Домовой

Глава 1

Я бежала по лесу. Лапы сильно и мощно отталкивались от земли, пружинили, трава хлестала по брюху, все вокруг слилось в мешанину зеленого и черного, только моя цель оставалась ясной. Мой взгляд следил за ней, замечая не движения – намеки на них. Коричневая пестрая шкурка переливалась, мышцы под ней ходили ходуном, маленькое сердечко колотилось, разгоняя по венам вкусную, густую от адреналина кровь... Ближе, ближе… Еще… Прыжок!!!

Мои клыки вонзились в мягкую плоть, я блаженно закрыла глаза, чувствуя теплую кровь… Или нет.

Раздраженно отплевываясь, я села на печке, вынимая изо рта клочья пуха. Разодранная подушка выпускала его из себя, как хлопушка – конфетти. Едва начавшее светлеть небо за окном подсказало, что еще нет и восьми. В доме так тихо, что можно услышать кошачье сопение на чердаке и шорох опадающего пепла в печи. Я мрачно осмотрела подушку, вынула последнее перо изо рта и сползла с печи. Пальцы чесались и зудели, во рту обильно выделялась слюна, словно я и впрямь еще минуту назад в зверином обличье мчалась по лесу.

Нет, сам сон был неплох. Проблема только в том, что он стал сниться слишком часто, а я по-прежнему находилась в человеческом обличье и ничего, ничего не могла с этим поделать!

Хоть ты к психологу обращайся.

«Доктор, я оборотень и я не знаю, что мне делать… Я боюсь превращаться!»

Я соскочила с печи, затеплила лампу на столе и, умывшись ледяной водой, почувствовала себя несколько лучше. По крайней мере, пальцы перестали непроизвольно скрючиваться, как когти. Еще через полчаса человек во мне возобладал окончательно – я занялась рутинными делами: затопила печь, позавтракала, управилась в сарае, обновив засыпанную за ночь тропинку. За это время на улице окончательно рассвело и соседский петух, невесть как каждый раз выбиравшийся из курятника, взлетел на забор и вдохновенно начал драть глотку. К нему присоединились мои куры, а за ними и все окрестные. Где-то хлопнула дверь, радостно захрюкали свиньи, к ним подключились голодные собаки и вскоре весь хутор превратился в какофонию звуков.

Но к этому времени я уже зашла в натопленную избу и захлопнула за собой двери.

Зимний день короток, от силы шесть часов света – а затем приходится зажигать лампу. А иногда и вовсе за целый день ее не гасишь – пасмурные низкие облака бегут по небу, не давая солнцу ни единого шанса, и то и дело сыплют крупным, тяжелым снегом.

К концу декабря его уже намело столько, что сугробы подбирались к самым окнам моей старенькой избы. По утрам открыть двери было весьма проблематично: для меня стало привычной рутиной перед завтраком махать лопатой. Снег на хуторе не убирали – единственный трактор не рисковал переправляться по деревянному мосту, а потому вскоре единственная улица превратилась в неширокую тропинку, которую протаптывали жители.

Ника вовремя уехала из деревни – еще неделя, и ей бы пришлось ждать весны. Проселочную дорогу до федеральной трассы с первым же сильным снегопадом засыпало напрочь. Трактор сломался на середине.

Поэтому, пока его не починят, мы все перешли на самообеспечение. Как оказалось, эта ситуация повторялась не первый год, а потому местные уже приспособились – продуктов в магазине было достаточно, хотя относительно их свежести вставал большой вопрос; пекарня своя, а алкоголь и подавно. Деревня медленно, но верно погрузилась в спячку, пережидая зиму.

Я наконец-то наслаждалась покоем – меня никто не дергал, не вламывался в дом в шесть утра с криками «А шость тако случилось!» и уж тем более не пытался убить.

Идиллия. Если бы не одно но. Я не могла заставить себя превратиться. С тех пор, как побывала в подвалах церкви, что-то во мне не давало этого сделать. Ужас, неестественность этого процесса, во всей красе представшие передо мной настолько напугали меня тогда, что я до сих пор вздрагивала при одной мысли, что придется начать изменение.

Хорошо хоть никто об этом не знал и – даст бог – не узнает. А то легкой добычей бы я была для любого охотника.

