Доктор, да вы больной! 4

Глава 1

Глава 1

Когда выхожу из автобуса и забираю свой рюкзак, ко мне подходит крепыш среднего роста. Он одет в простую ветровку, под которой футболка. Ещё на нём джинсы, кроссовки. На голове короткие волосы, а ещё у этого парня очень моложавое лицо. Однако он очень старается выглядеть старше и солиднее, потому отращивает усы. Выглядит довольно комично, но именно этот молодой человек представляется лейтенантом ФСБ Михаилом Левченко. Здоровается, просит отойти в сторону, якобы чтобы не мешать остальным пассажирам, а потом украдкой показывает мне удостоверение.

Улыбаюсь ему, он делает то же в ответ, но очень скромно. Из вежливости, а кроме того ему же надо оставаться серьёзным. Иначе снова будет выглядеть на свои 20 с небольшим, и усы не помогут.

– Пойдёмте, – говорит. – Моя машина за углом.

Офицер помогает нести мой рюкзак. Кладёт его в багажник машины – это пыльный УАЗ «Патриот». Обычный, – ни номерами, ни какими-то другими знаками техника не выдаёт свою принадлежность к контрразведке. Это и понятно: обстановка тут сложная, мало ли. Михаил едет по Донецку, я смотрю в окно. Город кажется совершенно типичным, провинциальным, мирным и тихим. Но лишь до той поры, пока не вижу первые следы войны. Это обожжённые дыры в жилых домах и других зданиях, заделанные кирпичами. Встречаются они не так чтобы слишком часто, однако сердце невольно сжимается от волнения. Вдруг прямо сейчас что-нибудь взорвётся поблизости? Невольно крепко хватаюсь за ручку на двери.

От лейтенанта мой жест не ускользает.

– Не бойтесь, доктор Печерская, – говорит он. – Сегодня с обеда тихо.

Я машинально киваю, но внутреннее напряжение остаётся, и тут же спрашиваю изумлённо:

– С обеда?!

– Да, ночью и утром были прилёты. Противник около десяти часов выпустил четыре кассетных боеприпаса по Петровскому району. Ещё в 11:15 было упали три снаряда калибром 155 миллиметров.

– И кто-то… погиб? – спрашиваю тревожно.

– Пострадали три человека.

– Простите, куда мы едем? – задаю новый вопрос.

– В больницу.

– Ту самую, где работал… – прочищаю горло, поскольку я же себе запретила думать о нём в прошедшем времени! – где главврачом Никита Михайлович Гранин?

– Да.

Левченко крутит баранку машины ещё примерно полчаса. Порой приходится объезжать рытвины на асфальте, и хотя он скорее всего потому, что улицы давно не ремонтировали, мне кажется – это следы обстрелов. А может, так и есть. Спрашивать не решаюсь, чтобы не выглядеть глупенькой туристкой, которая тычет во всё подряд, разинув рот и охает и ахает. Меня больше всего другое удивляет: сколько ни слышала о здешних событиях, всегда казалось: люди передвигаюсь пригнувшись, от дома к дому короткими перебежками. Но нет. Ничего подобного. Спокойно идут по своим делам, с покупками и без, мамочки с малышами в парке играют, подростки на велосипедах гоняют. Обычное, мирное течение жизни. Мне кажется это удивительным.

– Думали, у нас тут Сталинград? – горько улыбается лейтенант.

– Простите, – киваю, поскольку он угадал мои мысли, а они не слишком тактичные по отношению к местным жителям.

– Да многие так думают о нас. Но ничего, живём, как видите. Врагу назло. Раньше, конечно, было намного труднее. Последние пару месяцев стало тише. Линия фронта отодвинулась.

– Простите, товарищ лейтенант, вы местный? Судя по фамилии…

– Да, дитя народов, – улыбается Михаил. – Мама казачка, папа украинец.

– Они живы?

– Конечно. В Воронеже.

– А вы как же здесь оказались? Или гостайна?

– По зову сердца, – серьёзно отвечает мой спутник. – Ну, вот и приехали.

