– Это первая минус, а я просил одногруппную, – рычит Данила на медсестру, когда мы оказываемся в операционной.
– Это её группа, – отвечает она.
– Ладно, простите, нервы, – скороговоркой произносит Береговой. Потом наклоняется ко мне. – Держись, Элли.
– Сколько уже доз мне перелили?
– Пять, но ты лучше не считай, – криво улыбается Данила.
– Плохо дело, да? – продолжаю любопытничать.
– Немного трудновато, учитывая, кто перед нами на столе, – всё так же чуточку шутит Береговой. – И непросто держать твой гематокрит. Но мы со всем справимся, можешь не волноваться.
– Когда такие люди мной занимаются, у меня нет сомнений, – я намекаю на него, а также на Горчакову, которая где-то рядом, я это чувствую.
– Я введу вам два миллиграмма успокоительного, чтобы вы заснули перед интубацией, – говорит анестезиолог.
Киваю. Но прежде чем отключиться, снова задаю Даниле вопрос:
– Может, аорта?
– Или полая вена, или сосуды брыжейки, – пожимает он плечами. – Ты сама понимаешь: гадать можно долго.
– Господи… – выдыхаю расстроенно.
– Элли, не бойся. Мы сделаем ревизию и всё тщательно проверим.
– Я рада, что это вы, – улыбаюсь Даниле и Нине Геннадьевне, которая подошла и тоже висит надо мной. Но не как Дамоклов меч, а рука помощи.
– Мы вас вытащим, поняли? – спрашивает меня Горчакова, но ответить не успеваю, погружаясь в глубокий сон.
***
– Я ушил дефект восходящей аорты, – устало говорит Вежновец, выходя из операционной.
– Что с доктором Куприяновым? – встревоженно спрашивает Нина Геннадьевна. Она только готовится к тому, чтобы спасать Эллину Печерскую.
– Была тампонада, пришлось вскрывать грудину, – отвечает хмурый Заславский, появляясь следом за главврачом. – Так, теперь наша задача спасти Эллину Родионовну.
– Я буду ассистировать, – говорит Горчакова таким голосом, из тональности которого всем становится понятно: обсуждению не подлежит.
– Вы со мной? – сращивает главврач Эдуарда Валерьевича.
– Безусловно, – кивает глава хирургического отделения.
Вчетвером они стоят в предоперационной и в полной тишине, – только слышно, как льётся вода и лопаются пузыри пены, – тщательно и быстро моют руки. Все перебрасываются встревоженными взглядами. Артура Куприянова спасти, кажется, удалось. Кажется, поскольку неизвестно ещё, как поведёт себя в дальнейшем организм пострадавшего. Ранения чрезвычайно тяжёлые, задеты сразу несколько органов и крупных сосудов.
Теперь все понимают, насколько огромная ответственность легла на их плечи. Для всех, кто собрался здесь, Эллина Печерская, – не просто коллега, заведующая отделением неотложной помощи. Она хороший человек, для некоторых друг, а ещё она – молодая мама крошечной девочки Олюшки, которая может её сегодня не дождаться с работы.
– Данила, вы же дружите с Эллиной? – спрашивает Вежновец.
– Да.
– Тогда позвоните к ней домой. Кажется, у неё няня с дочкой сидит?
– Да.
– Сообщите, как тут… кхм! – он нервно прочищает горло, – дела. Позвоните родителям доктора Печерской, и кто там ещё у неё есть?
– Родной брат во Пскове.
– Сообщите всем. Объясните, пусть… не знаю. Решат что-нибудь с её дочкой.
– Хорошо. Но я хотел бы присутствовать…
– Данила Алексеевич, – перебивает главврач. – Здесь собрались три ведущих хирурга клиники. Вы очень постарались, спасая нашу коллегу. Но теперь надо ей помощь в семейных делах.
– Да, Иван Валерьевич, я понимаю, – отвечает Данила и выходит.
Трое хирургов в тишине продолжают готовиться.
***
Пока в хирургическом отделении продолжается борьба за жизни пострадавших врачей, на первом этаже полиция тщательно осматривает все помещения. Нападавший скрылся. Следователи Багрицкий и Яровая вместе с начальником службы безопасности Грозовым руководят процессом. Дело непросто: клиника имени профессора А.П. Земского – это внушительных размеров здание высотой в 15 этажей, тысячи квадратных метров.
– Нужно проверить камеры видеонаблюдения, – качает головой капитан Багрицкий после того, как рядовые полицейские и сотрудники службы безопасности докладывают: никого подозрительного обнаружить не удалось.
– Только вот это, – и один из проверявших помещения показывает большой кухонный нож, покрытый кровью и чем-то белым и на вид липким.
– Что это? – спрашивает Алла Александровна.
– Я сейчас позову того, кто это нашёл, – говорит полицейский и быстро возвращается со старшей медсестрой. – Вот, Екатерина Дмитриевна Скворцова. У неё сегодня юбилей, 55 лет.
– Здравствуйте, – кивает Багрицкий. – Где вы нашли нож?
– Он лежал на стеллаже в коридоре. У заднего выхода. Мы складываем на нём пустые коробки из-под медикаментов и препаратов, чтобы не мешались. Я после происшествия положила туда коробку, и он выпал.
– Кровотечение остановлено, – удовлетворённо говорит доктор Заславский.
– Если ничего не слетит, – скептически замечает Вежновец.
– Зажим.
– Не заденьте поджелудочную, – комментирует главврач.
– Подождите.
– Я расширю разрез брюшины. Осторожнее с селезёночным изгибом.
– Есть. Я пережму, а вы режьте.
– Ножницы. Мерзавец! Как же он его искромсал! – злится Вежновец.
– Ужасно, что пришлось так распахивать Артура, – печально произносит Заславский.
– Это лучше, чем если бы уже не пришлось, – философский замечает главврач.
***
– Неизвестный, сбит фургоном на проспекте Энгельса, следов черепной травмы нет, но твердит одно и то же, – объясняет коллега из «Скорой» Даниле Береговому.
– Меня ждёт такси! Слышите! Такси! – повторяет молодой мужчина, крепко зафиксированный шейным корсетом.
– Кажется, он псих, – говорит фельдшер неотложки.
– Почему? – удивляется Данила.
– Так он бегал по такому холоду голышом.
Береговой внимательно смотрит в лицо пострадавшему. Потом резко вскидывает голову, обращаясь к медсестре:
– Быстро! Позовите доктора Туманову!
– Вы не имеете права! – кричит раненый, закатывая глаза. Он пытается дёргаться, но его надёжно привязали к каталке ремнями.
Вскоре в палату приходит и.о. завотделением.
– Анализы по травме, снимки шеи, грудной клетки и таза. Он агрессивен, возбуждён. Не хочу рисковать, поэтому не отвязывайте. Позовите следователя!
– Справа дыхание ослаблено, – сообщает Береговой. – Живот спокоен.
– Я дал слово молчать, ваше высокоблагородие! – продолжает орать раненый.
– Зрачки четыре миллиметра, симметричные, реагирует. Как вас зовут? – Лидия Борисовна обращается к пациенту.
Он таращит на неё бешеные глаза. Тогда доктор Туманова решает пойти на хитрость:
– Руслан, как вы оказались на проспекте Энгельса?
– Откуда вы знаете моё имя?! – поражается больной, и все в палате ахают. Неужели перед ними тот самый психопат, который несколько часов назад порезал двух врачей?!
– Вы помните, что случилось? – спрашивает Туманова.
– Вы меня не обманете! Я обещал его высокоблагородию ничего не говорить! И не скажу!
– На стопе ссадина, деформации нет, – продолжая осмотр, говорит медсестра.
