Договор на любовь

Глава 1.

– В обмен на помощь в разводе ты просишь… – слова застревают в горле как косточка. Даже сложно сделать вдох.
– Тебя, – заканчивает просто и расслабленно.
Я уставилась в его глаза будто никогда в жизни не видела этого человека. Из лап одного монстра рискую попасть к другому. И кто безжалостней – не знаю.
– Это жестоко. И неправильно, – упрямо говорю.
Влад горько усмехается. На секунду показалось, что он просто пошутил и сейчас возьмет свои слова назад.
– Выбирай, Ника, либо с ним, – взглядом указывает на дверь, где несколько минут назад скрылся мой муж, – либо со мной.

Не забывайте добавлять книгу в библиотеку, чтобы не потерять.

Глава 1.

Вероника.

– Куда ты дела те документы, Вера? Признавайся! Иначе пожалеешь, – голос моего мужа трезвонит колоколом по всему телу.

Я забилась в угол, обхватила колени руками и молчу. Любое слово может его спровоцировать, уже знаю.

Он мечется по спальне и выкидывает мои вещи из ящиков комода, шкафа, вытряхивает все из папок на столе. Попросту бесится.

– Где эти чертовы бумаги, которые ты стащила? – смотрит волком. Стараюсь сохранить холодный и непроницаемый взгляд, но мне до колик страшно. Я боюсь своего мужа.

– Ты никогда их здесь не найдешь, – отвечаю тихо, но уверенно.

Сейчас я жажду, чтобы он свалил из моей квартиры. Потом снова поменяю замки, а он найдет способ достать ключи.

Его все знают, все уважают, все боятся. И никогда, ни при каких условиях не встанут у Тараса Уварова на пути.

– Я бы не стала хранить документы там, где у тебя до сих пор есть доступ, Тарас, – придаю голосу ровности и строгости, внутри все сжимается от ненависти к нему.

Он наступает на меня большими шагами, заставляет вжаться в стенку, и рвано дышать. Мой муж когда-то был чутким и добрым, я полюбила его с первого взгляда и мечтала создать с ним крепкую и верную семью. Не вышло.

В какой-то момент он превратился в самое настоящее чудовище. Может, виной его строительный бизнес, который разрастался дикими темпами. Мне порой становилось не по себе от таких масштабов и суммами, которые крутятся у его носа.

– Вера, солнышко мое, – говорит опасно-ласково и движется в мою сторону.

В горле разрастается вязкий ком, вымолвить слово попросту невозможно.

– Куда ты дела те документы? Они очень важные, ты понимаешь, да?

– Дай мне развод, я все скажу, – упрямо уставилась в его бледно-голубые глаза, которые когда-то и поразили меня похлеще стрелы Амура, и стараюсь не отводить взгляда. Внутри все натягивается, я слышу скрип натяжения.

– Развод? Ты смеешься? Да никогда. Ты была моей, моей и сдохнешь! «Сука!» — мерзко говорит и сплевывает в прямом смысле этого слова.

Я вижу противно расползающуюся белую слюну на паркете, и к горлу подкатывает настоящая тошнота. Приходится увернуться и стараться не дышать. Я ведь чувствую ее запах, а на языке пощипывает ее отвратный вкус.

Тарас отвлекся на звонок, воспринимаю это как мимолетную передышку. Быстро хватаю свой телефон с тумбочки и запираюсь на замок в ванной.

В прошлый раз я не смогла защититься от его гнева, которому никак не могу дать объяснение. Он влепил мне пощечину, словно раздал «пять» своим друзьям. Вроде как само собой разумеющееся.

После того, как он ушел, я написала заявление в полицию. Но оно потерялось спустя пару дней. Очевидно тот, до кого дошло мое заявление, решил не связываться с фамилией Уваров.

– Ну и куда ты спряталась, киса? – приторно-нежным голосом говорит под дверью и хитро постукивает.

Перестаю адекватно соображать. Все мысли свернулись в трубочку, остался только голый инстинкт, который кричит в рупор: «Защищайся, иначе убьют».

Пожалуй, сейчас мне страшнее всего. Когда Тарас начинает говорить так ласково – жди беды.

– Сука! Открывай и говори, где эти чертовы бумаги! Вера, блядь!

Он ругается крепко, сыплет такими угрозами, что лучше сейчас вскрыть себе вены, но не видеть и не чувствовать того, что он обещает со мной сделать.

Трясущимися руками открываю список контактов. Звонить в полицию? Я даже им перестала доверять. Меня никто не может защитить. А сама я как тонкая веточка против ураганного, шквалистого ветра.

Набираю первый исходящий номер. Я звонила ему, потому что нужно было срочно принять продукты, а этот татуированный тип куда-то пропал. Как же он меня раздражает!

– Звонишь извиниться? – расслабленно отвечает.

На заднем фоне смех, музыка и милые женские голоса. Ему сейчас хорошо, возможно, весело. Не исключаю, что он выпил. Теперь не знаю, что хуже, разъяренный муж за стенкой или бесячий пьяный шеф ресторана?

– Линейный проезд, дом девять, – сдавленно шиплю в трубку, надеясь, что Влад не скинет звонок и все расслышит, – квартира тридцать два.

Глава 2.

Вероника.

Звонят дважды. Звонок слышится так громко, что закладывает уши. Сотни мыслей начинают бродить в голове как по лабиринту.

«Он пришел, чтобы помочь…»

«А если это охрана Тараса? Зачем он ее сюда позвал?»

«На прошлой неделе этажом выше заселились соседи. Может, это они? Хотя, какие, к черту, соседи?»

Подхожу к двери и прислушиваюсь. Ничего не слышно, даже шагов Уварова. Это пугает еще больше. Неизвестность всегда страшит. Неизвестность и боль.

– Полицию, что ль, вызвала? – наконец-то слышу голос мужа.

Он надменный и высокомерный. Будто его не страшит наказание. Ведь Тарас его не получит. Ему все позволено: бить, издеваться, шантажировать, держать в страхе и неведении.

– Неужели ты еще не поняла, что это бесполезно? – устало говорит, проходя мимо двери в коридор.

Слышу, как щелкает замок и открывается дверь. Со скрипом. Смазать-то некому. Муж может только приходить, разбрасывать вещи, угрожать, а вот смазать дверь – нет.

Сама стараюсь перебороть страх и приоткрываю свою дверь.

– Добрый день, – вежливо здоровается Тарас. На людях он вообще замечательный муж, показательно-правильный до рвоты, – а Вы к кому?

Делаю тихие шажки на носочки. Мне бы одним глазком взглянуть, кто пришел.

Уже за несколько метров улавливаю ненавистную туалетную воду. Я чувствую ее на работе весь день, этот аромат даже не заглушает тушеную баранину, у которой специфический запах.

А следом в поле моего зрения попадает татуированная рука, которой он оперся о косяк двери. Уверенный, даже слишком, брови сведены к переносице, ноздри от ярости раздувается как у быка на корриде, губы в одну тонкую линию сжаты. Кажется грубым, неотесанным дровосеком.

Никогда мне не нравился и доверия не внушал.

Только пришел ведь… Влад Бессонов.

– Ника? – орет на всю лестничную клетку.

Я изо всех сил стараюсь скрывать, что происходит за моей дверью, живу тише воды ниже травы, а он орет, что есть сил.

– Прошу прощения, молодой человек, – снова вежливо говорит муж.

– Молодой человек – это курьер, которого я внизу чуть не сбил, когда пешком поднимался по лестнице, – басит грубо.

От его низкого голоса становится не по себе. Он вызывает бурю эмоций внутри, но я не даю ей вырваться наружу. Мурашки слоями укладываются на моей коже, одежда становится неприятной к телу, жесткой и карябающей.

– Ника где? – спрашивает снова своим басом.

Таким голосом он своих поваров на место ставит, и приказы им раздает, солдафон несчастный. Меня просто коробит этот его тон, как острыми ногтями по стеклу провести.

– А зачем Вам, – выделяет, – моя жена, – снова выделяет.

Глаза Бессонова расширяются – он обалдел от услышанного, потом его губы расплываются в улыбке. Коварной, не предвещающей ничего хорошего.

Влад выше и крупнее Тараса. Не то, чтобы мой муж хиленький и щупленький, скорее наоборот. Последние годы он часто посещал тренажерный зал, занимался персонально с тренером, в том числе и борьбой.

Но на фоне Бессонова все равно проигрывает. Это странным образом радует. Если Влад на моей стороне и будет не делать мне ничего плохого, то, пожалуй, на сегодня я в выигрыше.

Если, конечно, не уйдет сейчас, узнав, кто мой муж.

– Тебе зачем жена, если ты ее обижаешь? – рычит и проталкивает его в квартиру.

Дверь за ним захлопывается, мы остаемся втроем в коридоре.

В воздухе запахло самостью, агрессия ощутимо ложится на плечи, на полки, на верхнюю одежду в гардеробе. Слой толстый и густой – не смахнуть.

Вжимаюсь в стенку, потому что эти два быка насупились и смиряют друг друга прокалывающими взглядами.

– Ника, – обращается ко мне, но отводит свои темные глаза от Уварова.

Мои конечности онемели, я перестаю чувствовать руки и ноги, страх сковал горло. Хочется одного – закрыть глаза и провалиться куда-нибудь, как Алиса в страну чудес.

– Теперь говори мне честно. Иначе придушу, ледышка. Почему тебе нужна была помощь?

Открываю и закрываю рот как мелкая рыбешка, выброшенная на берег.

– Ника, блядь! – рычит до стянутых в тугие узелки клетки.

– Мне нужна защита от него. От мужа. Он… – не могу сформулировать. Нужно просто сказать, что он обижает меня. А я молчу.

Зажмуриваю глаза, надеясь, что картинка исчезнет.

– Сука, – говорит… мой муж.

А потом слышу удар и хруст.

Тарас вопит как резаный, хватается за челюсть. Из его носа потоком идет кровь. И… надо бы помочь.

Кидаюсь к нему, но рука Влада жестко меня останавливает. Он отвлекается на эту долю секунду и получает размашистый ответный удар. Губа разбита, из нее также начинает течь кровь.

– Вон пошел, – цедит Влад.

Глава 3.

Вероника.

Я не знаю ничего о нем, кроме того, что он шеф-повар ресторана, где работаю, и старший брат владельца того самого ресторана. У него много жутких татуировок, темные глаза, как горький шоколад, и… он опасен.

– Сядь, пожалуйста, я обработаю рану, – говорю тихо.

В глаза стараюсь не смотреть. Они заставляют странно себя чувствовать, словно имею то, что ему нужно.

– Пустяки, – отмахивается и промакивает губу тыльной стороной ладони.

На фалангах пальцев выбиты буквы, которые никак не собираются в слово. Взглядом цепляю каждый завиток, пока не слышу глухое покашливание.

– Почему ты с ним уже не разведешься, ледышка?

Как же меня бесит его это глупое прозвище. Выводит из берегов, как реки весной.

– Я … в процессе, – сдавленно отвечаю. Тема запретная.

В сотый раз жалею, что набрала Бессонова. В каком отчаянии, получается, была, раз позвонила именно ему.

– Не вижу.

– Это сложно, – неопределенно пожимаю плечами. Еще не хватало, чтобы он в грязном белье ковырялся.

– Так упрости для меня.

Да что ж ты будешь делать?!

Молчу. Главное молчать. Обработать рану и попросить покинуть квартиру. Он же послушается?

– Ты его любишь? – голос сдавленный, словно он вытаскивает эти тяжелые слова как камни со дна моря.

Не отвечаю. Всматриваюсь в его лицо. Он ведь сейчас очень близко. Настолько, что я вижу крошечные веснушки на носу и щеках. Это выглядит мило. Если Влад Бессонов может выглядеть милым.

Его аромата становится много, он как пары хлора разъедает слизистую.

– У вас нет детей, поэтому развод должен быть простым и, – грустно ухмыляется, – безболезненным. Имущество… Тут отдашь все, что можно и нельзя, лишь бы избавиться от этого человека. Значит, что-то другое. Родители? Связи?

Шумно сглатываю. Вязкая слюна медленно стекает по гортани, а Бессонов как рентген наблюдает за ней, опаляя жаром своих темных глаз.

– Рану я обработала, – сухо говорю, – извини, чай, кофе не предлагаю, мне нужно прибрать квартиру.

– Это вместо «Спасибо, Влад, что помог выпроводить мудака». Между прочим, я бы мог и в ментовку за это загреметь, а ты бы и не пожалела, да, ледышка?

