Дом, что ждал меня

Дом, что ждал меня

Ночь была тихой. Лишь огонь в камине спокойно потрескивал, отбрасывая на стены теплые, мягкие тени. Я знал, что это вечер останется в памяти надолго.

Я медленно обвел взглядом детей, сидящих подле меня.

Их глаза блестели в тени, отражая огонь камина.

В их глазах ещё не было тяжести прожитых лет, не было тени сомнений и расколов. Они все ещё сохраняли простую, чистую веру в слова и истории, которую мир пока ещё не отнял.

Я отклонился на стуле, спинка слегка хрустнула.

— Дети, идите ко мне.

Мой голос звучал мягко, но в нём была та самая нотка, которая заставляет оставить игры, отвести глаза.

— Я хочу вам кое-что рассказать. О жизни. О том, что важно.

Они снова переглянулись. Возможно, ожидали очередную историю о моих победах, приключениях и чемпионатах, но на этот раз все было иначе.

— Я долгое время не думал об этом, — я провел рукой по лицу. — Я прожил свою жизнь, как умел, и слишком поздно понял, чего в ней не хватало.

Я сделал паузу. Посмотрел на них. И вдруг увидел перед собой себя самого — мальчишку, что когда-то сидел перед своим отцом, слушая его голос и не осознавая, насколько важны эти слова.

— Я хочу рассказать вам о том, что когда-то казалось мне обычным, но оказалось самым ценным.

Я посмотрел на свои руки — грубые, покрытые шрамами. Когда-то они были маленькими, сжатыми в кулачки, мокрыми от слез.

— Всё началось давным-давно, — произнес я, прикрыв глаза, погружаясь в воспоминания. — В семье, которая была обычной, но единственной, что у меня была…

****

Мне было восемь лет, когда я впервые понял, что в этом мире есть вещи, которые нельзя вернуть.

Я стоял перед гробом матери. Не понимал, что происходит, но ощущал, как всё вокруг рушится. В воздухе пахло благовониями, деревом и чем-то ещё — тяжелым, неуловимым, пронзительным.

Я плакал. Я не помню, как это началось, но слезы текли по моим щекам, капали на рукава одежды. Мне было страшно, больно. Я не знал, что делать.

Но мой отец… Он плакал еще сильнее.

Он стоял рядом, держа её холодную руку, целовал её лоб, шептал что-то, чего я тогда не мог понять. Он молил её вернуться. Просил не оставлять нас.

Я никогда прежде не видел его таким. Он всегда казался мне сильным, несгибаемым. Тот, кто учил меня жизни, кто показывал, как чинить поломанные вещи, как стоять на ногах. Но в тот день он был сломлен.

Я смотрел на него, и впервые в жизни почувствовал, что мой отец — не камень. Не железо. Он просто человек. Человек, который любил.

Тогда я не осознавал, что именно происходило. Я не понимал, почему мир вдруг изменился, почему теперь он будет другим. Я просто стоял, держа его за рукав, боясь, что если отпущу — потеряю и его тоже.

Но он не ушел.

Он поднял меня на руки, прижал к себе. Я чувствовал, как дрожит его грудь, как тяжело он дышит. Я уткнулся в его плечо и закрыл глаза.

****

Мы вернулись домой вдвоем.

Дом казался чужим. Он был таким же, как прежде, но без её голоса, без её тепла всё стало другим. Я ходил по комнатам, заглядывал в кухню, в угол, где всегда стояла её прялка. Всё было на месте, но мир уже изменился.

Отец не говорил много. Он только снял верхнюю одежду, сел на табурет и закрыл лицо руками. Я смотрел на него, но не понимал, что делать. Хотелось что-то сказать, но в горле стоял ком.

Прошло несколько дней. Люди приходили, говорили отцу слова сочувствия. Он кивал, благодарил, но в его глазах не было жизни. Мне казалось, что он просто сидит и ждёт — сам не зная чего.

Но однажды утром он встал раньше обычного. Разбудил меня, потрепал по голове.

— Вставай, сын. Нам пора работать.

Я ничего не ответил, но встал. Отец подал мне небольшой молоток и указал на сломанную дверь во дворе.

— Поможешь мне?

Я кивнул. Я не знал, зачем это нужно, но если отец сказал, значит, так правильно.

Мы молча чинили дверь, а затем взялись за забор. Потом за инструменты в мастерской. В тот день мы не говорили ни слова о матери, но, кажется, я понял, что он пытался сделать. Мы не могли вернуть её, но могли продолжать жить.

Так начались наши дни без неё.

Постепенно работа вошла в привычку. Я помогал отцу, учился у него. Он показывал, как затачивать ножи, как забивать гвозди, как починить старый рыболовный сетевой нож, который когда-то принадлежал деду. Я не осознавал тогда, что это был его способ идти дальше — передавая мне знания, оставляя в каждом действии частичку себя.

Вечерами мы сидели у очага. Отец больше не говорил о матери, но иногда, когда он думал, что я уже сплю, его взгляд задерживался на пустом месте у стола, где она когда-то сидела.

Он продолжал жить, но в его сердце всегда оставалась пустота.

И я, хотя был еще ребёнком, чувствовал её так же, как и он.

****

Прошли месяцы, а потом и годы. Я рос, креп, учился работать, и с каждым днем мой отец становился для меня чем-то большим, чем просто родителем. Он был учителем. Наставником. Человеком, который не говорил лишних слов, но показывал пример во всем.

Однажды он сказал мне:

— Мужчина должен уметь держать удар.

Я не сразу понял, что он имел в виду. Тогда он встал напротив, поднял руки и показал мне первый удар. Так началась моя дорога к боевым искусствам.

Отец начал с основ. Он не был профессиональным бойцом, но знал, как правильно держать стойку, как ставить удар, как защищаться. Я не понимал, зачем мне это, но он не давал мне выбора.

— Мир не всегда будет справедлив, — говорил он. — Но если ты сможешь держаться на ногах, то сможешь идти дальше.

Мы тренировались во дворе, на утреннем холоде, среди деревьев, шумящих листвой. Первое время я злился, когда у меня не получалось. Сжимал кулаки, шипел от досады. Но отец оставался спокоен. Он просто повторял одно и то же движение, снова и снова, пока я не начинал понимать.

Сначала это было просто игрой. Я пытался подражать ему, двигался неловко, размахивал руками. Но со временем я начал чувствовать удары, ощущать их вес, их силу. Мои кулаки стали тверже, движения — быстрее.