Досадливо поморщившись от этой мысли, я откинула со лба мешавшие волосы, а затем и вовсе подвязала их платком. Стол был завален пучками трав, всевозможными видами ножей, склянками со спиртом и водой, горшочками с жиром самых разнообразных мастей: от барсучьего до куриного, еще свежего – за моей спиной доходила в печи вареная курица.

Хорошо хоть, нюх остался при мне. И не только он – я могла при желании перестроить зрение, обострить слух, но все это происходило автоматически, почти без моих на то усилий. На то, чтобы перекинуться, требовалось осознанное решение. Мысленный приказ, который я никак не могла отдать.

- Тетя ведьма, тетя ведьма!!! – за окном, опередив хоровой вопль буквально на секунду, хлопнула калитка. Я закатила глаза. По ним можно часы сверять. Каждое утро эти двое совершали набеги на мою территорию. Не помогало ничего – ни заросли подсолнечника, ни мои метки, ни даже угрозы превратить в табуретки.

После чудесного спасения от гангрены Митька проникся уверенностью в моей полнейшей безобидности, а его более смелая сестрица даже рискнула это проверить, заглянув посреди ночи ко мне в окно. В тот момент я порадовалась тому, что не могу перекинуться, хотя мой мирно возлежащий на печи вид их заметно разочаровал.

Зато, нагрянув как-то утром за настойкой от кашля (тот по-прежнему еще мучил ребенка), все их надежды были вознаграждены – словно заправская ведьма, я толкла в ступе травы, обложившись их всевозможными вариациями.

После этого близнецов уже было невозможно выгнать из дома – они болтали без умолку, совали носы во все щели, уронили ухват на кота, разбили последнюю банку с медвежьим жиром и остановились только, когда я вручила им по бутерброду с малиновым вареньем. На пару минут в доме воцарилась блаженная тишина.

Глава 2

За оставшиеся до Нового Года дни Гришка разговор об охотниках больше не поднимал. Да и не до него было, если честно – моя война с куницей вышла на новую ступень и перешла в активную стадию.

Метель, разыгравшаяся к утру следующего дня, длилась почти сутки и дала мне возможность подготовиться к обороне: злобно сетуя на невозможность обновить звериные метки, я откопала чернокорень среди своих запасов. Гадость премерзкая, но действует на убой – стоит обмазать соком из этой дряни стены, как мыши будут обходить ваш дом за двадцать километров и с наветренной стороны. На счет куниц однозначных сведений у меня не было, но и вариантов – тоже. Попробуем…

Добавив для верности полынь, я истолкла сушеные травы, провоняв весь дом, залила речной водой и поставила на плиту – томиться. Запах стал интенсивнее – горько-сладковатый душок, похожий на разлагающийся труп вышел даже за пределы моей избы, отпугнув не только грызунов, но и детей. Я, притаившись, наблюдала из окна, как они, воротя носы, сбегали с моего двора.

Пока отрава настаивалась, я в очередной раз прихватила лопату и отправилась на борьбу со снегом – прошедшая метель не оставила после себя и намека на давно проторенные тропы. Судя по звукам, все соседи тоже решили заняться физкультурой.

Уже в ранних сумерках я вышла из дома, прикрывая ладонью густую, теплую еще получившуюся коричнево-зеленую кашу и аккуратно обмазала весь сарай по периметру. Не знаю как куница, а все остальные должны позорно сбежать с поля боя.

Когда я вошла в дом, кот уже сидел там, выразительно посматривая на воцарившийся на столе бардак.

- Можно подумать кто-то это увидит… - проворчала я, но принялась за уборку. Чернокорень мне тоже не нравился – уж не знаю, из-за его противооборотничьих свойств (весьма сомнительных) или мерзкого запаха. К тому же сок из него впитался в руки, окрасив их в синевато-лиловый, который после умывания посветлел до темно-коричневого.

Занятая уборкой и одновременно – готовкой позднего ужина я на время забыла про куницу. Мороз за окном крепчал, изукрасив окна сложными узорами, не давая увидеть ни что происходит снаружи, ни изнутри. Может быть, поэтому я была так спокойна и тихо напевала себе под нос, поглядывая на дремлющего на печке кота. К зиме он отъелся, шкура лоснилась и вообще вид был довольный донельзя. Нацедив молока в блюдце, я предприняла еще одну попытку и, предупредив кота, дабы не позарился на чужое, поставила подношение в сени. Только на этот раз – подальше от чужих ног. Хотя эти дети куда угодно достанут…

Там меня и застал Гришка. Заметно вздрогнув, он шарахнулся из темных сеней обратно на крыльцо, поскользнулся и с грохотом скатился со ступеней.

