— Я не выйду за тебя, — с нажимом повторила, взмахом руки сбросив с кончиков пальцев предательскую дрожь, — давай всё закончим. Ты творишь ужасные вещи, и я просто не могу…
— Не можешь? — главарь насмешливо хмыкнул и дернул щекой, находя ситуацию забавной. — А мне кажется, что ты себя недооцениваешь. Повторюсь: моя работа никак не повлияет на наши отношения. Не дури.
Работа? Хотела бы я рассмеяться, но от его ласкового тона, ничуть не обманывающего, мороз бежал по коже. Всё тело — оголенный нерв, пульсация в напряженных мышцах была почти невыносимой.
Он поднялся с места и медленной походкой, полной чего-то хищного, жесткого, неуловимого, направился ко мне. Сердце загрохотало сильнее. Шаг. Еще один. Скрип паркета и шорох тяжелых ботинок. Резко втянув носом воздух, я повела плечами, пытаясь скинуть с себя этот липкий взгляд. Проклятье… мы же были детьми, у которых никого больше не было. Только он и я.
Иронично, что взросление не пошло нам на пользу. Как и долгое расставание.
Аромат хвои заполнил пространство, отчего я сразу подобралась. Это было сложно игнорировать: удар по рецепторам, болезненные вспышки перед глазами и горький привкус во рту от воспоминаний. Раньше его тело пахло по-другому. Солью, дождем, дешевым одеколоном со слабой отдушкой. Чем-то родным… без терпкости, угрозы и тяжести, придавливающей к креслу.
Я почувствовала, как его ладонь мягко коснулась волос, и все-таки вздрогнула, ощутив, как сгустился воздух, зашкалило напряжение. Он не остановился — прочертил линию по лицу, подушечками пальцев надавливая на кожу, огибая брови, веки и скулы. Рука ползла дальше, и я не выдержала, воскликнув:
— Прекрати!
Я могла бы встать, дернуться, отпихнуть его руками, но продолжала сидеть на месте, нутром понимая, чем это закончится. Он — хозяин положения, и мы не в одинаковых весовых категориях. Мне нечего противопоставить его силе, и я надеялась на то, что слов будет достаточно для того, чтобы заставить его отойти.
На несколько томительных мгновений крепкая рука задержалась у подбородка и тут же скользнула по горлу, не сдавливая, но ощутимо накрывая, а вторая ладонь оттянула волосы, отчего мне пришлось задрать голову и встретить прямой взгляд, подчиняясь движению его пальцев.
— Я хочу уйти.
— Нет, пока я не услышу твое согласие.
— А они здесь для того, чтобы я была посговорчивее? — мотнула головой в сторону двух мужчин, оставшихся ждать за дверью, но по щелчку пальцев готовых ворваться в комнату и выполнить любой приказ Фальконе. — Согласие силком из меня вытянешь?
Холодный смешок, слетевший с его рта, прозвучал крайне унизительно. В темных, почти черных глазах мелькнул недобрый огонек. Свет, льющийся из окон, слегка прикрытых шторами, отбрасывал тени и подчеркивал острые черты лица, сжатые губы и брови, сдвинутые в мучительном напряжении.
А ведь прежде я могла читать его, как открытую книгу. Видела желание защитить, уберечь, помочь, поддержать. Сейчас же я вновь и вновь пыталась забраться к нему в голову и поймать хотя бы одно — самое сильное — чувство, но спотыкалась о нерушимую стену. Чего ждать?
Сначала хватка на шее, столь властная и требовательная, что не оставалось воздуха, затем легкое поглаживание пальцами. Его ласку было непросто заслужить, и в этот момент даже она меня пугала.
— Мне не нужны другие, чтобы справиться с тобой, — отрывистый тон резанул уши, но он на этом не остановился, снова надавил, — ты говорила, что любишь меня. Где же твоя любовь? Наврала, получается?
— Я любила, — губы онемели, голос пропал, и получилось лишь прошептать, однако на фоне давящей тишины это было громче крика, — любила тогда, в приюте. И потом тоже, но… до того, как узнала, кем ты стал.
— И что это меняет? — молчание в качестве ответа ему не понравилось, он повторил. — Спрошу еще раз: что это меняет между нами?
— Всё.
Тео вдруг рассмеялся и опустил руки, больше не предпринимая попыток до меня дотронуться. Начал мерить кабинет шагами, напоминая зверя, наворачивающего круги возле клетки.
Собственно, а чего еще ждать от человека, в руках которого столько власти? Темная, ненасытная, кровавая, жадная. Когда одного слова достаточно для того, чтобы лишить кого-то жизни, а целая армия за спиной готова выполнить любой приказ.
Я даже усмехнулась, заметив кобуру за его поясом, прикрытую полой пиджака, но, вопреки всякой логике, не почувствовала даже отголосков страха. Какая-то сумасшедшая часть меня была по-прежнему уверена в том, что Тео не причинит мне боли, но все меньше надежды оставалось на то, что он вспомнит — раньше мои интересы были его приоритетом.
— Если уж на то пошло, ты тоже часть мафии, — произнес сухо, без эмоций, прислонившись бедрами к подоконнику.
В его глазах читалось откровенное непонимание, и это меня немного подбодрило.
— Я всего лишь охраняю дочь Дона и слежу за тем, чтобы не было покушений. Я не впутана во внутренние дела и не занимаюсь грязной работой. Ты же…
— Нет, постой. Как бы ты тут ни увиливала, есть факты — у тебя татуировка клана, ты работаешь на бандита, который ничем не лучше меня, и рискуешь собой ради какой-то девчонки. Я же предлагаю тебе нормальную жизнь — в безопасности, без дерьма, оружия, рядом со мной. Ты будешь вольна делать все, что захочешь…
Казалось, я успела лишь моргнуть, а он уже оказался рядом, дернув за ручки и развернув кресло к себе. Я задержала дыхание, почувствовав нежное поглаживание по волосам. Тео согнулся в три погибели, чтобы у меня не получилось избежать его пристального взгляда. Хриплым голосом он продолжил:
— Ты выйдешь за меня замуж, перейдешь в мой клан, и у нас все будет хорошо.
— Хорошо? — я улыбнулась, оценив иронию. Как гладко стелет…
Подняла руку, до этого безвольно лежащую на коленке, и обхватила его за шею. Потянулась навстречу, сталкиваясь с ним губами, языком, даже зубами, сливаясь в поцелуе, который терзал, мучил, выпивал досуха и лишь забирал, ничего не давая взамен. Тео охотно поддался, перенял инициативу на себя, выталкивая мой язык своим и жадно всасывая нижнюю губу, почти кусая, отчего мне едва удалось сдержать тихий стон.
Маттео
Конте названивал уже второй час подряд, но из-за тяжелых переговоров пришлось отключить звук и отложить телефон. В висках стреляла боль, от недосыпа слепись глаза, раздражение и злость постепенно вспрыскивались в кровь, заставляя морщиться от излишне болтливого представителя Мартинов. Меня неимоверно бесило, что вместо себя они прислали какого-то плюгавенького мальца с бегающими глазками и потными ручонками. По нему было видно — неровен час может и в обморок грохнуться.
Вообще-то контракт, ради которого я прилетел в Вашингтон, нужен обеим сторонам, выручка с продаж должна быть достаточно соблазнительной для того, чтобы хоть немного подсуетиться. И я приходил лишь к одному выводу — либо американцы дураки, либо трусы.
— Что вам еще непонятно? — недовольство в моем голосе можно было черпать ложками. — Мы берем на себя всю транспортировку, суда официально зарегистрированы, по документам — перевозка рыбных грузов, копы куплены. Вы до завтра собираетесь в бумажки пялиться?
Второй американец нахмурился и наклонился к мальцу, что-то тихо шепча на ухо. Оба были чем-то обеспокоены, но куда больше меня волновала причина звонка Конте. Он редко звонил, всегда по делу.
Вдруг он узнал что-то о ней?
Я заставил себя остановиться прежде, чем эти мысли сведут меня с ума. Невозможно. Пять лет поисков ни к чему не привели, но я все еще на что-то надеялся, как дурак. Что, если она уже мертва? Замужем? Смертельно больна, а я даже не могу ей помочь?
Все решаемо, кроме смерти, но и в этом случае я предпочел бы знать, где она.
Даже если мне достанется одно лишь тело…
— Нам нужно связаться с мистером Мартеном, — заблеял малец, потянувшись дрожащими руками к телефону.
— Не стоит, — я встал, охрана поднялась следом, — передайте мистеру Мартену, что если он еще заинтересован в сделке, то пусть прилетает в Рим. Лично. Иначе мы не договоримся.
Американец все равно стал кому-то названивать, но я уже не следил за ним. Разговор был закончен.
По пути в аэропорт набрал Конте. Он ответил через пару секунд, но вместо четкого доклада подозрительно замолчал. Терпение дало первую трещину.
— Энцо, ты звонил тридцать семь раз, чтобы дружно помолчать?
— Я не знаю, с чего начать. Помнишь наемников, к которым мы обратились месяц назад?
Я похолодел и рефлекторно потянулся к кобуре, нутром чувствуя опасность. Перед глазами замаячили мушки, сердце загрохотало с такой силой, что шум дороги стал восприниматься как нечто незначительное. Это было дерьмовое начало, наемники в принципе были последними людьми, к которым стоило обращаться за помощью, но тогда мной руководило просто всепоглощающее отчаяние, и я принял это решение сгоряча. Казалось бы, Энцо еще ничего не сказал, но мир вокруг меня сузился, схлопнулся, замолчал — я слышал только его торопливые слова.
— Они уже неделю пытаются с тобой связаться, но ты в командировке, я тоже вне зоны был, так что… решили действовать сами, — послышался громкий щелчок. Энцо, скорее всего, по привычке щелкал зажигалкой, выдавая свою нервозность. — Утром я вернулся в Рим, со мной связался Рид. Ты наверняка его помнишь, шрам на пол-лица, бритые виски, немецкий акцент. По его словам, похожую по описанию девчонку нашли неделю назад. Рид руку дает на отсечение, что это она.
Сжав руки в кулаки, я со свистом втянул воздух. Стало душно. Засвербело где-то на подкорке, скрутило спазмом, по жилам вместе с загустевшей кровью хлынул адреналин. С усилием сглотнув, я прижал одну ладонь к вискам, пытаясь унять удушливый жар, ошпаривший точно кипятком. Шансы нулевые. Я столько раз слышал нечто подобное. По первости мчался, как угорелый, морально умирая от отчаяния, которое так резко гоняло кровь по телу, что я становился одной сплошной болевой точкой, стоило узнать об очередном провале.
«Это не она» — вот и все, что я говорил. И приползал снова, когда на горизонте рдела новая надежда.
— Неделю назад? — прошипел в трубку, понизив голос почти до шепота. — Какого хуя?
— Мы были вне зоны, — мой консильери обладал высшей степени терпимости, — нам же подорвали одну из баз, ты сам приказал не высовываться и вырубить сеть, чтобы маячки не поймали, пока мы расследуем дело.
— Я помню. Но я также говорил о том, что любая информация о местонахождении Джулианы должна немедленно сообщаться! Неделя — это нихуя не немедленно.
— Суть одна — девчонка у них уже пять дней. И если это та, кого ты ищешь, то, боюсь…
Он заткнулся. У меня тоже не нашлось слов — было такое ощущение, словно я за миг поднялся до уровня небес и тут же полетел в неприветливые воды Тибра.
— Они её хотя бы кормят? — на выдохе.
Впервые я хотел, чтобы произошла ошибка. Пусть моя Джул гуляет по Виа Национале, дрейфит на волнах Средиземного или летит на другой конец света — я все приму, лишь бы она была в безопасности.
Но наемники…
Я боялся дышать, рисуя в голове картины того, что они могли с ней сделать.
— Рид пообещал, что девчонка невредима, — Энцо ушел от вопроса. Он сомневался.
Только дурак поверил бы наемникам, людям без чести, кодекса и морали.
