Доктор Крохмаль вступает в спор

1

Я зашел в ординаторскую и бросил взгляд на часы, что висели на стене над головой моего начальника, если бы он сейчас сидел в своем коричневом потертом кресле и таращился в ноутбук. Маленькая толстая стрелка застыла на цифре семь, а ее подружка, та, что подлиннее и потоньше – медленно ползла от пятерки к шестерке.

Хм, как точно я угадал. Вышел из автобуса я в семь пятнадцать и всю дорогу считал секунды, объединяя их в минуты. Получилось ровно двенадцать минут, то есть 720 секунд. Все-таки я гений. Не зря мама мне говорит это каждый день.

В кабинете было тихо и прохладно. Еще никто не пришел, а значит не успел нашуметь и надышать. Я сверил настенные часы со своими и довольно улыбнулся. Секунда в секунду. Не зря я вчера разувался и залазил на стул, чтобы подвести кабинетные.

Я достал из шкафа вешалку, на которой скотчем была приклеена бумажка с моим именем и повесил пиджак на плечики. Остальные вешалки, задетые моей ловкой рукой, принялись пинать друг друга деревянными боками. Ни одна из них не была подписана. Странный народ, конечно. Вешают свои вещи, куда заблагорассудится.

Вообще моя смена начиналась ровно в восемь и заканчивалась в двадцать ноль-ноль. Но я всегда приходил за полчаса. Однако, как выразилось мое не самое умное начальство, это не давало мне право уйти пораньше, а значит каждую смену я проводил на рабочем месте лишние тридцать минут. Неслыханно! Они мне так и сказали – приходите ровно к восьми. А если автобус задержится? А если я упаду в лужу и мне понадобится сбегать домой и переодеться? На такой случай мама всегда гладила для меня запасные брюки и рубашку, а вместо пиджака вешала на ручку шкафа тоненькую болоньевую куртку. Поэтому ровно в семь я садился на семичасовой автобус и за пятнадцать минут добирался до остановки, которая была ближайшей к моей больнице.

Помню случай, когда автобус задержался на целых семь минут! Вот я понервничал в то утро! Даже позвонил маме, на что она меня заверила, что он обязательно приедет. Я успокоился. И даже перестал ходить взад и вперед, а просто подошел к краю дороги и вытянул шею, насколько смог. Как только он показался из-за угла, я подпрыгнул на месте, сердце мое забилось, как у кролика, вытянутого за уши из клетки. Я собрался, поправил пиджак, повернул сумку застежкой от себя (она перевернулась от нервов, а я и не заметил) и начал ждать, пока он доползет до моей остановки. Люди, что ждали вместе со мной, принялись толкаться и лезть вперед, чуть не спихнув меня с тротуара. Тогда я велел им встать позади меня и спокойно ждать, так как я пришел сюда раньше, чем все они. Что они и сделали. Наверное, решили, что я какой-нибудь директор, раз так ловко раздаю приказы.

Не успел я войти, как тут же начал предъявлять претензии водителю, который принялся орать, как будто ни в чем не виноват. Ну каков нахал! А толпа позади пустила в ход свои немытые руки и впихнула меня в самую глубь салона, так и дав поставить на место грубияна.

Я отзвонился маме и сообщил, что автобус все же пришел, и я удачно сел в правом ряду, выхватив место у окна. Она похвалила меня, уж не знаю, за что, и повесила трубку.

От остановки до работы я не шел, а бежал. Задача непростая – сократить время с двенадцати минут до пяти. Успел за восемь. И как назло, моя коллега, глупая Марта, притащилась на работу пораньше и уже восседала за столом с чашкой кофе. Стоит ли говорить, что день был напрочь испорчен, и я еле дождался окончания своей смены.

Больше таких ошибок я не допускал. Конечно, вы скажете, что тот случай был не моей ошибкой, а того гнусного водителя, и я с вами соглашусь. Но следующую неделю я стоял на остановке в шесть сорок пять. И знаете, что? Автобус приезжал ровно в семь! Лишь один раз, в среду, прибыл в семь ноль две. Но я не стал поднимать шум. На две минуты проще ускориться, чем на семь.