– Я прекрасно себя чувствую, слышишь, ты, глупая мещанка! Не смей прикасаться своими грязными руками к русскому дворянину! – орёт больной.
– Температура 35,0, – произносит Данила. В ту же секунду Руслан резко приподнимается, задевает лоток с инструментами, те горохом сыплются на пол с металлическим звоном.
– Отпустите! Не трогайте меня, холопы! – рычит больной, и вся бригада от неожиданности на пару секунд отходит от него.
– Успокоительное! – командует Туманова.
– Не надо меня колоть! Я вас всех в Сибири сгною, на каторге! – орёт Руслан, но дело сделано: препарат попал в его кровь.
– Плевральный дренаж и томограмма черепа, – продолжает руководить лечением Лидия Борисовна, заметно побледнев.
– Не смейте колоть меня! Отпустите! – продолжает бесноваться пациент.
– В ушах крови нет, – бригада вернулась к работе, несмотря на попытки больного вырваться.
– Не смейте меня резать! Ваше высокоблагородие, скажите им! Скажите, умоляю!..
В палату быстро входит следователь Багрицкий. Он подходит к бесноватому пациенту, внимательно смотрит ему в лицо.
– Это он? – спрашивает доктор Туманова.
– Да, это Руслан Аитов, – кивает офицер и выходит.
***
Доктор Заславский, совершенно вымотанный, сидит на полу возле двери оперблока, прислонившись к стене и закрыв глаза.
– Весёленький вышел в отделении юбилей, – говорит Вежновец, выйдя следом. Он облокотился на невысокий стеллаж. Лица у обоих хирургов выдают крайнюю степень усталости.
– Оксигенация 98% на 30% кислорода, – говорит Валерьян Эдуардович.
– Я знаю, – отвечает главврач. – О лучшем нельзя и мечтать. Мы молодцы.
– Как там Элли?
Иван Валерьевич трёт покрасневшие глаза.
– Кровь остановить получилось не сразу, но внутренние органы, к счастью, не задеты. Хотя ещё бы сантиметр, и пришлось спасать почку.
В коридор входит Александра Фёдоровна:
– Иван Валерьевич, там звонит начальник Главного управления МВД по Петербургу и Ленинградской области, генерал-лейтенант Калугин. Он узнал о случившемся и хочет выяснить детали.
– Скажи ему, что я на операции, – отмахивается Вежновец.
– Мне надо проследить, чтобы дворецкий распорядился покормить лошадей. Знаете, какой он глупый? – спрашивает Руслан, растерянно глядя по сторонам. Вокруг него палата, рядом доктор Береговой бинтует рану на ноге больного. – Когда меня отпустят?
– Не знаю, – отвечает Данила.
– Я хочу домой, обратно в поместье. Мне надо проверить дворецкого. Или управляющего? Ах, в родительском имении такой бардак! – расстроенно произносит Аитов.
В палату входит доктор Вистингаузен.
– Руслан, тут к вам пришли, – сообщает он, открывая дверь пошире.
– Руслан, здравствуй, – приветствует мужа его супруга Светлана. Подходит к нему, обнимает, целует в лоб. – Ну что же ты так, милый?
– Света, я так сильно устал, так хочу домой, – плаксивым голосом произносит Аитов.
– Что случилось?
– Они отняли мою одежду, мои ботинки.
– Кто отнял, Руслан? – спрашивает психиатр.
– Они!
– Кто «они»?
– У них был предводитель. Лысый коротышка с кепкой в руках, одетый в дрянное пальтишко. Они звали его между собой Ильич. Он суетился, что-то много говорил. Да! Он картавит! Я встретил их там, на улице.
– Это было до того, как вы взяли нож или после? – интересуется Вистингаузен.
– Нож? Какой ещё нож? Окститесь! Я вышел на улицу, чтобы пойти домой. На мне были костюм, пальто с бобровым воротником, чижиковая шапка и сапоги, да! Я вышел, хотел поймать извозчика, но не было ни одного! – волнуясь, рассказывает Аитов. – В какой-то подворотне встретил тех, с картавым. Ильичом, да, так они его звали. Они приказали мне раздеться, а потом…
– Руслан, где вы взяли нож? – снова задаёт психиатр самый важный теперь вопрос.
– Эти мещане, ну или они рабочие с Путиловского, раздели меня и выбросили на проспект! Там я попал под автомобиль, и потом… ничего не помню!
Слушая мужа, весь этот бред, который он несёт, Светлана начинает молча плакать. Теперь, кажется, и до неё дошло, что с психическим состоянием Руслана далеко не всё в порядке. Но можно ли верить его словам? Оба доктора внимательно смотрят на больного и слушают, только… Говоримое им никак не вяжется с тем, что произошло в отделении.
– Он готов? – спрашивает Вистингаузен Данилу.
– Да, я закончил.
Руслан умоляюще смотрит то на одного врача, то на другого, словно подсудимый, ожидающий приговор.
– Возьмёте его наверх? – спрашивает Береговой, снимая перчатки.
– Да, конечно, – отвечает Олег Михайлович.
– Господа! Отпустите меня домой! – умоляющим голосом просит Руслан. – Мне нужно в поместье к родителям! Там лошади голодные!
Данила выходит из палаты. Идёт по коридору. Заходит в регистратуру и останавливается. Перед ним на стуле, сутулая и печальная, сидит Лидия Туманова. Береговой смотрит на неё, ловит её взгляд и… внезапно всё понимает. Коллега едва заметно кивает головой. У Данилы мгновенно пересыхает во рту. Он бледнеет и хрипло спрашивает:
– Кто?
– Артур, – слышит в ответ.
Эта новость одновременно радует его и страшно огорчает.
– А Элли?
– Её увезли из операционной. Экстубировали, показатели стабильны, – отвечает Туманова.
***
Постепенно ситуация в кафе, где собрались медики из отделения неотложной помощи, становится чуть спокойнее и даже веселее. Помимо тех четверых, что пришли сюда первыми (вскоре их осталось трое – Береговой срочно вернулся на работу), скоро маленький коллектив пополнится ещё тремя медсёстрами, у которых закончилась смена. Они сидят здесь уже третий час, почти всё кофе в заведении выпили, и вот уже начинает казаться, что всё будет хорошо. Да разве может быть иначе? Операции по спасению Элли и Артура проводят лучшие хирурги клиники. Да что там клиники! Всего Питера! Всей страны!
Люди не могут слишком долго находиться в страшном напряжении. Мозгу необходима передышка. Пусть короткая, но жизненно важна. И вот уже за двумя столами, сдвинутыми вместе, звучат робкие шутки.
– Девушка поступает с болью в животе, – рассказывает одна из медсестёр. – Артур назначает гинекологический осмотр и просит его провести Элли, якобы чтобы не смущать женщину. Вы же знаете нашу Элли. Она очень серьёзна, очень вежлива. Аккуратно всё раскладывает на подносе, надевает перчатки, отодвигает занавеску…
– А Куприянов стоит в коридоре и ждёт, – добавляет вторая медсестра.
– Чего ждёт? – интересуется доктор Лебедев.
– Крика.
– Не понимаю?
– Он попросил Элли осмотреть… небинарную персону, – хихикает первая медсестра.
– Это что за зверь такой? – удивляется Валерий.
– Да мужчина, который считает себя женщиной! – восклицает вторая медсестра, и за столом раздаётся дружный смех.
– Не может быть! – хохочет Лебедев.
– Может!
– Как она не отличила сразу?
– Вы хотели сами снять серьгу? – ординатор Великанова спрашивает об этом парня – большого любителя пирсинга. Сколько колечек, колец, штанг и прочих прибамбасов у него торчит в разных частях лица (не говоря уже о теле) – не сосчитать.