– Что ты хочешь, Влад? – скрещиваю руки на груди.

Бессонов снова прожигает меня нехорошим взглядом, касается им так, что кожу содрать хочется.

– Кто твой муж? – серьезно спрашивает.

– Тарас Уваров – владелец одной из крупнейших строительных фирм в столице. Он очень сложный человек, с которым лучше не связываться. И тебе, по-хорошему, надо уйти.

Влад встает со своего места и медленными шагами идет в мою сторону. Время тянется, а дыхание рвется.

Инстинктивно выставляю руку вперед, защищаюсь.

– Ему просто удобно иметь жену, поэтому и не дает тебе развод. А с его связями это более, чем возможно, – констатирует факт, о котором я догадывалась.

Шантажом Тарас заставляет меня появляться с ним на различных мероприятиях и встречах. В своем кругу он создал образ идеальной семьи Уваровых, потому что человек его уровня обязан быть женатым. Желательно еще и с детьми, но с ними не сложилось. Сейчас, думаю, к счастью.

– Уходи, пожалуйста. С Тарасом я поговорю, он не тронет тебя за… - намекаю на его профессиональный удар.

– Не будь дурой, ледышка. Он либо трахнет тебя уже в коридоре, когда придет в очередной раз поговорить, либо просто посмеется и все равно трахнет. О какой просьбе ты говоришь, девочка?

Отворачиваюсь от него. Он так жестоко бьет в цель, как профессиональный снайпер. Даже жалости никакой нет. Слезы подступают к горлу и их сложно сдерживать.

Моя жизнь превратилось в нечто невыносимое и мерзкое. Я не могу избавиться от мужа, вынуждена играть на публику и фальшиво улыбаться, терпеть прикосновения Тараса, когда единственное желание, когда его язык проникает в мой рот – склониться над унитазом.

– Да я бы все отдала, только бы это все закончить, – выпаливаю из самого центра. Горько, больно, надрывно.

– Осторожней со словами, ледышка. Я ведь могу принять твое предложение.

Бессонов обводит мое тело взглядом и закусывает нижнюю губу. Меня ошпаривает от такого жеста и такого взгляда. Он же под кожу проникает.

– Развод в обмен на тебя.

Что он только что сказал? Проблем со слухом никогда не было, но сейчас отчетливо слышу слова, от которых в ушах звенит и раздражает барабанную перепонку.

– То есть, в обмен на помощь в разводе ты просишь… – слова застревают в горле как косточка. Даже сложно сделать вдох.

– Тебя, – заканчивает просто и расслабленно.

Я уставилась в его глаза, будто никогда в жизни не видела этого человека. Из лап одного монстра рискую попасть к другому. И кто безжалостней – не знаю.

– Это жестоко. И неправильно, – говорю упрямо.

Глава 4.

Вероника.

«Убирайся вон!»

С такими словами я выгнала Бессонова из квартиры.

«Ну, как знаешь», – до сих пор крутятся у меня в голове его слова.

Никак не могу представить его руки на своем теле. Они ведь покрыты жуткими картинками, нет практически ни одного свободного места. Это страшит до онемения и спазмов в солнечном сплетении.

А целоваться с ним? Ощущать его вкус на языке, его губы на своих, чувствовать дыхание…

Теперь ругаю себя за то, что раздумывала о его предложении. Лучше своими силами избавиться от Уварова.

У меня есть бумаги, которые каким-то чудом украла из кабинета, когда последний раз была в доме. Нашем доме, где мы прожили два года. Целый год я и правда была там счастлива.

Насколько поняла, в тех документах важные данные, компрометирующего моего мужа. И это не про желтую прессу или подрыв репутации. Это больше – статья за неуплату налогов и еще что-то связанное с покупкой мелких строительных фирм, которые все как один, были на грани банкротства. Но, выкупив, чудесный спаситель Тарас Уваров спас их.

Осталось только найти человека, который поможет воспользоваться этими сведениями, а не передаст их Тарасу в обмен… Не знаю, что готов Уваров выложить за них, явно очень многое.

Ночью я практически не спала. Мне мерещилось, что квартиру снова взламывают. Сначала люди Тараса, потом сам Уваров. Как в детективных сериалах, он был в черных перчатка и с тонкой проволокой в руках. Под утро «пришел» Бессонов. Тот по-хозяйски зашел в квартиру и расположился в аккурат на моей кровати.

Я проснулась в холодном поту, словно мне приснился кошмар. На часах было пять утра, когда открыла глаза. Заснуть мне так и не удалось.

– Алле?

Раннее утро, я только села завтракать. А аппетит уже пропал, стоило мне увидеть имя мужа на экране телефона.

– Ты с ним трахаешься, Вера? – голос Тараса хриплый, язык заплетается. Он пьян и пил всю ночь.

По позвоночнику пробирается ноябрьский холод, который неприятно сдавливает все клетки. Хочется зажмуриться и выдохнуть эту боль с криком.

– Нет, – приглушенно отвечаю. Желание скинуть звонок велико. Крепче сжимаю телефон ладонью. Так делать нельзя, Уваров разозлится и, чего доброго, опять приедет ко мне.

– Врешь, сука, ты мне врешь, – голос скрипучий. Он не просто пьян, он чертовски пьян.

Первый раз я видела такого Тараса ровно в тот день, когда решила от него уйти. Я сказала ему об этом, потому что терпеть больше не собиралась. У нас ничего не складывалось и не получалось.

В самом начале наших отношений мы имели общую цель и шли к ней. А потом… он свернул не туда. Его поманил мир больших денег, которые сыпались как из рога изобилия.

Могла ли вернуть его обратно? В семью? Не знаю. Наверное, как любящая жена должна была сделать все, чтобы ее сохранить.

Но я его больше не любила…

– Не вру, – отрешенно говорю.

– Вера, – растягивает мое имя. Раньше мне нравилось, как он сокращает его.

«Ты моя единственная вера», – говорил он. Я млела, таяла… Что еще положено молодой влюбленной девушке?

– Я так тебя люблю, сука, так люблю… А ты, дрянь, не хочешь этого понимать. Я ведь все для тебя делал. Для тебя! – кричит в трубку.

Как он, должно быть пьян.

В прошлый раз, когда выпил много лишнего, Тарас приехал ко мне домой и сыпал угрозами. Если я не вернусь к нему, мои родители исчезнут, что их никто не найдет, моя квартира сгорит, мне подложат наркотики и единственным способом не сесть в тюрьму будет обратиться к мужу за помощью.

Угрозы были страшные. Слезы лились из глаз, не прекращая, я забывала дышать, а сердце стягивалось рыболовной сетью.

Когда любишь – не угрожаешь.

Поэтому сейчас я молча слушаю его признания и молчу. Молчание вообще очень хорошая вещь. Ты не провоцируешь, не раскручиваешь бесполезный разговор или спор, не рискуешь сказать лишнего.

Потом, правда, от многих закрываешься. Это становится привычкой. О чем можно разговаривать с человеком, который постоянно молчит? Я научилась все эмоции хранить в себе. Слезы, грусть, отчаяние, страх – все проживаю только наедине с собой. В ванной, за закрытой дверью, включив горячую воду на полную мощность, что уже через несколько секунд запотевает зеркало.

– Помнишь, как мы познакомились? – чуть ласково спрашивает.

– Помню, – першение в горле ощутимое, пальцами обхватываю шею и чуть сдавливаю, чтобы унять это свербение.

– Лил сильный дождь. Холодный такой, осенний. Ты стояла на остановке одна, я ехал мимо, и… лужа там была глубокая, да?

– Глубокая, – отвечаю.

Мне искренне больно вспоминать наши первые дни. Потому что была счастлива, по-настоящему я чувствовала его вкус, его запах.

Счастье было как зефир – легкое, вкусное, воздушное. Лакомство. И оно, как я позже пойму, не может быть вечно. Смотришь, наслаждаешься, потом съедаешь. И все. Счастья больше нет.

Глава 5.

Вероника.

Меня разрывает от отвращения к нему. И ненависти. Даже сложно разобраться, какое из чувств превалирует.

Варианта одеться плохо или небрежно – нет. Попытка такая была, но она провалилась, когда Тарас вышел из себя и залепил мне пощечину на глазах у водителя и ребят из охраны.

Я чувствовала себя униженной настолько, что боялась посмотреть кому-либо из них в глаза. Обнимала себя руками и хотела умереть. Никто и никогда не поднимал на меня руку. Кроме мужа, который якобы меня любит.

Достаю из шкафа длинное черное платье. Оно полностью закрыто, даже руки и шея. Туфли на высокой шпильке, дорогие украшения. Продав их, можно пополнить бюджет какой-нибудь африканской страны на несколько месяцев вперед.

И обручальное кольцо. Я ведь его снимаю каждый раз, когда возвращаюсь с таких мероприятий.

Там гравировка – «Моя навечно». Так пафосно и пошло звучит. И как хорошо, что мне достаточно смазать руки жирным кремом, чтобы снять ненавистный обруч. Вон, вампирше в «Ночном дозоре» палец пришлось отрезать, чтобы избавиться от кольца.

– Ты опоздала, – первые слова, которые говорит мой муж, когда я сажусь к нему в машину.

– Извини.

“Я бы вообще не спускалась, не приходила и в жизни тебя больше не видела,” – говорю про себя. Но лишь отворачиваюсь к окну и смотрю на сменяющие друг друга картинки города.

Усадьба Нефедовых – партнеры Тараса, – как и положено, находится в самом дорогом поселке под Москвой. Уже на подъезде чувствуешь богатство на вкус. Оно приторно-сладкое до скрипа на зубах.

И никогда мне не нравился. От него тошнота комом стояла в желудке, а выйти он не мог, раствориться тоже. Как проглотил кусок не пережеванной шоколадки и подавился. Горло саднит от этих ощущений.

– Тарас, Вероника, как хорошо, что вы приехали, – Катерина Нефедова – хозяйка всего, не знаешь кто представляет большую ценность в их семье, – прошу, проходите.

Целуем воздух около щек, чтобы не дай бог, не коснуться губами кожи и не оставить след. И вымученно улыбаемся. По крайне мере, моя улыбка точно вымученная.

– Мы надолго здесь? – спрашиваю, как только отошли от Нефедовой.

– Как скажу, так и поедем, – отрезает слова грубо, словно силой рвет.

Спустя четыре часа вновь сажусь в машину. Долгие, утомительные, безумные четыре часа. Готова получить уже свой «Оскар» за ту игру, что показывала всему этому обществу. Как-то читала интервью одного актера, так вот он однажды сказал: «Играть плохих людей, злодеев, достаточно просто, а вы попробуйте сыграть хорошего человека! Того, кому стоит верить».

Слова не претендуют на истину, но в чем-то с ним согласна. Я играла роль замечательной жены.

Теперь у меня дикая усталость, глаза закрываются, за ребрами давит сердце.

– Тарас, – шепчу еле-еле.

Водитель останавливает машину, за нами тормозит внедорожник, из него выходят двое парней – охрана, которую он иногда берет с собой. Для статуса. Ему ведь никто не посмеет угрожать.

– Когда это все закончится? Когда ты уже меня отпустишь?

– Объяснял уже сотни раз, – он злится. Нервно выходит из машины, громко хлопнув дверью. Обходит и открывает мою. Галантный, чтоб его, – отпускать я тебя не собираюсь.

Выхожу и облокачиваюсь на машину. Ноги не держат, руки свисают вдоль тела, не в силах даже поднять их, чтобы отыскать ключи в клатче.

– Я тебя больше не люблю, Тарас, – чуть громче говорю. Хочу хоть как-то достучаться. Вдруг получится? И именно этот тысячный раз сработает, – и ты меня не любишь!

– Я тебя не люблю? Сучка неблагодарная!

И снова эта пощечина. Должна была привыкнуть, но не получается. По телу проходит разряд тока от места, где мазнула его ладонь. Рефлекторно прикладываю ледяную руку к щеке.

На нас вновь смотрят парни из охраны и водитель. В этот раз я обвожу их взглядом, прошу помощи. На их глазах ударили женщину! А они стоят, и … безмолвно смотрят. В их глазах серое безразличие.

Меня трясет всю от накатившей обиды и злости. Так не хочется чувствовать себя беспомощной, но не получается. Я правда никак не могу себя защитить.

– Иди сюда, – цедит сквозь зубы и вдавливает мое тело в свое.

