Дочь врага. Спасение и проклятие

1.

Мозг пронзила острая, пульсирующая боль, словно в черепе взрывались одна за другой крошечные бомбы. Вкус во рту был отвратительным – металлический, затхлый, будто я глотала ржавую воду.

Последнее, что помню – вспышка яркого света и чья-то рука, закрывающая мне рот тряпкой, пропитанной… чем? Хлороформ? Эфир? Без понятия.

Пыталась сфокусировать взгляд. Все расплывалось, будто я смотрела на мир сквозь толстое, грязное стекло.

Кляп во рту давил, вызывая тошноту. Запястья жгло от веревки, стягивающей их за спиной. Ноги онемели, привязанные к грубым деревянным ножкам стула.

Я в свадебном платье. Моем свадебном платье. Когда я успела его запачкать? Кровь. На белоснежной ткани алели багровые пятна. Сколько ее? Чья она?

Наконец, зрение прояснилось.

Передо мной стоял он. Огромный, словно высеченный из камня, смутно освещенный тусклым светом.

Мужчина. Нет. Скорее, зверь.

Его тело испещрено татуировками – хищные птицы, змеи, непонятные символы, переплетающиеся в жутком узоре. В полумраке они кажутся живыми, готовыми сорваться с кожи.

Его глаза – два уголька, горящих недобрым огнем. И этот оскал. Не улыбка, а именно оскал, хищный и пугающий. Он смотрел на меня, как охотник на добычу, с голодным удовлетворением. В его взгляде не было ни капли человечности, лишь животная страсть и жестокость.

Я попыталась закричать, но из горла вырвался лишь приглушенный стон. Кляп. Мерзкая тряпка, засунутая в рот, не давала сказать. Тошнота опять подкатила к горлу, обжигая кислотой. Я судорожно сглотнула, стараясь ее унять. Нужно сказать ему… нужно предупредить…

– Ммм… гхм… мммм!

«Меня сейчас стошнит!» – безуспешно пыталась я донести сквозь ткань. В ответ никакой реакции.

Веревки врезались в кожу, причиняя адскую боль. Он затянул их слишком сильно. Зачем? За что?

Зверь наклонил голову и тихо произнес:

– Прости, принцесса, ничего личного…

Он сказал это по-русски, прекрасно зная, что тут на Сицилии я могла не понимать его язык.

Огляделась по сторонам, чтобы понять где я. Комната была убогой: железная кровать, прикрученная к полу, жесткий стул и крошечный туалет с душем, больше напоминавший отсек космического корабля. В углу, под потолком, тускло мерцала одинокая лампочка.

Окон почти не было. Просто затянутые плотным, темным брезентом проемы, за которыми угадывалась решетка. Клетка.

Я знала, кто мой похититель. Артем. Младший из трех братьев Волковых. "Темный" – так его называли за глаза, и, казалось, это прозвище ему шло.

Говорили, у него нет души. Продал ее еще при рождении. Чудовищная легенда, но, глядя на него, в нее легко было поверить. Шептали, что он убил свою мать, вырываясь на свет. И в это тоже охотно верилось.

После смерти старшего брата, он возглавил их "семью". Я здесь, в этой жалкой камере, за то, что мой клан лишил их предводителя.

Месть. Это слово висело в воздухе, тяжелое и удушающее, как запах сырости.

По какой-то причине он или его клан решили, что мстить моей семье они будут именно мне – самой младшей из Вискотти.

– Ммм… гхм… мммм! Гхм… мммм!

«Я здесь ни при чём! Это не я убила твоего брата!» – слёзы душили, от несправедливости и жалости к себе я всё же зарыдала.

Он сидел на стуле напротив, не отрывая от меня взгляда. Наслаждался видом. Упивался моим страхом. Животное!

Его взгляд был невыносимым. Он просто сидел молча и курил. И смотрел так, будто хотел надругаться не только над моим телом, но и над самой моей душой, сломать, растоптать.

В здании было невыносимо душно, жарко. Шелк платья неприятно лип к коже, пропитанный чьей-то, еще теплой кровью. Белое кружево, казавшееся таким невинным всего несколько часов назад, теперь было словно издевкой.

Снизу раздался грохот, похожий на спутавшиеся выстрелы и глухой взрыв.

Сердце бешено заколотилось, пропуская удары. Я замерла. А он поднялся, отбросив окурок в сторону.

Его движения стали резкими, торопливыми. Подошел, одним движением перерезал веревки, освобождая мои запястья и лодыжки. Онемевшие конечности покалывало.

Он схватил меня за руку, грубо дернул, заставляя подняться. Молча потащил к двери.

В голове билась одна мысль: что происходит? Прилюдная казнь? Или что-то гораздо страшнее?

У самой двери он остановился, повернулся ко мне, и в его глазах я увидела не торжество, не облегчение, а… предвкушение. Он ухмыльнулся, криво, злобно.

– Ты ведь знаешь, что будет, правда, принцесса? – прошипел он, приближаясь вплотную. – Знаешь, чем все закончится. Ты должна была догадаться.

Меня пронзил животный, первобытный страх. Не страх смерти. Страх того, что он мог сделать. Страх унижения, боли, сломанной воли. Этот страх был хуже любой смерти.

Лучше бы он сразу убил меня. Смерть казалась избавлением от той участи, которую он для меня приготовил.

2.

Он грубо вывел меня из комнаты, вцепившись в предплечье так, что я невольно вскрикнула. Комната – это громко сказано. Скорее, подобие каморки в недрах заброшенного завода.

Место, пропахшее сыростью, плесенью и запустением. Сквозь дыру в пробитой крыше сочился тусклый дневной свет, выхватывая танцующие в воздухе клубы пыли.

Окна, когда-то бывшие гордостью индустриальной эпохи, сейчас зияли черными провалами, наспех заколоченными кусками драного брезента, колыхавшегося от ветра, словно саван. Вонь стояла невыносимая – смесь машинного масла, гниющего металла и еще чего-то мерзкого, животного.

Мы шли по длинному коридору второго этажа. Под ногами хрустел битый кирпич и осколки стекла. Каждый шаг в белоснежных туфлях на шпильке казался издевкой, усиливая ощущение безысходности. В животе скручивался ледяной ком.

Когда мы вышли на площадку, я увидела их. Сотни. Сотни озлобленных лиц, в глазах которых горел нездоровый огонь. Головорезы русского клана. Мужчины, чьи руки по локоть в крови. Они стояли плотной стеной, загородив выход. Воздух был пропитан тестостероном и предвкушением зрелища.

А в центре, у подножия лестницы, стоял второй брат – Денис Волков. На его лице улыбка удовлетворения. Ни тени сочувствия, ни капли жалости.

Меня поволокли дальше, к краю площадки. Я пыталась сопротивляться, цеплялась за стены, но хватка была слишком сильной. В глазах все плыло от страха.

И вот я здесь – перед ними. Руки прикованы к цепям, подвешенным к ржавой балке. Как свинью на убой. Внизу – ликующее море лиц. Они улюлюкали, выкрикивали оскорбления, жаждали крови.

Я закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Слезы градом катились по щекам. Начала молиться. Молилась о чуде, о спасении, о чем угодно, лишь бы это закончилось. Но чуда не происходило.

Холодный металл цепи врезался в запястья, отзываясь пульсирующей болью по всему телу. Пальцы ног едва касались шершавого каменного пола, каждое движение отзывалось агонией.

Белое платье, когда-то символ любви и новой жизни, сейчас было порвано, окровавлено и покрыто грязью. Свадебная фата, спутанная и липкая от крови, закрывала обзор, но даже сквозь ее мутную пелену я видела их – сотни лиц, искаженных ненавистью и жаждой мести.

– Что будем с ней делать? – громко спросил Темный, устало закуривая, будто все это ему чертовски надоело. – Ваши предложения?

Животные в человеческом обличии. Их грязные выкрики, как удары плети, хлестали по моей гордости.

– Привяжем к тачкам и разорвем девку на куски! – рычал один, его лицо багровело от ярости.

– Пусть корчится в агонии, как корчился наш босс! – вторил ему другой, сплевывая на пол.

– Отдай ее псам! – хрипел третий, его глаза горели безумным огнем. – Собачьей суке – собачья смерть!

– Пусть медленно подыхает! Капля за каплей! – раздался чей-то хрип, пропитанный садистским наслаждением.

– Это слишком гуманно!

Каждое слово, каждый выкрик страшнее предыдущего. Они хотели напугать меня, сломить, уничтожить душу. Но я решила не сдаваться. Не позволю им увидеть мой страх.

Я – дочь своего отца, и я должна встретить свою смерть с достоинством.

– Тёмыч, реши уже! Сколько можно сиськи мять? – заорал кто-то из толпы.

– А сиськи у нее, к тому же, пиздатые! Сразу видно!

– Покажи нам, не жадничай там наверху, босс! – заорал кто-то и все засмеялись.

Сердце бешено колотилось, оглушая собственный разум. Кляп во рту не давал издать ни звука, лишь сдавленные стоны отчаяния вырывались из груди.

Я замотала головой, пытаясь донести до Темного, до этого безжалостного предводителя, всю нелепость, весь ужас происходящего. Мольба в глазах, надежда на каплю милосердия – всё тщетно. Его взгляд оставался непроницаемым, ледяным, словно высеченным из камня.

Взмах ножа. Быстрый, жестокий, неотвратимый. Ткань платья поддалась, расползаясь под острым лезвием, словно гнилая паутина.

Холод стали коснулся кожи, когда я вздрогнула непроизвольно, и острая боль пронзила кожу на животе. Царапина. Не глубокая, но жгучая.

Грудь была бы выставлена напоказ, но корсету не дали расползтись всего жалкие две веревки.

Сотня уродов, заулюлюкала, как сборище приматов, поддерживая его инициативу раздеть меня перед ними.

– Предлагаю привязать ее к столбу. Раздеть догола. И пустить по кругу! – высказался средний из Волковых.

Всегда считала его самым отмороженным из трех братьев.

– Пиздец, ты конченный! У меня вообще-то жена и ребенок! – орал кто-то

– А это не баба, это ж падаль из клана Вискотти! Не считается!