– Я купил новую, думал вставить в старую дырочку, – смущённо признаётся пациент.
– И что же случилось дальше?
– Вдохнул нечаянно, – он стыдливо отводит глаза. – Она проскочила внутрь носа и там застряла. Я уж по-всякому пытался, но… не получилось.
– Ничего, давайте я попробую, – стараясь сохранять серьёзное выражение лица, говорит Ольга. Она старательно и очень осторожно манипулирует внутри ноздри пациента. Сюда бы, конечно, отоларинголога пригласить. Но пока вроде бы ничего опасного не случилось, незачем отвлекать коллег. Потому ординатор отважилась провести процедуру сама. Наконец, кончик зажима цепляется за крошечный металлический предмет. Великанова осторожно тянет его наружу, бросает в лоток.
Пациент тут же громко чихает несколько раз.
– Будьте здоровы! – с улыбкой говорит ему Ольга.
– Спасибо, доктор, – скромно отвечает парень. – Можно идти?
– Да, конечно.
Ординатор идёт к следующему больному.
– Что у нас тут? – спрашивает крупного 40-летнего мужчину.
– Геморрой, – отвечает он, с интересом глядя на Ольгу. – Надеюсь, в меня вы не будете вставлять ту штуку? – намекает на зажим.
– Посмотрим, – чуть саркастически улыбается Великанова.
– Может, я зря пришёл? Знал конечно, что всё сразу не пройдёт, но… меня это как-то беспокоит. Кровь идёт и идёт. Ну, оттуда, где… геморрой.
Ольга смотрит карточку.
– Вам перевязали узлы на той неделе?
Больной кивает.
– Вы бледный, – замечает Великанова. – Кровотечение сильное?
– Да нет, – бодрится мужчина. – Понимаете, я в пять часов улетаю в Москву, у моей сестры день рождения. Может, вы дадите какую-то мазь, чтобы уменьшить эти узлы?
– К сожалению, такой мази нет, – отвечает Ольга.
– Я хотел потанцевать с ней, – улыбается пациент. – У неё юбилей, ей 30 лет.
– Придётся ограничиться ужином, – замечает ординатор.
Подходит медсестра, и Ольга диктует ей: общий анализ крови, малая биохимия, коагулограмма. Подготовить к колоноскопии.
– Это обязательно? – морщится мужчина.
– Больно не будет, – успокаивает его медик. Несмотря на небольшой опыт, она уже знает, как сильная половина человечества трепетно относится к этой процедуре.
Ольга выходит из палаты и вздыхает. Она думает о том, как сильно ей не хватает советов и простой человеческой поддержки доктора Печерской. Уже второй месяц пошёл после того жуткого происшествия. Эллина Родионовна находится дома в Волхове, куда уехала после того, как её выписали. Вместе с ней в своё первое путешествие отправилась её дочь Олюшка. В первые несколько дней, пока раненая находилась в клинике, за ней присматривала няня, приехал старший брат Дмитрий. Потом он отвёз сестру с племянницей к родителям.
Но до сих пор весь медперсонал гадает, кто мог совершить то страшное злодеяние. Следствие выяснило, что у Руслана Аитова железное алиби: он действительно самовольно покинул отделение и пошёл куда глаза глядят. Это подтверждают записи с камер видеонаблюдения ГИБДД, установленных за пределами клиники. Пациент вышел в 19:55 и не возвращался, потом на него напали уличные хулиганы, дальше он бегал голый и попал под машину. Обратно вернулся только несколько часов спустя на «Скорой». К тому времени оба раненых были в операционной.
Что же случилось в ту страшную ночь в ординаторской?
***
– Мама… позовите мою маму… – едва сдерживая слёзы, просит мальчик Артур, лёжа на заснеженной дороге.
– Она сейчас придёт, – успокаивает его Аркадий Потапович, удерживая, чтобы пострадавший ребёнок не попытался вскочить и не нанёс себе ещё больших травм. – За мамой побежала твоя сестра. Мне надо разрезать штанину, чтобы осмотреть твою ногу, хорошо?
– Да, – кивает Артур.
Вскоре подбегает испуганная женщина, держащая за руку девочку лет шести.
– Артур! Господи! – вскрикивает она, увидев лежащего сына. – Что с ним?!
– Ничего страшного. Я доктор Ерёменко, уже вызвал «Скорую».
– Сынок…
– Осторожно, – предупреждает Аркадий Потапович, – у него сломана левая нога, возможно, ребро.
– Мамочка, мне больно, – стонет мальчик.
– Я понимаю, маленький мой. Вы можете что-нибудь сделать? – с надеждой спрашивает она доктора.
– Попросите у той женщины метлу, – говорит Ерёменко одному из зевак, заметив дворника на тротуаре.
– Что вы хотите сделать? – удивляется мать мальчика.
– Наложу шину.
– Зачем?
– Надо проверить, не повреждена ли артерия, – с этими словами доктор разрезает штанину от щиколотки и выше.
– Уже почти всё, Анжела, – говорит Альбина Тишкина одной из девушек, пришедших в клинику с деликатной проблемой.
– Как Ульяна? У неё всё в порядке? – спрашивает пациентка.
– Да, она ждёт в коридоре.
– Шейка кровоточит, – замечает Лидия Туманова, продолжая осмотр. – Похоже на дисплазию.
– Дисплазия – это сифилис? – робко интересуется Анжела.
– Симптомов сифилиса нет, но для уверенности подождём анализа крови. Можешь одеваться.
– Я свободна?
– Нет, скоро будет готов анализ на ВИЧ. Дождись, пожалуйста.
– Так я здорова? – в глазах девушки заметен страх.
– Посмотрим, что покажут анализы, – отвечает медсестра.
Она с врачом отходит в сторону, и доктор Туманова говорит:
– Вторая девочка здорова, а этой надо срочно сделать цитологию.
***
– Итак, Вениамин Михайлович, – Ольга Великанова возвращается с результатами анализов к пациенту, который поступил с обострением геморроя. – Кровь у вас нормальная…
– Это хорошо, да? – с надеждой перебивает он.
– Да, хотя иногда гематокрит падает не сразу.
– Но я нормально себя чувствуют, – разводит пациент руками.
– Не хотелось бы, чтобы у вас началось сильное кровотечение на высоте десять километров, – улыбается ординатор. – Вы же не передумали лететь на юбилей сестры?
– Нет, конечно. Ещё анализы делать будете?
– Да, я возьму у вас кровь, её пометят радиоизотопом, и я введу её обратно в вену. Потом сканирование покажет, где кровотечение, – пояснила Великанова.
– Ладно. В темноте не буду потом светиться? – пытается шутить Вениамин Михайлович.
– Нет, – улыбается Ольга. – Это быстрая и безболезненная процедура.
– Скажите, действительно главное – внимание?
– Вы о чём?
– У моей сестры день рождения, я говорил. Думал о драгоценностях. Ну, если уж покупать, то покупать, да?
– Не знаю, – смущается Ольга. – Лучшим подарком моего парня был пикник-сюрприз.
– Романтично.
– И дёшево, – хмыкнула ординатор.
– Добрый день, – за спиной Великановой появилась доктор Туманова. Пришла оценить старания будущего коллеги. – Я исполняющая обязанности завотделением. Как тут дела?
– Хочу исключить кишечное кровотечение с помощью изотопов.
– Мы нечасто применяем их. Общий и биохимия готовы? – интересуется Туманова.
– Да. Всё в норме.
– Ольга, можно тебя на минуту? – неожиданно просит доктор.
