⚚ Доктор-попаданка. Ненавистная жена дракона ⚚

Глава 1.1

— Да что вы себе позволяете?! — быстрее, чем я успеваю подумать, вырывается у меня.

Мой голос звучит хрипло, непривычно, но твердо.

И только спустя долгую секунду я осознаю что только что произошло.

Меня бессовестно окатили ледяной водой!
Настолько ледяной, что она обожгла кожу, вырвав меня из вязкой, глухой темноты.

Я даже подскакиваю, судорожно хватая ртом воздух, словно утопающий, вынырнувший на поверхность.

Сердце колотится где-то в горле, будто вот-вот вырвется на свободу.

Я в шоке обвожу взглядом окружающее меня помещение и… едва не впадаю в ступор.

Что это такое?!

Вместо привычных стен операционной, стерильного блеска стали и писка аппаратуры, передо мной предстает… что-то другое.

Каменные, отсыревшие стены. Узкая, похожая на бойницу, щель окна под самым потолком, откуда сочится тусклый, серый свет. Жесткий деревянный топчан, с которого я только что вскочила, и лужа ледяной воды на каменном полу, в которой я стою босыми ногами.

В нос бьет запах сырости, пыли и чего-то кислого.

Это келья.

Бедная, аскетичная монашеская келья.

Мой мозг, привыкший к анализу и мгновенным выводам, дает сбой.

Как это возможно? Я же буквально секунду назад была в операционной.

Последнее, что я помню — усталая улыбка после успешного шунтирования, победное «Зажим!», легкая слабость и… все. Пустота.

Как подозреваю, по мне ударило переутомление, гипогликемия. Проще говоря, банальный обморок.

А потому, я совершенно не понимаю, как обычный обморок мог перенести меня… сюда?

Мой взгляд мечется по крохотному помещению и натыкается на двух людей, застывших у двери.

Первый — мужчина, и от одного взгляда на него по спине пробегает холод. Высокий, широкоплечий, он почти заполняет собой весь дверной проем.

Черные как смоль волосы свободно падают на плечи, обрамляя лицо с резкими, хищными чертами: высокий лоб, прямой нос, волевой подбородок. Но главное — это глаза.

Ледяные, пронзительные, цвета грозового неба. В них нет ни капли сочувствия, лишь холодная, презрительная власть.

Одет он в черный кожаный камзол с серебряным шитьем на воротнике и обшлагах, изображающим рычащего дракона.

Он стоит неподвижно, сложив руки на груди, и его поза излучает угрозу.

Рядом с ним маячит женщина средних лет, полная его противоположность.

Сухая, поджарая, с лицом, похожим на печеное яблоко — все в мелких морщинках. Ее тонкие губы плотно сжаты, а маленькие, близко посаженные глазки смотрят на меня с откровенной неприязнью.

На ней строгая, темная ряса, а в руках она держит пустое деревянное ведро.

Никаких сомнений — ледяной душ устроила именно она.

— На каком основании вы меня обливаете? — уже тверже спрашиваю я.

Пятьдесят лет жизни и двадцать пять лет в кардиохирургии научили меня не пасовать перед трудностями и уж тем более перед откровенным хамством.

Мужчина чуть склоняет голову набок, и уголок его губ едва заметно кривится в усмешке.

— Какая досада, — произносит он глубоким, рокочущим голосом, в котором слышатся раскаты грома. — Все еще дышит. Я надеялся, что она уже загнулась.

Его слова — как пощечина.

Они бьют наотмашь, своей незаслуженной, беспричинной жестокостью.

Почему? За что такая ненависть? Кто он такой, этот мрачный гигант, и что я ему сделала? В груди неприятно колет — не от холода, а от обиды.

Мой мозг лихорадочно ищет объяснение.

Может, это какой-то странный реабилитационный центр? Или жестокий розыгрыш коллег?

Но взгляд этого мужчины слишком настоящий. Слишком безжалостный.

Я выпрямляюсь, гордо вскинув подбородок, хоть и стою перед ним в промокшей до нитке тонкой рубашке. Ледяной пол обжигает ступни, но я не обращаю на это внимания.

— Что это за место? — мой голос звенит от сдерживаемого гнева и подступающей паники. — Как я здесь оказалась и кто вы такие?

Вопрос кажется мне самым логичным в данной ситуации. Но реакция на него ошеломляет.

Лицо мужчины искажается гримасой ярости, словно я сказала нечто невообразимо оскорбительное.

Он делает шаг вперед, и я инстинктивно отступаю.

— Видите, ваша светлость? — заискивающе шипит женщина в темном, делая шаг вперед и кивая в мою сторону. — Я же говорила, бедняжка Эола совсем лишилась рассудка.

Мир на мгновение замирает. Ваша светлость. Эола.

Имена эхом отдаются в моем сознании.

Они смотрят на меня, но видят не Ольгу. Они видят какую-то Эолу.

И эта Эола, по их мнению, — сумасшедшая.

Холодный ужас, куда более страшный, чем вода из ведра, медленно ползет вверх по моему позвоночнику.

Я не просто в чужом месте. Я в чужом теле.

И, кажется, у его хозяйки очень, очень большие проблемы

Глава 1.2

Мужчина, которого назвали «ваша светлость», презрительно фыркает, одним движением отметая подобострастные оправдания женщины в рясе.

— Хуже, Агнесса. Гораздо хуже, — роняет он, и в его низком голосе звенят нотки стали.

Он делает шаг ко мне, нависая, словно грозовая туча. Запах от него странный — дорогая кожа, озон после грозы и что-то еще, неуловимо-острое, хищное.

Он смотрит на меня сверху вниз, его ледяные глаза, кажется, пытаются пробурить во мне дыру, заглянуть в самую душу.

Мой внутренний хирург инстинктивно ставит диагноз: классический психопат с манией величия. Держаться подальше.

Но куда тут денешься из тесной кельи?

— Отвечай мне, Эола. Ты меня узнаешь? — вопрос звучит не как вопрос, а как приговор, который я должна подтвердить.

В голове пустота.

Я честно пытаюсь найти ответ на этот вопрос, вспомнить это лицо, но в голове только заученные схемы сердца и усталые лица коллег.

Я вижу его впервые в жизни.

И лгать мне кажется глупым.

— Нет, — отвечаю я твердо, встречая его взгляд. — Я не знаю, кто вы.

Тишина, повисшая в келье, становится густой и тяжелой.

Женщина, Агнесса, ахает за его спиной.

Я же, пользуясь паузой, решаю прояснить главный для себя вопрос.

— Послушайте, все это очень… интересно, но у меня нет на это времени. Мне нужно вернуться в свою операционную. Объясните, что это за дурацкий перформанс и прекратите, бога ради, уже этот цирк!

Слово «перформанс» срывается с языка само собой.

Лицо его светлости (кажется, так раньше обращались к герцогам, нет?) на мгновение застывает в недоумении, но оно тут же сменяется выражением слепой неконтролируемой ярости.

Его рука взлетает так быстро, что я не успеваю даже дернуться.

Сухой, отвратительный хлопок пощечины эхом разносится по келье.

Голову мотает в сторону с такой силой, что в шее что-то хрустит, а в глазах взрываются ослепительные искры.

Я теряю равновесие и, зацепившись ногой за мокрый подол рубахи, с размаху лечу обратно на мокрый каменный пол.

Звон в ушах. Жгучая, пульсирующая боль на щеке. Во рту солоноватый привкус крови — я, кажется, прикусила щеку изнутри.

Унижение и гнев душат меня, перехватывая дыхание.

Рукоприкладство! Да что он о себе возомнил?

Я, Ольга Владимировна, пятьдесят лет, ни разу в жизни не знавшая физического насилия, лежу на грязном полу у ног этого дикаря. Возмущение захлестывает меня, вытесняя страх.

— Да вы... вы вообще в своем уме?! Руки распускать! — шиплю я, пытаясь приподняться на локтях. — На вас в суд подать мало!

Но он не дает мне закончить.

Мужчина плавно, с хищной грацией, опускается на одно колено рядом со мной. Его лицо оказывается так близко, что я могу разглядеть крошечный шрам у самого края его глаза и серебряные искорки в грозовой серости радужки.

От этой близости по телу пробегает волна липкого, животного страха. От этого мужчины прямо таки разит опасностью.

Его рука молниеносно впивается в мои мокрые волосы. Он грубо наматывает прядь на кулак, заставляя меня вскрикнуть от боли и запрокинуть голову.

— Замолчи! — произносит он тихим, смертельно-спокойным шепотом, который страшнее любого крика. — Еще одно слово, и от тебя даже пепла не останется.

Угроза странная. При чем тут пепел? Он что, собирается меня сжечь?

Но глядя в его абсолютно серьезные, холодные глаза, я понимаю — как бы там ни было, но этот человек не шутит.

Он способен на все.

Страх сковывает ледяными цепями, парализуя волю и отключая мысли.

Мужчина смотрит мне прямо в глаза целую вечность, словно смакуя мой ужас.

— Какое же ты жалкое, ничтожное создание, — выплевывает он мне в лицо, и в этих двух словах столько презрения, что оно ранит сильнее пощечины.

Жалкая? Ничтожная?

Я, спасшая столько жизней?!

Внутри все клокочет от желания высказать ему все, что я думаю о нем и его манерах, но стальная хватка на волосах и смертельный холод в его взгляде парализуют волю.

А потом он так же резко поднимается, брезгливо отряхивая руку, словно прикоснулся к чему-то грязному.

Не оборачиваясь, он бросает Агнессе:

— Идем, — после чего тут же выходит из кельи.

Женщина кидает на меня злорадный взгляд и юркает за ним.

Тяжелая дубовая дверь захлопывается с оглушительным грохотом. Скрежет задвигаемого снаружи засова звучит как финальный аккорд.

Я остаюсь одна.

В тишине, холоде, с горящей щекой и гулким эхом унижения в душе.

Что это было? Кто эти люди? И что, черт побери, происходит?

Я приподнимаюсь, прислушиваясь. Сквозь толстое дерево доносятся приглушенные голоса.

— Теперь она не просто позорное пятно на моей чести, — говорит низкий рокочущий голос мужчины. В нем звучит металл. — Теперь она — пустая оболочка. Ходячее оскорбление!

Пустая оболочка... Это он обо мне что ли?

Мороз пробегает по коже.

— Будет лучше для всех, — продолжает он после паузы, и каждое слово падает, как капля яда, — если с ней... случится несчастный случай. Прямо здесь, в святых стенах вашей обители.

У меня перехватывает дыхание.

Ледяной пот стекает по вискам, смешиваясь с водой.

— Не беспокойтесь, ваша светлость, — раздается в ответ подобострастный, скрипучий голос настоятельницы. — Мы позаботимся, чтобы с бедняжкой случилось несчастье. В самое ближайшее время.

Шаги удаляются, а меня начинает бить дрожь. Крупная и неконтролируемая — не от холода, а от ужасающего осознания.

Эти люди не просто считают меня сумасшедшей. Они собираются… покончить со мной. И сделать это очень, очень скоро.

***

✿ Дорогие читатели! ✿

Не забывайте ставить лайк (мне нравится), добавлять книгу в библиотеку и подписываться на меня, чтобы не пропустить продолжение этой истории, мои новые книги, подборки, важные объявления и новости:

https://litnet.com/shrt/H9aZ

Если вам понравилась книга, пожалуйста оставьте комментарий - мне будет очень приятно

Спасибо вам!
❤ С любовью, Адриана! ❤

Визуализации

Главные герои нашего романа:

Тот самый таинственный герцог, которого увидела Ольга

Сама Ольга, оказавшаяся в новом теле

Глава 2

Как только я слышу удаляющиеся шаги, то тут же срываюсь с места.

Адреналин, лучший друг хирурга в экстренной ситуации, бьет в кровь, прогоняя остатки страха и унижения.

Плевать на мокрую рубаху, на горящую щеку. Сейчас главное — информация.

Я прижимаюсь ухом к холодному, шершавому дереву двери. Больше практически ничего не слышно – разговор превращается в неясный шорох. Лишь под самый конец ветер доносит до меня обрывок фразы, небрежно оброненный тем жестоким и опасным мужчиной:

— …и если все пройдет удачно, вы получите щедрое пожертвование на нужды монастыря…

Щедрое пожертвование.

Подумать только! Цена моей жизни — пожертвование монастырю!

Отлично тут дела делаются, ничего не скажешь.

Холодный цинизм этой сделки отрезвляет лучше ледяной воды. Шок сменяется ледяной, хирургической яростью.

Ну, знаете… если вы думаете, что я буду спокойно дожидаться пока меня сживут со света, то не на ту напали. Я буду бороться.

План действий рождается в голове мгновенно, четкий, как хирургический протокол: первое — выбраться из этой коробки. Второе — выяснить, что происходит и где я оказалось. Третье — найти способ выжить и вернуться обратно, в свою больницу, в свою операционную.

Я дергаю тяжелое железное кольцо на двери.

Бесполезно.

Дверь сидит в пазах мертво, как влитая.

Наваливаюсь плечом — результат тот же, только тупая боль отдается в ушибленной ключице.

Заперто.

Хорошо, думаем дальше.

Я обвожу келью лихорадочным, оценивающим взглядом. Камень, солома, грубое одеяло… стоп. Деревянный топчан. Одна из досок каркаса слегка рассохлась, из нее торчит шляпка большого ржавого гвоздя.

Это, конечно, не крепкий нож-распатор, но в здешних условиях и это — инструмент. Я поддеваю его осколком камня с пола, пытаюсь расшатать. Чужие пальцы, не привыкшие к тончайшим манипуляциям со скальпелем, предательски дрожат и скользят.

Спустя несколько мучительных попыток и чересчур резких движений, камень вылетает из рук и с глухим грохотом врезается в дверь позади.

БУ-УХ!

Я замираю, вжавшись в стену и проклиная свою неосторожность.

Не хватало еще, чтобы я здесь всех на уши поставила. Того и гляди сейчас прибежит эта ведьма Агнесса и мой «несчастный случай» случится раньше запланированного.

Но вместо этого из-за стены слева раздается приглушенный, немного усталый женский голос с нотками насмешки:

— Опять за старое, подруга? Знаешь же, эту дверь так не возьмешь. Шум только поднимешь.

Я отшатываюсь от стены, словно от удара током.

Голос! Живой голос!

Мой первый порыв — списать все на слуховые галлюцинации от стресса. Но нет, голос слишком реальный. И, судя по тому, как глухо он звучит, обладательница находится в соседней келье.

Я подползаю к левой стене, прижимаюсь к ней щекой. Камень холодный и влажный.

— Кто здесь? — шепчу я, и мой голос кажется мне чужим. — Кто вы?

За стеной наступает тишина, а потом слышится удивленный вздох.

— Эола? Ты чего… это же я. Лиара. Неужели ты меня не узнала?

Лиара. Имя ничего мне не говорит.

Но слово «подруга» и искреннее удивление в ее голосе вызывают у меня укол совести. Эта девушка, кем бы она ни была, знает Эолу. Знает и, кажется, считает ее другом. А потому, врать в такой ситуации кажется подлостью.

Мне становится неловко. Будто я обманываю доверие человека, которого даже не знаю.

— Простите… — слово звучит глупо и неуместно. — Я… я правда не знаю, кто вы. Кажется, я ничего не помню.

За стеной повисает долгое, тяжелое молчание.

Настолько долгое, что я чувствую внутри ледяной укор. Похоже, я оттолкнула ее. Обидела своим «не помню». Единственный живой человек в этом каменном мешке, единственный лучик надежды — и я его погасила.

Как же глупо, Оля… как глупо.

Но потом тишину нарушает тихий, скорбный вздох.

Голос Лиары теперь звучит совсем иначе — тихо, надломленно и полный такой жалости, что у меня щемит в сердце.

— Понятно… — роняет она, и в этом одном слове целая бездна сочувствия. — В общем-то, это и не удивительно. После всего, что эти изверги с тобой творили, немудрено и собственное имя забыть.

Внутри все напрягается, как туго натянутая струна.

Я хочу спросить что она имеет в виду, как вдруг все понимаю сама.

Пытаясь оттолкнуться от стены, чтобы сесть удобнее, я опираюсь на руки, и мой взгляд падает на них.

Во-первых, я сразу замечаю, что эти руки сильно отличаются от моих. Кожа молодая, гладкая, пальцы тонкие и длинные, как у пианистки, в отличие от моих, более грубых, с сетью тонких шрамов от порезов и уколов, с венами, проступающими под кожей. Эти руки явно принадлежат юной аристократке.

А во-вторых… на этой нежной коже россыпью выделяются синяки.

Мой мозг включается на автомате, анализируя повреждения с холодной отстраненностью. Так, гематомы разной степени давности и разного происхождения. Вот эти, на запястьях, почти сошедшие, желтовато-зеленые — похожи на то, что девушку кто-то грубо держал, а, может, даже связывал. А вот фиолетовое пятно выше, на плече, классический синяк от жестокого захвата. Девушку тащили против ее воли.