– Давайте ее лучше оставим тут висеть, пусть сдохнет от голода!

Я закрыла глаза, пытаясь удержать слезы. Мое тело дрожало от холода и усталости, но внутри меня горел маленький огонек – огонек непокорности. Я знала, что они придумают для меня что-то ужасное. Что-то, что заставит меня умолять о смерти. Но я не дам им этого удовольствия. Я буду молчать. Я буду терпеть. Я буду ждать.

Вдруг наступила тишина. Такая густая, что звенела в ушах. Я почувствовала, как на меня устремлены сотни взглядов. Я знала, что зверь решил. Я знала, что сейчас прозвучит мой приговор.

3.

– Я забираю суку себе! – громко объявил зверь с диким оскалом и провел лезвием ножа по моей ложбинке между грудей. На этот раз не оставляя следов на коже. – В качестве трофея.

Его взгляд скользил по моей фигуре, вызывая ужас, гуляющий вдоль позвоночника.

– Драгоценное, невинное создание Доминико Вискотти. Я выебу из нее всю эту невинность, сука, так, что она забудет, как дышать. Станет моей рабыней. Будет жрать с моей руки, как голодная шавка. Каждую мою прихоть будет исполнять, как будто от этого зависит ее сраная жизнь. А она и будет зависеть, блядь! Я буду наслаждаться ее мучениями, блядь, каждым миллиметром этого тела. А когда наиграюсь… Когда эта кукла сломается окончательно и мне надоест… Тогда мы ее выбросим на помойку. Возражения есть?

Он развернулся к остальным. У каждого из них глаза горели злобой и восхищением жестокостью главаря. Мне стало дурно.

Никто, конечно же, не возражал. Ублюдку еще и зааплодировали.

Зверь вернулся ко мне и рванул за цепи, что сковывали мои руки. Они заскрежетали и, словно змеи, медленно поползли вниз, ослабляя хватку.

Я наконец смогла пошевелить руками, затем полностью их опустить. Пальцев не чувствовала – возможно, кости не были сломаны, но кровообращение нарушено, а мышцы ныли, когда к ним снова начала поступать кровь.

От движения последние нити корсета лопнули, и он медленно развалился, как опадающие лепестки цветка.

Зверь вовремя схватил его и удержал на месте, не давая мне обнажиться перед толпой головорезов.

Я так удивилась его поступку, что невольно вздрогнула. Подумала, что он может начать лапать меня при всех или даже хуже. Но он всего лишь схватил меня за связанные руки и толкнул вперед, направляя обратно в мою «темницу».

Втолкнул меня в комнату, и я, запутавшись в полах платья, упала ничком на постель. Пружины подо мной противно заскрипели. Все? Это конец. Сейчас он меня изнасилует.

Повернулась на спину, готовая сражаться и защищаться до последнего.

Зверь окинул меня злым, насмешливым взглядом, хмыкнул и снова сел на стул, закурив.

В комнату ворвался его брат. Без стука и формальностей, что явно раздражало Темного. Он ничего не сказал. Лишь сжал челюсть, на шее выступили вены.

– Ты еще не начал или так быстро закончил с ней? – цыкнул он, вертя ключи от тачки на указательном пальце.

– То есть ты вломился сюда, допуская, что я в этот момент ее ебу? – холодно проговорил зверь.

– Ну а чо? – Волков-старший шмыгнул носом и задумчиво потер его. Его ноздри были белыми от порошка, и это не было секретом для окружающих. Все знали, что он торчок. Возможно, именно поэтому власть перешла к младшему сыну, а не к нему. – Всегда ж вместе были, все дела…

– Ты что хотел Дэн? – спросил младший, устало потерев лоб. – Присоединиться?

– А ты поделишься? Все-таки, это я ее привез.

– Ты, долбоеб, конечно, привез, – Темный выбросил сигарету на пол и взглянул на брата, как на кусок грязи из-под ногтей. – Но спрашивается: нахуя? Ты у меня спросил? Я тебе при всех пизды не дал, чтоб ты последние капли уважения не потерял. Ты мог просто завалить ублюдка Вискотти и были бы квиты. Но за ней… – он показал на меня, а я внутренне сжалась. Сальный взгляд старшего Волкова бегал по мне с опасным вожделением. – За ней они отправят своих лучших людей, уж поверь. Особенно, сука ее сестра Катарина – непременно отправит своего любимого цепного пса. Того, что надавал вам пизды в подворотне. Слышал, кто он такой?

– Ну, чо, мы ж это… отобьемся. Ты ж не зассал?

– А ты?

– Тебе ж предлагали грохнуть ее, давай сделаем это, и не за кем будет приходить.

– И тогда они пришлют всех! Зная, что можно уже не осторожничать.

Зверь потер лоб, устало вздохнул.

Так вот почему он не дал меня убить. Просто из соображений своей же безопасности. Просто потому, что моим телом можно не просто воспользоваться, как подстилкой, но и прикрыться, как щитом.

– Нас больше, – упирался старший. Под кайфом, видимо, вообще страха и опасности не чувствовал.

Бойтесь, твари, если мой отец и сестра отправят за мной того самого человека, о котором я думаю – вам всем жопа. А я скоро поеду домой.

Зверь поднялся, снова закурил и сказал:

– Готовьтесь. Они скоро придут за ней. Сначала перетереть, – он окинул брата строгим взглядом и добавил: – И дай мне свою рубашку.

– Нахера?

Ден был заметно меньше и уже в плечах. Мощные лапы зверя могли разорвать рукава его рубашки.

– Мою всю забрызгало кровью, когда посадил на перо того чмыря, что тебя преследовал.

Я, словно пригвожденная, наблюдала за разворачивающейся передо мной сценой.

Два брата. Казалось, одной крови, но между ними зияла пропасть.

Младший, широкоплечий, с хищным блеском в глазах, словно приготовившийся к прыжку зверь, возвышался над старшим. В его голосе сквозила сталь, когда он приказал во второй раз:

– Сними. Рубашку.

4.

Я не знаю, сколько прошло, может, часы, может, дни. Время здесь, в этой затхлой дыре, потеряло всякий смысл.

Лежала на грязном матрасе, чувствуя, как каждая пружина впивается в тело. Кляп во рту давно перестал быть просто неудобством. Он – часть меня, продолжение боли, тупой и ноющей. Рот онемел, челюсти сводило судорогой, но я не могла ни кричать, ни просить о помощи.

На мне были остатки свадебного платья – жалкое зрелище из разорванного кружева и грязного шелка. Корсет безжалостно разрезан. Мужская рубашка, грубая и пропахшая потом Волкова-старшего, кое-как прикрывала наготу.

Я то ли спала, то ли забывалась в полубреду. Обрывки мыслей мелькали перед глазами и затухали.

Чаще всего я думала о Давиде, моем женихе. Вспоминала его лицо, полное любви и надежды, помню его руки, державшие мои, его улыбку, смех. Где он сейчас? Думает ли он обо мне? Ищет ли?

А те, кто ехал с нами в машине? Моя подруга? Она ведь так радовалась за меня. Жива ли она? Неужели они причинили ей вред?

И мой отец? Он никогда не простит себе, что позволил этому случиться. Он – сильный человек, влиятельный. Он не оставит меня здесь. Он пришлет за мной людей, должен прислать. Но сколько еще я смогу продержаться? Сколько еще вынесу эту боль, этот страх, эту безысходность?

В голове гулкая пустота, прерываемая вспышками воспоминаний. Я смеюсь, зарываюсь лицом в букет белых роз – символ невинности, поправляю тугой корсет, который выгодно подчеркивает мою грудь. Я предвкушаю реакцию Давида, надеясь, что она станет дополнительным стимулом для того, что произойдет этой ночью…

А потом – резкий тормоз, крики, тряпка на моем лице, пропитанная чем-то невыносимо вонючим, и темнота… И вот я здесь.

Но я не сломаюсь! Я не буду тупо ждать. Я должна не просто верить, что за мной придут. Я должна бороться и показать, что меня нельзя сломать.

Я бесконечно долго сражалась с узлом, которым зверь привязал меня к металлической спинке кровати. Веревка врезалась в запястья, вызывая тупую пульсирующую боль, но я не сдавалась.

Терпение стало моим союзником. Миллиметр за миллиметром, нить за нитью, я ослабляла хватку проклятой веревки.

Пальцы онемели, кожа горела, но я не сдавалась. Петля была слишком тугой, казалось, её невозможно развязать. Но вот, когда надежда почти угасла, нить поддалась моим усилиям. Ещё немного, и руки обрели долгожданную свободу.

Рывком я высвободила запястья из остатков пут. Они горели огнем, но я не обращала внимания. Главное – я больше не прикована к этой проклятой кровати.

Осторожно, стараясь не издать ни звука, потянула за кляп. Боль пронзила рот и губы. Я стиснула зубы, сдержала стон.

Тихонько, стараясь не потревожить скрипучие пружины, я поднялась с кровати. В комнате было темно, свет едва просачивался сквозь плотный брезент.

Там, на стуле, прислонившись спиной к стене, сидел зверь. Огромный, массивный, гора мышц и татуировок, застывшая в полумраке.

Его руки, скрещенные на груди, выглядели слишком массивными. Даже во сне он выглядел опасным, словно пес из ада, охраняющий свою добычу. От страха перехватывало дыхание, но сквозь него пробивалось отчаянное желание выжить.

Я осторожно принялась вытаскивать из корсета китовые кости. Острые, тонкие, они могли стать моим единственным шансом. Собрав их в кучу, я внимательно осмотрела импровизированное оружие.

Хватит ли мне силы, чтобы нанести удар? Смогу ли я подкрасться достаточно тихо, чтобы он не проснулся?

Мысль об убийстве заставила меня содрогнуться. Я никогда раньше не держала в руках оружие, не то что убивала человека. Но он похитил меня, лишил свободы, держал в заточении. У меня не было другого выбора. Это был он или я.

Медленно, стараясь не издать ни звука, я начала двигаться к нему, контролируя каждый шаг. Я чувствовала, как пот струится по спине. Дыхание сперло, казалось, что он вот-вот услышит, как бьется мое сердце.