Я не был дураком, но в какой-то момент мне просто стало нестерпимо без неё. Все надежды на будущее, где я готовлю ей завтрак, вижу сонное лицо по утрам, воспитываю наших детей и постоянно держу маленькую ладошку в своей руке, зная, что она пойдет следом, рухнули, оставив от меня пепелище, что быстро потухло и схлопнулось, образуя пустоту размером с космос.
Внутри запылала знакомая решимость, начисто стирая чувство усталости. Я откинулся на спинку сиденья, ослабил галстук, сказал шоферу гнать на красный и прохрипел в трубку:
— Забери её у них. Даже если девчонка — не Джул, обеспечь ей комфортные условия до тех пор, пока я не приеду. Буду ночью.
— А если это она?
Тяжело выдохнув, я помедлил с ответом. Достал зажигалку, вытащил из кармана пачку сигарет и прикурил одну, вперившись пустым взглядом в окно, за которым гуляли люди, сигналили машины и светило жаркое солнце. Это был хороший вопрос — неделя заключения в руках наемников никому не покажется раем. С девушкой могло произойти что угодно, и если это она…
— Боже мой, Джул, ты нас всех перепугала!
Громкий голос резанул по ушам, заставив меня поморщиться. Приоткрыв веки, я сощурилась от яркого света, бьющего прямо в глаза, и попыталась растянуть губы в полуулыбке, но не получилось. Кожу словно стянуло невидимой петлей, резь пронзила щеки, а от невыносимого жара захотелось спрятаться. Голос Ари постепенно выталкивал меня на поверхность, выдергивая из зыбучих песков забвения, шум вокруг нарастал, и с каждой секундой, которую я тратила на то, чтобы проморгаться, боль становилась все более осязаемой.
— Воды, пожалуйста, — прошептала я.
Буквально через мгновение к моим пересохшим и потрескавшимся губам подставили стакан, и я жадно сделала первый глоток, затем еще один, пока чуть не задохнулась, и у меня не отобрали воду.
— Ты как?
— Не знаю, — я попыталась вспомнить, что произошло, но в голове было пусто. — Какой сегодня день?
— Двадцать второе марта, — Ари шмыгнула носом и нервно одернула каштановые волосы, которые лезли в глаза и непослушно вились вокруг её осунувшегося лица, потерявшего всякие краски, — ты хоть представляешь, как я волновалась?
— Прости. Если я бы знала, что меня собираются похитить, обязательно предупредила бы тебя, — я слабо усмехнулась и повернула голову, только сейчас заметив в спальне присутствие еще одного человека.
Доктор Порте, личный врач босса, сейчас стоял неподалеку и что-то просматривал на планшете. Он был одним из приближенных и работал на семью Дамиано больше двадцати лет. Худощавый, седой, с узким, но решительным подбородком, и светлыми глазами, скрывающимися под тонкой оправой очков, он хмурил густые брови и молча ждал, пока наши эмоции улягутся.
— У вас низкие показатели, так что дня два будем ставить капельницу, чтобы восполнить недостаток микроэлементов, — мужчина сухо уточнил, — правильно ли я понимаю, что механических повреждений нет?
Я кивнула, но не торопилась делиться подробностями. Тот страх, что я испытала, будучи запертой в подвале без окон и свежего воздуха, всё еще сидел где-то на подкорке, однако доктор явно спрашивал не об этом. Меня не били, не пытали, со мной даже не разговаривали, так что я мало чем была полезна.
Еще несколько уточняющих вопросов, и доктор оставил нас одних, напоследок посоветовав оставаться в постели и дав неделю на восстановление. Как только дверь за его спиной захлопнулась, Ари тут же подскочила ко мне и уселась прямо на кровать, забираясь с ногами и скидывая изящные тапочки.
— Рассказывай, — прозвучало почти требовательно.
Всё-таки некоторые черты своего отца она явно позаимствовала, оставаясь мягкой лишь со мной и еще несколькими людьми.
— Ждешь кровавых подробностей?
— Не увиливай.
— Я в порядке. Вон, даже доктор Порте сказал, что не о чем переживать.
Нежные черты лица напряглись: выразительные глаза с длинными ресницами сощурились, на щеках проступила краснота, полные губы задрожали.
— Я видела результаты твоих анализов, и там такие показатели, будто ты месяц голодала!
— Ничего. Говорят, голодание даже полезно для здоровья.
— Джул!
— Ничего со мной не делали, правда, — я выдохнула и встретила её прямой, испытующий взгляд, — не знаю, чего вообще они хотели. Поймали после того, как я тачку отогнала на ремонт, нацепили черный пакет на голову, куда-то увезли. Всё это время держали в комнате без окон, так что у меня даже предположений нет насчет того, где я была. Возможно, просто перепутали и взяли…
— Не того человека, да. Я тоже об этом думала. Им нужна была я.
Мне нечего было добавить. Со спины мы выглядели очень похоже, на то и был расчет. Если приходилось оказываться в людном месте, я всегда прикрывала Ари собой, собственно, в этом и заключалась моя работа. Я даже перекрасила волосы в более темный цвет, как у неё, и отрастила длину почти до поясницы, чтобы не выделяться. Однако…
— Они просили выкуп? — спросила я, терзаясь сомнениями.
— Нет. До вчерашнего утра с папой вообще никто не связывался, мы повсюду тебя искали, но ты как в воду канула.
— До вчерашнего утра?
— Да. Неизвестный позвонил по зашифрованной линии и сообщил твое местонахождение. До правды докопаться не удалось — машина, на которой тебя увезли, нашлась под мостом и давно числится в списке угнанных, а дом, где ты лежала без сознания, был заброшен.
— А звонок? Распознавание по голосу?
— Ничего. Кем бы ни был тот доброжелатель, — Ари скривилась, — он сделал всё, чтобы на него не вышли.
Это было не просто странно — ненормально. Даже если изначально хотели похитить Ари, то почему, даже когда стало известно, что я — не она, они не попытались ничего сделать? Чего ждали? И почему в итоге просто отпустили?
Конечно, мои глаза все время были завязаны, так что я вряд ли была для них угрозой, однако даже от таких невольных свидетелей всегда избавлялись. По кончикам пальцев пробежал холодок, озноб сковал поясницу от нехорошего предчувствия. Что-то нагревало, и я могла лишь надеяться на то, что мои догадки ошибочны.
Вскоре принесли еду. На подносе дымился скудный бульон с небольшим количеством овощей, на отдельное блюдце положили разваренный рис и маленький кусочек рыбы, приготовленный на пару. Выглядело не особо аппетитно, но даже от такой еды у меня в животе заурчало, и проснулось дикое чувство голода.
— Извини, в следующий раз будет повкуснее, — сочувствующе улыбнулась Фабия, — Порте выписал тебе такую жесткую диету, что я пока не могу тебя порадовать.
Я с благодарностью кивнула, внутренне недоумевая от строгих рекомендаций. Неужели доктор что-то недоговорил?
Ари тут же подхватила:
— Вот-вот! Джул надо сил набираться, а ей даже нормального мяса не дают!
— Все в порядке, — я хмыкнула, притягивая к себе тарелки, — по сравнению с куском черствого хлеба это еще отличная еда.
Все замолчали, испытывая неловкость. Я прикусила себе язык, напоминая, что лучше не шокировать ни подругу, ни кухарку, а то с них станется — еще сильнее опекать будут. В чужих глазах мелькнула жалость, на что я быстро отмахнулась, пробормотав:
— Зачем ты пришел? — я не стала ходить вокруг да около.
Присела на черный, кожаный диванчик и сложила руки на коленях, чтобы скрыть дрожь. Меня нервировала собственная слабость, и почему-то именно перед ним чувство стыда усиливалось. Я не справилась, позволила себя похитить и обратно-то вернулась лишь чудом. Если Чезаре и был недоволен, то он в своем праве.
— Хочу допросить тебя, — прозвучало невозмутимо, без полутонов.
Мужчина высунул руки из карманов черных джинс и хрустнул костяшками по привычке. Размял шею, не торопясь приступать к вопросам. Я хорошо знала его методы: силой заставит признаться даже в том, чего я не совершала, или же поверит на слово. В то, что он выберет последний вариант, особо не верилось. Во-первых, Чезаре всегда был слишком подозрителен и к женщинам относился с пренебрежением, полагая, что солдаты из них так себе, а, во-вторых, я исчезла на целую неделю, и за это время могла сделать что угодно: выдать информацию, переметнуться на другую сторону, подставить клан, тем самым спасая свою шкуру.
— Здесь будешь допрашивать? Можно я хотя бы переоденусь? — страшно не было.
Я все понимала еще в тот момент, когда соглашалась на татуировку. Это Ари может по-настоящему переживать, её в дела клана не вмешивают, Чезаре же важны ответы, которых у меня не было.
— Зачем? — выгнул бровь, демонстративно проходясь по мне глазами. Сверху вниз — я буквально кожей чувствовала, где именно его взгляд замирал. — Отлично выглядишь.
Когда он стал приближаться, я сжалась, изо всех сил пытаясь удержать себя на месте. Головой я понимала, что это необходимая процедура, и Чезаре вряд ли станет жестить, учитывая мое состояние, однако адреналин уже впрыскивался в кровь и туманил разум.
Он встал совсем близко. Ногами зажал мои коленки, рукой ухватился за ворот халата, создавая почти удушающее напряжение в шее. Мой взгляд непроизвольно опустился вниз — прямо на армейскую кобуру, держащуюся на его бедре. Я сглотнула, уже ничего не соображая от паники, подкатывающей к горлу, и как-то упустила момент, когда жесткие, мозолистые пальцы дернули за подбородок, силой заставляя меня поднять голову.
— Жаль, что ответы из тебя не вытрахать. Сразу же отключишься, — произнес он низким баритоном, без угрозы, — придется отложить.
Тонкие губы поджались, брови свелись на переносице, будто он всё еще раздумывал над тем, как поступить. Я же не верила своим ушам и с трудом осознавала реальность, потому и спросила, чтобы не мучиться больше от ожидания:
— Поверишь на слово?
— А ты от меня пыток ждала? — взгляд стал испытующим, отчего-то даже недовольным. Он мотнул головой. — Я не бью женщин, с которыми сплю.
— А если слухи пойдут?
— Мертвые не разговаривают.
— Ты серьезно? — с губ сорвался нервный смешок.
— Это же очевидно.
— Нет, я про то, что ты не бьешь женщин, с которыми…
Чезаре не стал дослушивать и перебил:
— У меня тоже есть принципы. Хочешь поговорить об этом?
— Не особо, — волна облегчения накрыла с головой, и я, не успев прикусить язык, выпалила, — если бы знала, что после секса с тобой столько привилегий, давно бы…
Меня распирало от какого-то нездорового смеха: мы переспали лишь раз, и то это произошло на эмоциях, когда мы оба были пьяными, у Чезаре не ладилось с поставками, и он хотел выпустить пар, а меня сжирала тоска по человеку, которого я никогда больше не увижу. Утром я проснулась первая, тут же подхватила одежду с пола и как ошпаренная вылетела из комнаты. Делала вид, что ничего такого не произошло, а для мужчины это тем более не было чем-то важным.
По крайней мере, я так думала раньше, но теперь…
— Ты такая наивная. Каждому слову веришь, — он хмыкнул и тяжелым взглядом прошелся по распахнутому вороту халата, который не скрывал шею, ключицы и часть груди, а затем плавно опустил глаза вниз — к коленкам, зажатым в его тисках. — Я просто тебе верю. Но, если хочешь, можем повторить.
— Как-нибудь в другой раз.
Мои слова вызвали у него еще одну усмешку, однако больше он ничего не сказал. Стал уточнять детали: что со мной делали, как именно похитили, видела ли я чьи-то лица и всё в таком духе. Я говорила, как есть, не пытаясь приукрасить. Сама мало что помнила.
— Значит, глаза завязывали.
— Да. Я правда больше ничего не знаю. Боюсь, они спутали меня с твоей сестрой.