Ледяная ярость обжигает изнутри. Кто-то планомерно и жестоко мучил хозяйку этого тела. Девушку, которую звали Эола.

— Лиара, — мой голос звучит твердо, в нем появляется металл. — Пожалуйста, расскажи мне все. С самого начала. Что это за место, кто эти люди, и как здесь оказалась… Эола?

За стеной снова молчат, но на этот раз я чувствую, что моя собеседница просто собирается с мыслями.

— Раз уж мы знакомимся заново… — грустно усмехается она. — Я Лиара. Мы встретились здесь, в этой дыре, пару недель назад. В тот самый день, когда твой муж упрятал тебя в эту обитель. До этого они издевались надо мной. А ты, не смотря на то, что только прибыла сюда, сразу заступилась за меня перед Агнессой. Ну а она решила преподать тебе урок… а потом поселила в соседней келье. Чтобы, как она сказала, — Лиара презрительно фыркает, — мы вместе думали о смирении.

Глава 3

Голос Лиары наполняется странной смесью благоговейного страха и горькой иронии.

— Тебе, Эола, не повезло стать женой самого герцога Джареда Морана. Дракона Грозовых Пиков и, по слухам, одного из самых жестоких и беспринципных созданий во всем королевстве.

Герцог Джаред Моран.

Имя впивается в мой мозг, как раскаленный гвоздь.

Оно моментально вытаскивает на свет образ “его светлости”: высокого, властного мужчины с ледяными глазами. С серебряным драконом на камзоле. С тяжелой рукой, оставившей огненный след на моей щеке. С тихим, опасным шепотом, заказавшим мою смерть настоятельнице.

Осознание обрушивается на меня сметающей все на своем пути лавиной. Пол уходит из-под ног, а к горлу подкатывает тошнота.

Этот человек.

Этот монстр.

Этот садист, который только что ударил меня и приговорил к смерти… он и есть мой новый муж?

— Но… как? — выдавливаю я из себя, борясь с приступом дурноты. — Почему я? В смысле, Эола… она что, принцесса каких-то благородных кровей? Как так получилось, что герцог взял Эолу в жены?

В этом безумном мире мое предположение кажется единственным логичным объяснением такого союза. Но Лиара за стеной лишь горько усмехается.

— Если бы. Насколько я знаю из твоих же собственных рассказов, ты — дочь барона Эшворта. У него были какие-то непритязательные огрызки земель на юге — пара заброшенных каменоломен да высыхающие виноградники. Но и те герцог прибрал к рукам сразу после вашей свадьбы. Так что… — Лиара вздыхает. — Я и сама ломала голову над этим вопросом. Скорее всего, тебе просто не повезло. Не повезло либо понравиться ему, либо оказаться в чем-то полезной.

Я мысленно фыркаю. Понравиться?

Конечно. Пощечина — лучший способ выразить симпатию. Прямо-таки прелюдия к романтическому вечеру.

Почему-то мне кажется, что если бы Эола была ему симпатична, он вряд ли стал бы портить ее лицо. А, значит, остается второй вариант. Эола могла быть ему полезной. Вопрос только в чем?

— Допустим, — мой голос звучит глухо. — Но… за что? За что этот Джаред упрятал Эолу сюда? Что она сделала?

На этот раз молчание затягивается. Я слышу лишь тихое, сбитое дыхание Лиары.

— Я не знаю, — наконец произносит она, и ее голос становится тише, в нем появляются нотки страха и уязвимости. — Я спрашивала тебя. Несколько раз. Но ты… ты никогда не рассказывала. А я… я боялась наседать.

Ее голос становится едва различимым, в нем прорывается отчаянная, пронзительная тоска.

— Я видела, в каком ты была состоянии, Эола. Разбитая, испуганная… И я очень боялась, что если буду лезть с расспросами, ты закроешься. Отвернешься от меня. А если бы даже ты отвернулась… я осталась бы одна… одна в этом жутком месте. И я боюсь, что долго я здесь не продержалась бы.

Ее признание трогает меня до глубины души. Эта девушка, сама находясь в отчаянном положении, боялась потерять единственного друга. Она держалась за Эолу, как за спасательный круг. А теперь этот круг — я.

Но самое ужасное, что я по-прежнему ничего не знаю. Причина, по которой Эолу упрятали сюда, так и осталась тайной.

Тайной, которая, судя по всему, стоила ей рассудка. А теперь эта тайна может стоить жизни мне.

— Лиара, послушай меня, — говорю я тихо, но твердо, вкладывая в слова всю искренность, на которую способна. — Я хоть и не помню ничего, что было раньше, но я… я чувствую, что ты говоришь правду. И я абсолютно уверена, что та Эола, которую ты знала, никогда бы тебя не бросила. И я не брошу. Слышишь?

За стеной раздается тихий всхлип, потом еще один. Я даю ей время, чтобы успокоиться, сама прислонившись лбом к холодному, влажному камню, который нас разделяет. В этой общей беде между нами возникает хрупкая, невидимая связь.

— Спасибо, — наконец шепчет она, и голос ее все еще дрожит. — Я… я не знаю почему тебя сюда упрятали, но кое что мне удалось понять за все это время… Матушка Агнесса, по приказу герцога, пыталась что-то из тебя выбить. Не просто сломать и подчинить, а именно выбить. То ли какое-то признание, то ли секрет. Тайну, которую ты унесла с собой из замка Морана.

Тайна? Секрет, за который собственный муж готов запытать до безумия, а потом и вовсе заказать «несчастный случай»?

Что это за знание такое, обладание которым стоит подобных зверств? Компромат? Коды от банковского счета? Карта сокровищ?

Мой мозг из двадцать первого века лихорадочно перебирает варианты, и все они кажутся смешными на фоне этой средневековой жестокости.

Так или иначе, но ситуация не проясняется, а запутывается еще больше.

Однако, кое что я знаю точно. Сидеть здесь и ждать развязки — не вариант.

— Лиара, нам нужно отсюда бежать, — говорю я без предисловий. — Оставаться здесь — это подписать себе смертный приговор.

В ответ я слышу короткую, безрадостную усмешку, полную безнадеги.

— Бежать? Эола, милая, ты и правда все забыла. Если бы это было так просто... Монастырь, в котором мы находимся, по сути, огромная тюрьма. Сюда ссылают всех неугодных, от кого хотят избавиться в большом мире. Именно поэтому, отсюда только два выхода: либо ты подчиняешься, ломаешь себя и становишься безвольной, образцовой послушницей до конца своих дней, либо… уходишь из этого мира. Причем, знаешь, для некоторых смерть здесь — это настоящий праздник.

— Что значит — праздник? — я не верю своим ушам.

Для меня, человека, который делает все, лишь бы спасти жизнь человеку, слышать подобное просто дико.

— По крайней мере, нас выпускают за стены, — глухо поясняет Лиара. — На последнюю церемонию прощания с усопшей. Это единственный наш глоток свободы.

Она произносит это с такой тоской, что у меня по спине бегут мурашки.

Но мой мозг, натренированный на поиск нестандартных решений в критических ситуациях, цепляется за ее слова.

Выпускают за стены…

Последняя церемония…

В голове, среди хаоса и страха, начинает формироваться смутный, безумный, дерзкий план.

Глава 4

Отчаянная решимость в голосе Лиары заставляет мое сердце биться чаще.

В этом безжизненном месте я нашла не просто собеседника, а союзника.

И это меняет все!

— Отлично! — говорю я, и мой собственный голос полон воодушевления. — Я рада твоему энтузиазму, потому что план, скажем так, не для слабонервных. И для его исполнения мне понадобятся определенные… препараты. Без них все обречено на провал.

— Что нужно? — тут же отзывается она, вся обратившись в слух. — Говори, я достану.

Я на мгновение прикрываю глаза, мысленно пролистывая страницы учебников по фармакологии и токсикологии.

— Мне нужен сильный миорелаксант и что-то с мощным седативным эффектом, почти доводящим до комы. Например, концентрированный экстракт корня сонной травы или что-то вроде яда рыбы-фугу, только в микродозе. А для обратного процесса — мощный стимулятор. Подойдет вытяжка из красного корня, ну или на худой конец, конская доза кофеина.

Я замолкаю, и Лиара за стеной тоже молчит.

Затянувшееся молчание заставляет меня нервничать.

Черт, Ольга, что ты несешь? Рыба-фугу, миорелаксанты, кофеин… Да они здесь небось все болезни пиявками, да кровопусканием лечат!

Я назвала простейшие, базовые вещи, но что, если в этом мире ничего подобного просто не существует?

— Если уж совсем ничего нет, то хотя бы белладонна пасленовая, сырец черного мака, листья дурмана, воск, нашатырь с камфорой и каким-нибудь пряным настоем, — поспешно добавляю я, надеясь, что хотя бы так Лиара поймет о чем я говорю.

— Хм, — наконец нарушает тишину задумчивый голос Лиары, и я слышу в нем не панику, а азартные нотки. — Я не все поняла из того, что ты сказала, но… эта бела-до-на… это же лунный паслен? У нее такие черные ядовитые ягоды? Если да, то они растут в огороженном садике матушки Агнессы. Она его для своих настоек использует. Завтра когда нас выведут на работы, мы можем подобраться поближе к тому участку. Я отвлеку надзирательниц, а ты наберешь ягоды. Пряные настои… подойдут настойки на основе жгучего корня, имбиря и розмарина? Такую смесь у нас сыплют в похлебку сестрам-надзирательницам, чтобы они не мерзли на постах. Я могу стащить ее из кладовой, когда нас отправят чистить котлы.

Я слушаю ее, и мое сердце наполняется восхищением.

Эта девушка — не просто подруга по несчастью. Она умна, наблюдательна и невероятно смела!

Лиара перечисляет где можно достать в монастыре и другие ингридиенты и я понимаю, что для своей идеи у меня есть фактически все что нужно. А это значит, что мы мы с Лиарой больше не жертвы.

Мы — самые настоящие охотницы!

***

Утро встречает нас лязгом засова и грубым криком: «Подъем!».

Нас выводят в длинный холодный коридор, где уже стоят другие девушки — такие же молчаливые тени в одинаковых серых рясах. Я пытаюсь найти глазами Лиару, но меня грубо толкают в спину и я вынужденно смешиваюсь с толпой.

На завтрак — миска водянистой овсянки и ломоть черствого хлеба, которые все едят в полном молчании, под пристальным взглядом нескольких суровых «сестер» с лицами тюремных охранников.

А потом начинается тяжелая работа. Нас отправляют во внутренний двор таскать ведра с водой из глубокого колодца и вскапывать землю.

И здесь я впервые вижу ее.

Среди безликой толпы она — яркое пятно.

Невысокая, жилистая, с копной непослушных медно-рыжих волос, выбивающихся из-под платка, и россыпью веснушек на вздернутом носу. Когда она на мгновение поворачивается в мою сторону, я встречаюсь взглядом с ее глазами — ярко-зелеными, как молодая листва, живыми, умными и полными неукротимого огня.

И в этот момент я понимаю, что это Лиара.

Она не смотрит в пол, как остальные. Она работает с какой-то злой, упрямой энергией. Словно почувствовав мой взгляд, Лиара оборачивается и едва заметно улыбается — быстро, заговорщицки.

И в этой улыбке столько поддержки и отваги, что у меня на душе становится теплее.

Я чувствую к ней мгновенную, острую симпатию. Лиара самая настоящая родственная душа. Такая же упрямая, такая же несгибаемая.

По крайней мере, теперь понятно почему ее так невзлюбили в этом жутком месте. Она была символом протеста и непослушания железной системы.

Именно поэтому, глядя на ее тонкую, но сильную спину, на то, как ловко она управляется с тяжелым ведром, я даю себе клятву.

Я обязана вытащить нас обеих из этой живодерни. Чего бы мне это ни стоило.

***

Весь следующий день превращается в один сплошной, натянутый до предела нерв.

Время становится моим главным врагом.

Сколько его осталось у меня? Неделя? День? Час? Герцог приказал устроить «несчастный случай», а его приспешница Агнесса показалась мне дамой весьма исполнительной.

Эта мысль бьется в висках, заставляя сердце работать на износ.

Я постоянно озираюсь, вздрагиваю от каждого резкого звука. В каждой тени мне мерещится фигура Агнессы, которая напряженно наблюдает за мной.

Паника — холодная и липкая — пытается заползти под кожу, но я загоняю ее в самый дальний угол сознания.

Сейчас время не для страха, а для дела.

Операция «Побег» начинается!

Первый этап — сад. Под палящим солнцем мы с Лиарой и другими послушницами таскаем воду и полем грядки. Работа монотонная, изнуряющая.

Но для нас это — шанс. Пока надзирательница вяло покрикивая на послушниц, сидит в тени, мы, работая бок о бок, медленно смещаемся к северной стене.

— Обряд прощания, — пользуясь случаем шепчу я Лиаре, не разгибаясь и яростно выдирая сорняки, — расскажи, как он проходит?

Мне нужно точно удостовериться в том, что моя идея сработает на сто процентов.

— Весьма мрачно, — хмуро отзывается девушка, — Чаще всего с этим не затягивают. Если тебя сослали в Обитель Скорбной Девы, значит, от тебя отказались. А раз так, то редко когда тело возвращают родным. Обычно все собираются в общем зале для упокойной молитвы, после чего гроб выносят за главные ворота и несут в рощу, где и хоронят. Нам разрешают идти следом до самой рощи. Ну, а потом все. Проводы не занимают дольше пары часов.

Глава 5

На мгновение паника полностью парализует меня. Дыхание спирает, в ушах шумит кровь

Что делать? Может… бежать?

Инстинкт требует сорваться с места, растолкать этих истуканов и нестись по коридору без оглядки.

Однако, мозг, пусть и запоздало, но холодно обрубает этот порыв.

И куда я собралась бежать? Куда глаза глядят? Так я толком не знаю где здесь что. Меня догонят скрутят, и тогда… тогда все точно кончено.

Я почти физически ощущаю, как оттягивают карман украденные ингредиенты. Мой единственный шанс на спасение. Если я попытаюсь удрать, их почти наверняка найдут. И, хоть по ним и не скажешь что именно я задумала, вряд ли мне все спустят с рук. Кража у самой настоятельницы — это уже приговор.

Нет. Нужно играть. Принять их правила, хотя бы на время. Выиграть несколько минут, понять, что им известно. Мой мозг начинает работать с бешеной скоростью, просчитывая варианты, как перед сложнейшей операцией.

Видимо, я молчу слишком долго. Стражники, не дождавшись от меня реакции, делают шаг вперед, их руки уже готовы сграбастать меня. На их лицах — гримасы садитского удовольствия.

— Не смейте меня трогать, — произношу я.

Голос звучит ровно и холодно, без тени истерики. В нем — пятьдесят лет моей жизни и двадцать пять лет практики в кардиохирургии, где одно неверное слово может отправить человека на тот свет.

Они замирают. На их лицах проступает откровенное изумление.

Они явно ожидали слез, сопротивления. Но не этого. Не ледяного спокойствия от забитой послушницы.

Я бросаю полный обещания взгляд на Лиару, застывшую у своей двери с лицом белым как полотно, и, не дожидаясь конвоя, сама иду за надзирательницей.

— А ты, я погляжу, поумнела, — оборачивается и кривит губы в саркастической усмешке монахиня, семенящая впереди.

Я молчу, глядя ей прямо в глаза. Я не доставлю ей удовольствия увидеть мой страх.

Надзирательница фыркает и, отвернувшись молча идет дальше.

Путь до покоев настоятельницы кажется мне вечностью. Мы идем по другим коридорам, не тем, которые я запомнила сегодня.

Здесь тише, чище, а в настенных канделябрах горят не оплывшие свечи, а настоящие масляные лампы с медным основанием. Их свет отбрасывает на каменные стены наши длинные, изломанные тени. Воздух не пахнет сыростью и безнадегой, здесь витает тонкий аромат ладана и сушеных трав.

Все это кричит о лицемерии и власти.

Не удивительно, что и келья Агнессы — это насмешка над самим словом «келья».

Просторная комната с высоким сводчатым потолком. Вместо соломенного тюфяка — настоящая кровать с резной спинкой и пуховой периной. На полу — вышитый ковер. В углу потрескивают поленья в небольшом камине, отбрасывая теплые, пляшущие отсветы на стены.

Сама Агнесса сидит в высоком кресле у стола, заваленного свитками и книгами. Она не смотрит на меня, делая вид, что занята изучением какого-то документа.

Ждет. Создает напряжение.

Классический прием следователя.

— Оставьте нас, — наконец, машет она рукой, не поднимая головы, и мое сопровождение молча растворяется за дверью.

Щелчок засова кажется мне оглушительным. Теперь, мы с Агнессой в этой комнате одни.

Агнесса медленно откладывает свиток и поднимает на меня свои маленькие, колючие глазки.

