«Не подымайте на жизненном пути пыли»
- Пифагор
С тяжёлым кряхтением перевернувшись набок, Джеймс полуосознанно приподнял свою правую руку вверх. С трудом расслабив пальцы, он увидел, как в ладони, мрачно играя золотыми брызгами на фоне полыхающего пожарища, в своей неимоверной красоте заблестит голубой бриллиант. Фир перевел взгляд на огонь, с ненасытной жадностью пожирающий дом, а потом снова задумчиво повертел "Уран" в руках. Стоило ли оно того?
ЗА ВОСЕМЬ ЧАСОВ ДО ЭТОГО
Джеймс Фир неуверенно шагал по просёлочной дороге, окаймлённой с обеих сторон бурной зелёной растительностью, которую, видимо, уже без малого четверть века не трепала рука садовника. Однако сейчас его не интересовали ботанические подробности окружающей природы. Мозг Фира был погружён в воспроизведение его недавнего разговора с Джоном Байером.
Он раскинулся в мягком, обитом коже, роскошном светлом салоне, комфортабельном, словно материнское лоно, новенького Imperial Le Baron 1973 года. Джон сосредоточенно, с самоупоением виртуоза лихо управлялся с рулём, искусно маневрируя в городских пробках Большого Яблока. Он то и дело поминутно изрыгал различные комментарии по поводу других автомобилистов: один из них, который попытался обогнать гордость Крайслера на своей полуживой колымаге, был обозначен, как esel; другой водители, собравшийся подрезать Джона, был торжественно номинирован на премию stolto; наконец, и третий оператор, ехавший, слово черепаха на день рождения тёщи, был поруган и предан истории под наименованием stultus.
Когда бурная городская черта была пересечена, искажённое от ярости лицо Байера мгновенно осунулось и приняло свой обычный невозмутимый вид.
-Ну что Джеймс? - слегка повернув голову вправо, как ни в чём не бывало, обратился он к своему пассажиру. - Давненько же я тебя не видел.
-Если быть точном - семь лет. - Скромно уточнил Фир, делая вид, что он занят рассматриванием раскинувшегося пред ним пейзажа.
-Да, много воды утекло с тех пор, - с оттенком грусти проговорил Джон, - кстати, тебя с тех пор так никто и не затмил. Молодёжь нынче уже пошла не та, что раньше - одни деньги в голове.
-Очень жаль, - холодным тоном ответил Фир.
-Раньше хоть у людей было какое-то подобие чести, вот ты, например. Ты помнишь, как в те далёкие дни, одно твоё слово ценилось, точно расписка в банке. Мы никогда не применяли оружия просто так, но ты превзошёл всех: даже во время того дела, я имею ввиду Нолтфордовский особняк, ты не преминул силу, хотя бы даже я, чего греха таить...- он внезапно запнулся, словно боясь закончить свою мысль.
Джеймс перестал дырявить окно и, с беззастенчивостью старого знакомого, внимательно осматривал Джона Байера. «Боже, как же он не изменился». - Единственный вывод, к которому он пришёл. Джон был долговязым, жилистым человеком, с болезненно-анемическим видом, хотя он всегда был здоров как бык. Венозные длинные руки цепко держались за руль машины, хотя казалось, что они и стаканчик с кофе не выдержат. Лицо у него было белое, как мел, над ним высился блестящий, высокий и широкий, словно у античного мыслителя, лоб, сверху аккуратно лежали блестящие и прилизанные волосы цвета вороньего крыла; серые глаза были постоянно напряжены, из-за чего он немного походил на филина. Тонкие губы цвета земляники сверху прикрывала тоненькая линия усиков, побритых на манер известного магната. Снизу этот ансамбль заключал выпирающий прямоугольный подбородок, соединённый с резкими и острыми скулами. Просто удивительно, что человек с подобной внешностью, разговаривал самым нежным и приятным голосом, какой только слышал Фир среди мужчин.
-Как там Флоренс? - внезапно спросил Джон.
-Ты ещё помнишь, как её зовут? - Удивился собеседник.
На улице Байера заиграла улыбка.
-Ты же знаешь, Джимми, что я помню всё. Я знаю, что у тебя беда, поэтому и нашёл тебя, - со странным для себя чувством проговорил Джон.