Оставалось совсем немного. Его лицо было скрыто в тени, но я чувствовала его силу, его опасность, даже во сне.

Я подняла руку с зажатыми в ней китовыми костями, готовясь нанести удар.

Три, два, один и…

Внезапно его пальцы, словно стальные тиски, сомкнулись на моем запястье. Вскрик ужаса вырвался из моей груди.

Его хватка была невыносимо болезненной. Он выпрямился и его лицо, до этого скрытое в полумраке, медленно проступило в свете луны. Опасное, жестокое лицо, от одного взгляда на которое кровь стыла в жилах.

Он медленно, с пугающим спокойствием указал на точку на своей шее, чуть ниже уха.

– Бей сюда, – прошептал он, – так сможешь пробить сонную артерию.

Затем отпустил мою руку и, склонив голову, обнажил шею, предоставляя мне шанс.

Я замерла в нерешительности. Ярость боролась со страхом, желание отомстить – с неспособностью совершить убийство.

Хотела ударить, хотела, чтобы он почувствовал ту же боль, что и я, но… не смогла. Рука дрожала, отказываясь подчиняться.

Внезапно, стремительным движением, он подхватил меня за талию и усадил к себе на колени лицом к лицу.

5.

Его руки – стальной плен. Он держал меня не давая возможности шевельнуться.

Я чувствовала лишь животный ужас, пропитавший каждую клеточку тела. Он прижал меня к себе, так крепко, что казалось, ребра сейчас треснут.

Но настоящая боль пришла потом. Его пальцы впивались в мое лицо, стискивая скулы, словно тиски. И затем его губы накрыли мои, жестко, требовательно, насильно.

Не поцелуй даже, а грубый, требовательный захват.

Боль пронзила рот, зубы стукнули друг о друга. Из-за кляпа болело все: губы, рот. Его вторжение только усиливало эту боль.

Я попыталась отстраниться, но он крепко держал меня, не давая ни малейшего шанса на побег. Это не было похоже на страсть, скорее на наказание.

Начала колотить его по плечам, пытаясь хоть как-то остановить этот болезненный натиск. Кулаки стучали по его груди, плечам, но он, казалось, не чувствовал ничего.

В отчаянии я укусила его за губу. Резкая боль, надеялась я, заставит его опомниться. Но зверь лишь усилил хватку.

Его губы с привкусом табака и язык стали еще более требовательными, словно стремясь выжать из меня всю душу.

Я снова укусила, на этот раз сильнее, до металлического привкуса крови во рту. Но даже это, казалось, его лишь раззадорило.

Он тихо рассмеялся, и этот смех был самым страшным, что я когда-либо слышала.

– Сопротивляйся, да-а, сильнее, – рычал он с глухим смехом. – Меня это пиздец как заводит!

Его упругий и жесткий язык лизнул мои губы и попытался опять протиснуться в мой рот, а пальцы крепко держали за скулы так, что теперь я не могла сжать зубы или укусить его снова.

Отчаянный стон вырвался из груди. Я потеряла надежду на сопротивление. Внезапно мелькнула мысль: если я уступлю, он потеряет бдительность. Тогда я смогу нанести удар – укусить, ударить, испортить его и без того устрашающую физиономию.

Я чуть ослабила сопротивление и… все!

Его руки обхватили меня, грубо, властно, словно он не просил, а требовал. Губы целовали жестко, без нежности, требуя ответа. Он был диким, напористым, голодным.

Сначала я сопротивлялась, упиралась руками в его грудь, пыталась оттолкнуть. Но он не отступал, лишь усиливал хватку, углублял поцелуй. Его язык проник в мой рот, вторгаясь, исследуя, и вопреки моей воле, внутри меня что-то дрогнуло.

В голове мелькали обрывки мыслей: "Нельзя! Он же враг! Что я делаю?" Но тело словно не слушалось разума, зажило своей жизнью. Ярость, ненависть, презрение – все отступило на второй план, уступая место странному, незнакомому теплу.

Поцелуй становился глубже, требовательнее, жарче и… сексуальней. Я чувствовала, как таю, как все мои силы покидают меня. Его руки скользнули с моего лица на талию, притягивая ближе, лишая последнего пространства между нами.

И вдруг, я поймала себя на том, что отвечаю. Мать твою, отвечаю!

Мои пальцы гуляли по его затылку, я сама льнула к нему. Забылись грубость и страх, забылись планы, забылась я сама. Остался только он, его губы, его руки, его запах.

Волна жара прокатилась по всему телу. Дыхание сбилось, сердце бешено заколотилось…

Внезапно дверь распахнулась с грохотом, в комнату ворвался один из солдат Темного.

Я резко отпрянула, словно меня ударило током, обрывая этот… этот постыдный поцелуй. Мои щеки горели, а в голове гудело. Появление этого человека отрезвило меня. Мысли мгновенно прояснились, а с ними пришла куча вопросов. Самый главный из которых: как такое вообще могло произойти?

Солдат, казалось, наслаждался нашей неловкой ситуацией.

– Босс, там… люди Висконти. Требуют переговоров, – произнес он с ухмылкой, скользнув взглядом по зверю и по мне, все еще сидящей у него на коленях.

Его тон был пропитан неприкрытым ехидством.

Лицо моего врага исказилось в злобной гримасе. Он грубо сбросил меня с колен, так, что я упала на пол. Как какую-то дешевку или шлюху…

Черт возьми, я – дочь Доминико Вискотти! Что он себе позволяет? Я быстро оправилась от падения и сгруппировалась, поправляя вонючую рубашку на груди.

– Быстро они, – процедил он сквозь зубы и, не удостоив меня даже взглядом, направился за своим человеком, оставив меня в полном оцепенении.

Его силуэт, четкий и властный, на мгновение застыл в дверном проеме, а затем… удар.

Звук был такой силы, что эхом разнесся по коридору, заставив меня вздрогнуть. Солдат взвыл от боли, схватившись за лицо.

Я видела, как кровь потекла между его пальцами. Он стоял, опустив голову, словно провинившийся щенок. Страх парализовал меня, не давая даже пикнуть.

Голос Темного, рычащий, как у зверя:

– Ещё раз, слышишь, ещё раз твоя ебаная рожа без стука в мою дверь сунется – я твою грязную утробу наизнанку выверну! И скормлю тебе твои же блядские кишки! Ты усек, ублюдок?

Каждое слово было произнесено с такой яростью, что казалось, воздух вокруг него наэлектризовался.

Затем, как ни в чем ни бывало, он двинулся дальше, его шаги отдавались гулким эхом в пустом коридоре.

6.

Когда звук тяжелых шагов затих в коридоре, а замок не щелкнул, как обычно, я замерла. Не дышала. Не может быть, чтобы он не запер дверь! Неужели сделал это намеренно, зная, что я все равно никуда не денусь.

Да, бежать было бы глупо, как и убивать его! Сейчас внизу куча людей Темного. Я была под действием помутнения или какой-то слепой жажды возмездия. Хотела просто сделать ему больно, а то, что дальше не смогу выйти из здания живой – об этом уже не думала…

Теперь, когда адреналин схлынул, меня начала бить мелкая дрожь. Я чуть не убила человека.

Да и разве он человек? Зверь.

Но там, внизу, возможно, сейчас моя семья. Если я попытаюсь сбежать, они смогут меня защитить!

Медленно, боясь спугнуть удачу, подошла к двери. Дернула за ручку. Поддалась. Неужели?

Коридор встретил меня полумраком и затхлым воздухом. Я аккуратно прошла по уже знакомому длинному проходу, который в прошлый раз считала своим последним путем. Я спряталась за колонной, стараясь остаться незамеченной.

В полумраке заброшенного склада, пропахшего сыростью и крысиным дерьмом, пятеро членов семьи из моего клана выстроились полукругом. В центре, словно древний дуб, возвышался консильери Микеле, статный старик с пронзительным взглядом и сединой, тронувшей виски.

Он был мне как второй отец, и я помню, как еще ребенком сидела у него на коленях. Очень умный человек, отец не зря отправил его на переговоры. Папа не подумал лишь о том, с кем именно он отправил вести этот разговор: с наркоманом и жестоким извергом, чей язык – это язык насилия и крови.

Напротив наших людей – помятые и злые, стояли два брата из русской мафии

Младший Волков с каменным лицом и цепким взглядом. А средний Дэн, дерганый и нервный, постоянно поправляющий воротник рубашки. Новую где-то взял, успел приодеться, модник хренов!

Остальные из клана Темного просто наблюдали со стороны. Все начеку.

Люди моего отца оказались в меньшинстве. Но никто не посмеет их тронуть, потому что они пришли на переговоры. Если я покажусь, то подвергну их опасности.

– Вы не охуели, Волковы? – ревел Микеле, его голос дрожал от ярости и бессилия. – Держите младшую дочь Вискотти в заложниках на какой-то помойке, ни в чем не повинного ребенка, дерзко похитили ее по пути в церковь, да еще и условия ставите?

– Микеле, только будь осторожен с ними, пожалуйста… – прошептала я, мой голос утонул в общем шуме.

– Ну что ты так заводишься, старый хрен, – протянул Дэн, растягивая слова. – Девка-то ваша цела. Пока что. И то благодаря тому, что сиськи пиздатые и нам с братцем пришлись по вкусу.

Один из Вискотти вздрогнул, я его узнала. Это был молодой парень, мы пересекались несколько раз. Кажется, он из наемников моего жениха Давида. Мне всегда казалось, что я ему нравлюсь. Ох, малыш, только не наделай глупостей!

– Марселло вашего по пути проебали что-ли? Или он зассал прийти лично в глаза нам посмотреть? – строго, но холодно отчеканил младший брат, сплюнув брезгливо на пыльный пол. – Он, блядь, нам брата как крыса завалил, а теперь какую-то шваль присылает, типа, сестру забирать?

– Что вы хотите? – устало выдохнул Микеле. – Земли, казино, деньги? Сколько?