– Конечно.
Они выходят в коридор.
– Живот спокоен, никаких признаков нет, – показывает Лидия Борисовна в карточку. – Зачем такой сложный анализ?
– Мне не нравится его вид. Кожа бледная, глаза усталые, – поясняет Великанова.
– Это ещё не говорит о кровотечении. Я считаю, что сканирование не нужно. Выписывай его.
Ординатору ничего не остаётся, как согласиться. Она возвращается к пациенту.
– Что-то не так? – спрашивает Вениамин Михайлович.
– Нет, надо отнести кровь в лабораторию.
***
– Ещё отсос!
– Даю.
– Можете перевязать сосуд? – спрашивает Машу Аркадий Потапович.
– Слишком близко к кости, – отвечает она. – Нулевой шёлк на игле Ки́та.
– Что вы делаете? – немного удивляется Ерёменко.
– Гемостатический шёлк по Кеннеди.
– Две дозы влито, – докладывает медсестра.
– Ставь третью, – требует Маша.
– Его кровь из кровосборника.
– Беру верхнюю и нижнюю и перетягиваю снаружи, – комментирует доктор Званцева свои действия.
– Кровь остановилась, – констатирует Аркадий Потапович. – Спасибо.
– Пожалуйста. Измерьте давление.
– Падает! – говорит медсестра
– В груди сухо… – замечает Маша.
– Надо повторить УЗИ брюшной полости, – предлагает доктор Ерёменко.
– Давление упало, значит, где-то ещё протечка.
– Вы правы. Полный живот крови, – соглашается Аркадий Потапович.
– Разрыв печёночной капсулы.
– Надо было следить за животом, – нервничает Ерёменко. – Ещё две дозы и едем в оперблок! Быстрее!
Когда каталку с мальчиком Артуром вывозят в коридор, к ней бросается мама ребёнка:
– Что с ним?
– Мы едем в операционную. Идёмте с нами.
– Сколько у неё было парней? – доктор Туманова адресует этот вопрос медсестре Тишкиной, у которой с девушкой по имели Анжела сложились доверительные отношения. Даже, пожалуй, более тесные, чем у юной пациентки с её родителями.
– Не знаю, – отвечает Альбина. – Девушки участвовали в вечеринках со студентами.
– Боже мой, в таком возрасте, – поражается Туманова.
– Я обещала не говорить родителям, – продолжает медсестра. – Да и не могу по закону.
– Девушке нужна операция, без поддержки близких людей в таком вопросе обойтись нельзя.
– Может, я всё-таки уговорю её открыться родителям? – предполагает Альбина.
– Я понимаю, ты не хочешь нарушать конфиденциальность, – говорит Туманова. – Но это уже вопрос общественного здравоохранения. Кто-то из молодых людей разносит вирус, нам надо предпринять меры. Как минимум, – обследовать всех, кто участвовал в этих «вечеринках». Что бы Анжела ни говорила, ты должна позвонить в колледж, где учатся девушки. Согласна?
– Да.
После этого медсестра идёт в регистратуру, берёт телефон мамы Анжелы и звонит ей, сообщая нерадостную новость. Просит приехать – нужно обсудить план лечения. Женщина сразу же соглашается. Альбина, положив трубку, идёт в палату, чтобы предупредить пациентку, но… застаёт помещение пустым. Бежит в регистратуру и спрашивает, не видел ли администратор двух девушек.
– Да, они недавно выходили, – слышит в ответ и торопится за ними. Догнать их удаётся только возле автобусной остановке, это в полусотне метров от входа на территорию клиники. Альбина дрожит, поскольку выскочила на улицу в рабочей одежде, не успев даже куртку накинуть на плечи.
– Что вам здесь надо? Чего вы нас преследуете? – зло интересуется Ульяна, когда медсестра окликает студенток.
– Настучали на нас? Уходите! Вы же обещали никому не говорить! – психует Анжела.
– Послушай, тебе надо вернуться в больницу, – просит её Тишкина.
– А как же ваши правила? Эх, вы!
– Здесь другой случай, – пытается объяснить медсестра.
– Вы обманули меня! – злится Анжела.
– Нас обеих! – добавляет Ульяна.
– Всё гораздо сложнее. Твоё здоровье в опасности, – скороговоркой, поскольку уже и губы начали дрожать от холода, говорит Альбина. – Другие девушки тоже могли заразиться.
Анжела с презрением смотрит на медсестру и цедит сквозь зубы:
– Теперь все узнают! – она резко разворачивается и размашисто шагает по улице. Ульяна срывается следом за ней.
– Анжела! – несколько раз зовёт её Тишкина, но студентки не останавливаются.
«Простите, Эллина Родионовна, я пыталась», – думает Альбина удручённо и спешит обратно в клинику. Она думает о том, что не знает, как это у доктора Печерской получается помогать даже тем, кто отказывается. «Наверное, у неё такой талант, что ли?» – рассуждает медсестра.
***
К регистратуре подходит женщина лет 30-ти, робко спрашивает Валерия Лебедева, оформляющего карточки:
– Извините, меня зовут Вера Куприянова, я ищу доктора Туманову.
– Она только что была здесь.
– А доктор Береговой?
– И он только что был здесь, – улыбается Валерий. – Но сейчас остался один я, – он говорит это, обольстительно улыбаясь незнакомке. Привычно включил режим «мачо», поскольку заводить интрижки с медперсоналом слишком хлопотно. Пробовал на разных симпатичных личностях. Подкатывал, например, к Марьяне Завгородной. И к Ольге Великановой, да без толку. Здесь же почуял, что есть шанс: стоящая перед ним молодая женщина без обручального кольца на пальце, к тому же грустная очень. «Наверняка рассталась со своим парнем, нуждается в утешении. Ну, иди сюда, милая, и тебя согрею», – нахально подумал Лебедев, глядя пришедшей в глаза.
– Вообще-то мне надо в ординаторскую, – неожиданно произносит женщина.
– Там посторонним ожидать не полагается. Но если хотите, мы с вами можем пойти в кафетерий на третьем этаже, – переходит Валерий в наступление.
– Нет, я хочу забрать вещи моего старшего брата.
Нахальная ухмылочка медленно сползает с холёного лица доктора Лебедева.
– Простите, вас зовут…
– Вера Куприянова. Я младшая сестра Артура Куприянова.
Стыдно ли становится Валерию? Он давно отучил себя испытывать это чувство. Ему неловко и неприятно сейчас.
– Я вас провожу, – говорит он и ведёт Веру в ординаторскую. Попутно берёт из шкафчика ключ. Сначала хочет сам открыть дверцу, но после протягивает ключ женщине. Та благодарит и всё делает сама. Увидев лежащие внутри предметы, замирает и закусывает нижнюю губу. Но это не помогает: слёзы всё равно сами собой катятся из глаз. Сдерживая эмоции, сестра Артура начинает брать вещи по одной и складывать в матерчатую сумку. Их немного: одеколон, зубная щётка, расчёска, несколько блокнотов и ручек, плеер с наушниками и прочая мелочь.
***
– Технеций?
– Эллина Родионовна! Господи! Как же мы рады вас видеть! – администратор Дина Хворова первый человек из моего коллектива, который попадается мне на глаза, когда после возвращаюсь на работу. Она подлетает ко мне и по глазам вижу, что хочет обнять, но стесняется. Потому первая развожу руки в стороны, и тогда уж Дина кидается навстречу. Только тискает совсем чуточку, памятуя о моём ранении.