— Вряд ли. Зачем тогда неделю держали? — Чезаре выпрямился и сжал челюсти, раздумывая. — Если бы им нужна была Ари, от тебя бы просто избавились, помучив напоследок. Кому-то нужна была именно ты: целая и невредимая. Потом сделка, видимо, сорвалась. И раз тебе все равно ничего не сделали, то напрашивается лишь один вывод.
— Какой?
— Они испугались заказчика. Накачали тебя снотворным и под шумок вернули обратно, — протяжно выдохнув, Чезаре процедил, — и мне очень интересно, кто мог быть настолько влиятельным, чтобы всё это провернуть.
***
Постельный режим продлевают еще на неделю. От всех вопросов Порте отмахивается, говоря, что тренировки запрещены не просто так. Приказ Чезаре. С чего такая внезапная забота — непонятно. Может, это его изощренное наказание? Знает же, я на дух не переношу безделье. Мысли сразу сжирают, кошмары возвращаются.
И каждый раз чужое, безразличное: «Он уехал. Там, знаешь, семья какая? Деньги, связи — всё при них. А с тебя что взять? Только дурак бы отказался».
Я не верю. Тео не дурак. Он бы отказался по другой причине — пообещал мне, что всегда будет рядом. И где теперь это «всегда»? Сгорело, стухло, негодно больше?
Я кричу, вырываюсь и выворачиваю суставы, пытаясь сбежать от этих жестоких женщин, от клетки, отсыревшей и провонявшей детскими надеждами, и тут же получаю оплеуху. Щека горит огнем, падаю на коленки и, пока пытаюсь проморгаться, получаю еще один удар.
И так каждый день. В приюте достаточно назвать ребенка трудным, и можно творить всё, что заблагорассудится. Одна только боль, а вокруг — никого. Всем плевать, потому что ничейный, брошенный, жалкий и бесполезный.
В салоне пахнет кожей, цитрусовым ароматизатором и кофе, за которым сбегал Никола, тормознув у ближайшей кафешки. Пробка не рассасывается, в центре — три серьезные аварии, гул машин продирается даже сквозь закрытые окна. За то время, пока мы толкаемся, я успеваю и перекусить, и ознакомиться с файлами. Мягкая мебель из вельвета, кремовые оттенки, изящные узоры, не бросающиеся в глаза, роскошные портьеры с золотыми нитями — дизайн такой же утонченный, как и сама Ари.
Я в который раз чувствую досаду. Учится в архитектурном, будучи первокурсницей сама делает чертежи, разбирается в стилях, и всё это насмарку — рождение в главенствующей семье, управляющей целым кланом, закрывает для неё слишком много дверей. И каждый глоток свободы придется выгрызать…
Очередной светофор загорается красным, и я не сдерживаю тяжелого вздоха. Было бы проще, если бы моя щека не коптилась под внимательным взглядом Лео. Он сидит рядом со мной, смуглое лицо, испещрённое шрамами, выражает скуку, местами проскальзывает раздражение. Наверное, таких отстойных заданий ему еще не поручали. Следить за мной, никому не нужной девчонкой, почти оскорбление для правой руки наследника клана.
— Нам еще долго ехать?
Тишина давит, кофе горчит, и я почти сразу жалею о том, что заговорила.
— Куда-то торопишься? — грубый, насквозь прокуренный голос Лео режет холодом.
— Мы на встречу опаздываем.
— Ничего, такую важную сеньориту они подождут, — сарказма так много, что его можно черпать ложками.
— Что-то не устраивает?
— Даже не знаю, — от его усмешки кровь в жилах стынет, — меня вот никто не охраняет. А знаешь почему? — довольствуется тишиной и продолжает. — Я скажу тебе. Потому что мои навыки неоспоримы, и я любого могу придушить голыми руками.
— Я не просила…
— Естественно. Ты вообще ничего не просишь, но всё получаешь и даже не ценишь этого.
— Например?
— Моего сопровождения недостаточно?
Опустевший стаканчик издает глухой треск, и я тут же расслабляю руки, изо всех сил пытаясь избавиться от чувства, которое неприятно колет прямо под ребрами. Понятно, чего он добивается — переворачивает всё с ног на голову, выставляя меня виноватой.
Но я слишком хорошо помню, что Лео — не телохранитель. Он первоклассный убийца, но никак не защитник.
— Тебе приказали не охранять меня, а следить за мной. Так, по-твоему, я получаю всё, что захочу?
— Именно. Тебя похитили, потом вернули, всё живы и счастливы, но троянскому коню тоже поначалу радовались.
— Это просто смешно.
Не собираюсь ничего доказывать. Моя совесть чиста и в случае чего я буду отчитываться только перед Доном или его наследником.
Наконец, Никола подъезжает к современному зданию, фасад которого отделан белым известняком, и паркует машину рядом с бизнес-центром из стекла и пластика, что слепит зеркальными окнами и дверьми, по-настоящему привлекая внимание яркими баннерами. Я уже представляю, как будут встречать девушку в окружении двух мужчин бандитской наружности, и надеюсь, что разговор с дизайнером не затянется.
Дергаю за дверную ручку, чтобы вылезти из машины, но меня останавливает твердая хватка на локте. Лео молчит, косит глазами в сторону Николы, который уже ждет на улице, и немного погодя с явной угрозой произносит:
— Однажды ты его предашь.
— Ни за что.
— Просто знай: моя рука в нужный момент не дрогнет, и я избавлюсь от тебя, даже если Чезаре запретит.
— Моя рука тоже не дрогнет, если ты сейчас же меня не отпустишь, — спрятанный за курткой пистолет удобно ложится в ладонь, дуло упирается ему в бок, — не угрожай мне.
Он разжимает пальцы и словно по щелчку расслабляется.
— Идите вперед, я вас догоню.
— Можешь не торопиться, — я слабо усмехаюсь и прячу оружие, — умирать за меня не придется.
От души хлопнув дверью, делаю глубокий вдох и вместе с Николой прохожу в здание. Внутри нас встречает молодая девушка в темно-красном костюме, она представляется Каролиной, предлагает нам кофе и после вежливого отказа приглашает следовать за собой.
Её глаза, густо подведенные подводкой, демонстративно смотрят только в мою сторону, и на какое-то мгновение даже становится неловко. Мы поднимаемся на третий этаж, минуем длинный коридор, под потолком которого подвешены сотни блестящих люстр, переливающихся золотом, и заходим в небольшой кабинет. В отличие от остальных, его стены непрозрачные, посередине рабочий стол, заваленный бумагами, и два кресла. От окна веет холодом, и то ли из-за него, то ли чего-то еще, что не удается распознать, моё тело покрывается мурашками.
Я с трудом улавливаю, как Каролина предлагает Николе подождать в соседнем зале, а мне — устроиться поудобнее. Говорит, что консультант сейчас подойдет.
— Этой мебели нет в наличии, придется подождать около недели, для вас мы специально закажем еще одну партию, — Элизабетта продолжает, — кое-что можно забрать прямо сейчас.
Обсуждение длится не больше часа, и за это время я полностью расслабляюсь. Миловидная женщина лет сорока учитывает все пожелания, добавляет кое-что к общей композиции и громко щелкает по компьютерной мышке, моделируя примерный результат. Я сразу же его фотографирую, отправляю Ари и получаю десятки восклицательных знаков. Она явно в восторге.
— Буквально час назад нам доставили новую партию обоев, по стилю очень схожи с вашими. Не хотите посмотреть? Вдруг понравятся? — она улыбается, поправляет перстень на пальце и нервным движением отодвигает кресло. — Они на складе, на сайт еще не успели загрузить. Пойдемте?
Без задних мыслей поднимаюсь следом.
Поторчать в здании еще часик и поиграть на нервах Лео? От таких предложений не отказываются.
Мы выходим через вторую дверь, которую я только сейчас замечаю, и почему-то прикусываю язык, не задавая никаких вопросов. Проклятая паранойя…
На минус первом этаже кипит работа. Длинные стеллажи прямо до потолка заставлены коробками, по бетонному полу проезжают самоходные грузовые тележки, пахнет чистящим средством, сотрудники громко переговариваются и сгружают особо тяжелые товары на металлические конструкции.
Дверь за спиной с грохотом захлопывается. Незнакомый кабинет, нечто вроде приемной со стойкой посередине и журнальным столиком в углу, но нет ни кресел, ни стульев. Плазма на мраморной стене, два потолочных светильника, наполовину включенные, свет рассеивается и быстро тускнеет.
Здесь настолько тихо, что я слышу, как громко бьется его сердце, как он сглатывает и прочищает горло, как трещит по швам ни в чем не повинная блузка, на которой его пальцы оставляют невидимые отпечатки.
Сумка срывается с плеча и падает на пол.
— Тео… — договорить не удается.
Он не раздумывает ни секунды и властно накрывает мои губы своими. По телу пробегает колючая дрожь, такое ощущение, словно минут десять назад я оказалась на американских горках, и аттракцион давно должен был закончиться, но вместо этого он только набирает обороты.
Пытаюсь отстраниться, но это равносильно попытке бабочки вырваться из сачка. Сколько бы она ни хлопала крыльями, всё бесполезно. Руки держат прочнее сетей.
Жесткие пальцы ложатся на щеки, фиксируя голову, по губам вдруг скользит чужой язык и остро, жадно, так по-хозяйски сплетается с моим. Я могу только рвано промычать, когда его свободная ладонь сползает по пояснице, а после опускается на ягодицы и тут же сжимает их. Грубо. Дико. На грани боли.
Я вздрагиваю и пытаюсь уйти от прикосновения. Двигаю бедрами в сторону, но Тео только сильнее вжимает меня в себя и ошпаривает жаром собственного тела. Притирается пахом, его возбуждение так явно упирается мне между ног, что к щекам приливает кровь.
Губы становятся требовательнее, настойчивее, протест тонет в поцелуе, язык умело толкается внутрь моего рта, запуская электрические импульсы по всем нервным окончаниям. Это пытка, и кто мучается сильнее — непонятно. Ощущение, будто к фитилю вместо горящей спички поднесли отчаяние, в котором мы оба сгораем дотла.
— Наконец-то, — низким баритоном урчит в ухо, отрываясь от губ и целуя в щеку, — ты рядом со мной.
— Тео…
Держит некрепко, поэтому удается выскользнуть.
— Мы, конечно, давно не виделись, но как ты могла забыть? — тихо хмыкает, глазами цепляясь за наверняка раскрасневшееся лицо и мокрые дорожки слёз на щеках. — Ты должна всегда бежать ко мне, но никак не от меня.
Ломает, как при высокой температуре. Кажется, кожа вот-вот полыхнет и загорится, а эмоции просто погребут меня под собой.
Как он смеет? Как только язык поворачивается такое говорить…
— Должна? — я выплескиваю бессильный гнев и повышаю голос. — Я тебе что-то должна? Совсем умом тронулся?
— Джул… — снова напирает, но я не даю загнать себя в угол.
И игнорирую отчетливо проступающие, предупреждающие нотки с его стороны.
— Ты бросил меня, ушёл, даже не попрощавшись. Разве из нас двоих не ты мне задолжал? Скажи… хоть одно проклятое слово было правдой? Или тебе тогда просто стало скучно, и ты захотел поиграться с девчонкой, которую все гнобили? Захотел примерить роль героя, а, как появился шанс на нормальную жизнь, сразу же им воспользовался?
— Твое недоверие оскорбительно, — чеканит в ответ, гневно сузив глаза, — я ни разу тебе не врал. Это просто недопонимание. Давай мы вместе…
Я перебиваю:
— Недопонимание? — желчно усмехаюсь и качаю головой. — Нет, Тео. И я даже могу тебя понять: все дети в приюте, так или иначе, мечтают о родителях. О нормальной жизни, о семье. Ты приглянулся богатым людям, и я не виню за то, что ты согласился. Любой бы так поступил, но ты же… просто трус. Сбежал, не объяснившись. Не попрощавшись. Как крыса с тонущего корабля. И вот за это я тебя ненавижу.
