Договор с тенью

Эпиграф

Они правили вечностью. Они боялись собственных снов.

Они ломали миры. Они не умели жарить рыбу.

Они носили Тьму как мантию и проклятие. Они искали свет в глазах друг друга.

Замок пал. Маски – тоже. Остались лишь прах былого величия... и соленый ветер с моря.

Что может вырасти на пепле вечности? Что может исцелить души, искалеченные бессмертием?

Ответ не искали в гримуарах власти. Его нашли в шепоте прибоя, в тепле руки на плече, в мужестве назвать себя заново за скромным столом под знакомыми звездами.

Эта история – о конце. О конце Замка, конца иллюзий, конца старой боли. И о начале. Начале дома. Начале прощения. Начале жизни после вечности.

Прислушайся. Сквозь гул угасшей Бездны уже слышен крик чаек.

Начало древних родов Элондэ и Чёрных

Особняк Элондэ не мог соперничать с мрачным величием будущих «Черных Роз».

Он стоял на окраине провинциального городка, окруженный ухоженными садами. Это был дом скромного достатка, но наполненный теплом, книгами и музыкой. Отец Астреи, Всеслав Элондэ, был ученым-историком, чьи интересы простирались дальше возможностей его кошелька. Его кабинет был завален свитками и странными артефактами, привезенными из редких поездок. Мать, Изабелла, была душой дома – ее акварели украшали стены, ее фортепиано звучало по вечерам, наполняя комнаты мелодиями Шуберта и народными напевами.

Астрея росла в этой атмосфере тихой интеллектуальности и артистизма. Она была не красавицей в классическом понимании, но в ней было что-то необыкновенно притягательное: тёмные волосы собранные в простую косу, большие, очень светлые глаза цвета зелёных водорослей, в которых читался живой ум и мечтательность, и осанка, выданная уроками танцев и врожденным достоинством. Она любила бродить с отцом по развалинам старых замков, слушая его рассказы о рыцарях и древних битвах, или сидеть у ног матери, пока та рисовала, погружаясь в мир красок и холстов. Она мечтала о путешествиях, о великой любви, как в романах, которые тайком читала при свете свечи, о жизни, наполненной смыслом и страстью, далекой от провинциальной жизни на окраине города.

Знакомство с Тенью

Семья Элондэ была из очень древнего, но обедневшего рода. Именно эта древность, а не богатство, привлекла внимание Графа, отца Михаэля. Всеслав Элондэ, в своих изысканиях, наткнулся на упоминания о забытой ветви рода Черных Роз и связанных с ней артефактах. Его письмо с запросом о доступе к семейным архивам попало на стол Старого Графа. Для Владислава, вечно ищущего новые связи и рычаги влияния в мире смертных, а также новые «интересные» живые экземпляры для своей коллекции или, возможно, для будущих союзов, это было любопытной возможностью. В какой-то момент в его голове созрел план, повеселиться со смертными.

И вот, под предлогом научного сотрудничества и обмена знаниями, в скромный дом Элондэ прибыл не сам Граф, а его сын и наследник – Михаэль. Тогда еще очаровательный юноша, вскруживший окружению голову и привлекающий к себе внимание – Михаэль.

Его появление было подобно удару молнии в тихий пруд. Он прибыл не в черном тумане, а на великолепном вороном жеребце, в плаще не черного, а глубокого, насыщенного цвета спелой сливы, который отливал бархатом в солнечных лучах. Его глаза... цвета человеческого янтаря, искрящийся умом, любопытством и обаянием. Он был красив – черты лица резкие, благородные, кожа необычайно бледная, но гладкая, словно фарфор. Улыбка его растопит лед, а голос – низкий, бархатистый – завораживал.

Для Астреи, девушки, выросшей среди книг и мечтаний, он был воплощением всех ее романтических фантазий. Принцем из старинного рода, загадочным, прекрасным, внимательным. Он говорил с ее отцом о древностях с таким знанием дела, что Всеслав был очарован. С Изабеллой он обсуждал музыку и искусство, обнаруживая тонкий вкус. А с Астреей... с Астреей он говорил обо всем на свете. О звездах, о поэзии, о ее мечтах. Его внимание было не просто вежливым – оно было целенаправленным, почти гипнотическим. Он ловил каждый ее взгляд, каждый жест, и в его янтарных глазах горел неподдельный интерес.