Не успеваю опомниться, как он сминает мои губы в поцелуе. Удерживает голову и языком проталкивается в рот. Я чувствую вкус алкоголя, сигар и дурацкой рыбы, которую я терпеть не могу. Горькая слюна обволакивает мой рот как противное лекарство.

Мне неприятно и гадко. Уваров стал противен, и я не хочу чувствовать его на своем теле и во мне.

– Блядь, такая же вкусная, – отстраняется, чтобы сказать это, и снова целует. Яростно, подавляюще, по-животному.

Не могу оттолкнуть.

– Может, мне подняться, а? – спрашивает.

– У… у меня месячные, – вру. Мне тяжела только мысль, что он может поиметь меня, даже не раздеваясь, в коридоре. Как однажды…

– Ну, есть еще способы, – и опускает взгляд на губы.

Пальцем обводит границы, с силой надавливает на них, кружит и удовольствие испытывает.

Глава 6.

Вероника.

– Доброе утро, – здороваюсь с официантами. Сегодня я первый раз в жизни опоздала на работу, даже летучку с утра не успела провести.

– Доброе утро. Вы сегодня какая-то другая, Вероника, – Ксения всматривается в мое лицо. Очевидно, подмечает темные круги под глазами и слегка опухшие веки. Косметика иногда плохо скрывает бессонные ночи.

Бессонные…

Влад так и не позвонил мне. Легла в кровать в неведении, есть у меня путь к спасению или… от меня отказались.

– У вас все хорошо?

Что за привычка лезть в чужие жизни?

– Разумеется. И мужчина за первым столиком минуты три глазами ищет свободного официанта. Тебе напомнить твои обязанности, Ксения? – строго говорю.

Отхожу к бару и устало опускаюсь на высокий стул. Никогда себе ничего подобного не позволяла, но вся эта нервотрепка выбивает из колеи. Я банально от нее устала.

Просто хочется жить.

Про любовь уже и не мечтаю. Когда твой муж, пусть уже и нелюбимый, раздает пощечины направо и налево, перестаешь верить в чистое и светлое.

Становишься циничной, закрытой… неправильной. И единственное желание, чтобы никто и никогда к тебе не прикасался. Просто оставили в покое и дали дышать воздухом.

– Ваш кофе, Вероника Андреевна, – мило обращается бармен.

Я позвала его за собой в ресторан Игната с прошлого места работы. Мы знакомы с Матвеем – так зовут бармена – несколько лет. За это время подружились, если можно наши отношения так назвать. Проще говоря, он помогает мне, я ему. Ну и доверяю Матвею как хорошему сотруднику.

– Спасибо.

Забираю кружку какого-то кофейного блаженства: взбитые сливки, посыпка какая-то цветная, кокосовая стружка. И все это на кокосовом молоке. М-м-м… Когда я разберусь со всеми своими проблемами, куплю билет, ну, например, в Италию и буду валяться на берегу Средиземного моря, а по утрам выпивать чашечку вкусного кофе.

– У меня есть хороший крем. Тональный, – тихо говорит, практически шепчет.

Вопросительно уставилась на него. Это… несколько неожиданно. Матвей смутился и улыбнулся. Улыбка у него еще такая привлекательная, мальчишеская.

– Не-не, я просто боями занимаюсь. На работу не придешь с фиолетовым пятном на пол-лица. Учишься выкручиваться. Это профессиональный грим. Сейчас принесу.

– Мне незачем, Матвей.

Бармен вздыхает и указательным пальцем осторожно касается своей щеки. Повторяю и слегка нажимаю на скуловую кость. Больно.

Уваров так сильно вчера ударил, что образовался синяк, и Матвей его разглядел.

– А, это вчера. Дверью ударилась.

В глаза не смотрю. И он, и я прекрасно знаем, что этот синяк не от удара двери, а от сильной пощечины.

Матвей приносит тюбик какого-то светло-бежевого оттенка и передает мне.

– Заметили, что я в кофе чуть корицы Вам добавил? – ловко переводит тему, словно мы и не касались ее. Вот поэтому я предложила ему здесь со мной работать.

– Да. Благодарю. Кофе был восхитительным, – улыбаюсь ему в ответ и отхожу от бара, захватит тюбик с гримом.

Правую часть лица покалывает и печет. Ошпаривающий взгляд медленно проходится по моему телу, цепляет даже ступни в туфлях.

Влад стоит в коридоре, который ведет на кухню, руки скрещены на груди, сам прислонился к стене и выжидательно смотрит на меня.

Глядя на него, сложно представить, как с ним можно заниматься сексом. Он же это мне предлагал? Высокий и широкий как настоящий шкаф, гора мышц, не будет никакой возможности сопротивляться.

Сглатываю слюну и неровной походкой иду на его взгляд. Бессонов смотрит безотрывно, еще больший страх внушает.

Стоит ли заговорить первой? Спросить, почему так и не перезвонил?

Настроение Тараса я старалась улавливать, чтобы не нарваться, изучала, как не провоцировать и вообще общаться.

Здесь я не знаю ничего. Как с закрытыми глазами по лесу бродить: столько опасностей и препятствий. Самое простое – не двигаться, оставаться на своем месте.

– Симпатичный пацан, – рычит грубо, – сколько ему? Двадцать? Двадцать один?

– Двадцать три, – сипло отвечаю.

Бессонов переводит взгляд на Матвея, наблюдает какое-то время за ним. Смотрит коршуном, самой захотелось слиться с окружающей обстановкой, чтобы стать невидимой. Мот заметил, что за ним наблюдают, но просто приветливо улыбнулся и помахал рукой. Совсем еще мальчик…

– Идем, – приказывает.

Влад разворачивается ко мне спиной и проходит по коридору в сторону кабинета.

Белая ткань его формы натягивается, когда мышцы играют при ходьбе, заставляют еще больше бояться Влада. Покрытые татуировками руки двигаются в такт его движениям. Только я не хочу смотреть по сторонам. Его вид со спины устрашающий, но манящий.

– Прошу, – открывает дверь, пропуская меня внутрь.

Она захлопывается. Мы остаемся с ним одни в небольшом помещении. Стены начинают давить, а потолок кажется слишком низким.

– Ты вчера звонила, – небрежно говорит и садится на большой кожаный стул.

Ему бы сигару в зубы и бокал виски, а на столе чтобы демонстративно лежало оружие.

– Звонила, – подтверждаю. Отказываться не столько поздно, сколько глупо. Мне и правда нужна помощь. Не я ли говорила, что пойду на все, лишь бы избавиться от Уварова?

– Ну и… – после паузы спрашивает.

– Я согласна, – повторяю. Снова чувствую себя униженной.

– На что?

Резко поднимаю взгляд и напарываюсь на его темные глаза, которые как раскаленное железо жжет, оставляя уродливое клеймо.

– Я принимаю твое предложение. Ты помогаешь мне с разводом в обмен, – останавливаюсь. Сказать вслух задуманное сложно, – на себя.

– Хорошо, – отвечает безразлично.

– Только…– прочищаю горло, – я хочу подписать договор.

Бессонов нахмурился, свел брови к переносице. Так он стал похож на предводителя клана итальянских мафиози. А потом громко засмеялся. Мои клетки задрожали от его смеха: низкого, хриплого, грубого.

Глава 7.

Вероника.

– Проходи, чувствуй себя как дома.

Влад заходит первым, снимает массивные ботинки и небрежно кидает связку ключей на высокую обувницу. Металлический звук отдается по всему телу.

У него большая квартира, это уже видно по широкому коридору, но в чисто мужском стиле. Здесь холодно, даже если кондиционер сделать на тридцать градусов. Серые оттенки, смешанные с черным. Мрак, одним словом.

И я уверена, что он живет здесь один. Не то, чтобы он приводил к себе домой девушку, когда у самого отношения. Просто здесь нет и никогда не было женской руки.

Влад забирает у меня сумку, куда я наскоро сложила свои вещи. Даже не помню, что схватила. Времени было в обрез. Тарас мог приехать в любую минуту, без предупреждения.

– Хм… а ты ненадолго, я смотрю, – перебрасывает ее из рук в руки и странно ухмыляется.

Ничего не отвечаю. Разуваюсь и следую за ним тенью.

– Гостиная, тренажерка, кухня, спальня, ну и ванная там, – проводит он по своим хоромам.

Потолки высокие, мебели очень мало, стены выкрашены в серый цвет, а в спальне черное атласное белье.

– А гостевая? – спрашиваю осторожно.

Сказать, что мне неуютно это ничего не сказать. Все такое темное, что мне не хватает воздуха. Здесь его словно и нет. Как вакуум, космос без единой звезды.

– Зачем? – удивленно спрашивает.

Его взгляд бродит по моему лицу, словно я спросила несусветную чушь.

И правда? Что такое на меня нашло? Подписала контракт на пользование моего тела и про какую-то отдельную комнату спрашиваю еще. С ума сошла!

– Для меня, – выдавлено произношу.

Постоянно делаю шаги, чтобы увеличивать расстояние между нами. Близость его тела как опасный свинец – душит и тяготит. Он проникает через дыхательные пути, кожу и уже не выводится. Травит меня.

– Ледышка, а ты спишь со мной в спальне.

Два шага в мою сторону. Перестаю дышать.

– В одной кровати.

Наклоняется ко мне и говорит на ухо.

Влад пахнет мокрыми морскими камнями. Зажмуриваюсь, словно вдохнула тонну пыли, которая засеивает каждый уголок тела. Задыхаться начинаю.

– Располагайся пока, скоро доставка ужина, – возвращается к своему привычному тону.

– Ты заказал еду?

– А ты думала, голодной здесь будешь? – немного нервно спросил.

Подбираюсь вся, выпрямляю спину. Не знаю, что может последовать дальше.

В похожей ситуации Уваров сощуривал глаза, медленно подходил близко ко мне и тихо, низко говорил. Я чувствовала себя маленькой, беспомощной. Чуть позже научилась закрываться. Представляла, что вокруг меня ледяной занавес, который защищает.

– Нет, – отвечаю и отхожу, – но ты же повар, а еду заказываешь, – зачем-то говорю. Мысленно бью себя по голове.

«Надо молчать, Ника, молчать!»

Влад улыбается. Сначала ползет вверх один уголок губ, потом второй, и… Бессонов становится другим. Пропадает устрашающий налет, с которым постоянно ходит. Он становится добрее, что ль.

Самой хочется улыбнуться.

– Не наелась моей стряпни в ресторане, ледышка? – говорит ласково.

Путаюсь… Это же Бессонов. И вдруг, какая-то нежность. Мозг наизнанку вывернулся от такого преображения.

– Хорошо, ужины тогда готовишь ты.

Разинула рот. Это уже ни в какие ворота не лезет.

– Я не умею.

– Научишься, – уверенно заканчивает наш диалог, который и не предполагает продолжения.

Еду привозят на полчаса позже. Теперь я знаю, что Бессонову не нравится, когда что-то выбивается из графика. Он злился и ругался, стоило курьеру задержаться уже на минуту.

Я уселась на стул на кухне и вжималась в него, ладонью обхватывала деревянные перекладины и смотрела в одну точку.

– Эй, ты чего? – голос обеспокоенный, когда он увидел меня застывшей. А я пошевелиться боялась. Он пугал меня. Своим голосом, руганью, поведением.

А сказать… еще страшнее.

Когда однажды сказала Уварову, что мне не нравится его тон, с которым он со мной разговаривает, я поняла, что значит спустить всех собак на одного человека. В тот момент уяснила главное: чем больше молчишь, тем лучше.

Отрицательно мотаю головой, изучая в каком настроении сейчас Влад. А он спокоен уже. Усмехаюсь. Может, Бессонов просто был голодным?

– Вот. Разбирай, – кладет передо мной два крафтовых пакета и усаживается на стул, широко расставив ноги. Взглядом указывает на них и улыбается хищно.

Выглядит, как приказ.

Медленно встаю, забираю пакеты и достаю контейнеры, чтобы выложить их на столешницу.

Спину печет, я словно заснула на пляже, лучи прожигают до неприятного жжения. Хочется смахнуть его взгляд, даже плечами веду.

Глава 8.

Влад.

– Старик, надо встретиться, – без приветствия обращаюсь к своему армейскому другу.

Димон потом долгое время работал в органах, сейчас возглавляет отдел безопасности у одного московского бизнесмена.

– В баре? По девочкам? Как ты любишь? – язвит. Наши с ним встречи обычно так и проходили. А потом… Димон слился. О причине не говорит и причину эту не показывает.