Администратор становится кем-то вроде катализатора. Все, кто видят меня следующими, или трясут руку, счастливо улыбаясь, или тоже обнимают. Мне же приходится отвечать на бесчисленные вопросы о том, как себя чувствую, как Олюшка, всё ли хорошо у родителей и так далее. Наконец, пробравшись через толпу любимых коллег и переполненная положительными эмоциями, захожу к себе в кабинет.
Здесь за время моего отсутствия ничего не изменилось, поскольку Лидия Туманова всякий раз, исполняя обязанности завотделением, кабинет руководителя не занимает. Говорит, из уважения. Спасибо ей за то, что взвалила на себя этот груз, причём впервые так надолго. За это делаю пометку: когда у Лидии Борисовны будет следующий отпуск, добавлю туда пару недель. Придумаю ей какие-нибудь отгулы или ещё что-нибудь. В качестве своеобразного подарка.
Дальше меня постепенно захватывает круговорот дел. Я не вхожу в него постепенно, а погружаюсь с головой. Что поделать: такова специфика отделения неотложной помощи. Здесь попросту некогда раскачиваться. Потому даже Вежновец не вызывает к себе, а приходит сам, чтобы удостовериться в моём возвращении. Жмёт руку, говорит дежурные слова. Отвечаю ему совершенно искренне: благодарна за своё спасение. И то, что они с Заславским сделали для Артура.
Иван Валерьевич смущается (довольно редко можно заметить у него такое) и быстренько ретируется, сославшись на занятость. Да, ещё я узнала, что у нас новый заведующий клиникой. Вернее, пока исполняет обязанности – это Владимир Иванович Шилов.
– Володя?! – поразилась я.
– Представляете? – улыбнулся перед уходом Вежновец. – Вы же вместе ездили на повышение квалификации в Австралию, верно?
– Отличная новость! – говорю и тут же осекаюсь. Что же хорошего на самом деле? Бедный Гранин опять угодил за решётку, и хотя его место занял человек достойный, но… всё ж на душе кошки скребут. – И всё-таки я надеюсь, что Никита Михайлович вернётся, – заявляю не слишком смело.
– Не знаю, – пожимает плечами и хмурится Вежновец. – В Смольном уверены, что он сядет надолго.
Я думаю, что ещё сказать в защиту Гранина, только слов не нахожу. На одной вере в честность человека далеко не уедешь.
Потом становится и не до этого. Прибегает Ольга Великанова и сообщает, что у неё проблема с пациентом. Что зовут его Вениамин Михайлович, и она по настоянию Тумановой выписала его меньше часа назад, а он вернулся с жаром и тошнотой. Пока идём в палату, ординатор быстро рассказывает анамнез и тактику лечения.
– Давление 80 на 60, – сообщает медсестра, когда входим.
– Дозу крови струйно, – распоряжаюсь буквально с порога. – Так, Оля. Быстро: что случилось?
– Кишечное кровотечение. Во время ректального исследования буквально хлынуло.
– Видимо, был спазм. Надо позвонить в оперблок.
– Я уже позвонила, – говорит Великанова и шепчет. – Слава Богу, он вернулся.
Мы стабилизируем больного, назначаем дополнительные анализы. Иду в регистратуру, и там узнаю: меня ожидает Вера Куприянова. Узнав о том, что я вышла на работу, она приехала специально и хочет поговорить. Мы прежде виделись на паре семейных мероприятий, но близко не были знакомы. У меня нет предположений, какова будет тема беседы. Завожу сестру Артура в кабинет. Через некоторое время мы за кофе вспоминаем о человеке, которого потеряли.
– Сначала Артур не думал о Питере. Мечтал о Москве, – немного робко, словно это может показаться мне предосудительным, улыбается Вера. – Мы ездили туда, когда мне было лет восемь. Красная площадь и кремль его покорили. Он несколько минут стоял с широко раскрытыми глазами и смотрел вокруг. Но Питер Артур любил, конечно, намного больше.
Вера становится серьёзной.
– Вам скучно, наверное, всё это слушать, – произносит печально.
– Нет, наоборот, – улыбаюсь ей.
– Вообще-то я зашла поблагодарить вас, – оживляется Вера. – Артур всегда говорил о вас, когда звонил. Рассказывал, как вы стали работать вместе, как он придумывал разные хитрости, чтобы оказаться вашим напарником. Однажды признался, что вы ему очень нравитесь. Потом сказал, что полюбил, и вы вместе. Знаете, он вас очень уважал. Я знаю, вы многому его научили.
Прочищаю горло, охваченное коротким спазмом. Это нервное.
– Артур работал и с другими медиками.
– Я знаю. Но рассказывал он о вас. Мой брат… очень любил свою профессию.
– Он был достоин своего призвания, как никто, – соглашаюсь, стараясь не расплакаться.
– Можно задать вам вопрос?
– Да.
– Когда вы… когда вас ранили, о чём вы подумали? Нет. Что вы почувствовали? – Вера смотрит на меня глазами, полными слёз.
– Это случилось так быстро, я даже не успела толком понять, что произошло, – отвечаю.
– Больно не было?
Капитан Рубанов приезжает довольно быстро, но не один, а вместе со своим товарищем – Артёмом Николаевичем Никоненко. Я смущённо приветствую майора УНК, поскольку совершенно забыла о его существовании. А ведь он как раз занимается делами и Бориса (или как там его), и Майи, и секретаря Романовой. Теперь ещё и Гранин оказался в сфере его профессиональных интересов.
Знакомлю офицеров с адвокатом Факторовичем, и тот всё рассказывает о своей неожиданной находке. Никоненко кивает и предлагает сделать всё по закону. То есть не просто взять у юриста флэшку (едва ли суд примет её в качестве доказательства, поскольку добыта была непонятно как), а оформить всё по закону: Артём Аркадьевич позвонит в УНК, сообщит о том, что заметил видеокамеру на доме напротив коттеджа Гранина и так далее.
Адвокат соглашается и уходит, пообещав меня держать в курсе дела. Впрочем, я уже могу получать информацию и от майора Никоненко. Если, конечно, он согласится ей делиться. Мы беседуем дальше, и понимаю: УНК по-прежнему рассчитывает использовать меня в своей игре против Бориса и его подельников. Пока известны только Майя и Романова, но даже их нужно с ним накрепко связать доказательствами. Иначе на суде «сестра» заявит, что видит «этого мужчину» впервые в жизни. То же сделает Романова, и всё. Обвинения против них рассыплются, как карточный домик.
Потом Артём Аркадьевич говорит мне прямо:
– Эллина Родионовна. Понимаю, что вы недавно пережили тяжёлый стресс, ранение. Но чтобы схватить Бориса, он же Вакула, необходимо выстроить с ним криминальную схему. Всё станет происходить под нашим контролем. Об операции будет знать ограниченный круг лиц: помимо нас троих, ещё начальник управления и его первый заместитель.
– Это чтобы, как говорят в таких случаях, не было утечки? – спрашиваю с нервной улыбкой на губах.
– Так точно.
– Что ж, давайте попробуем. Только у меня одна просьба к вам обоим.
– Слушаем внимательно.
– Помогите вытащить Гранина. Он ни в чём не виноват.
– Сделаем всё возможное.
– Как можно скорее, пожалуйста.
– Да, конечно, – говорит Артём Аркадьевич и загадочно улыбается.
– Что?
– У вас, Эллина Родионовна, такой мощный покровитель, что мы при всём желании, даже если бы захотели, не смогли бы отказаться.
– Если вы про Народную артистку СССР…
– Да-да, именно про неё, – замечает капитан Рубанов и усмехается в сторону.
– Она ещё что-то содеяла? – спрашиваю заинтересованно.