Мы выходим из машины, и сердце моё замирает от ужаса. Четырёхэтажное здание – главный корпус, довольно небольшое, длиной около полусотни метров и глубиной примерно двадцать, сильно разрушено. По сути, это не строение больше, а руина. Ни одного целого окна, в середине провал от крыши до второго этажа. Рядом на территории разбросаны куски дерева, пластика и металла, обломки кирпичей и бетона.

Молча смотрю на этот хаос и ощущаю, как по лицу начинают течь слёзы.

– Много людей тут погибло? – спрашиваю сквозь ком в горле.

– Шестнадцать человек. Десять пациентов и шесть медработников. Ещё двадцать семь ранены.

– А Гранин? Мне звонил недавно какой-то человек, сказал, что обнаружили его тело. Опознали по удостоверению.

Левченко хмурится.

– Кто вам звонил?

– Не знаю. Я от шока выронила телефон, он разбился.

– Продиктуйте ваш номер.

Выполняю просьбу. Лейтенант достаёт смартфон, отходит и кому-то звонит. Пока я стою в ожидании, не зная, что делать дальше, прислушиваюсь к звукам вокруг. Снова: обычное течение жизни. Не воют сирены, не раздаются выстрелы и не гремят взрывы. Шуршат шины по асфальту, шумят моторы машин.

Левченко вскоре возвращается.

– Я выяснил, кто вам звонил. Пойдёмте.

Он ведёт меня, но не к разрушенному корпусу, а в обход. Вскоре оказываемся около приземистого одноэтажного здания, возле металлической двери которого простенькая, намалёванная краской надпись на табличке: «Морг». Что ж, мне и в таких местах бывать доводилось, давно перестала бояться.

Лейтенант стучит в дверь, нам открывает пожилой мужчина в белом халате не первой свежести. У него осунувшееся лицо с двухдневной щетиной.

– Вы врач-патологоанатом Иван Петрович Родненко? – спрашивает его мой спутник и, когда тот кивает, показывает удостоверение. – Нам нужно опознать тело главврача Гранина.

Коллега смотрит на меня.

– А вы – Эллина Родионовна Печерская? – грустно улыбается он. Вроде как нужно это делать при знакомстве, тем более с молодой женщиной, обстановка нерасполагающая к радости.

– Да.

– Это я вам звонил. Потом пробовал ещё, но вы не ответили. Решил, не хотите больше слышать…

– Я разбила телефон и не сразу восстановила симку.

– Да? – лицо патанатома светлеет. Но тут же снова становится грустным. – Проходите.

Мы идём по плохо освещённому коридору. Стоит перешагнуть порог, как в нос ударяет привычный для таких мест запах формалина. Его ни с чем не спутаешь, и он отсюда, вероятно, никогда не выветрится, пока это место существует. Родненко проводит нас в свои «владения». Вскоре мы оказываемся в помещении с холодильниками.

Глава 2

Глава 2

Прихожу в себя спустя какое-то время. Подношу руку к глазам, стараясь сфокусировать взгляд. Оказывается, без сознания была всего-то пару минут. Осматриваюсь вокруг, кашляю, поскольку комната наполнена белым дымом. Но ничего не горит, это странно, и все вещи на своих местах. Замечаю рядом хозяйку. Она тоже пришла в себя, держится за голову, моргает. Поднимаюсь с пола, куда свалилась с табурета, беру Владу Петровну и вывожу из дома.

Стоим некоторое время около крыльца, пытаемся избавить лёгкие от порохового дыма. Осмотрев себя, гляжу на хозяйку. На ней ни царапины, у меня только синяк от неловкого падения.

– Почему мы живы? – удивляюсь вслух. – Граната же взорвалась совсем рядом, мы должны были обе погибнуть от осколков.

– Так это была не боевая. Светошумовая граната, – поясняет Влада Петровна. – Я тут за годы войны всякого повидала. Бабахает она сильно, контузит немного, но потом проходит через часа два-три. Интересно, офицер наш куда подевался? Мы осматриваемся вокруг. Никого нет. Пропали оба мужчины.