Взглядом тараню дверь, за которой еще спит ледышка, черт бы ее побрал. Нацепила на себя эту короткую тряпку, нырнула под одеяло с головой, только тяжелое сопение ее и слышал.

Какой тут уж, блядь, сон?

– В следующий раз. Сможешь подъехать ко мне в ресторан?

– Вот ты наглый!

– Димон, это правда важно.

Шумный вдох в трубке и друг соглашается.

Из дома выхожу первым. Не хочу встречаться с Никой, и так ледышка трясется, стоит ей только взглянуть на меня.

Я и не понимаю – почему. Ну, конечно, мужским эталоном красоты не являюсь. Но не чудовище ведь? А она боится…

Первый раз за все время открываю ресторан своим ключом. Темнота, тишина, даже гула кондиционера не слышно. Сажусь на первый диванчик и прикрываю глаза. Прислушиваюсь к этой звенящей тишине.

Она бывает только перед самым опасным и страшным боем. Это такой жирной намек вселенной, что нужно набраться сил и терпения.

Пиликанье на телефоне нарушает спокойствие. Вот и отдохнул, называется.

«Доброе утро. Ты не оставил мне ключи от своей квартиры. Как мне ее закрыть? Рабочий день начнется через два часа»

Подпись: Вероника.

А то не понял, кто мне строчит противно-правильные тексты в семь утра. Трусиха, даже не позвонила, а написала сообщение.

В памяти всплывает день, когда Игнат познакомил меня с ней. Ника окинула меня таким презрительным взглядом, подумал, что либо форму испачкал, либо едой, что ль, провонял. Рукой по подбородку провел, по губам, может, пробовал шедевры своих поварят и капли остались?

Снежная королева, не меньше. Смотрела на всех свысока, мало разговаривала. Для женщины это странно. Другие трещат так, что из ушей терпение выкипает, а эта… правильное предложение из, максимум, пяти слов. Взглядом мимо меня шастала, словно нет никого.

А сегодня ночью в моей постели спала. Сдулось ее высокомерие, когда помощь потребовалась.

– Ты чего здесь сидишь? – Игнат заходит в ресторан вторым.

– Думаю.

– Получается? – отшучивается.

– Мешаешь.

– Ты рано.

Хотелось ответить, что он тоже. Только опережает. Последнее время такой счастливый ходит, звездочки вокруг него аж кружат от этого счастья. Малек пришибленным кажется.

– Мне просто раньше уйти надо будет. Мы с Таей едем квартиру смотреть. Знаешь, да, что я продал свою? Целая история, блядь.

– Уволь ледышку, – грубо перебиваю.

– Ты об этому сейчас думал?

Нет, я думал о том, как ее вытащить из того капкана, в который она сама себя и загнала. Я же ни хера еще никакой план не продумал. Скажи ей это, хрен бы она спала у меня дома в своей коротенькой кружевной херне.

И как мне хотелось содрать ее к чертовой матери…

– Вероника – хороший сотрудник. Так что, из-за того, что ты ее недолюбливаешь… прости.

Ухмыляюсь.

– Игнат. Сейчас за нее решаю я, – чуть грубее говорю.

Ледышке нельзя здесь появляться. Ублюдок спокойно может выследить, а потом сесть на хвост, который через час и три минуты приведет к моему дому. И она перестанет быть в безопасности.

А на трусики с прокладками уж как-нибудь ей заработаю.

– Вот думаю, хочу ли я знать, почему ты за нее решаешь, или нет?

– Не хочешь, – отвечаю за брата.

С подросткового возраста мы в какой-то момент начали четко улавливать, когда спорить не нужно, выпрашивать ответы тоже. А нужно просто довериться.

– Мне замена потребуется, – сухо отвечает. Значит, согласился.

– Через два дня найду. Есть предпочтения? Брюнетка? Блондинка? Третий размер? Четвертый? – шучу.

У Ники светлые волосы и третий размер груди. Она вообще вся как конфетка. Ледяная. И на жену мою бывшую похожа. Может, поэтому меня так триггерит на ней?

– Есть. Чтобы с обязанностями справлялась. Уяснил? А то Веронику верну. Да, пусть сама мне позвонит и скажет о своем увольнении.

– Блядь, с этим проблемы будут.

Игнат цыкает и уходит. Мы расходимся каждый в свою сторону. Мне на кухню, ему в кабинет.

«Ты сегодня остаешься дома, ледышка. И без сюрпризов. У меня шумоизоляция, да и соседи все на работе. Ключей нет. Жди. Приготовь ужин. Макарошки».

Хотел позвонить, но она так на мой голос реагирует, не хочется лишний раз ее пугать. Должна просто привыкнуть. Ко мне.

Глава 9.

Вероника.

«Ты сегодня остаешься дома, ледышка. И без сюрпризов. У меня шумоизоляция, да и соседи все на работе. Ключей нет. Жди. Приготовь ужин. Макарошки».

Читаю. Вдумчиво.

Не понимаю.

Закрываю приложение и откладываю телефон. Перед глазами расплываются буквы, а дыхание становится поверхностным, словно я словила горячку.

«Ты останешься дома…»

Эта фраза уносит в прошлое. Я будто переместилась в дом, где какое-то время была счастлива. Передо мной спальня, где я и Тарас… любили друг друга. До потери сознания, до слез, до глупых обещаний, которые никто из нас так и не выполнил.

Может, в этом причина нашего краха?

В какой-то момент муж изменился, стал другим. Когда пришел домой под утро пьяным и, возможно, под наркотой, я выговорила ему все, что наболело: о своих переживаниях, о своей боли, о том, что жалею о свадьбе.

О том, что больше его не люблю.

Та ночь останется в моей памяти навсегда. Его дикие толчки внутри меня, агрессивные, до упора. Он наказывал меня за мою нелюбовь.

Я чувствовала себя тряпичной куклой, которую опустошили, а внутрь забыли набить даже дешевой ватой. Думать о дальнейшем не могла. Казалось, разучилась.

Уваров запер меня дома на несколько дней. В какой-то момент стала ненавидеть стены, которые украшала с любовью и удовольствием, комнаты, обставленные самой лучшей мебелью, вещи, купленные в странах, где мы успели побывать.

Бродила по замкнутому пространству как призрак. Впрочем, такой я и была. Без души, без мыслей, без желания жить дальше. Потому что любовь не просто ушла, она сгорела в ненависти к нему.

Снова открываю телефон и читаю сообщение от Бессонова. Меня накрывает истеричным смехом, потом я плачу, уткнувшись в подушку.

Сердце превращается в потухший уголек. Оставляет черные следы на всех органах и еще противно жжется.

Тело… вялое. Теряю силы от нахлынувших воспоминаний. Ярких, до боли жгучих и царапающих.

И засыпаю.

Просыпаюсь, когда за окном начинает темнеть. Я все еще заперта в этих стенах ненавистной мне квартиры. Вокруг тишина, мое шумное дыхание бьет по барабанным перепонкам.

Ключ в замке заставляет резко вскочить и прижаться к стене. Я запуталась во времени, в днях недели. Меня окружает сплошной туман из прошлого, откуда никак не могу найти выход.

Хочется кричать и биться, вцепиться пальцами в волосы и выдирать их с корнем, а потом орать, пока горло кто-нибудь не вырвет.

Просто очень сильно устала.

– И что это, блядь, такое? – голос Влада грубый. Он злой, как самый настоящий черт. Хотя, выглядит так же.

Я слышала его глухие шаги в коридоре, потом на кухне и, наконец, на пороге его спальни.

В комнате темно. Уверена, что он видит только мой силуэт у окна. Я же, напротив, из-за уличного освещения вижу его отчетливо.

Сейчас он как никогда напоминает мне чудовище, с которым у меня договор.

Украдкой тыльной стороной ладони вытираю дорожки слез. Дышать стараюсь медленно. Внутри адовое беспокойство, а внешне я должна сохранять холодность.

– Я спрашиваю, это что такое? – повторяет сдавленно и двигается в мою стороной.

Дыхание прекращается, кислорода вокруг нет. Я вдруг оказалась на Марсе, где мне осталось жить считанные секунды.

– Ты о чем? – спрашиваю тихо.

Глаза его горят огнем, кажется, они из темно-карих стали бордовыми с красными искрами. Зловеще выглядит.

– Дома тишина, а ты забилась в угол и чего-то ждешь. Я просил тебя без сюрпризов.

И глаза мои рассматривает. Пальцами сдавливает подбородок, лицо мое к себе приближает. Дыхание такое жесткое, что режет кожу.

Влад стал чаще дышать и то и дело на губы опускается. Господи, меня разрывает от ожидания. Что он сейчас сделает?

Ударит? Или поцелует? Первое становится привычным. А второе…

– Что со зрачками? – говорит почти в сомкнутые губы. Но даже так я чувствую вкус никотина. Влад курил. Много. Горечь проникает через клетки и оседает на языке.

Но у меня нет никакого отторжения.

– Ты принимаешь что-то?

Молчу. Он считает, что я приняла наркотики? Поэтому себя так ведет?

– Собирай свои вещи и проваливай, – рычит близко.

Слегка отталкивает и отходит к окну. Плечи высоко вздымаются, как и широкая грудь. Руками за подоконник зацепился и с силой его сжимает. Того и гляди пластик треснет.

Вот он – мой путь к спасению. Дверь открыта, нужно только быстро собрать свои вещи, и я буду свободна.

– Ты подписал договор, Бессонов, – холодно отвечаю, – это значит, что ты обещал мне помочь.

Теперь его очередь молчать.

– Ужин где? Я голодный.

– Какой ужин?

– Я просил тебя в сообщении приготовить ужин, – раздраженно отвечает, – так сложно выполнить свои обещания?

Глава 10.

Вероника.

Я следила за широкой спиной Влада, пока он не скрылся за дверью спальни. Биение сердца чувствуется в горле. От страха и нахлынувшего волнения не могу сделать и вдоха.

Ледяными пальцами стараюсь схватиться за ручку кувшина с водой. Перестаю чувствовать, руки онемели, либо их полностью парализовало.

Кое-как наливаю полный стакан воды, разлив половину на дорогой стол, и жадно выпиваю до дна.

– Это просто секс, Ника, – шепчу губами, – просто поступательные движения. Нужно только закрыть глаза, и … снова посчитать.

Зажмуриваюсь сильно-сильно, до боли, вспоминая свое максимальное число. Это было пятьсот восемьдесят три. На цифре пятьсот восемьдесят четыре я заново могла дышать.

На негнущихся ногах иду в ванную комнату, наскоро принимаю душ, умываюсь, наношу крем. Движения отработанные, но стали менее желанными.

В спальне полумрак. Горит только торшер в углу комнаты. Шторы плотно занавешены. Можно подумать, кто-то из соседей будет смотреть в окно.

Бессонов лежит на кровати в одних боксерах, спортивные штаны валяются на кресле, небрежно перекинутые через подлокотник.

Его глаза закрыты, но он не спит. Чувствую. Воздух такой же наэлектризованный, как был на кухне. Здесь пахнет солью, морским гелем для душа и еще чем-то мужским и диким. Невозможно дать четкое определение этому запаху.

– Что застыла? – говорит сдавленно.

– А что мне делать?

Влад недовольно вздыхает и открывает наконец глаза. Мне показалось, что меня пронзило и отбросило назад силой его взгляда. Он накалывает им как умелый энтомолог редкое насекомое.

– Ну, если есть желание, ты можешь раздеться.

От его слов только сильнее запахиваю халат. Кожу ласкает пламя, и… странные ощущения рождаются под ней.

– В комнате жарко, ледышка, – говорит надменно.

Хватаюсь за пояс халата и медленно тяну один конец. Спустя пару секунд ненужная тряпка падает мне в ноги. Остаюсь стоять в той же ночнушке, что была прошлой ночью.

Кожа покрывается мелкой россыпью мурашек, которые заостряются под его темным взглядом.

– Ближе подходи, – приказывает. Голос стал хриплым и низким. И каким-то сексуальным, что ль.

Делаю крохотные шаги к кровати. Дыхание рваное, а как делать вдох – забываю. В спальне и правда жарко. Кажется, бисеринки пота скапливаются вдоль позвоночника и стекают вниз.

Мне бы бежать, кричать, просить, чтобы прекратил, но слова застревают в горле, как и крик.

Где-то на самом дне есть уверенность, что он не такой как Уваров. Влад другой, он не будет делать то, что делал Тарас. Просто… знаю.