Первые Месяцы: Сотканные из Луны

Брак был предложен родителями. Всеслав, польщенный вниманием столь знатного рода и видя искренний интерес Михаэля к дочери, ещё не подозревая о тайных мотивах Старого Графа, дал своё согласие. Изабелла чувствовала легкую тревогу – что-то в этом роде, и в этой слишком уж безупречной красоте Михаэля казалось ей неестественным. Но счастье дочери, ее сияющие глаза при виде жениха, заглушили робкие предчувствия.

Первые месяцы после помолвки были волшебными. Михаэль был очарователен, галантен, страстен. Он присылал Астрее стихи, написанные его рукой, или кем-то по его заказу? – она не задумывалась, слишком уж была опьянена любовью.

Они совершали долгие прогулки верхом по окрестным лесам и полям, и он рассказывал ей легенды о своей семье, романтизированные, лишенные ужаса, больше похожие на сказки. Он привозил ей диковинные подарки: редкую книгу сказок, шкатулку из ароматного сандалового дерева, шелковый платок с вышитыми цветами из-за моря.

Их встречи часто происходили при лунном свете. Он говорил, что солнце слишком яркое, слишком резкое для его «чувствительных глаз».

Астрея верила, находя в этом лишь романтическую загадочность. Под луной он казался еще прекраснее, его бледная кожа отливала серебром, а янтарные глаза становились глубокими, как два теплых озера.

Его прикосновения заставляли ее тело петь гимн молодости и страсти. Он был внимателен к ее словам, убаюкивал ее редкие тревоги мягкими словами и обещаниями будущего счастья в его далеком поместье, которое он описывал как «тихое, немного старомодное, но прекрасное место».

Он был страстен, но сдержан. Его ласки были исполнены нежностью и какого-то почтительного восхищения. Астрея чувствовала себя избранной. Она влюбилась.

Искренне, пылко, со всей силой своей юной души, не ведавшей о безднах, скрытых под маской этой ослепительной страсти. Она видела в Михаэле не наследника древнего ужаса, а прекрасного принца, который увезет ее от провинциальной скуки в мир древнего величия, в сказочный мир из её любимых романов, читаемых тайком.

Переезд в Чёрную Розу стал для Астреи погружением в иной мир. Поместье, действительно старинное и величественное, дышало холодным величием и отчужденностью. Первые дни она чувствовала себя крошечной песчинкой в огромном, мраморном лабиринте. Но Астрея была полна решимости приспособиться, найти свое место, свой уголок света в этих сумрачных стенах. Ведь это был дом ее прекрасного Михаэля!

В поисках дружеского лица: Кроме доброй и материнской Марты, Астрея пыталась завести хоть какие-то теплые отношения с другими обитателями поместья. Она улыбалась старому садовнику Игнатию, пытаясь расспросить его о редких сортах роз, которые он с каменным лицом подрезал в оранжерее. Но старик лишь бормотал что-то невнятное и торопливо кланялся, избегая ее взгляда. Молодая горничная Лиза, приставленная помогать Астрее, была пуглива как лесная косуля. На ласковые вопросы о ее жизни, о поместье, девушка лишь краснела, опускала глаза и отвечала односложно:

– «Так точно, госпожа», «Не знаю-с», «Как прикажете».

Попытки Астреи подарить Лизе красивую ленту или старую, но добрую книжку натыкались на вежливый, но непреодолимый отказ. Казалось, между слугами и господами стояла невидимая, но непреодолимая стена страха и молчания. Это озадачивало и немного пугало Астрею, но она списывала это на строгие порядки старинного рода и свою новизну в доме.

– «Привыкнут», – утешала она себя.

Островки света в сумраке: Своим убежищем Астрея сделала небольшую гостиную на солнечной (когда солнце было) стороне дома. Михаэль, видя ее старания, распорядился принести туда ее книги и любимую арфу, стоявшую в родительском доме.

Чтение стало ее главным утешением. Она заново перечитывала привезенные с собой романы, погружаясь в миры, где любовь побеждала все преграды, а герои были просты и понятны. Иногда Михаэль приносил ей новые книги из обширной, но пыльной библиотеки поместья – старинные фолианты с гравюрами или томики стихов. Астрея благодарно принимала их, хотя чувствовала, что холодная, отстраненная красота этих текстов не всегда находила отклик в ее душе, жаждавшей тепла и страсти.