– Ахуеть, итальянцы, приползли выкупать соплю! – Дэн скрипуче сплюнул на грязный бетон, повторяя за братом. Но у того это выглядело дерзко, а у Дэна – смешно. – А чо ваш выблядок, не пришел? Небось, за шлюшной юбкой Катарины спрятался?

Микеле поднял руку, успокаивая негодование своих людей.

– Мы здесь, чтобы договориться. Мы готовы заплатить за жизнь Лауры. Сколько вы хотите?

Дэн оскалился.

– Старый Доминико совсем ебнулся, думает, мы русские раз родом из Устья, то лохи продажные? Вам напомнить, кто на самом деле лох? И как его щенок Марсело, падла, скулил, когда мы его в подворотне прижали?

– У всего есть цена. Сколько вы хотите? Это простой вопрос.

– Сколько? Да мне ваши бабки в жопу не вперлись! Мне крови надо, понял? Крови за брата!

– Дэн, заткнись уже, – процедил Тема, не отрывая взгляда от Микеле. – Передайте этому пидору Марселло, что мы его ждём, сука, лично. Иначе, блядь, его сестрёнке такие "переговоры" устроим. Поняли, мрази? Валите нахуй, пока целы. И Марселло своего на этот раз притащите, блядь.

– Тема, ты чо их просто так отпустишь! Эти макаронники думают, что откупятся? После того, что их сучонок вытворил?

Дэн задергался, как натянутая струна.

– Нахуй мне ваш сучонок не всрался, каждая блядь на сицилии знает о его свингерских вечеринках и оргиях и кого он только в жопу не ебал… Как у такого выблядка вообще рука поднялась на нашего брата? Зато я теперь знаю что у меня подымется на его сисястую сестренку!

Один из Вискотти, тот самый молодой и горячий, не выдержал. С криком "За Лауру ты еще ответишь!" он достал откуда-то пушку и направив в голову среднего Волкова, выстрелил. Но Темный вовремя отреагировал и оттолкнул брата. Пуля прошла по касательной, лишь задев щеку Дэна.

Дэн взвизгнул, упав на пол, хватаясь за лицо.

Я в панике прижала руку ко рту, чтобы не выдать себя. Меня охватила дрожь.

7.

Взгляд Темного липкий, предвещающий не просто боль, а нечто большее – тотальное уничтожение моей сущности.

Мне стало так страшно, что я застыла и не могла пошевелиться. Сердце забилось до боли в висках.

Он взял со старого, обшарпанного стола моток серебристого скотча. Этот простой, бытовой предмет в его руках казался орудием пытки, символом полного бесправия.

Медленно он поднимался по ступенькам лестницы ко мне. А я попятилась назад.

Его люди, пребывавшие в оцепенении после учиненной им бойни, не смели ни двинуться, ни пикнуть. Он не обращал на них внимания, его взгляд был прикован только ко мне.

Весь в крови моих друзей, убитых им с такой хладнокровной жестокостью, он двигался как машина смерти, подпитываемая демонами. В его глазах плясал неадекватный, маниакальный блеск.

Поднявшись, он приказал:

– Руки вперед.

Его голос, обычно хриплый и тихий, сейчас звучал резко и властно.

Я подчинилась.

Холодный липкий скотч обвился вокруг моих запястий. Он с силой перематывал его снова и снова, лишая меня последней надежды на освобождение. Теперь, в отличие от веревки, скотч было не разорвать.

Он откусил кусок, прилепил мне на рот, а затем резко дернул на себя, словно я была марионеткой, и потащил меня в комнату, которая давно уже превратилась в темницу.

Слезы текли ручьем. В памяти всплывали сцены жестокой расправы над моими людьми. Перед глазами стояла картина, где я впервые в жизни видела смерть.

Не оставалось никаких сомнений в том, что меня ждет та же участь. А, возможно, даже хуже.

Дверь с грохотом захлопнулась, и щелчок замка заставил меня вздрогнуть. Тревога свернулась в животе и начала стремительно расползаться по всему телу.

Он развернул меня к себе лицом. В глазах, обычно скрытых под маской холодного спокойствия, сейчас плескалось что-то безумное, даже неадекватное.

Хищный взгляд скользнул по моему лицу, затем опустился ниже. Резким движением он распахнул на мне рубашку, обнажая грудь. В горле застрял крик.

Слезы, неконтролируемо катившиеся по щекам, казалось, не вызывали в нем вообще никакой реакции.

От него исходила волна жара, смешанного с животным инстинктом. В нем как никогда чувствовалась звериная сущность, дикая и голодная. И кровь… тонкий запах крови заполнил воздух.

Он набросился на меня, грубо сминая руками мою грудь. Дико, требовательно, без всякой нежности.

Я пыталась брыкаться, оттолкнуть его, мычала что-то через скотч, но он держал крепко, и мое сопротивление его только сильнее раззадорило. Я чувствовала себя пойманной жертвой, обреченной не просто на гибель, а на что-то еще более ужасное.

Что он со мной сделает? Неужели возьмет силой?

Этот вопрос пульсировал в голове и, честно говоря, я уже знала ответ. Просто не могла поверить.

Ему было плевать на мои слезы, на мой страх. Он был одержим какой-то темной силой. Мне было чертовски страшно!

Он развернул меня и одним рывком уложил животом на холодную грязную поверхность стола. Воздух выбило из легких, и я судорожно попыталась вдохнуть, но страх сковал горло.

Зашуршал скотч.

– Мхм-ммм! – стонала я, понимая, что он собирается лишить меня движений.

– Тихо! – рыкнул он.

Широкая полоса липкой ленты снова обхватила мои запястья, прижимая их к столешнице.

Я дернулась, попыталась вырваться, но он прижал меня еще сильнее, а скотч затягивался все туже, оставляя красные полосы на коже. Вторая полоса, затем третья…

Черт, надо было бежать! Бежать ценой жизни! Как угодно бежать. Но только не это!

Следующий звук – это скотч, обматывающий мои лодыжки, прикрепляя их к толстым ножкам стола. Я дергала ногами, пытаясь освободиться, но тщетно. Лента врезалась в кожу, а он, как каменная глыба, возвышался надо мной.

Ругаясь и рассыпаясь в проклятиях, он зашуршал моими юбками, задирая их вверх. Я стонала, умоляя его остановиться, плакала, не в силах сдержать этот поток отчаяния и страха.

Мое тело била дрожь, каждый мускул напряжен, готовый к борьбе, но скотч держал меня мертвой хваткой. Я была в ловушке. Беспомощна. И безумно, невыносимо напугана.

– Ты, сука, видать решила, что ты – особенная? – с язвительной ухмылкой сказал он, проводя мозолистой рукой по моей обнаженной спине. Затем он схватил мои трусики за резинки и с треском разорвал их, а потом сжал меня за ягодицы и с силой ударил по ним. Снова и снова и снова…

Черт, это было больно! Невыносимо! Кожа горела огнем. Я слышала, как за спиной шуршит одежда, лязгает бляшка ремня.

– Блядская задница! Даже не знаю на что у меня колом стоит: на твои сиськи или на твою элитную жопу!

Зверь говорил в каждом слове сквозила безжалостность, ледяная отстраненность палача, уверенного в своей власти.

Он медленно раздевался, словно растягивая мое ожидание, наслаждаясь моей беспомощностью.

8.

Свет луны пробивался сквозь узкие щели в брезенте, высвечивая пыльные углы комнаты.

Холодный пот липкой пленкой покрывал кожу. Скотч врезался в запястья ноги онемели, больно примотанные к ножкам стола. Казалось, я не чувствовала собственного тела ниже пояса.

Жаль, что все, что было выше: голова, сердце, легкие – все это пульсировало болью, ныло и горело от унижения и отвращения. Слезы текли по щекам, оставляя мокрые дорожки на грязной коже.

Его голос, грубый и хрипящий, все еще стоял в ушах, въедаясь в память. То, что он сделал со мной – теперь это клеймо на всю жизнь.

Как я теперь вернусь домой? Если, конечно, вернусь…

Мой папа, сестра, брат, как они посмотрят на меня, оскверненную врагом?

А Давид? Мой Давид… Смогу ли я когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза? Обнять его, не чувствуя себя грязной, сломленной? Сможет ли он понять? Или этот кошмар навсегда разрушит все, что между нами было?

Опороченная… Сломанная… Эти слова звенели в голове, словно на репите.

Даже если я выберусь отсюда, смогу ли я снова стать прежней? Смогу ли забыть этот ужас, эту боль, это унижение?

Я потеряла счет времени в этой проклятой темнице. Сознание ускользало, уступая место беспамятству от бессилия.

Меня не отпускало одно – естественная физическая потребность. Я так хотела писать, что была готова сдаться и сделать это прямо здесь, стоя, привязанная к столу, на юбку свадебного платья за десять тысяч евро.

Кому вообще важно, сколько стоит платье, сколько гостей приглашено на свадьбу и сколько ярусов на торте? Сейчас вся эта суета, на которую я потратила столько времени, кажется пустой и бессмысленной.

И вдруг, лязг замка заставил меня вздрогнуть.

Я поклялась себе, что не пророню ни слезинки. Никакой слабости, никакой мольбы. Если это зверь, он не должен увидеть меня сломленной. Даже если последние крохи гордости приходилось вырывать из себя с кровью, я буду держать лицо.

Но в комнату вошел не он. Это был совсем юный парень, примерно моих лет. В его руке блеснул нож, и страх ледяной волной окатил меня.

И этот тоже пришел меня изнасиловать?

Но парень не двинулся ко мне с похотливой ухмылкой. Вместо этого он начал аккуратно разрезать скотч, освобождая мои онемевшие руки и ноги.

И я не была уверена, что рада этому. За подобную дерзость их главарь убьет нас обоих, не моргнув и глазом.

Парень поднял на меня глаза. В них не было вожделения, пошлости. Только жалость.

– Я Митя, – он показал на себя, видимо считая, что я не говорю по-русски, но если он будет говорить четче, то пойму. – Босс приказал освободить тебя, накормить и дать переодеться, – отчеканил он, избегая взгляда. – Вот… – Он протянул мне сложенные штаны и футболку. – Это мое, я худой, может, подойдет. Они чистые. Гуд!

