Допустим, я тебя прощу

Глава 1

Кто сказал, что все дети из неблагополучных семей: боевые, наглые и умеют постоять за себя? Эх… Если бы так! На самом деле многие из нас, наоборот, – идеальные жертвы.

Вот мне кажется, что легко быть смелым и уверенным в себе, когда окружающие готовы подпитывать эту уверенность, а вовсе не выколачивают всеми доступными способами.

Уж мы-то как никто другой знаем: если сопротивляться – будет больнее. Гораздо, гораздо больнее. Если отвечать, то мучительный, унизительный, жуткий момент растянется до бесконечности. А ещё – что обидчиков никогда не накажут.

Поправляю рюкзак и посильнее распахиваю заношенный пуховик. На улице холодно, как-никак минусовая температура, но мне необходимо проветрить школьную форму от запаха сигаретного дыма. Это практически невозможно, он въелся в одежду намертво, ведь мамины гости полночи курили в нашей однушке, но я не оставляю надежды, что морозный воздух поможет мне от него избавиться. Чтобы не выслушивать насмешки хотя бы по этому поводу.

К зданию школы подхожу, замедлив шаг. Сердце привычно подскакивает к горлу и заходится в бешеной скачке. Несмотря на мороз, ладони потеют. Сую их в карманы, стискивая скользкую ткань, из которой сшита подкладка. Делаю глубокий вдох и толкаю массивную дверь.

Ну, здравствуй, мой личный ад!

В кабинете ещё нет учителя. Жаль. Не повезло. А я ведь старалась идти медленно, чтобы поскорее прозвенел звонок.

Не решаюсь заходить, топчусь у стенки возле входа в класс, ища глазами учительницу. Не ахти какая защита, но откровенно издеваться при ней всё же не будут.

– Это кто у нас? Тяпа пришла! – из-за спины раздаётся голос Колоскова. – Ну привет, Тяпа!

Со всего размаха бьёт ладонью по рюкзаку, так что я подаюсь вперёд, едва не упав.

– Ноги не держат? Ты чо пьяная? Со своей маман бухала?

Из-за спины слышится смех остальных одноклассников.

Молчу, опускаю голову, глотаю обиду. Давно уже не бросаюсь на них с кулаками, как делала в младшей школе. Потому что знаю – они этого ждут. Если брошусь, окружат толпой и будут толкать от одного к другому, смеяться и обзывать.

Да, мы уже не дети, выпускной класс. Но это не мешает им вести себя как придурки. Поэтому не реагирую, так одноклассники быстро остывают. Скучно задевать того, кто молчит и даже не плачет.

Только срабатывает не со всеми. К сожалению.

Колоскову и остальным, действительно, быстро надоедает приставать. Они знают, что не дождутся желаемой реакции. Чтобы заставить разрыдаться, им нужно разве что побить меня.

Но есть человек, который способен вызвать слёзы, даже не прикасаясь. К счастью, его пока не видно.

Ненадолго выдыхаю, проскальзываю в кабинет. А чего ждать? Меня ведь всё равно заметили. Неуклюже топаю к своему месту в углу, за самой последней партой. Почему-то всегда под чужими взглядами становлюсь как деревянная, ноги и руки перестают гнуться, шагаю как робот. А они, одноклассники, хихикают, перешёптываются и смотрят, смотрят прямо на меня.

Девочки, наряженные как принцессы, презрительно отворачиваются и морщат носы. Их можно понять. Будь я подобным идеальным существом в отутюженной белоснежной блузке, в короткой юбке в складку, с лёгким макияжем, нюдовым маникюром на ухоженных пальцах, тоже, наверное, воротила бы лицо от пугала в мятой школьной форме.

– Фу… Ну почему мы должны терпеть этот запах? У нас даже мальчики не курят! – восклицает Маринка Савельева, главная красавица нашего класса.

Она достаёт из сумки пачку влажных салфеток и принимается демонстративно вытирать пальцы и столешницу парты, брезгливо передёргиваясь.

Тупость, конечно, она ведь меня не касалась, а к её столу я даже не думала приближаться. Но в нашем классе есть своеобразное соревнование. Называется оно так: кто сильнее унизит Лизу Тапову. Точнее, Тяпу, по-другому меня никто не называет.