Я повесил пиджак и вытащил из сумки аккуратно выглаженный и сложенный белый халат. Затем снял свои кожаные коричневые ботинки и переобулся. В левом нижнем углу общего шкафчика меня ждали бежевые мокасины, в такую мелкую дырочку, чтобы ноги не потели. Рядом с ними горой были навалены кроксы и кожаные тапки моих коллег.

2

Не успел я насладиться тишиной и настроиться на рабочий день, как дверь кабинета распахнулась и в него влетела медсестра – Кора. Ее синий халат был застегнут не на ту пуговицу – ряд сдвинулся на одну вверх, отчего около шеи торчал свободный край ткани, а внизу ровно такого как раз не доставало.

— Доктор Крохмаль, как хорошо, что вы здесь, — она пыталась отдышаться, словно случилось что-то серьезное.

— Где же мне еще быть, по-твоему? — я сказал это таким тоном, словно ее слова звучали абсурдно.

— Там привезли женщину, — Кора принялась зачем-то мне это рассказывать. — Она без сознания. Срочно, пойдемте!

— Вообще-то, — я бросил взгляд на наручные часы, а затем сверился с кабинетными. — У меня еще восемнадцать минут до начала рабочего дня.

— Ночная смена собралась на планерку, не могу ни до кого дозвониться. Быстрее!

Она как будто и не слушала, что я ей говорю. Как можно не дозвониться до врачей, у которых еще не закончилась смена? Что они себе позволяют?

Я решил объяснить ей помедленней, что это ее заботы, а не мои, но она выбежала из кабинета с такой же скоростью, с какой в него залетела.

Я нахмурился. И что я должен сейчас сделать? Аргументов моих она же выслушать не успела? Поговорю на ее счет с начальством!

В коридоре поднялся шум, каталка отбивала своими кривыми колесами чечетку по кафельному полу, и у меня свело зубы. Ненавижу этот звук! Неужели нельзя брать ту каталку, которая стоит по правую сторону от входа? Зачем хватать без разбору?

Я высунул голову из ординаторской и увидел картину, которая каждый день происходит в нашей больнице, как по заказу. Два санитара – здоровяк Джо и тощий, как спица, Эндрю, тащат каталку по коридору. Джо толкает так сильно, что его напарник не может за ним поспеть, отчего каталка едет не ровно, а уходит в бок, словно ее пытаются провезти поперек узкого коридора. Фельдшеры скорой бегут следом, подталкивая с узкого края, там, где лежат ноги пациента. Кора возглавляет процессию, то и дело оборачиваясь и размахивая руками, как будто в этом есть толк.

Я уже собирался спрятать свою любопытную голову обратно, но Кора, обернувшись в очередной раз, заметила меня и принялась тыкать пальцем в мою сторону.

— Доктор! — выкрикнул кто-то и мне пришлось выйти полностью. Клятва Гиппократа ничего не знает про рабочий график и застрявших на планерке ночных докторов.

Пациентку привезли в смотровую, и Джо, без помощи Эндрю, перетащил ее на кушетку. Я стоял в стороне и ждал, пока лязг от металлических колес сломанной каталки стихнет за стенами смотровой.

Один из фельдшеров обратился ко мне:

— Ее нашли на лавочке в парке. Очевидцы вызвали скорую. Дышит, но без чувств.

Я похлопал себя по карманам и с ужасом обнаружил, что ни блокнота, ни ручки при мне нет. Ни секунды не колебавшись, я резко развернулся на пятках и помчался обратно в ординаторскую. И знаете, кого я там увидел? Марта и Джеймс, так и не сняв верхнюю одежду, стояли у включенного чайника с чашками наготове.

— Носатый, а мы уж подумали, что тебя машина сбила, раз ты еще не здесь, — Джеймс заржал, как конь, оскалив свои огромные зубы.