Перед глазами пролетают картины прошлого, и погружаться во всё это равносильно самоубийству, но я с мазохистским усердием продолжаю рассказывать:
— Я не поверила, когда мне сказали, что тебя забрали в новую семью. Я орала, как чокнутая, говорила, что ты бы обязательно со мной попрощался, а потом вдруг вскрылась информация о том, что все давно были вкурсе. Ты на протяжении месяца встречался с новыми родителями, узнавал их, угрожал остальным, требовал, чтобы они молчали. Понравилось водить меня за нос?
Новый поток слёз орошает щеки. Всё правильно: сейчас я выскажусь и наконец-то смогу отпустить то, что терзает уже долгое время.
Тео больше не предпринимает попыток подойти, однако руки стиснуты так крепко, что на запястьях вздуваются вены.
Я проглатываю горечь, скопившуюся в горле, и сипло интересуюсь:
— Знаешь, что со мной сделали, когда я устроила истерику? Заперли на чердаке. Давали только воду с куском хлеба и, конечно, воспитывали, — стоит мужчине услышать последнее слово, как он вздрагивает. Меры воспитания в приюте включали лишь ремень, садовый шланг и розги. — На том чердаке я встретила своё семнадцатилетие.
— Мне жаль.
— Очень на это надеюсь, — червоточина лезет наружу. Хочется дожать. — А давай еще кое-кто расскажу? Я ведь тоже удачливая — приглянулась двум людям, и они захотели меня удочерить. И казалось бы: нет же причин для отказа, да? — бью словами, целенаправленно оставляю ожоги. — Но я отказалась, потому что верила, что ты за мной вернешься. Ну не идиотка ли?
Силы заканчиваются, и я замолкаю, не зная, что добавить. Вопреки ожиданиям, легче не становится. Я вижу на дне его глаз ту же боль, понимаю, что он повержен. С шахматной доски слетают все фигурки, партия проиграна.
А ноющее чувство продолжает давить, срывать с наскоро залатанных душевных ран бинты и резать по новой.
— Ты кто угодно, но только не идиотка. Ты — лучшее, что случалось со мной, ты… прости, что подвёл. Пожалуйста, Джул.
Прикрываю глаза, пытаясь перевести дыхание. Боюсь увидеть в его глазах жалость, но, когда его рука мягко цепляет за запястье и тянет к себе, всё-таки поддаюсь. Снова поднимаю взгляд. На дне плещется не жалость.
Там безграничная боль и тяжесть, которая камнем придавливает его ко мне.
— Я не мог. Приемные родители увезли в Германию, чтобы там я получил образование. В Рим я вернулся только через два года, и с тех пор я постоянно тебя искал. Просто чудо, что именно сегодня ты решила купить обои, — он слабо улыбается и переплетает наши пальцы.
Маттео
В оружейной пахнет порохом, пылью и металлом. Очищая передние торцы патронников и углы нарезов, я складываю один пистолет за другим. Движения доведены до автоматизма, монотонный процесс успокаивает, бесовские мысли почти сходят на нет.
Нужно запастись терпением. Не рубить с плеча.
Я повторяю это себе уже второй час подряд, но пока слабо работает. Вспоминаю её разноцветные глаза, и кровь тут же вскипает, напрочь выжигая вены.
Агония длится недолго. Может, минуту или две, но потом меня снова накрывает. Неуемная жажда, голод, нетерпение, потребность схватить её и намертво привязать к себе — всё это заволакивает сознание, лишает зрения и выбивает последние крохи контроля.
Скрип металла приятно ласкает слух. Я жду, когда разведка сообщит новую информацию, и слышу, как хлопает бронированная дверь.
Энцо устало опускается на соседний стул и хмурит лоб, почёсывая заросший щетиной подбородок.
— Почему ты её отпустил?
Мне всегда нравилась его прямолинейность. Если Конте что-то не понимал, он тут же задавал вопросы. Возможно, именно поэтому в армии его недолюбливали. Там любят молчаливых.
— Она упрямая, — медлю, пытаясь подобрать верные слова. На деле мне и самому непонятно, почему я позволил ей уйти, — Джул сильно изменилась. Ей нужно дать время, просто так она не прогнется.
— Значит, ты не переболел?
Я усмехаюсь. На такой вариант даже не рассчитывал — скорее уж магнитные полюса сменят полярность, чем я перестану любить одну единственную женщину.
— Тебе бы этого хотелось, да?
— Естественно, — басит Конте, — ты можешь взять любую, но только не её — не без последствий, по крайней мере.
— Ты думаешь, я боюсь последствий?
— Ты не боишься, хотя стоило бы, — Энцо не боится со мной спорить, несмотря на статус.
Отложив оружие, поворачиваюсь к нему. Немой вопрос виснет в воздухе.
— Она из другого клана, и это…
— Не проблема, — тут же отмахиваюсь, — у них мало людей, мало оружия. Клан Россетти почти на дне и выживает только за счет развлекательных центров. Их даже мафией не назвать.
— Это ты так считаешь. Вспомни про склады, половина из них принадлежит именно Россетти. Наследник активно развивает сеть, это дело времени, когда они станут серьезными соперниками.
— Расслабься, — поднимаюсь и чиркаю зажигалкой, чтобы подкурить. — Чего нам бояться? За нами порт, казино, да и численностью мы их просто задавим.
— И что? Начнешь войну ради какой-то девчонки?
Что-то гораздо сильнее злости вспыхивает пламенем в моих глазах. Я стряхиваю пепел и тяжело затягиваюсь, чувствуя, как под кожей струится нечто первобытное, дикое, глухое. Стиснув зубы, набираю в лёгкие побольше воздуха, переспрашивая:
— Какой-то девчонки?
Любому другому бы за такие слова знатно прилетело, но только не Энцо, чем он и пользуется:
— Ты сам сказал: она поменялась. Может, от прежней Джулианы, к которой ты привязан, уже ничего и не осталось.
Ох, от неё всё осталось. Лукавый взгляд сине-карих глаз, привычка облизывать губы и поправлять волосы, чтобы скрыть нервозность, манящий блеск молочной кожи, точечные родинки под сгибом челюсти и охуенная талия, которую я могу охватить одной ладонью — она ни капли не поменялась. Стала только роскошней…
— Я всё решу. Просто отправь кого-нибудь проверенного следить за ней и докладывать мне обо всем, а затем свяжись с Дианой. Пусть подготовит дом попроще, — хмыкаю, зажав зубами сигарету, — боюсь, в свой её еще рано приводить. Тут же сбежит.
Наше внимание привлекает громкое цоканье каблуков. Я закатываю глаза, уже зная, кто ворвется в оружейную комнату.
— О чём секретничаем, голубки? — Каролина ехидно скалится. Молчание в ответ её не устраивает, так что блондинка со стоном заваливается в кресло и кладёт ноги на деревянный столик, шпильками сметая с него патроны. — А она красивая. Всё же у тебя есть вкус, братец.
— А ты сомневалась? — с насмешкой спрашиваю.
— Только дерганная какая-то. Уже запугал, что ли?
— Что ты, — нарочито удивляюсь, — она покрепче тебя будет. Слышал, обучена технике ближнего боя, стреляет точно по цели.
— Тогда чему ты радуешься? — весело фыркает Каролина. — Побереги свои яйца. Вдруг отстрелит?
— Скорее уж я тебя пристрелю. Ты высказалась? — сканирую её равнодушным взглядом. — У нас тут не ногти полируют, а оружие. Выйди, мы не закончили.
Она демонстративно цокает и выходит в коридор, напоследок громко хлопнув дверью. Только потом Конте отмирает и щелкает рукояткой, с недовольством бросая:
— Тео, подумай еще раз. Правильно расставь приоритеты.
— Я думал пять лет. И она всегда была моим приоритетом.
Оставляю окурок в пепельнице, беру кожаную куртку, брошенную на подлокотник, и вытаскиваю из неё связку ключей.
— Давай прокатимся. Заедем кое-куда.
Ресторан «Hi-Res» находится в самом центре Трастевере, где рядом со старинными церквями, виллами и благоухающими садами буквально через пару кварталов витает совсем другая атмосфера. Здесь играет живая музыка, на парапетах и фонтанах сидят уличные художники, сверкают неоновые огни и кипит ночная жизнь. Посреди клубов и узких улочек, увитых плющом, прячутся игорные дома и притоны, несёт алкоголем, табаком и травой, всё свободное пространство заряжено тяжелой энергией, деньги льются рекой, очереди в пабы и бары вереницей тянутся по вымощенным дорожкам, а шум толпы не смолкает даже с первыми лучами солнца.
Наличие членской карточки открывает доступ к вип-зоне, но сейчас я не собираюсь ею пользоваться. Называю номер брони. Низкая, миловидная девушка в белой блузке и черных, классических брюках вежливо улыбается и провожает нас к дальнему столику.
— Зачем мы здесь?
— Поужинаем, поболтаем. Отметим кое-что.
— Серьезно? — недоверчиво протягивает Конте.
— Мы заслужили отдых, разве нет? — я хлопаю его по плечу. — Расслабься. Присмотрись к вину, оно у них отличное.
Бесполезно. Сколько ни думаю, не прихожу ни к одному нормальному решению. Передо мной развилка, два пути, и на каждом шаге проложены мины. Риск подорваться слишком велик, поэтому я оттягиваю до последнего. Хожу в зал, стачиваю кулаки о боксерскую грушу, выпускаю пар и снова возвращаюсь в свою комнату, в которой на постели валяется телефон с сообщениями и пропущенными. Мне страшно, неловко и тяжело, когда я говорю Тео о том, что пока не могу с ним встретиться. Жду пробирающий до дрожи властный тон, но он на удивление спускает всё на тормозах.
Спрашивает, чем я занята, какие планы на выходные, хорошо ли питаюсь, и я в каждом слове лгу, потому что о работе нельзя рассказывать, планов нет и будет, на еду из-за нервов не могу даже смотреть.
Он рассказывает мне о том, как жил в Германии, смешит своим корявым акцентом, обещает познакомить со своим немецким догом, которого завёл три года назад, а я сижу, поддакиваю и улыбаюсь, в глубине души чувствуя облегчение.
Тео не изменился. Должно быть, в нашу первую встречу меня напугала обстановка, пустой кабинет, плохое освещение, и я просто отвыкла, забыла, каково быть рядом с ним.
Так я думаю, пока мы общаемся по телефону, а потом меня снова накрывает. Откуда-то берется паника, инстинкты вопят, но я не вижу повода для стресса. Всё ведь хорошо. Кошмары отступают, вместо них — его улыбающееся лицо, твердое тело, намертво придавливающее к простыням, и хриплый голос, повторяющий одно и то же: солнце, солнце, солнце.
Запоминаю эти сумасшедшие картинки, некстати вспыхивающие в голове посреди дня, смакую на языке ощущения, от которых по телу словно электрический ток пускают, теряюсь, захлебываюсь, и, что самое ужасное, это замечают остальные.
Ари ловит меня у тренажерного зала, когда я вся потная и мокрая собираюсь идти в душ, лучится восторгом и шустро тараторит:
— Собирайся скорее. Поедем развлекаться! Папа не против, Чезаре в другом городе, надо пользоваться моментом! Хоть развеемся немного, а то на тебе уже лица нет.
— Развлекаться? — глупо переспрашиваю.
Между кланами не всё гладко, напряжение можно ножом резать, да и проблемы с федералами, которые совсем некстати сели нам на хвост, не добавляют оптимизма. Разумнее остаться дома, и всё же я уточняю:
— Дон точно разрешил?
— Конечно! Чего бояться — ты же со мной будешь. Знаешь же, папа не умеет мне отказывать, — Ари очаровательно улыбается, демонстрируя ямочки на щеках.
— И куда едем?
— В художественную галерею. Хочу на современное искусство посмотреть.
Я киваю и иду собираться. Быстро принимаю душ, надеваю удобную одежду — приталенные джинсы, кремовый лонгслив и поверх них легкий жакет. На улице мы всё равно не задержимся, а в машине и так будет тепло.
Охрана свободно выпускает нас из особняка, на заднем сиденье и рядом с водительским устраиваются еще два телохранителя, однако Ари это не мешает, и она всю дорогу с довольной улыбкой болтает про галерею, которую ей посоветовали преподаватели в университете.