– Пришла позавчера к начальнику УВД. Села в приёмной и сказала, что с места не сдвинется, пока не получит аудиенции, – начал рассказывать Никоненко. – Прибежал вслед за ней дежурный офицер, весь бледный. Она его обложила трёхэтажными выражениями, когда не пожелал пускать в здание. Совершенно зря, кстати, поскольку гражданка Копельсон-Дворжецкая явилась со всеми своими орденами и медалями, включая звезду Героя Труда РФ, разумеется.
– А у вас в полиции принято, что ли, не пускать столь заслуженных людей? – спрашиваю с сарказмом.
– Нет, просто офицер выполнял приказ: только по пропускам. Да неважно, – махнул рукой майор. – В общем, она уселась, опираясь на тросточку. Вокруг суета, никто не знает, как быть: к генерал-лейтенанту, нашему руководителю, пожаловал важный гость из Москвы. Пришлось доложить, что явилась посетительница. Дальше было шоу, – Артём Аркадьевич хохотнул и закашлялся, стал пить воду, продолжил Рубанов.
– Вылетает из кабинета генерал-лейтенант, с ним важный чиновник. То ли министр, то ли замминистра. Останавливаются напротив Изабеллы Арнольдовны. И тут она, глядя на них снизу вверх, вдруг как гаркнет:
– Смир-р-р-рна! Р-р-равнение на сер-р-редину!
– А дальше? – у меня уже губы от улыбки болят.
– Наш генерал-лейтенант от неожиданности вытягивается в струнку, как перед Верховным Главнокомандующим, а рядом то же делает чиновник. Так и стоят вдвоём, пялятся перед собой по стойке «смирно»: грудь колесом, животы подобраны. Да это ещё что: все, кто в приёмной, так сделали. Она посмотрела на них внимательно и даже придирчиво: «Товарищ генерал!» – сказала всё тем же голосом. «Я!» «Вам надо меньше жрать! С таким пузом вообще не понимаю, как вы ловите преступников!» Он аж покраснел весь, свекольный стал. Народная артистка СССР насладилась моментом и махнула рукой: «Вольно, мальчики!» Те выдохнули, расслабились. «Так, а теперь все, кроме тебя, генерал, – тычет в грудь начальнику УВД. – Брысь отсюда!»
– И что, послушались?
– Пулями вылетели! – смеются офицеры, и я вместе с ними. – Короче, минут через пять генерал-лейтенант выводит Изабеллу Арнольдовну под ручку. Ведёт к выходу, сажает в свой служебный автомобиль, и тот уносит её с сиренами и сигналками по Питеру. О чём они говорили – никто не знает. Но потом начальник вызвал нескольких подчинённых и нахлобучил по самое некуда. Смысл прост: ускориться с расследованием нападения на вас и доктора Куприянова.
Я в который раз мысленно благодарю Копельсон-Дворжецкую за помощь. Она для меня стала поистине ангелом-хранителем. Потом прощаюсь с офицерами. Пора вернуться к работе. Думаю, что с таким «ускорением под пятую точку» полиция скоро выйдет на преступника. Я рада, что Никита отказался от своих претензий на Олюшку. Только надолго ли его хватит? Помогу ему выбраться, а потом снова захочет стать её официальным папой.
С Геннадием Ветровым снова сложности. Давление снова упало. Прошу повесить ещё два литра физраствора, но понимаю: если повреждён ствол мозга, то времени осталось мало. Надо парня вести в оперблок. Но мы ничего не можем сделать по части донорства без решения его близких. А тут ещё приходит представитель ГИБДД и сообщает, что автомобильные права у пациента фальшивые.
– Купил с рук, наверное, – пожимает плечами старший сержант.
– Может быть, он в розыске? Вы не проверили? – спрашиваю его.
– Мы разослали его фотографию, но пока ничего.
– Ищите дальше. Нам нужно разрешение.
Полицейский кивает и уходит.
– Давление 90, – сообщает медсестра.
– Это радует, – произношу с небольшим облегчением.
– Даже если будет разрешение, – замечает Аркадий Потапович, который тоже присутствует в палате, – на все процедуры уйдёт несколько часов. не пора ли вам, Элли, спуститься с небес на землю?
– Его органы могут спасти пять человек, – отвечаю на это.
– Он раньше даст остановку.
– Я этого не допущу.
Ерёменко пожимает плечами. Мол, хозяин-барин.
После этого иду снова спасать Адама.
– Доктор Белкин сказал, почему он выбрал именно этот препарат, снижающий свёртываемость крови? – спрашивает ординатор Динара Симонова, прибывшая из нефрологии и диализа, называя лекарство.
– Нет, – отвечаю.
– Странно. Он всегда использует другое средство, – замечает коллега. – Лучше я его вызову. Он сказал, когда измерить газы крови?
– Через полчаса после начала.
– Нет, лучше спрошу. Он щепетилен, когда речь идёт о назначениях.
– Динара, это не его назначение, – признаюсь в подлоге. – Он не захотел помочь нам. Мы взяли это из журнала.
– Я не буду работать без его санкции, – заявляет ординатор.
– Посмотрите на монитор. ЭКГ нормализуется.
– Меня уволят!
– Мы спасаем жизнь.
– Нет, вы должны прекратить. При всём уважении, Эллина Родионовна, но так нельзя, – увещевает Динара.
В палату входит Вежновец. «Только его здесь не хватало!» – мелькает у меня в голове.
– Что происходит? – интересуется главврач.
– Я собираюсь сделать хемосорбцию.
– Без ведома нефролога, – добавляет Динара. – Доктор Белкин отказался её проводить, но Эллина Родионовна думает иначе.
– Пациенту стало лучше, – замечает медсестра.
Вежновец смотрит на меня несколько секунд, потом говорит:
– Хемосорбцию продолжим. Вы, Динара, можете не волноваться. Я дам указание доктору Белкину.
– Хорошо.
– Эллина Родионовна, можно вас на пару слов?
Мы выходим, и главврач чуть ли не к стенке меня прижимает. Встаёт близко, смотрит снизу вверх и шепчет немного агрессивно:
– В таких случаях, Эллина Родионовна, извещайте меня.
– Больному стало лучше…
– Прекрасно! Но я здесь не затем, чтобы штаны просиживать на совещаниях в Смольном. Я должен знать, чем занимаются мои доктора. Если надо нарушить правила, то для этого есть я.
Иван Валерьевич говорит такое, что заставляет меня нимало удивляться. Надо же! Вежновец перестал придираться ко мне по всякому поводу и без, даже поддерживает? Удивительно!
– Вам не нужно, Элли, никому ничего доказывать. Вы сегодня молодец, что вышли на работу. Но хемосорбцию проведу сам, а вы занимайтесь другими пациентами, – заканчивает Вежновец и, не давая мне права голоса, уходит обратно.
– Эллина Родионовна, вы нужны! – слышу голос администратора и спешу.
– Малышу полгода. Лихорадка и рвота, – фельдшер из «Скорой» передаёт мне в руки ребёнка, – сейчас состояние после судорог. В вену не попала.
– Раньше судороги бывали? – спрашиваю обеспокоенную девушку, идущую рядом. Это мама девочки.
– Нет, она очень спокойная.
– Когда началась рвота?
– Сразу, как проснулась.
– Как её зовут?
– Елизавета. Что с ней?
– Она обезвожена.
Заношу девочку в смотровую, укладываю.
– Катя, – говорю старшей медсестре. – Я поставлю внутрикостную, физраствор 20 на килограмм струйно.
– Тахикардия 160.
– Общий крови, электролиты, посевы крови и мочи. Всё по сепсису.
Беру шприц, и мамочка тут же встревоженно спрашивает:
– Что вы делаете?!
