересованный взгляд. – Оказывается, слёзы с соплями не очень калорийные.

– Расскажешь? – расставил на стол тарелки и достал из духовки два лотка с ещё тёплым ужином.

– Расскажу, – кивнула и принялась за курицу.

Мы говорили всю ночь, удобно расположившись в объятиях друг друга. Я лежала на груди Матвея, он гладил меня по спине и волосам, а слова лились безостановочно. Встреча с сёстрами всколыхнула воспоминания из детства, и хорошие, и те, которые гибкая психика прятала внутри. Всплыли отцовские придирки, его крик по вечерам, заглушаемый перегородками стен, мамина одежда с длинными рукавами и глухим горлом в жуткую жару.

Я говорила, говорила, говорила и, кажется, не могла остановиться. Детство, юность, первое принуждение к замужеству, мама, Вера, будущий племянник или племянница, реакция отца на моё признание, вернее её отсутствие, и просьба сделать всё, чтобы помочь сёстрам обрести свободу.

– Напишешь мне данные по отцу и мужу Веры. Я обсужу с мужиками, как лучше всё провернуть, – пообещал Матвей, когда мой словесный фонтан захлебнулся. Он был зол, но держал себя под контролем, только воздух вокруг как будто потяжелел, заклубился вязкой густотой.

– Матюш, а ты кем работаешь? – попыталась разрядить обстановку и вернуть в спальню спокойствие.

– Работал в правоохранительных органах. Теперь на пенсии, но иногда даю консультации.

– И в каком звание вы, Зарубов Матвей Святославович? – замурчала от удовольствия. – Тащусь от военных мужчин в форме.

– Подполковник устроит? – поддержал мою игру Матвей, переворачивая на спину и нависая сверху. – На большее не вытянул, но если маловато, то вернусь и выгрызу полковника зубами.

– Нет, – мотнула головой, улыбаясь и притягивая за шею к себе. – Мне нравится и так. Подполковник в самый раз.

Уже утром, засыпая под золотистыми лучами всплывающего солнца, проникающими через прозрачные занавески, я уловила в себе зарождающееся беспокойство. Потянет ли Матвей войну с Беловым, которая непременно разразится за право обладать моим сознанием? Не сгубила ли я его, сбежав из-под опеки и привезя проблемы с собой?

Глава 14

Вера

Сколько бы ни прошло лет в унижениях, какую бы толщину шкуры не нарастить, как бы не выработать способность закрывать сознание от боли, человечность, скрытая внутри, всё равно пробивается сквозь панцирь. Эта ночь проявила прорехи в нём, разбавляя жгучую ненависть отравленной жалостью.

Борис упивался новой игрушкой, не сдерживая извращённой фантазии и силы, та слишком болезненно воспринимала увлечения любовника, рыдая и прося снисхождения, а я пыталась отрешиться, обдумывая план за планом, но отвлекалась на несчастные стоны.

Где-то промелькнуло желание вмешаться и взять часть злости на себя, но я с усердием затоптала ростки жалости, вспоминая торжествующую улыбку девицы за ужином. Да и недостойна она была проявления моей слабости, раз пришла в дом, где живёт супруга благодетеля. Знала, что влезает в семью, правда, ошиблась в предназначенной роли.

Интересно было, что думают красны девицы, когда их приглашают в дом к официальной жене любовника? Что подбрасывает им их неполноценный мозг, представляя встречу с соперницей? И самый важный вопрос – может ли происходить такое в нормальных семьях?

Выходя через пару часов на кухню за чашкой кофе, слышала всхлипы и причитания из спальни напротив. Ничего не менялось. Ознакомительный ужин, страсть Уварова, слёзы жертвы и принятие новых ощущений. Сидя в роскошной обстановке, она решала для себя сложную дилемму – бросить к чёрту всё, или соблазниться на подарки и деньги. Утром я буду знать ответ, а сейчас молоточки в голове требовали крепкой дозы кофеина, а место порока тщательной уборки.

– Наташ, сделай мне кофе покрепче и отправь кого-нибудь убрать мою комнату, – распорядилась, войдя в служебное помещение и завидев экономку.

Она появилась здесь ещё до меня, и пристрастия хозяина были для неё не в новинку. Сколько Борис ей платил, что она так спокойно реагировала на происходящее в доме? Всегда вежливая улыбка и непроницаемая маска на лице, чтобы не случилось на её глазах.

Помню, с каким хладнокровием Наталья вызывала скорую, когда Борис превратил беременную меня в кровавое месиво, и как она смотрела, будто ничего не произошло, после моего возвращения. Как же я ненавидела этот дом, бездушную прислугу и монстра, владеющего этим адом.

Кофе не притупило боль, но прояснило мысли. Я уже представляла, где мы с Любашей отсидимся до рождения малыша, оставалось дождаться очередной командировки Бориса, чтобы получить небольшую фору. Перелистывая журнал, оказавшийся на стойке, осенила, вдруг, потрясающая мысль.

Красильников Константин, входящий в попечительный совет благотворительной организации, оказывающей существенную помощь моему подшефному детскому дому. Константин испытывал не скрываемую неприязнь к Уварову и его окружению, ни за что не вёл дел с Беловым и отчасти мог себе позволить антипатию открыто, обладая завидными связями и активами.

Можно было попросить у него защиты, но последнее время у него непереносимость женщин нашего круга, переросшая в яростную ненависть. Два года назад он лишился трёхлетнего ребёнка по вине супруги, севшей за руль под наркотой. Сына Красильников хоронил в одиночестве, не пустив на кладбище родственников жены, а сама виновница исчезла с радаров, и найти её больше никто не мог.

Поговаривали, что она на глубине двух метров под землёй, что он держит её в подвале, что давно расчленил и избавился в печах крематория. Сплетни разные ходили, но до правды так и не дошли. Ни полиция, ни репортёры, ни частные сыщики, нанятые отцом Красильниковой.

Прочитав статью под фото мужчины в дорогом костюме, воссоздала в памяти немногочисленные встречи на банкетах и фуршетах. Журнал не раскрывал всей тяжести его ауры, подавляющей властью, посмевших вклиниться в радиус пяти метров, и всей привлекательности объекта, отутюженной высококлассными стилистами. Константин выделялся высоким ростом, вылепленной в спортзале фигурой, интересным лицом с почти правильными чертами и голливудской улыбкой, искусственной и работающей на публику. Улыбаясь, он показывал мягкость, которой в жёстком Красильникове ни грамма не было.

Просить одного монстра, чтобы спас от другого. Не глупость ли? И какую плату затребует Константин, взяв на себя мои проблемы? Потяну ли я её, не сломавшись ещё больше? С другой стороны, свобода всегда дорого стоила, и озвученную цену придётся заплатить.

– Вера Михайловна, ваша комната готова, – за спиной раздался голос экономки, резко выдравший из раздумий, и заставивший дёрнуться на стуле.

– Сделай мне ещё кофе, только с молоком, – перевернула страницу и сделала вид заинтересованности в тексте. До сих пор не поняла степень откровенности и стукачества Натальи перед Борисом, поэтому решила выпить ещё чашечку и полистать журнал, чтобы скрыть заминку на статье о Красильникове. Малейшее подозрение, зависший на несколько секунд взгляд, и Борис не выпустит меня из дома, заблокирует карты и лишит мнимой свободы в дневное время.

– Может лучше успокоительное? – позволила себе лишнего прислуга, высказывая недовольство. – Кофе не лучшее средство перед сном.

Посмотрела на неё, показывая взглядов всё, что думаю о её самоволие, и занялась дальше просмотром делового журнала, дожидаясь требуемого кофе.

– Что-нибудь ещё, Вера Михайловна, – снизила неправильный настрой в голосе Наташа, ставя передо мной чашку и ожидая дальнейших распоряжений. – Тогда спокойной ночи.

Женщина ушла, дом окунулся в сонную тишину, часы громко отщёлкнули начало второго ночи, а я всё сидела и прислушивалась к себе, стараясь ответить на заданные ранее вопросы. Если повезёт, то Красильников появится на отчётном концерте в детском доме сегодня, и, я надеялась, мне удастся украсть у него бесценные минуты.