Я стерпел. Женщине плохо, тут не до разборок. Одернув руку от своего носа, которая непонятно как там оказалась, я открыл сумку и извлек оттуда блокнот и ручку. Положив это все в левый карман, так как я левша, чем очень горжусь, ведь у меня работают сразу два полушария, я смерил их гневным, как мне показалось, взглядом и вышел из кабинета.

Пострадавшая и фельдшер ждали меня на том же месте. А куда им еще деваться? Особенно женщине. Она вообще не в курсе, где сейчас находится. Эта мысль показалась мне остроумной и заставила улыбнуться. Жаль, мама не слышала. Вечером ей обязательно расскажу.

Кора сбегала на пост и вернулась с папкой в руках. Протянув мне документ для росписи, она согнулась над прибывшей пациенткой и положила ей два пальца на шею – решила прощупать пульс.

Я взял у нее бумаги и посмотрел на часы. Семь пятьдесят три.

— Постойте-ка, я не собираюсь сам ее принимать, моя смена еще не началась! — я возразил погромче для убедительности.

Кора выпрямилась и поджала губы. Они превратились в волнистую тонкую линию и побелели от напряжения.

— Аполлон, принимай девушку! — так заорала, словно она здесь врач, а не я, ей богу.

— Еще семь…, — я снова бросил взгляд на браслет правой руки. — Шесть минут. Но это ничего не меняет.

Тут я услышал, как фельдшер хихикает. Он по-дурацки прикрыл рот рукой, чтобы сдержаться и не рассмеяться в голос. Не понятно почему. Такой рослый детина, лет пятидесяти, не меньше, а ведет себя, как полоумный. Типичный правша.

«Аполлон» — пробурчал он в собственный кулак, и я догадался, что его позабавило мое имя.

— Меня зовут доктор Крохмаль, будет вам известно, — я выпрямил спину, чтобы казаться еще выше. — А Кора, простая медсестра, получит выговор за свое поведение.

По привычке развернувшись на пятках, я размашистым шагом отправился в ординаторскую, чтобы сделать то, на что я и планировал потратить последние пятнадцать минут – выпить клюквенный кисель и съесть рогалик с маком, которые утром приготовила мне мама на завтрак.

3

Пронесся так, словно и не заметил. А я вообще-то есть. Из ординаторской выбежала Марта с таким лицом, будто что-то соображает, а за ней и Джеймс, пережевывая что-то, весь в крошках. Я догадался, что отсидеться в ординаторской – не лучшая идея. Доктор Ричердс обязательно припомнит мне это. Поэтому я пошел обратно и оказался замыкающим ту группу, которая столпилась в небольшой палате. Джеймс загородил мне весь обзор, и пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть, что же там происходит.

Доктор Ричердс как раз передавал подписанный документ фельдшеру, который кивнул и принялся протискиваться к выходу.

Поравнявшись со мной, он прыснул от смеха, и небольшая капелька его слюны угодила мне прямо в подбородок. Я возмутился и принялся оттирать рукавом пораженное место. Наглец, деревенщина, провинциал чертов, подумал я, но вслух ничего не сказал. А как тут скажешь? Женщина лежит без сознания, может умирает, не время чинить расправу над некультурным подлецом.

Кора начала суетиться. Пытается произвести впечатление на доктора Ричердса, это она любит. И Марта пустилась туда же. Кора-то ладно, она привыкла, что перед любым старшим по званию нужно пресмыкаться. А вот у Марты был свой интерес. Она не сводила с него глаз, красилась, как путана, если наши смены пересекались и вздыхала так, словно у нее объем легких в два ведра, и она планирует запастись воздухом в прок.

Надо думать, в тридцать один год на каждого встречного будешь так дышать, лишь бы заметил. Мама говорит, что, если женщина не нашла мужа до двадцати пяти, и пытаться не стоит – хороший мужчина уже не возьмет.

Вот доктор Ричердс и не смотрел в ее сторону – видимо у него тоже умная мать, научила, что к чему. Тем более он уже был женат, познал, как говорится, процесс изнутри. Год, как развелся, как раз мой приход в больницу и совпал с этим событием. Ох, и гонял же он нас всех, как вспомню, так сразу зло берет. Никакого уважения к молодым специалистам.