Он освободил мои ноги и руки. Вместо того чтобы встать, я упала в его объятия. Он едва успел меня подхватить, охнул от неожиданности.

Ноги онемели, я не могла пошевелиться. Нужно было ждать, пока к ним вернется чувствительность. Но мне было невтерпеж.

– Мхмхмм! – промычала я и вдруг поняла, что руки больше не связаны. Я сорвала скотч с губ, тихо вскрикнув от боли. – Твою мать!

– О, так ты говоришь по-русски! – обрадовался Митя, не без труда пытаясь удержать меня в вертикальном положении.

– Пожалуйста, доведи меня до угла где унитаз, клянусь, я сейчас описаюсь! – голос с непривычки прозвучал какой-то ломаный, хриплый. Я не говорила несколько часов. Или сутки? Или больше? Сколько времени уже прошло – я не знала…

Парень, охваченный страхом, с трудом дотащил меня до угла комнаты. Там стоял старый, пожелтевший унитаз, возможно, даже неработающий. Но мне было все равно. Я быстро подняла подол перепачканных юбок и села на холодный грязный ободок.

Мои ноги больше не могли держать меня на весу. Бессмысленно было бояться микробов после того, как в меня проник грязный член зверя. В моей этой ситуации стоит опасаться не инфекций, а гораздо более серьезных вещей.

Почувствовав огромное облегчение, я заплакала. Бедный парень смущенно отвернулся. Можно было подумать, что он не слышал моего громкого журчания. Я забыла про всякий стыд, обо всем забыла… сидела и ревела от жалости к себе.

Митя осторожно оставил свои вещи на грязном пыльном матрасе и попятился к двери.

– Ну, я пойду, принесу тебе что-нибудь поесть. Или босс принесет, когда вернется.

Хм, так его здесь нет?

Мысли хаотично закружились вокруг идеи побега. Если надеть удобную одежду Мити, можно стать менее заметной в темноте и свободно двигаться.

Но как выбраться из комнаты? А потом – из самого здания, которое наверняка кишело прихвостнями Волкова?

Можно сделать первую вылазку-разведку, а позже…

Замок снова лязгнул, запирая меня на два оборота и еще и на засов. Сердце оборвалось. Вот и совершила побег!

Я осторожно встала на ноги, ступни еще больно кололо, но я могла уже держать равновесие. Сняла платье, осталась полностью голой, но в туфлях со сломанным каблуком и стертыми носами. Они выглядели так, будто я совершила в них вылазку в горы. На неделю. И шла без остановки.

9.

Когда щелкнул замок, это был не просто щелчок – это был приговор. Железная дверь с лязгом захлопнулась, и этот лязг эхом прокатился по душной комнате. Ключ повернулся в замке. Дважды. Он запер меня здесь. С ним.

Я не видела его лица. Только тень. Высокая, мрачная, нависшая надо мной. Дэн. Я знала это. Чувствовала кожей. Воздух сперло, стало нечем дышать.

– Скучаешь тут? – его голос был низким, хриплым, пропитанным ненавистью. – Вижу, тут у тебя не курорт. Братец постарался.

Я замерла. Просто замерла, как зверь в капкане. Его шаги, тяжелые, уверенные, приближающиеся. Клянусь, я слышала, как скрипит каждый камень под его ботинком. Этот звук… Он врезался в мозг, парализуя волю.

Что я могла сказать? Плакать и просить о пощаде? Нет уж, не доставлю ему такого удовольствия.

– Ты, наверное, думаешь, сейчас буду ныть, как мне Артур дорог был? – он усмехнулся, и я почувствовала, как его взгляд прожигает меня насквозь. – Хер там плавал. Артур был тупой баран, честно говоря. Вечно тер про “равновесие, баланс и мирное взаимовыгодное сотрудничество” – хуета полная! Но… он был мой брат. И ты его убила. Ты и твоя семейка макаронников. Или думаешь, я поверю в эту хрень про самооборону?

Я продолжала молчать, вжавшись в стену.

– Знаешь, в чем прикол, да? – он сделал шаг вперед, и я отползла, упершись спиной в холодный подголовник. – Артем, конечно, у нас конченый ублюдок, но… Он хоть как-то тебя развлекал, да? Переодел вон, гляжу. – Он оглядел меня медленным, скользким и противным взглядом и едко ухмыльнулся. – А я… Я не такой. Я буду тебя не просто ебать. Я буду тебя ломать. Медленно. По кусочкам. Понимаешь?

Он присел на корточки, оказавшись лицом к лицу со мной. Пластырь на щеке закрывал его рану. И от этого он выглядел как персонаж из фильма ужасов. В его глазах не было ничего, кроме ледяной злобы и безумия.

– Начнем с того, что ты больше никогда не увидишь солнце. Слышишь? Никогда. Это блядское кукольное личико мы испортим так, что мать родная не узнает… а нет, погоди… она же умерла! Какая “жалость” в мире на одного макаронника стало меньше.

Я разозлилась из-за его слов о моей матери. Сжала кулаки, обдумывая, как поступить. Смотрела на него, как кобра перед броском, и думала, думала...

– А потом… Потом, после того как я тебя выебу во все щели, я начну ломать твои пальцы. Знаешь, у меня фетиш. Я коллекционирую пальцы проституток, которых ебу. Аккуратненько так, складываю в ряд… – он взял мою руку и сжал ее так сильно, что я едва сдержала крик. – Интересно, как долго ты продержишься, прежде чем начнешь молить о смерти?

Он выпустил мою руку. Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. В голове билась только одна мысль: "Это конец".

Сглотнула. Слезы сами собой покатились по щекам.

– Не реви, сучка. Слезами горю не поможешь. Тебе сейчас другое нужно. Расслабиться. Получить удовольствие. Я ж вижу, ты вся дрожишь от нетерпения.

Он коснулся моего лица. Грубо, с нажимом.

– Ты у меня теперь никуда не денешься. Поняла? Ты – моя. И я с тобой сделаю все, что захочу. А поверь мне, я захочу много чего. Очень много.

Молчала. Парализована страхом. Что он сделает? Что со мной будет?

– Ну что, поиграем? – прошептал он, и я почувствовала его руку у себя на шее. Сильная хватка. – Или ты предпочитаешь, чтобы я был нежным? Хотя, нахуй нежность. Ты ее не заслуживаешь.

Дэн схватил меня за волосы и потащил по постели вниз. Я сопротивлялась, била его руками, пыталась укусить, но все было бесполезно. Он повалил меня на грязный матрас. В нос ударил запах затхлости и плесени. Он развернул меня и навис надо мной.

Я попыталась отползти назад, но он двигался слишком быстро.

Бросился на меня, как дикарь. Я вскрикнула, пытаясь увернуться, но его руки схватили меня за ноги, повалив на пол. Удар пришелся по затылку, в глазах потемнело.

– Думаешь, убежать, сука? – прорычал он, наваливаясь сверху. Его тяжелое тело придавило меня к грязному полу. Я пыталась вырваться, но он был сильнее.

Инстинкт самосохранения взял верх. Я нашарила рукой туфлю, каким-то чудом уцелевшую на ноге. Сдернула ее и, собрав все силы, ударила Дэна каблуком. Прямо в его раненую щеку.

Раздался хриплый вопль. Завоняло гноем и кровью. Дэн взвыл от боли, отпрянув от меня. Я воспользовалась моментом, оттолкнула его и бросилась к окну.

Рывком сорвала пыльный брезент. Облако пыли взметнулось в воздух, заставив меня закашляться. И я увидела их. Решетки. Толстые железные прутья, надежно зафиксированные в стене. Черт!

Ужас сковал меня. Я повернулась. Дэн уже поднимался с пола, шатаясь, но полный ярости. Кровь стекала по его лицу, смешиваясь со слюной. Его глаза горели ненавистью.

Он снова бросился на меня. Я попыталась увернуться, но он схватил меня за волосы, дернул так сильно, что я вскрикнула от боли. Он с силой швырнул меня на пол.

– Я тебя убью, тварь! – орал он, стоя надо мной. Его лицо было искажено злобой. Он замахнулся, готовясь ударить.

Я закрыла глаза, готовясь к удару. Но он не пришел. Вместо этого раздались выстрелы и оглушительный грохот. Дверь с силой выбили, и она, сорвавшись с петель, рухнула на пол, подняв новое облако пыли…

10.

Взгляд зверя, обычно холодный и расчетливый, теперь прожигал Дэна. За ним следовали двое его верных псов, а рядом с ними – перепуганный Митя с крафтовым пакетом, вероятно, с едой для меня.

– Какого хуя ты тут делаешь?! – рявкнул Артем, осматривая перевернутую комнату.

Он увидел окровавленную рожу Дэна и меня, вжавшуюся в угол.

Дэн попытался что-то промычать, но Артем заткнул его жестом.

– Ты, блядь, охуел совсем? – прошипел он, переводя взгляд на меня.

Я отвела глаза в сторону.

Лучше бы они разобрались между собой, не втягивая меня. В детстве не поделили солдатиков, а теперь переключились на женщин. Уроды!

Артем решительно приблизился к брату и схватил его за подбородок, сжав с силой.

– Эта сука моя, слышишь? Моя собственность. Ты забыл, что я говорил при всех? Она – моя рабыня. И никто, блядь, не смеет на нее посягать. Тем более, мой собственный брат! Решил, пока я тут дела решаю, ты развлечешься с моей игрушкой? Позарился на чужое? Хуй тебе!

Дэн оттолкнул брата, вытащил из кобуры пистолет и направил его на меня.

Удивительно, но я даже не вздрогнула. Мне было безразлично всё вокруг. Я даже желала смерти как облегчения, как милости.

– Ты, мудак, думал, я кретин? – Дэн говорил, не отрывая взгляда от брата. – Это я… я ее спиздил перед носом у макаронников! Она должна достаться мне или сдохнуть.

Зверь посмотрел на меня с холодной усмешкой.

– Ей еще рано подыхать. Она будет развлекать меня дальше. Пока меня всё заебись устраивает. А когда надоест… тогда отдам ее тебе, как положено по статусу. Или ты, блядь, забыл, за кого из нас проголосовало большинство?