Глава 15

Любовь

Отец никак не прокомментировал уход Нади и, кажется, не отреагировал на него, точно так же, как и на всё остальное. Молча поздним вечером вернулся с работы, молча закрылся в кабинете, молча поужинал в гордом одиночестве. Каменная скала с чёрствым сердцем.

С другой стороны, хорошо, что не стал цепляться и заниматься воспитанием. Сил слушать его не было. Токсикоз решил проявлять симпатию не только утром, но и вечером, стоило поужинать и подняться к себе. На каком-то упрямстве перефоткала вещи на продажу, обливаясь холодным потом и с завистью посматривая на застеленную кровать. Не время было релаксировать. Внутреннее чутьё подсказывало, что его нет. Все мы стояли на распутье, и действовать надо сейчас.

За полночь, лёжа в кровати, позволила себе снова утонуть в слезах. Пересматривала наши с Сергеем фотографии, перечитывала переписку и пыталась ответить себе на вопрос – за что? Набрала номер и всё так же столкнулась с механическим голосом. Выключен, недоступен, находится вне зоны действия сети. Для меня. Для своей жены он, скорее всего, в зоне, и доступен, и включён.

Отстучала прощальное сообщение, описывая всю ту боль, что Серёжа нанёс мне предательством, и поставила на отправку в ожидание. Может быть потом, когда-нибудь он включит телефон и получит последнее послание от меня, узнает, что предал ещё и ребёнка, но я буду далеко, а механический голос скажет ему – недоступна. И вот тогда Тробушев пожалеет, но будет уже поздно.

За четыре дня я перетаскала к Маринке половину своего гардероба, превратив её комнату в комиссионный интернет-магазин, а на счёт приюта для зверушек поступила приличная сумма. Вера звонила каждый день, интересовалась самочувствием, поддерживала, а Надюша залегла на дно, скрываясь от безопасников Белова.

Казалось, отец успокоился и погрузился в империю денег, отложив планы слияний и замужеств для дочерей, но всего лишь казалось. В пятницу Вадим забрал меня из института и повёз в противоположную сторону от дома.

– Мы куда? – поинтересовалась у него.

– Михаил Алексеевич велел доставить вас в ресторан, а перед этим заехать в салон, – утолил любопытство водитель и больше не отвлекался от дороги.

Сидя в кресле перед большим зеркалом и подвергаясь косметическим пыткам, я поняла, к чему всё идёт. Для поесть я сгодилась бы и в джинсах, а коктейльное платье с тонкими бретельками, сползающими с плеч, крупные кудри, поднятые вверх и уложенные в замысловатую причёску, вечерний макияж, подчёркивающий губы и глаза – выглядели как реклама выгодного товара.

В подавленном состояние поднималась на лифте в ресторан, стараясь дышать спокойнее и не привлекать к себе внимание Вадима, а зайдя, задохнулась от ужаса. За столом сидел отец, довольно улыбаясь и потягивая коньяк, а напротив растёкся по дивану Ян Бродецкий, ощупывая липким взглядом официантку, принимающую заказ.

– Любонька, – потёр бородку и подкрутил ус Бродецкий, старательно втягивая живот. – Рад, что ты составила нам компанию. Очень рад.

От его откровенной похоти в голосе подступила тошнота и в глазах запрыгали мушки. Отец ещё ничего не сказал, а в голове уже запрыгали картинки навязываемого брака. В этот момент старый извращенец взял меня за руку, коснулся её слюнявыми губами, а мой дневной перекус попёр наружу.

– Мне надо освежиться и помыть руки, – выдернула обслюнявленную кисть из потных ладоней, еле сдержав брезгливую гримасу в себе, неторопливо пересекла зал, не срываясь на бег, а скрывшись за поворотом, понеслась к уборным со всех ног.

Белый друг, холодная вода, трясущиеся руки и солёные дорожки, стекающие по щекам. Я не знала, что делать и как пережить этот вечер. С предательством Сергея ещё можно смириться, а с разрушительными решениями отца нельзя.

– Вера, папа выдаёт меня замуж, – проныла в трубку, как только сестра ответила на вызов. – За Бродецкого Яна. Вер, он мне в отцы годится, и такой противный. Что делать? Я не смогу.

– Господи. Где ты сейчас? – встревоженно спросила Вера, а на заднем фоне послышался хлопок закрываемой двери.

– В ресторане. Отец приказал привезти меня на смотрины, – глотая слёзы проскулила я. – Меня тошнит от одного его вида и страха.

– Тебе нужно успокоиться, Люб, – выровняла тональность Вера. – Не нервничай, веди себя тихо. Улыбайся и не протестуй. Вслушивайся в разговор и всё-всё запоминай. Нам надо узнать, когда собираются назначить свадьбу.

– А если меня просто отдадут ему? – сжалась от ужаса, облокачиваясь на стену и ударяясь затылком.

– Белову положение не позволит так поступить, – успокоила она. – Грандиозная церемония для полезных гостей. Отец не упустит шанса привлечь лишних партнёров для своего бизнеса. Я работаю, и почти нашла способ ускорить процесс, так что потерпи немного.

– Постараюсь, Вер. Только не бросай.

– Не брошу, – прошептала сестра и отключилась.

Пришлось поправить макияж, навесить вежливую улыбку и пройти в зал. Мужчины говорили о делах, отец кидал одобрительные взгляды, Ян лапал и раздевал глазами, а я кивала местами головой, размазывала по тарелке салат и делала вид, что очень рада такому перспективному браку.

– Где бы ты хотела провести медовый месяц, Любонька? – на смене блюда поинтересовался Бродецкий.

Боже, где угодно, только не рядом с тобой – кричало всё внутри, противясь самому присутствию в одном помещение. Но Вера сказала расслабиться, слушать и соглашаться, поэтому я растянула губы в улыбке.

– Я не люблю никуда ездить. Лучше почитать книгу и погулять в саду, - притворилась глупенькой, чтобы меньше спрашивали и быстрее отпустили. Мужчины не любят дур, а взрослые их не переносят.

– Она всегда несёт чушь, когда нервничает, – поспешил оправдать мою глупость отец. – Предлагаю отправить Любу домой, а нам провести более интересный вечер и закрепить сделку в сауне.

– Согласен, – коснулся бороды Бродецкий и поправил ремень под пузом. – Пора отпустить маленькую девочку и заняться делами.

Глава 16

Надежда

– Будь как дома, – притёр к стене Матвей, рисуя цепочку поцелуев от мочки уха к груди.

– И не забывай, что в гостях, – продолжила за него известную фразу, отклоняя голову и давая полный доступ.

– Ты не гость, Надюша, – прорычал, набрасываясь на губы. – Ты моя женщина, и мой дом теперь твой дом.

– Надолго уезжаешь? – спросила, отдышавшись после затяжного поцелуя, намекающего на продолжение. Была б моя воля, не вылезала бы из кровати и провела в ней всё оставшееся время.

– Постараюсь вернуться к ужину. Закажи доставку, – оставил мимолётное касание на губах и потянулся к дверной ручке.

– Приготовлю сама, – пообещала ему, хотя у плиты стоять ещё не приходилось. Матвею знать об этом не обязательно, а мне в помощь ролики с ютуб.

Дверь закрылась, а я осталась предоставленной самой себе на несколько часов. Раньше любила одиночество и отсутствие мельтешащей прислуги в доме, а сейчас чувствовала себя некомфортно. Без Матвея вообще стало некомфортно. Какая-то нездоровая зависимость, затмившая все прошлые привязанности и чувства, но мне нравилась эта зависимость.

Пошёл третий день моего пребывания здесь, но всё, что я видела – коридор, лестница, кухня и спальня. До ужина времени было полно, поэтому часть его решила потратить на экскурсию. Первый этаж содержал кухню, столовую, гостиную, уборную, гостевую комнату и пустое помещение с барной стойкой. На втором четыре спальни, гардеробная и большая ванная комната.

