Дом, где пахнет счастьем

Глава 1

29 декабря

Я просыпаюсь от тишины.

Не от будильника, не от грохота мусоровозов, не от воя сирены скорой помощи, прорезающей московское утро, а от тишины. Она давит на уши, эта тишина, словно вата – плотная, густая, почти осязаемая. Я лежу под тяжелым ватным одеялом и пытаюсь сообразить, где я нахожусь.

Ах, да. Деревня. Яблоневка. Месяц прошел.

Целый месяц.

Я поворачиваюсь на бок, и деревянная кровать скрипит так громко, что кажется, весь дом слышит мое пробуждение. За окном – белизна. Ослепительная, первозданная, какая-то нереальная белизна. Снег лежит толстым слоем на подоконнике, на ветвях яблонь, на заборе. Хлопья все еще падают, медленно, лениво, словно у них вся вечность впереди. Наверное, так оно и есть. Здесь время течет по-другому.

Я потягиваюсь, стараясь не высовывать руки из-под одеяла – в комнате холодно, несмотря на то, что вчера вечером Никита принес охапку дров и растопил печку. Но тепло явно куда-то испарилось к утру.

Я откидываю одеяло и босыми ногами встаю на холодный деревянный пол. Ледяные половицы обжигают ступни, и я, подпрыгивая, хватаю с табуретки вязаные носки (огромные, мужские, Никита сунул мне их неделю назад, когда увидел, как я хожу по дому в своих тонких кашемировых носочках).

Носки пахнут яблоками и дымом.

Все здесь пахнет яблоками и дымом.

Я натягиваю поверх пижамы (шелковой, кремовой, совершенно неуместной в этих условиях, но я упрямо не хочу с ней расставаться) толстый свитер – тоже Никитин, темно-синий, с высоким горлом, в котором я выгляжу как девочка, нарядившаяся в одежду старшего брата.

Спускаюсь по лестнице. Ступени скрипят под ногами – все те же, знакомые звуки, которые сначала пугали меня по ночам, а теперь стали привычными, почти родными. В гостиной темно, пахнет деревом и чуть-чуть – яблоками. Яблоки въелись в стены этого дома, в мебель, в воздух. Здесь все пропитано ими – наследие Анетты, наследие Никиты, наследие этой земли, где яблони растут, кажется, сами по себе, без всяких усилий.

Иду на кухню. Включаю свет – лампа зажигается мягким желтым светом, и кухня сразу оживает. Деревянный стол, покрытый клеенкой с выцветшими розами, буфет, заставленный банками с вареньем и медом. Газовая плита – одна из немногих вещей, что связывает эту кухню с современностью.

Ставлю турку на огонь. Насыпаю кофе привезенный из Москвы, из запасов, которые я тащила сюда еще в первый раз, потому что была уверена, что в деревне ничего приличного не найти. И оказалась права. Лавка, которая приезжает сюда каждую неделю по четвергам может предложить только растворимую гадость, которую язык не повернется назвать кофе. Теперь мои запасы подходят к концу, и я понимаю, что скоро придется ехать в райцентр и покупать что-то там. Или заказывать доставку. Хотя... Здесь же нет доставки. Здесь вообще ничего нет.

Зато есть тишина.

И снег.

Пока вода закипает, я подхожу к окну. Оно большое, широкое, выходит прямо в сад. Вернее, в то, что когда-то было садом, а теперь – заснеженное пространство, где угадываются очертания яблонь, кустов смородины, клумб. Все спит под снегом. Толстый, пушистый слой лежит на ветках, на земле, на крыше сарая. Он искрится в утреннем свете – солнце только начинает подниматься, и его лучи, бледные, почти призрачные, скользят по снежной поверхности, зажигая миллионы крошечных бриллиантов.

Красиво.

До неприличия красиво.

Я стою и смотрю, как снег медленно осыпается с ветки яблони – видимо, его стало слишком много, и ветка не выдержала. Снежная пыль повисает в воздухе, переливается, оседает. Тишина. Никаких звуков. Даже ветра нет.

За окном – владения Никиты.

Его яблоневый сад начинается через дорогу от моего дома. Ровные ряды деревьев, припорошенные снегом, тянутся вдаль, насколько хватает глаз. Я знаю, что сейчас, в это время года, он почти не работает в саду: яблони спят, урожай собран, сидр готов и разлит по бутылкам. Но он все равно встает рано, каждый день, и идет проверять деревья, хранилища, погреба. Он не умеет сидеть без дела. Не умеет отдыхать.

Я поворачиваюсь к плите – турка начинает шипеть, пена поднимается. Снимаю с огня, наливаю кофе в большую керамическую кружку из тех, что нашла в буфете, толстостенную, тяжелую, удобную. Добавляю сахар – здесь я начала пить кофе с сахаром, хотя в Москве пила только капучино, без ничего. Здесь все по-другому.

Сажусь за стол, обхватываю кружку ладонями, грею руки. В доме тепло – Никита научил меня топить печь еще в первый мой приезд сюда, и теперь я делаю это каждый вечер, как ритуал. Но утром все равно прохладно, и горячая кружка в руках – это маленькое счастье.

Пью кофе и продолжаю смотреть в окно.

Снег. Тишина. Яблони.

И вдруг накатывает тоска.

Не острая, не резкая, а какая-то тягучая, ноющая. Как будто что-то важное ускользает, проходит мимо, происходит где-то там, далеко, без меня.

Москва. Декабрь. Предновогодняя суета.

Я беру телефон – он лежит на столе, рядом с кружкой. Здесь, на кухне, связи нет. Интернет ловит только на чердаке, и вчера вечером я поднималась туда, проверяла почту, листала соцсети, и теперь в памяти остались картинки, посты, сторис.