Невольно краснею, но, как всегда, молчу. В груди прочно застрял огромный колючий ком. Он давит на горло изнутри, мешает дышать, не даёт говорить. Это привычное состояние, когда я нахожусь в школе.

К счастью, звенит звонок. В класс входит учительница. Все выстраиваются возле парт, ожидая разрешения сесть, а затем рассаживаются по местам и замолкают.

Достаю тетрадь и старательно записываю, пытаюсь понять и запомнить всё, что она объясняет. Мне нужно, просто необходимо сдать экзамены на высокие баллы! Иначе два года мучений окажутся напрасными.

Неожиданно дверь с громким стуком распахивается и в кабинет вваливается Ярослав Артемьев. Сердце подскакивает и замирает, ладони в один миг покрываются ледяным потом, а озноб противно лижет кожу спины, разбегаясь мурашками. Ведь это он – мой ходячий кошмар. Тот, кого я ненавижу больше всех на свете. И, разумеется, он отвечает мне взаимностью.

– Простите за опоздание, Татьяна Митрофановна! Можно войти? – выпаливает и, не дожидаясь ответа, топает на своё место.

– Присаживайся, Ярослав, – учительница не делает ему замечаний, хотя опаздывает Артемьев с завидной регулярностью.

Ещё бы! Кто из преподавателей нашей школы захочет конфликтовать с его родителями? Дураков нет! Ведь это за счёт отца Артемьева отремонтировали спортзал и построили новую баскетбольную площадку. А ещё он спонсирует школьную команду, оплачивает поездки на соревнования и организацию собственных. Ведь Ярослав так любит баскетбол!

Да и в целом его семья нехило помогает школе. Помню, как в прошлом году долго обсуждали одно из родительских собраний, во время которого предлагалось собрать средства на новые окна в класс. Не все готовы были раскошелиться, а отец Артемьева просто достал кошелёк и выложил перед учительницей полную сумму. Разве будет она после этого пенять его сыночку за опоздания? Нет, конечно!

Ярослав отлично знает об этом и пользуется безбожно. Вальяжной походкой пересекает кабинет, кивает парням, тем, что сидят ближе, протягивает руку для приветствия. Девчонкам улыбается, некоторым подмигивает. Ни капли не смущается, что по его вине остановлен урок и учительница ждёт, пока он усядется на место.

Глава 2

В день нашего злосчастного знакомства я почти не отличалась от остальных девчонок.

У мамы был спокойный период. Ну, это я так называю те месяцы, когда она не пьёт и ходит на работу. Её разбитные подружки с маргинального вида кавалерами к нам давно не заглядывали. Поэтому и дымом от моей одежды не воняло.

Утюг тогда тоже ещё не сломался, поэтому новенькая блузка из массмаркета выглядела вполне прилично, а юбка лежала аккуратными складками. Это потом, через полгода, дешёвая ткань приобрела сероватый цвет и покрылась катышками, а в тот день я почти ничем не выделялась и выглядела как большинство одноклассниц. Ну, разве что, отличалась отсутствием косметики.

Артемьев не почувствовал подвоха, когда усаживался рядом со мной – девочкой, которую все ненавидят и презирают.

– Привет, – улыбнулся так, что сердце подпрыгнуло. – Меня Яр зовут, Ярослав. А тебя?

Я могла лишь хлопать глазами, с ужасом ожидая, как Колосков обернётся и выпалит на весь класс нечто обидное типа: «а её Тяпа». Но он молчал, ехидно наблюдая, как новичок закапывает себя, общаясь с отверженной всеми дочкой алкоголички.

– Почему молчишь?

– А ты почему так смотришь? – выпалила первое, что пришло в голову.

Как я потом винила себя за это! Да и сейчас виню. Нужно было промолчать. Тупо промолчать, как и положено полудуре, за которую меня держат и учителя, и школьники. Ведь, несмотря на то что урок начался, большинство одноклассников замерли и с ехидным любопытством наблюдали за происходящим в дальнем углу кабинета.

– Потому что ты красивая. Вот и смотрю, – ответил новичок и вновь улыбнулся открыто, белозубо и сжал мою ладонь, лежащую на столе, длинными тёплыми пальцами.