На кухне обнаружилась закрытая дверь, идущая, скорее всего, в подвал, но как бы я не жужжала над ней, не крутила ручку и не ковыряла замок, спуск вниз для меня не открылся. Пошутила бы про маньяка, хранящего трупы жертв в морозильных камерах под домом, но, глядя в небесные глаза Матвея, ловя на себе его искренний взгляд, наполненный нежностью и любовью, шутка получилась бы слишком глупой.

В закромах холодильника нашлась рыба, овощи и зелень, а на просторах интернета множество рецептов, как умело соединить все эти ингредиенты. Пара часов просмотра и подготовительной работы, и по дому поползли ароматы готовящегося ужина. Сервируя стол, услышала рычащий звук мотора, скрежет отъезжающих ворот, и на площадку медленно вкатился автомобиль Матвея. Бросилась к двери, предвкушая крепкие объятия и сладкие поцелуи, и вывалилась на крыльцо прямо в руки Мати.

– Скучала? – поймал, приподнял, отрывая от пола, занёс в дом, целуя и проводя ладонями по спине, рёбрам, сжимая грудь и протаскивая дальше по коридору. – Я безумно скучал. Весь день думал о тебе. Не дойду до спальни.

В ноги упёрся диван, стоящий в гостиной, потолок резко перевернулся, и я оказалась уткнута лицом в спинку, а горячая ладонь властно прижимала меня к ней. Попыталась извернуться и потянуться за поцелуем, как давление на спине усилилось.

– Не шевелись, – тихое рычание, и футболка поползла кверху. – Обхвати спинку и не смей двигаться.

Замерла, сдерживая частое дыхание, прогнулась в пояснице, выставляя попу и упираясь ягодицами в твёрдость, услышала нетерпеливое пыхтение, срывающееся на сип.

– Доиграешься, Надя, – хлопок по бедру, треск порванных трусиков, и набухшая головка упёрлась в истекающую плоть, пульсирующую от возбуждения. – Хорошо. Весь бы туда влез.

Мощный толчок на всю длину, раздвигающий складочки и растягивающий стенки, несколько секунд подрагивающего ожидания, шумный выдох в затылок, словно только что Матвей взобрался на Эверест, и рывок вперёд, переходящий в непрерывный долбёж.

С каждым ударом затапливала волна удовольствия, спирая дыхание и выталкивая нечеловеческие крики, больше похожие на животный рык, смешанный со скулежом. Ощущала себя течной самкой, подмятой под себя ошалевшим от запаха самцом. Пульсировала вся, сливаясь с толчками двух сердец, ускоренно качающих закипающую кровь.

– Матвей, – вытянулась в струну, жадно хватая ртом вязкий кислород и протискивая руку между спинкой дивана и собой.

Пара круговых движений по клитору, жаждущему прикосновений, утробный стон, разряд вдоль позвонка, устремлённый вниз живота, и головокружительный взрыв, возносящий на небеса. Матвей тут же ускорился, издал сдавленный рык и последовал за мной, стискивая с силой и прижимая спиной к груди.

– С ума по тебе схожу, – прошептал в висок, размазывая губами капельку пота. – Как подросток. Только и думаю о том, в какую позу разложить.

– Пошли ужинать, пока снова не разложил, – хихикнула, выпутываясь из его рук и поднимая с пола порванные трусики. – А белья такими темпами надолго не хватит.

– Купим новое, а лучше ходи без него, – подхватил на руки и понёс в столовую. – Сиди. Поухаживаю за тобой.

Матвей разложил по тарелкам рыбу с овощами, разлил по бокалам белое вино и с аппетитом набросился на пересоленный мной ужин, закатывая глаза и демонстративно мыча от удовольствия. Попробовала сама и решила, что подбирать буду рецепты, где всё указывают в граммах, а не говорят посолить по вкусу.

Собиралась уже впасть в истерику по неудавшемуся ужину, как у Матвея завибрировал телефон. Глянув на экран, он встал и вышел, отвечая на звонок, а я собрала со стола тарелки и выбросила остатки в мусорное ведро. Вернулся Матя не в настроение, хмуря брови и сжимая кулаки.

– Что-то случилось? – осторожно поинтересовалась, подливая вино и двигая к нему бокал.

– Пришла информация по Уварову с Беловым, – процедил Матвей, выпивая вино залпом. – Они оказались настолько измазанными в дерьме, что с ними не связываются даже наши спецы. Меня перестало удивлять отношение отца к вам. Белов признаёт только власть и деньги. Для него не существует родных, друзей, партнёров. Выгода и размер прибыли – всё, что видит он в людях. А Уваров вообще конченый садист. Лет десять назад его подозревали в убийстве девушки, с которой он засветился на нескольких мероприятиях. Бедняжка умерла от потери крови, а когда её нашли, было ощущение, что девочку перемололи в мясорубке. Ни одного целого места на теле. Сплошные гематомы и раны. Уваров выкрутился, а вместо него в тюрьму сел забулдыга, ночующий недалеко от обочины, где нашли труп.

Глава 17

Вера

Детский дом потонул в разноцветных шариках и в приветственных плакатах на стенах. Персонал суетился, нервничал, готовясь к открытию отчётного концерта. Ежегодная демонстрация отработки вложенных денег и возможность получить новые вливания. Несравнимо с празднованиями на государственном уровне, но такое необходимое в границах маленького пристанища для брошенных детей.

– Вера Михайловна, проходите в зал, – задержалась на секунду заведующая, пробегая мимо. – Вам подготовили место в первом ряду.

Не спеша прошла к залу, читая надписи на ватмане и рассматривая новые фотографии, сделанные две недели назад, когда ребятня получила костюмы для выступления. Они все улыбались, радуясь красивым наряда. Обделённые дети всегда радовались таким мелочам, а мне каждый раз, почему-то, было стыдно. Стыдно за их близких, отказавшихся от такого дара, стыдно за Бориса, способного своим состоянием осчастливить тысячи таких детей, стыдно за себя, терпящую и ничего не меняющую в своей ничтожной жизни.

Если в холле были слышны крики, смех и стук дверей, то в актовом зале стояла тишина. Только поскрипывало единственное кресло, занятое Красильниковым Константином, так удачно оказавшемся здесь.

– Юр, жди в машине, – слегка отклонила голову, отдавая указание водителю. – Твоя помощь мне здесь не нужна.

– Я буду у стены. На всякий случай, – упёрся он, сдвигаясь вправо и вытягиваясь в струну.

– Это детский концерт, Юрий, – добавила жёсткости в голос. – Всякого случая быть не может.

Мне надо было выставить его, и срочно, пока помещение не наполнилось гостями и участниками. Нельзя терять такую возможность, раз Красильников сам приплыл в руки.

– Но инструкции, Вера Михайловна…

– Я хочу посмотреть выступление, послушать пение и спокойно посидеть без круглосуточного присмотра, – устало закатила глаза, шумно выдыхая.

– Хорошо, – кивнул Юра. – Буду в машине. Предупредите, когда освободитесь.

Водитель вышел, а я смогла внимательно рассмотреть Константина. Светло-серый костюм в тонкую, белую полоску, рубашка на два тона светлее пиджака, расстёгнутые верхние пуговицы, отсутствие галстука и лёгкая небрежность человека, пришедшего отдохнуть.

– Константин, – кивнула ему в приветствии, убирая с соседнего кресла табличку с чужим именем и присаживаясь рядом. – Решили проконтролировать пожертвования лично?

– Хорошо выглядите, Вера, – ответил он, оторвавшись от планшета и, после дежурной фразы, уткнувшись обратно.

Я замялась от такого откровенного пренебрежения, заелозила на месте и сжала пальцами сумочку, вдавливая её в колени. Вся продуманная заранее речь вылетела из головы, а вместо неё пустоту заполнили неловкость и страх. Глянула на часы и поняла, что время предательски истекает, и через пару-тройку минут зал наполнится людьми. Выдохнула, намотала на запястье ремешок и спрыгнула с обрыва.

– Константин Николаевич, мне нужна ваша помощь, – выпалила на одном дыхание, сняв маску и открыв своё настоящее лицо. Вложила во взгляд всё, что обуревало последние восемь лет – страх, ненависть, боль, уничтоженную гордость, подавленную волю.