– Через эту иглу мы введём Лизе жидкость, – поясняю свои действия.
– Только не мучайте её, – звучит просьба.
Я прошу Катю отвести маму девочки в вестибюль. Судя по всему, она сейчас только истерить будет.
– Эллина Родионовна, скорее! Укушенный поплохел, – подбегает Ольга Великанова.
– Почему меня не позвали? – спрашиваю первое, что на ум приходит.
– Вот, зову, – пожимает она плечами.
Вместе устремляемся в палату. Внутри уже вовсю пищит кардиомонитор.
– Давление упало до 60, – сообщает медсестра.
– Это яд ящерицы, два литра физраствора на полную, – сразу понимаю, в чём причина столь резкого ухудшения состояния.
Смотрю парню в зрачки. Назначаю адреналин для стимуляции сердечной деятельности.
– Прошу вас, – Великанова сегодня хорошо работает. Стоило мне сказать, как уже протягивает наполненный лекарством шприц. Потом она вдруг поднимает голову и принюхивается:
– Кто курит?
– Я не чувствую, – отвечаю ей, продолжая заниматься больным.
– Где-то там, – говорит Ольга.
– Это мой, с грыжей, – удивлённо замечает медсестра.
– Скажи ему, чтобы немедленно вышел, – отвечаю ей. Коллега тут же убегает. Не хватало ещё, чтобы сработала пожарная сигнализация! Это вообще какая-то жесть из начала ХХ века: курить в палате!
– Эллина Родионовна! – входит Катя Скворцова. – Передозировка наркотиком. Давление огромное.
Спешу в другую палату.
– Сколько давление?
– 260 на 140.
Передо мной молодая, лет 20-ти, девушка. Проверяю зрачковый рефлекс, назначаю препараты, пока её не хватил инсульт. Эта проблема с запрещёнными веществами! Мне хочется кричать от злости. Каждый год она убивает тысячи людей, но их число меньше не становится. Конечно, у нас, слава Богу, не как в «цивилизованном Западе», где убыль населения из-за употребления всякой дряни просто огромна. Но моя уверенность в том, что я должна помочь схватить Бориса или как там его становится просто железобетонной.
– Эллина Родионовна! На третьем этаже психически больной грозит прыгнуть вниз, – прибегает администратор.
– От меня вы что хотите? Чтобы постелила ему во дворе матрас или поставила батут?
Дина Хворова пожимает плечами.
– Ну, готовь нашу травму.
– Хорошо.
– Эллина Родионовна! – подходит Валерий Лебедев. – Сын моего больного хочет поговорить с завотделением.
– Эллина Родионовна, ставить ему мочевой катетер? – это уже Ольга Великанова заботится об укушенном ящерицей.
– Не спрашивай, ставь.
– Я не могу попасть во вторую вену, – говорит Катя Скворцова. – Поставите центральный катетер?
– У неё хорошие вены, – замечаю.
– Так вы поговорите? – спрашивает Лебедев.
– Ты не видишь, у меня двое тяжёлых? Разберись сам! – отвечаю ему довольно резко.
– Он спрыгнул, – кричит из коридора Дина Хворова.
Ну почему они решили, что меня это касается? От всех этих бесконечных разговоров голова кругом. Но через некоторое время всё-таки иду принять мужчину, который шагнул в воздух.
– Пульс слабый. Ставьте толстые катетеры в две вены. Справа дыхание ослаблено. Нужен плевральный дренаж, – говорю, осматривая пострадавшего. – Похоже, он сломал рёбра.
Завозим психического в палату, вдруг слышу, как в коридоре что-то упало. Выглядываю и кидаюсь туда: на полу лежит медбрат Поляков. Усаживаюсь рядом, пытаюсь его привести в чувство:
– Влад! Влад! – зову, но парень не отзывается. Прислушиваюсь и понимаю: дышит, уже хорошо.
– Что случилось? – подбегает одна из медсестёр.
– Опять обморок. Пульс хороший. Ничего страшного. Я измерю давление.
Ну вот, приходится снова укладывать Полякова в палату. Только на этот раз он так просто от нас не отделается. Судя по всему, проблема с любителем триатлона может быть гораздо серьёзнее, чем он себе её представляет.
Возвращаюсь в палату, куда доставили психического.
– Я буду интубировать, – сообщаю бригаде и назначаю препараты. – Готовим плевральную.
– Можно, я сделаю? – спрашивает Ольга Великанова.
– Я сама. Тут надо быстро.
– Чем мне помочь?
– Сделай экспресс-анализ. Трубку 8-0. Скальпель, зажим. Проверь манжету. Кислород сколько?
– 92. Гемоглобин 124.
– Ольга, надави на гортань. Я вошла, качаем мешок. Так, идём дальше. Шёлк. На игле.
– Дыхание хорошее.
– Вызовите ИВЛ, – говорю коллегам.
Кажется, теперь жизнь прыгуна вне опасности. Иду в регистратуру, где мне сообщают, что Влада Полякова отправляют в терапевтическое отделение. Как раз его провозят мимо на каталке, он просит у меня прощения за доставленные неудобства.
– Ничего, – улыбаюсь ему, – поправляйтесь.
– Что такое с Суперменом? – иронично интересуется Лебедев, когда кладу карточку в регистратуре.
– Это он начал задираться! А потом долбанул мою машину! – рассказывает Леонид Северский спустя полчаса в присутствии дочери, которая, узнав об аварии, примчалась проведать своего чересчур возбуждённого родителя.
– Папа, ты уже рассказывал, – стыдясь поведения отца, говорит девушка, поглядывая на медсестру, которая делает ему перевязку. Я нахожусь рядом, проводя осмотр ещё одного больного, поступившего с подозрением на обострение хронического тонзиллита.
– Дьявол! – неожиданно рычит Леонид, и сразу за этим раздаётся звук упавшего на пол пластикового стакана. Это пациент, решив попить воды, нечаянно задел его рукой. Отмечаю про себя, что внутри Северского буквально вулкан клокочет. Сколько агрессии!
– Всё нормально, – говорит ему медсестра.
– Нет, не нормально! – рычит на неё пациент. – Теперь не могу неуклюжесть!
– Ничего страшного, папа, – приговаривает дочь, поднимая стакан и вытирая платком лужу на полу.
– Позвольте мне закончить, не дёргайтесь, пожалуйста, – говорит медсестра. – Вы должны лежать тихо.
– Я знаю, – гневно бросает Леонид.
– Папа! – просит его дочь.
– Простите, – сбавляет тон мужчина, – просто поганый день. – Можно мне ещё воды?
– Да, конечно. Я принесу, – говорит медсестра.
– Я в туалет и сразу обратно, – сообщает дочь Северского. Она подходит ко мне и делает знак глазами, что хочет поговорить. Мы выходим в коридор.
– Что с ним? – спрашивает девушка.
– Просто расстроен случившимся, – поясняю.
– Он сам на себя не похож. Въехал в чужую в машину, воткнул в человека ручку.
– У него всегда был тяжёлый характер? – интересуюсь.
– Никогда. Но в последнюю неделю его как подменили. То и дело срывается, набрасывается на людей.
– У него бывали судороги, головные боли?
– Вроде нет. Он что, болен?
– Простите, как вас зовут?
– Алёна.
– Так вот, Алёна. Прежде чем делать какие-либо выводы, нам потребуется сделать кое-какие анализы, томографию черепа. Тогда станет яснее.
Девушка кивает и уходит, куда собиралась. Я же иду к следующему пациенту. Альбина Тишкина, принимавшая его, рассказывает:
– Лаврентий Петрович принимал обезболивающее от спины, а теперь у него болит живот. Аппендикс удалён. Я боюсь непроходимости.