— Знаешь, зачем я тебя позвала, дитя мое? — ее голос сочится фальшивой, елейной сладостью.

Не знаю какой ответ она рассчитывает получить, но самым лучшим выходом будет сыграть ничего не понимающую простушку. А потому, я включаю все свои актерские способности.

Хлопаю ресницами, испуганно смотрю на нее.

— Матушка настоятельница… — мой голос надломлено дрожит. — Неужели я провинилась в чем-то? Я… я так старалась быть усердной сегодня… Я что-то сделала не так?

Агнесса на мгновение замирает, ее взгляд становится острым, настороженным и удивленным, будто она видит меня впервые.

Я внутренне холодею. Спалилась? Но что я сказала не так? Слишком вежливо? Слишком связно для девушки, которую они считают безумной?

Но настоятельница лишь резко дергает головой, словно отгоняя наваждение. На ее лице появляется самая ненатуральная, самая приторная улыбка, какую я только видела в жизни.

— Нет-нет, дитя мое, ты ни в чем не провинилась, — говорит она голосом, сладким, как мед с ядом. — Напротив. Я позвала тебя, чтобы сказать… я осознала, что была к тебе излишне сурова. Мы все были. То, как мы обращались с тобой… это было неправильно. Не только вчера, но и вообще. С того момента как ты переступила порог нашего монастыря. Мы должны быть сестрами во смирении, а не тюремщицами.

Я напрягаюсь еще сильнее, все мое тело превращается в натянутую струну.

Тревога в душе воет сиреной.

Это ловушка. Сто процентов

Она готовит почву для «несчастного случая», чтобы потом сказать, что бедная, раскаявшаяся Эола не вынесла груза вины. Но ее слова дают мне зацепку.

— Вчера? — переспрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал растерянно. — Простите, матушка, но я… я плохо помню. У меня в голове туман… А что было вчера?

Агнесса на миг искренне удивляется. Ее брови ползут вверх.

— Ну как же, дитя, — уклончиво произносит она, взмахнув рукой. — Вчера состоялся наш… самый трудный разговор. Во время которого, признаю, мы немного перегнули палку, и пришлось приводить тебя в чувство ледяной водой.

Она говорит это небрежно, буднично, словно речь идет о слишком соленой похлебке. Но для меня эти слова звучат громче погребального колокола.

Мир вокруг замирает. Пропадают очертания предметов, звук голоса настоятельницы. Остаются только ее слова, которые мой мозг, привыкший ставить диагнозы по обрывкам симптомов, мгновенно складывает в единую, ужасающую картину.

Самый трудный разговор.

Перегнули палку.

Свежие синяки и кровоподтеки на теле.

Привели в чувство только ледяной водой.

В тоже время, Лиара говорила, что они пытались выбить из Эолы какую-то тайну.

Глава 6

Агнесса продолжает свой отвратительный спектакль.

Она горестно вздыхает, прикрывая глаза, словно ей невыносимо больно даже говорить об этом.

— Мне так жаль, дитя мое, так жаль. Я умоляла его светлость одуматься, просила дать тебе еще один шанс… Но он был непреклонен.

Очередная ложь.

Ядовитая, как ягоды белладонны, которые я сегодня припрятала в кармане.

Я почти вижу, как она подобострастно семенила за герцогом, поддакивая каждому его жестокому слову.

Умоляла она. Конечно. Небось, предложила ему сразу придушить меня подушкой, чтобы не тратиться на веревку.

— Но, — она подается вперед, понижая голос до заговорщического шепота, и ее глазки-бусинки впиваются в меня, — хоть герцог и отказался менять свое решение, я не могу просто так отдать невинную душу на заклание. Я предлагаю тебе выход, Эола.

Я уже чувствую подвох. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке.

— Какой? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал с надеждой, а не с подозрением.

Агнесса улыбается ласково, как змея, подползающая к своей жертве.

— Все очень просто, Эола. Расскажи мне то, что ты скрываешь от него. Ту тайну о его слабости, которую знаешь только ты. Доверься мне. А я, клянусь перед ликом Всематери, укрою тебя под своей защитой.

Слабость? Я на мгновение теряюсь.

Слабость герцога Джареда? У этого психопата?

Если не считать нарциссическое расстройство личности и беспричинную агрессию, то он здоров как бык. Хотя, скорее всего, Агнесса имеет в виду не медицинский диагноз. Она говорит о каком-то рычаге давления.

А вот слова про защиту… они звучат еще более абсурдно.

Я осторожно пробую почву, не выходя из роли напуганной девушки.

— Но, матушка… как… вы сможете защитить меня от… него? Он ведь такой могущественный…

Агнесса вся светится от радости. Она уже уверена, что я на крючке.

— Не беспокойся, дитя! — щебечет она. — Я сделаю так, что его светлость навсегда забудет о твоем существовании. Ты будешь жить здесь, в обители, под моим личным покровительством. Я выделю тебе хорошую, теплую комнату, как у меня. Тебе больше никогда не придется таскать ведра с водой или полоть грядки. Ты будешь жить в покое и смирении до конца своих дней.

И в этот момент я понимаю все.

Весь ее грязный, примитивный план становится ясен, как на рентгеновском снимке. Это даже не ложь.

Это оскорбительно плохая ложь.

Если бы она предложила мне помощь в побеге, подкуп стражи, что угодно, я бы, может, и засомневалась. Это было бы рискованно, но логично. Но это… это полный абсурд.

Комната, как у нее? Жить в покое до конца дней?

Зачем ей, настоятельнице, прятать в своем монастыре, который существует на пожертвования герцога, его жену, знающую о нем нечто компрометирующее?

Ответ очевиден — незачем.

Ей нужна тайна. Секрет о «слабости» герцога.

И как только она его получит, я из ценного источника информации превращусь в опасного свидетеля, которого нужно немедленно устранить.

Мой «несчастный случай» произойдет сразу же, как только я выложу ей все, что она хочет знать.

Она не пытается спасти меня. Она пытается использовать меня, чтобы получить власть над герцогом.

От этой мысли становится не по себе.

Воздух в теплой, уютной келье Агнессы вдруг становится густым и тяжелым, его трудно вдыхать.

Тем временем, терпение Агнессы, кажется, подходит к концу. Ее приторная улыбка становится все более натянутой, а в глазках-бусинках гаснет фальшивое сочувствие, уступая место холодному, расчетливому нетерпению.

— Так что, дитя мое? — ее голос теряет последние капли меда, в нем появляется сталь. — Ты поделишься со мной своим маленьким секретиком?.. Или же мне придется, скрепя сердце, позвать стражу, чтобы они… исполнили желание его светлости?

Угроза, завуалированная под сочувствие, бьет наотмашь.

Время. Мне нужно выиграть время. Всего одну ночь.

Ингредиенты в моем кармане — это мой единственный билет на свободу, и я не могу позволить, чтобы его у меня отобрали.

И потому, я должна оттянуть этот разговор. Любой ценой.

Я изображаю на лице покорность и крайнюю степень изнеможения. Я даже слегка качаюсь, прижимая руку ко лбу.

— Да… да, матушка настоятельница, — шепчу я, и мой голос действительно слаб от пережитого шока. — Я… я все вам расскажу. Все, что вы хотите знать… про его светлость, про… слабости. Но, умоляю вас… можно завтра? После всего, что было, я едва держусь на ногах. Голова кружится, я боюсь, вот-вот упаду…

Агнесса смотрит на меня долго, испытующе, и на ее лице не отражается ни капли сочувствия. Она видит меня насквозь. Видит мою уловку, мою отчаянную попытку выторговать еще несколько часов жизни.

— Мое предложение действует только здесь и сейчас, — отрезает она. — Никаких «завтра». Я даю тебе шанс спасти свою никчемную жизнь, девочка, а ты еще ставишь условия? Или ты говоришь. Или я зову стражу. Другого не дано!

Паника подступает к горлу.

План Б, срочно нужен план Б!

Я делаю шаг вперед, протягивая к ней руки в умоляющем жесте.

— Пожалуйста! Я не отказываюсь! Клянусь, я все расскажу! Каждую деталь, все, что вы захотите! Даже больше! Просто… дайте мне прийти в себя! Одну ночь! Я соберусь с мыслями, чтобы ничего не упустить!

Тон Агнессы меняется. Теперь это не просто холодный приказ, это неприкрытая угроза. Она надвигается на меня и в свете камина ее тень на стене вырастает до чудовищных размеров.

— Мне кажется, ты просто тянешь время, — произносит она низким, зловещим голосом, — И я не понимаю, зачем. Зачем ждать до завтра? Выложи все сейчас, и все закончится.

Агнесса подается вперед, и ее лицо оказывается в нескольких дюймах от моего. Я чувствую исходящий от нее кисловатый запах ее кожи и нестиранной рясы.

Она смотрит на меня сверху вниз, и в ее глазах горит торжество хищника, загнавшего свою жертву в угол.

Глава 7

Я стою, не дыша, и чувствую, как по спине стекает холодная капля пота.

Оценивающий взгляд Агнессы буравит меня насквозь. Повисшая тишина давит сильнее, чем любая угроза. Кажется, она длится целую вечность.

Наконец, Агнесса отрывает взгляд от меня и обращается к страже:

— Отведите ее обратно. В ее келью.

Воздух, который я, кажется, не вдыхала все это время, с шумом врывается в мои легкие.

Ноги становятся ватными от облегчения.

Неужели… сработало?

Я выиграла. Я получила целую ночь!

Но Агнесса поднимает руку, останавливая стражников, уже шагнувших ко мне.

— Но, — добавляет она, и ее глазки-бусинки снова впиваются в меня, — вы двое. Сегодня вы дежурите у ее двери. Всю ночь. И если вы услышите хоть один подозрительный звук, хоть один шорох — немедленно войдете и проверите, все ли в порядке. Я хочу быть уверена, что нашей бедной девочке никто и ничто не помешает «приводить в порядок память».

Я нервно сглатываю. Радость от победы мгновенно улетучивается, сменяясь ледяной тревогой.

С одной стороны, я получила передышку. Но с другой — к моей двери только что приставили двух надзирателей, которые могут разрушить весь план из-за одного неосторожного чиха.

Это лучше, чем немедленная казнь, но мой и без того рискованный план только что усложнился на порядок.

Агнесса делает шаг ко мне, и ее улыбка становится тонкой и острой, как лезвие ножа.

— А что до твоей просьбы, — мурлычет она, — тебе все принесут. Используй эту ночь с умом, дитя мое. Соберись с мыслями. Потому что если к утру ты так ничего и не вспомнишь…

Она наклоняется к самому моему уху, и ее шепот обжигает холодом.

— …тогда я лично приду к тебе. Я велю страже держать тебя, а сама буду вливать тебе в горло твой «успокаивающий» отвар. Глоток за глотком. Пока ты либо ты все не вспомнишь, либо не захлебнешься. Выбирай.

Она отстраняется, и на ее лице снова сияет маска доброй настоятельницы.

«Какая забота. Прямо мать родная», — со злостью думаю я, пока стражники грубо подхватывают меня под руки и ведут из кельи.

Меня швыряют в мою холодную, каменную камеру. Дверь с тяжелым стуком захлопывается, ключ поворачивается в замке.

Я тут же слышу, как два тяжелых тела приваливаются к стене снаружи.

Отлично. Мой личный эскорт заступил на смену.

— Эола? — раздается за стеной испуганный шепот Лиары. — Боги, я думала, они тебя… Что случилось? Что хотела настоятельница?

Я прижимаюсь губами к холодному, шершавому камню стены, помня о часовых за дверью.

— Лиара, — шепчу я так тихо, как только могу, — сегодня не спи. Пожалуйста. Что бы ни случилось, не спи. И жди моего сигнала.

За стеной на несколько секунд воцаряется тишина.

Я почти физически чувствую ее растерянность. Но потом до меня доносится такой же тихий, но уверенный ответ:

— Хорошо.

Проходит не больше десяти минут, и в маленьком окошке в двери лязгает засов. Один из стражников, не говоря ни слова, просовывает внутрь все, что я просила: тяжелую каменную ступку с пестиком, глиняный кувшин, из которого идет пар, пучок одуряюще пахнущей мяты, простую кружку.

Все это с глухим стуком опускается на каменный пол.

Я смотрю на этот скромный набор, и мое сердце начинает биться чаще.

Это мой хирургический инструментарий. Руки так и чешутся немедленно приступить к делу, но я знаю, что за дверью сидят два цербера, готовые ворваться внутрь от малейшего подозрительного звука.

Сначала нужно разобраться с ними.

План рождается мгновенно — наглый, рискованный, построенный на чистой психологии. Изначально я попросила у Агнессы мяту, чтобы с одной стороны не вызвать подозрений зачем мне нужна ступка с кувшином кипятка, а с другой стороны, чтобы под запахом мяты скрыть запах яда, который я собираюсь сделать.

И сейчас мята будет использована по второму назначению.

Я толку мяту, щедро заливаю ее кипятком и выдавливаю в кружку совсем немного сока ягоды белладонны.

Буквально микродозу, чтобы вызвать сонливость и состояние, близкое к опьянению.

А потом, взяв ароматно пахнущую кружку, я подхожу к двери.

— Господа стражники! — мой голос звучит смиренно и даже немного радостно. — Простите, что беспокою… Матушка была так добра, велела принести мне успокаивающий отвар… Но его так много, мне столько не выпить. А вам еще стоять всю ночь… Не пропадать же добру. Не хотите ли выпить по кружечке за ее здоровье? Заодно согреетесь.

За дверью слышится недоверчивое сопение, потом приглушенный шепот.

Я жду, затаив дыхание.

Расчет прост: они скучают, они устали, они томятся в прохладном коридоре, а горячий, ароматный напиток — простое и понятное удовольствие.

К тому же, отказ «выпить за здоровье» настоятельницы может быть расценен как неуважение.

Окошко снова открывается.

— Давай, — басит один из них.

Я быстро подаю им кружку, которая моментально исчезает из моего поля зрения.

А потом начинается самое мучительное — ожидание.

Я хожу по келье из угла в угол, как тигр в клетке, чтобы не заснуть самой от нервного истощения.

Я считаю шаги. Считаю удары собственного сердца. Прислушиваюсь.

Сначала за дверью слышится приглушенная болтовня, потом смешки, потом — тишина.

Проходит час, который кажется мне вечностью.

И вот, наконец, я слышу то, чего ждала — тихое, мерное посапывание. Один, а за ним и второй. Сработало!

Время пришло.

Лунный свет, пробивающийся через узкое оконце, служит мне единственной лампой.

Я выкладываю на пол свои сокровища: черные, блестящие ягоды местной белладонны, темно-зеленые листья Драконьего наперстка и пузырек с маковой настойкой.

Мои движения становятся точными, быстрыми, сосредоточенными — как в операционной.

В ступке, которую я сполоснула остатками воды, я начинаю растирать ягоды. Они лопаются, выпуская темный, почти черный сок. Потом добавляю листья, превращая все в однородную, густую, пахнущую горечью и землей массу. Несколько капель настойки мака. Все это я смешиваю с оставшейся водой.

Глава 8

Но ответа все нет.

И в этой звенящей, безжалостной тишине я с ужасом понимаю, что осталась одна.

Абсолютно одна. С чашей яда в руках и без единого шанса на спасение.

Паника как вязкая, ледяная волна. Я чувствую, как она подступает к горлу, грозя вырваться наружу криком, который разбудит не только стражу, но и весь монастырь.

Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони до боли.

Спокойно, Ольга. Спокойно. Ты — хирург. Ты не можешь поддаваться панике.

Думай. Как ее разбудить?

Стучать громко — нельзя. Кричать — нельзя. Нужен тихий, но настойчивый звук.

Мой взгляд падает на тяжелый каменный пестик.

Идея!

Я беру его в руку и начинаю тихонько, но ритмично постукивать по стене у самого пола.

Тук… тук… тук… Я создаю скорее не громкие удары, а ритмичную вибрацию. И эта монотонная, странная какофония должна пробиться сквозь сон, вызвать у человека тревогу и заставить его проснуться.

Проходит вечность. Я уже готова сдаться, когда из-за стены доносится шорох, а затем сонный, испуганный шепот:

— Эола?.. Что… что это за звук?

Волна облегчения, теплая и всепоглощающая, сбивает меня с ног.

Я чуть не плачу от радости. Похоже, Лиара не успела провалиться в глубокий сон, она просто задремала.

— О, боги, Эола, прости меня! — тут же шепчет Лиара, и в ее голосе слышатся слезы. — Я… я всего на минутку прикрыла глаза, клянусь! Я так устала…

— Тише, — прерываю я ее, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко, но настойчиво. — Все в порядке. Времени на извинения нет. Слушай меня очень внимательно.

Я делаю глубокий вдох, собираясь с мыслями. Внутри все еще бушует адреналин после пережитого ужаса, но сейчас нужно быть предельно сконцентрированной.