Место, конечно, проблемное. Выставка проходит на последнем этаже торгового центра, вокруг куча случайных прохожих, отчего я невольно напрягаюсь. Не выпускаю Ари из виду, первой захожу в лифт и нажимаю на кнопку.
—Я слышала, здесь будет Фриджерио — крайне известный меценат. Вот бы хоть глазком на него посмотреть.
— Ты для него так разоделась? — усмехаюсь, ловя на её щеках предательский румянец. — У него не будет шансов. Перед тобой никто не устоит.
— Скажешь тоже, — хихикает Ари, поправляя подол алого платья с узким лифом и объемной юбкой, — я просто давно в город не выбиралась.
Раздается сигнал, и двери лифта открываются, впуская нас в большой, круглый зал с белыми стенами и высоким куполообразным потолком. На мой вкус, картины слишком яркие и непонятные, но Ари нравится — она сразу вливается в тусовку и с интересов присматривается к некоторым экспонатам, изредка перебрасываясь парой слов с другими людьми.
Тихо играет музыка, в трёх местах расположены камеры, среди посетителей проходят сотрудники выставки, тщательно следящие за тем, чтобы никто не доставал телефоны и ничего не фотографировал.
Я думаю о том, что не доросла до абстракций, потому что ни вижу в этом никакой красоты, и киваю Ари, разрешая подойти ближе к центру, где столпилась небольшая кучка людей, внимание которых приковано к молодому мужчине. Должно быть, тому самому Фриджерио.
Когда на мою талию опускается чья-то тяжелая ладонь, я машинально перехватываю её и тут же вздрагиваю, услышав хриплый шепот прямо за спиной:
— Попалась.
Наши глаза встречаются, и у меня подскакивает пульс, грохочет сердце.
— Тео… — я сглатываю и прочищаю горло, пытаясь вернуть себе концентрацию, — вот это сюрприз. Что ты здесь делаешь?
— Слежу за тобой, чтобы далеко не убежала, — он улыбается, но глаза остаются холодными, — на гулянки с подружками у тебя есть время, а на меня нет?
Хочу отойти в сторону и нервно кидаю взгляд на Абеле и Якобо, которые, в отличие от меня, хорошо выполняют свою работу и продолжают обеспечивать безопасность Ари. Это лишь вопрос времени, когда они нас заметят.
Тео не отпускает. Смотрит тяжело, цепко и выглядит так потрясающе в черной рубашке, расстегнутой на пару пуговиц, и элегантном тёмном костюме, что у меня спирает дыхание, все слова застревают в горле.
— Солнце, я, конечно, терпелив, но даже у меня есть порог терпимости. Рискнешь его перейти?
Это напоминает мне о том, что Тео не из тех, кто будет ждать знака от судьбы и покорно склонит голову, сдаваясь. Нет. Он скорее утроит усилия, грозя голыми руками разорвать все препятствия на своём пути.
— Мне нужно время, — набираю в лёгкие побольше воздуха, — пожалуйста, не дави.
Он молчит, кажется, целую вечность. Глаза точно иглы впиваются в моё лицо, поджимаются губы, раздуваются крылья носа, а тяжёлое дыхание оседает на шее, пока он продолжает удерживать меня за талию.
Маттео
— Куда мы едем? — она нервничает.
Дергает коленкой, заламывает пальцы, прикусывает губы и, собственно, не делает ничего такого, но я маниакально слежу за каждым движением, точно помешанный. Представляю, как с легкостью притягиваю её к себе за шею и жадно врываюсь в податливый рот, чувствуя на языке металлический привкус. Бросаю машину на обочине, блокирую двери, откидываю спинку сиденья, чтобы навалиться сверху…
Перевожу взгляд на дорогу, усмехаясь.
— Ко мне домой. Надо же нам где-то пообщаться, не так ли?
Джул молчит, но её молчание красноречивее любых слов. Злится на мою выходку. Давит ядовитые слова, которые наверняка хочет бросить мне в лицо, и с гордо поднятой головой пялится в окно. Я не спешу, еду на третьей передаче. Жду, когда её чаша терпения переполнится.
— Что тебе известно о Россетти? — голос нарочито равнодушный.
На это купится любой дурак, но только не я. Мне даже интересно, за кого она волнуется больше: за ту девчонку или за меня, рискнувшего открыть ящик Пандоры?
— Они преступники. Не связывайся с ними, — вывожу на эмоции.
Будет проще, если сама признается. Пока незачем усложнять.
— Никто не безгрешен, — отмахивается.
Жму до последнего.
— Не безгрешен — слишком мягкая формулировка для итальянской мафии.
— Это не твоё дело, — рьяно взбрыкивает, сжимая губы.
— Моё, потому что оно касается тебя.
— Серьезно? — она задиристо фыркает. — А что, если я скажу, что я на них работаю?
В её разноцветных глазах мелькает злой огонёк, но я понимаю, что Джул меня просто подначивает. Дразнится. Точит когти.
Очаровательно.
— Тогда я запру тебя в своём доме, и больше ты никуда не уйдешь.
— Ха-ха, как смешно.
— Я не шучу. Меня волнует твоя безопасность.
— Я в безопасности, — нагло врет, отчего у меня по венам растекается жидкий лёд, а желваки струной натягиваются.
Я видел её тело, когда получил еле живой от наёмников. Десятки шрамов, мелкие рубцы на плече как от огнестрельного, а она пиздит как дышит.
— Кем работаешь? — глухо спрашиваю, и так зная ответ.
— Телохранителем.
Живым щитом, блядь. У меня челюсть сводит от злости.
— И как? Нормально? Сдохнуть за другого человека хочется? На свою жизнь тебе вообще плевать?
Джул пожимает плечами.
— Они дали мне дом и семью. Это меньшее, чем я могу отплатить.
— Заебись, — крепко стискиваю кожаный руль, чувствуя болезненное жжение в ладонях. — Не рассчитывай сегодня вернуться обратно, — заезжаю на парковку многоэтажного дома и глушу двигатель, хрипло выдыхая, — ты, видно, забыла, но я напомню: твоя жизнь принадлежит мне. И я не позволю так безрассудно ею жертвовать.
— Это не тебе решать, — её спокойствие шито белыми нитками.
Уже из чистого упрямства. Чтобы добить.
— Окей, — кладу руку на коленку, ненавязчиво сжимая, — ты большая девочка, я понял. Протекция тебе не нужна, но, знаешь, в этом вопросе я как-то не готов тебе довериться.
Закатив глаза, Джул открывает дверь и выходит на улицу, очевидно, собираясь проигнорировать мои слова. Что же, я отвечаю ей тем же, предвкушая момент, когда она перестанет упрямиться и сама выберет сторону — не кучку каких-то отбросов, а главенствующий клан, где никто не сможет ей навредить, потому что рядом буду я.
Диана отлично постаралась, за сутки подобрав неплохие апартаменты с высокими потолками, светлыми стенами и роскошной обстановкой. Слегка вычурно, но без перебора — как раз подходит для простого бизнесмена, решившего перебраться поближе к офису.
Не успев ознакомиться хотя бы с фотографиями, я немного теряюсь, когда Джул спрашивает, где находится ванная. Бегло прохожусь взглядом по просторному залу, из арки выглядывает кухонная гарнитура, еще несколько дверей из стекла ведут в кабинет, комнату отдыха с домашним кинотеатром и одну из спален.
Единственная тонированная дверь расположена прямо у выхода из прихожей, поэтому я киваю в её сторону, и, пока Джул отлучается, достаю сотовый, проверяя непрочитанные сообщения. Еще не хватало спалиться в самом начале.
Пиздец. Мозги вообще вырубает. В горле печёт, и эта тишина вокруг… почти соблазняет.
Здесь никого, кроме нас. Три спальни — еще две на втором этаже, но я не уверен, что дотерплю. Мне вставляет, как подростку, от одной лишь мысли, что в этом доме нас никто не потревожит. Никто не знает, что Джул здесь. Что она вся моя, начиная с кончиков пальцев и заканчивая макушкой. Что весь мир может смело идти нахуй, если вдруг с её головы упадёт хотя бы один волос.
Я падаю в это безвозвратно. Несусь навстречу бездне, которую вижу в её глазах, и не пасую. Всё-таки семь лет прожиты не зря… семь лет я шел именно к этой точке. К этой цели, что выходит из ванной и молча приземляется в кресло.
Отличный выбор, солнце, но на диване я бы тебя быстрее разложил.
— Я могу рассчитывать на твою честность? — располагаюсь напротив, замечая её напряжение.
Глаза прищурены, губы плотно сжаты, руки сцеплены в замок. Подобралась, как ощетинившийся зверь, почуявший опасность, вытянулась подобно струне, чтобы ничем себя не выдать.
Признаться, не так я представлял наши отношения после долгой разлуки, но всё поправимо. Надо лишь убедить Джул в том, что я не загоняю её в ловушку. Наоборот — увожу из-под удара.
Семья Россетти сейчас слаба, и оставлять девушку рядом с ними я не собираюсь.
— Сказать честно? — она иронично хмыкает, откидываясь на спинку кресла. — Зависит от твоих вопросов.
— Нам обязательно всё усложнять?
Джул с ходу читает между строк. Качает головой.
— Мне не уйти из клана. Ты, конечно, мало об этом знаешь, но из мафии можно уйти только вперед ногами.
Я усмехаюсь, пока не собираясь это комментировать. Рановато.
— Ты можешь попросить протекцию у другого клана, если Россетти воспротивятся.
— Это невозможно.
— У меня есть хороший знакомый, который имеет влияние на главу клана Фальконе. Он может всё устроить.
Опускаю голову, чтобы сосредоточиться на том, что хочу сказать. Долг? Страхи? Ответственность? Я всё забываю, потому что это будто вшито в мою ДНК — желание слушать его, чувствовать, любить… от проникновенного взгляда становится душно, мы словно повышаем ставки, когда заглядываем друг другу в глаза и видим там демонов, от которых даже не пытаемся спастись.
Горячие руки обхватывают меня поперек живота и настойчиво тянут на себя. На губах замирает тяжелое дыхание, когда Тео охрипшим голосом произносит:
— Если скажешь, что не хочешь, я тебе не поверю. Из тебя плохая лгунья.
— Я хочу, — пальцами сжимаю рубашку, но не прикладываю никаких сил, чтобы отстраниться. Густой туман затмевает сознание, на губах тают невысказанные слова, от которых нет проку.
Меня просто сносит от эмоций, старательно вытравливаемых на протяжении долгих лет. Одно касание — и все взрываются, сливаясь в нечто хаотичное и сумасшедшее. Что-то вроде пушечного выстрела, который наконец-то вышибает дух.
— Ты меня с ума сводишь, — выдыхает Тео, покрывая шею клеймящими поцелуями.
Все ограничители моментально сгорают, стоит ему приподнять голову и с напором обрушиться на мои губы. Я проваливаюсь в обжигающий калейдоскоп ощущений, толком не успеваю ответить, потому что он не позволяет, целуя с такой ненасытностью, что кислород в легких быстро кончается.
Его пальцы скользят вниз по телу и приподнимают верхнюю кофточку, ловко забираясь под ткань. Прикосновения плавят кожу, внизу живота жгутом завязывается удовольствие, посылая теплую волну дрожи по всем нервным окончаниям. Зубы цепляют нижнюю губу, вырывая из меня удушливый стон, руки жадно накрывают грудь, пока еще скрытую обычным спортивным топом. С нажимом ласкают, и эти движения уже не аккуратные, а уверенные. Тео просто берёт своё.
— Тебе хватит двух часов? — шепчу, пока он отвлекается на шею, прикусывая кожу рядом с линией челюсти.
— Так нравится меня дразнить? — глухо хмыкает Тео. — Сумасшедшая. И не надейся.
Подхватывает под ягодицы и делает несколько шагов к двери, отчего я невольно вскрикиваю и обхватываю его за шею. Через пару мгновений лечу на постель, чувствуя спиной холод шелкового постельного белья, и на контрасте с его горячим телом, тут же накрывающим меня сверху, это ощущается особенно остро.