- Сдурел? – поинтересовалась я, высунув нос навстречу метели.

- Ты бы отучалась уже людей пугать… - ворчливо отозвался он. – Кого караулишь? Меня чуть инфаркт не хватил, захожу, а в темноте два зеленых глаза и тень черная…

Я презрительно фыркнула. Тени, глаза… Можно подумать, встреть он настоящего вурдалака, дело бы этим и ограничилось.

- А вообще, есть от вашего брата хоть какое-нибудь средство? – когда я отпоила его горячим чаем и привела в чувство, спросил Гришка. Кромсая луковицу на разделочной доске, я пожала плечами.

- Голову отрезать – безотказное средство. Впрочем, не только для оборотня.

- Нет, - отмахнулся парень. – Я не про то. Ну, чтоб никакая тварь ко мне и на метр не подошла, есть способ?

- Если бы он был, о нас бы не рассказывали страшные сказки, - я вытерла невольно исторгнутую слезу и ссыпала лук в котелок, тут же кинувшись к умывальнику. Пока я шумно плескалась за шторкой, отмывая руки и глаза, Гришка размышлял – вслух, по-другому у него плохо получалось. И небезопасно для окружающих.

- Так не зря же говорят: «сказка – ложь, да в ней намек…»? Может, и про нечисть всякую есть правда? Вот, чеснок, например? Зажевал головку…

- И даже мать родная от тебя начнет шарахаться, - фыркнула я, вытираясь. – Тем более, чеснок это про вампиров…

- А они что? – тут же поинтересовался Гришка.

- Что? – не поняла я, переплетая косу.

- Существуют? – осторожно, словно не уверенный в том, хочет ли он получить ответ, спросил дурень.

Я вздохнула. Глянула за окно, где бушевала вьюга – было хорошо слышно, как завывает ветер, пробиваясь в сени. На деревню опустилась белая мгла. Расстроить его, на ночь глядя? Или все же не стоит?

- Никогда их не видела, - дипломатично ответила я и предложила: - Хочешь, ложись сегодня в спальне? Я все равно на печи сплю…

Конечно, он остался. Буря разыгралась не на шутку, дорогу – подобие ее, если точнее – уже давно засыпало, фонари, понятное дело, не горели, а холодина стояла такая, что, когда утром я вышла в сени набрать воды из фляги, пришлось пробить корочку льда. Молоко тоже смерзлось в ледышку, пришлось выкинуть.

Но пока не настало утро, мы лежали в соседних комнатах, слушали, как завывает ветер и радовались предательскому чувству защищенности, прячась под одеялами.

Глава 3

После проведенного обряда внутренний волк спал еще несколько дней – все это время я была на редкость благодушна и даже Машку пыталась новому сбору научить. Нюх слушался меня полностью, кошмары по ночам не мучили, участковый тоже не привязывался, а куница – не появлялась. Очевидно, той ночью я каким-то образом сумела восстановить некую гармонию в своей жизни, чем теперь пользовалась, с чувством полного удовлетворения смешивая приготовленный Машкой сбор и барсучий жир.

- Бабке передашь, чтобы утром и вечером мазалась, особенно после бани, а сверху – поясом из собачей шерсти… - наставляла я довольную девицу. – И скажи, что сама сделала, про меня не говори…

- Сегодня как раз баня будет, перед праздником, - прогудела замотанная в пуховый платок Машка. - А вы, правда, отмечать не будете?

- Правда, - уверила я, отправляя ее из дома.

Тридцать первого декабря на улице царило предвкушающее оживление – мужики чистили снег, кололи дрова, по всей деревне топились бани, изгнанная, чтобы под ногами не путались, ребятня с визгом каталась на реке, подростки кучками перебегали от дома к дому, шушукаясь. Я уже успела узнать, что они собираются у какой-то Насти дома, отправив родителей последней в клуб. Здесь и такое было, правда, я ни разу не видела. Гришка сказал, что местные обычно празднуют Новый год на улице – на торговой площади недалеко от церкви.