– Ника, – наигранно ласково обращается, – скажи мне, прелесть, я кусаюсь?

Бессонов приподнялся на одном локте и нахмурился.

– Надеюсь, что нет, – отвечаю.

– Тогда иди ко мне, – снова ласково просит и опять укладывается на кровать.

Подхожу так близко, как только могу. В носу щиплет мужским ароматом и горечью табака. Он снова курил.

За все время, что мы знакомы, ни разу не видела его с сигаретой. Не то, чтобы я за ним следила, но нет да нет, наблюдала его стоящим на заднем дворе ресторана, на парковке, утром на крыльце. И ни разу не замечала зажатую сигарету между пальцев.

– Что дальше? – спрашиваю.

От ожидания знатно трясет. Пусть уже, наконец, возьмет меня и даст потом возможность вдохнуть свежего воздуха.

– Эту черную штуку точно не снимешь?

Бессонов говорит про мою ночную сорочку.

– Я… не хочу.

Закрываю глаза и просто молюсь, чтобы он не попросил избавиться от нее. Приказ, который будит полярные чувства.

– Ну, как знаешь. Испачкается ведь, – вздыхает расстроено и отворачивается от меня, – все, что тебе нужно, стоит на тумбочке. Давай, отмораживайся скорее. Устал пиздец как.

На прикроватной тумбочке стоят разные флакончики. Как-то неправильно сейчас брать каждый и рассматривать. Хотя они выглядят точь-в-точь как смазка. Застыла, мысли в голове бродят разные. И ни одной нормальной.

– Ника, – рявкает. Пугаюсь, – бери уже любое и массируй. Правая рука вообще не двигается.

«Массаж каждый вечер», – вспоминаю последние слова в нашем договоре.

Получается, он позвал меня не сексом заниматься, а…

– Так ты просишь меня сделать тебе массаж? – неуверенно спрашиваю.

Не могу пока понять, что же чувствую. Облегчение? Разочарование? Я же вроде как настраивалась, а тут…

Бессонов вздыхает и правда устало. Он проснулся рано утром, работал весь день, стругал там свою морковку с лучком, потом помогал готовить ужин. Влад, получается, реально устал.

– Грудной отдел, шейный и предплечье правой руки. Аж трясет от напряжения в мышцах, – говорит в подушку, но я слышу каждый звук.

Присаживаюсь на кровать и, наконец, с долей спокойствия рассматриваю баночки. Там массажные масла. Есть профессиональные, разогревающие, с каким-то там змеиным ядом. Может, это выбрать?

Глава 11.

Вероника.

Из-за плотно задернутых штор, которые не пропускают и лучика солнечного света, не понимаю, что уже позднее утро.

Реальность не сразу врывается в мое сознание. Я, улыбаясь чему-то, потягиваюсь, строю планы на сегодня.

Выходной. Значит, если Уваров не заявится без приглашения и не потребует ехать с ним на очередное мероприятие, нужно заехать к родителям. Мы не виделись несколько недель.

Родители в курсе, что я подала заявление на развод. Они только не понимают почему. Для них Тарас – идеальный муж, хороший бизнесмен, интеллигентный и образованный человек. А главное, по их мнению, с ним у меня всегда будет крыша над головой, еда в тарелке и ни в чем и никогда не буду нуждаться.

Рассказывать маме с папой обо всем не смогла бы даже под страхом смерти. Боюсь за их жизнь и здоровье. Зная папу, он будет защищать, отбивать меня до последнего вдоха. А мама… ей ни в коем случае не нужно знать, через какую боль проходила ее дочь. Тот случай, когда неведение лучше правды.

– Блядь, уже одиннадцать! – басом рычит кто-то справа.

Господи, это Бессонов.

Сразу вспомнился и наш договор, и мой переезд к нему, и… вчерашний массаж. При мысли о последнем становится как-то не по себе. Мне не было противно или мерзко, скорее, чего-то ждала от него. Того, в чем боюсь признаться.

– Ты почему меня не разбудила? – снова рычит.

Откидывает одеяло, усаживается на кровать и руками лицо трет. Потягивается до хруста в суставах.

Влад неровной походкой идет к выходу из комнаты, расчесывая своей огромной пятерней взлохмаченные волосы.

И зачем-то молча наблюдаю за всеми его движениями.

– Ты в душ? – спрашиваю с хриплыми нотками.

Бессонов останавливается резко. Даже не видя его лица, я уверена, что он хищно улыбается.

Дыхание учащается, и сердце гулко отстукивает сбившийся ритм.

– Хочешь со мной? – говорит вполоборота. Его глаза поблескивают яркими бликами, когда света-то в комнате и нет.

– Можно я пойду первой?

Спрашиваю, практически заикаясь. И очень надеюсь, что Влад не будет спрашивать почему.

Я помню запах его геля для душа, запотевшие створки лифта и пульсацию внизу живота от всех этих картинок и ароматов.

Не хочу, не буду.

Бессонов раздумывает несколько секунд. Слышу удары своего сердце, словно его поместили вместо настенных часов.

– Прошу, – отходит в сторону и рукой указывает дорогу.

Не помня себя, вскакиваю с кровати и бегом несусь в ванную комнату. По спине хлещут его острые взгляды, как дротики бросает метко.

Быстро сбрасываю с себя ночную сорочку, которая насквозь пропахла массажным маслом и, странно, Бессоновым. С остервенением кидаю его в стирку. Осталось понять, как запускать эту космическую машину.

Включаю воду и захожу в кабинку. Автоматом включается какая-то радиоволна, и замкнутое пространство наполняется попсовой мелодией.

Руками облокачиваюсь на плитку и тяжело дышу. Вода прохладная, а, кажется, там льется кипяток. Это все его взгляды, его немое присутствие.

Самое удручающее – все только начинается. Мне предстоит все это испытывать, пока не разведусь.

И пока не окажусь под ним с раздвинутыми ногами. Это бесит, раздражает, но уже… не пугает.

От бессилия бью по стене кулаком, злюсь.

Вдруг створки душевой открываются, обдавая прохладным воздухом все тело, что в момент покрываюсь крупными мурашками.

– Ты же не против? – уверенно заявляет Влад и делает шаг в эту самую кабину, закрывает створки и берет свой гель для душа, которой хотелось с жадностью вдыхать. Тайно.

Он абсолютно голый, как и я. Жар его тела ощущаю и не касаясь. У меня пропадает дар речи, в голове мысли смешиваются и превращаются в бульон.

Только взгляда отвести от него не могу.

Руки висят вдоль тела, а должна ведь прикрыться ими, потом наругаться, что вторгся в мое пространство без спроса. Возможно, и ударить.

Но я стою по стойке смирно. Прямо под его сканирующим взглядом. Он улыбается уголками губ, а в глазах чистая похоть, вожделение и кайф.

– Всегда хотел узнать, свои такие сиськи?

Тянет к груди руку и слегка касается ее, проведя линию от ключицы до заострившегося соска.

Резко выдыхаю ртом, не в силах сдерживаться. Ноги слабеют, тело мгновенно откликается на его руку, как будто он мой гребаный хозяин.

– Свои.

Мы смотрим в глаза друг друга. Между нами что-то натягивается прочно, что не в силах прервать эти взгляды. Опять повисает это напряжение, когда либо целуй, бери, либо мотай к чертовой матери из моего душа.

– Классные. Можно?

Что? Он спрашивать надумал?

Но, не дожидаясь ответа, обхватывает полушария обеими руками и сжимает их с немым обожанием.

А у меня от этого собственнического жеста выбивается весь воздух из легких. Мне приятно, руки его приятные, то, как сжимает приятно. Только силой не закатываю глаза от удовольствия. Бессонов ведь смотрит на меня, сразу все и поймет.

Не хочу сдаваться так быстро…

– Нравится? – спрашивает сдавленно, сокращая расстояние между нами.

В живот упирается его член, которым он уже готов меня таранить. Сжимаю ноги сильнее. Мне даже это нравится.

Внутри дикая пульсация и хочется уже как-то ее унять. Сделать, хоть что-нибудь чтобы не испытывать этого чувства.

– Я задал вопрос, Ника.

Наклоняется ко мне и коротко целует в основание шеи. От места поцелуя разбегаются разряды тока и мелко бьют по всем клеточкам, как сотни крошечных иголочек. Ладони потеют, стоять сложно, вся кровь устремилась вниз живота. Еще к щекам. Они горят, будто их натерли самым острым перцем в мире. Полыхают и щиплют.

– Нравится, – прикрываю глаза.

– А так?

Бессонов ведет рукой от соска, который обвел по окружности, вниз. Очерчивает впадинку пупка, бедренную косточку и движется к лобку.

– Люблю, когда там остается тоненькая полосочка. Не люблю гладко выбритых. Как будто малолетку трахнуть собираешься, – шепчет на ухо, ласкаю пока только лобок.

Глава 12.

Вероника.

– Ты как-то очень долго моешься, – говорит несколько с претензией, раздраженно.

Бессонов уселся за кухонный стол и что-то смотрит в ноутбуке, потом быстро вводит какой-то текст и глазами упирается в меня. Его удушающая энергия аж толкает назад.

Да и от такой наглости пошатнулась. Делаю медленный вдох, затем такой же длинный выдох и стараюсь взять себя в руки. Только что он стоял голым со мной в душе, упираясь членом мне в живот, рукой касался в таком месте, где до этого только муж меня и трогал. А сейчас сидит как в ни в чем не бывало и с недовольным лицом смеет спрашивать, почему я долго моюсь.

Запах твой с себя сдирала! Успокаивала взбесившееся сердце! Думала, в конце концов, о том, какой же ты козел, и как я тебя ненавижу.

– Ну, правда, – ухмыляется, – на шахте что ль всю ночь работала? Или вагоны разгружала?

Словно пытается вывести меня из себя своими провокациями.

– От тебя отмывалась. Не знаю, кого ты еще так лапал до меня, – начинаю дерзить и сама себе удивляюсь.

Я не говорила таким тоном с мужчиной, кажется, никогда. Сейчас либо осмелела, либо совсем с катушек слетела.

– Уф, колючая ледышка, – говорит и хрипло смеется.

Руки скрестил на груди. Языком проводит по верхним зубам, будто пересчитывает их количество, и скалится.

– Завтрак, Ника, – взглядом указывает на уже приготовленные продукты на столе.

Все, как и говорил: яйца, овощи, зелень, хлеб. А в стороне крафтовый пакет их сетевой пекарни. Такая же находится по пути в ресторан Игната, и я обожаю останавливаться там перед работой, заказывать капучино на миндальном молоке и съедать сливочный круассан с малиновым джемом. Вспоминаю, и слюна скапливается во рту, что вот-вот подавлюсь.

Приоткрываю пакет и вижу два своих любимых круассана, а в стороне светло-коричневый стаканчик. Не надо и крышку открывать, чтобы вдохнуть аромат молотых зерен с нотками миндаля. Уверена, внутри именно он – мой любимый кофе.

– И как ты узнал? – поворачиваться не хочу.

Моя спина под прицелом его глаз. Я чувствую передвижение его взгляда: шея, спина, задерживается на пояснице, потом спускается вниз и обхватывает пятую точку с какой-то жадностью. Господи, мы на расстоянии друг от друга, его большие ладони меня не касаются, но я все отчетливо ощущаю.

– И когда успел?

– У них есть доставка. Не знала? Кстати, она стоит дороже, чем весь твой завтрак. Прикинь?

– Не обеднеешь, – словно дерзко говорю.

Беру свой любимый круассан и демонстративно отрываю кусочек и отправляю его в рот.

Мне кажется, я его провоцирую. Логика моих действий отсутствует напрочь, ее смыло несколькими минутами ранее в душе. И сейчас я глупо пялюсь на Бессонова, который в полном шоке глазеет на мои губы в крошках.

Съедаю один, запивая кофе, и берусь за второй. Я как маленький ребенок, который прощупывает границы дозволенного. Страшно ли мне? Немного. Но почему-то отступать не хочется, прятаться не хочется. Бессонов – не мой муж.

– Вкусно, Никуш?

Встает со своего стула и размеренным шагом приближается ко мне. Нависает скалой, что я вмиг забыла о своей игре. Он точно не ударит, уже знаю, не поцелует, у него были возможности, которыми он не воспользовался.

А я хочу понять, зачем он это все делает. Зачем ему это все?

– Очень, – проглатываю липкий кусок слоеного теста.