Два прихвостня переглянулись, ожидая указаний. Зверь жестом велел им уйти. Митя торопливо оставил пакет с едой на столе и поспешно ретировался.

Оставшись наедине с братом, Темный медленно подошел к трясущемуся Дэну. У того началась какая-то странная реакция: его била мелкая дрожь, а лицо покрылось потом. Казалось, он переживал сильный эмоциональный срыв, как поехавший псих… Или, скорей всего, – ломку.

– Опусти нахуй пушку, Дэн, – холодно скомандовал зверь.

– Или что? – Он усмехнулся, превратившись в обиженного ребенка, но опасного и непредсказуемого.

– Ты знаешь.

– Типа ты завалишь меня из-за ебаной сицилийской шлюхи? Ты чо, не видишь, что из-за нее у нас теперь война с макаронниками?!

– Из-за кого, блядь? – переспросил зверь, сощурившись.

Его руки сжались в кулаки так сильно, что мышцы напряглись, а вены выступили на коже. Тестостерона в воздухе было столько, что он, казалось, мог вспыхнуть от малейшей искры.

Меня тошнило от происходящего. Я молилась, чтобы два брата перебили друг друга прямо здесь. Это было бы лучшим исходом для меня – внутренняя вражда моих врагов.

Напряжение достигло накала.

– Ты пиздец как ошибаешься, Тёмыч. После того, как оставил девку в живых и не отомстил за смерть Артура – у многих возникли вопросики.

– Пусть придут и зададут их лично, – холодно отчеканил зверь и склонил голову набок. – Или ссут?

– Да, блядь, подойди к тебе, ты же всех макаронников порешал как ебанутый, а теперь они придут всех нас завалят. Из-за этой девки.

– Дэн, ты, нахуй, все мозги наркотой проебал? Ты везде присутствовал и сам участвовал… И даже больше – был зачинщиком. Нигде без твоей ебаной рожи не обошлось. И как ты так, сука, красиво всё переиначил, что теперь я – виновник всего пиздеца!

– А это не так?

– Так, все, заебал… – обреченно вздохнул Темный и начал разминать шею, как в прошлый раз перед тем, как убить всех моих людей.

Дэн взял брата на мушку.

– Ты чо это делаешь? Собрался меня завалить?

– Пушку убери, придурок, – предупредил зверь, надвигаясь на брата, а тот попятился назад и, споткнувшись о ножку кровати, упал на задницу.

Прозвучал выстрел.

Я зажмурилась и закрыла уши руками.

Когда открыла глаза сразу же устремила взгляд на зверя. Живой и невредимый, ни единой царапины, ни следа ранения.

Волна странного, необъяснимого облегчения захлестнула меня с головой. Что? Я поймала себя на этом и почувствовала себя предателем. Как я могла радоваться? Он – мой враг, он разрушил мою жизнь, обесчестил и собирается сделать своей игрушкой.

Зверь подошел к Дэну, валявшемуся на полу, и приказал:

– Встань. Я не стану бить тебя, когда ты лежишь.

– Хуй тебе! – он усмехнулся, повторяя слова Темного.

Дэн снова направил на него пистолет.

Меня охватил страх. Если он убьет зверя, мне конец. Дэн точно отыграется на мне.

Артем иронично хмыкнул и с силой выбил пистолет из рук Дэна. Тот не успел даже отреагировать. Брат действовал молниеносно. Он поднял его за ворот рубашки и поставил на ноги. А после обрушил на него град ударов.

11.

Не смогла подняться. Попыталась, но ноги подкосились, и я снова упала на задницу. Силы окончательно покинули.

– Сука, что за нахуй…

Я почувствовала, как сильные руки подняли меня и перебросили через плечо, словно мешок с сеном. Тихо замычала и начала отключаться.

В голове стучали молоточки. Много. И больно.

– Митя, ты ебанутый? – услышала на фоне уже в безсознанке. – Бургер? Ты блять серьезно? Она не ела четверо суток, она мне щас кишки в тачке выплюнет!

Слышала Митины невнятные оправдания и рычание зверя.

– Засунь себе в жопу свой вонючий бургер, придурок конченный…

Я висела, как стог сена на его плече и мне, честно говоря, было наплевать куда мы едем. Пусть уже прикопал бы меня где-то и это все закончилось. Может, я уже начала умирать от бессилия и голода? Было бы хорошо, если так.

Он бросил меня на заднее сиденье машины, как ненужный предмет. Перед тем как уехать раздал указания своим людям, приказал следовать к его дому и ждать первой волны. Первой волны чего?

Я отключилась в блаженном неведении…

Очнулась на мощном зверином плече. Он нес меня, как добычу из джунглей. Первобытное, тупое животное, движимое одними инстинктами! Ненавижу!

– Артем, что же это? Господи твоя воля, это что за юная девочка? – голос какой-то пожилой женщины на фоне других голосов, приказов, едва различимых среди нецензурной брани.

Одни маты! Эти русские вообще нормальными словами выражаются?!

– Нана, ща ваще не до тебя, от… отстать! – рявкнул зверь.

Куда-то меня понес, свалил, накрыл, оставил в покое.

У меня не было сил и желания возвращаться к реальности. Я бы с радостью осталась в этом состоянии, не просыпаясь.

Перед тем как потерять сознание, я поклялась себе, что найду способ покончить с жизнью. Я не дам врагу наслаждаться своим трофеем. Не позволю ему этого.

︻气デ═一 , ︻芫═一, ︻デ═一 -

– Поешь, – меня кто-то грубо разбудил, и я неохотно открыла глаза.

Передо мной был зверь. Злой. Ноздри раздуты, глаза полны укора.

– Если ты сдохнешь, станет только хуже, дура! – рявкнул он.

Я закрыла глаза и отвернулась от него, демонстрируя открытое неподчинение.

– Учти, сука, сдохнешь, я снова завалю кого-нибудь из твоих. Начну с твоего жениха. Он меня уже давно заебывает. Сделаю себе одолжение. Ты видела, на что я способен.

Я не шелохнулась. Но его угроза достигла цели. Как бы мне не хотелось проявить характер и показать свою внутреннюю силу, которая конечно держалась на волевых, но я могла быть ответственной только за себя и свою жизнь или смерть. Но не за тех, кого люблю.

Дверь громко захлопнулась.

Я развернулась. На прикроватной тумбе стояла большая кружка. Подвинулась ближе, понюхала. Бульон. Просто бульон, без ничего. Но от одного его аромата внутри все скрутило до боли.

Села у края, взяла теплую кружку. Жидкость внутри пахла курицей и зеленью. Я поднесла ее к губам. Сделала маленький глоток. Первое ощущение – тепло. Оно разлилось по горлу, согрело желудок. От удовольствия слезы навернулись на глаза. Не ожидала, что смогу заплакать от счастья из-за обычного бульона.

Боль в животе немного стихла. Я продолжала пить. Руки дрожали, суп разливался на живот. Мне было противно от себя, но я не могла контролировать инстинкты. Не могла пить медленно. Как голодное, побитое животное.

Поставила чашку на стол. Закрыла глаза. Прислушалась к своим ощущениям. В животе было спокойно и тепло. Голова немного прояснилась. Я снова почувствовала себя человеком.

Инстинкт сильнее логики. Сильнее воли. Инстинкт вел меня к выживанию. Вопреки всем моим желаниям умереть от голода, я приходила в норму и набиралась сил.

К моменту, как ко мне в очередной раз кто-то вошел, я была в состоянии вставать, думать и даже привередничать.

Как от меня воняло!

Сколько дней я не мылась? После того, как долго просидела в душном помещении заброшенного здания, этот вопрос стал особенно актуальным.

Впервые за долгое время я стала оглядываться вокруг и оценивать обстановку.

Теперь это была не заброшенная комната, а обычная спальня.

Стены оклеены обоями в крупный цветочный рисунок. Мебель массивная, из темного дерева. В центре стояла большая кровать с резной спинкой и атласным покрывалом бордового цвета. На кровати много подушек, тоже с вышивкой и кистями.

На полу – большой ковер с длинным ворсом. Ковер красно-золотой, с геометрическим рисунком. Окна в комнате большие, занавешены плотными шторами. Свет почти не проникал внутрь.

На стенах висели картины в золоченых рамах. На картинах – пейзажи с березами и церквями. Все это выглядело нарочито русским. Как будто кто-то специально пытался создать здесь атмосферу "русской старины".

И не смотря на то, что обстановка была намного приятней, чем в первой темнице, я все равно чувствовала себя пленницей в этой роскошной, но чужой комнате. Пленницей, окруженной символами, которые мне не принадлежат и не близки.

12.

Вода лилась горячая, жалила, обжигала плечи до красноты.

Я стояла под душем и просто позволяла воде стекать по телу. Уже несколько дней я не мылась. С тех пор как меня схватили. Не знаю, сколько времени прошло. Кажется, целая вечность.

В ванной моей комнаты было чисто. Белый кафель, хромированные краны, зеркало без единого пятнышка. Странно, что они так заботились о моем комфорте. Ванная в современном стиле, как будто я в дорогом отеле, а не в плену.

Закрыла глаза. Вода смывала грязь, пот, слезы. Но не страх. Страх въелся глубже.

Я потерла кожу мылом. Оно пахло чем-то свежим, цветочным. Никогда не обращала внимания на запах мыла. Сейчас это казалось невероятной роскошью.

Когда я вышла из душа, чувствовала себя немного лучше. Чистой. Хотя бы снаружи.

Хотела просто лечь и умереть. Но тело требовало своего. Я начала ненавидеть себя. За то, что мое тело хочет жить, даже когда я хочу умереть. За то, что еда кажется такой вкусной, даже в этом месте. За то, что я испытываю хоть какое-то облегчение после душа. Как будто предаю себя. Но ничего не могу с собой поделать. Мое тело победило. Пока.

Я подошла к стопке вещей, которые оставил зверь. Все они были сборной солянкой из спортивных вещей и идиотских платьев, но один вариант выделялся. Он был самым откровенным из всех: короткий, облегающий, с глубоким вырезом на спине и высоким разрезом сбоку. Я выбрала его.