Музыка была ее второй отдушиной. Звуки арфы, нежные и светлые, разносились по тихим залам, нарушая гнетущую тишину. Астрея играла народные мелодии, которые знала с детства, или романтические пьесы. Иногда ей казалось, что где-то за дверью замирает шаг, прислушиваясь, но когда она оборачивалась – никого не было. Михаэль редко слушал ее игру – днем он был занят делами, а вечером предпочитал тишину или их уединенные беседы при свечах. Но когда он заставал ее за музыкой, он смотрел на нее с тем же восхищенным выражением, что и в лунные ночи, и это наполняло Астрею счастьем и уверенностью, что она на верном пути.

Попытки оживить камень: Астрея пыталась внести немного жизни и уюта в холодное великолепие поместья. Она ставила в свою гостиную букеты полевых цветов, собранных на дальнем лугу (в саду Игнатия она не смела срывать ничего без спроса). Она уговорила Марту помочь ей сшить новые, более светлые занавески для ее комнаты. Она пыталась расспросить Михаэля о семейных портретах, висевших в длинной галерее, надеясь оживить тени прошлого, но его ответы были кратки и уводили разговор в сторону. Каждая маленькая победа – найденное солнечное пятно на диване, удачно сыгранная мелодия, редкая улыбка Лизы в ответ на шутку – казалась Астрее драгоценной жемчужиной, вплетаемой в ткань ее новой жизни. Она цеплялась за эти моменты, как за якоря, убеждая себя, что странности поместья – лишь дело привычки, что лед растает, а стены станут родными. Ведь рядом был Михаэль, ее лучезарный принц, чья любовь была ее главным светом. Она хотела верить, что счастлива. Она старалась быть счастливой. Она находила крошечные искорки радости и раздувала их в своем сердце, отчаянно пытаясь осветить ими всепоглощающую тень Чёрной Розы. Эта ее настойчивая, почти наивная борьба за обычное человеческое тепло в этом холодном величии делала ее положение одновременно трогательным и невыносимо хрупким, как тончайший фарфор на краю пропасти. Каждая такая маленькая победа над мраком лишь острее оттеняла ту бездну, которая ждала ее впереди.

Сомнения и Очарование

Были ли намеки? Маленькие песчинки странности, которые ее юная влюбленность старательно игнорировала?

Его бледность: Неестественная, почти фарфоровая. Он шутил:

– Наследственная особенность, моя звезда. Наши предки редко покидали свои библиотеки!

Она смеялась, находя это милым.

Сила и Ловкость: Иногда он двигался с нечеловеческой грацией и скоростью, ловил падающую вазу прежде, чем она успевала ахнуть.

– Спортивная сноровка, приобретенная в юности – объяснял он.

Избегание Солнца: Он всегда появлялся ближе к вечеру, а встречи назначал на сумерки или ночь.

– Предпочитаю романтику лунного света банальности дня – говорил он, и она верила, очарованная.

Его Прошлое: Оно было туманным. Он говорил о путешествиях, о редких книгах, но никогда о конкретных людях, друзьях детства. Астрея списывала это на замкнутость древнего рода.

Взгляд: Иногда, в моменты, когда он думал, что она не видит, его теплый янтарный взгляд становился... острым. Оценивающим. Как будто он рассматривал не просто любимую, а что-то драгоценное и хрупкое. Но мгновение – и маска нежного обожания возвращалась.

Изабелла шептала дочери о странной бледности жениха, о его ночных визитах. Но Астрея отмахивалась:

– Мама, он же из древнего, аристократического рода! У них свои особенности! Он чудесен! Ее любовь была щитом от любых сомнений. Она верила в сказку, которую так мастерски разыгрывал Михаэль. Она верила в его любовь, такую же сильную, как ее собственная.

Любовь Михаэля: Искра в Бездне

А что же Михаэль? Играл ли он роль от начала до конца? Не совсем. Для древнего вампира, уставшего от вечной тьмы, интриг своей семьи и холодной красоты вампирш вроде Илоны, Астрея была как луч солнца, на которое он не мог смотреть, но жаждал его тепла.

Ее Жизненная Сила: Она излучала чистую, неистовую жизненную энергию. Ее смех, ее страстные споры о книгах, ее наивная вера в добро – все это было опьяняющим нектаром для существа, питающегося сущностью жизни. Он не просто хотел ее крови; он хотел прикоснуться к этому пламени.

Ее Невинность и Ум: Ее ум был острым, пытливым, не испорченным цинизмом. Ее невинность была не глупостью, а чистотой восприятия мира. С ней было интересно. Он, знавший все тайны веков, находил новизну в ее взгляде на простые вещи.