— Тише. Погоди, — бросаю, услышав треск одежды.
— Подождать? Но у меня всего лишь два часа, солнце, — вжикает молнией и стягивает джинсы, — я буду трахать тебя, пока эта глупая идея с побегом не уйдет из твоей головы.
— Тогда мы умрем, трахаясь, — давлю усмешку, понимая, что еще немного, и я просто пеплом осяду у его ног, пока пожар, метающийся в груди, вирусом распространится по крови, заставляя каждую клеточку тела пылать и пульсировать.
— Как будто я против.
Сминает в кулаке нижнее белье и срывает его вниз, вынуждая прикрыть веки от смущения. С другими такого не было, мне было плевать, что они подумают о моём изуродованном теле, однако Тео…
— Что такое? — мужчина замечает мою зажатость и немного приподнимается, чтобы потереться о щеку. — Ты прекрасна, Джул. Лучшее, что я видел. В тебе нет недостатков, — жарко шепчет, прикусывая мочку уха, — а эти шрамы… — большим пальцем рисует круги, с ужасающей нежностью дотрагиваясь до оголенной кожи, — я все зацелую и залечу. Если не веришь… потом скажешь мне, кто это сделал, и я прибью этих уебков.
— Не надо. Теперь всё в прошлом, — не воспринимаю всерьез его угрозы и просто пытаюсь успокоить, — это мои боевые награды.
— Больше никаких наград, — звучит категорично, — слышишь? Больше тебе никто не навредит. Я буду рядом.
Снимает верх, оставляя полностью обнаженной. Когда его взгляд касается татуировки на плече, тут же непонятные эмоции, за которые я не успеваю ухватиться, искажают лицо, делая его более грубым и жестким.
— Змея? — цедит он.
— Она живучая, — не хочется говорить о традициях клана. Тео незачем углубляться во всю эту грязь. — Прямо как я, правда?
Вместо ответа мужчина накрывает грудь ладонями, сжимает её и, прикрывая глаза, касается губами, втягивая один сосок в рот, а другой продолжая жестко ласкать пальцами. Нега стремительно разливается по телу, становится так жарко, что путаются мысли, горит всё тело.
Запускаю ладонь в его волосы, притягивая к себе. Отвечаю на поцелуй, дергаю за пуговки на рубашке, чтобы тоже его раздеть, но Тео одной рукой быстро перехватывает меня за запястье и придавливает к постели, переплетая пальцы.
— Не сегодня.
Спускает брюки с нижним бельем и громко выдыхает, потираясь возбужденным членом. Смотрит на меня, почему-то медля и касаясь лишь снаружи, растирая пальцами выступившую смазку.
— Желание загадываешь, что ли? — с мягкой усмешкой спрашиваю.
Вспоминается глупая традиция, которую мы же и придумали — загадывать желание перед тем, как пробуешь что-то новое.
— Желание лежит передо мной, — хрипло отвечает, слизывая с моих губ улыбку, — подо мной. Больше нечего желать.
Меня прошибает невероятным чувством. Простреливает от пяток до кончиков волос на голове, а перед глазами резкой вспышкой взрывается сверхновая, когда он двигает бедрами вперед и медленно входит, заставляя прочувствовать каждый сантиметр его напряженного члена. Как он заполняет меня, как гортанно стонет, продолжая скользить языком по языку и растирая жар между ног каждым своим движением.
— Господи…
Второй толчок сильнее. Выгибаюсь в спине, напрягая позвоночник. Дрожат ноги, колотится сердце, рискуя выпрыгнуть из груди, перед глазами сплошное марево. Темп плавно нарастает, Тео раскачивается на локтях, бьёт четко по нервным окончаниям, от его горячего дыхания кожа покрывается мурашками.
— Ты у меня завтра ходить не сможешь, — властно обещает, целуя уголок припухших губ и спускаясь ниже.
Дергаюсь всем телом. Чувствую зуд в ладонях от желания коснуться, но Тео полностью забирает у меня контроль, оставляя распластанной, мокрой и пылающей. Упругим кончиком языка касается соска, кружит вокруг, всё сильнее надавливая. Всасывает кожу, вырывая болезненный стон.
Яркие лучи солнца отражаются на водной глади бассейна с изумрудной водой. Нырнув еще глубже, я задерживаю дыхание, стараясь продержаться хотя бы минутку. Под стопами чувствую холодок плитки, упираюсь ногами, скручиваясь пополам и обнимая коленки руками. От перебоя температур по коже ползёт холодок. К лицу липнут волосы, с непривычки сводит мышцы, держаться всё труднее.
Резкий всплеск воды выталкивает на поверхность. Стоит вынырнуть, как тут же сильный ветер кусает за плечи, отчего тело немеет и покрывается мелкими мурашками.
Ари, развалившись на шезлонге и укутавшись в плед, болтает ногами, во все стороны пуская прозрачные брызги. Сводит брови, не переставая щелкать зубами от холода.
— Скорее вылезай. У тебя телефон надрывается.
— Если замерзла, иди в дом. Я уже заканчиваю.
Подплываю к краю бассейна и вылезаю из воды. Беру полотенце, накидывая сверху, чтобы спрятаться от промозглого ветра. Мельком смотрю на экран, давлю улыбку, видя назубок выученный номер.
— А кто должен быть рядом со мной круглыми сутками? — театрально округляет глаза и вытягивает шею, пытаясь заглянуть в мобильник. — Что, тайный поклонник пишет? Уже соскучился?
Игнорирую её ехидство и киваю в сторону дома, чтобы избежать лишних вопросов.
— Пошли обратно, согреемся. Выпьем чего-нибудь горяченького.
— Опять увиливаешь? Ладно. За обедом всё равно никуда не денешься. Посекретничаем, пока никто в затылок не дышит, — ворчит Ари и подзывает к себе служанку, — накрой в столовой на двоих. И что-нибудь согревающее. Типа глинтвейна.
— Не рановато ли? Только двенадцать.
— В самый раз.
Качаю головой, удивляясь такому упорству, и спешу к себе, чтобы обсушиться и переодеться. Коридоры пустые, даже служанок особо не видно. Так странно…
Мысли бегают вокруг да около. Внутреннее напряжение растет. Смотрю в окно — у ворот в два раза меньше охраны. Если что-то случилось, то почему мне ничего не известно? Особых поручений не было, вроде бы всё шло как обычно.
Хотя…
Чезаре вёл себя нетипично. Последние дни ходил дерганый, злой, уставший. Утром покидал особняк и лишь ночью возвращался. На вопросы не отвечал, говорил лишь никуда не отходить от Ари, что я, собственно, и делала, однако в остальное меня не посвящали.
Телефон снова пиликнул. Застегнув пряжку ремня на джинсах, я завязываю волосы тонкой резинкой, чтобы не мешались, и открываю сообщение.
«Что делаешь? Почему не берешь трубку?» — от Тео.
Внутри щекочет любопытство. Обычно он звонил мне под вечер, так что звонки в середине дня стали сюрпризом.
«Что-то случилось?».
«Всё в порядке. Просто захотел услышать твой голос».
«Настолько сильно захотел, что семь раз набрал номер?» — беззлобно подтруниваю.
«Я настойчивый».
«Заметно» — ставлю смайлик, уже представляя его ленивую усмешку.
«Если бы ты была в моей постели, мне бы не пришлось разрывать телефон».
Он набирает еще одно сообщение, но я вовремя блокирую экран, чувствуя себя нашкодившим котёнком.
Пунцовая сажусь за стол, сама недоумевая, с чего такая реакция.
Тео берёт нахрапом. Логично, что его не устраивает положение дел и моё упрямство, но пока что я нужна здесь. Не разорваться же мне, в самом деле.
В столовой изумительно пахнет сыром, специями и беконом. Ари со скучающим видом мотает каналы, ждет, пока я начну есть, и тут же просит служанку уйти. Понятно.
Чего-то хочет.
— Джул, ты же помнишь, что меня позвали в Венецию? — говорит через некоторое время. — Я обязательно должна там побывать.
— Ты меня с кем-то путаешь, — хмыкаю, глядя, как эта негодница заискивающе улыбается, — я не могу тебе разрешить. Проси у Чезаре или своего отца. А лучше у бога, потому что первые тебе, скорее всего, откажут.
— Не факт! Меня они пошлют, однако, если ты скажешь, что это безопасно, то они могут и согласиться.
— Я так не скажу.
— Ну пожалуйста! — капризно надувает губы. — Я же тебя прикрыла, когда ты гуляла со своим другом. Сложно, что ли?
— Могла и не прикрывать, — усмехаюсь, вспоминая эту нелепую легенду, — меня бы убрали, а тебе нашли другого охранника. Может, он был бы посговорчивее.
Вредная заноза, конечно, не успокоилась, а её интерес к внезапному «другу» быстро стал моей головной болью. В историю о простом знакомом Ари, естественно, не поверила, но и правдой я делиться не собиралась.
Слишком опасно…
Ладно я — уже давно спуталась с мафией, но он никак не должен быть вовлечен.
— Не будь букой. Джул! — Ари открывает рот, чтобы еще что-то добавить, но внезапно она осекается.
Я хмурюсь, тоже услышав шум во дворе. Резкий гудок автомобиля, какие-то крики. С окна ни черта не видно.
— Посиди здесь.
Меня бросает в жар, и я чувствую, как кровь стучит в висках. Заполошно бьётся сердце, ладони потеют от волнения. Сколько людей на территории особняка? Что, если на нас напали?
Но тревожную кнопку никто не нажимал. Да и посреди дня никто бы не решился…
Толкнув дверь, выхожу наружу. У ворот черный фургон. Якобо проверяет документы, не позволяя въехать на территорию.
— Несанкционированная поставка груза? — слышу его недоверие, подходя ближе. — Ну-ка, посмотрите, что внутри.
Водитель фургона, довольно грузный мужчина лет сорока, спокойно открывает задние двери. Я вижу его впервые, поэтому невольно вскидываюсь, заметив на себе внимательный взгляд. Он возвращается в салон и достает отдельную папку. Передаёт мне со словами:
— Лео приказал. Не открывай, пока он не свяжется.
В непонятках слежу за тем, как перед фургоном открывают ворота. Спрашиваю, что внутри.
— Обычный груз, — отмахивается Якобо.
Значит, оружие. Но почему доставили прямо в особняк? Неужели возникли проблемы со складом?
Звоню Лео, но тот вне зоны доступа. Нервно поднимаю руку к виску, разгоняя скопившееся напряжение, и возвращаюсь в дом. Пробую набрать Чезаре. Результат тот же.
— Надейся на лучшее, готовься к худшему, — тихо чеканит мужчина, глядя на меня сверху вниз. Несмотря на показное спокойствие, тон его голоса подавляет. Заставляет сглотнуть и нервно стиснуть в руках край одежды. — Мне теперь по таким правилам жить, солнце?
— Я не понимаю, — клубок тревоги сдавливает ребра, — что происходит?
— Что происходит? — иронично переспрашивает, вскидывая брови. — Это я должен спрашивать. Что случилось, Джул? Почему обещания стали для тебя пустым звуком? М-м?
Окидывается на спинку кожаного кресла, расслабляет удавку на шее, приспуская галстук, и спокойно продолжает:
— Знаешь, что бы с тобой произошло, если бы я не вмешался? — сцепляет ладони в замок. Жрёт глазами. Оценивает. Изучает. Похоже, результат его не устраивает, раз через мгновение он подрывается с места и хрипло цедит. — Охуенно смотришься на коленях, но лучше встань. Пол холодный.
Пытаюсь выпрямиться, однако не чувствую ног. Ватные и тяжелые, они не поддаются. Мышцы ноют, и я со скрипом принимаю от него помощь, ухватившись за протянутую ладонь.
— Твои люди усыпили меня. Подсунули какую-то дрянь.
— Если бы ты не сопротивлялась, им бы не пришлось применять силу, — холодно отрезает, — подожди. Сейчас я тебе помогу.
— Нет… отпусти.