- Только делать там нечего, - в конце он почесал нос и добавил: - Туда обычно приходят, когда уже на ногах еле держатся… Ну, малышню еще выгулять, музыку послушать…

- А салют? – полюбопытствовала я, раскатывая на столе кусок теста для пирога с малиной. Сидеть в Новогоднюю ночь совсем уж без ощущения праздника не хотелось, опять же, была смутная надежда, что кто-нибудь решит воспользоваться поводом и помириться… Глупости, конечно, но…

В общем, гусь уже запекался в духовке, а начинка для пирога медленно исчезала в желудке Гришки.

Я поспешно переставила ополовиненную миску с размороженной, присыпанной сахаром малиной подальше.

- Окстись, какой салют! – расхохотался тот, рукавом вытирая испачканные соком губы. – В местном клубе крыша на ладан дышит, отец третий год деньги из правительства выбивает, а ты – салют! Ты лучше к нам приходи. Даша еды наготовила…

- Сомневаюсь, что она будет мне рада, - хмыкнула я. – Нет уж, у тебя своя семья. Так, в гости может зайду, но оставаться не буду.

- Ну, дело твое, отец тебя ждет, - поднялся Гришка. – Иисус.

- Чего? – опешила я, от удивления даже перестав раскатывать тесто.

- Пойду, говорю, - уточнил парень и, быстро подхватив тулуп с вешалки, вымелся в сени. Я проследила за ним до калитки (шел он как-то странно: шаг вперед, два назад, скачок в бок), покрутила пальцем у виска и продолжила готовить. Вот ей богу, Даше надо памятник поставить! Парень он, может, и хороший, но дурно-ой…

К восьми часам пирог тоже был готов. Я, успев проголодаться, едва дождалась символических девяти вечера и располовинила гуся, чуть не подавившись слюной при виде исходящей паром, пропитанной мясным соком гречки с яблоками. Бросила короткий взгляд на улицу. Видно было плохо – за окном уже стемнело, а у меня зажжены две лампы – но если бы кто-то зашел во двор, я бы это услышала.

И вроде бы не с чего горевать. Он ничего не обещал, а я – не приглашала. Но настроение все равно пропало.

Из чистого упрямства я все же поела – и гуся, и гречку, и пирог с малиной. Едва не лопнула. Прихватив кружку с травяным отваром, прихлебывая быстро остывающую жидкость, обошла дом по периметру, убедившись в отсутствии чужих следов на гладком снегу. С того берега до меня доносились звуки музыки – весьма устаревшей, надо признать – и отголоски чужого голоса, искаженные плохим микрофоном и расстоянием, но мороз все крепчал и мне совсем не хотелось мерзнуть под «Ласковый май» в компании нетрезвых жителей деревни.

Поэтому я вернулась в дом, покосилась на часы (одиннадцатый…) и отправилась в спальню.

Чтобы найти искомое, пришлось достать чемодан – весь в пыли, он пролежал под кроватью с тех пор, как я сюда приехала - почти год.

Я даже замерла, заново пересматривая эту мысль. Подумать только – год! Не заметила, как время пролетело… Правду сказать, скучать особо не приходилось, даже если не учитывать всю эту историю с оборотнями, про которую вообще хотелось забыть. Дел вполне хватало и без нее. Но год? Когда я перебиралась в деревню, то вообще не думала о будущем – в первую очередь мне хотелось сбежать, спрятаться, а теперь?..

В глубине чемодана брякнуло, я запустила туда руку и выудила на свет божий маленький телефон. Черная оболочка отразила свет свечи, но кнопки нажимать было бесполезно – батарея села еще по пути сюда. Естественно, заряжать я ее и не подумала, везла исключительно на случай непредвиденных обстоятельств, а здесь пользовалась телефоном Гришки, если нужно было позвонить, что, впрочем, случилось только однажды.

Задумчиво похлопав по бедру зарядным, я отправилась к Гришке, решив заодно поздравить его и семейство с наступающим.

Все уже были в сборе – в зале, за столом, у включенного телевизора, из которого лились песни то Баскова, то Киркорова и мелькали красные и синие огни вечеринки. Три Дашиных отпрыска замерли на диване с открытыми ртами при виде меня – очевидно, наслушались ходивших по деревне баек. Сама Даша, хоть и не была слишком рада моему приходу, все же усадила за стол – рядом с развалившимся в кресле головой.