Ее Красота: Она была прекрасна для него не только физически (хотя ее живая красота контрастировала с холодным совершенством его мира), но и силой своего духа, своей пылкостью.

Побег от Судьбы: В ней он видел временный побег от тяжелой доли Первородного, от ожиданий отца, от ледяного величия матери. С ней он мог на время притвориться просто человеком, влюбленным мужчиной.

Истинная Страсть: Его страсть к ней была не только вампирским голодом (хотя он постоянно сдерживал его). В ней была доля искреннего человеческого влечения, усиленного его сверхчувствительностью. Его поцелуи обжигали его самого – не холодом, а интенсивностью запретного чувства. Он хотел ее, всем своим существом – и как пищу, и как женщину, и как глоток свежего воздуха в своем вечном склепе.

Он ловил себя на мысли, что оттягивает момент, когда придется показать ей истинное лицо своего мира. Он наслаждался ее любовью, ее доверием, ее теплом. Он искренне хотел сделать ее счастливой... по-своему. В его холодной душе тлел уголек чего-то, что могло бы стать любовью, если бы не его природа и не планы его семьи, для которых Астрея была лишь сосудом для чистой крови и матерью будущего наследника, чья кровь должна была «оживить» древний род.

Он любил ее. Настолько, насколько способно любить существо, чья душа давно отравлена вечностью и жаждой. Любил ее свет, ее страсть, ее самоотверженность. И именно эта любовь делала грядущее предательство и ее последующую ярость такими мучительными для него. Он знал, что губит самое светлое, что вошло в его вечную ночь. Но остановиться не мог. Природа и долг перед древним, угасающим родом оказались сильнее этой хрупкой, человеческой искры.

Преддверие Бездны

Свадьба приближалась. Астрея шила приданое с матерью, мечтая о жизни в старинном поместье мужа. Она была счастлива, опьянена любовью и ожиданием. Михаэль становился все внимательнее, но в его ласках появилась нотка... торопливости? Голода? Иногда он смотрел на ее шею с таким сосредоточенным выражением, что ей становилось не по себе, но он мгновенно отводил взгляд, осыпая ее поцелуями и словами любви.

Последняя ночь перед отъездом в «Чёрную Розу». Они сидели в саду Элондэ под огромной старой яблоней, усыпанной цветами. Лунный свет струился сквозь ветви, окутывая их серебристым покрывалом. Михаэль держал ее руку, его пальцы были холодны даже в теплую ночь.

– Боишься, моя звезда? – спросил он тихо, его янтарные глаза казались огромными и глубокими в полумраке.

– Немного, – призналась она, прижимаясь к его плечу. – Все так ново... твоя семья, поместье... Но с тобой я не боюсь ничего. Ты мое солнце, мое прибежище.

Он напрягся на миг. Фраза «мое солнце» резанула его вампирскую сущность. Он притянул ее к себе, его поцелуй был долгим, ледяным и страстным одновременно, заглушая ее слова, заглушая его собственные мучительные мысли.

– Я буду твоим щитом, Астрея, – прошептал он, и в его голосе звучала странная, горькая искренность. – Все будет хорошо. Я обещаю.

Он обещал. Он, чья природа была обманом и ночью. Он, кто вез ее не в дом любви, а в сердце древнего ужаса. Он держал ее, эту доверчивую, пылающую любовью девушку, и знал, что скоро ее мир рухнет. И что он сам станет архитектором этого крушения. Любовь и предстоящее предательство сплелись в нем в тугой, мучительный узел.

На следующее утро он увез ее. Не на вороном жеребце, а в роскошной карете с гербом Черных. Она махала платочком родителям, ее сердце билось от счастья и легкого страха перед неизвестностью. Она ехала навстречу своей сказке, не зная, что сказка эта написана кровью и что ее принц – не спаситель, а страж порога в вечную ночь. Первые месяцы в «Чёрной Розе» еще были похожи на продолжение медового месяца, но песчинки странности уже начнут превращаться в лавину, сметающую шелк и лунный свет, открывая путь кровавому кошмару и той ярости, что однажды отравит его кубок. Но это будет потом. А пока... пока она была просто Астреей Элондэ, невестой Михаэля Черного, безумно влюбленной и безумно желанной, едущей в свой новый дом, сотканный из обещаний и пока еще скрытой бездны.

