Доппельгангер

Пролог

Говорят, каждую восьмую ночь месяца, когда тучи не закрывают луну, не стоит выходить лишний раз из дому. Говорят, что если случайно бросить взгляд в глаза своему отражению в луже, подернутой рябью от ноябрьского ветра, или ближе к полуночи оказаться между двух поездов, идущих в разных направлениях (один на восток, второй — на север), так, чтобы твой силуэт отразился в окнах, то наутро часть твоей души отделится от тебя, и сквозняк унесет ее, пока ты спишь. И тогда эта беспокойная, мятущаяся частичка тебя, превратится в злого, жестокого двойника-доппельгангера, чье лицо будет похожим на твое как две капли воды. Отличить его можно будет лишь по одному, отвратительному изъяну на теле, который он будет стремиться во что бы то ни стало скрыть. И если кто-то вдруг раскроет его темную сущность, его глазные яблоки совершат три оборота в глазницах, а мизинец на руке вывернется наизнанку. Так будет происходить каждый раз, пока все его пальцы не искривятся, а глаза не расшатаются, как молочные зубы. Тогда двойника нужно будет уничтожить, вернув кусочек души себе, и жить впредь осторожно и внимательно, вот только как избавиться от назойливого доппельгангера раз и навсегда достоверно никому не известно.

— Алевтина!

Ни слова в ответ. На детской площадке возилось много детей, похожих на маленьких толстых пингвинчиков в своей многослойной одежде, но на требовательный крик никто не отозвался. Хотя голос был такой противный и визгливый, что на него оборачивались почти все. Кроме девочки, все так же сосредоточенно рассматривающей длинный железный столб, на который крепились припорошенные снегом качели. Вся эта несуразная, громоздкая железная конструкция была выкрашена в лимонно-желтый цвет, с годами превратившийся в цвет дохлого цыпленка, и краска на ней облупилась, надувшись большими влажными пузырями.

— Алевтина, собачья ты дочка, иди сюда быстро!

Девочку не слишком волновал этот визг, хотя тетенька в красивой розовой шапке, которая сидела на краю лавочки рядом, невольно дернулась и поднялась с места, оглядывая площадку. Наверное, она и заподозрить не могла, что эта самая Алевтина стоит прямо рядом с ней, но девочка не собиралась отвлекаться от своего занятия. Ей и так понадобилось слишком много времени, чтоб избавиться от варежки на правой руке, которую бабушка почти намертво примотала веревочкой к ее запястью, и теперь ничего не мешало ей протянуть пальцы вперед, поддевая вздутый пузырь краски коротеньким ногтем. Ноготь был тонкий и мягкий, и то и дело норовил завернуться назад, отчего палец неприятно болел, но она упорно повторяла попытки снова и снова, пока не получилось расковырять мягкий пузырек. Он издал коротенький звук «пуфф» и отслоился, упав на снег с приятным шуршанием. Чувство было замечательным, почти таким же, как когда тайком от бабушкиного взгляда сдираешь с коленки засохшую корочку подзажившей ранки. Только сейчас перед глазами оказалась не розовая беззащитная кожа, напоминавшая малиновую пенку на манной каше, а гладкая железяка, от которой пахло морозом и кровью.

Алевтина наклонилась, высматривая отвалившийся кусочек краски, теперь еще более напоминающий желтоватую кожу, холодную и мягкую. Его обязательно надо было взять с собой и спрятать в карман дубленки, чтобы потом дома переложить тайком в пустой пакет от молока, хранящийся под кроватью. Там она берегла и другие сокровища, вроде проросшей фасолины, птичьей косточки, найденной под шиной во дворе и красивого золотистого фантика от дорогущей вафельной конфеты, которой ее угостила мама Вики Самариной в садике.

Кто-то резко дернул ее за капюшон, оттягивая назад, и ее пальцы схватили пустоту.

— Ах ты мерзавка, ты, дрянь мелкая, — на этот раз бабушка говорила совсем тихо, почти шипела, как банка с кислым молоком, если чуть-чуть отвернуть крышку. — Ты что молчишь, пока я тут ору, как ошалелая? Тебя уже все кругом ищут, эта малахольная Полякова из третьего подъезда вообще милицию вызывать собралась, еле успокоили дуру, а ты тут ни звука. Ну вернемся мы домой, ну я тебе устрою…

Алевтина на бабушку даже не смотрела. Она упорно вырывалась, как ужик дергалась в ее цепких руках, и все пыталась дотянуться до желтого пятнышка на грязном снегу, но никак не доставала до него своей короткой рукой.

— Я с кем разговариваю! — визгливо повторила бабушка, тряхнув Алевтину за шиворот, и та колыхнулась, как мешочек с ветошью. На бабку она смотреть и так не хотела, но та развернула ее лицом к себе, уставилась на внучку гневным взглядом. Темная фиолетовая помада на ее губах высохла и покрылась противными трещинками и белесыми ниточками, скопившимися в уголках. И когда бабушка умолкала, злобно поджимая губы, чешуйки мертвой кожи двигались, пугая до жути. Алевтина зажмурилась, закрывая лицо ладошками, словно так будет проще, но бабушка уже отпустила ее, резко одергивая на ней дубленку и поправляя криво сдвинутую назад шапочку.

— Я сколько раз тебе говорила шапку не дергать? Отморозишь башку себе в такой холод, и увезут тебя в больницу, думаешь, там с тобой сюсюкаться будут?

Алевтина знала, что с ней нигде сюсюкаться не будут. Просто не могла объяснить бабушке, что колючие шерстинки в шапке царапают ей лоб, и он потом становится красный и горячий, а без шапки ей совсем-совсем и не холодно. Но разве ж ей это все расскажешь, когда она вот такая?

— Евгения Борисовна, ну что, нашлась Алечка? — звонкий женский голос отвлек бабушку и она обернулась, тут же растягивая свои ужасные фиолетовые, как у покойника, губы в потрескавшейся улыбке. Стоящая напротив молодая женщина в мягкой длинной шубке, похожей на хвост Васьки, смотрела на девочку со смесью радости и беспокойства.

— Нашлась, нашлась, Леночка! Ускакала егоза и притаилась, я старая разве за ней успею? Уж не в том я возрасте, чтоб в прятки на морозе играться.

— Ну, главное цела, здорова, главное, нашлась. Сейчас всякое бывает, детей средь бела дня уводят, не замечает никто даже, потом по телевизору показывают. Аля, ты уж бабушку не пугай так больше, ладно? — женщина улыбнулась, и бабушкина рука незаметно для нее схватила девочку за косичку, больно дергая. Алевтина послушно закивала. Злить ее еще сильнее не хотелось. И так уже надежды не осталось, что дома все пройдет нормально.