Он медленно перевёл внимание на меня, и в его глазах стояло удивление, перемешанное с интересом. Что так впечатлило мужчину передо мной? Обращение по имени отчеству? Просьба о помощи? Сам факт, что посмела сесть рядом и обратиться к нему? Раньше наше общение начиналось и заканчивалось вежливым кивком или словами приветствия. Я знала кто он, Константин знал кто я, и на этом наше знакомство заканчивалось, ни разу не пересекаясь в интересах и в общих знакомых.

– Заинтриговали, Вера Михайловна, – откашлял появившуюся хрипотцу. – И в чём я могу вам помочь?

– Мне нужен развод с мужем и убежище для беременной сестры, – жалобно поведала ему, отбрасывая всю надменность.

В холле уже слышались отдалённые шаги и голоса, двигающиеся в нашем направление, а Красильников, задумавшись, рассматривал меня, сохраняя молчание. Пришлось тронуть его за руку, чтобы как-то вывести из состояния созерцания.

– Так что вам мешает развестись? Сейчас с этим нет проблем. Могу порекомендовать хорошего адвоката, – пожал плечами мужчина, теряя интерес и собираясь заняться своими делами.

– Я пыталась, но Уваров не отпустил. Мой побег кончился возвратом обратно и шантажом со стороны отца. Моя беременность завершилась избиением и смертью дочери только за то, что у неё не оказалось нужного набора гениталий между ног, – тихо, но жёстко проговорила я. – Младшая сестра ждёт ребёнка, и если о беременности узнает отец, то Люба закончит так же, как я.

– Почему ты решила обратиться ко мне? – задал совершенно резонный вопрос в контексте нашего знакомства.

– У тебя больше власти и ты не ведёшь с ними дела, – откровенно объяснила мотив, надеясь достучаться до жалости и типичного мужского эго, толкающего сильных мира сего на защиту и заботу о слабых.

Красильников обернулся на вход, в который вот-вот должна была вплыть людская масса, поднялся с кресла и схватил меня за руку, поднимая и утягивая за собой. Мы выскочили через узкую дверь сбоку от сцены, протиснулись через узкий, тёмный коридор и закончили свой забег в небольшом кабинете, принадлежащем завхозу.

– Слушаю, – коротко скомандовал Константин, толкая на стул и со скрежетом ставя напротив второй.

– Что? – не поняла, чего хотел от меня Красильников.

– Всё, от начала до конца, – сел и сцепил пальцы в замок, ожидая историю моей жизни. – Сейчас всё зависит от твоей откровенности, Вера.

И я рассказала. Всё. От начала до конца. Начиная со смерти матери и заканчивая тем цирком, который творится в моём доме. Константин слушал молча, стискивал челюсть, перекатывал желваки и сжимал кулаки, лежащие на коленях. Что-то действительно во мне сломалось, раз я уже второй раз за неделю вскрываю загнившую рану, поразившую зловонием всю мою жизнь.

– Я должен подумать, – прервал молчание он, дослушав длинную речь. – Свяжусь с тобой, если приму решение.

Глава 18

Любовь

Снова кафе, снова ожидание и стакан сока вместо кофе, от которого меня воротило последние несколько дней. Когда моя жизнь, вполне комфортная и беспроблемная, покатилась стремительно в пропасть? В день, когда предал Сергей, не считая нужным объясниться, как должен поступать нормальный мужчина? В час, когда отец увидел, что я повзрослела, и решил обменять дочь на акции? В минуту, когда случайно родилась не у того папаши, вместо того чтобы появиться в любящей семье?

– Как наш малыш? Как себя чувствует будущая мамочка? – заняла соседний стул Надя, слегка касаясь ладонью плоского живота и улыбаясь. Несмотря на вердикт врачей, она вся светилась от счастья.

Я не могла сказать, как себя чувствует малыш и будущая мамаша, потому что совсем не ощущала себя причастной к этим определениям. Не знаю, откуда бралась у беременных нежность к неродившемуся ребёнку, засевшему в животе, но у меня её не было. Тошнота, головокружение, страх, но только не щенячья нежность к маленькой фасолине, которую не видишь и не чувствуешь.

– Нормально, – пожала плечами, не в состояние поддержать её весёлость. – Токсикоз замучил, нормально есть не могу.

– Обычно он проходит ко второму триместру, так что потерпи немного, – с умным видом озвучила сестра, поднимая руку и подзывая официантку.

– Откуда такая осведомлённость? – изогнула бровь, с интересом посматривая на неё.

– Почитала на досуге, пока Матвей целыми днями пропадает на работе, – отмахнулась, раскрывая меню. – Мне чёрный кофе, пончики в глазури и вот этот набор пирожных.

– Не слипнется? – удивилась её выбору и аппетиту. Раньше самым калорийным блюдом перед Надей стоял салат с куриным филе и оливковым маслом, а от брускетты и булочек она отмахивалась, как от страшного сна.

– Не успеет, – грустно засмеялась сестра, напоминая о скоротечности жизни. – Матвей обещал отвезти меня на кондитерскую фабрику и в холодный цех, где пропитывают и украшают торты. Не могу дождаться.

– Расскажи мне о нём, – склонилась к её плечу, боднув лбом. – А то всё Матвей, Матвей, и никакой информации о парне, завладевшем сердцем моей сестры.

– Смотри, – разблокировала телефон Надя, поворачивая ко мне. – Он подполковник в отставке, ему сорок один год, и у него красивый, уютный дом.

С экрана на меня смотрел достаточно взрослый мужчина с добрыми глазами и обворожительной улыбкой. Под футболкой угадывалось тренированное, подтянутое тело, несмотря на приличный возраст, когда у многих мужиков вместо развитых мышц появляются жировые обвесы.

– Надь, не хочу тебя обидеть, но он же старый, – не сдержалась я, хоть и говорить такое было неловко.

– Ирония судьбы, Любаш, – хмыкнула она, заправляя волосы за ухо и на секунды погружаясь в себя. – Мне двадцать два, и осталось не больше полутора лет, а ему сорок один, и у него вся жизнь впереди.

– Прости, я не хотела, – коснулась её пальцев и переплела со своими, показывая, как мне больно за неё. До сих пор не могла поверить, что скоро могу потерять её.

– Ничего. На самом деле Матвей очень добрый и хороший. Совсем не подполковник. А в кровати просто зверь, несмотря на возраст, – весело добавила Надя, с жадностью набрасываясь на пончик.

– А, чёрт с ним. Пусть слипается, – поддержала сестру, беря корзинку и утопая зубами в воздушном креме. Всё равно расползусь в талии и наберу лишние килограммы.

Вера опаздывала, но сообщение о пробке, образовавшейся на пути следования, успокоило. Со знаниями о наклонностях Уварова, волнение накрывало всегда, стоило ей не отметиться с утра и не предупредить, что сегодня она выжила. К её приезду мы умяли все пирожные, потрепались о новых, летних коллекциях и обсудили имена для ребёнка. Тема имён, на удивление, давалась легко, потому что она давала надежду на будущее.

– Оооо, сладеньким балуетесь? – нарисовалась Вера, и в её глазах светилась радость, а не холодная отрешённость, как обычно. – Мне ничего не оставили?

– Ещё закажем. У нас сегодня сладкая вечеринка, – улыбнулась Надя, кивая официантке. – Повторите, пожалуйста.

– Я нашла человека, который согласился нам помочь, – без предисловий начала Вера, усевшись напротив и посмотрев по сторонам. – Константин Красильников.

– Имя знакомое, но я не догоняю, – свела Надя брови и подалась вперёд. Для меня даже имя было незнакомо. По мероприятиям я ещё не ходила, и определённый круг не знала.

– У него жена по пьяни ребёнка убила, и он никогда не сотрудничает с Беловым и Уваровым, – с гордостью выдала характеристику Вера, прицениваясь к новому блюду с пирожными.