Именно из-за этого промаха, из-за неожиданного, нелепого подката к убогой Тяпе, Артемьев не стал с ходу «королём» класса, как было в его старой школе. Мало того, ещё несколько месяцев ему пришлось восстанавливать подмоченную репутацию.

Наверное, это и есть главная причина его ненависти. Вот уже третий год Ярослав усиленно пытается доказать, что вовсе не запал на меня тогда, и так же как и все остальные, считает меня отвратительной, ненавидит уборщиц, алкоголиков и всё с ними связанное.

А я не могу забыть тех слов, той улыбки, того прикосновения. Потому что за всё время учёбы в школе, это было единственным проблеском хорошего отношения, если можно так сказать. Эти слова: «ты красивая» были и остаются единственным комплементом за всю мою никудышную жизнь.

И да, я не верю, что действительно могла понравиться Яру. Это исключено. Потом я не раз видела, как он говорил подобные слова другим девчонкам, привычно и без раздумий заставляя влюбляться в себя. Артемьев такой – хочет всем понравиться, вот и всё. Он просто не знал, что мне нравиться не обязательно.

Ладно, достаточно воспоминаний. Нужно сосредоточиться на уроке. Тем более – математика. Мне сдавать её на ЕГЭ. Она мой основной предмет при поступлении. Блин, но самое ужасное, что именно он даётся мне труднее остальных.

Ещё и училка терпеть не может! Митрофановна в целом человек тяжёлый, так ещё и недавно пережила развод, из-за чего совсем с катушек слетела. Орёт постоянно, объясняет нервно, отказывается повторять. И плевать она хотела на то, что через три месяца у нас экзамены. Даже с ехидной радостью ручки потирать будет, если большая часть класса провалится. Это ведь подтвердит её убеждение, что мы – стадо тупых баранов, неспособных к точным наукам.

Нет, любимчикам своим учительница темы объясняет. Талдычит что-то, подходя к ним и склонившись к тетради. Я же такой чести точно не удостоюсь никогда в жизни. Приходится подолгу разбираться самостоятельно с помощью учебника и если есть такая возможность, смотреть обучающие видео на своём стареньком телефоне.

Блин, как же хорошо, что экзамен у нас будет принимать не она! Замечательно, что это будут совершенно посторонние люди, которые не знают ни меня, ни кого бы то ни было из нашего класса, и даже не будут в курсе, кто написал ту или иную работу. Иначе о своей мечте мне пришлось бы просто забыть. Ведь наши учителя, без сомнения, наставили мне двоек, ну или троек, типа из жалости, даже не открывая бланк с ответами.

До конца занятий стараюсь не высовываться. На переменах зубрю новую тему по математике, пытаюсь решать примеры на черновике. Помогает отвлечься, не слушать, о чём говорят остальные. Ведь они опять меня обсуждают.

Даже на Артемьева удаётся некоторое время не реагировать. Хотя он из кожи вон лезет, чтобы обратить на себя внимание. Ну, или выставиться перед одноклассниками. За мой счёт ведь легче всего это сделать, в нашем классе принято дружить против кого-то. В основном против меня.

– Слышишь, а сколько стоят твои услуги? – видя, что я не реагирую на подколы, выкрикиваемые на весь класс, Ярослав подходит прямо к парте.

Не отвечаю. Опускаю голову над учебником и пытаюсь сосредоточиться на примере, хотя у самой руки моментально потеют и дрожать начинают.

– Я с кем разговариваю? – Яр выхватывает у меня тетрадь, закрывает её и поднимает над головой.

Всё равно не смотрю. Вот не буду! Не буду!

Краем глаза замечаю, — Маринка топчется рядом, пытается виснуть на плече Артемьева, всем своим видом показывая, что имеет на это право. Хихикает, жеманится. Красотка недоделанная.

– Оглохла?

Молчу. Опускаю голову ниже. Краснею так бурно, что даже кончики ушей начинают полыхать.

И тогда Ярослав делает то, что ни разу себе не позволял. Он отшвыривает тетрадь, склоняется надо мной, протягивает ладонь и, впившись длинными пальцами в подбородок, насильно поднимает мне голову, заставляя смотреть на себя.