— Я приготовила зелье, — начинаю я, — из тех ингредиентов, что мы собрали. Сейчас я его выпью. Оно остановит мое дыхание, пульс… в общем, создаст полную иллюзию моей смерти.

— Что?! — в ее шепоте столько ужаса, что я почти вижу ее широко распахнутые глаза. — Эола, это безумие! Это слишком рискованно!

— Рискованнее, чем ждать, пока Агнесса скормит мне мой же отвар? — горько усмехаюсь я. — Лиара, у нас нет другого выбора. Либо так, либо нас обеих здесь сгноят. Твоя задача — самая главная. Ты должна будешь… «оживить» меня. Именно для этих целей я попросила тебя оставить у себя тот разогревающий настой и нашатырь. Травы в этом настое должны запустить сердце и разогнать кровь, ускорить обмен веществ. Учитывая, что это не полноценный стимулятор, влей сначала половину флакона и подожди. Если ничего не происходит, влей в меня все остальное. Как только увидишь, что цвет кожи становится нормальным, а дыхание учащается, открывай нашатырь, он должен привести меня в чувство.

За стеной — потрясенное молчание. Потом тихий, но твердый голос:

— Я… я поняла. Я готова.

В груди теплеет от ее смелости.

— Отлично. Потому что сейчас от тебя зависит абсолютно все, — говорю я, и мой голос становится стальным. — Я выпью зелье. Оно подействует не сразу, минут через двадцать, может, полчаса. Поэтому, ровно через полчаса ты должна поднять тревогу. Кричи, стучи в дверь, плачь, говори, что ты слышала крик, который доносился из моей кельи, странный грохот… что угодно! Твоя задача — разбудить этих сонных тетеревов за моей дверью и заставить их войти ко мне. Они должны найти мое «бездыханное тело». Ты поняла? Все должно выглядеть натурально. От твоего актерского таланта буквально зависят наши жизни.

Я сглатываю.

— Но и это не все, — мой шепот становится почти неслышным, напряженным. — После того, как они найдут мое тело и вынесут его за ворота, начнется самое сложное. Ты должна будешь вызваться помочь с погребением.

— Хорошо, — без колебаний отвечает Лиара.

— Когда закопают гроб, тебе нужно будет остаться у могилы одной. Любой ценой.

Я лихорадочно соображаю, какой предлог будет самым убедительным.

— Плачь, Лиара. Изображай безутешное горе. Скажи, что Эола была твоей единственной подругой. Скажи Агнессе, что хочешь остаться там подольше, прочитать все известные тебе молитвы. Скажи, что ты только сейчас поняла в чем состоит суть молитв, что они не только провожают души умерших, но и даруют тебе самой успокоение… что-то в этом духе. Агнесс еще та лицемерка, так сыграй на ее лицемерии, пусть она решит, что ты стала самой рьяной послушницей монастыря.

Я замолкаю, и до меня доходит вся чудовищность моего плана.

Я доверяю свою жизнь, свое будущее девушке, которую знаю всего один день. Если она испугается, если ее раскусят, если что-то пойдет не так — я просто задохнусь в деревянном ящике под землей.

Холодный, первобытный страх на мгновение сковывает меня.

Это безумие. Абсолютное безумие.

Но уверенный шепот Лиары из-за стены прогоняет страх, заменяя его решимостью.

— Я поняла. Не беспокойся, Эола. Я сыграю лучшую роль в своей жизни. Я заставлю их поверить. Я сделаю все, что нужно.

В ее голосе столько силы и отваги, что я верю ей. Безоговорочно.

После этого, мы быстро, шепотом, проговариваем ключевые моменты еще раз, а потом я беру в руки глиняную кружку.

Темная, почти черная жидкость в ней кажется вязкой, как сама смерть. Она пахнет сырой землей, горечью и безнадежностью.

Моя рука на секунду дрожит.

Перед глазами вспыхивает картина операционной, блеск стали, мое собственное отражение в стекле шкафчика с медикаментами.

Я — врач, который спас множество жизней. А сейчас я собираюсь совершить самый рискованный медицинский эксперимент в истории (по крайней мере, здешней), где подопытный — я сама.

Но потом я вспоминаю ледяные глаза герцога, злобную ухмылку Агнессы и ее шипящий шепот у моего уха. И колебания исчезают.

Я зажимаю нос, чтобы не чувствовать омерзительный запах.

Делаю глубокий вдох, зажмуриваюсь и залпом выпиваю ровно столько, сколько, по моим расчетам, должно хватить, чтобы умереть понарошку

Глава 9

Джаред

Я возвращаюсь в свой замок, когда приступ только начинается.

Сначала — легкий, почти безобидный зуд у крыла носа. Затем — едва заметное онемение щеки.

Я знаю эти предвестники. Я знаю, что за ними последует. Я успеваю дойти до своих покоев и захлопнуть дверь прежде, чем ад вырывается на свободу.

Первый удар — как раскаленная игла, которую вонзают мне под глаз.

Я сгибаюсь пополам, упираясь руками в стол. Дыхание сбивается.

Второй удар — словно разряд молнии, простреливающий от виска до самого подбородка.

Я стискиваю зубы так, что в ушах звенит. Но это бесполезно. Боль будто живое, существо, поселившееся в моей голове, и сейчас оно проснулось.

Но самое ужасное, что сквозь эту красную пелену агонии я снова вижу ее лицо.

Лицо Эолы.

Только не то, которое я помнил — гордое, упрямое, полное огня. Недоумевающее, удивленное, сбитое с толку. Стеклянные, ничего не понимающие глаза. Бессвязный лепет про какую-то «операционную».

Иначе как безумием это не назвать.

Самое настоящее безумие.

И от этого осознания к физической боли примешивается удушающая, черная ярость.

Единственный ключ к моему исцелению, единственный человек во всем мире, знающий секрет избавления от этого проклятия — сломан. Испорчен. Бесполезен.

Как она посмела? Как она только посмела?!

Я готов был осыпать ее золотом. Даровать ей титулы, земли, власть, о которой ее нищий отец-барон не мог и мечтать. Я, герцог Джаред Моран, Дракон Грозовых Пиков, был готов купить у нее свое исцеление. А она…
Она посмотрела на меня своими дерзкими глазами и отказала. А когда я взял ее в жены — ее, на которую в другом случае даже не посмотрел бы — она просто сбежала. И, тем самым, бросила мне вызов.

Мне!

Этот ее сегодняшний выкрик… «Да что вы себе позволяете?!»… Он ударил по мне, как хлыст.

С такой же интонацией, с таким же огнем в глазах на меня когда-то кричала моя мачеха, прежде чем отец запер ее в северной башне. Это было когда мне исполнилось двенадцать лет и мое проклятье впервые проявило себя, а мачеха вознамерилась покончить со мной, чтобы облегчить страдания. Она хотела столкнуть меня с башни – ведь мой дракон еще не обрел силу и я не мог перевоплощаться полностью.

В результате, эта вспышка непокорности в Эоле… в той, кто должна была стать моим спасением, но в итоге которая стала пустым местом, взорвала что-то внутри меня.

И я не смог сдержаться — я ударил ее.

Ударил и не почувствовал ничего. Потому что передо мной была не моя возможная спасительница… передо мной была пустая оболочка, позорящая мое имя одним своим существованием.

И приказ, отданный Агнессе, который поначалу мне казался поспешным, теперь воспринимается необходимостью.

Я всего лишь избавляюсь от ошибки.

Горькая ирония обжигает нёбо похлеще самого дорогого вина.

Я столько лет искал того, кто избавит меня от страданий… но нашел ту, что приумножила их стократ. Эола дала мне надежду — самую жестокую из всех пыток — а потом вырвала ее с корнем, наслаждаясь моей агонией.

Что ж, она сама выбрала свою судьбу. Она сама посеяла семена своего безумия и своей смерти. И теперь ей пришло время пожинать этот урожай.

Боль медленно слабеет и я, тяжело дыша, подхожу к окну, рассеянно глядя, как тьма неохотно уступает место серому предрассветному свету.

Через пару минут приступ окончательно отступает, оставляя после себя лишь фантомную боль и звенящую пустоту.

Я разбит, измотан, и в этой тишине мой главный враг — не проклятие, а мои собственные мысли.

Я приказал избавиться от Эолы. От моей последней надежды. Но что потом?

Снова проводить безуспешные поиски, снова натыкаться на проблеск надежды, чтобы он тут же рассыпался в прах?

Сколько шарлатанов утверждали, что могут избавить меня от проклятья, но, в итоге, так ничего не смогли сделать и отправились в темницу? И сколько их будет еще?

От одной этой мысли внутри все скручивается в тугой, холодный узел.

Но на место этой приходит другая. А что, если Эола тоже ничего не знала?

Мысль эта — словно ядовитая змея. Она вползает в сознание и начинает душить.

Что, если молчание Эолы было не упрямством, а неведением? А побег — не вызовом, а паническим страхом затравленного зверя?

Я сжимаю кулаки.

Нет! Не может этого быть!

Скорее я поверю в то, что все как раз наоборот. Что, если она не сломалась, а выбрала самый отчаянный из всех путей. Пойти ва-банк, притвориться безумной и унести свой секрет с собой в могилу.

Это дерзкий ход. Отчаянный. И в нем я узнаю ту женщину, которая посмела бросить мне вызов и сбежать сразу после алтаря.

Эта мысль обжигает холодом, но в ней есть крупица… понимания, уважения? Чего-то такого, что разжигает во мне не только ненависть к Эоле, но и какие-то другие, скрытые чувства.

Так или иначе, но Агнесса славилась своим умением развязывать языки. Именно поэтому, сразу после поимки, я отправил Эолу к ней, будучи уверенным, что настоятельница расколет этот крепкий орешек.

И теперь я думаю… а что, если именно этот орешек обломал ей зубы? Что, если Эола оказалась сильнее и решила сыграть свою последнюю партию?

Первый луч восходящего солнца пронзает утреннюю дымку, ударяя мне в глаза. И вместе с ним приходит решение.

Я не могу сидеть здесь и гадать. Не могу позволить этой неопределенности свести меня с ума вернее, чем мое проклятие.

Мне нужно еще раз увидеть Эолу!

Увидеть собственными глазами, убедиться в том, что все кончено, что надежды больше нет, и успокоить свою мечущуюся душу.

Я бросаю на плечи плащ и иду к выходу.

Я еду в Обитель Скорбной Девы, чтобы поставить точку в этой истории!

Однако, если я увижу в пустых глазах Эолы хоть тень притворства, хоть искорку разума, хоть малейший намек на то, что она водит меня за нос…

Клянусь пламенем своего рода, Агнесса покажется ей милой сестрой милосердия.

Глава 10

Лиара

Тишина.

После того, как за стеной все стихает, тишина становится моим главным врагом. Она давит, душит, заставляет прислушиваться к каждому удару собственного сердца.

Я мечусь по своей крошечной келье, как пойманный в клетку зверек. Три шага туда, три шага обратно.

Полчаса.

Эола сказала ждать полчаса.

Но как их отсчитать, когда каждая секунда растягивается в вечность?

Я в панике.

Такой дикой, липкой паники я не чувствовала даже тогда, накануне своей свадьбы, когда бежала из отцовского дома.

Мой отец, мелкий торговец тканями, решивший, что моя красота — это его счастливый билет в высшее общество, продал меня. Продал старому, жирному барону с сальными глазками и влажными руками, от одного вида которого меня тошнило.

Я сбежала накануне свадьбы, но меня поймали и силком потащили на церемонию. И когда во время венчания этот боров попытался меня поцеловать, я вцепилась ему в губу зубами.

Как итог, кровь, его визг, ужас на лице отца… а потом — эта дыра.

Обитель Скорбной Девы, как жизненный урок, где из меня должны выбить всю, как они сказали “дурь” и вернуть новую Лиару моему будущему супругу. Все тому же борову.

И здесь, в этом проклятом месте, я встретила ее.

Эолу.

Когда Агнесса в очередной раз срывала на мне злость за непокорность, Эола, сама только что прибывшая, шагнула вперед и сказала: «И вам не стыдно после всего этого называть себя настоятельницей монастыря? Лучше на собственном примере покажите ваше хваленое смирение и не издевайтесь над бедной девушкой!».

Я никогда не забуду удивление, а потом и ярость на лице настоятельницы в тот момент. И я никогда не забуду ту вспышку восхищения и благодарности, которая обожгла мое сердце.

Эта память, как глоток ледяной воды, отрезвляет меня. Паника отступает, сменяясь холодной, яростной решимостью.

Эола заступилась за меня. Она дала мне надежду.

А теперь ее жизнь в моих руках.

И если я хочу лучшего для нее, а я желаю этого всем сердцем, я должна успокоиться. Я должна сыграть свою роль.

Я делаю глубокий вдох и кричу.

Кричу так, как никогда не кричала в жизни. Я вкладываю в этот крик весь свой страх, всю боль, всю ненависть к этому месту. Я колочу кулаками в тяжелую дубовую дверь, не жалея костяшек.

— Помогите! На помощь! Пожалуйста, кто-нибудь!

Некоторое время ничего не происходит. Только эхо моего голоса гулко разносится по коридору.

Паника снова пытается поднять свою уродливую голову, но я заставляю ее замолчать и кричу еще громче.

Наконец, с той стороны раздается сонная ругань и лязг засова. Дверь распахивается, и на пороге появляется заспанный стражник. Его лицо перекошено от злости.

— Какого дьявола ты тут устроила, девка?! — рычит он. — А ну заткнись, или я сам тебе глотку заткну!

Но я вцепляюсь в его рубаху.

— Там! — всхлипываю я, указывая на стену. — В келье леди Эолы! Я слышала… такой страшный крик… а потом грохот, будто что-то упало! И… и тишина! Пожалуйста, посмотрите, вдруг с ней что-то случилось!

Стражник смотрит на меня с недоверием, но тень сомнения все же пробегает по его лицу. Он что-то ворчит себе под нос, подходит к двери Эолы, поворачивает ключ и распахивает ее.

А потом… застывает на пороге.

— Тени преисподней… — выдыхает он.

Я отталкиваю его и врываюсь в келью.

Эола лежит на топчане, неестественно раскинув руки.

Ее лицо — цвета воска, губы синие, а глаза широко распахнуты и смотрят в потолок стеклянным, неживым взглядом.

На полу — опрокинутый табурет и лужа воды.

На одну ужасную, ледяную секунду мое сердце останавливается. Слишком реально. Она выглядит слишком… мертвой.

«Неужели я опоздала? Неужели зелье оказалось слишком сильным?»

Меня снова накрывает паника, и я с огромным трудом ее гашу в зародыше. Я должна верить Эоле так, как она поверила мне. И самое лучшее, что я сейчас могу — это сыграть свою роль.

А потому, я падаю на колени рядом с топчаном и издаю протяжный, душераздирающий вопль. Я прижимаюсь к ее холодному телу, рыдая так, словно у меня отняли самое дорогое.

Я трясу зову Эолу по имени, умоляю открыть глаза. А потом резко поворачиваюсь к стражнику, который так и стоит столбом в дверях, вытаращившись так, будто до сих пор не верит в то, что он не спит.

— Чего уставился?! — кричу я, и в моем голосе звенит сталь.— Живо зови настоятельницу! Не видишь?! Она умерла! Теперь ей поможет только обряд прощания!

Стражник, ошарашенный моим криком, срывается с места.

Ждать приходится недолго. Вскоре по коридору раздается торопливый, злой стук шагов, и в келью врывается Агнесса. Ее лицо — перекошенная маска ярости и недоверия.

Она замирает на пороге, глядя на безжизненное тело Эолы. На секунду в ее глазах-бусинках проскальзывает ступор, но он тут же сменяется слепой, животной яростью.

— Притворяется! — визжит она, и ее голос срывается, как у хищной птицы. — Грязная девка! Думала обмануть меня?!

С этими словами она кидается к топчану и вцепляется в плечи Эолы, начиная грубо трясти ее.

— А ну вставай! Вставай, я тебе говорю, лживая тварь!

Мое сердце ухает в пятки.

Нет!

Если она продолжит, она может нащупать слабый, едва уловимый пульс!

Она может почувствовать, что тело не до конца окоченело! И тогда весь план рухнет!

Не думая, я бросаюсь к Агнессе.

Я хватаю ее костлявые, сильные руки, пытаясь оттащить их от Эолы.

— Матушка, что вы делаете?! — кричу я, и в моем голосе звучит неподдельный ужас. — Оставьте ее! Неужели вы не видите?! Она мертва! Неужели вам мало тех мук, что она претерпела при жизни?! Вы не в силах даже принять суровую правду, что она не выдержала ваших издевательств?

Мои слова бьют ее наотмашь.

Она отшатывается от Эолы и поворачивает всю свою ярость на меня. Ее лицо оказывается в паре дюймов от моего, и я чувствую ее кислое, злое дыхание.