– Да ладно, – поползли брови на лоб у Надюши. – Как тебе удалось? Он же…

– Рассказала всю правду о себе и о своих взаимоотношениях с Борисом. Константин впечатлился и решил помочь, побыть рыцарем.

– И что он запросил за помощь? – напряглась Надя, сжимая ложку и не сводя с сестры взгляд. – Послушай, Вер, мой Матвей работал в органах. Он обещал помочь и сейчас обсуждает с друзьями, как всё провернуть. Что бы не потребовал Красильников, не надо снова жертвовать собой. Мы справимся и сами.

– Против чудовищ нужен монстр с большими зубами, и Константин именно такой, – жёстко оборвала уговоры Вера. – Нам нужны неограниченные возможности и гарантии. Речь идёт не о том, чтобы продержаться несколько дней, недель, месяцев. Речь идёт о всей жизни, и ради нас я пойду на любые условия.

– Так что он попросил? – не отставала Надя, и лёгкая атмосфера за столом, которая умиротворяла ещё несколько минут назад, вдруг стала искрить, насыщаться напряжением и готовиться разлететься на острые осколки.

Меня, – небрежно кинула Вера, пряча глаза за чашкой.

Глава 19

Вера

Развлечение Бориса далось мне этой ночью тяжело, как никогда. Надежда – глупая штука. Она вселяет веру в будущее, лишает чувства самосохранения и делает маску безразличия слишком хрупкой. Пока муж засовывал огромный дилдо чёрного цвета в свою игрушку, я представляла, что это последняя моя ночь в Уваровском доме. Мог бы он когда-нибудь стать моим? Вряд ли, потому что дом там, где тепло и спокойно твоему сердцу. Здесь моё сердце только драли на куски.

За завтраком не находила себе место, стараясь не смотреть каждую минуту на часы и не привлекать к себе излишнее внимание. Чашка кофе и половина тоста с авокадо всё, что смогла в себя впихнуть. Глядя на Катрину, переборщившую с самого утра макияжем, не могла представить, что сделает с ней Борис, разозлившись на мой уход. Сомневалась, что она выползет из-под него живой, зная какой муж в гневе. Я шесть раз проходила через больничную палату, находясь на грани жизни и смерти, но со мной у него был сдерживающий фактор, а с ней…

– Что-то ты слишком нервная, дорогая, – как гром средь ясного неба разорвался голос Уварова. – Впечатлила прошедшая ночь? Могла бы присоединиться, раз так понравилось.

Ублюдок! Сколько раз я желала ему смерти. Мечтала, чтобы разбился самолёт, вошёл в лобовое столкновение большой грузовик, потерявший управление, пойло попёрло не в то горло. Да что-нибудь, лишь бы на одного урода стало меньше.

– У меня встреча с новым поставщиком, – проигнорировала его подкол, натягивая пластмассовую улыбку. – Не хочу опаздывать.

– У тебя на уме одни беспризорные отбросы, – поморщился муж, отбрасывая салфетку и показывая, что я испортила ему аппетит. Глаза напротив наполнились ужасом, а и так узкие плечики девицы, сжались и стали ещё уже. – Лучше бы занялась домом, научилась вышивать, составила бы, в конце концов, компанию Катрине.

– По магазинам её поводить? В спа поваляться? Встреченным знакомым популярно объяснить кем является эта бля… девушка? – разошлась я, выплёвывая ненависть. – А давай пригласим их домой, в мою спальню? Пусть полюбуются нашими чудными отношениями.

– Тебя не занесло, дорогая жена? – треснул кулаком по столу Боря. Его благородное лицо перекосило злостью, превратив приятные черты в чудовищную маску. – Ещё одно слово, и я заткну твой рот привычным уже способом. Расслабилась? Забыла, что значит получать удовольствие без замены и подстраховки?

Не забыла, но не стала отвечать на провоцирующие вопросы. Уваров знал на что давить и как побольнее ударить. Я помнила всё, каждый раз, каждую минуту, каждую пульсацию боли. Говорят, время стирает неприятные моменты, но со мной это не работало никогда. Слишком хорошая память, слишком яркие впечатления.

Борис вышел, больше ничего не добавляя, домашняя шлюшка всхлипнула и сорвалась вверх по лестнице, а я воспроизвела в памяти единственное слово «да», из найденной записки, глубоко вздохнула замаячившей свободой и улыбнулась.

– Гори в аду, Боря, – прошептала и направилась в сторону двери.

Красильников появился ровно в десять через чёрный вход, сразу зайдя в директорский кабинет и попросив, чтобы нас оставили. По нему сложно было определить настроение, но аура силы сносила с ног. Почему-то хотелось упасть на колени, растечься по полу и ползти в его сторону. Странное ощущение, и раньше оно не посещало меня. Видно, защитный панцирь пошёл трещинами, раз меня срывало уже несколько дней.

– Я обдумал твою ситуацию и решил помочь, но не уверен, что тебе понравится мой способ, – сухо обронил Константин, занимая место за столом и предлагая сесть на стул для посетителей.

– Мне подойдёт любой вариант, способный вытащить и защитить нас с сестрой, – уверенно ответила ему, садясь и забрасывая ногу на ногу. Старалась держаться уверенно, не показывая своё смятение.

– Что ж, тогда приступим, - он достал из папки документы и протянул мне. – Это предварительный брачный договор. Ознакомься и отметь не устраивающие пункты.

Я нерешительно взяла бумаги и углубилась в чтение. Ожидала увидеть в нём любые данные, вплоть до Любиных, но не моё имя рядом с девичьей фамилией. Оторвалась от строк и подняла глаза на мужчину, пытаясь найти ответы на его лице, но на нём всё так же висела маска холодного безразличия.

– Зачем тебе разведёнка Уварова, не способная родить детей? – прошептала онемевшими губами, сгребая в кулаки пропечатанные листы.

– Ты, как никто, лучше подходишь по статусу для жены такого человека как я. Вышколенная, обученная этикету, воспитанная в хорошей семье. Уверен, что тебе не придёт в голову устраивать мне истерики за поздний приход и выносить мозг за забытую годовщину свадьбы, – монотонно, как робот, перечислял Константин. – А дети? Можно в конце концов обратиться к суррогатному материнству, или взять пару малышей из детского дома.

– Таких статусных жён полно в нашем окружение, – не отступала, желая услышать правду. – Почему я?

Красильников сжал пальцами виски, растёр лицо, что-то пробубнил в ладони и поднял голову, внимательно рассматривая меня. Некоторое время он обдумывал, стоит ли говорить мне правду, потом встал и подошёл к окну.

– Это единственный способ защитить тебя законным способом, – отдёрнул жалюзи и приоткрыл окно, доставая из кармана пачку сигарет. – Правда, пойдут сплетни по поводу твоего побега от мужа и переезда ко мне, но после свадьбы сплетни улягутся, и все с упоением начнут следить за жизнью скандальной парочки.

– А Люба? – испуганно потянулась к нему. – Мы не можем бросить её.

– Пока все будут заняты скандалом, мы вывезем и спрячем твою сестру до родов. За несколько месяцев решим, что делать дальше.

– Уваров не даст развод, – последний раз делюсь сомнением в отношение его плана. – Ему проще убить меня, чем стать рогоносцем.

– Не волнуйся, – приблизился ко мне, и в его глазах промелькнула какая-то мягкость, или это плод моего воображения. – Завтра утром ты приезжаешь сюда, а мои люди тебя забирают. Развод я беру на себя.

Глава 20

Надежда

– Так, что он попросил? – надавила на старшую сестру зная, что такие люди просто так ничего не делают.

– Меня, – небрежно кинула Вера, пряча глаза за чашкой.

Её – кольнуло глубоко в сердце. Она снова жертвовала собой ради нашего спокойствия, снова тянула на себя колючее одеяло, зализывая раны и оберегая младших сестрёнок. Зачем? Для чего брать на себя роль вечной защитницы, расплачиваясь телом, жизнью и чувствами?

– Что значит тебя? В виде кого? Рабыни, любовницы, содержанки? – с трудом сдерживала злость, пытаясь не сорваться на Веру. Руки чесались схватить её за плечи, встряхнуть как следует, чтобы вставить мозги на место.