Делаю судорожный вдох, а на выдох сил уже не хватает. Замираю, давясь воздухом, лицо не горит, а пылает. Кожу, в тех местах, где с усилием впиваются его пальцы, доставляя боль, будто колет иголками.

– Я спросил, сколько стоят твои услуги, – чеканит медленно и заглядывает мне прямо в глаза.

Глава 3

После уроков несусь прочь из школы, не задерживаясь ни на секунду. Хотя домой идти не особо хочется. Там шумно и тоже страшно. Мамины друзья орут, матерятся, смотрят пьяными глазами, иногда ведут себя агрессивно. Нет, она никогда не даёт им обижать меня, ну как… Пытается вроде… Но сама иной раз срывается.

Скорее бы этот период у неё прошёл! Каждый день иду домой и мечтаю, чтобы она, наконец, угомонилась. Хоть на время. Обычно мать уходит в загул на месяц, потом неделю отходит и около полугода может не пить. Работает, готовит борщ или макароны с фаршем на обед. Смотрит телевизор по вечерам.

Вот только в этот раз её гулянки затянулись дольше обычного, а промежуток между периодами спокойствия уменьшился. Не успела я отойти от её празднования Нового года, как она ушла в новый штопор в феврале, отдохнув всего неделю.

Эх… Будь на улице чуть теплее, устроилась бы на скамейке в парке и сделала уроки. Но март в этом году выдался на удивление холодным, даже снег ещё не сошёл, хотя обычно в это время уже расцветают первые гиацинты и нарциссы на клумбах возле школы.

И есть хочется. Так что в любом случае придётся топать домой.

Ещё вечером нужно идти вместо мамы убираться в местном супермаркете. Приходится заменять её, чтобы с работы не выгнали. Иначе не представляю, как выживем.

Мне девчонки-кассиры, что работают в том же магазине, советуют не выходить вместо матери на работу. Типа когда она знает, что ничего плохого не случится, то и меняться не будет, а так подумала бы лишний раз, прежде чем не выйти на работу.

Но я не могу. Знаю ведь, что это не поможет, уходя в загул, она об этом не думает совершенно. Потом сожалеть будет, а новую работу с её репутацией с каждым разом искать всё сложнее.

– Лиза! Стой, куда так бежишь? – вдруг слышу голос за спиной.

Хмурюсь удивлённо, оборачиваюсь. Неужели меня?

По обледенелому тротуару в мою сторону спешит Ева Титова, бывшая одноклассница.

– Стой, я за тобой от остановки бегу, никак не догоню! – улыбается, подлетает ко мне и останавливается, чтобы отдышаться.

– Привет... – тяну, с подозрением глядя на знакомую.

С чего это вдруг она решила ко мне подойти? В школе мы не общались, да и вообще не виделись с выпускного в девятом. Ева ушла в колледж, не стала подавать документы в десятый класс.

– Как дела? Ты где сейчас? – улыбается бывшая одноклассница.

– В школе. А ты? – поддерживаю разговор.

К Титовой я нормально отношусь. Она никогда меня не обижала. Но и дружить не пытался. Хотя она и сама временами подвергалась нападкам со стороны одноклассников, потому что из небогатой семьи. В её случае связаться с главным изгоем класса, было бы более чем опрометчиво, и она это отлично понимала. А так Еву особо не трогали, чаще просто не замечали.

– Я в колледже учусь! Знаешь, Лиз, уйти после девятого оказалось самой лучшей идеей в моей жизни! – радостно щебечет, подхватывает меня под рукой и увлекает вперёд по тротуару.

– Правда? – внимательнее смотрю на Титову.

Она действительно изменилась: с худенького лица исчезло затравленное выражение, глаза смотрят уверенно, а улыбка то и дело появляется на губах.

– Да! Ты не представляешь, насколько легко и интересно там учиться! Преподаватели, совсем не то, что наши школьные учителя, никого не гнобят, как Митрофанова, та же. Да и ребята... Там такие же, как и мы с тобой учатся. Золотые мальчики и девочки в других местах ошиваются. У меня столько подружек появилось, и даже парень есть, прикинь? И с учёбой всё отлично. Ни одной тройки! А в школе тупой невзрачной мышью считалась!