Глаза обжигают яростью. Влад выхватывает мой не доевший круассан и… отправляет его в мусорку, кофе выливает в раковину.

Черт, он взбешен.

– Где. Мой. Завтрак?

– Сам себе его и готовь. Я не кухарка, – говорю в его губы, встав на носочки.

Он уже успел побрызгаться туалетной водой, которую терпеть не могу. И хочется отвернуться, зажать нос. Сделать это демонстративно. Но… я лишь делаю глубокий-глубокий вдох. Нравится…

– Тебе все еще нужна моя помощь? Защита? Нужна, Вероника? – тихо говорит, но отчетливо.

Каждый произнесенный звук слышится ударом молотка о шляпку гвоздя. До противного скрежета.

– Допустим, – отвечаю.

– Разворачивайся, – приказывает.

Что? В панике брожу взглядом по его лицу. Ищу ответы и не нахожу.

Молча подчиняюсь. Догадка кожу стягивает от липкого страха. Дыхание частое, но поверхностное.

Бессонов прижимается к спине всем торсом, руками по телу шарахается, как будто я его собственность.

Это ведь так и есть.

Дергает трусы вниз. Без ласки проходится по тем местам, до которых дотрагивался аккуратно в душе. Зажмуриваюсь. Не от омерзения, которое топило бы меня, будь это Уваров.

Сейчас другое. Все другое. Какая-то часть меня не хочет ему сопротивляться, ей нравится. И за это я ненавижу Бессонова.

– Значит, так хочешь? Чтобы так я тебя поимел? Решаю один вопрос и трахаю тебя, решаю другой – и трахаю твой рот. А что, мне отлично. А тебе? – зло шипит мне на ухо.

Глава 13.

Вероника.

Влад не спеша куда-то собирается. Он насвистывает веселую мелодию, хрустит демонстративно суставами, разминается.

Спустя тридцать две минуты входная дверь хлопает. В воздухе остается много его аромата, и я сразу открываю окна на проветривание.

Не знаю, что со мной происходит. За последние годы научилась все эмоции держать при себе так глубоко, что… перестала их замечать.

Сейчас же они как проснувшийся гейзер: фонтанируют и брызгают. Справиться с ними не получается.

– Ненавижу тебя, Бессонов, слышишь? Ненавижу! – кричу в закрытую дверь.

Потом бью ее ногой, следом идут кулаки. Косточкам больно, простреливает до самого локтя, но я все равно ударяю ни в чем не повинную металлическую дверь.

Никто меня не слышит, никто не успокаивает.

И никто не говорит, что именно так выплескивать злость плохо, не объяснили, что и как в итоге мне делать-то.

Поэтому либо загоняешь ее в уголки своего тела, либо травмируешь все тоже тело.

Устав, опускаюсь на пол, голову кладу на колени и часто дышу. Даю себе несколько минут на передышку, а потом встаю и иду на кухню.

Коробочка с розовым прибором все лежит на том же месте. Какие-то вкладыши, карточки и, о боже, инструкция валяются рядом.

Чувствую себя какой-то плохой девочкой, но мне безумно хочется взглянуть поближе. А что? Влад ушел, никто не будет подкалывать и задавать неудобные вопросы.

Когда между мной и Тарасом еще были хорошие отношения, секс был для меня чем-то вроде приятным времяпрепровождением. Я спокойно могла существовать и без него.

Как теннис. В подростковом возрасте родители отдали меня туда, потому что грезила им. Спустя время выяснилось, что любой вид профессионального спорта, довольно дорогое увлечение. Потянуть мы не могли, и мне пришлось уйти.

И как оказалось, я спокойно могу прожить и без тенниса. Довольствовалась матчами по телевизору и любительским вариантом в ближайшем спортивном клубе. Хорошо, приятно, здорово. Как секс в пятницу вечером и в субботу утром.

Сейчас любопытство начинает сжирать меня по лакомым кусочкам.

Интересно, Бессонов всем своим женщинам дарит подобное? Или я исключение?

Осторожно беру в руки аккуратный предмет. Он приятный на ощупь, как бархат. Его приятно трогать, гладить.

– И как ты работаешь? – обращаюсь к нему, очевидно, тронутая умом. Кошмар, разговариваю с… как Влад его назвал? Мультивибратор?

Обернувшись и убедившись, что за мной никто не наблюдает, присаживаюсь на место Бессонова и начинаю рассматривать вложенные открытки.

Инструкцию тоже зачитала. Ухмылялась и краснела. Внутри какое-то волнение нарастало. Это не связано с переживаниями, скорее это что-то на грани возбуждения.

Никогда не занималась ничем подобным, а тут… Ненавижу Бессонова.

Беру это розовое чудо, нажимаю на кнопки, и он приятно начинает вибрировать, даже стон с губ сорвался.

Резко встаю со стула и измеряю кухню шагами. Мысли в голове одна порочнее другой. От них душно.

Резко хватаю этого дружка и направляюсь в спальню, очень надеясь, что по квартире не расставлены скрытые камеры.

Что делать, не знаю. В инструкции только написано, как включать этот прибор и что он может делать. Поэтому я то в кресло сажусь, то снова на кровать. Откидываю одеяло, чуть шире раздвигаю ноги и…

Бо-же мой!

Теперь я ненавижу Бессонова еще сильней.

По телу проходят теплые импульсы, они концентрируются в нужной точке. От наслаждения дрожу. Сама контролирую давление и скорость, делаю так, как приятно мне. Каждая секунда приближает меня к пику, о котором я даже и не мечтала. Как взобраться на волну. Она несет тебя вперед, пока не накрывает с головой. Ты захлебываешься, пытаешься выбраться и получаешь запретный кайф.

– Черт! – говорю на выдохе.

Кожа покрыта испариной, а дыхание восстанавливается с трудом.

Еще не до конца осознала, что только что было. Какое-то помутнение рассудка. Невозможно пока признать, что я использовала это по назначению.

А главное, почему решила это сделать? Словно какие-то феромоны Бессонова парили вокруг меня и нашептывали мне на ухо свои дьявольские желания.

Встаю с кровати, привожу себя в порядок и … розовое чудо тоже. Надо сделать так, чтобы Влад ни за что и никогда не догадался.

Упаковываю его обратно и оставляю лежать на столе. Мой жирный намек, чтобы убрал его с моих глаз.

В ушах еще стоит звон, руки дрожат, пока моюсь и причесываю растрепавшиеся волосы. Картинки сменяются перед глазами. И все они не столь невинные, как хотелось бы.

Когда я делала это с собой, представляла его. Это и пугает, и раздавливает одновременно. В крови еще дикая смесь удовольствия и возбуждения, с щек не спадает румянец. Хочется провалиться под лед и как-то остудить пыл.

Если не займу себя сейчас каким-то полезным делом – мысли сожгут.

Еще раз умываюсь холодной водой, подвожу глаза, наношу тушь и тени, брови фиксирую гелем. Волосы собираю в хвост.

На кухне полный порядок, а холодильник до сих пор набит едой. Я не любитель готовки, да и мало что получается. Но вот, например, куриную грудку запечь смогу.

Ищу нужные ингредиенты, мою и под включенное радио на телефоне готовлю. Сама не замечаю, как улыбаюсь. Настроение поднимается с каждой съеденной помидоркой черри. Даже пританцовываю чуть-чуть.

– Боже, я умер, – восклицает за спиной… Влад, – не могу понять, это ад или рай?

От его голоса все обрывается и падает. Не из-за страха перед ним, не из-за неизвестности, а от такого вот Бессонова. Немного грубого, с похабными шутками, с подарками его этими, что до сих пор вибрация по телу проходится, стоит вспомнить цвет того приборчика.

– Ледышка, ты же не пытаешься меня отравить?

Слышу его шаги, они эхом у меня в голове отдаются. Шаг – дыхание рвется, еще шаг – перестаю дышать.

Сердце как при жесткой аритмии: бьется отчаянно, больно.

Глава 14.

Влад.

Ледышка сопит рядом, ногу закинула на меня, бедром касается члена. И елозит вверх-внизу, бежит куда-то.

Твою ж мать, яйца вскипают от такого ее движения. Кожа бедра нежная, намазюкалась вечером каким-то кремом, все постельное белье теперь пропахло не то цветами, не то фруктами.

Для меня старалась.

Это что-то шевелит внутри, что раньше спало мертвым сном.

Лежу теперь и не знаю, под себя ее подмять или как наркоша вдыхать ее запах до звездочек перед глазами. Пиздец, под сорок лет, а все в рыцаря какого-то играю.

Так хочется, чтобы сама пришла, показала, что это ее желание, а не из-за дебильного договора все.

Вчера, конечно же, не потрахались. Только целовались. Терпеть этого не мог, а с ледышкой как-то вкусно, что ль. Губки еще ее эти пухленькие, обалденные.

– М-м-м, – мычит во сне и еще теснее жмется.

Ну и что мне делать? Я не железный, еб твою мать!

Руку кладет мне на живот. От нее жар исходит, кажется, расплавит к чертям собачьим. След останется на коже, как печать.

– Ника? – зову ее.

Пусть либо просыпается и уматывает в ванну, либо уже раздвигает свои ножки.

Кстати, не думал, что вчера она подарок использует по назначению. Я же так, ради шутки, ну и чтобы эмоции ее увидеть. Каким-то дебилом себя чувствую, когда вижу ее настоящую. Такая она вся как огонек, ни хрена не ледышка. Заковала себя в хрустальный ледяной замок, так и живет.

Но Снежная королева спит и все еще своим бедром подпирает опухшие яйца и вставший член.

Беру ее маленькую ладошку, пальчики тоненькие, запястье одним пальцем обхватить можно, и кладу на проблему, которую она же мне и устроила. Член дергается.

Следом должна дернуться ледышка. Испугаться, надуться и резко соскочить с кровати. Что она еще умеет делать? У меня слюна побежала уже от предвкушения. А она, сука, слегка сжимает и мычит.

Большим пальцем по пухлым губам провожу. Всегда было интересно, свои такие или накачала? Сиськи, вон, настоящими оказались, губки, по ходу, тоже. Чуть надавливаю на них, кожа горячая, а я вспоминаю, как вчера их целовал. Хочу еще!

Ледышка открывает, наконец, глаза, улыбается сонно, губки растягиваются в улыбке. Черт, красивая такая.

– С добрым утром, – хрипло говорю.

– С добрым у… Ты что делаешь? – спрашивает растерянно.

Бегло осматривает себя, меня, нашу позу и взглядом натыкается на член, хотя бы в боксерах.

– А на что похоже?

Кончики пальцев, которыми касался ее, предательски покалывает. Сердце пробивает грудную клетку, торопится куда-то. Оно кажется огромном, словно занимает все пространство внутри меня.

– Ты меня трогал.

Ника лежит и не двигается, рукой чувствую ее грудь и острые мурашки.

– Ты первая начала.

– Вот еще. Я спала.

– Так себе оправдание, не находишь?

Ее рука все еще на моем члене. Будь у него возможность говорить, орал бы дурниной, чтобы его засунули уже туда, где тепло, горячо и, черт возьми, шикарно.

Между нами что-то такое происходит. Странное, необычное. Воздух будто электризуется, а мы вдыхаем его, и мозг плавится, мысли разбегаются. Остается только наблюдать за ней: какая она красивая, милая, беззащитная. И гладить осторожно ее бедро, пока ледышка зависла и тоже пытается понять, что происходит.

– Когда я смогу выйти на улицу? – спрашивает и разрезает наше затянувшееся молчание.

Привстаю, чуть отодвигаю ледышку от себя в каком-то гнилом разочаровании. Иногда не покидает мысль: на хрена я это все затеял? Ради траха? Так вроде не жаловался на нехватку. Ради чужой бабы, которая своей холодностью и зацепила?

– Хочешь, пойдем сегодня на встречу с моим другом? Он что-то нарыл на твоего драгоценного Уварова, – говорю сладко, но в каждое слово все свое раздражение вбиваю.

– А можно? – опасливо интересуется.

Долго смотрю на Веронику. Одеялом прикрылась, глаза в пол-лица стали еще больше, светлые волосы беспорядочно разлетелись по плечам, дышит рвано.

Коротко киваю и выхожу из спальни.

Завтракаем молча, одеваемся, выходим из дома. Будто не целовались вчера пол-вечера, а утром, пусть и во сне, не тянулись друг к другу. Снова, блядь, какая-то стена. Холодная, из огромных ледяных брусков.

– А кто твой друг? – первый вопрос спустя часа два.