Поместье его семьи, «Усадьба Черных Роз», поражало роскошью, но и леденящей красотой. Высоченные своды, витражи, отбрасывающие на пол кроваво-рубиновые блики даже в солнечный день, коллекция странных артефактов за стеклом в библиотеке – древние кинжалы, потускневшие украшения с глазоподобными символами, свитки с письменами, от которых веяло пылью веков и чем-то… нездоровым. Но Астрея списывала это на эксцентричность старинного рода. Михаэль объяснял с улыбкой:

– Предки были коллекционерами диковинок, моя звезда. Не обращай внимание.

Семья… Семья была иной. Отец Михаэля, Старый Граф, смотрел на нее сверху вниз, как на забавную, но не слишком чистопородную собачонку. Его взгляд был тяжелым, оценивающим, лишенным тепла. Мать, Госпожа Илона… Она была воплощением ледяного величия. Ее красота была совершенной и пугающей, как у статуи из белого мрамора. Она редко улыбалась, а когда улыбалась – казалось, трескается лед. Она приняла Астрею с вежливой холодностью, одаривая безупречными, но бездушными комплиментами и драгоценностями, которые на коже Астреи казались чужими трофеями. Самым ценным подарком была брошь – огромный черный жемчуг, обрамленный серебряными щупальцами, напоминавшими паука.

– Семейная реликвия, дорогая, – сказала Илона, вонзая иглу броши в ткань платья Астреи. – Носите с честью. Прикосновение ее пальцев было холоднее металла.

Странности начались почти сразу, но были мелкими, как песчинки, которые Астрея старалась не замечать, очарованная Михаэлем:

1. Ночные Бдения: Семья редко ложилась спать до рассвета. Из кабинета Старого Графа или бального зала доносились приглушенные голоса, звуки, похожие на… скрежет? Или шелест множества крыльев? Михаэль отшучивался:

– Старики любят полуночные советы и старые вина, звезда моя. А вина эти иногда поскрипывают в бочках.

2. Цвет лица: Их кожа была безупречно гладкой, но неестественно бледной, почти фарфоровой. Особенно у Илоны. На солнце они появлялись редко и всегда под огромными зонтами или в глубоких капюшонах.

– Наследственная особенность, – объяснял Михаэль. – Солнце нам вредит. Как и тебе скоро, если будешь загорать без шляпки. Он говорил это с такой нежностью, что тревога таяла.

3. Еда (или ее отсутствие): За общим столом семья почти не ела. Они ковырялись в изысканных блюдах, отодвигали тарелки, прикрываясь отсутствием аппетита или диетой. Только Михаэль иногда ел с Астреей, но мало. Зато вино… Вина они пили много. Темного, густого, с терпким, железным послевкусием. Астрее его не предлагали.

–Слишком крепко для тебя, милая – говорила Илона с ледяной улыбкой.

4. Слуги: Они были тихими, почти невидимыми тенями, двигавшимися бесшумно. Их глаза часто были опущены, а на запястьях некоторых Астрея замечала бледные, едва различимые шрамы – странные символы, напоминавшие стилизованные глаза или пауков. Они пугались резких движений и… серебра. Однажды горничная уронила серебряную ложечку и в ужасе отпрянула, как от раскаленного железа.

Переломный Год (1606)

После отъезда Астреи с Михаэлем в поместье Черных Роз, в доме Элондэ воцарилась тревожная тишина. Всеслав Элондэ, ученый с проницательным умом, не мог отогнать сомнений. Странности Михаэля, его внезапный интерес к именно их скромному дому, навязчивые вопросы о древних артефактах и семейных хрониках – все это не давало ему покоя.

Он начал собственное тайное исследование рода Черных, копаясь в запретных архивах и сопоставляя легенды. Михаэль, уже ощущающий тяжесть лжи и предстоящего ужаса для Астреи в Черных Розах, пытался отвлечь Старших. Он слал из поместья письма, полные нежности и уверений в благополучии Астреи, надеясь успокоить ее родителей и выиграть время.

Он умолял Илону и Владислава оставить Элондэ в покое, аргументируя это ненужным шумом и риском привлечь внимание.

Но его мольбы были гласом вопиющего в пустыне. Илона, с ее холодным, аналитическим умом, заподозрила неладное.

Интуиция древнего хищника подсказывала ей, что Всеслав Элондэ – не просто ученый. Его дом, его библиотека, его кровь пахли знанием, опасным для тайны Первородных.