– Поздравляю, – бормочу в ответ. – А на кого ты учишься?

Улыбаюсь натянуто, а у самой давит в грудине. Похоже, все вокруг счастливы, даже Титова. Все, кроме меня.

– На повара. Уже практику проходила в столовой. Мне так понравилось! А у тебя как дела?

Поджимаю губы, опускаю глаза. Что отвечать? Зачем она вообще меня остановила? Похвастаться или может поиздеваться?

– Всё так же, – Титова самостоятельно делает вывод. – Слушай, ну зачем мучиться? Почему ты осталась в школе? Мне кажется, что хуже, чем к тебе, там ни к кому больше не относятся.

Вздыхаю, сглатываю, вновь вздыхаю. Привычная боль и обида на весь белый свет распирает грудь. Но не возражаю, ведь так и есть.

– Ну правда, Лиз! В десятый пошли отличники и те, кто с деньгами. В вуз ведь простым смертным пути нет.

– Как это нет? На бюджет по результатам ЕГЭ поступают, а не за деньги, – восклицаю поспешно, стискиваю пальцами лямки рюкзака, так что костяшки белеют.

Я не люблю такие разговоры. Потому что отчаянно боюсь – всё так и есть. Ведь в этом случае мои мучения окажутся напрасными.

– А ты хочешь поступать? – Ева с любопытством заглядывает мне в лицо.

– Хочу. Я попробую поступить на экономический факультет в любой из университетов города. Оправляю заявления в разные, может, куда-то пройду.

Титова удивлённо хмыкает.

– На экономический? Надо же...

– Да. Мне важно поступить. Очень-очень важно! – на меня нападает вдруг несвойственная болтливость. – Быть поваром, конечно, классно! Но я хочу, чтобы по-другому всё было. Мне нужно высшее образование, обязательно. И чтобы в крутую фирму устроиться. Хочу карьеру сделать, доказать всем – я не тупая неудачница!

– Ну не знаю... Карьера — это хорошо, конечно... И там, наверное, конкурс большой. А вообще, ты смелая, – смотрит с уважением.

– Эх... Если бы. Просто для меня важно изменить свою жизнь. Прям конкретно изменить! Понимаешь? И получить образование — мой единственный шанс. А что до травли в школе... Это цена, которую я готова платить.

Глава 4

День проходит, как обычно – тускло и бессмысленно.

У мамы в гостях подруга, которую бросил сожитель. Ярко накрашенная дама с одутловатым лицом громко причитает и якобы нуждается в утешении. Вместе с мамой они бурно ругают «негодяя», не забывая успокаиваться известным способом. А затем врубают какую-то заунывную музыку и начинают подпевать. Стыдно-то как, это слушать!

В холодильнике пусто, но на кухонном столе, вокруг переполненной пепельницы рассыпана мелочь, видимо, сдача с последней тысячи. А до зарплаты ещё две недели. Хотя, что толку? На еду её никто тратить не планирует. Эх...

Собираю монеты и спускаюсь в магазинчик на первом этаже, чтобы купить булочку и бутылку кефира. Да, я знаю, что такое питание вредно для желудка, в конце концов, приведёт к гастриту или чему похуже. Но выбора нет.

Ем в подъезде. На всякий случай. Запихиваюсь мягкой булкой, потому что живот урчит от голода, проглатываю, даже толком не разжевав. А вот кефир пью без особого удовольствия, мне не очень нравится, но вроде бы он полезный.

После возвращаюсь в квартиру и делаю уроки, закрывшись в ванной комнате. Если поставить стул возле стиральной машины, то можно вполне удобно устроиться, и здесь гораздо тише.

Справившись с этим, стираю в тазу свою многострадальную блузку. Стиральный порошок закончился, поэтому натираю её куском мыла, выполаскиваю и вывешиваю на балконе. К утру на таком холоде она вряд ли высохнет, но ничего, досохнет на мне. Зато вонять не будет. Надеюсь.

Взглянув на часы, понимаю, что опаздываю и бегу в супермаркет, где работает мама. Драю полы в зале и подсобных помещениях. Уборщицы здесь работают посменно, но, к счастью, руководство магазина позволяет мне выходить только в вечернюю смену. Знают, что в семье происходит.