Ладно я, у меня по части работы нет замечаний и нареканий, я свое дело давно понял, а вот остальные натерпелись. И поделом им, если честно.

Так вот, возвращаемся к браку, если его можно так назвать. Доктор Ричердс, наверное, так и называет, раз ему досталась бракованная жена. Мужчина должен жениться не раньше тридцати пяти и не позже сорока. Когда мама мне об этом сообщила, я сначала засомневался, но потом выслушал как следует ее аргументы и понял, что она права, как всегда.

Во-первых, к этому времени каждый успеет получить образование и найти работу.

Важно, не спорю. Я в свои тридцать три с этим неплохо справился, но мама заверила меня, что спешить не стоит.

Во-вторых, ранние браки в большинстве случает приводят к разводу, а это стресс для любого мужчины.

В-третьих, это правило касается не всех, но меня в любом случае, женщина должна быть еврейкой, ибо смешанные браки к хорошему не ведут.

Ну и самое главное, об этом я уже сам догадался, избранница должна найти подход не только к мужчине, но и к его семье, чтобы не рушить ту гармонию, которая сложилась до ее появления. И чем зрелее мужчина, тем грамотнее он сможет научить этому мастерству будущую жену.

У меня оставалось целых два года, чтобы встретить нужную женщину и позвать ее под венец. Дольше я решил не тянуть. Зачем откладывать неизбежное?

Но с мамой я это не обсуждал, пусть идет как идет, зачем тревожить ее любящее сердце раньше времени?

Доктор Ричердс приступил к осмотру, и я достал ручку и блокнот. Точнее сначала я вытащил блокнот, а затем ручку. Во всем следует держаться последовательности.

— Пульс слабый, пятьдесят четыре, — начал он вслух озвучивать свои заключения. — Давление девяносто на пятьдесят пять.

Я открыл чистый лист, аккуратно поставил дату, написал слово Женщина, так как имени нам никто не сообщил, потому что ни сумки, ни документов при ней не было, это я услышал краем уха, и записал показатели.

Кора закатала рукав у пострадавшей и воткнула иглу в вену. Набрав нужное количество крови, она ловко распределила ее по пробиркам и нацарапала на них данные.

Джеймс, чтобы показаться хоть чем-то полезным, вызвался отнести пробирки в лабораторию. Вот же ловкач!

— Синяков и ссадин нет, — продолжил доктор Ричердс, и я приготовил ручку. — шишка на голове. Скорее всего удар пришелся туда. На запястье три маленьких синяка, но, возможно, не первой свежести. Вены чистые, запаха алкоголя нет. Готовьте реанимацию. Будем приводить даму в чувства.

Он с важным видом поднялся и размахивая руками вышел из палаты. Все, как бараны за пастухом, посеменили следом. В коридоре снова загрохотала каталка, та, которую я тысячу раз просил не брать, и глаза мои сами закатились к потолку.

На несколько секунд, максимум десять-одиннадцать, я остался с этой женщиной наедине и успел ее рассмотреть.

Она оказалась моложе, чем я думал. Лет двадцать, может с хвостиком, но с небольшим. Бледная кожа, оно и понятно, в обмороке другой и не будет, полные губы, так удачно сложенные в расслабленный бантик, длинные ресницы, прямо как у мамы на молодых фотографиях, темные кудрявые волосы, едва касающиеся плеч, аккуратненький нос, но с горбинкой, которая только подчеркивала его красоту. Тело ее показалось мне стройным, по крайней мене его нижняя часть. Сверху она нацепила бесформенную розовую толстовку, из-под которой даже очертания грудей было не видно – пойми теперь, есть ли они у нее вообще. Зато обтягивающие джинсы удачно подчеркнули широкие стройные бедра. В последнюю, видимо одиннадцатую, секунду, я успел бросить короткий взгляд на ее стопы – не больше тридцать седьмого размера, очень удачного для женщины. Будь там сорок первый, я бы ей посочувствовал.