– В виде жены. Константин решит вопрос с разводом, позаботится о Любе и малыше, и за это я стану Красильниковой, женой известного бизнесмена, мецената, политика. Всё не так плохо.

– Ты совсем не знаешь его, - взяла её за руку, вглядываясь в глаза. – Вдруг он окажется хуже Уварова?

– Шутишь? – тепло улыбнулась Вера, сжимая мои пальцы. – Даже если Костя будет холоден, безразличен, излишне требователен, он никогда не сможет сравниться по жестокости с Уваровым, а остальное неважно. Меня с детства учили быть примерной женой и работать на статус мужа, избегая привязанностей и чувств. Я справлюсь.

– Когда всё начнётся? Что делать мне? – испуганно спросила Люба, вытягиваясь в струну. Если со мной и с Верой просматривалась какая-то определённость, то Любаша зависала в неизвестности.

– Утром я ухожу из дома Бориса и еду к детям, откуда меня забирают люди Красильникова. Юристы сразу запускают бракоразводный процесс, поднимают шумиху в прессе. За два дня скандал наберёт обороты, втянув в себя и Уварова, и Белова. Отец, как всегда, усилит охрану вокруг себя, боясь противостояния с Константином и мести Уварова, тем самым ослабит твой присмотр. Твоё похищение запланировано на четверг. Машина подъедет к институту. А пока сохраняй осторожность и не привлекай к себе излишнее внимание отца.

Вера всё разложила по пунктам, и мне бы успокоиться, поверить обещаниям Красильникова, но я совсем не знала его и не представляла, что стоит за фасадом жёсткого бизнесмена. Будет ли он с уважением относиться к супруге? Пойдёт ли до конца против Белова и его узкого круга ради жены?

Прощаясь, мы долго обнимались, как будто расстаёмся навсегда. Нельзя было предвидеть последствия нашего бунта, но одно можно сказать точно – завтра начнётся апокалипсис, способный уничтожить всех. Вроде, проблема была решена, по крайней мере, сделан шаг к её решению, но спокойно на душе не было. Я всё чего-то ждала – осечки, подвоха, крушения. Войдя домой, не находила себе места, металась, открывала и закрывала шкафчики, ящики, двери. Что пыталась найти? Ответы на крутящиеся в голове вопросы? Подтверждение, что всё получится? Доказательства, что у Веры сложится намного лучше с Красильниковым, чем с уродом Уваровым?

Машинально дёрнула ручку у двери на кухне, находящуюся всё время закрытой, и не сразу поняла, что Матвей забыл её запереть. Замерла, приложив пальцы к губам и обдумывая, имею ли право зайти в святая святых, оберегаемое от посторонних глаз.

– Будь как дома, – пришли на память слова моего мужчины, и я уверенно дёрнула ручку на себя.

Вниз вела крутая лестница, теряющаяся в темноте. Подсветила себе телефоном, нашла выключатель, и лампы с гудением стали загораться одна за другой. Наверное, лучше бы я не спускалась туда. Иногда, не стоит знать закрытую сторону своего партнёра. Вдоль стен стояли массивные стеллажи с различным оружием от огромных ножей с зубцами на лезвие, до автоматов и снайперских винтовок.

В отдельном шкафу лежали стопки униформы, различные перетяжки для крепления всего этого на теле, а середину большого помещения занимали металлические столы, используемые мясниками для разделки туш. Не хватало только плёнки и кровавых разводов на бетонном полу.

Кто же на самом деле Матвей? С кем я живу? Кому доверила свою жизнь и всю себя? С такими вопросами поднималась по лестнице, не решаясь получить на них ответ. Почему-то было страшно открыть глаза, сбросить розовые шоры и осознать неправильность своего выбора. Надоело разочаровываться в близких людях, в жизни, в судьбе.

В прострации дошла до гостиной, налила в бокал коньяк, растеклась по дивану, обнимая ладонями толстое стекло и погружаясь в себя. Такой и застал меня Матвей, войдя в комнату и включая свет. Не заметила, как стемнело за окном, как дом погрузился в вязкую тишину, как мужчина, которого я всегда бежала встречать на пороге, заслышав рокот подъезжающей машины, щёлкнул замком и вошёл в дом.

– Что случилось? Неудачно прошла встреча с сёстрами? – присел передо мной на корточки он и вытащил всё ещё полный бокал из рук.

– Красильников предложил Вере выйти за него замуж, за это пообещал спрятать Любу, – поделилась с ним, вглядываясь в лицо и ища признаки чёрной стороны Матвея.

– Кто такой Красильников? – выгнул бровь мужчина, напрягая память, отчего на лбу залегла глубокая складка.

– Константин Красильников – бизнесмен, депутат, основатель благотворительного фонда помощи детям.

Перечислила послужной список спасителя и задумалась. Может ли человек, создавший и лично курирующий такой фонд, быть монстром и тираном дома? Может ли он поднять руку на жену? Может ли привести в спальню проститутку и предложить супруге присоединиться? Качнула головой, отвечая сама себе. Вряд ли. Сложно в такое поверить.

– Серьёзный человек, - согласился Матвей. – Но тебя всё равно что-то тревожит.

– Ты мог бы подстраховать Любино похищение и проследить её путь? Понимаю, что у Константина есть профессиональные и доверенные люди, но с тобой мне будет спокойнее.

– Я прослежу, но предварительно пообщаюсь с ним. Попробую согласовать совместные действия. Пойдём ужинать? Я пасту с креветками принёс и ещё много всякой всячины.

Только сейчас унюхала аппетитные запахи, доносящиеся с кухни, и поняла, что готова съесть слона. Кроме пирожных и кофе ничего сегодня не ела, а сладкое, на удивление, у меня всегда разжигало ещё больший аппетит. После приличной дозы сахара хотелось зажевать чем-нибудь солёным и калорийным.

Глава 21

Любовь

Попрощавшись с сёстрами, вернулась домой, разрываемая смешанными чувствами. Вроде бы, можно было выдохнуть и порадоваться скорой безопасности, но противное шевеление страха внутри, вызванное неизвестностью и неопределённостью будущего, заставляло нервничать до потных ладошек. Как повернётся моя жизнь? Новое имя? Новое место? Отсутствие старых друзей? Одиночество?

Возможно, мне придётся сменить внешность, подстричься и перекраситься, научиться экономить и вести скромный образ жизни. Голову атаковали многочисленные вопросы, от которых разбухал мозг. До четверга оставалось всего три дня, и за это время требовалось завершить все дела. Собрать документы, фотографии и те немногие драгоценности, которые я не смогла продать, потому что они остались от мамы, забрать у Маришки отложенные деньги и попрощаться с ней, съездить на могилу матери и попросить её защиту.

А дома меня ждал неприятный сюрприз. В гостиной сидел Бродецкий Ян, пил виски и, судя по раскрасневшемуся лицу, был неприлично пьян. Замерла у входа, повертела головой в поисках отца и, не найдя его, собралась изменить направление в сторону лестницы на второй этаж.

– Любонька, - остановил меня противный голос. – Я как раз жду тебя. Проходи. Нам надо обсудить вопросы, не требующие отлагательств.

Кто бы знал, как мне хотелось развернуться и убежать в свою комнату, но Вера просила не привлекать внимание, поэтому мне пришлось пройти внутрь и присесть напротив. Мутный взгляд прошёлся по лицу, задержался на груди и соскользнул к голым коленям, сдвинутым в напряжение.

– Ты не сказала, куда хочешь полететь в свадебное путешествие. Смогу выделить неделю, чтобы провести её с молодой женой, – проговорил он коленям, потирая бородку и облизывая губы.

– Предпочитаю обойтись без путешествия, - сглотнула тошноту и брезгливость. – Хочу пройти практику между семестрами.

– Это нам тоже стоит обсудить. Тебе придётся бросить институт. Моя жена будет сидеть дома, встречать меня после работы и посещать со мной мероприятия, – безапелляционно заткнул меня Ян, морщась и подливая новую порцию спиртного.