Домой возвращаюсь поздно, зябко кутаясь в пуховик и боязливо поглядывая по сторонам. Ненавижу ходить по опустевшим тёмным улицам, да только выбора нет.

Я вообще много чего боюсь, помимо темноты. Высоты. Боли. Пауков. Сороконожек, до жути просто. Но больше всего – людей. Когда меня кто-то зовёт или хуже того, приближается, сразу сердце ёкает и тарахтеть начинает как бешеное. Потому что от себе подобных я не жду ничего хорошего. Не привыкла.

Где-то читала, что мы сами создаём свой мир. Говорят, что если думать о нём в позитивном ключе, то и всё вокруг будет складываться наилучшим образом. Хочется верить, но это так трудно. Но я пытаюсь. Я, правда, пытаюсь. И у меня есть план. Нужно только хорошо сдать экзамены и поступить в универ на бюджет.

Возле парка притормаживаю. Здесь ходить не люблю особенно. Аллеи освещены кое-где фонарями, но основная масса голых деревьев погружена во мрак. Жутко бежать по растрескавшейся асфальтовой дорожке, чувствуя, как темень выползает из гущи зарослей и обступает со всех сторон. Летом на многочисленных скамейках собирается разные компании. Но, впрочем, так ещё хуже. Толпа шумных парней пугает больше, чем мрак и тишина.

У входа на аллею тушуюсь. Обойти? Нет, слишком долго, а я так устала! Делаю глубокий вдох и шагаю под своды старых деревьев, негромко поскрипывающих ветвями под порывами ночного ветра.

Метров сто пролетаю на автомате, не смотрю по сторонам и стараюсь не вслушиваться в неясные шорохи со всех сторон. Домой, нужно скорее домой!

Вот только стоит мне свернуть на боковую аллею, наискосок пересекающую парк и оканчивающуюся практически возле нашей улицы, как за спиной раздаются шаги.

Блин...

К ночи похолодало, но я мгновенно перестаю ощущать холод, напротив, меня будто кипятком обдаёт. Морозный воздух обжигает лёгкие, стоит сделать вдох, а сердце бомбит грудную клетку с таким усердием, что больно делается.

Ускоряю шаг, тороплюсь, за малым не срываясь на бег.

Но это не помогает – шаги за спиной приближаются.

Быстро оборачиваюсь. Взгляд выхватывает мужской силуэт. Тёмная куртка, на лицо надвинут капюшон.

Вот попала! Прямо как в низкопробном фильме ужасов! Ночь, безлюдный парк и незнакомец, не отстающий ни на шаг.

Ускоряюсь на максимум. Ноги гудят от напряжения, сердце бахает с перебоями, да ещё так некстати начинает колоть в боку!

– Погоди, не бойся! – незнакомец переходит на бег и в два счёта догоняет, хотя я и не думаю останавливаться.

Перестаю дышать, но не делаю резких движений и внешне стараюсь не показывать, что паникую. Продолжаю, как робот, двигаться вперёд.

– Ты что тут делаешь так поздно? – голос смутно знаком, хотя, возможно, я ошибаюсь.

Осмеливаюсь посмотреть на парня внимательнее. Кажется, он из нашей школы. Но не из моего класса и даже не с параллели, это точно.

– А ты? – отвечаю вопросом на вопрос.

– С тренировки иду.

– Понятно, – продолжаю шагать вперёд.

Сердце чуть успокаивается. Но всё равно чувствую себя не в своей тарелке рядом с ним.

– Меня Костя зовут, а тебя?

– Лиза... – говорю, но тут же чувствую тяжесть в груди.

Не стоит с ним знакомиться. Это же глупо. Он ведь просто не понял, с кем имеет дело. А как поймёт, отвернётся, брезгливо морщась. Мне же самой будет больнее.

– Ты не ответила. Так что делаешь здесь так поздно?

Сглатываю ком, застрявший в горле. Стискиваю пальцами подкладку внутри карманов, ладони покрылись испариной, несмотря на то, что совсем недавно мёрзли.

Делаю вдох. Надо сразу предупредить, дать понять, кто я на самом деле.