Мотаю головой, чтобы проморгаться и избавиться от звездочек перед глазами, но это не помогает. Слабость берет своё, под ногами теряется опора, а после я слышу прерывистый вдох.
Вокруг мрак, духота. Под ладонью гулко бьётся чужое сердце, горячее дыхание обжигает шею, и это единственное, что мой мозг способен зафиксировать. Невыносимо хочется спать, но что-то мешает. Во рту горчит.
На теле невыносимая тяжесть.
— Что ты…
Меня обрывает резкий поток воды, хлынувший прямо на плечи, отчего я непроизвольно дергаюсь и пытаюсь отойти. Давлю руками, брыкаюсь, глотая холодные капли, бьющие прямо по лицу, и чувствую, как неприятно липнет одежда, как больно мужские ладони впиваются в плечи, чтобы встряхнуть.
— Хватит. Выключи, — съеживаюсь, ощущая дрожь, бегущую по позвоночнику.
— Мне решать, когда хватит, — усиливает напор. Держит за щеки, не давая отвернуться. Вторую ладонь запускает в волосы, наматывая их на кулак. — Тебе полезно мозги остудить. Может, хоть голову включишь. Не хочешь замерзнуть? А сдохнуть ты вовсе не против, да?
Через пару минут врубает горячий душ. Дергает, как куклу, и стягивает с тела одежду. Будто не слышит ни криков, ни возмущений. Следом сам раздевается, удостоверившись в том, что из душевой кабины мне просто некуда бежать.
Губы жжёт от соли, но вода удачно смывает все признаки слёз. Кажется, что становится легче, однако не отпускает ощущение, что меня не спасают, а топят.
Прислонившись к запотевшему стеклу, жадно вдыхаю ртом воздух. Пытаюсь спрятать взгляд, но он неминуемо останавливается на широких плечах, мышцах, что перекатываются под кожей… шажочки вниз — и я сглатываю, заметив прижатый к рельефному животу член, затвердевший и поблескивающий ярко-красной головкой.
— Что? — моя реакция вызывает у него смешок. — У меня всегда на тебя стоит.
— Сочувствую.
— Себе посочувствуй, — попытка смутить, но она не срабатывает.
Потому что в следующее мгновение я выбрасываю вперед руку, смыкаю пальцы на его члене и пережимаю у основания, добиваясь хриплого рыка.
— Блядь… солнце, не знал, что ты любишь, когда грубо.
— Я люблю, когда честно. Какого хрена ты натворил?
— Натворил? — непонимающе произносит, не скрывая злого блеска в глазах. — Я спас тебе жизнь, а ты как-то неправильно меня благодаришь. Надо мягче. Расслабь пальцы, направь руку вот так…
Сбивает с толку, вдруг накрывая мою ладонь своей и заставляя размеренным круговым движением заскользить вверх, размазывая по члену выступившую смазку и смешивая её с каплями воды, едва попадающими на кожу. Уже не такими обжигающими, однако я всё равно вздрагиваю и пытаюсь вырвать пальцы, но Тео не даёт мне этого сделать. Выкручивает душевую ручку, снижая напор воды, и теснит к стене.
— Ты ни черта не спас меня, — шепчу на полувздохе, — мне не за что тебя благодарить.
Кажется, слова для Тео не играют никакой роли. Он нагло проводит моими пальцами по головке, сталкивается кожей с обнаженной грудью и затыкает поцелуем, настойчиво прикасаясь языком между губ, прямо в зубы, которые я лишь сильнее стискиваю.
— Не воюй со мной. Тебе не выиграть, — прикусывает нижнюю губу, втягивает её в рот и с громким чмоком обрывает поцелуй. — Ладно. Не буду настаивать. В конце концов, я спасал тебя для себя, так что всё в порядке. Иди в спальню. Я скоро приду.
Передает махровое полотенце в руки и подталкивает вперед. Пока я сомневаюсь, удивленная резкой переменой, он вновь врубает ледяную воду, с недвусмысленной усмешкой провожая меня горящими глазами.
Этот взгляд прожигает спину и выкручивает позвонки. Хочется встряхнуться, но отчего-то возникает уверенность в том, что Тео больше не рискнет. Он уже выпустил пар. Сделал шаг назад.
Обнадеживающе.
Быстро скрываясь за дверью, попадаю в большое тёмное пространство и включаю свет, чтобы осмотреться. Двуспальная кровать накрыта черным покрывалом, стены холодного цвета графита подсвечены светодиодными лентами, взгляд задерживается на зеркальном потолке, производящем пугающее впечатление.
Под ногами стелется пушистый ковер, одна единственная картина с яркими мазками краски висит над изголовьем, по углам расставлена массивная мебель из красного дерева, дверь в гардеробную открыта нараспашку, от ветра колышутся тяжелые шторы, пропуская в комнату свежий воздух.
Бегло обтеревшись, прохожу мимо стопки одежды, судя по всему, приготовленной специально для меня, и открываю шкаф. Выбираю шелковую рубашку черного цвета, которая как раз удачно прикрывает бедра, накидываю её на себя и иду дальше.
Раздвигаю шторы, за ними — большой балкон, открывающий вид на территорию. Без уличного освещения ни черта не видно, только по тишине вокруг я понимаю, что дом находится далеко от центра.
— Как ты себя чувствуешь? — интересуется Тео за завтраком.
— Хорошо.
Но на деле тошно. И как-то неправильно.
Кофе во рту горчит, но я сомневаюсь, что дело в напитке. Не могу отделаться от мысли, что из моей жизни вырван целый кусок — еще пару дней назад всё было по-другому. Я спокойно жила, работала, знала наперед свой график, а сейчас передо мной белый лист, которого страшно коснуться. Одна осечка, и расползется грязное пятно. Один маленький шажок не туда, и всё рухнет.
Да что там… уже рухнуло.
Мосты сгорели. Возвращаться некуда.
Незачем.
После завтрака мы спускаемся вниз, где Тео знакомит меня со своими людьми. Я ожидаю, что он просто назовёт моё имя, и на этом формальности закончатся, однако мужчина вдруг накрывает мою талию ладонью и демонстративно притягивает к себе.
— Перед вами будущая хозяйка дома, — его голос разносится по всему залу и звучит, как раскат грома, — прошу отнестись к ней с тем же вниманием, что и ко мне.
— Можно было обойтись и без этого, — тихо одергиваю, чувствуя себя неудобно.
— Нельзя, — и будто специально выдаёт, — если тебе кто-то не понравится, можешь смело увольнять. Делай что хочешь, лишь бы тебе было здесь комфортно.
Мне было комфортно, пока меня никто не знал. Я надеялась закрыться в комнате хотя бы на неделю и отойти от всего, что произошло, однако Тео явно не собирается упрощать мне задачу.
— Пойдём. Хочу тебя еще кое с кем познакомить.
Не выпуская из рук, тянет к входной двери. Накидывает на плечи тёплое пальто, пахнущее его кожей и парфюмом, смеётся с того, как нелепо я смотрюсь в явно большой для меня одежде, и продолжает загадочно улыбаться.
— Ты только не бойся, ладно?
— Есть кто-то пострашнее тебя? — беззлобно поддеваю, зная, что мне ничего не грозит.
— Поклыкастей уж точно.
Стоит нам выйти на улицу, как в глаза бросается большая территория, обнесенная металлическим забором. Лужайка с коротко подстриженной травой огибает мощёную камнем дорожку, за тенью деревьев видно беседку со столиками, крытый бассейн и зону барбекю. Выглядит красиво, однако, когда мой взгляд цепляется за солидный пост охраны и выхватывает камеры, расставленные через каждый метр, восторг немного спадает.
Это как-то чересчур.
Тео подносит ко рту два пальца и начинает негромко свистеть, после чего с задней стороны дома раздаётся звонкий лай. И вот тут меня пробирает дрожь, потому что на нас несётся явно не собака, а какой-то монстр огромных размеров с выпяченными вперед клыками, тяжелыми лапами и черной шкурой, блестящей на солнце.
— Тише, — усмехается Тео, не позволяя мне вырваться и, к моему ужасу, подзывая собаку еще ближе, — она маленькими девочками не питается. Не бойся.
Животное замирает в паре метров и пригибается к земле, подергивая длинными ушами. Скалится и рычит, скребя передними лапами будто в ожидании команды напасть.
— Господи… — срывается с пересохших губ.
С таким питомцем не нужны ни высокие ворота, ни охрана. Достаточно одного взгляда, чтобы захотеть испариться. А ей – одной секунды, чтобы перегрызть горло.
— Познакомься, это Луна.
— Ты назвал кровожадного монстра Луной? — с истерическим смешком.
— Ей надо тебя понюхать, чтобы запомнить, — как ни в чем не бывало, — дай руку.
— Ни за что.
— Ладно. Луна, детка, иди сюда. Не обращай внимания на эту трусиху.
Он хмыкает и приседает, протягивая к оскалившейся пасти ладони. Собака тут же доверительно утыкается в них носом и принимается задорно вилять хвостом, за мгновение из хищника превратившись в невинную овечку. Вместо лая — жалостливое скуление.
— Видишь, — самодовольно бросает Тео, поднимая голову, — не укусит. Я хорошо умею приручать.
Да проще под пули броситься, чем добровольно протянуть руку этой зверюге в надежде остаться целой.
Мотаю головой, отступая на несколько шагов. Собака снова вскидывает морду, тщательно следя за моими передвижениями. Принюхивается. Смотрит на хозяина, который скалится точь-в-точь как она.
Тео ласково чешет её за ушком и что-то шепчет, с блеском в глазах ожидая моей реакции.
И она не заставляет себя ждать, потому что в следующее мгновение собака сгибает лапы и начинает медленно красться в мою сторону, а я застываю на месте, нутром чувствуя, что лучше не дергаться. Из меня наверняка за версту хлещет адреналином. И страхом.
— Т-тео, убери её.
Мужчина подминает под собой траву и разваливается на газоне с таким видом, будто ожидает настоящее шоу. Несколько секунд кажутся вечностью, пока животное обнюхивает штаны и поднимает нос выше.
Вскрикнув, падаю на землю от мощного удара лапами прямо по плечам. Головой понимаю, что вряд ли Тео сказал ей меня сожрать, но на эмоциях успеваю только закрыть лицо руками.
Морщусь, ощущая что-то липкое на пальцах. Просто катастрофа.
Собака облизывает подставленные ладони, а мне открывается шикарный вид на её клыки. Сглотнув, как можно более строгим голосом говорю:
— Нельзя.
Ноль реакции. Глухой смешок.
— Луна слушается только меня, — услужливо комментирует Тео.
— Так прикажи ей отойти.
Слюни уже за воротник стекают, но Тео будто назло ждёт, пока животина наиграется. Потом и ему перепадает порция внимания.
— Лучше бы болонку завёл, а не этого волкодава. Её хотя бы тискать приятно.
— Зачем? Для этого у меня есть ты.
— Поосторожней со словами. Я тебе не Луна. И без команды укушу.
Настроение резко меняется, когда неподалёку лязгают ворота, а на территорию въезжает черный джип, моргая фарами.
— Кто это?
— Ерунда. По работе, — отмахивается Тео, — иди пока в дом. Ты наверняка замерзла.
— Почему? Я не могу побыть рядом?
Вроде невинный вопрос, но он как-то дергано реагирует.
Окаменевшее лицо темнеет, черты обостряются, в прищуренном взгляде мелькает нечто похожее на напряжение. Будто что-то идёт не по плану. И это наводит на скверные мысли.
— Джул.
Этим голосом меня зовут, привязывают, приковывают, и я знаю, что в случае чего отодрать получится только с мясом. Поэтому мне становится по-настоящему страшно. Внутри что-то переламывается — бесконтрольно и стихийно. Сердце дробится между рёбер, на кончиках пальцев — странное покалывание.
Дыхание Тео, оседающее на затылке, щекочет кожу. Кажется рваным, почти надсадным. Вспыхивает напряжение, так похожее на оголенные провода, через которые пропускают ток. Чуть дернешься, и станет невыносимо.
Горячая рука обхватывает мою шею, пальцы чуть сжимаются и тут же расслабляются, нащупав бешено пульсирующую яремную вену.