Влада Петровна возвращается в дом, открывает окна, чтобы проветрить, наводит порядок. Я по-прежнему во дворе, поскольку без лейтенанта не знаю, куда идти. Впрочем, есть надежда, что вернётся: вон его УАЗик стоит.

Вдруг слышу: быстро приближаются шаги. Кто-то бежит. Подросток лет 14-ти остановился у калитки, посмотрел на меня, кричит:

– Вы доктор?

– Да, что случилось?

– Бежим! Там раненый! – мальчик машет рукой. Вспоминаю, что у меня есть аптечка в рюкзаке, да и в «Патриоте» своя найдётся наверняка, но как туда попасть? Закрыто же. Махнув рукой, бегу за подростком. Правда, ещё немного кружится голова и стоит звон в ушах от громкого звука, но желание помочь раненому пересиливает другое – лечь и как следует отдохнуть. С самого обеда на ногах, а уже вечер. Когда смотрела на часы, они показали десять минут седьмого.

Издалека вижу небольшую толпу людей. Они окружили что-то, рассматривают. Но близко не подходят, опасаются. Обсуждают только, переговариваясь между собой. Подбегаю, протискиваюсь через зевак и вижу: на обочине, на траве, зажав левое предплечье правой рукой, сидит лейтенант Левченко. У него окровавлены пальцы – зажал рану. Бледен, но в сознании. Рядом с ним на спине неподвижный мужчина. На правой стороне груди расплылось бурое пятно. Сразу узнаю, хоть и видела всего несколько секунд, того типа, который выдавал себя за Гранина.

Сажусь на корточки рядом с Левченко, хочу посмотреть на рану, но офицер морщится и кивает в сторону незнакомца:

– Сначала ему помогите. Он важен.

Киваю, перемещаюсь в сторону. Расстёгиваю рубашку на груди раненого. Он даже не шевелится, хотя ещё жив. Дыхание поверхностное, пульс нитевидный. На губах запеклась алая корочка. Понимаю: пуля пробила лёгкое. Нужна срочная реанимация, иначе шок и смерть. К тому же потеря крови большая. Просовываю руку под тело. Выходного отверстия нет – пуля внутри, это ещё хуже.

Нужно срочно перевязать, и я прошу стоящих вокруг людей дать что-нибудь для перевязки. Нужна ткань, желательно хлопчатобумажная, чтобы впитывала. Но никто даже не пошевелился. Лица серьёзные, смотрят хмуро. Не на меня – на раненого. Что их так в нём разозлило? Поворачиваюсь, смотрю. Только теперь заметила, отодвинув край рубашки: над левой стороной груди наколота свастика. Вот, оказывается, почему!

Внезапно раненый приходит в себя. Смотрит на меня, кажется узнаёт. Отводит уголок рта в сторону, изображая ухмылку.

– Ты… его… баба, – шепчет.

– Где Гранин? Что вы с ним сделали?! – спрашиваю, наклоняясь поближе.

– Сдох твой доктор, – хмыкает мужчина. Потом заходится кашлем, дёргается в агонии. Будь я в клинике, то вместе с бригадой и оборудованием смогла бы спасти эту трижды никчёмную жизнь. Но здесь, на улице Донецка, с голыми руками… Спустя несколько секунд раненый замер. Я проверила: дыхание и пульс отсутствуют. По привычке посмотрела на часы, зафиксировав в памяти время смерти.

– Всё? – коротко спросил Левченко.

– Да.

– Жаль. Рано.

Неподалёку послышалась сирена «Скорой». Прибывшая бригада на месте осмотрела рану лейтенанта – сквозное ранение, задеты мягкие ткани, сосуды и нервы не повреждены. Его хотели отвезти в больницу, но Михаил отказался. Попросил только, чтобы сделали перевязку. Коллеги оказали первую помощь и тут же умчались – я могу лишь представить, в каких напряжённых условиях они работают здесь.

Вскоре к месту, где мы находились, прибыла бригада районного управления ФСБ. Любопытных граждан попросили разойтись, труп незнакомца упаковали в чёрный пластиковый мешок и увезли. Левченко переговорил со старшим группы и остался. Когда все уехали, мы пошли к дому Влады Петровны. Оказалось, она уже не одна. Трое сотрудников контрразведки осматривают помещения.