– Иду домой с работы. Я уборщицей работаю в супермаркете на Матросова, – бросаю быстрый взгляд в сторону парня.

Что, съел? Познакомиться он надумал!

Костя склоняет голову набок и тоже смотрит.

– Ясно. Давай провожу.

– Не надо, – вновь смотрю, даже с некоторым удивлением.

Странно. Неужели этого недостаточно?

– Давай, чего ты? Я вижу, что тебе страшно. А меня не бойся, я не маньяк.

– Мне не страшно, – стараюсь принять независимый вид.

– Да ладно! Поэтому так улепётывала? Идём, я всё равно не отстану. Да и мне скучно тащиться через парк одному.

Глава 5

Первым уроком у нас физика. Этот предмет мне тоже даётся нелегко, как, впрочем, и все остальные точные науки, но всё же дела с ним получше, чем с алгеброй и геометрией.

Наверное, дело в учителе. Физичка – спокойная, даже меланхоличная женщина средних лет, которая редко повышает голос. Но, несмотря на это, во время её уроков царит тишина. Ко мне она относится ровно, как и к остальным ученикам.

Стоит отметить, что это редкое явление. Большинство предметников меня откровенно недолюбливают. Особенно физрук и, повторюсь, – математичка. Вроде бы я тихоня, не высовывающаяся и не создающая проблем. Ну чем могу помешать, тем более учителям? Но нет же, даже за это ненавидят!

– Что тебе делать в десятом классе? – заявила завуч, когда после девятого я не ушла в колледж, как большинство ребят из небогатых семей.

Я стушевалась, не смогла ответить.

– Ты не поступишь в вуз, Тапова. Это очевидно.

– Но у меня хорошие баллы по ОГЭ, – решилась робко возразить в ответ.

– Что эти баллы? Там деньги нужны. Забирай своё заявление и подавай документы по программе среднего профессионального образования. Всё равно ведь ждёт колледж, и это в лучшем случае. Смысл терять два года?

Но я впервые в жизни не поддалась. Не ушла из кабинета, пока завуч не приняла заявление. Нет уж! Посмотрим, что будет дальше, но не ей решать мою судьбу. Этого я никому не позволю!

Понимаю, конечно, почему ко мне плохо относятся. Из-за мамы. Она никогда не ходит на собрания, в жизни не сдавала деньги на нужды класса и ремонт школы и даже не думает скидываться на подарки учителям ко всем праздникам. К тому же все отлично знают, что у неё проблемы с алкоголем.

Вот и отыгрываются на мне. Наверно, тешат своё самолюбие. Ведь с дочками и сыночками богатеньких родителей такое не прокатит. А я – идеальная жертва, безответная девочка для битья.

Ну, ничего! Осталось потерпеть два с половиной месяца, а там уже экзамены. Уйду из школы и постараюсь забыть её как страшный сон!

На перемене не спешу в кабинет биологии, где будет следующий урок. Вместо этого устраиваюсь возле подоконника, пытаясь разобраться с вчерашней темой по алгебре. Пока есть время, попробую зазубрить новую формулу и попрактикуюсь в решении примеров.

Вокруг довольно шумно, но мне всё равно. Главное, никто не трогает.

Пытаюсь решить пример, но он оказывается довольно-таки сложным. Черкаю в черновике, вновь и вновь пробую. Так погружаюсь в процесс, что перестаю замечать смех, разговоры и топот множества ног, весь тот шум, которым наполняются школьные коридоры во время перемены.

– О, привет! – из размышлений меня выводит радостный возглас.

Вздрагиваю и поднимаю глаза. К окну приближается вчерашний знакомый – Костя.

Он красивый. Высокий, темноволосый, скуластый. Наверное, такие парни нравятся многим девчонкам.

– Привет, – бросаю в ответ и вновь утыкаюсь носом в тетрадь.

Очень надеюсь, что он просто шёл мимо и задерживаться не станет.

Но судя по всему, у него другие планы. Костя подходит к окну вплотную и заглядывает в мою тетрадь.

– Что там у тебя? О, знакомая тема, я тоже на ней подвис.

– В смысле? Ты ведь только в десятом, – скашиваю глаза в его сторону.