– Начальник службы безопасности одной крупной фирмы, раньше работал в ведомстве, – сухо отвечаю.

– А как с ним познакомились?

– В армии служили вместе, связь поддерживали после дембеля. Ну и нет да нет, но общаемся.

– Так странно, – Ника резко разворачивается ко мне лицо, что на миг теряю управление. Глаза у нее яркие, сбивают с ориентира, – шеф-повар, который служил в армии, имеет шикарную квартиру бизнес-класса с видом на набережную, машину в несколько лямов, да и вообще ни в чем себе не отказывает. Как? – глаза сощурила и пытливо вытягивает ответы.

Черт, это очень смешно. Такая ледышка смешная. Следователь недоделанный.

– Это потому что у меня бабы нет, на которую все деньги спускал бы.

– Сэкономил, проще говоря, – отворачивается, наконец, и я могу спокойно вернуться к дороге.

Вздыхаю. Что за женщина?!

Димон приехал на встречу первым. Иду к столику впереди, Ника тянется за мной. Спиной чувствую ее любопытные вздохи.

– Привет, – протягиваю ладонь Димону, тот ее пожимает и недовольно косится на ледышку, – знакомься, Вероника Уварова.

Друг коротко кивает и бегло ее осматривает. Нехорошо под ребрами становится, разливается какая-то грязная жижа под названием – ревность.

– Ты не говорил, что будешь не один, – говорит с претензией. И снова на Нику взгляд переводит.

– Ты что-то нарыл? – перевожу тему.

Димон хмыкает, обводит нас с ледышкой уже безразличным взглядом и кидает на стол две папки. Одна синяя, другая красная.

– То, что в синей – официальная информация, в красной – не для всех глаз и ушей, – славно намекает на Нику.

Глава 15.

Вероника.

– Алле, мам, мамочка, привет, – говорю и плачу.

Мы с мамой по-настоящему близко стали общаться спустя годы. В детстве было все по-другому: их постоянные ссоры с отцом, работа с утра до ночи и недовольство мной. А потом я выросла, вышла замуж. И мама… она была рядом, мы очень много с ней общались после свадьбы. Я ей про свои детские обиды говорила, а она просила прощение.

С папой у них все наладилось. К счастью. Уж не знаю, в чем секрет. Может, в любви, а может, в терпении, или все вместе.

– Вероничка, дочка, куда пропала? Я звонила тебе, а телефон отключен. Тарас сказал, что ты уехала отдыхать, – с подозрением спрашивает.

Кошусь на Влада.

Мы вернулись полчаса назад. Встреча с Дмитрием высосала все силы и желание что-либо думать и решать. Устала.

Обратно ехали молча, а когда зашли домой, Бессонов передал мне телефон со словами: «Теперь можешь пользоваться».

– Отдыхать? – повторяю и жду помощи от Влада.

Так странно, прошло всего ничего, а уже хочется подсказок даже в таком, казалось бы, легком вопросе.

– Да, на какое-то время. Поэтому теперь разговоры только по телефону. Ничего?

– У тебя все хорошо, Вероника? – заботливо спрашивает.

Захотелось свернуться клубочком и улечься головой маме на колени. Чтобы она гладила и говорила, что все будет хорошо. Я бы тихо плакала.

Мамина поддержка… она ни с чем никогда не сравниться. Имей хоть сотни лучших подруг, хорошего психолога или верного, порядочного мужа. Мамино слово, мамина улыбка, мамино объятие. Или пустой чай на кухне в двенадцать ночи. Родной человек держит твою руку, согревает ее. И вы просто молчите.

Сейчас внутри зияет черная дыра, которая разрастается все больше с каждой минутой.

– Мамуль, ты никогда, ни при каких обстоятельствах не звони Тарасу, хорошо? – тихо говорю.

Спиной чувствую присутствие Влада в комнате. Он никуда не уходил, хотя наш с мамой разговор, как мне кажется, считается более чем приватным.

Контролирует, чтобы лишнего ничего не брякнула? Не доверяет?

Это как-то карябает. Мне совсем не хочется, чтобы он так думал.

– Почему? – спрашивает удивленно.

Медленно выдыхаю и прикрываю глаза. Наверное, настал тот момент, когда пора вскрыть все карты. Старый пластырь отрывать больно, но сделать это необходимо. Только пластырь этот склеивает разорванное сердце, а сверху все еще сыплется непрекращающимся потоком соль. Работа Уварова.

– Ты знаешь, что мы разводимся.

– И не одобряю, дочь. Мы с папой, вспомни, все твое детство как кошка с собакой цапались, чуть глотки друг другу не перегрызли. А сейчас, посмотри? Потому что любим, притерлись, опять же. Кому мы нужны будем, если после стольких лет вместе разбежаться решим. В наше время как было: разбитое надо чинить и склеивать, а не выбрасывать и покупать новое.

– Тарас Уваров – насильник, изменщик и шантажист. Я его больше не люблю. Я его ненавижу, мама. И никто, ни за что и никогда не заставит меня вернуться к нему обратно, – говорю излишне эмоционально.

Это не заготовленная речь. Все сказанные слова шли откуда-то изнутри, от вымученной души. Они самые правильные, хоть и очень болючие.

Меня начинает трясти от осознания. Господи, когда годами живешь в этом… дерьме, привыкаешь, строишь планы по выходу оттуда, закрываешь на много глаза. Чувства притупляются, потому что загоняешь их куда подальше. Так же легче?

А вырвав их все наружу и оформив в слова – накрывает.

– Почему ты раньше этого не говорила? – мама плачет.

Как я благодарна ей за то, что ни слова не сказала о терпении, о долге женщины и, упаси боже, о том, что все это чушь. Ведь в глазах моих родителей Тарас – хороший муж.

– Боялась. За вас, за себя.

Облокачиваюсь на пустую стену. Краем глаза замечаю, что Влад все-таки вышел из спальни, оставив меня одну. Мне не стало одиноко, но словно какой-то незримой поддержки лишилась.

Это заставляет задуматься: куда мы с ним идем?

– Ох, Вероничка, Вероничка, и что же теперь делать? Ты только отцу не говори… он его… – мама замолкает.

Горло противно сдавливает тяжелый ком.

– Я обратилась за помощью, – оборачиваюсь. Хочу увидеть Влада в дверях. Что вернулся. Уже не важно для чего: проверять или чисто из любопытства.

А его нет. В квартире вообще тишина, словно он испарился.

– Не обманут?

У мамы всю жизнь стойкое чувство, что все вокруг пытаются всех обмануть. Неважно, покупаешь ты помидоры на рынке или обращаешься в профессиональную фирму для найма крутого адвоката.

Выхожу в коридор. Свет как был выключен, так и есть. Темно-темно, приходится идти на ощупь до самой кухни. Там тоже сплошной мрак. Бессонов стоит у окна, руки в карманах джинсов. Плечи широкие, жуткие татуировки делают кожу его рук практически черной.

Сглатываю шумно. Картинка такая… странная, будит что-то внутри противоречивое, опасное, но до дрожи приятное. В крови всплеск адреналина. Мне хочется подойти и встать рядом, заговорить, спросить его о чем-то. Но не решаюсь.

Глава 16.

Вероника.

– Какая банальщина, Бессонов. Ресторан Игната…

Мы входим в «Панораму», где, понятное дело, нас встречают по высшему разряду.

– Зато здесь, я уверен, ты не найдешь в блюде чужое ДНК, – галантно пропускает вперед.

Поясницу касается его взгляд, и кожу начинает покалывать. А следом и ягодицы, бедра…

На мне обычное черное платье из плотного трикотажа. Оно не для выхода, скорее подходит для офиса или мероприятия со строгим дресс-кодом

– Так ты параноик? – спрашиваю, как только присаживаемся за столик и нам раздают папки с меню.

– Я просто знаю, что творится на кухне, ледышка.

– Наверное, никогда и фастфуд не ешь? Там на кухне творится полный беспредел?

– Как это ни странно, но кухни сетевых фастфудов находятся в лучшем состоянии, нежели у рядового ресторана.

– У меня все равно в голове до сих пор не укладывается, что ты работаешь на кухне и стругаешь там… лучок с морковкой, – говорю расслабленно.

Но внутри все клокочет от напряжения. Слова Влада, сказанные там, в квартире, застряли у меня в голове и постоянно проигрываются его грубым голосом.

И это дурацкое желание бить больнее, потому что сделали больно тебе. Далеко не история про «подставь вторую щеку». Тут все действия от противного.

– А как насчет тебя, Вероника Уварова?

Влад прочесывает языком зубы. Выглядит так, будто знает какой-то грязный секрет, но делиться им не собирается. Взглядом обводит лицо, останавливается на красных губах и демонстративно закусывает свою нижнюю губу.

Мне кажется, или резко стало душно?

– Единственный ребенок в семье, круглая отличница, медалистка, красный диплом. Потом свадьба с этим ублюдком. Денег жопой жуй, а ты идешь работать в клуб. Официанткой…

Когда денег у Уварова стало много, я ушла с работы. Занималась домом, читала много о родах, готовилась к ним. Ходила радостная, счастливая.

Было двенадцати недель, когда врач на первом скрининге сообщил о замершей беременности. Чистка, несколько недель в гинекологии после осложнений, неутешительный диагноз.

Те месяцы стали началом нашего с Тарасом конца. До сих пор помню сказанное Уваровым: «Да и забей. Что, тебе плохо живется, что ль? Все есть, ни в чем не нуждаешься. Хочешь море – будет тебе море, хочешь цацки – так поедем, купим? Ребенок? На хер он нужен?»

В тот момент я отчетливо осознала, что мы стали мечтать о другом. Точнее, наши мечты перестали быть общими. Разделились. А может, и никогда не были таковыми. Сейчас сложно уже понять и разобраться.

Спустя полгода нашла работу, пусть и в клубе, но хорошо оплачиваемую, начала бракоразводный процесс. Он тянется уже несколько лет. Мне двадцать семь, и надежды на счастливую семью, детей и красивое будущее тают с каждым днем.

– Эй, что застыла? – Бессонов щелкает пальцами перед моими глазами, возвращая в реальность.

– Зачем тебе что-то про меня знать, Влад?

Нам приносят еду, которую я не заказывала. Пока окунулась в воспоминания, Бессонов сам оформил заказ за меня. На тарелках любимый салат, куриная грудка с овощами и бокал белого вина.

Начинает казаться, что Влад знает все о моих вкусах, предпочтениях… знает все, кроме того, что творится у меня внутри. И настырно туда лезет.

– Но лучше расскажи, почему ты такой женоненавистник?

Влад откладывает приборы, промакивает рот салфеткой и хитро посылает мне свою улыбку. Снова этот взгляд, который не то обволакивает, не то прожигает.

– Я не женоненавистник. С чего ты вообще взяла? – скрещивает руки на груди и ждет. Еда стынет на тарелках, но нас это не волнует.

– Грубость твоя, резкость, обращение «бабы». Могу поспорить, ты считаешь, что мужчины сильнее, умнее и лучше женщин. Наш удел – сидеть дома и рожать детей, – сглатываю накопившуюся слюну, но она попадает не в то горло, и я позорно начинаю кашлять.

– Мужчины сильнее и умнее. Это факт. В остальном полная хуйня.

Возмущаюсь открыто.

– Зато вы красивее, – тише добавляет и снова возвращается к еде.

– Откуда у тебя тот шрам, на плече? – осторожно спрашиваю.

Влад напрягается, конкретно так. Мне еще больше захотелось узнать правду.

– Помнишь, что я тебе говорил про татуировки?

Киваю. Бессонов спрашивает меня обо мне, а сам при подобном вопросе закрывается на несколько замков и прячется.

– Вот когда поймешь, зачем ответы, тогда и спрашивай.

– Но ты-то…

Замолкаю. Позади Влада за освободившийся столик присаживается пара. На ней дорогое платье из тонкого шелка с дорогущей вышивкой. Уверена, это ручная работа. На плечи накинут полушубок из соболя. Макияж вечерний, яркий. Губы слегка увеличены, каждый полгода она подкалывается их себе.

Мужчина в черном костюме и белоснежной рубашке. Туфли начищены до блеска. От запаха шика, денег и притворства тошнит.

Глава 17.

Вероника.

Бессмысленно листаю ленту в соцсетях. У Лены Трофимовой родился сын. Первому ребенку несколько месяцев назад исполнилось пять лет. Я отправляла дурацкий поздравительный смайлик в виде какого-то мультяшного животного.