Глава 11

Ольга

Гадость.

Редкая, концентрированная гадость с привкусом горького миндаля и сырой земли заливается мне в рот.

Я с трудом сдерживаю рвотный спазм и заставляю себя проглотить эту дрянь.

Тело бьет крупная дрожь.

Все. Точка невозврата пройдена.

Первые несколько минут не происходит ничего, и в голову закрадывается паническая мысль: «А что, если не сработает?».

Но потом я чувствую, как кончик языка начинает неметь.

Онемение быстро ползет дальше, охватывая горло, губы. Вслед за ним по венам начинает расползаться глубинный холод, идущий от самого сердца.

Я лежу, глядя в потолок, и, как истинный врач, мысленно ставлю диагноз собственному телу.

“Так… начинается брадикардия… пульс падает…”

Сердце спотыкается, пропускает удар, другой, а потом начинает биться медленно, тяжело, как угасающий механизм.

Дышать становится трудно, каждый вдох требует неимоверных усилий.

“Гипоксия…”

Перед глазами плывут темные пятна.

Страшно.

До одури страшно добровольно отпускать жизнь.

Последней связной мыслью, прежде чем тьма окончательно поглощает меня, становится надежда: “Лиара… пожалуйста, не подведи…”

***

Я проваливаюсь в ватную, беззвучную пустоту.

Но это не полное небытие. Это странное состояние между мирами, где тело уже не слушается, но сознание еще цепляется за обрывки реальности.

Я чувствую, как меня поднимают грубые руки, как жесткая ткань рясы царапает кожу.

Я слышу звуки, но они доносятся как будто из-под толщи воды: душераздирающий плач (Лиара, какая же ты молодец!), злобное шипение (Агнесса, чтоб тебя на части разорвало!), а потом — глухой удар, закрывающий от меня остатки света. Крышка гроба.

А следом — самый страшный звук в моей жизни.

Глухой, сухой стук комьев земли по дереву. Надо мной. Меня хоронят заживо.

Время исчезает.

Я не знаю, сколько я лежу в этой давящей, удушающей темноте, балансируя на грани.

Но вот сквозь вату пробивается новый звук — царапающий, скребущий.

Лиара!

Надежда вспыхивает, как спичка во тьме.

Скрип, скрежет — и в глаза ударяет полоска серого, мутного света.

Дальше — хаос.

Чьи-то руки отчаянно пытаются разжать мне зубы. Что-то горькое, жгучее заливается мне в рот.

«Глотай, Эола, умоляю, глотай!» — кричит где-то рядом знакомый голос.

Я не могу. Мышцы не слушаются.

Но Лиара не сдается.

Я чувствую, как она зажимает мне нос, массирует гортань и инстинкт заставляет парализованное горло сделать судорожное глотательное движение.

И тут же по телу проходит разряд.

Мощный, болезненный, словно удар дефибриллятора.

Сердце, до этого едва трепыхавшееся, срывается с цепи и бьется о ребра с такой силой, что я выгибаюсь дугой.

Легкие разрывает от первого, огненного, мучительного вдоха нашатыря.

Мир вокруг — размытое, качающееся пятно.

Я пытаюсь сфокусировать взгляд, но вижу лишь рыжую копну волос и испуганные зеленые глаза.

Лиара.

Она что-то отчаянно кричит, тянет меня за руку, пытается поднять. Но мое тело — чужое, тяжелое, как свинец.

Я чувствую себя так, словно пролежала в коме лет сто.

Наконец, сознание проясняется.

Я сижу внутри деревянного ящика с откинутой крышкой, опираясь на руки. Рядом — горка свежей земли и брошенная лопата. Вдалеке виднеются уродливые серые стены монастыря.

У нас получилось. Получилось!

Волна эйфории и безграничного восхищения этой хрупкой, но невероятно смелой девушкой захлестывает меня.

— Лиара… — хриплю я, и на моих губах появляется слабая улыбка. — Я так рада тебя видеть. У меня нет слов, чтобы…

— Я тоже рада! — перебивает она, и я вижу, что по ее перепачканному землей лицу текут слезы облегчения. — Но, Эола, клянусь, нам нужно бежать! Прямо сейчас!

— Дай мне… минутку, — прошу я, пытаясь встать на ноги, которые меня не держат. — Просто прийти в себя…

— У нас нет минутки! — ее голос срывается от паники. — В монастырь приехал твой муж! А что, если он решит навестить могилу своей «безвременно почившей» супруги?!

Шок.

Вот его-то здесь только и не хватало!

Эта новость действует лучше любого стимулятора.

Я вскакиваю на ноги, и, шатаясь, но уже не оглядываясь, как могу, плетусь вслед за Лиарой — прочь от этой проклятой рощи, в спасительную тень леса.

Мы уходим все дальше, ломая ветки, спотыкаясь о корни, и каждый шорох за спиной заставляет меня вздрагивать.

Адреналин — великая вещь, но действие яда еще не прошло, и мое тело — как ватный, непослушный скафандр.

— Туда! — шепчет Лиара, останавливаясь на опушке и указывая рукой вглубь леса. — Видишь тот расколотый молнией дуб? Беги к нему, а от него — прямо, пока не выйдешь к ручью. Вдоль ручья, вниз по течению. Не сворачивай!

— А ты? — задыхаясь, спрашиваю я.

— Я вернусь, — она кивает в сторону рощи. — Нужно присыпать могилу как следует. Иначе они сразу все поймут, когда увидят разрытую землю. Я быстро. Я догоню!

Я смотрю на нее, и мое сердце сжимается от восхищения.
Эта девушка не просто смелая. Она умная, расчетливая и думает на два шага вперед.

С Лиарой мне сказочно повезло.

— Хорошо, — киваю я и, не теряя больше ни секунды, срываюсь с места.

Я бегу. Земля так и норовит уйти из-под ног, в висках стучит, легкие горят огнем, а тело слабое и обезвоженное.

«Эх, сейчас бы капельницу с физраствором, — мелькает в голове профессиональная мысль, — пара часов, и я была бы как новенькая».

Но у меня нет ни капельницы, ни пары часов.

Зато я жива. И это главное.

Я останавливаюсь у того самого дуба, тяжело дыша и опираясь на шершавый ствол.

Оглядываюсь. Пусто.

Только вековые деревья и гнетущая тишина.

Лиары все нет.

Беспокойство, холодное и липкое, начинает закрадываться в душу. А что, если ее схватили? Что, если Агнесса или герцог вернулись раньше, чем она успела закончить?

Глава 12.1

Джаред

Мой конь бьет копытом о камни перед воротами Обители Скорбной Девы.

Стражник на стене, завидев мой герб, бледнеет и скрывается.

Спустя мгновение тяжелые ворота со скрипом отворяются. Я въезжаю во двор, и ко мне тут же подбегает перепуганный охранник.

— Ваша светлость! — лепечет он, кланяясь так низко, что едва не роет носом землю. — Какая… какая честь… Чем обязаны?

Я спешиваюсь, бросая ему поводья.

— Позови настоятельницу, — мой голос звучит глухо и устало. — Я хочу видеть свою жену.

Стражник смотрит на меня с откровенным ужасом, но не смеет задавать вопросов. Он разворачивается и со всех ног бросается исполнять приказ.

Я остаюсь один посреди унылого двора, наедине со своими мыслями, которые сейчас хуже любого врага.

По дороге сюда меня снова настиг приступ. Не такой сильный, как ночью, но достаточно злой, чтобы напомнить о себе. Они становятся чаще.

Короткие, яростные уколы боли, которые выматывают, лишают сил, превращают меня из дракона в израненного зверя.

Правитель не должен иметь слабостей. А моя слабость с каждым днем все больше и больше обретает надо мной власть.

Я знаю, что слухи ползут по моим землям, как змеи. Мои соседи-шакалы уже облизываются, предвкушая, как будут рвать на части Грозовые Пики, когда их правитель окончательно ослабнет.

В народе шепчутся, что Дракона убивает проклятье, что дни мои сочтены. От этих мыслей в груди разгорается знакомый, испепеляющий гнев.

Ярость — единственное, что еще заставляет меня чувствовать себя сильным. Единственное, что заглушает боль и страх.

Именно поэтому я должен найти лекарство.

Во что бы то ни стало.

Наконец, я слышу торопливые, семенящие шаги. Из-за угла появляется Агнесса. Она бледна, как полотно, ее губы трясутся, а руки судорожно теребят крест на груди. Она подбегает ко мне и падает на колени.

— Ва-ваша светлость… — заикается она, не в силах связать двух слов. — Простите… я… мы не ждали…

Я смотрю на нее сверху вниз с холодным презрением. Эта женщина, которая должна быть образцом смирения и веры, сейчас выглядит как напуганная интриганка, пойманная на месте преступления. И ее страх говорит мне больше, чем любые слова. Что-то не так.

— В чем дело, Агнесса? — мой голос звучит резко, срывая с ее лица последние остатки самообладания. — Твой вид говорит о том, что в твоей святой обители случилось нечто из ряда вон выходящее.

Она сглатывает, ее кадык дергается на тощей шее.

— Ваша светлость… вы… вы правда приехали, чтобы увидеть леди Эолу?

Раздражение начинает закипать во мне.

— Да. Или я неясно выразился? Веди меня к ней.

Лицо Агнессы становится белым, как ее чепец. Она качается, и я на миг думаю, что она сейчас упадет в обморок прямо мне под ноги.

— Это… это невозможно, ваша светлость, — шепчет она пересохшими губами. — Она… она умерла.

Слово «умерла» не оглушает. Оно просто… вырывает меня из этого мира. Голоса птиц, шелест листьев, дыхание моего коня — все исчезает.

Мир превращается в немую картину.

Я смотрю на искаженное страхом лицо настоятельницы, и не чувствую ничего. Абсолютно ничего.

Внутри, там, где только что бушевала ярость и горькая ирония, теперь — огромная, холодная, звенящая пустота.

Конец.

Вот так просто.

Не осталось даже безумия, за которое можно было бы зацепиться. Не осталось притворства, которое можно было бы разоблачить.

Не осталось ничего.

Последняя, самая крошечная, самая потаенная надежда, которую я гнал от себя всю дорогу, но которая все равно теплилась где-то в глубине души, — погасла.

И теперь впереди снова только боль, поиски и отчаяние.

Все сначала.

Я делаю глубокий, судорожный вдох, и мир снова обретает звуки.

— К чему была такая поспешность, Агнесса? — спрашиваю я, и мой голос тих и опасен.

Похоже, что она слишком рьяно исполнила мой вчерашний приказ.

— Клянусь всеми святыми, ваша светлость, это не я! — визжит она, падая ниц и вцепляясь в подол моего плаща. — Она сама! Буквально пару часов назад! У нее… остановилось сердце! От скорби и безумия!

Ее слова делают только хуже. Гораздо хуже. Если бы она просто выполнила приказ — это было бы другое. Но то, что Эола умерла сама… это значит, ее сломал… я.

Своими руками, уничтожил единственный шанс на исцеление.

Это не казнь. Это — провал.

Мой личный, оглушительный провал.

— Ее похоронили? — сглатываю я, и голос мой пуст.

— Д-да, ваша светлость. Только что.

Я закрываю глаза. Внутри все та же пустота, но теперь к ней примешивается странное, почти спокойное смирение.

Битва окончена. И в этой битве я оказался полностью разгромлен.

— Отведи меня на ее могилу.

Глава 12.2

Джаред

Теперь это кажется единственно правильным решением.

Я должен там побывать.

Да, наш брак был сделкой, от которой в итоге выиграл лишь ее отец-прохиндей. Да, она была моим врагом, упрямым, непокорным. Но она была сильной.

Она до последнего вздоха боролась за свою тайну, чего бы ей это ни стоило.

Я до сих пор не понимаю ее мотивов, не понимаю, почему она просто не могла мне помочь. Но я не могу не уважать ее стальной характер.

Этот последний визит — не для нее. Он для меня.

Это дань уважения достойному противнику. Способ признать свое поражение и поставить точку в этой проклятой истории.

Агнесса ведет меня по тропинке в небольшую, сырую рощу за стенами монастыря. Воздух здесь пахнет влажной землей и хвоей.

Когда мы подходим к свежему холмику земли, мне на мгновение кажется, что в кустах неподалеку мелькнула тень — будто кто-то испуганно метнулся вглубь чащи. Я хмурюсь, но тут же мое внимание отвлекает Агнесса. Она заламывает руки и начинает причитать с таким театральным надрывом, что хочется заткнуть уши.

— Вот, ваша светлость… здесь… здесь покоится ее бедное, несчастное тело…

Я молча стою над этим безрадостным холмом земли. Ни креста, ни имени. Просто безымянная могила для неугодной жены.

Я мысленно отдаю ей дань уважения как настоящему воину, павшему в нашей странной, неравной войне. И я уже разворачиваюсь, чтобы уйти, навсегда закрыв эту страницу своей жизни, как вдруг мой взгляд цепляется за… странную деталь.

Один край могилы присыпан землей кое-как, словно в дикой спешке.

И оттуда, под неестественным углом, торчит край простой деревянной крышки гроба, сдвинутый набекрень.

Мое смирение мгновенно испаряется, сменяясь ледяным, колючим подозрением.

Я подхожу ближе и поддеваю край крышки мыском сапога. Она поддается слишком легко. Сдвигается в сторону, открывая черную щель.

Я ожидаю увидеть черную ткань погребального савана, ноги Эолы… но не вижу ничего. Только темноту.

Это сбивает с толку.

Внутри все напрягается.

Я упираюсь ногой в землю и с усилием толкаю крышку дальше. Она со скрежетом съезжает набок.

Агнесса за моей спиной ошеломленно ахает.

Гроб. Пуст.

На секунду я застываю.

А потом пустота внутри меня взрывается. Ее заполняет белое, раскаленное добела пламя ярости, какой я не чувствовал уже очень давно.

Я разворачиваюсь так резко, что Агнесса отшатывается.

— Что это за дьявольщина?! — рычу я, и мой голос больше похож на рокот гор. Я хватаю ее за плечи и встряхиваю, как тряпичную куклу.

— Я… я не знаю, ваша светлость! — блеет она, ее лицо искажено от ужаса. — Клянусь, я… я ничего не могу сказать! Может… может, это Лиара! Та рыжая послушница! Они были так близки! Наверное, она… она забрала тело!

Я отшвыриваю ее от себя, и она мешком валится на землю.

Более нелепого, идиотского объяснения я в жизни не слышал. Зачем послушнице тело?! Сделать из него чучело?!

Моя вера в компетентность Агнессы, и так ничтожная, рассыпается в прах.

— В последнее время ты вообще ничего не знаешь, Агнесса! — выплевываю я, глядя на нее с омерзением. — Ты невыносимо меня разочаровываешь.

Она рыдает, что-то бормочет, но я ее уже не слушаю. В тех самых кустах снова раздается шорох.

Я резко поворачиваю голову и в проблеске листвы на мгновение вижу тень, похожую на девичью фигуру. И в этот момент я все понимаю…

И я все понимаю.

Безумие. Внезапная смерть. Пустой гроб. «Безутешная» подруга.

Это не набор случайных событий.

Это четко выверенный план.

— Мы найдем ее тело, ваша светлость! Клянусь, мы перероем всю рощу! — продолжает причитать Агнесса.

Я поворачиваюсь к ней, и от моего взгляда она замолкает, вжимаясь в землю.

— Неужели ты до сих пор не поняла, идиотка? — мой голос тих, но в нем столько презрения, что она вздрагивает. — Нет никакого тела! Эола жива! Она обманула тебя. Обманула меня. Обманула всех.

— Но… как? — лепечет Агнесса, ее лицо — маска полного недоумения. — Это невозможно! Она была холодна, как лед! Я сама ее проверяла, она не дышала! Это не было похоже на то, что она притворялась!

Я уже не слушаю ее.

Мой мозг, освобожденный от оков отчаяния, работает с кристальной ясностью.

Все встает на свои места. Вот для чего нужен был этот мастерски разыгранный спектакль с безумием. Это была основа ее гениального в своей дерзости, плана.

Потому что Эола не сломалась. Не сошла с ума. Она воспользовалась ситуацией, в которой оказалась на полную, выставила Агнессу полнейшей идиоткой и едва не оставила в дураках меня самого.

Я мысленно аплодирую ей.

Какая игра. Какая выдержка.

Я этого не ожидал. Никак не ожидал.

И вдруг, сквозь лед презрения и горечь поражения, я чувствую, как внутри разгорается что-то новое. Что-то давно забытое.

Пустота, выжигавшая меня изнутри, исчезает, и ее место заполняет горячая, пьянящая волна. Это… радость.

Дикая, первобытная радость от того, что она жива. От того, что надежда, которую я уже похоронил, снова восстала из пепла.

Это азарт. Азарт охотника, чей достойный, хитрый противник снова в игре.