Она почувствовала в нем потенциальную угрозу – хранителя знаний, который мог разгадать их сущность или, что еще хуже, обладал артефактами или знаниями, способными им противостоять. Владислав же видел в этом шанс окончательно сломить мягкотелость Михаэля, вытравить последние остатки его человеческой привязанности. Роковая Ночь: Безлунная ночь. Дом Элондэ, обычно наполненный теплом книг и тихими разговорами, казался особенно беззащитным. Всеслав, не в силах уснуть, сидел в кабинете над старинным фолиантом, где наткнулся на описание существ, поразительно похожих на Черных. Его сердце сжалось от леденящего ужаса. В этот момент погасли все лампы. Ледяной ветер ворвался в открытое окно, которого Всеслав не открывал.

Первой пала Изабелла.

Она вышла в коридор, встревоженная шумом. Тень Владислава материализовалась перед ней. Его удар был быстр и безжалостен – удар когтистой руки, разорвавший горло. Крик замер в хрипе. Всеслав услышал глухой стук падающего тела. Он бросился на помощь. В дверях кабинета его встретила Илона. Ее красота была ужасающе совершенна в полумраке, глаза горели холодным рубиновым светом. Всеслав, поняв все, попытался схватить со стола серебряный стилет – реликвию, хранившуюся как музейный экспонат. Илона лишь усмехнулась. Ее движение было молниеносным. Она сломала ему руку с хрустом сухих веток, выбила стилет.

– Где твои исследования о нас, ученый? – ее голос был шепотом лезвия по стеклу. – Где твои формулы? Твой ключ к Тьме? Всеслав, истекая кровью, плюнул ей в лицо.

– Вы... монстры... Астрея... Михаэль... Имя сына, произнесенное с ненавистью, стало его последней ошибкой.

Михаэль примчался слишком поздно. Посланный Старшими с ложным поручением в соседнее селение, он почувствовал пролитие родной (пусть и по браку) крови как физическую боль.

Он ворвался в дом, преодолевая нечеловеческой скоростью расстояние, но нашел лишь бойню.

Тело Изабеллы в коридоре.

Всеслава. Ученый еще дышал, его глаза, полные нестерпимой боли и понимания, встретились с глазами Михаэля. В них не было страха перед смертью, только бесконечная скорбь за дочь и... знание.

Он попытался что-то сказать, прошептать предупреждение об Астрее, но из горла хлынула только кровь.

Илона наблюдала. Она стояла в тени, безупречная, с каплей крови Всеслава на щеке, которую она лениво слизнула.

– Опоздал, сынок.

Они знали слишком много. Или могли узнать. Слабость надо выжигать каленым железом. Владислав, вытирая когти о занавеску, добавил:

–Теперь ничто не связывает тебя с этим человеческим прахом.

Ты – Черный. Помни это. Михаэль стоял над телом Всеслава.

В нем бушевала буря: ярость, отчаяние, невероятная боль и всепоглощающее чувство вины. Он хотел броситься на Старших, разорвать их.

Но древняя сила, вложенная в него при сотворении, парализовала волю. Он был их творением, их рабом. Его тело дрожало от напряжения, клыки обнажились в беззвучном рыке, но шаг к Илоне он сделать не смог. Лишь одна слеза, кровавая и жгучая, скатилась по его щеке.

Это была слеза бессилия и осознания, что он – орудие их зла, и спасение Астреи теперь казалось невозможным. Он присутствовал при убийстве ее семьи. Он был частью этого кошмара.

Убери это – холодно приказал Владислав, указывая на тела.

– И найди его записи. Все. Каждую бумажку. Илона добавила, подходя к Михаэлю и кладя ледяную руку ему на плечо, словно запечатывая его молчание:

– Пусть Астрея думает, что это было разбойничье нападение. Горе сблизит ее с новой семьей. Или сломает. В любом случае, она наша теперь. Навсегда.

Астрее рассказали о гибели родителей, после чего она приходила в себя более двух месяцев, истерики стали ее спутником, а кошмары новой реальностью.

Вскоре она забеременела. Радость Михаэля была искренней, бурной. Он носил ее на руках, осыпал поцелуями, говорил о наследнике, о будущем. Но семья… Реакция семьи была странной. Старый Граф лишь кивнул, его взгляд стал еще тяжелее, оценивающе-хищным. Илона же… Ее ледяная маска дрогнула. В глазах мелькнуло что-то – не радость, а скорее… удовлетворение? Или голод? Она положила свою холодную, как мрамор, руку на живот Астреи.

Маска Льда и Огня

Последние Месяцы Беременности (1606 - Начало 1607 гг.)