— Ты меня разочаровываешь, — тихо шепчет. Довольно исчерпывающе.
Через мгновение с силой толкает кресло, заставляя его откатиться в сторону, а меня тянет на себя, разворачивает лицом и придавливает к столу, вынуждая выгнуться в пояснице до хруста позвонков.
Жар затапливает щеки. Губ касается чужой язык, который жадно врывается внутрь и проходится по нёбу. Сплетается с моим собственным, вовлекая в мокрый поцелуй и несдержанно толкаясь внутрь. Облизывает. Прикусывает. Скользит по кромке зубов, шумно выдыхая через нос. Движения настолько резкие, что сразу становится понятно, чем Тео руководствуется — яростью.
Его руки забираются под футболку, слегка царапают, сжимая ребра, и добираются до чувствительной груди, пока колени врезаются между бедер и притираются вплотную.
— Ты должен понять, — выдыхаю, осторожно упираясь ладонями в его торс.
— Что понять? — мгновенно перебивает, прищурив глаза и вновь демонстративно толкнувшись стояком. — Что ты предпочла довериться не мне, а какой-то незнакомой служанке? Я разве держу тебя взаперти? Может, насильно заставляю? Нет… ты и сама понимаешь, — тянется к шее, толкаясь кончиком языка в яремную впадину и тут же продолжая давить, — что для тебя опасно выходить наружу. Хочешь мобильник? Пожалуйста — мой к твоим услугам. Конечно же, если ты не станешь звонить кому-нибудь из ублюдков Россетти.
— У меня больше никого нет.
— У тебя есть я.
— Я всего лишь хотела поговорить с Ари. Сказать, чтобы не волновалась за меня. Чего ты так завёлся?
— Завёлся? — пропускает легкую усмешку. — Похоже на то, что я завёлся?
Дыхание застревает в горле, и через миг с губ слетает тихий стон. От откровенного рывка бедрами внизу живота теплеет. По телу будто проскакивает электрический импульс, когда поцелуй на шее оборачивается укусом.
— Если ты собираешься продолжить, то закрой хотя бы дверь.
— Как же легко ты сдалась. Такая чувствительная, как тут удержаться? — перекатывает между пальцев соски, наблюдая, как они твердеют. — Повернись спиной.
— Я не уверена, что…
— Доверься мне.
Развернувшись, упираюсь локтями в стол и прогибаюсь в спине, чувствуя, как Тео обхватывает талию двумя ладонями и мажет по ягодицам, ощутимо сминая их сквозь тонкую ткань домашних брюк.
— Мне стоит начать переживать? — глухо спрашивает, надавливая на поясницу и вынуждая еще сильнее прогнуться.
Буквально вжаться в пах.
— О чем?
— О тебе. Ты доверяешь в сексе, но не доверяешь в других вопросах. Так кто же на самом деле не пускает другого дальше постели, м-м?
Вшибленный в меня взгляд ощутим на уровне инстинктов.
Тео легко припускает брюки вместе с бельем и задирает футболку. Через пару мгновений опаляет обнаженной плотью. Сплевывает на пальцы, растирая влагу между бедер. Внутри горячо. Печёт как от разрядов.
Первый толчок выходит сухим. Почти на грани с саднящим ощущением, но Тео продолжает, добавляя слюны и заводя пальцы дальше. Мышцы сводит судорогой от ошпаривающего прикосновения к лону. Яркие вспышки проносятся перед глазами, не давая сфокусироваться.
Мужчина усмехается:
— Похоже, не только я завёлся.
— Ты не закрыл дверь, — сорвано шепчу, сжимая ладони.
— Никто не войдет без моего разрешения.
Одуряюще хорошо. Кажется безразличным даже то, что нас могут увидеть, однако мне все же приходится прикусить губу, чтобы в голос не простонать от мощной стимуляции между ног. Круговые движения растирают смазку, дразнят, будто порываясь вторгнуться в тело. Легкое давление ожесточается с грубостью толчков, от которых я еще сильнее вдавливаюсь в шатающийся стол.
Это сумасшествие. Словно утягивает в бурлящий водоворот, когда пульсация становится невыносимой.
— Солнце, сожми бёдра, — хрипло роняет Тео, — да. Вот так. Умница.
Задохнувшись от сильного трения, я чувствую, как меня подбрасывает вперед. Глаза непроизвольно закатываются, ногти впиваются в мякоть ладони. От ускорившихся толчков слабеют ноги, и я немного съезжаю вниз, поддерживаемая лишь его крепкой хваткой, которая не даёт мне соскользнуть.
Тео еще раз вклинивается горячим членом мне между ног и с хриплым стоном кончает, запрокинув голову. Пара движений пальцами, и я срываюсь следом, на несколько секунд полностью отключившись от реальности и сосредоточившись лишь на резких сокращениях мышц, вышибающих дух и заставляющих онеметь от сумасшедшего переизбытка эмоций.
— Вау…
— Сильно не привыкай, — с надсадным смешком припечатывает Тео, доставая из шкафчика влажные салфетки. — Трахать тебя между бедер, конечно, приятно, но куда больше мне нравится выбивать стоны из этого маленького ротика своим членом, а не пальцами.
— Боже, замолчи.
— Всего лишь честность. Разве ты не этого просила?
— Твоя пошлятина не имеет ничего общего с честностью.
Приведя себя в порядок, сажусь прямо на многострадальный стол, с которого слетели, кажется, абсолютно все предметы. Смотрю на Тео, заинтересованно дернувшего бровью.
— Всё ещё дуешься?
— Пока ты используешь секс в качестве отвлечения — да.
— Это даже сексом не назвать, — расслабленно откидывается на спинку кресла, улыбаясь, — но, раз ты такая упрямая, я всё же скажу. Сегодня приезжали не по работе. Это…скажем так, сюрприз.
Каролина озадаченно хмурит лоб и смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых клубится непонимание, быстро сменяемое страхом. Нервным движением подзывает официанта. Просит убрать осколки и говорит какую-то глупость о том, что нужно попробовать оттереть пятна с юбки.
Какие-то две капли, почти незаметные на черной ткани, реально волнуют её в такой момент? Когда под моими ногами разверзается пропасть, когда дышать нечем и трещат рёбра от фантомной удавки? Серьезно?
— Фальконе? Что это значит? — бесцеремонно хватаю её за запястье, замечая, как девушка начинает пятиться и выдумывать дурацкие предлоги.
— Я думала, ты знаешь, — с явственной паникой. Потом её лицо вдруг проясняется. На губах играет слабая улыбка. — Боже, это какое-то недоразумение.
— Как Тео связан с Фальконе? — это единственное, что я могу спросить.
Потому что во всё остальное не верится. Это и есть обещанный сюрприз? Какой-то тупой розыгрыш?
Я с удовольствием позволю себя одурачить. Иначе не пойму, как дальше жить и во что верить.
На нас начинают пялиться. Еще раз осматриваю гостей, сама не понимая, что так отчаянно пытаюсь найти. Кого-то из знакомых?
Пара лиц есть, но это наверняка просто медийные личности. Таких же и приглашают на помпезные вечера. И нет тут никакой мафии.
Просто не может быть.
— Тео ведь простой бизнесмен, — помертвевшим голосом бросаю, — он точно не… это просто невозможно.
— Пожалуйста, успокойся, — Каролина делает вид, словно ведет меня к закускам, и приобнимает за плечи, чтобы затеряться в толпе.
Без взглядом, сверлящих спину. И уж точно без аплодисментов, за которыми следует звенящая тишина. Мощный луч прожектора направлен прямо в центр. Выходит Тео, одетый в безупречный смокинг, расшитый вдоль кроя такими же золотыми нитями, что и моё платье. Расстегнутая на три пуговицы рубашка обнажает гладкую шею. Из-под рукава выглядывают тяжёлые часы.
Природная харизма, какой-то особенный магнетизм и бешеная энергетика сразу приковывают внимание. За версту веет силой и властью.
Стоит нам споткнуться друг о друга глазами, как я замираю, словно кролик перед удавом. Не могу ни пошевелиться, ни отвести взгляд, потому что Тео смотрит так, будто между нами нет никакого расстояния. Его губы изгибаются в улыбке. Сильный голос заполняет пространство.
— Спасибо, что пришли. Давненько мы вместе не собирались.
Его слова пробиваются через толщу воды. Кажется, он говорит что-то еще про встречу и поздравления, но едва ли я способна просто стоять и слушать. Тем более после слов о дне рождения, в честь которого — вот так сюрприз — и устраивается вечеринка.
Я точно помню, что оно у него зимой. Середина января, если быть точнее. И чувствую себя такой глупой, стоит некоторым гостям преподнести свои подарки.
У меня ничего нет — только разбитое сердце.
По которому Тео смачно проходится, когда начинает идти ко мне. Каждый шаг раздается звоном в ушах. Тело будто примерзает к полу.
— Не делай глупостей, — шепчет Каролина напоследок и уходит.
Глупостей?
Я усмехаюсь. Не уверена, что вообще могу хоть что-то сделать. Точно не сейчас — среди незнакомых людей, в ситуации, из которой нет выхода. Рассудок держится лишь на мысли о том, что это когда-нибудь закончится.
Всё, кроме его хриплого голоса, воспринимается фоном. Как нечто бессмысленное. Лишнее. Сознание плывёт. Внутренности жгутом скручиваются от понимания, что происходит на самом деле.
В его руке бархатная коробочка, которую он открывает и незамедлительно достаёт кольцо из белого золота с большим изумрудным камнем причудливой формы. На его пальце блестит точно такое же.
Цепкий взгляд, наконец, различает мои эмоции: в глазах застревают жгучие слёзы, брови надламываются, скулы сводит от того, с какой силой я стискиваю челюсти, тщетно пытаясь подавить мерзкую дрожь, ползущую по коже.
Мне так безбожно холодно, что его ладонь ожогом ложится на запястье. Крепким захватом тянет к себе. Впритык к Тео, который продолжает речь и улыбается. Полностью спокоен. Собран. Судя по дергающемуся кадыку, слегка нетерпелив.
— Сегодня действительно особенный вечер, — переплетает наши пальцы, с широкой ухмылкой добавляя, — ведь я наконец-то получу свой главный подарок. Свою женщину. То, к чему я шёл все свои двадцать пять лет.
Сбоку кто-то коротко хмыкает, и Тео тут же вскидывает голову, еще более нагло усмехаясь:
— Не переживай, Лука. Твой подарок я тоже заценил. М4 в моей коллекции еще не было… — задумчиво тянет, оглядывая зал и незаметно усиливая давление на мою ладонь. Буквально вгрызаясь в неё пальцами. — Так удивительно, что пули со смещенным центром тяжести стреляют в сердце, рвут карманы, а выходят боком… прямо как женщины.
Пронзительный взгляд останавливается на мне, не верящей, что он всерьез при стольких людях говорит об оружии. И никто не удивляется. Будто так и должно быть. Некоторые даже смеются, оценив шутку.
А меня пробирает до костей, стоит холодному металлу коснуться кожи. Всё происходит как в тумане. Вот кольцо на безымянном пальце, вот горячие губы, прижимающиеся к моим в момент, когда зал взрывается аплодисментами.
И этот поцелуй, только теперь по нарастающей… сперва нежный, потом, с каждой утекающей секундой, всё более жадный. С давлением языка, обводящего кромку зубов, с рукой, придавливающей шею, чтобы пресечь попытку отвернуться.
Зажмурившись, чувствую лишь горечь и соль во рту. Слёзы стекают к губам, которые он болезненно прикусывает. Крадёт дыхание. Показывает свою утвердившуюся власть. Царапает нервы хриплым шепотом:
— Только не дури, солнце. Не заставляй меня быть жестоким. Между нами ничего не меняется… я по-прежнему тебя люблю.
Волна гнева вспыхивает во мне с такой силой, что в лёгких не остается воздуха. Такое не проглотить. Не выкинуть. Не забыть.
Меня трясет от того, с какой уверенностью Тео жонглирует словами.
«Ничего не меняется», — припечатывает.