Я смотрю в ту сторону, где в лесной чаще скрылся ее след, и чувствую, как мои губы сами собой расползаются в хищной, предвкушающей усмешке.

Что ж, женушка. Если ты хочешь поиграть… я с радостью приму твои правила.

Я делаю глубокий вдох.

Кожа на руках начинает гореть, тело — ломить. Боль, привычная и почти родная, на мгновение пронзает меня насквозь, но это боль не проклятия, а преображения.

Я чувствую, как за спиной с хрустом разворачиваются крылья, как мир вокруг становится ярче, запахи — острее, а в груди разгорается настоящее, живое пламя.

Человеческая оболочка спадает с меня, как ненужная шелуха.

И над испуганной рощей, расправив крылья и издав громовой, торжествующий рев, взмывает в небо Дракон Грозовых Пиков.

Охота началась.

Глава 13

Ольга

Дракон надо мной не просто парит — он владеет небом.

Каждое ленивое движение его гигантских крыльев полно немыслимой, первобытной мощи. Чешуя, черная, как обсидиан, переливается на солнце, а изгиб длинной шеи грациозен и смертоносен.

Я, врач, ученый, человек двадцать первого века, стою, задрав голову, и смотрю на живое воплощение мифа.

Страх смешивается с диким, почти научным восторгом.

Я не могу отвести взгляд.

Огромная тень накрывает меня. Я вижу, как исполинская голова, увенчанная рогами, медленно поворачивается в мою сторону.

Еще немного и наши взгляды встретятся.

И в этот момент сзади на меня что-то налетает.

— Прячься! — раздается над ухом знакомый отчаянный крик.

Сильный толчок в спину — и мир переворачивается.

Я кубарем лечу вниз по небольшому склону, продираясь сквозь колючие кусты и папоротник.

Удар о землю выбивает из легких остатки воздуха. На мгновение в глазах темнеет.

Когда я прихожу в себя, то вижу прямо над собой перепачканное, испуганное, но такое родное лицо.

Лиара лежит на мне, закрывая своим телом, и тяжело дышит.

Она здесь.

Она успела.

Она в порядке.

— Лиара! — выдыхаю я, и волна такого облегчения и радости захлестывает меня, что я забываю обо всем на свете. Я обнимаю ее, крепко-крепко, вцепляясь в ее грубый балахон.

— Я тоже рада, что ты цела, — шепчет она, обнимая меня в ответ. Но тут же отстраняется, и в ее зеленых глазах горит паника. — Но, Эола, что ты творишь?! Почему ты просто стояла и смотрела на него?! Ты же сама хотела сбежать! А если ОН нас увидит, то все! Конец!

— Я… я просто… я впервые в жизни увидела дракона, — честно признаюсь я.

На лице Лиары проскальзывает искреннее удивление.

— Впервые?..

— Постой, а кто этот… ОН? — запоздало спрашиваю я.

Лиара смотрит на меня так, будто я спросила, почему солнце светит.

— Ну как кто? Твой муж, Джаред Моран, кто же еще?

Шок.

Просто шок.

Сначала я даже не понимаю, что она имеет в виду.

Мой мозг отказывается соединять образ жестокого человека в черном камзоле и этого исполинского крылатого ящера в небе.

Но потом… потом все встает на свои места с оглушительной, чудовищной ясностью. Дракон Грозовых Пиков. Серебряные драконы, вышитые на его одежде. Его угроза превратить меня в пепел. Все это были не метафоры. Не красивые титулы и не пустые угрозы.

Бедная Эола.

Она была замужем за монстром не только фигурально, но и в самом буквальном смысле этого слова.

Просто ужас.

Лиара не дает мне времени переварить этот кошмар. Она хватает меня за руку и тянет за собой, вглубь леса.

— Быстрее! Нам придется изменить маршрут! — шепчет она на бегу. — Нужно уходить в самую чащу, туда, где кроны деревьев смыкаются! Только там он не сможет нас разглядеть с воздуха! Это наш единственный, самый крошечный шанс!

Мы несемся сквозь лес, как две подстреленные лани.

Над головой, над густыми кронами вековых деревьев, я слышу мощные, размеренные удары крыльев.

Он здесь.

Он кружит, выискивая нас своим драконьим зрением, как ястреб — мышей в траве. Этот звук подгоняет лучше любого хлыста.

Мы бежим, не разбирая дороги, пока спасительная тень не становится гуще, превращаясь в темную, сырую чащу, куда едва пробиваются солнечные лучи.

Мы бежим, пока ноги не превращаются в вату, а в легких не начинает гореть огнем.

Наконец, силы покидают нас.

Мы падаем за ствол огромного, поваленного дерева, покрытого мхом, и пытаемся отдышаться. Лиара измотана, но я… я чувствую себя еще хуже. Последствия яда, стресс и это безумное «воскрешение» наваливаются на меня свинцовой тяжестью. Перед глазами все плывет, а веки неумолимо опускаются. Кажется, что еще немного и я просто вырублюсь.

— Лиара… — шепчу я, борясь с подступающей темнотой. — Говори со мной. О чем угодно. Иначе я просто… отключусь.

Лиара видит мое состояние и тут же кивает, жадно хватая ртом воздух.

— Хорошо… хорошо… О чем?

— Не знаю… Что… что ты будешь делать? Если… если мы выберемся и доберемся до столицы? — спрашиваю я, изо всех сил надеясь, что это «если» превратится в «когда».

Лиара на мгновение задумывается.

— Наверное, попытаюсь затеряться там, — тихо говорит она. — Устроюсь помощницей в булочную, или к швее, или в сад… У меня, в общем-то, похожая на твою история. Дома меня ждет только свадьба с омерзительным бароном, которого мой отец считает выгодной партией.

Она горько усмехается, потом смотрит на меня, и в ее зеленых глазах вспыхивают знакомые озорные искорки.

— Хотя, конечно, до твоего Джареда ему далеко. Мой жених просто противный жестокий боров, а твой — еще и дракон. В этом плане ты, конечно, мне даешь фору.

Несмотря на усталость и страх, я не могу сдержать слабую улыбку. Эта девушка — просто сокровище.

— А ты? — спрашивает Лиара. — Все так же хочешь устроиться в лечебницу?

Я ошарашенно смотрю на нее.

— В лечебницу? Откуда ты это взяла? Я же ни о чем таком не говорила…

Я замолкаю, а сама про себя думаю: а ведь это гениально!

Устроиться в местную больницу — это самый лучший, самый логичный выход для меня. По крайней мере, я смогу найти применение своим знаниям, быть полезной, делать то, что умею лучше всего. Я смогу стать… собой.

— Ах, да, прости. Я забыла про твою память, — Лиара виновато стукает себя по лбу. — Ты мне это рассказывала в один из первых дней, как мы познакомились. Говорила, что потеряла младшего брата. Он умер от какой-то то ли тяжелой болезни, то ли проклятья, и никто не смог ему помочь. С тех пор ты мечтала лечить людей. Надеялась, что тебя возьмут в какую-нибудь лечебницу хотя бы помощницей. А самой главной твоей мечтой было попасть в королевскую лечебницу в столице.

Я слушаю ее, и у меня перехватывает дыхание.

История бедной, несчастной Эолы, которая не просто страдала, но и мечтала. Мечтала спасать других, как и я. Это поразительное, невероятное совпадение… или не совпадение вовсе?

Глава 14

В голосе Лиары звенит отчаяние.

— Мы так бежали, так петляли по этой чаще… Эола… Кажется, мы заблудились.

Ее слова бьют даже сильнее, чем та внезапная и несправедливая пощечина Джареда.

Я смотрю на Лиару и вижу, как она начинает часто и поверхностно дышать, ее глаза испуганно бегают по одинаковым деревьям.

Еще немного, и у Лиары начнется истерика.

— Лиара, тише, успокойся, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя у самой внутри все холодеет. — Мы что-нибудь придумаем.

Но она меня не слышит. Она на грани. Вот-вот случится паническая атака.

Нужно сбить дыхание, переключить рефлексы. Я быстро подхожу к ней сзади.

— Прости, — шепчу я и двумя пальцами сильно, до боли, сжимаю мышцу между ее шеей и плечом.

— Ай! — вскрикивает она от неожиданности, инстинктивно делая глубокий, судорожный вдох. Цикл панического дыхания прерван.

Лиара оборачивается, смотрит на меня с удивлением и обидой, но паника в ее глазах отступила, сменившись недоумением.

— Что… что ты сделала?

— Вагусный маневр. Помогает перезагрузить систему, — отвечаю я, но, видя, что она ничего не поняла, отмахиваюсь. — Неважно. Главное, ты в порядке. А теперь — напомни. Куда нам нужно? В какой стороне столица?

— На севере, — все еще потирая плечо, отвечает она. — Большой тракт лежит к северу отсюда.

Север. Хоть какая-то определенность.

Когда-то, еще в ординатуре, я проходила курсы выживания для работы в экстремальных условиях. Теорию я помнила.

— Хорошо, — говорю я, — Я попробую найти север.

Я начинаю осматриваться. В теории все просто: мох на деревьях растет с северной стороны, крона у одиноких деревьев пышнее с южной. Но здесь, в этой темной, сырой чаще, мох, кажется, растет вообще везде, а деревья стоят так плотно, что ни о какой пышной кроне и речи быть не может.

Я щурюсь, пытаясь разглядеть солнце сквозь густую листву, определяю примерное направление теней, смотрю на уклон земли. Все это — лишь косвенные признаки, но собрав их вместе, можно сделать хотя бы предположение.

— Кажется, туда, — наконец говорю я, указывая в сторону особенно густого подлеска. Уверенности в моем голосе — ноль, но сидеть здесь и ждать, пока нас найдет дракон или съедят волки, — еще хуже.

— Ты уверена? — с сомнением спрашивает Лиара.

Я развожу руками.

— У нас сейчас два варианта, подруга. Либо мы идем на север по моим примерным расчетам. Либо мы бродим кругами, пока не наткнемся на какое-нибудь симпатичное болото. Твой выбор?

— В болото не хочу, — хмуро отвечает Лиара и решительно шагает в указанном мной направлении.

Мы идем долго. Время теряет свой счет, превращаясь в бесконечную череду деревьев, оврагов и колючих кустов. В какой-то момент тяжелый, размеренный шелест крыльев над головой затихает.

Дракон либо улетел, либо потерял нас из виду.

Эта мысль приносит огромное облегчение, но тут же в голову приходит другая, не менее тревожная.

— Лиара, — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее. — А… хищники здесь водятся?

Она пожимает плечами.

— Ну, волки, конечно. Может, еще сумрачный лисы, но это не точно.

— От этого не легче, — бормочу я себе под нос, крепче сжимая в руке увесистую палку, которую подобрала по дороге.

Мы идем, и лес становится все темнее и враждебнее.

Пару раз тишину разрывает громкий треск веток в стороне. Мы оба раза в панике падаем на землю, прячась за стволами деревьев и с ужасом прислушиваясь.

Кто это? Те самые сумрачные лисы, о которых говорила Лиара?

Или, что еще хуже, Джаред, в своем человеческом обличье, прочесывающий лес?

Неизвестность пугает больше всего.

Солнце медленно клонится к закату.

В наступающих сумерках ориентироваться становится практически невозможно. К тому же, на меня наваливается чудовищная усталость — отходняк после действия яда. Веки тяжелеют, сознание пытается уплыть в спасительное небытие.

Я держусь из последних сил.

Чтобы не отключиться, я применяю старую врачебную хитрость: сильно надавливаю ногтем на точку между большим и указательным пальцем — острая боль на мгновение прогоняет сонливость.

«Эх, сейчас бы таблеточку модафинила, — с тоской думаю я, — и можно было бы еще сутки бежать без остановки».

Когда я уже почти готова просто лечь на землю, впереди появляется свет.

Мы, спотыкаясь, из последних сил, продираемся сквозь последние колючие заросли и… выходим из леса.

Перед нами — дорога. Широкая, утоптанная, с глубокими колеями от колес.

Это и есть тот самый тракт. Путь в столицу. Путь к свободе.

— Мы… мы вышли! — шепчет Лиара, и в ее голосе звенит недоверие.

— Вышли! — громче и уверенней повторяю я, и внезапно нас обеих прорывает.

Мы смеемся. Громко, истерично, как сумасшедшие.

Мы прыгаем, обнимаемся, кружимся на месте. Мы выжили.

Мы сбежали от дракона, мы не заблудились, нас не съели волки!

Это пьянящее чувство победы, чистое и незамутненное, на мгновение заставляет забыть обо всех ужасах.

— Отлично, — выдыхаю я, когда первый приступ эйфории проходит. — А теперь ловим попутку.

Лиара замирает и смотрит на меня с абсолютным недоумением.

— Ловим… что? Кого? Зачем?

Я на мгновение теряюсь, забыв, где нахожусь.

— Ну, транспорт. Нужно остановить какую-нибудь повозку, чтобы нас подвезли. Как часто здесь ездят… кареты или что там у вас?

Лиара вздыхает, и ее радость немного меркнет.

— Хоть это и главный тракт, но через эти дикие места ездят немногие, Эола. Купцы ходят большими караванами, а одинокие путники стараются проскочить лес до темноты. Можем прождать повозку до утра, а можем и дольше.

Она смотрит на дорогу, уходящую в темноту.

— Похоже, у нас только один вариант, — говорит она. — Идти вперед и надеяться, что нам повезет.

— Нет. Куда? — твердо говорю я, хватая Лиару за руку, прежде чем она успевает сделать шаг на дорогу. — Ты с ума сошла? Идти по открытому пространству? Мой летающий супруг заметит две одинокие фигурки за версту. Здесь, у кромки леса, у нас хотя бы есть шанс спрятаться.

Глава 15

Рев дракона прокатывается по лесу и замирает, но его эхо, кажется, продолжает вибрировать в самом воздухе.

Паника, которую я с таким трудом держала в узде, снова накатывает ледяной волной.

Лошади перед каретой приходят в ужас — они ржут, бьют копытами, пытаясь сорваться с места.

Кучер, бледный как полотно, с трудом натягивает вожжи.

— Что… что это за тварь?! — бормочет он, испуганно озираясь на темнеющее небо. — Надо убираться отсюда! Живо!

Он уже готов хлестнуть лошадей, но я понимаю — это мой единственный шанс. Сейчас или никогда. Если они уедут, мы с Лиарой останемся здесь, на пустой дороге, легкой добычей для моего летающего «супруга».

Я снова встаю у них на пути, раскинув руки в стороны.

— Постойте! Я понимаю ваши сомнения! — кричу я, перекрывая испуганное ржание лошадей.

«Хотя нет, не понимаю, — злится мой внутренний голос. — Что за дремучий сексизм? С каких это пор женщина не может быть врачом? В моем мире женщины проводят операции на открытом сердце, и ничего, справляются!».

— Однако, я говорю правду! Я лекарь! Я могу помочь раненому!

Но кучер меня не слушает.

Страх перед драконом и злость на нас смешиваются в его голове в гремучий коктейль. Он окончательно теряет терпение.

— Я сказал, прочь! — ревет он и замахивается кнутом уже не для угрозы, а для удара.

Мне страшно.

Но не от свистящего в воздухе кнута. Мне страшно от мысли, что нас сейчас бросят, и тогда Джаред точно нас найдет.

Но кнут так и не опускается.

Дверца кареты распахивается, и в проеме появляется взволнованное женское лицо. Это ухоженная, властная женщина лет тридцати пяти, с гладко убранными темными волосами и пронзительными, умными глазами. На ней дорогое, но строгое дорожное платье, а шею обвивает шелковый платок.

Женщина окидывает меня быстрым, оценивающим взглядом с ног до головы.

— Вы действительно лекарь? — ее голос спокоен, но в нем звучат стальные нотки.

Надежда вспыхивает во мне с новой силой.

— Да, — отвечаю я твердо, встречая ее взгляд. — Клянусь.

Она смотрит на меня еще секунду, словно взвешивая что-то на невидимых весах.

— Хорошо. Залезайте.

— Но госпожа Изольда! — взвывает кучер. — Одумайтесь! Эти оборванки… они же явно нас обманывают! А если они разбойницы?!

— Борил, замолчите! — резко обрывает его женщина. — У нас нет времени на ваши предрассудки! Нам нужна любая помощь!

Она снова поворачивается ко мне, и ее взгляд становится нетерпеливым.

— Ну?! Вам нужно особое приглашение?

Я запоздало благодарю женщину и, схватив оцепеневшую Лиару за руку, буквально затаскиваю ее за собой.

Не успеваем мы плюхнуться на мягкое сиденье, как кучер с яростным гиканьем хлещет лошадей, и карета срывается с места, вдавливая нас в спинку.

Я смотрю в окошко, как лес и темная роща стремительно удаляются, и чувствую, как по телу разливается волна головокружительного облегчения.

Мы в безопасности.

Хотя бы на время.

Когда глаза привыкают к полумраку, я осматриваюсь.