Открытие в библиотеке превратило роскошное поместье в тюрьму, наполненную незримыми пытками. Каждый взгляд Старого Графа теперь казался Астрее взвешиванием на убой. Каждое прикосновение Илоны к ее животу – холодным скальпелем, готовым вскрыть и извлечь добычу. Даже ласки Михаэля стали невыносимы: она чувствовала под ними не любовь, а хищное любопытство к пульсирующей вене на ее шее, к теплу ее крови, питающей его наследника.

Но Астрея научилась носить маску. Маску покорной, немного наивной невестки, увлеченной своим материнством. Внутри же бушевал вулкан страха и ненависти. Она стала осторожна, как лиса в охотничьих угодьях.

1. Защита Ребенка: Она инстинктивно начала ограничивать контакты семьи с ее животом. При появлении Илоны или Старого Графа Астрея «случайно» поворачивалась, прикрывая живот рукой или книгой, или начинала громко говорить о пустяках, нарушая тягостную тишину, в которой так явно слышалось их ненасытное внимание. Она настаивала на присутствии своей личной горничной, Марты (единственной, кто казался относительно нормальным, хоть и запуганным), во время любых визитов свекрови. Марта, хоть и дрожала, была лишней парой глаз и рук, создавая барьер.

2. Тайная Подготовка: Урок в библиотеке не прошел даром. Астрея тайно собирала информацию. Она прислушивалась к шепотам слуг в дальних коридорах, ловила обрывки фраз на «ночных советах», стоя у толстых дверей. Она узнала «Пробуждении» – ритуале, который должен был состояться вскоре после рождения ребенка, когда «чистота новорожденной крови» использовалась для усиления рода или для «посвящения» самого младенца. Узнала о страхе вампиров перед серебром, священными символами (которые, увы, были бессильны против таких древних сущностей, но могли причинять дискомфорт), огнем и… определенными травами. Особенно полынью и чесноком, чьи запахи их раздражали. Астрея стала носить в складках платья мешочек с сушеной полынью и зубчиком чеснока, завернутым в шелк. Не защита, но маленькое оружие психологического дискомфорта.

3. Михаэль: Иллюзия и Реальность: С ним было сложнее всего. Иногда, особенно когда он устал или казался более «человечным», в его глазах мелькала искра того Михаэля, в которого она влюбилась. Он мог быть нежен, говорить о будущем ребенка как о человеческом будущем, о их жизни где-нибудь вдалеке от мрачного поместья. В эти моменты сердце Астреи сжималось от боли и надежды. Может, он другой? Может, он борется? Но затем взгляд его становился отсутствующим, кожа – ледяной, и он снова погружался в свои «дела» или в молчаливое созерцание ее шеи. Однажды ночью, когда она притворилась спящей, он долго стоял у кровати, его дыхание было прерывистым, а пальцы дрожали, едва не касаясь ее кожи. Она чувствовала его голод, физический, животный. Это убило последние иллюзии. Он был одним из них. Его человечность – лишь тонкая корка над бездной вампирской сущности. Любовь превратилась в горькое презрение и страх.

4. Подарок Свекрови: Брошь Илоны, этот символ ее проклятия, Астрея не просто спрятала. Она изучала ее. Тяжелый, неестественно черный жемчуг, холодный даже в тепле руки. Серебряные щупальца, острые и цепкие. Она поняла: это не просто украшение. Это амулет. Знак власти. Возможно, даже некий проводник. Астрея поклялась: когда придет час, она использует его против них. Это станет ее местью за каждый испуганный вздох, за каждую ледяную улыбку свекрови.

5. Роды: Прошли в атмосфере ледяного ужаса. Рожала она не в своей спальне, а в специально подготовленной комнате с затемненными окнами, больше похожей на склеп. Присутствовала не только акушерка (женщина с пустыми глазами и знаком-шрамом на запястье), но и Илона. Свекровь стояла в ногах кровати, неподвижная, как статуя, ее глаза горели рубиновым огнем в полумраке. Каждое движение акушерки, каждый инструмент казались Астрее орудиями пытки, а не помощи. Она кричала не только от боли, но и от ужаса, что сейчас, сразу после рождения, они заберут ее дитя. Но когда на свет появилась крошечная, кричащая Офелия, и акушерка поднесла ее к Илоне, та лишь холодно осмотрела девочку, провела пальцем по ее крошечной шейке и произнесла:

– Достаточно чиста. До Пробуждения.

Ребенка отдали Астрее. На мгновение она осмелела:

– Михаэль? Он увидит дочь? Илона усмехнулась:

– Он… занят. Утоляет голод после твоих криков. Они так его волновали.