После того, что произошло, я могла бы спрятаться, забиться в угол и оплакивать свою жизнь. Он лишил меня невинности, это правда. Но он не сломал меня. И я не собираюсь позволить ему думать, что сломал.

Я могла бы ненавидеть себя, чувствовать себя грязной и униженной. Но я отказываюсь. Он хотел увидеть меня сломленной, жалкой жертвой. Но он увидит меня гордой и сильной.

Он думал, что забрал у меня что-то важное, что лишил меня силы. Но он ошибся. Моя сила не в моей невинности, а в моей воле. И эта воля сейчас горит жаждой мести.

Я надену это платье и покажу ему, что он не добился своего. Я покажу ему, что он не заставил меня чувствовать себя жертвой. Я покажу ему, что я все еще женственна, что я все еще желанна. И что я все еще опасна.

Он пожалеет о том, что сделал. Он пожалеет, что вообще встретил меня. Увидит, что даже после всего, что произошло, я все еще победительница.

Я вышла из комнаты.

Удивительно, но дверь была не заперта.

Спустилась по лестнице. Внизу стояли охранники. Большие, и какие-то безликие, как будто каменные истуканы. Они не двигались, даже не посмотрели в мою сторону, но от них исходила давящая угроза. Сразу стало понятно – сбежать не получится.

Я прошла дальше по коридору и наткнулась на столовую.

Красиво здесь. Все такое выдержанное, дорогое. Стол накрыт на двоих. Два стула, приборы, бокалы, тарелки с какими-то закусками. А никого нет.

Огляделась. Где этот… супер-хозяин?

Решил, значит, пригласить на ужин и не явился. Гостеприимство просто зашкаливает! И это при том, что все твердят, какие русские гостеприимные люди.

Сволочь.

Наконец загремела дверь, и появился Темный.

Лицо в брызгах крови, руки в крови по локоть, в прямом смысле слова. Он прошел к раковине на кухне.

Движения плавные, неторопливые. Открыл кран, вода с шумом ударила в раковину. Он подставил руки под струю, красные ручьи смешались с прозрачной водой и понеслись в слив. Тщательно намылил руки, пальцы, между пальцами, под ногтями. Смыл пену.

Потом плеснул водой в лицо, несколько раз, словно хотел проснуться. Взял полотенце, висевшее рядом, вытер лицо, руки. Полотенце моментально стало бурым. Он небрежно бросил его на столешницу и пошел в столовую.

Он был высоким, огромным, в черном костюме, который теперь был испачкан кровью. На щеке алела тонкая полоска пореза. Глаза… в них не было ничего. Ни сожаления, ни злости, ни усталости. Просто пустота.

Меня тут же замутило. В горле встал ком, подкатила тошнота.

Я сорвалась с места и бросилась на него, колотя кулаками по груди.

– Ты обещал! Ты сказал, что не тронешь моих людей! – кричала я, захлебываясь от ярости и страха.

Он молча отстранил меня, его взгляд был холоден и непроницаем.

– Да не трогал я твоих людей, отъебись, – произнес он ровно.

Я замерла, пытаясь понять смысл его слов. В голове закружилась карусель догадок.

– Это был свой. Пришлось наказать за то, что плохо досмотрел Вискотти и в итоге они, суки, пронесли оружие на переговоры. Чем это все кончилось – сама видела.

С каждым его словом, ужас внутри меня рос. Наказал… Значит, то, что я видела на его лице и руках…

Я отшатнулась от него, как от прокаженного. Если он способен на такое со своими…

– Ты – чудовище! – прошипела я, в глазах застыли слезы ненависти.

– Ага… садись есть, – словно не слыша, отмахнулся он. На его шее и на скуле все еще алели пятна крови. И его этот факт вообще не смущал.

13.

Он обращался со мной не как гостьей, а как… с предметом. Как с десертом, который собирается съесть.

Холод столешницы ощущался сквозь тонкую ткань платья. Зверь сидел передо мной, смотрел в упор, и его взгляд прожигал насквозь. Вокруг были его люди. Наблюдали с каменными лицами и, почти уверена, такими же каменными членами. Уроды!

Я поклялась себе, что не издам ни звука. Ни единого слова, ни стона. Ничего. Пусть делает что хочет, я не покажу ему своей слабости. Я буду молчать.

Он встал, раздвинул мои ноги и расположился между ними. Начал медленно, нарочито неторопливо, касаться меня. Сначала руками. Грубые ладони задирали платье, скользили по моей заднице, сминая ее до боли, обжигая ее.

Я чувствовала, как его взгляд давит, как оценивает мою реакцию. Но я молчала. Стиснула зубы, сжала кулаки.

Он продолжал. Его прикосновения становились все более настойчивыми, требовательными. Он погладил меня по шее, опустился вниз к ложбинке между грудей и резко сдернул вниз ткань платья, оголяя одну грудь.

Сразу же схватился за нежное полушарие и прорычал. Лапал меня, не стесняясь присутствия своих людей. Словно показывал им, кто здесь хозяин и что он может делать со мной все, что захочет.

Его грубые, шершавые пальцы до жгучей боли щипали мой несчастный сосок. С животным рыком он набросился на него зубами. Я поджала губы. Черт! Всосал в рот чувствительную горошинку и начал теребить ее горячим влажным языком…

И вот тут-то мое тело начало предавать меня.

Вопреки моей воле, вопреки моим клятвам. Я чувствовала, как внутри меня поднимается волна тепла, как учащается дыхание. Мне… нравилось. Это было отвратительно, унизительно, но… нравилось.

Я ненавидела себя за это. За то, что мое тело откликается на его прикосновения. За то, что я не могу контролировать свои чувства. За то, что я такая слабая.

Темный оторвался от моей несчастной груди, скрыл ее под тканью платья и оголил вторую. Хозяйничал мерзкими пальцами по нежной плоти, крутил и теребил торчащий сосок и смотрел на меня.

Он наклонился ближе. Я почувствовала, как дрожь пробежала по всему телу. Он прорычал:

– Как ты не догоняешь, что бросая мне вызов… только все усугубляешь? – его дыхание опалило мою шею. – Я пиздец как люблю сложности и всю эту хуйню!

В его глазах читалось торжество. Он видел, что я не такая уж и неприступная, как пытаюсь казаться. Что я вот-вот сломаюсь.

– Ахуенная добыча! Хотя бы за это надо отдать должное упоротому братцу…

Он крепко взял меня за подбородок и запрокинул мою голову, открывая мою шею для отвратительных, влажных поцелуев. Горячие губы оставляли на мне засосы, я чувствовала каждый из них. Он кусал нежную кожу, оттягивал, облизывал.

Мне хотелось плакать от презрения. И прежде всего к себе. За то, что мне это нравится. За то, что я не хочу сопротивляться. За то, что не могу больше притворяться и держать себя в руках. Глупое, глупое тело! Сколько можно меня предавать?!

Чертовски противно от самой себя, от этого липкого, животного желания, которое поднималось изнутри. И самое мерзкое – мне нравилось. Нравилось, как его пальцы обводят контур моего соска, как его дыхание обжигает кожу на шее. Нравилось это ощущение власти, которую он имел надо мной.

– Ты дрожишь, принцесса. Боишься сломаться? Бойся. Я люблю ломать людей. И не только кости. Волю! Мой брат зависим от дури, а мой наркотик – женские стоны. Я вырву их из тебя. Выгрызу, вылижу и вытрахаю. Все до одного.

Когда он наклонился, чтобы поцеловать меня, я стиснула зубы. Не позволю. Не допущу. В прошлый раз я совершила чудовищную ошибку. Поддалась. Ответила на его поцелуй. И потом долго корила себя за это.

Его губы коснулись моих, но я не открыла рот. Не впущу его язык. Не позволю ему хозяйничать там, как в прошлый раз. Не дам ему почувствовать, как я слаба.

Зверь отстранился, посмотрел на меня с усмешкой.

– А что, блядь, случилось? В прошлый раз дала, – прошептал он, и его глаза опасно сузились. Он сжал мою челюсть, заставляя открыть рот. – Если не подчинишься, в нем окажется не только мой язык.

Я знала, что должна сопротивляться. Должна бороться за свою свободу, за свою волю. Я сузила глаза, зеркаля его прищур, презрительно глядя в ответ, обещая ему ответную боль. Пусть рискнет. Пусть только попробует сунуть в меня свой член!

Он сильнее надавил на мою челюсть, я почувствовала, как мои губы невольно приоткрываются. Сдаюсь. Предаю себя снова.

Слезы навернулись на глаза. Я ненавидела себя. Ненавидела зверя. Ненавидела этот мир, в котором я была женщиной: слабой и беспомощной.

Его язык проник мне в рот и заскользил по моему. Его дыхание смешивалось с моим. Это животное ловило каждый мой выдох, прислушиваясь в ожидании, когда с губ сорвется хоть какой-то звук.

Он продолжал держать мое лицо, больно стискивая челюсть, а второй рукой шире развел мои ноги и снова ввел в меня свои пальцы.

– Люблю упрямых, – шептал он, кусая и облизывая мои губы. – Ты мокрая, как сука, у меня пальцы нахуй в твоей смазке, чувствуешь?

Я пыталась задерживать дыхание, но это было невозможно, когда сердце скачет в груди в анаэробной зоне. Между ног влажно, его пальцы легко скользили во мне, вызывая во всем теле ненавистный отклик. Долбанный порочный хлюпающий звук раздавался по всей столовой.

14.

Каждый сантиметр кожи горел отвращением, и это отвращение было направлено на меня саму.

Я поклялась себе, что ни за что не дам ему этого, что ни один звук не сорвется с моих губ, что он не увидит моего поражения. Но он был слишком силен, слишком напорист, слишком искусен… и снова меня сломал.

– Еще никто и никогда не плакал, кончая для меня, принцесса, – его лицо торжествующее, ликующее, искаженное хищной ухмылкой. В его глазах плескалось злорадство. Он наслаждался моей слабостью, чертов фрик! – Это пиздец как любопытно!

Потом он сделал это. Он облизал свои пальцы. Не просто коснулся их языком, а смакующе, медленно, словно отведывая изысканное лакомство.