Карета внутри просторная и богатая. Напротив нас двое хмурых мужчин в легких кожаных доспехах. Видимо, охрана. Их шлемы со вмятинами и царапинами недвусмысленно говорят о недавней схватке.

Рядом с нами сидит та самая властная женщина, госпожа Изольда. А у нее на коленях, почти без сознания, лежит мужчина.

Он бледен, на лбу выступила испарина, дыхание тяжелое и прерывистое. На его боку, под дорогим камзолом, расплывается огромное кровавое пятно.

— Это он? Раненый? — спрашиваю я, и мой голос, к моему удивлению, звучит спокойно и профессионально. Врачебный инстинкт берет верх над страхом.

Женщина с печалью кивает.

— Да. Это мой жених, Аларик. Он глава небольшой областной купеческой гильдии. Мы возвращались с помолвки, везли мое приданое… На нас в лесу напали разбойники, которые, видимо, прознали про приданое и устроили засаду. Охрана отбивалась, но их сил было недостаточно, Аларик пытался им помочь, но… один из разбойников полоснул его топором по боку.

Она смотрит на меня с отчаянной надеждой.

— Вы… вы можете ему помочь?

Я осторожно отодвигаю край его одежды. Рана глубокая, рваная, обильно кровоточит. «Так, — лихорадочно соображает мой мозг, — это, конечно, не кардиохирургия, но общая травматология мне знакома. Инструментов нет, антисептиков нет, условия — хуже некуда. Но попробовать стоит».

— Я буду с вами честна, госпожа Изольда, — говорю я, глядя ей прямо в глаза. — В этих полевых условиях я не смогу провести полноценную операцию и вылечить его. Но я могу обработать рану, остановить кровотечение и сделать так, чтобы он дотянул до столицы. Я дам ему шанс.

— Делайте все, что нужно! — выдыхает она.

Я киваю, мгновенно беря ситуацию под свой контроль.

— Мне нужны: чистые льняные или хлопковые ткани, самый крепкий алкоголь, какой у вас найдется. У вас есть дорожная аптечка?

Изольда тут же отдает распоряжения.

Один из охранников достает из-под сиденья флягу с бренди, другой вытаскивает из дорожного сундука чистую рубашку и отрывает от нее длинные полосы.

— Я сделаю все, что в моих силах, — твердо говорю я, готовясь к своей самой странной и самой важной операции в жизни.

Женщина смотрит на меня с новым, проснувшимся в ее глазах уважением и надеждой. В этот момент я перестаю быть для нее оборванкой. Я становлюсь ее единственным шансом на спасение любимого человека.

И я не собираюсь этот шанс упускать.

В карете, несущейся по темной дороге, воцаряется атмосфера импровизированной операционной.

Я — хирург, Лиара и Изольда — мои ассистенты, а двое охранников — молчаливые, потрясенные наблюдатели.

Забыв про усталость и страх, я полностью погружаюсь в работу. Движения моих рук становятся быстрыми, точными и экономными.

— Держите его, чтобы не дергался, — командую я, обрабатывая руки и края раны крепким, пахнущим спиртом бренди. — Лиара, подай мне ту полоску ткани.

Глава 16

Ледяной, парализующий ужас сковывает горло.

Я хочу прошептать, объяснить этой женщине, что мы не преступницы, что герцог Моран — мой муж, и он убьет нас, если найдет.

Но из горла вырывается лишь жалкий, сдавленный хрип. Слова застревают где-то внутри, парализованные страхом.

Единственное, на что меня хватает, — это посмотреть на Изольду умоляющим, отчаянным взглядом и медленно покачать головой.

«Не выдавайте нас. Пожалуйста. Не выдавайте».

Я вижу, как в ее умных глазах проскальзывает сомнение. Ее взгляд мечется от моего лица к неподвижному телу ее жениха, чья жизнь сейчас зависит от моих рук, и обратно.

Этот момент длится вечность.

Она взвешивает на невидимых весах жизнь своего любимого и гнев самого могущественного человека в этих землях.

И от этого безмолвного выбора мне становится только страшнее.

— Открывайте немедленно! — снова гремит снаружи голос Джареда. — Покажите всех, кто находится в карете!

Этот приказ выводит меня из оцепенения.

— Прошу, поверьте, мы не преступницы, — выпаливаю я сдавленным шепотом. — Мы бежали, потому что…

Но Изольда резким жестом обрывает меня. Она смотрит на дверь и кричит на удивление спокойным и ровным голосом:

— Одну секунду, ваша светлость!

Затем она ловит мой взгляд, на мгновение ее губы сжимаются в твердую, решительную линию. Она кивает на своих охранников.

— Арно, Гектор. Переодевайтесь.

Сначала я не понимаю, о чем она.

Но потом один из охранников без лишних слов снимает свой побитый шлем и протягивает его мне. Второй делает то же самое для Лиары. И до меня доходит.

Гениально. До безумия дерзко и гениально.

Мы с Лиарой, не теряя ни секунды, напяливаем на себя тяжелые, пахнущие потом и металлом шлемы, а потом и остальные доспехи. Забрала опускаются, скрывая наши лица. Мы кое-как подтыкаем под доспехи подолы своих ряс.

— Мое терпение на исходе! — снова раздается голос Джареда.

Изольда, не выказывая ни капли волнения, снова повышает голос:

— Просим прощения, ваша светлость! Но у нас тяжело раненый, мы как раз меняли ему повязку и не можем бросить все на полпути!

Я смотрю на нее с восхищением.

Какое хладнокровие. Какая выдержка.

Эта женщина, которую я встретила десять минут назад, сейчас рискует всем, чтобы спасти двух незнакомых ей людей. В этом диком, жестоком мире, это дорогого стоит.

Как только я успеваю кое-как поправить на себе тяжелый доспех, Изольда решительно распахивает дверцу кареты.

В проеме тут же возникает разъяренное лицо Джареда Морана. Его грозовые глаза обводят карету ледяным, пронизывающим взглядом.

— Кто вы? Представьтесь, — требует он.

— Изольда Вандервальд, дочь ювелира Юлиуса Вандервальда, — спокойно и с достоинством отвечает женщина. — Мы просим прощения за задержку, ваша светлость, но мы спешим в столичную лечебницу. На нас по дороге напали разбойники, моего жениха Аларика Траста, главу Акинийской торговой гильдии тяжело ранили. Для нас драгоценна каждая минута. Остальные четверо наша личная охрана. Во второй карете мое приданое и еще двое человек, которые охраняют его.

Джаред переводит свой тяжелый взгляд на Аларика, который лежит без сознания на коленях Изольды. Джаред придирчиво, долго разглядывает его бледное лицо, окровавленную повязку.

Атмосфера в карете становится такой напряженной, что я, кажется, перестаю дышать. Я чувствую, как под тяжелым шлемом по вискам стекает пот. Каждый удар сердца отдается гулким набатом в ушах, усиленным гулом шлема.

Затем взгляд Джареда скользит по настоящим охранникам, которые теперь сидят без доспехов, и останавливается на нас с Лиарой. Я чувствую его взгляд даже сквозь узкие щели забрала, он обжигает, как огонь.

Я ниже опускаю голову, молясь, чтобы он не заметил, что доспехи сидят на мне мешковато, а из-под шлема выбилась рыжая прядь Лиары.

По лицу Джареда вдруг пробегает тень. Что-то ему не нравится. То ли то, как мы держимся, то ли что-то еще.

«Да проваливай ты уже, — мысленно шиплю я, — просто уходи, чтоб тебя!»

— Эй вы, двое, — вдруг резко говорит он. — Поднять забрала.

Меня прошибает ледяной пот.

Все тело начинает бить мелкая, неконтролируемая дрожь.

Капец. Если поднимем — он все увидит. Не поднимем, так сделает это сам и все равно увидит наши лица.

Что делать?!

— Я жду, — повышает голос Джаред, и в нем звенят нетерпеливые, опасные нотки, — А это то, чего я ненавижу больше всего!

Я смотрю на Изольду и вижу, как по ее лицу пробегает тень паники.

Она не знает, что придумать.

Однако, в моей голове, в этом хаосе ужаса, вдруг вспыхивает спасительная мысль.

Вмятины на шлеме!

Я делаю глубокий вдох, сознательно расслабляя гортань и напрягая диафрагму — старый трюк, которому учат на курсах ораторского мастерства, чтобы голос звучал ниже и увереннее.

Я стучу костяшкой пальца по своему помятому шлему.

— Не можем, ваша светлость, — говорю я «на опоре», из груди, отчего голос действительно получается низким и грубым, не таким как мой обычный. — В стычке замяло. Заело намертво.

Мои слова повисают в звенящей тишине.

Я не смею поднять глаз, но всем своим существом чувствую, как герцог продолжает сверлить меня ледяным, пронзительным взглядом.

Тишина в карете становится густой, тяжелой, почти осязаемой. Кажется, я слышу, как пылинки оседают на бархат.

Поверил? Или сейчас он просто вырвет дверцу кареты и сорвет с меня шлем голыми руками?

В этот момент в игру снова вступает Изольда. Ее голос, полный скорби и благодарности, разрезает напряженную тишину.

— Это правда, ваша светлость, — говорит она, качая головой и прижимая к себе раненого жениха. — Только благодаря отваге этих двоих мой Аларик еще жив. Они приняли на себя первый удар разбойников. Если бы не их самоотверженность, мы бы сейчас все были мертвы. Прошу, если возможно, пожалуйста, дайте нам возможность продолжить путь — рана моего драгоценного жениха очень тяжела. И я боюсь, что мы не успеем добраться до лечебницы вовремя.

Глава 17

Я боюсь шелохнуться.

Боюсь дышать.

Я чувствую себя мишенью в тире, и сейчас решается, нажмет ли стрелок на курок.

Джаред продолжает сверлить нас своим тяжелым, изучающим взглядом.

Тишина звенит, давит, сводит с ума.

Я рискую скосить глаза в сторону Лиары. Сквозь узкую щель в шлеме я вижу ее руки, сжимающие колени. Они трясутся. Еще немного, и она сорвется, как тогда, в лесу. Начнется истерика, и тогда все точно будет кончено.

Я с ужасом понимаю, что ничего не могу сделать. Не могу дотронуться до нее, не могу прошептать успокаивающее слово.

Но это замечает и Изольда. Она видит, что ее блеф на исходе, и решается на последнюю, отчаянную меру.

Изольда меняет тактику. Ее голос, до этого ровный и властный, вдруг срывается и дрожит от неподдельной боли.

— Ваша светлость… — начинает она и ее глаза наполняются слезами. — Скажите, у вас… есть любимая? Та, кого вы любите больше собственной жизни? Вы знаете, каково это — держать в руках ее угасающее тепло, считать каждый удар ее сердца и молиться всем богам, чтобы он не стал последним? Знаете, каково это, когда драгоценное время, которое еще может ее спасти, утекает, как песок сквозь пальцы?

Ее слова — это не мольба. Это крик души.

Искренний, отчаянный, полный любви.

Мне до боли становится жалко и ее, и ее жениха. И в то же время меня обжигает укол стыда. Ведь это из-за нас они теряют это драгоценное время. Из-за нас жизнь Аларика сейчас в еще большей опасности.

Я не жду никакой реакции от Джареда, кроме презрительного фырканья. Однако, слова Изольды бьют по Джареду, как пощечина.

Я вижу, как он вздрагивает, словно от физического удара. Его тяжелый, ледяной взгляд отрывается от нас и переводится на Изольду. В его глазах на мгновение проскальзывает что-то… иное.

Не ярость. Не презрение. Боль. Глубокая, застарелая боль.

— Я не верю в любовь, дорогая, — глухо произносит он, и в его голосе больше нет металла, только серая, выжженная усталость. — Но да. Я знаю, каково это — держать на руках умирающего дорогого тебе человека.

Он смотрит на раненого Аларика, потом снова на дорогу, уходящую во тьму.

— Хорошо, можете ехать.

Джаред делает шаг назад, и прежде, чем кто-либо успевает что-то сказать, он сам, своей рукой, захлопывает тяжелую дверь кареты.

— Пошел! — раздается его короткий, властный рык, адресованный кучеру.

Карета срывается с места с таким резким рывком, что нас снова швыряет на сиденья.

Я смотрю в окно, как фигура герцога стремительно уменьшается и растворяется в сумерках, и не могу поверить в то, что только что произошло.

Мы спасены.

Спасены отчаянной мольбой одной женщины и странной, внезапной милостью безжалостного дракона.

Карета несется во тьму, и я наконец-то выдыхаю. Воздух со свистом вырывается из моих легких, и только сейчас я понимаю, что все это время почти не дышала.

Я откидываюсь на мягкий бархат сиденья, и все тело бьет мелкая дрожь — отходняк после чудовищного напряжения.

Рядом со мной так же трясет Лиару. Мы обе поворачиваемся к Изольде, наши лица скрыты под шлемами, но, я уверена, в наших глазах — одинаковая, безмерная благодарность.

— Спасибо, — шепчем мы почти в унисон.

Изольда качает головой, ее взгляд прикован к бледному лицу жениха.

— Не благодарите меня, — тихо говорит она. — Просто спасите его.

Ее слова действуют на меня, как разряд тока.

Все верно. Расслабляться рано.

Я снова поворачиваюсь к раненому. Мой долг — и как врача, и как человека, обязанного этой женщине жизнью, — сделать все, чтобы Аларик выжил.

Я уже наложила повязку, но это только начало.

— Помогите мне уложить его так, чтобы ноги были выше головы, — командую я. Охранники, теперь смотрящие на меня с откровенным уважением, помогают мне подложить под ноги Аларика дорожный сундук. — Это улучшит приток крови к мозгу и сердцу, поможет бороться с шоком. Укройте его. Всеми плащами, что у вас есть. Он теряет кровь, а значит, и тепло. Нельзя допустить переохлаждения.

Я теряю счет времени, полностью погружаясь в работу. Внешний мир перестает существовать. Есть только я, мой пациент, ритм его слабого пульса под моими пальцами и прерывистое дыхание.

Радость от того, что мы снова чудом вырвались из лап чудовища, отходит на второй план.

Сейчас я не беглянка Эола. Я — врач Ольга, и я борюсь за жизнь.

Только когда я сделала все, что было возможно в этих первобытных условиях, силы окончательно покидают меня. Я безвольно откидываюсь на сиденье, закрывая глаза.

— Как он? — тут же раздается тихий, полный страха голос Изольды.

— Стабилен, — отвечаю я честно, не открывая глаз. — Кровотечение я остановила. Пульс слабый, но ровный. Сейчас главное — как можно быстрее доставить его в лечебницу. Ему нужна операция. И срочно.

Меня неумолимо клонит в сон, но я не позволяю себе отключиться надолго.

Каждые десять-пятнадцать минут я заставляю себя открыть глаза, наклониться к Аларику, проверить его пульс и дыхание.

Проходит, кажется, вечность. Карета наконец-то замедляет ход. Я слышу окрики, вижу в окне свет факелов. Мы у ворот столицы. Стражники останавливают карету, но полный стали и власти голос Изольды моментально решает все вопросы. Тяжелые ворота со скрипом отворяются, и наша карета, сопровождаемая двумя всадниками из городской стражи, влетает в город.

Я выглядываю в окно.

Мы несемся по узким, мощеным булыжником улочкам. По обеим сторонам нависают высокие, островерхие дома с темными деревянными балками, похожие на декорации к историческому фильму.

В окнах кое-где горит теплый свет свечей и масляных ламп, отбрасывая на мостовую длинные, пляшущие тени. Впереди, на фоне ночного неба, вырисовывается силуэт огромного собора.

Я смотрю на этот средневековый, сказочный город, и впервые за все это время чувствую, как железные тиски, сжимавшие сердце, медленно разжимаются.

Глава 18

Поломойка?

Это слово бьет меня, как пощечина.

Я, Ольга Владимировна, хирург с двадцатипятилетним стажем, спасшая сотни жизней, человек, чьи руки ценили на вес золота… поломойка?

Внутри все закипает от ледяной, яростной обиды.

Хочется хочется высказать этому напыщенному индюку в лицо все, что я думаю о нем и его «уважаемом заведении». Но я сжимаю кулаки и заставляю себя говорить спокойно.

Сейчас на кону не моя гордость, а мое будущее.

— Я понимаю ваши сомнения, учитывая мой внешний вид, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Но я уверяю вас, у меня огромный опыт. Я знаю симптоматику, методы лечения, могу проводить сложнейшие операции. Я могу быть полезна вашей лечебнице.

Однако, мое спокойствие и уверенность действуют на него, как красная тряпка на быка. Его лицо наливается кровью.

— Да как ты смеешь! — шипит он, и его брезгливость сменяется откровенной ненавистью. — Крамольница! Какая-то бродяжка смеет порочить высокое звание королевского лекаря! Сюда, девка, попадают лучшие из лучших, после долгих лет обучения! Чтобы просто войти на порог этого заведения в качестве ученика, уже нужен титул или высокое положение! А ты… ты!