Астрея прижала дочь к груди, чувствуя, как ненависть заливает ее ледяной волной.

Жизнь в Клетке (Начало 1607 г.)

Рождение Офелии не ослабило напряжения, а усилило его. Ребенок стал центром внимания проклятого рода, объектом их будущих планов.

Колыбель под Прицелом: Колыбель Офелии стояла в комнате Астреи, но Астрея чувствовала, что за ней наблюдают. То Илона бесшумно появлялась у кроватки ночью, замершая над спящим младенцем с нечитаемым выражением. То Старый Граф «заходил проведать», его тяжелый взгляд скользил по ребенку, как по драгоценному ресурсу. Михаэль проявлял больше «человеческого» интереса, но и его прикосновения к щеке дочери были слишком холодными, а взгляд слишком… оценивающим.

«Питание»: Илона стала навязчиво контролировать питание Астреи.

– Ты должна есть за двоих, дитя. Особенно мясо. Красное. С кровью. Ребенку нужна сила. Блюда стали кроваво-редкими, от них исходил странный, металлический запах. Астрея ела ровно столько, чтобы не вызвать подозрений, тайком выкидывая большую часть в камин или в окно. Она кормила Офелию грудью с животным страхом, что ее молоко отравлено вампирской «диетой».

Попытка Предупреждения: Отчаявшись, Астрея попыталась осторожно поговорить с Михаэлем.

– Михаэль… я видела странные сны. О… крови. О вечной тьме. Мне страшно за Офелию. Может, нам уехать? Хоть ненадолго? Или переехать отсюда вдвоем с малышкой, а ты позже к нам приедешь?

Его реакция была мгновенной и страшной. Его глаза вспыхнули рубиновым, клыки обнажились в рычащем оскале. Он вцепился ей в плечи, его пальцы впились как когти.

– Ты НИКОГДА не покинешь это поместье! Ни ты, ни дочь! Вы МОИ! Моя кровь, моя плоть, мое будущее! Забудь о своих об этом!

Он отшвырнул ее, и она упала, ударившись о кровать. В его глазах не было ничего человеческого – только ярость хищника, защищающего добычу. Это был последний гвоздь в гроб ее надежд.

Окно в Мир: Единственным слабым утешением была Марта, горничная. Девушка боялась, но жалость к Астрее и младенцу брала верх. Она тайком приносила настоящую еду, свежие фрукты. Однажды, рискуя всем, она прошептала:

– Госпожа… они… нелюди. Все слуги знают. Знаки… Она показала на свое запястье – там был бледный, но узнаваемый шрам-глаз.

– Это клеймо. Чтобы не сбежали. Чтобы служили… пищей по настроению.

Она рассказала о пропадающих людях в округе, о страхе местных перед «Черными Розами», о том, что семью Графа называют «Первородными», древними как холмы. Астрея поняла: сбежать одной с младенцем почти невозможно. Помощи ждать неоткуда. Надо действовать одной. И действовать жестоко.

Накопление Ярости. Планы.

Каждый день приносил новые унижения и страх. Каждая ледяная улыбка Илоны, каждый оценивающий взгляд Старого Графа, каждый момент, когда Михаэль смотрел на Офелию не как отец, а как владелец будущей собственности, – все это копило в Астрее взрывчатую смесь отчаяния и ярости. Она наблюдала, изучала их привычки, слабости.

1. «Ночные Вина»: Она заметила, что особое «вино» – густое, темное – подается в специальных кубках из черненого серебра (видимо, их древность или магия нейтрализовала вред металла). Граф и Илона пили его каждую ночь после своих «советов». Михаэль – реже, но тоже с видимым наслаждением. Это была их основная «пища»

2. Слабость к Солнцу: Она видела, как однажды слуга неловко уронил тяжелый занавес, и луч утреннего солнца упал на руку Илоны. Та вскрикнула – звук, похожий на шипение раскаленного металла, – и кожа на ее руке покраснела и покрылась волдырями, как при сильнейшем ожоге. Солнце было смертельно.

3. Серебро: Она убедилась в страхе перед серебром, «случайно» уронив серебряную ложку рядом со старым слугой. Тот отпрянул с диким воплем, как от кислоты.

4. Брошь: Астрея доставала спрятанную брошь Илоны. Холодный жемчуг, щупальца… Она думала: Если это амулет… что будет, если его уничтожить? Или… подложить туда, где он причинит вред? Идея мести кристаллизовалась.