– Но отец обещал, что я получу образование, – возмутилась, трясясь от злости. – Вы не можете лишить меня возможности закончить университет.

- Михаил отдал тебя мне, и я буду решать, чем тебе заниматься. Скажу прыгать, будешь скакать до мозолей на ногах, скажу отсосать, встанешь на колени и с увлечением начнёшь работать языком, – зло выплюнул он, ставя с грохотом стакан на столик и подаваясь вперёд. – И сейчас я хочу получить аванс и проверить свою невесту.

На этих словах Бродецкий выбросил руку вперёд, схватил меня за предплечье и дёрнул, заваливая на диван и подминая под себя. В каком-то шоковом оцепенении я замерла, вжалась в мягкую поверхность, зажмурила глаза и задышала часто-часто, пытаясь глотнуть кислород передавленными лёгкими.

– Пустите. Нет. Не трогайте меня, –- подавилась слезами, почувствовав его потные руки, ползущие по ноге и задирающие юбку. – Я папе скажу. Он убьёт вас.

– Наивная дура, – сломал сопротивление, сцепив запястья и подняв их над головой. – Думаешь, я просто так здесь? Без него? Без прислуги? Без охраны? Можешь кричать и сопротивляться сколько хочешь, но я своё получу.

Меня сотрясали рыдания, кожа покрылась холодным потом, а тело выворачивало от отвращения. Одна его рука крепко удерживала мои руки, вторая жадно шарила под юбкой, пытаясь проникнуть под трусики. Его губы слюнявили шею и подбородок, ловя мои в тошнотворный, липкий захват.

Не знаю, чем бы кончилось дело, скорее всего изнасилованием в собственной гостиной на диване, на котором я ещё играла в детстве, но как только его губы добрались до моих, меня сразу вырвало, залив лицо, волосы и попав на него.

– Тварь, – оттолкнулся, неловко сползая и окидывая брезгливым взглядом. – Меня так ещё ни одна сука не оскорбляла. Я займусь твоим воспитанием.

Бродецкий что-то ещё кричал, угрожал, оскорблял, но я его больше не слушала. Вырвавшись, понеслась к лестнице, задыхаясь от истерики. Несколько ступеней собрала коленями и локтями, но боли от удара совсем не чувствовала. В голове билось только одно слово – «беги, беги, беги!»

В комнату влетела на подламывающихся ногах, захлопнула дверь, провернула замок и задвинула комодом. Откуда взялись силы ворочать произведение ручного труда? Вряд ли смогла бы его сдвинуть в нормальном состояние.

Слёзы текли ручьём, сердце проламывало грудную клетку, а мысли судорожно бились о черепную коробку. Чтобы не говорил Бродецкий, в одном я была уверена. Он бы не пришёл, если б папа не дал добро. В этом Ян не обманул. Всё произошло с подачи родного отца, отлично знающего, что ожидать от партнёра. Поощрить изнасилование младшей дочери в стенах собственного дома, убрав охрану и прислугу. До такого Белов ещё не опускался.

Сейчас остатки розовых очков разбились окончательно, разлетаясь острыми осколками и впиваясь в сердце, запуская цепную реакцию. Крошилась каждая молекула организма, оседая пылью на останки прошлой жизни и свергая меня в ад.

Ещё несколько минут назад мне казался срок в три дня очень коротким для завершения личных дел, сейчас же он растянулся в бесконечность, которую нужно было вытянуть и остаться в живых. Шестьдесят семь часов под одной крышей с монстром, для которого ломание судеб дочерей, вполне привычное дело. Как позавтракать овсянкой и запить киселём.

Глава 22

Вера

Кажется, я не волновалась так, как в последний свой вечер в доме Бориса, никогда. Наверное, если бы за восемь лет случилось хоть что-то хорошее в этих стенах, я даже прониклась бы ностальгией и минутными воспоминаниями, но нет. Ностальгировать мне не пришлось, а вспоминать… Я и так в них жила последнее время. Жила, впервые делилась с другими и пыталась переболеть.

Одно время думала обратиться к психологу, чтобы изливать душу и сбрасывать боль, но Боря запретил, наглядно показав, что будет, если я ослушаюсь. Вывих локтевого сустава отпечатался в сознание хорошо, выбив желание делиться своими переживаниями со сторонними людьми.

За ужином Уваров был, как никогда, молчалив и задумчив, хмурил брови и посматривал из-под них на меня. Не знала бы его, решила бы, что он догадывался о моём побеге. Катрина нервно пилила мясо, издавая противные звуки скольжения ножа по тарелке, Боря налегал на коньяк, всё реже вспоминая про закуску, а я последний раз играла марионетку в его постановке.

– В спальню, – зло выплюнул почти бывший муж, резко выдвигая стул, отчего тот печально скрипнул и опрокинулся на пол.

Живая игрушка дёрнулась, со страхом проводила спину Уварова, налила в его стакан коньяк, громко сглатывая, спешно выпила и потрусила в сторону лестницы. Давай, Вера. Последняя ночь, и уже завтра все эти извращения останутся в прошлом, как кошмарный сон, проникающий в темноте в сознание.

Было ощущение, что Боря чувствует скорое расставание, пытаясь выплеснут в эту игру максимум боли и унижения. Коньяк не сильно помог Катрине в противостояние боли, и она несколько раз скатывалась в предобморочное состояние, а пощёчины, отвешиваемые мне, отдавали тупыми спазмами в голове.

Этой ночью зверь был ненасытен. Проблема с потенцией заводила злость ещё сильнее, как и развитую фантазию извращённого ума. Успокоился он далеко за полночь, оставив кровавые подтёки на моём лице и истерзанное тело любовницы на полу. Девица дышала, стонала, но добраться самостоятельно до своей спальни вряд ли могла.

– Распорядись привести мою комнату в порядок, – спустилась вниз и отловила на кухне Наталью. Моя опухшая губа с каплями крови на ней ввела её в кратковременное замешательство. Давно хозяин так не усердствовал в воспитание жены.

– Кофе вам сделать? – справилась экономка с оторопью, опуская глаза и старательно выискивая сор на полу.

– Нет, Наташ. Только комнату, – снисходительно махнула ей, отпуская с кухни.

Пока машина перемалывала зёрна и вспенивала молоко, я достала из морозилки пакет со льдом, завернула его в полотенце и приложила к скуле, пульсирующей надоедливой болью. По лестнице раздались торопливые шаги, к ним добавился более тяжёлый, мужской топот. Видно, Катрина так и не смогла подняться самостоятельно, и потребовалась помощь охраны. Завтра весь персонал будет обсуждать нездоровые предпочтения Уварова.

Когда Наталья спустилась вниз, мне показались в её взгляде проблески человечности и сожаления, как будто она чувствовала вину за молчание и снисходительное поощрение. Она долго мялась на пороге, теребила подол передника, а затем нерешительно спросила:

– Этой… девушке совсем плохо. Может вызвать врача?

– Предлагаешь плохо сделать всем? – без сожаления ответила ей. Я давно не испытывала жалости к шлюшкам мужа. Они сами пошли на такие отношения, чувствуя себя как рыбы в воде при живой супруге своего спонсора. – Позвони Мельникову. Пусть он сам разруливает косяки Бориса, а я спать.

Мельников являлся доверенным лицом Уварова и возглавлял его службу безопасности. Не сталкивалась с ним близко, но в глазах и в повадках мужчины прослеживалась та же склонность и любовь к насилию. Противный тип, сопровождающий мужа во всех поездках и переговорах. Как говорится – тварь притягивается к твари.

Не стоит говорить, что этой ночью я не сомкнула глаз. Обезболивающее не помогло, и голова всё так же трещала от микровзрывов. Слышала, как в комнату напротив проскользнули тихие шаги, как несколько раз открывалась и закрывалась дверь, как Боря недовольно крикнул, чтобы сучку вывезли из его дома прочь.

Не знала дальнейшую судьбу Катрины – перенесла она последнюю игру, или отошла в лучший мир. Жестоко, но мне не интересно. Одно в этой ситуации было хорошо, если девица выжила, то с уходом из нашего дома у неё появится шанс продолжать жить.