А Маринка Иванова после развода встретила мужчину, укатила за ним в другую страну, сейчас выкладывает беременные фотографии с милой улыбкой, что… мне тупо завидно.

Только у меня полный кавардак в жизни, даже и рассказывать стыдно. Сдала свое тело в аренду за помощь в разводе с влиятельным мужем.

И куча вопросов в голове: почему не пользуется? Что этим добивается? Куда пропал Тарас?

После того, как мы встретили Нефедовых в ресторане, прошло около недели. Учитывая, что все участники того квартета знали друг друга, я рассчитывала увидеть входящий номер Тараса уже на следующий день, а еще через день – его машину и охранников у квартиры Влада.

Не было ни того, ни другого.

Тишина и полный игнор. Это пугает еще больше. Чувствую себя настоящей пешкой. Ведь речь уже не столько о нашем разводе, сколько о репутации. Уваров не простит своего унижения никому.

Отбрасываю телефон в сторону, насмотревшись на жизни своих одногруппников и подруг, накрываюсь одеялом и хочу уснуть навечно.

Знакомая трель телефона не дает мне это сделать.

«Бессонов»

Мы практически не виделись и не разговаривали с того самого вечера. Уходит рано, приходит поздно, массаж больше не просит, ужины не требует. Как будто в соседей по коммунальной квартире превратились. От обида хотелось собрать свои вещи и вернуться домой.

Его поведение остается для меня загадкой. То в душе зажимает, целует как ненормальный, а потом… исчезает. Но больше я перестала понимать себя. Меня задевает его поведение. Противно колет в солнечное сплетение.

– Алле, – отвечаю на пятый гудок.

Села на кровать, чтобы голос не звучал сдавленно. Не собираюсь показывать ему, что расстраиваюсь.

– Привет, – спустя пару секунд отвечает. Медлит.

А мне как-то радостно слышать его голос, пусть и грубый.

– Привет.

Натягиваюсь тонкой стрункой. Жду какого-то продолжения. А Влад тяжело дышит в трубку и молчит.

– Чем занимаешься?

Спрашивает, а я от накатившего разочарования шумно выдыхаю и все-таки ложусь обратно на кровать.

– Кино смотрю, – впериваюсь взглядом в черный экран телевизора. Не знаю даже, где пульт и как включить фильм.

– Про что?

– Про одну девушку, которая попала в ловушку и пытается из нее выбраться, – нейтрально отвечаю.

– Хм… Сейчас курьер доставит тебе кое-что.

Закатываю глаза. Еще одна игрушка, чтобы не было скучно? Влад словно почувствовал мое невысказанное предположение и сразу же добавляет:

– Это вечернее платье, туфли и какая-то хрень сверху. Не помню, как называется.

– Продать меня решил? – жестко шучу. Бессонову это не нравится. Когда нервы на пределе, мозг начинает выдавать полную хрень.

– У тебя пока довесок в виде мужа, – хрипло отвечает, вальяжно, но свысока, – сегодня одно мероприятие, где нужно появиться. Тебе и мне.

– Зачем?

– Много вопросов задаешь. Через два часа будь готова.

Влад бросает трубку первым.

Сейчас поняла, что устала. Устала бороться, быть сильной, забивать на эмоции и чувства. Просто существовать и как-то идти против ветра.

Хочется перебросить все проблемы и забыться. И вроде бы появился такой человек, не без своих целей, конечно, он ввязывается в это дерьмо. Но, черт возьми, как же хочется чуть нежности от него, мужского тепла, понимания.

Курьер звонит в дверь спустя пятнадцать минут. В его руках несколько коробок и пакетов. В них и правда оказывается вечернее платье, туфли и меховой полушубок по типу того, что был на Нефедовой.

Я тогда обвела его взглядом, в голове прикинула его стоимость. И совру, если скажу, что не хотела бы себе такой. Разница только в том, что не ото всех нужно принимать такие подарки. Вот от Бессонова почему-то хочется. А это подарок, уверена.

Надеваю красное длинное платье с открытыми плечами и руками. Грудь красиво подчеркивает корсет, а от талии тянутся чуть расклешенный шелк. Красиво. Немного вульгарно, учитывая, что оно не просто подчеркивает достоинства, оно их выгодно демонстрирует.

У Влада же слюна до подбородка будет…

– Готова? – Бессонов, не здороваясь, спрашивает, как только оказывается в квартире.

А следом жадно обводит взглядом мой образ, начиная от распущенных светлых прядей, который я немного приподняла у корней и феном сделала крупные локоны, до носков туфель.

От жарких невесомых касаний захотелось тут же раздеться. В платье неимоверно тесно и душно, корсет сдавливает грудь, мешая нормально дышать, а кожа становится влажной, ткань неприятно липнет.

– Нравится? – тем не менее, спрашиваю.

– Маловато. Все сиськи наружу, – отвечает грубо и разворачивается спиной.

Обидно, но вижу, что нравится ему. Облизывается как кот на жирную сметану, сдерживает себя из последних сил.

Так что же ждет? И право есть, и самой хочется узнать, как это – чувствовать его глубокие толчки внутри себя.

Замираю от желания.

В машине играет заунывная музыка, которую он, уверена, включил для меня. Ну не ездит Бессонов под такую нудятину. Скорее, что-то дерзкое, тяжелое.

– Может, расскажешь, куда меня везешь и зачем? – очередная попытка вытянуть информацию.

Влад вздыхает и перебрасывает темный взгляд на меня. Проходит по лицу, фиксируется на губах, покрытые прозрачным блеском, обжигает шею и грудь. Она и правда в этом корсете «выпрыгивает». Открытые участки горят, словно опаленные солнцем.

– Тебе нужно заявить о разводе, – говорит обыденным тоном и паркует машину у высокого здания с вывеской известного ресторана.

– Табличку, что ль, нацепить?

– Достаточно будет появиться не с мужем на каком-нибудь мероприятии вроде этого. Показать, что вы разошлись, и у каждого своя жизнь. Нужно, чтобы ты начала шумиху, а не он. Уваров не зря тебя шантажировал и заставлял играть идеальную жену. Ему важен этот статус. Пора это менять.

Глава 18.

Вероника.

От его напора глаза не сразу прикрываю. А от шока не могу и пошевелиться. Бессонов завладел моим ртом как, блин, самый настоящий пират чужой корабль. Пошел на абордаж, даже не сделав предупредительный выстрел.

Языком надавливает на зубы и врывается, лаская каждый уголок. Его вкуса так много, что теряюсь. Но все оттенки мне нравятся. И горький никотин тоже. Перекатывается из клетки в клетку, травит, а я позорно сдаюсь и тихо постанываю.

Губы начинают болеть от такого напора и злости. Отталкиваю его от себя, мне нужен глоток кислорода. Перед глазами карусель, в голове музыка. Или это игра моего воображения, кажусь себя абсолютно чокнутой.

Хочу все повторить.

– Что это только что было? – спрашиваю и задыхаюсь.

В легких пожар, а грудь распирает от раскаленного воздуха.

Влад тяжело дышит и постоянно смотрит на мои губы. Они полные, а после его зверства стали еще больше. Помада съелась, часть смазалась. Выгляжу, наверное, так себе.

– Вообще, это называют поцелуем, если ты не знала. Ледышка, – глухо отвечает.

Голос всасывается под кожу, заставляет всю покрыться мурашками. Ненавижу это состояние. Чувствую себя беспомощной.

– Неправильный он.

Сама то и дело изучаю его губы. Никогда не думала, что мы будет касаться друг друга, целовать. Я же вообще практически шеф-повара нашего раньше не замечала, а когда попадался на глаза, раздражал неимоверно.

Что изменилось?

– Так покажи, как надо.

Он провоцирует, читаю по глазам. Они как темный шоколад, затягивают в свою секту.

Приподнимаюсь на носочки и слегка касаюсь его губ своими. Так невинно, но внутри под пупком стягивается все тепло и жажда, кровь устремляется вниз, а мышцы сжимаются.

Кончиком языка провожу по нижней губе. Бессонов дергается, словно я провела острым лезвием.

Влад не выдерживает и усиливает напор сам. Втягивает мою верхнюю губу, языком ласкает мой. Сейчас чуть нежней, чуть медленней.

Его руки сжимают мое тело в хаотичном порядке и притягивают к себе теснее. Ладони дрожат, когда я чувствую их у себя под грудью. Мы оба пропитаны желанием.

– Понравился? – отрывается от меня, но говорит в губы. Его дыхание, вкус, запах – все нравится. Это сводит с ума.

Правой рукой касается меха полушубка, разглаживает. Взгляд направлен на его подарок.

– Да. Очень, – отвечаю честно.

Почему-то от Бессонова получить презент на самом деле было приятно. То «Сатисфайер», то полушубок. Надеюсь, в следующий раз он не подарит мне цветок в горшке. Или шахматы. Его логика пока мне не ясна.

– Там был черный еще. Но мне этот понравился. Цвет такой пиздатый. Тебе подходит.

– Зачем ты это делаешь, Влад? – тихо спрашиваю.

– Хочется, – отвечает сквозь зубы, будто я из него этот ответ вытягивала клещами.

Сердце бьется бешено, рискуя проломить ребра и вылететь к чертовой матери из тела к звездам. Пальцы трясутся, когда я касаюсь лацканов его пиджака. Он под цвет моего полушубка. Не черный, не серый, какой-то дымчатый, матовый. До безумия сексуальный и очень ему идет.

– Поехали? – спрашивает.

Влад оборачивается, мы натыкаемся на ледяной взгляд Уварова, который пригвождает меня к месту, не в силах сдвинуться. Ноги утопают в горячем асфальте и ступни застывают в раскаленной крошке.

Как долго он следил за нами?

Тарас смотрит прямо на меня и улыбается фальшиво, коварно. Становится не по себе от него, такого ненормального.

– Садись, чуть жестче говорит Бессонов и практически заталкивает меня в машину.

Ему до Тараса нет никакого дела. Кажется, что он даже не боится выстрела в спину, так спокойно поворачивается к нему.

Едем в напряжении. Сексуальное сменилось нервным, потом снова тепло по клеткам разлилось, стоило повернуть голову влево и увидеть, как сильные руки сжимают оплетку руля, хмурый взгляд, направленный на дорогу.

Даже стыдно признаться, что полушубок хочу снять и отбросить в сторону, а грудью потереться о его тело. Ткань платья неприятно карябает соски. Они стали очень чувствительными. Ноги свожу вместе, прикрываю глаза и молю, чтобы Бессонов ничего не заметил.

– Любишь еще? Его? – хрипло спрашивает. На меня не смотрит.

– Нет. Думаешь, любящие женщины так поступают?

– Да хер вас поймешь.

– Влад, – поворачиваюсь к нему боком. Так хочется, чтобы он остановил машину где-нибудь на обочине и посмотрел мне в глаза. Хочу, чтобы он увидел: я говорю правду.

– Я его любила. Давно. И очень сильно. А потом разлюбила. Он сделал и сказал слишком много того, что простить не могу. Это убило всю любовь, что жила во мне. Ты не прав, женщины умеют любить. Преданно, без остатка. Но мы может и ненавидеть так же сильно. Так вот, я не люблю Уварова. Я его презираю, ненавижу. И хочу уничтожить. Но я его боюсь, – произношу на одном дыхании.

Бессонов делает так, как и хотелось. Включает поворотник, затем аварийку и останавливается.

– Он тебя не тронет, Ника, – уверенно говорит.

Глаза горят, губы сжаты и не терпится их разгладить. Меня тянет к нему все сильнее и сильнее, и не знаю, что мне с этим делать и как справиться.

– Ты еще на крови поклянись, – в шутку говорю.

Хочу разбавить давящее ощущение, скопившееся вокруг нас как тысячи булыжников.

– Я даю тебе слово.

Мы долго смотрим друг на друга в немом молчании. Понимаю, что больше его не боюсь. Совсем. Он меня не пугает и нет абсолютно никакого раздражения.

– Поцелуешь? Еще раз? – нарушает молчание и уголок губ тянет вверх. Возбуждение снова нарастает. Чувствую, как губы покалывает, а воздух электризуется.

Наклоняюсь и веду пальцем по границе. Кожу на подушечках обжигает, словно опустила их в горячий раствор чего-то вязкого, но приятного. Мне нравятся эти ощущения.

Следом касаюсь его губ своими. И снова это чувство парения. Мозг трещит как взрывы салюта, размазывая меня напрочь.