-И только? - Джим скептически приподнял бровь.
-Ну, также я думаю, что ты как нельзя лучше подходишь для этого заказа.
-Обнести чужой дом?
Внезапно Джон вспыхнул, точно голова спички.
-Да какая муха тебя укусила?!- вскричал он, теряя свою напускную невозмутимость.- Где тот Джеймс Фир, которого я когда-то знал и которого я так ценил? Где он? Ау! Есть кто? - сказал он с артистичной наигранностью, как будто кого-то ища.
-Нету, - мрачно отчеканил Фир, - вора Джима более уже нет, есть только заведующий отделом сбыта мистер Джеймс Фир.
Байер резко повернулся к нему своим занимательным лицом.
-Так ты считаешь себя бывшим вором? - Глухо проговорил он.
-Не считаю, а так оно и есть.
-Нет-нет, - лицо Джона исказили непроизвольные подёргивания мышц, из глубин его глотки вырвалось нечто похожее на чёрный смешок. - Мы не воры, Джимми, мы - регуляторы. Разве кто-нибудь придёт обносить такого же нищеброда, как и мы сами? Что нам у них взять? Бутерброд? Пять долларов? Зажигалку? Или, быть может, подтяжки?
-Если ты заглянешь в криминальную хронику, то увидишь, что да.
Джон скорчил принебрежительную гримасу, словно увидел просроченный талон, и демонстративно махнул рукой.
-Ей, осторожнее, - быстро заметил Фир, не дав времени своему собеседнику что-либо сказать, - если ты хочешь нас угробить, то продолжай в том же духе.
-Те, кто светятся в этой хронике, не заслуживают называться ничем иным, как обыкновенными ворюгами. - Видимо, он не услышал благоразумного замечания Фира, или попросту пропустил его мимо ушей. - Я же говорю о людях нашей породы - о птицах высокого полёта. Как думаешь, откуда у этих толстосумов берутся картины европейских мастеров, и, как думаешь, куда я сбываю купленные мной драгоценные экземпляры? Вот ты, например, можешь себе позволить Верещагина?
И взмахнув крылом уныло,
В важной пышности своей,
- Эдгар Аллан По, «Ворон».
Пронзительный крик ворона, степенно пролетевшего над головой Фира, вывел его из задумчивости. Внезапно он обнаружил, что стоит перед массивными ажурными воротами, за которыми вдалеке виднеется, собственно говоря, сам особняк с прилегающими территориями.
Не долго раздумывая, Фир ловко, словно обезьянка, перелез через забор, вместе со всеми своими инструментами, даже не повредив свои брюки об острые шипы, венчающие верхушку забора.
Стряхнув несуществующую пыль, он внимательно оглянулся, рассматривая открывшуюся территорию. Почему-то он невольно вспомнил Касанду из «Гражданина Кейна» Орсона и согласился сам с собой, что некоторое сходственно, определённо, .имеется.
Исполинский участок имел прямоугольную форму и по всему периметру был тщательно обнесён забором, уходившим так далеко, что увидеть его конец с середины, где сейчас стоял Джеймс, было невозможно. Всё пространство прямоугольника, за исключением центра, была разбито мощёными дорожками тёмно-серого цвета на различные правильные геометрические фигуры, в основном параллелограммы: ромбы, квадраты, трапеции, прямоугольники. В тех местах, где дороги пересекались, образую небольшую площадь, высились или изящные фонтаны, изображающие аллегорические сцены, или же воздушные белые беседки, некогда сверкавшие белизной, а ныне почти полностью поглощённые лозой, которая, выйдя из зоны трельяжа, заключила всю конструкцию в свой плен. Территория была разделена невидимой рукой на две части: в первой, передней, находились исключительно изящные подстриженные кусты и декоративные деревья, вовсе не загораживавшие от зрителя раскинувшийся пред ним помпезный особняк, во второй же, задней, раскинулись уютные насаждения различных деревьев: палисандров, клёнов, вязов, орехов, яблонь, вишен и прочих деревьев, причудливо сгруппированных в захватывающие композиции. Отрадно представлять, как под этими благородными созданиями, некогда прогуливались владельцы этих мест, неспешно ступая по плиткам дороги, укрытые сенью могучих деревьев. Какие, наверно, трогательные сцены происходили на этих лавочках, стоящих вплотную к роскошной яблоне; какая красота