Слушаю мужчину (ему 58 лет, приятной внешности, ухоженный, плотного телосложения, но без особых излишеств в виде пивного живота и прочего), замечаю, что перистальтика хорошая.
– Температура есть?
– Нет.
– Рвота была?
– Нет.
– Живот мягкий, – говорю, пальпируя. – Вы сделали снимки?
– Да, – отвечает Тишкина. – Они только что пришли.
– Хорошо.
Вывожу Альбину из палаты, чтобы посмотреть негативы. Сразу же замечаю, что непроходимости нет, просто кишки переполнены.
– Значит, у Лаврентия Петровича просто запор от того препарата?
– Я бы снизила дозу обезболивающих и прописал слабительное, – говорю ординатору и озвучиваю, какой препарат надо принимать пациенту.
– Простите, я думала, что дело серьёзное, – говорит Тишкина.
– Для него серьёзное. Но уверена, ты с этим справишься.
Альбина кивает с улыбкой и спешит к пациенту. У меня же следующий – «Скорая» привезла девушку. Бледная, лет 20-ти, с кислородной маской на лице, в сознании.
– Она уже два дня плоховато слышит, – поясняет её мама, шагая рядом с каталкой.
– Температура? – спрашиваю.
– До 39-ти и насморк сильный. Я убирала слизь, но лучше не стало. В два года ей поставили синдром Санфилипо, – женщина проявляет большую осведомлённость в состоянии дочери. Про себя отмечаю, что на это способны лишь по-настоящему любящие и заботливые люди. – У неё бывают судороги. Стоят гастростома и локтевой катетер. Дома я даю кислород, а спит она с регулятором дыхания.
– Аня говорит?
– Нет, у неё тяжёлая олигофрения. Недавно и слух потеряла, даже есть сама не может.
– Что получает?
Мама перечисляет целый список препаратов.
– Двусторонние хрипы, видимо, пневмония, – заключаю, прослушивая дыхание девушки.
– Температура 30, – добавляет медсестра. – Сделать посев с катетера?
– Да. Снимок лёгких, общий анализ крови, электролиты, посевы крови и мокроты.
– Я сбегаю домой с её куклами. С ними ей будет веселее, – неожиданно говорит мама девушки и уходит.
– Не волнуйтесь, мы о ней позаботимся.
– Да, можно ей поставить телевизор? Она любит смотреть мультики, – говорит женщина от двери.
– Конечно, мы сделаем, – отвечаю ей.
Если я не могу позвать с собой полицейских, то кого же тогда? Что ж, мне придётся действовать самостоятельно, хоть ужасно страшно. Но всё, на что могу рассчитывать – это на помощь правоохранительной системы в целом. Пока же еду на встречу с Борисом, а когда оказываюсь на месте, включаю диктофон. Крошечный, напоминающий шоколадку, он давно лежал у меня в письменном столе, – подарок коллеги из Австралии, чтобы записывать лекции. Вот, пригодился. Не знаю, поможет ли он в будущем. Скорее, просто подстраховка. Надеюсь, Борис его не заметит, поскольку вещицу я положила в складки одежды.
Борис из своей тёмно-синей машины выходить не пожелал. Думал, вероятно, что сяду к нему в салон. Но пришлось ему испытать разочарование: подойдя к автомобилю, я сказала: или будем разговаривать в людном месте при свидетелях, или беседы не получится. Мужчина презрительно хмыкнул, но согласился поехать в кафе. Я выбрала наугад то, что было ближе – в паре кварталов от места встречи.
Мы сели за столик в полупустом зале, Борис заказал себе коньяк (тот факт, что он за рулём, его не волновал совершенно), я попросила воды. Едва официантка ушла, мужчина принялся осыпать меня комплиментами. Кажется, рассчитывая на взаимность. Но его старания пропали впустую: я не удосужилась даже улыбнуться на его слишком откровенную лесть в адрес моей внешности. Тогда Борис перешёл к другой тактике. Начал издалека. Мол, в том бизнесе, которым он занимается, задействованы «очень влиятельные люди». Ошибаться нельзя, обманывать тоже. Наказание только одно – он провёл пальцем по горлу.
Слушая его, я понимаю, что теперь настала вторая фаза: запугивание. «Что ж, пусть постарается как следует», – думаю с иронией, но внешне стараюсь не проявлять эмоций.
Борис, видимо решив, что его слова на меня подействовали в достаточной мере и убедили, переходит к фазе третьей. Рассказывает, как мне нужно действовать. Придуманная им схема не так уж сложна: мошенничество с наркосодержащими препаратами. Когда мужчина делится деталями, я радуюсь тому, что диктофон всё пишет, а значит мне не придётся потом расписывать всё следователям. К тому же Борис, по сути, сейчас раскрывает свой замысел, полиции помогает.
Когда он замолкает, я задаю уточняющие вопросы. В том числе один, чтобы удостовериться:
– Какова роль Романовой во всей схеме?
Борис смотрит на меня пристально, с прищуром. Думает, видимо: признавать или нет? Решается.
– Она будет «порученцем по особым делам».
– Как в случае с поддельными рецептами? Только не говори, что это не её рук дело.
– Как догадалась? Или менты подсказали?
– Я не сотрудничаю с полицией, – лгу, прямо глядя Борису в глаза, – сама не лыком шита.
– Ну-ну, – усмехается он. – Молодец. Всегда знал, что ты баба не промах.
Меня коробит это неприятное слово, но виду не подаю.
– А чем будет заниматься Майя?
– Общими вопросами. Тебе придётся взять её на работу.
– Кем, интересно? Врачом? У неё нет диплома. Хочешь, оформлю санитаркой. Будет утки выносить и полы мыть.
Борис поморщился. Мне стало ещё противнее смотреть на него. Вот, значит, ты какой брезгливый. А те люди, которые ухаживали за тобой после операции, значит, нет никто, биомусор? «Отвратительный ты и жалкий человечишка, Давид Азулай», – думаю, стиснув зубы. Уж очень хочется сказать ему это всё, да нельзя).
– Нет, помощницей.
– У меня нет такой строчки в штатном расписании.
– Придумай.
– Не имею права. Такие вопросы решает заведующий.
– Твой бывший, Никита? – усмехается Борис. – Как он там?
– Не знаю. Он в тюрьме, – отвечаю резко и с интересом наблюдаю за реакцией собеседника.
– Да? – удивляется он и заметно напрягается. – За что взяли?
– За наркотики.
Борис удивлённо поднимает брови. Теперь ему наверняка кажется, что в моей клинике у него, оказывается, был конкурент. Или ещё есть, если учесть, что такие преступления в одиночку не совершают.
– Ладно, разберусь.
– С Граниным или с Майей? – задаю язвительный вопрос.
– Со всем, – отвечает Борис.
– Кстати, признайся. Она ведь тебе никакая не сестра. Зачем это придумал?
Мужчина снова легко соглашается.
– Мы с ней одно время были вместе. Потом она нашла себе другого хахаля.
– Надо же. И ты его не наказал? – продолжаю ёрничать.
– Не твоё дело, – бурчит Борис.
Мне становится понятно: тот, к кому ушла от него Майя, наверняка ещё круче, чем её бывший. Что ж, поделом ему.
– Ладно, Майю не бери, – «разрешает» мой визави. Надо же, какое благородство!
Потом сама иду в наступление:
– Моя доля?
– О, как заговорила! – восклицает Борис и смеётся.
– Ты думал, я во всё это ввязываюсь просто так, ради интереса?
– Нет, ради большой и пылкой любви ко мне, – он кладёт свою ладонь на мою.