Не спеша перебрала вещи, собрала документы и единственный дорогой снимок УЗИ дочери, так и не появившейся на свет. Всего одно тёплое воспоминание за восемь лет, омрачённое нечеловеческой болью и горем. Если бы у меня хватило моральных сил взять пистолет и всадить пулю в лоб Уварова, я обязательно это сделала бы, но убить человека, даже такого нелюдя как Борис не могла. Не каждый способен забрать чужую жизнь даже ради мести.

Завтракали мы вдвоём, в полной тишине. Одутловатость и серозный цвет кожи Бори лишний раз напоминали об избыточном употребление спиртного, ставшем верной спутницей Уварова. Сколько он ещё протянет в таком темпе? Хотя, не важно.

– Не делай глупостей, Вера, - поднял тяжёлый взгляд с полопавшимися сосудами на белках. – Не забывай, что помимо физической боли есть ещё и душевная. Последнее время ты стала чаще общаться с сёстрами. Плохо терять близких людей.

Борис вышел из-за стола, оставляя меня застывшей, с поднесённой ко рту чашкой кофе и с паникой внутри. К чему были произнесены предупреждение и угрозы? Неужели он узнал о моих переговорах с Красильниковым?

Одолеваемая страхом, подхватила своё прошлое, уместившееся в одну небольшую сумку, последний раз осмотрела спальню, скрывающую в своих стенах столько грязи и ненависти, и спустилась вниз, отдавая на ходу распоряжение Наталье по поводу ужина. Последняя игра, от которой зависело наше будущее.

– В детский дом, Юра, – кивнула водителю, придерживающему дверь. Единственный человек, которого мне будет не хватать. Если раньше я думала, что он обо всём докладывает Уварову, то последние дни доказали обратное.

Глава 23

Вера

Экран телефона, не переставая, мигал, оповещая о бесконечных вызовах. Уваров, Белов, Мельников и неизвестные абоненты. Головная боль была бы обеспечена, если б я оставила включённым звук. Хотелось отключить аппарат, но Костя просил этого не делать. Для дела важна была возможность отследить моё местонахождение, чтобы брошенная сторона не сомневалась в сплетнях жёлтой прессы.

Видно, вброс сделали неплохой, потому что колонки обновлялись со скоростью в несколько минут. Многие было тошно читать, а некоторые включали в себя такие факты, от которых даже мне, привыкшей к грязи, стало стыдно. Вот откуда они взяли, что я вернулась с островов, где предавалась разнузданным развратом, а после обворовала Уварова на крупную сумму и сбежала к одному из многочисленных любовников? Это какая должна быть богатая фантазия, чтобы придумать и разместить настоящий бред за несколько минут?

В течение дня в дверь неоднократно стучала Валентина, домоправительница Константина, предлагая кофе, чай, перекусить и пообедать, но я настолько была дезориентирована и распалена, что в горло ничего не лезло. Моя готовность к скандалу и грязи лопнула как мыльный пузырь, потому что подсознательно не ожидала всего этого только в свою сторону.

В таком раздрае обнаружил меня Красильников, зайдя беззвучно в спальню и на мгновение застыв в проёме. Помнила его слова об уравновешенной, спокойной и послушной жене, признаки которой сейчас сложно ко мне относились. Дёрганная, взволнованная, нервная, с глазами, наполненными влажным непониманием и разочарованием. Оказалось, разочаровываться я ещё не разучилась.

Костя постоял немного, вглядываясь в моё взволнованное лицо, а потом, заметив настроение, перевернул весь мир, просто подойдя, выдернув из кресла и заключив в объятия. Господи, меня сто лет никто так не обнимал. Да меня вообще никогда так не обнимали! Большие руки прошлись по спине, крепко прижали к груди, а в волосах зашелестел тихий шёпот:

– Не надо, Вера. Они не стоят твоих слёз. Никто не стоит.

В этот момент я сделала ещё хуже, некрасиво всхлипнув и разрыдалась, словно маленькая, капризная девочка. Стыдно не было. Наоборот. Стало хорошо и спокойно, как в детстве, когда отец уезжал в командировку, а мама позволяла себе чуть больше нежности, чем при нём. Константин гасил мою истерику, мягко гладя по голове, плечам, и нашёптывая неразборчивые фразы, которые успокаивали, хоть я и не понимала, о чём он говорит.

– Пойдём ужинать, – донеслось до меня. – Валя накрыла стол.

– Приведу себя в порядок и спущусь, – оторвалась от него, замечая мокрые пятна со следами туши на белоснежной рубашке. – Прости, что не сдержалась, но там слишком много гадостей про меня пишут.

– Скоро пресса успокоится и начнёт писать гадости о других, – коснулся пальцами щеки и размазал дорожку от слёз, а меня будто током прострелило. Совершенно ненормальная реакция, неправильная. – Не обращай внимание.

Константин вышел, а я занялась приведением себя в приличный вид. Странно, но после выплеска истерики в объятиях мужчины, мне стало легче дышать. Казалось, что Красильников забрал весь негатив себе, растворяя его тёмные последствия в тепле и заботе.

Наш ужин сильно отличался от привычного. Тихая музыка, свечи, небольшие цветы в вазочках на столе, красивая сервировка. Атмосфера больше походила на романтическое свидание, которых никогда у меня не было. Костя сидел рядом, хоть размеры стола позволяли расположиться свободнее, и случайно касался своими пальцами моих, от чего я явно чувствовала, как у меня пылают щёки. Мне двадцать шесть лет, я давно научилась прятать эмоции за маску безразличия и надменности, а тут краснела, как девственница на смотринах.

– Знаешь, ты ведь всегда мне нравилась, Вера, – нарушил приятную тишину Костя. – Я даже собирался просить твоей руки у Белова, но он очень быстро заключил сделку с Уваровым. Мне оставалось только любоваться тобой издалека, тихо ненавидеть твоего мужа и выстраивать свою жизнь. Правда, неудачно.

Он говорил, а моё сердце болезненно частило о грудную клетку, проклиная поспешность отца и особенности брака с Борисом, уничтожившие любое доверие к противоположному полу. У меня ведь могла быть нормальная семья, если бы Красильников поторопился и договорился о союзе со мной.

– Нелли внешне была похожа на тебя, поэтому я женился на ней, но внутри она оказалась испорченной и прогнившей, – продолжил говорить Костя, а я видела, насколько тяжело ему поднимать эту тему и ворошить прошлое. – Вседозволенность обнажила все качества, сбросила ширму, и в одночасья я получил стервозную дуру, проматывающую свою жизнь на вечеринки, клубы и алкоголь. Мне пришлось насильно посадить её дома и заставить родить сына. Лучше бы я не настаивал и дал дальше убивать себя пагубными привычками. После родов Нелли совсем слетела с катушек, бросив ребёнка на нянь. До меня не сразу дошло, что к алкоголю прибавились наркотики, сначала лёгкие, потом более серьёзные. В тот день я объявил ей о разводе и намеревался выкупить право единоличной опеки над сыном. Она взбесилась, накачалась разной дрянью, посадила Никиту в машину, даже не озаботившись детским креслом и ремнями безопасности для него.

Рука Константина дёрнулась и сжалась в кулак, а лицо перечеркнула гримаса боли. Он замолчал и отдалился, как будто перенёсся туда, на три года назад. Тогда убитый горем мужчина несколько месяцев не появлялся на деловых мероприятиях, исчезнув с радаров прессы и общества. Только близкие знали, что происходит с Красильниковым. Спустя полгода он организовал благотворительный фонд, а после вернулся к делам.

– Что стало с твоей женой? – не сразу решилась задать вопрос, который так и остался неизвестным для всех.

– Отправил её на принудительное лечение и запретил возвращаться, – усмехнулся Костя, отпивая из бокала красное вино. – Последний раз она была где-то в Бельгии, до этого замаливала грехи в Индии. Я не слежу за ней, для меня она умерла вместе с сыном. Всё общение происходит через адвоката, который переводит ей ежемесячное, скромное содержание.