И вот тут я не выдерживаю.

Его слова о титулах и статусе оказываются последней каплей. Все мое врачебное естество восстает против этой дикой, первобытной несправедливости.

— С каких это пор умение спасать человеческие жизни вдруг стало определяться титулом? — мой голос звенит от гнева. — С каких пор знание медицины и способность провести сложнейшую операцию стали менее важны, чем статус?

В пылу ярости я вдруг вспоминаю, что у меня, между прочим, есть титул. И я уже даже открываю рот, чтобы бросить ему это в лицо, но вовремя прикусываю язык.

Что я творю? Во-первых, он мне все равно не поверит, глядя на мою рваную рясу. А во-вторых, если я начну направо и налево кричать, что я жена герцога Морана, то какой был смысл в этом безумном побеге? Это все равно что повесить себе на шею табличку: “Я – сбежавшая жена герцога Морана”

Вот только чиновник воспринимает мое молчание как признание своего поражения. Он откровенно издевательски усмехается.

— Что, нечего сказать, оборванка? — говорит он с наслаждением. — Мое терпение лопнуло. Охрана! Вышвырните эту… попрошайку за ворота.

Двое шкафоподобных охранников лечебницы уже делают шаг ко мне, их лица не выражают ничего, кроме скучающего равнодушия.

Но прежде, чем они успевают до меня дотронуться, раздается властный голос Изольды.

— Стойте!

Охранники замирают. Чиновник недовольно оборачивается.

— Все, что сказала эта девушка — чистая правда, — твердо заявляет Изольда, делая шаг вперед и вставая рядом со мной. — Я, Изольда Вандервальд, могу за нее поручиться. Именно она, своими руками, спасла жизнь моего жениха, пока мы неслись сюда по тракту. Без ее помощи он бы уже был мертв.

Я смотрю на нее, и волна теплой, искренней благодарности затапливает меня, смывая обиду и гнев.

Лицо чиновника кривится так, будто он съел кислый лимон. Он явно не верит ни единому слову, но игнорировать поручительство Изольды по каким-то причинам он не может.

— Ждите здесь, — цедит он сквозь зубы и, развернувшись, скрывается в дверях лечебницы.

Наступает напряженная тишина. Я пользуюсь моментом, чтобы снова поблагодарить Изольду.

— Вы не должны были…

— Это самое меньшее, что я могу сделать для человека, спасшего моего Аларика, — тихо отвечает она.

Проходит несколько мучительных минут.

Наконец, двери снова открываются, и из них выходит другой мужчина. Высокий, широкоплечий, с длинными каштановыми волосами, собранными в низкий хвост на затылке. На нем простые, но из качественной темной ткани одежды, больше похожие на одеяние ученого, чем лекаря.

Лицо — с резкими, волевыми чертами и пронзительными глазами цвета темного меда. Он держится с властным спокойствием человека, привыкшего повелевать.

Мужчина подходит к Изольде.

— Госпожа Изольда, я Архилекарь Ронан, Хранитель Здоровья Короны, — представляется он, и его голос — низкий, спокойный баритон. — Ваш жених в тяжелом состоянии, но его жизни больше ничего не угрожает. Шансы на полное выздоровление очень высоки.

Изольда ахает и прижимает руки к губам, ее глаза наполняются слезами счастья. Я тоже улыбаюсь. Радость за этих двоих — искренняя и чистая.

— Это стало возможно только благодаря помощи, которую ему оказали в пути, — продолжает Архилекарь. И тут его медовые глаза поворачиваются ко мне. — Как я понимаю, это были вы? Девушка, что желает у нас работать?

— Да, — киваю я, и мое сердце снова начинает биться быстрее.

Архилекарь Ронан подходит ко мне ближе.

Так близко, что я могу уловить тонкий, чистый запах лекарственных трав, исходящий от его одежды. Он не смотрит на мою грязную рясу или растрепанные волосы. Его взгляд, внимательный и проницательный, устремлен прямо мне в глаза.

Он словно пытается заглянуть в самую душу.

— Я видел повязку, которую наложили на его рану, — тихо говорит он, и в его голосе звучат нотки неподдельного интереса. — И то, как была эта рана обработана. Могу сказать, что это очень необычная техника. И, в связи с этим, у меня вопрос…

Он на мгновение замолкает, его взгляд становится еще пристальнее, почти интимным.

— Если это действительно сделали вы, то где вы этому научились?

Его вопрос застает меня врасплох.

Первая, инстинктивная мысль — сказать правду.

«В Первом медицинском, шесть лет общей практики, потом ординатура по кардиохирургии, аспирантура, защита диссертации…»

И только потом я понимаю, что стоит мне только выпалить это предложение, как они не просто вышвырнут меня за ворота, а сразу вызовут экзорциста!

Нет, нужно придумать что-то еще.

— Мой дядя был лекарем, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — В далеких землях. Он… он учил меня всему, что знал сам. С самого детства.

Глава 19

Паника снова ледяной волной подкатывает к горлу.

— Что… что вы имеете в виду?

— Все очень просто, — спокойно поясняет Ронан, и от его спокойствия становится только страшнее. — Если ты не сможешь доказать свои способности, если выяснится, что ты лгала, я сдам тебя городской страже. По обвинению в мошенничестве, выдаче себя за действующего лекаря и создании угрозы безопасности лечебницы. За одно это тебя упекут в городскую тюрьму на пару лет. А там, кто знает, может, в процессе выяснится, что за тобой числятся и другие преступления?

Я холодею.

Тюрьма. После монастырской темницы это слово вызывает у меня почти физическую боль.Тюрьма, где меня рано или поздно найдет Джаред. И тогда… тогда я буду молить о быстрой смерти, которую мне устроила бы Агнесса.

Передо мной на невидимых весах лежат две судьбы.

На одной чаше — призрачный, но такой желанный шанс попасть в Королевскую лечебницу, чтобы снова спасать жизни, исполнить мечту Эолы и получить защиту от моего монстра-мужа.

А на другой — холодный камень тюремной камеры, отчаяние и почти стопроцентная вероятность попасть обратно в лапы Джареда.

Риск огромен.

Вот только я — хирург. Я привыкла рисковать. И уж точно я никогда не сдавалась без боя.

Я делаю глубокий вдох, прогоняя страх.

Я смотрю Архилекарю прямо в глаза, и мой голос звучит твердо и чисто, без тени сомнения.

— Я согласна.

Я вижу, как в его медовых глазах на мгновение вспыхивает удивление, которое тут же сменяется чем-то похожим на уважение. Он слегка кивает, словно признавая мой выбор.

— В таком случае, идем.

— Прошу, буквально пару минут, — останавливаю я его.

Ронан вскидывает бровь, но молча ждет.

Я разворачиваюсь и подхожу к Изольде. Лиара испуганно жмется рядом.

— Госпожа Изольда, — говорю я тихо, но со всей искренностью, на которую способна. — Я знаю, вы сказали не благодарить вас, но… это вы спасли мне сегодня жизнь. Не я вашему жениху, а вы мне. Я никогда этого не забуду.

Она смотрит на меня с теплотой и сочувствием.

— После такого я не смею ни о чем вас просить, — продолжаю я, и мой голос дрожит. — Но все-таки… не могли бы вы исполнить мою последнюю просьбу?

— Конечно, дитя мое, — тут же с готовностью кивает она, — Говори.

Я наклоняюсь к ней ближе, понижая голос до шепота, чтобы Лиара не услышала.

— Я не знаю, что меня ждет там, внутри. Пройду я эту проверку или нет… Но Лиара… она одна в этом огромном городе. Пожалуйста, позаботьтесь о ней. Хотя бы первое время, пока она не найдет работу и жилье. Она хорошая, смелая девочка. Она заслуживает лучшей доли.

— Считай, что уже сделано, — так же тихо и без колебаний отвечает Изольда.

— Не нужно! — раздается за спиной сдавленный голос.

Мы оборачиваемся. Не знаю как, но Лиара все слышала. Она подбегает к нам, в ее зеленых глазах стоят слезы, но смотрит она с упрямой гордостью.

— Госпожа Изольда, спасибо вам за все. Но я справлюсь сама. Вы и так слишком рисковали из-за нас. Я благодарна, что просто добралась до столицы, дальше… дальше я сама.

Я игнорирую ее протест. Просто подхожу и крепко обнимаю ее.

— Глупая, — шепчу я ей в растрепанные рыжие волосы. — Я прошу не потому, что думаю, что ты не справишься. Ты сильнее всех нас. Я прошу потому, что сама хотела бы, но не могу сейчас о тебе позаботиться, хотя обязана тебе жизнью. Без тебя, без твоей смелости, меня бы уже не было.

Лиара всхлипывает у меня на плече.

— Разве я могла по-другому? — бормочет она. — Мы же подруги.

У меня у самой на глаза наворачиваются слезы. Я отстраняюсь и заглядываю ей в лицо.

— Как только устроишься, найди способ написать мне сюда. Обещаешь?

— Обещаю, — кивает она, вытирая слезы грязным рукавом.

Этот короткий миг прощания — наш маленький, хрупкий островок искренности в этом безумном мире.

Я в последний раз благодарно киваю Изольде, а затем, собрав всю свою волю в кулак, поворачиваюсь к Архилекарю.

Он стоит, скрестив руки на груди, и молча наблюдает за нами. Его лицо непроницаемо, но мне кажется, что в глубине его медовых глаз промелькнуло что-то еще, кроме холодного расчета.

— Я готова, — говорю я твердо.

Ронан кивает.

— Хорошо. Чтобы не тянуть, перейдем сразу к делу.

Не говоря больше ни слова, Ронан разворачивается и идет к главному входу. Я бросаю последний, полный благодарности взгляд на Изольду с Лирой, которые сглатывают слезы, и спешу за ним.

Мы входим внутрь, и я замираю, пораженная.

За дверями оказывается не темный, пахнущий болезнью лазарет, а огромный, светлый и удивительно чистый зал. Полы из белого камня натерты до блеска, высокие сводчатые потолки создают ощущение простора, а через огромные арочные окна льется лунный свет.

Воздух свежий — я замечаю продуманную систему вентиляции под потолком. Вдоль стен расположены двери, ведущие в разные отделения.

«Почти как в приличной частной клинике, — с удивлением думаю я. — Удивительно».

— На чем ты специализируешься? — спрашивает Ронан на ходу, его длинные ноги заставляют меня почти бежать, чтобы не отставать.

— Карди… — я вовремя прикусываю язык. Вряд ли здесь известно слово «кардиохирургия». Еще подумают, что это заклинание какое. — Болезни груди, внутренних органов, нарушение кровотока, — быстро нахожусь я. — Немного разбираюсь в ранах, травмах и хворях.

Архилекарь кивает, не сбавляя шага.

Он приводит меня в общую палату, где в кроватях лежат несколько мужчин. Он подводит меня к одному, который тяжело дышит и весь покрыт красной сыпью.

— У него жар, который не спадает третий день, и ломота во всем теле. Твое мнение?

Я осторожно осматриваю пациента, отмечаю характер сыпи, проверяю лимфоузлы на шее.

— Это краснуха. Опасна для беременных, но в целом, при должном уходе, проходит сама. Ему нужен покой, много питья и жаропонижающие отвары.

Ронан молча слушает, его лицо непроницаемо. Затем он ведет меня в следующую палату, где лежит женщина с сильно отекшей ногой. Ронан задает еще несколько вопросов, и я отвечаю — четко, по делу, используя весь свой опыт. Я в своей стихии. Я снова чувствую себя врачом, а не загнанным зверьком.

Глава 20

Слова Архилекаря — это не просто вызов. Это — живодерство.

Использовать умирающего человека как экзаменационный материал? Да в моем мире за такое лишили бы лицензии пожизненно!

Меня накрывает волной ледяного, праведного гнева. Хочется схватить этого Хранителя Здоровья за его дорогой камзол и хорошенько встряхнуть, высказав все, что я думаю о его врачебной этике.

Но я смотрю на синеющие губы капитана, на его отчаянную, поверхностную борьбу за каждый глоток воздуха, и мой гнев мгновенно испаряется, уступая место холодной, хирургической ярости.

Эмоции — потом. Сейчас — пациент.

— Вы не шутите? — на всякий случай кидаю я взгляд на Архилекаря, но тот не ведет и бровью.

И в ужасе понимаю, что он не шутит. Для него это просто проверка.

Я отставляю в сторону все лишнее, сосредотачиваясь только на больном.

— Немедленно принесите мне самую длинную и тонкую иглу, какая у вас есть! — мой голос становится другим — резким, властным, не терпящим возражений. — Иглу для вышивания, швейную, неважно! Главное — острую и чистую! И антисептик… или самый крепкий спирт, какой найдете! Живо!

Ронан на мгновение опешивает от моего приказного тона, но тут же кивает находящемуся недалеко человеку в белом халате, который моментально срывается с места. А я, не теряя ни секунды, снова склоняюсь над капитаном.

“Триада Бека. Классика”, — проносится в голове. — “Расширенные вены на шее, глухие тоны сердца, низкое давление… это тампонада. Сто процентов. Удар в грудь, видимо, вызвал разрыв мелкого сосуда в сердечной сумке. Теперь кровь скапливается в замкнутом пространстве и просто сдавливает сердце, не давая ему биться. Как тиски. Еще немного, и оно остановится навсегда.”

Мне приносят то, что я просила: длинную, тонкую иглу для гобеленов и пузырек с прозрачной, резко пахнущей жидкостью.

Я смачиваю в ней кусок чистой ткани.

— Вы, — я киваю на Ронана, по привычке обращаясь к нему, как к ассистенту. — Встаньте у изголовья. Приподнимите его торс примерно на тридцать градусов и держите крепко. Не давайте ему дергаться.

Ронан недовольно вскидывает бровь, но молча подчиняется.

Я обрабатываю спиртом иглу и кожу под левой ключицей пациента. Сейчас начнется самое страшное. В моем мире эту процедуру делают под контролем УЗИ.

А здесь… здесь я буду работать вслепую.

Один неверный миллиметр — и я проткну сердце.

И тогда я не просто провалю экзамен. Я убью человека.

Мои пальцы, не дрожа, скользят по его груди. Я нахожу мечевидный отросток, отсчитываю ребра… вот оно.

Точка Ларрея.

Маленькое, безопасное «окно», единственный путь к сердцу, не прикрытый легкими.

Я замираю, держа иглу наготове.

Без УЗИ, без рентгена, без кардиомонитора я чувствую себя сапером, идущим по минному полю.

Я сто раз перепроверяю в уме анатомию, прокручиваю в голове каждый этап.

“Спокойно, Оля. Ты делала это десятки раз. Только не в таких условиях.”

И в этот момент тело капитана слабо содрогается.

Из его горла вырывается тихий, булькающий хрип, а дыхание на мгновение прерывается.

Все. Агония.

У меня больше нет времени на раздумья.

Паника пытается поднять свою уродливую голову, но я давлю ее на корню холодной яростью профессионала.

Не в мою смену, парень. Ты не умрешь в мою смену.

Я задерживаю дыхание и одним точным, выверенным движением вонзаю иглу ему в грудь.

Пациент дергается, Ронан за его спиной напрягается, удерживая его.

Я сглатываю, чувствуя, как игла проходит сквозь мышцы, и вот… есть.

Характерный провал. Я в перикарде.

Я медленно тяну на себя воображаемый поршень, и из основания иглы сочится кровь. Темная, венозная.

Я попала.

Давление в сердечной сумке падает, и почти сразу же происходит чудо.

Капитан делает первый глубокий, судорожный вдох.

Вздувшиеся вены на его шее начинают опадать, а синюшность на губах медленно отступает.

Но это еще не все. Кровь будет скапливаться снова.

— Катетер! И систему для дренажа! — выкрикиваю я, полностью забыв, где нахожусь.

На меня смотрят, как на сумасшедшую.

Я спохватываюсь.

— Полая трубка! — быстро поправляюсь я. — Тонкая, полая трубка и… и какой-нибудь пустой пузырь, чтобы соединить с ней! Нужно откачать всю жидкость!

Мне быстро приносят то, что я прошу.

Я кое-как сооружаю примитивную дренажную систему, и когда последняя темная капля падает в пузырь, а дыхание капитана наконец-то выравнивается, я позволяю себе выдохнуть.

Тело прошибает дрожь — отходняк после адреналинового шторма.

Но это приятная дрожь. Я снова сделала это. Я вырвала человека из лап смерти.

И это волнующее, ни с чем не сравнимое чувство победы заставляет улыбку появиться на моих губах. Усталую, но счастливую.

— Ну что, господин Архилекарь? — спрашиваю я, не оборачиваясь. — Я справилась с вашим заданием?

Я поднимаю глаза, встречаясь с ним взглядом, и… улыбка сползает с моего лица. А внутри все переворачиваются и замирает от холода, который враз сковал мое тело.