– Это вещи вашего коллеги? Никиты Михайловича Гранина? – спросил низкорослый офицер лет 50-ти. Он показывает мне несколько предметов, я согласно киваю. Вот этот рюкзак тоже его, и это всё ещё больше запутывает. Как они оказались у того, убитого? Я, кстати, сразу поняла, что случилось на той улице: Левченко кинулся догонять преступника, завязалась перестрелка, результат известен.

Рассказываю всё, что мне было известно о командировке Никиты. В общем, почти ничего: позвонил, сказал, попрощался. Не сообщил даже адрес, куда едет. То ли сам не знал, то ли говорить не хотел. Скорее первое, поскольку в секретность Гранин никогда не играл. «За исключением моментов, когда делал детей с другими женщинами», – подумала я и прикусила себе язычок. Нельзя так. Ведь тот мужчина сказал, что Никиты больше нет.

Только теперь эта мысль, простая и потому жуткая в своей правде, вспыхнула в голове. Я устало опустилась на тот самый табурет, где была до взрыва, и попросила воды. Влада Петровна тут же принесла. Холодная, зубы ломит.

– Вкусная, колодезная, – улыбнулась женщина, глядя на меня жалостливо.

– Спасибо, – поблагодарила я. Меня теперь заботили две вещи: что же всё-таки случилось с Граниным, и как мне быть дальше.

Глава 3

Глава 3

На железнодорожном вокзале лейтенанту в получении информации… отказывают. Даже визит к начальнику не помогает. Тот упрямо говорит: «Ничего не знаю. Вы из ФСБ? Ну и что? У меня своё руководство. Пишите официальный запрос. В сроки, отведённые законодательством, ответим». Слушая его, Левченко то бледнеет, то краснеет. Сжимает молча кулаки, двигает желваками на скулах. Я представляю, как ему хочется прямо сейчас сделать так, чтобы мордатый господин щедро осыпал весь кабинет собственными зубами.

Увы, лейтенант в самом деле должен действовать в рамках своих полномочий, а их у него явно недостаточно. К тому же мы ведь, если разобраться, занимаемся делом вовсе не государственной важности. Ну что такое пропажа одного человека в масштабах страны? Этим полиция должна заниматься. В конце концов, Гранин ведь не иностранный гражданин. И уж тем более не шпион какой-нибудь… Тут меня и осеняет.

– Скажите ему, что расследуете дело о взрыве в больнице, и там есть след иностранной разведки. Мол, это был устроенный забугорными врагами террористический акт! – шепчу лейтенанту. Чувствую себя при этом очень странно: вообще такие вещи должны Левченко на ум самому приходить, а не быть подсказанными простым доктором. Но, видимо, всё дело в опыте: усы у Михаила выросли густые и красивые, а вот навыков маловато.

Но главное – лейтенант ФСБ прекрасно схватывает, буквально на лету. Он делает вид, что собирается уходить, но потом говорит начальнику вокзала как бы между прочим:

– Что ж, если вы отказываетесь содействовать контрразведке в поисках лиц, устроивших теракт с привлечением иностранных граждан…

«Раз…» – начинаю мысленно обратный отсчёт, делая шаг к двери. Господину в кресле надо переварить услышанное.

«Два…» – деревянная дверь с филёнкой, обитая дермантином, всё ближе.

«Три…»

– Постойте-ка! – вдруг доносится за нашими спинами.

Левченко останавливается первым. Оборачивается.

– Что же вы сразу-то не сказали, что расследуете теракт? – приглушённым голосом спрашивает начальник вокзала. – Я же вовсе не отказываюсь. Просто и вы меня поймите: я могу пострадать за разглашение персональных данных граждан…

– Вы куда больше пострадаете, уважаемый, если окажетесь сообщником террористов, – хмуро произносит Михаил. Настаёт очередь чиновника бледнеть.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – показывает он на стулья, затем начинает кликать «мышкой» и набирать на клавиатуре. – Как, говорите, того гражданина зовут?