– Охуенный десерт, – подмигнул он, ловя мой взгляд.

Этот жест был последней каплей, последним оскорблением. Меня затопила волна тошноты, и я едва сдержалась, чтобы не извергнуть все содержимое желудка прямо ему в лицо.

– А я, знаешь ли, люблю пожрать.

Он резко отстранился и грубо толкнул меня на стол. Мои слабые руки не удержали равновесие, и я с грохотом упала на спину, вскрикнув от неожиданности.

– Кричи-кричи, я тащусь, когда кричат.

Твердая поверхность дерева давила на позвоночник, но боли я уже не ощущала. Тело стало безжизненным, а разум не мог осознать происходящее. Я превратилась в пустую оболочку, в марионетку без воли и чувств.

Зверь сел за стол, закинул мои ноги себе на плечи и замер. Он смотрел на меня, не отрывая глаз.

– Красивая, – низким голосом пророкотал он, – розовая такая, рюшек ебанных вокруг не хватает, как у девочки.

Спасибо за анатомические подробности. Зачем они мне?

Он массировал шершавыми пальцами внутреннюю сторону моих бедер, а потом подтянул меня по столу за ноги ближе к своему лицу.

Сопротивление было бесполезным. Зачем бороться, если я уже проиграла? Зачем тратить силы, если он все равно добьется своего?

Я больше не могла себя уважать. Я пала так низко, как никогда не думала, что это возможно. Я смотрела в потолок невидящим взглядом, ощущая себя грязной, сломанной, уничтоженной.

В голове крутилась одна и та же мысль: это будет преследовать меня до конца моих дней. Его торжествующий смех, липкое ощущение его прикосновений, вкус поражения – все это навсегда останется со мной.

Колючая щетина щекотала мою нежную кожу, горячее дыхание обжигало. Язык, дерзкий и уверенный, скользнул по чувствительным складкам, вырывая из меня стон, который я не могла сдержать. Я ожидала боли или грубости, но это было… потрясающе!

Блядь…

Он знал, как найти нужные точки, припал горячими губами к моему клитору и всосал его, отпустил, подул, полизал и снова подул. Терзал его бесконечно долго, наслаждаясь, смакуя…

Я вцепилась в край стола, чувствуя, как волны наслаждения накатывают одна за другой. Сосредоточилась на его прикосновениях, на звуках собственного сбивчивого дыхания и на влажном языке, который скользил по самому чувствительному месту моего тела.

В том, что он делал не было никакой нежности или любви, скорее первобытная, всепоглощающая похоть или голод.

Зверь играл моим клитором, опускался ниже и проникал в меня языком, вылизывал меня как таявшее мороженное и постанывал от удовольствия. Он любил это делать и получал кайф, как чокнутый наркоман какой-то…

Он не солгал, сказав, что его любимый наркотик – это секс. Теперь я понимала, что такой может кого угодно подсадить на свою “дурь”. Если это так постыдно-хорошо с ненавистным мне человеком, то что будет с любимым?

Я чувствовала, как напряжение нарастает, как каждая клеточка моего тела пульсирует в унисон с его движениями. Еще немного, еще чуть-чуть…

И вот он, взрыв. Ослепительная вспышка, пронзающая меня насквозь. Я выгнулась в спине, снова закричала, теряя связь с реальностью.

Когда волна отступила, я обессиленно лежала на столе, чувствуя себя… равнодушной. Что бы он сейчас не сказал и ни сделал - мне уже все равно.

В нем – и гордость завоевателя, и похоть любовника, и искра безумного маньяка.

– Ты охуенная! Если можно петь дифирамбы пизде – я б спел.

Он встал и начал расстегивать ремень.

Я обреченно вздохнула, понимая, что все только начинается…

– Наконец-то я выебу твою невинную мокрую щелку, – рычал он, проводя между моих ног твердым концом, – заебало все, нехуй тебя щадить!

Я пыталась сделать вид, что мне все равно, что мне не страшно, это было далеко не так. Я все еще помнила, как было больно от ощущений его здоровенного члена. Это не язык: мягкий и нежный…

И вдруг вспомнила:

– Презерватив хоть надеть, говнюк, – проворчала я, зажмуриваясь.

Зверь замер, моргнул, словно мои слова вернули его к реальности. Он задумался, склонив голову набок в своей хищной манере, и оскалился.

– Нет.

– Сукин сын, мне еще от всякого дерьма потом лечиться, грязный подонок…

Не договорила, так как он уперся в меня своим долбанным членом и одним резким движением вогнал его по самые яйца. Наши бедра с глухим шлепком ударились друг от друга.

15.

Я оглядела весь хаос, который устроил этот зверь. Когда он успел сбросить тарелки со стола? Я даже не помню, заметила ли это вообще.

Случайно испачкала руку в чем-то вроде крови. Подошла к раковине, чтобы вымыть ее, и увидела настоящие пятна крови, которые Темный смывал с себя. К горлу подкатила тошнота. Я едва сдержалась.

Я умылась, стараясь не думать, что это не сделает меня чище. Я испачкана гораздо сильнее, чем соус, моя собственная смазка или его слюна между ног. Теперь я грязная. Испорченная.

У меня нет ничего. Я не могу вернуться домой вот такая. Несколько дней назад я была сокровищем семьи Вискотти их драгоценной принцессой, а теперь я – порченый товар.

Я должна была выйти замуж из-за выгодного союза. Но судьба распорядилась иначе. Мы с Давидом оказались интересны друг другу. И договорной брак незаметно для всех стал настоящим.

По традиции, девушки моего возраста часто выходили замуж невинными. Корни демонстрации простыней уходят в далекое прошлое. И моя семья чтила эту традицию. И я гордилась тем, что была непорочной, чистой для моего будущего мужа. А теперь…

Невинность невесты считалась важным условием для заключения брака. В случае утраты девственности до свадьбы, это становилось позором для семьи. Такие ситуации часто приводили к жестоким столкновениям, а если жених занимал высокий социальный статус, конфликты могли перерасти в войны.

Давид, старший сын Дона, теперь тоже пострадает из-за меня. Если он вообще захочет жениться на мне. Даже если я не виновата, мое имя уже опорочено.

Моя репутация, будущее изгоя – это не самое страшное, что может случиться. Вероятно, отец теперь отошлет меня прочь, лишит фамилии и, скорее всего, ограничит содержание. Может быть, он даже отправит меня обратно в Москву… навсегда.

Это все только в том случае, если меня удасться вернуть домой. Или если я сама смогу сбежать.

Я окинула взглядом столовую. Прихвостней Волкова здесь не было, но и выход был только один. Там меня наверняка сразу схватят.

Из окон я видела патрульных, расставленных зверем еще до нашего приезда. Их было много. Бежать сейчас бесполезно.

Снова ждать? Чего? Подходящего момента? А если его не будет? Мне что, продолжать терпеть его домогательства? Ниже пасть уже просто некуда…

За дверьми столовой я слышала шум, голоса братьев Волковых, которые обменялись оскорблениями. Мне уже нечего было терять, я подошла к двери чтобы послушать.

Они были только вдвоем. И хорошо, что некому было их разнять. На случай, если ублюдки начнут снова махать кулаками или пистолетами и в порыве братской “любви” прикончат друг друга.

– Ты совсем ебнулся? Под дурью такую хуйню несешь, Дэн?! – голос Темного, обычно спокойный и властный, звенел сталью. – Мы на пороге войны, а тебе в вонючую бошку пришла идея поднять бунт?

– Да какой там бунт, Темыч?! – взвизгнул Дэн, его голос был хриплым и сбивчивым, явно снова под воздействием чего-то. – Я тебе глаза открываю! Макаронники уже на хвосте, чуешь? Они за ней придут, за твоей сисястой шмарой! И всех нас перережут к чертям!

Я похолодела. Они уже идут? Неужели? Боже, это было опасно, зверь уже наверняка подготовил засаду и не одну. Если наши люди придут – попадут в кровавую баню!

– Не придут, у меня есть план, – прорычал Темный. – Это должно сработать, положить конец всей этой хуйне и не дать ей начаться.

– В каком, блядь, смысле не дать начаться?! Она уже началась! – Дэн почти кричал. – Ты совсем бабой стал! Привязался к этой шлюхе, домой к себе притащил! Убей ее, и война закончится! Нет тела – нет дела!

– Ты берега попутал, Дэн, – голос Темного стал ледяным, в нем чувствовалась смертельная угроза. – Ты посмел посягнуть на мою собственность. Скажи спасибо, что я никому не сказал, что ты сделал там на объекте. Иначе, сдох бы уже давно как кусок дерьма. Забыл, как поступал с предателями наш отец или наш брат? Скажи спасибо, что я тебя просто отмудохал, мразь ты завистливая.

– Предателями?! Я – предатель? Да я пытаюсь спасти наши жопы! Ты о делах хоть думаешь?! У нас последнюю поставку макаронники увели. Ты в курсе где теперь партия камешков? Или у тебя мозги теперь между ног?!

Раздался звук удара, глухой и тяжелый. Я вздрогнула.

– Не смей так говорить со мной, – прошипел Темный. – Брат терпел твои выходки годами, но ты меня, блядь, знаешь! Ты подрываешь мой авторитет, сеешь смуту в клане. В военное время это карается смертью.

– Да я же для клана жопу рву! – выплюнул Дэн. – Я спиздил ее, чтобы отомстить за брата, ты слабак не убил ее сразу! Ты не можешь ее убить! Только и думаешь, как трахнуть ее, а то, что за это мы все поляжем, тебе уже поебать…

Последовал еще один удар, на этот раз более сильный. Я услышала стон Дэна.

– Завали хлебало, – прорычал Темный. – Не пизди мне про клан, нихуя ты не ради него все делаешь! Никак не можешь успокоиться, что не тебя у руля поставили. Придурок, мы семья и должны вместе дела решать, а ты чо за хуйню устроил?

– Так докажи, что мы семья! – Дэн, казалось, не собирался сдаваться. – Убей девку!

– Выметайся отсюда, – приказал Темный. – И чтобы я тебя больше не видел в таком состоянии. Или я тебя…