открывалась здесь весной, когда природа, при помощи садовника, выставляла на обозрение людям свои пышные богатства. Теперь же дикие деревья, точно рыбы, вытащенные из воды, испуганно поглядывали по сторонам и мрачно покачивались под гнётом неистового ветра. Щедрой рукой архитектора по самым уютным и тихим уголкам этого парадиза были разбросаны, теряясь средь деревьев, романтические гроты, удобно обставленные для приятного времяпровождения. Среди деревьев сада, в одном из квадратов, высился бельведер, словно одинокий страж на службе, оформленный в виде полуразрушенной руины, с потресканными камнями и поросшими мхом ступеньками. Наискосок от него, в одной из трапеций, находящейся уже в передней части, расплылось во всю свою мощь большое рукотворное озеро неправильной формы, вытянутое в длину и сужающеюся к своим закрученным концам. Как говорят, в мутных водах этого запущенного водоёма всё ещё резвятся потомки некогда завезённых сюда рыбок, однако Фир решил это не проверять эмпирическим путём, хотя ему и было страшно интересно, но волнующеюся водной зыбью гладь это желание мгновенно отгонялось.
Пространство же передней части было разбавлено полями для различных игр: крокета, гольфа и других аристократичных увеселений, однако сейчас постороннему наблюдателю трудно было различить, где и что происходило, так как под влиянием неумолимого времени, почувствовавшая волю трава, разбушевалась и равномерно покрыла всю поверхность участка. В одном из прямоугольников мило теснился небольшой каменный дом, подозрительно напоминающий ферму Марии-Антуанетты, в котором прежние жильцы любили уединяться по томным вечерам, всецело предаваясь гложащим их думам наедине. Где-то вдалеке должны были стоять известные на весь Штат конюшни, однако, как ни всматривался Джеймс, увидеть их ему не удалось.
Подлинной жемчужиной и сердцем владений Сворда был его дом - «Имменс-Холл», по названию которого именовалось и остальное поместье. Пожалуй, в Восточных Штатах не было особняка прекраснее, чем это архитектурное чудо, будто воплотившее в себе весь дух Старого Мира. Это здание было воздвигнуто из небытия силой мысли тогдашней архитектурной знаменитости - Джона Тейлора, которому в этом способствовало целое полчище подчинённых зодчих.
Дом состоял из двух трёхэтажных главных корпусов, лежавших на горизонтали, лицом к входу в поместье, параллельных друг к другу, и из соединявших их двух крыльев, также параллельных друг к дружке. Голубой фасад, растянутый на сто метров и разделённый двумя ризалитами, был исполнен в претенциозном эклектичном стиле, сочетавшим в себе смесь барокко, классицизма и ренессанса. Внушительный карниз, самоотверженно ограждающий стены постройки от разрушительного действия дождя, ощетинился субтильным парапетом, на котором торжественно позировали статуи известных оружейников; внизу же, цоколь здания был целиком испещрён грубыми рустами, упрямо смотревшими на посетителей. Главный вход скрывался под могущественной сенью монументального портика, поддерживающего треугольный фронтон, в тимпане которого символически восседало Богатство, Мудрость и Сила, окружённые робким рядом почтенно склонившихся просителей. Выше, прямиком из крыши, стремительно вылетал изумрудный купол, словно стремясь пронзить небесный свод своим блестящим медным шпилем. По сторонам от портика фасад на уровне второго и третьего этажа прерывался, обнажая скромно выглядывающие лоджии, укрытые от внешнего мира спинами белоснежных сдвоенных колонн коринфского ордера. Сразу же за лоджиями начинался ансамбль полуциркулярных окон, увенчанных чередующимися лучковыми, треугольными и разорванными сандриками, раскреповоками и филёнками, искусно вписанных в композиционное единство, благодаря чему насыщенный декор не рябил в глазах. Окончания флигелей, украшенные разорванными лучковыми фронтонами, поддерживаемыми прелестными кариатидами, которое будто выплывали из стен, фланкировали центральный корпус, логически окончив архитектурный ансамбль своим веским словом.