– Гранин Никита Михайлович, – сообщаю я. – Он ехал сюда из Санкт-Петербурга, – называю дату отправления.

Чиновник смотрит в экран, потом говорит:

– Да, всё верно. Третий вагон, место десятое. Он ехал в купе. Номер поезда… – и называет его, а также дату отправления и прибытия в место назначения, то есть Ростов-на-Дону.

Левченко молча встаёт, бросает «Спасибо», мы покидаем кабинет. Когда оказываемся снаружи вокзала, лейтенант целеустремлённо шагает к своему УАЗику. Спешу за ним, а первый вопрос задаю, когда начинаем движение.

– Куда мы теперь?

– В Ростов-на-Дону, – говорит лейтенант. – Только заправимся на выезде из города. Вы не слишком устали?

– Да как сказать… на работе бывало сложнее, – отвечаю. – Особенно когда прибывает сразу много пострадавших. Например, после крупной аварии. Тогда приходится оставаться, пока не станет понятно: всем оказана помощь. А вас начальство ругать не будет?

– У меня было время позвонить в управление и доложить обо всём. Там ответили, что приказ поступил от генерал-полковника Громова, так что моя деятельность законна.

Отвечает он сухо, а я понимаю: этому Михаила приучили в той организации, где он трудится. Кажется, между собой её называют просто – Контора. Мы покидаем Донецк. Когда появляется указатель, я оборачиваюсь и смотрю назад. Мысленно желаю этому городу одного – выстоять, а людям – выжить.

Спустя примерно три часа мы въезжаем в Ростов-на-Дону. Первым делом останавливаемся около кафе, поскольку оба проголодались. Вижу, как лейтенант устал. Я-то в пути подремать успела, а вот Левченко нелегко приходится. Он к тому же ещё и ранение вчера получил. Нам даже пришлось останавливаться, – делала ему перевязку и укол обезболивающего. Благо, у лейтенанта есть военная аптечка с собой, и в ней нужный препарат.

В городе ситуация складывается иная. Михаил, прежде чем посещать железнодорожный вокзал, – мы в пути обсудили и поняли: нужны записи с камер видеонаблюдения, – отправляется в местное управление ФСБ. Всё-таки приказ генерала – это хорошо, но местные коллеги должны быть в курсе. Всё то время, пока Левченко решает вопросы, я сижу в машине и думаю о том, что могло случиться с Граниным.

Самое очевидное – ехал в поезде, познакомился с тем мужчиной, которого впоследствии застрелил Левченко. Посидели, выпили. Преступник наверняка подсыпал Никите что-то в алкоголь или в чай, а потом вывел в тамбур «покурить» (хотя это и запрещено, но стойкий запах табачного дыма я всё равно ощущала, поскольку некоторым закон не писан), открыл дверь и вытолкнул Гранина на ходу. Как вариант – оба вышли на перрон во время остановки, Никита получил укол исподтишка и остался, а тот гражданин этим воспользовался, чтобы выдать себя за Гранина.

Только мне кажется, первый вариант для такого матёрого бандита, которым был незнакомец (Левченко так и не сказал, как его звали, да и пусть), куда предпочтительнее. Зачем ему свидетель? Вдруг Гранин позже приедет в Донецк, и они столкнутся прямо в больнице? Нет-нет, скорее, мне всё-таки нужно готовиться к худшему…

Через час примерно Левченко возвращается в сопровождении мужчины лет 35-ти крепкого телосложения. Он садится в машину, здоровается. Мы знакомимся: это местный коллега Михаила, зовут его Андрей. По званию капитан, а больше мне знать не положено. Не обижаюсь: я тоже, по медицинской части, умею туман напускать. Да ещё почище офицеров из контрразведки, поскольку знаю латынь, а они – нет.

На вокзале местное начальство, увидев сразу двух офицеров ФСБ, сразу идёт на контакт. Спустя некоторое время мы смотрим записи с камер видеонаблюдения. Довольно быстро тычу пальцем в дисплей.