– И что? Я в физмат готовлюсь с седьмого класса. С репетитором всю программу прошёл несколько раз. Давай помогу.

Не дожидаясь моего разрешения, Костя выхватывает ручку и поэтапно записывает решение сложного примера, подробно объясняя.

– Поняла? – бросает на меня быстрый взгляд, выводя ответ.

Говоря откровенно, слушаю его вполуха. Мне безумно страшно, что нас могут увидеть мои одноклассники. Очень неприятно будет, если кто-то из них начнёт унижать, обзывать или говорить гадости в мой адрес, в его присутствии. Да у самого парня могут быть проблемы.

– Да, спасибо. Но я лучше пойду... – хватаю тетрадь и начинаю судорожно засовывать в рюкзак.

– Побудь ещё, это же большая перемена, время есть. Или хочешь, провожу до класса? У вас что сейчас? На каком этаже?

– Нет, не надо! – выпаливаю слишком поспешно.

Костя хмурится, наклоняет голову и внимательно смотрит мне прямо в лицо из-под тёмных бровей.

– Это потому что я в десятом? Типа малолетка для тебя? – чеканит отрывисто.

– Что? Нет!

Делаю глубокий вдох. Решаюсь. Нужно прояснить всё раз и навсегда. Не для него, этот красавчик переживёт. Для себя, чтобы надежд не питала.

– Я изгой в классе. Уборщица и дочь алкоголички. Увидят тебя со мной тоже зачморят! – выпаливаю, краснею прямо до слёз.

Костя вскидывает голову, выпрямляется и распахивает глаза. Несколько секунд сверлит взглядом, а потом подходит ближе и тянет на себя мой рюкзак.

– Идём. Какой кабинет?

– Я серьёзно, Кость. Зачем тебе проблемы? – вцепляюсь пальцами в лямки рюкзака и пытаюсь отобрать его.

Вот только десятиклассник не отпускает. Он выше, крупнее и, как вполне оформившийся молодой мужчина, гораздо сильнее.

– Не будет никаких проблем. Ты думаешь, мне не по барабану, что там будут пищать твои одноклассники? Да по фигу, конечно!

От неожиданности выпускаю лямку рюкзака и несколько секунд просто стою и хлопаю глазами. Не верю. Вот не верю! Почему? Почему он это делает? Зачем? Реально не понимаю!

– Пошли, Лиз. Чего застыла?

Находясь в полнейшем недоумении, подчиняюсь. Разрешаю нести свой портфель и послушно топаю за Костей, который направился к лестнице.

– У нас биология, на третьем этаже, – подсказываю, когда он останавливается в пролёте и вопросительно смотрит на меня.

– Ок. Руку дашь? – протягивает большую ладонь.

Ошарашенно смотрю на неё и качаю головой. Нет, ну это уж слишком!

– Ладно, подожду. Понимаю, вам девчонкам нужно время.

Офигеваю ещё сильнее.

Девчонкам? Он что реально видит во мне девушку, с которой можно встретиться, ходить за руку? Но как это вообще? Я ведь не такая, как они! Я – Тяпа, ущербная полудура. Ко мне подобное отношение просто не применимо!

Глава 6

Ярослав

Как же меня бесит Тапова! До жути, до неконтролируемой ярости, до рези в животе! Одно её присутствие играет на нервах, сверлит череп, вымораживает, выносит мозг напрочь!

Бесит, что она такая... Ненормальная!

Да, она не похожа ни на кого, ни на одну девчонку из всех, что я знаю. Почему она такая? Почему смотрит так, будто её окружают одни ничтожества?

Это бомбит больше всего!

Её тиранит весь класс. Изо дня в день унижают, шпыняют, изводят. Но блин, это на неё никоим образом не действует! В её глазах нет затравленного выражения, нет страха. В них – высокомерие!

Она не выглядит изгоем, затюканной нищебродкой, даже несмотря на убогие шмотки. И в этих уродских тряпках она кажется чёртовой переодетой королевой, со снисхождением взирающей на сборище шутов.

На первый взгляд: глазки в пол, плечи вниз, типа бедная, беззащитная овечка. Но блин, стоит подойти - сверкает своими глазюками, кривит рот в презрительной гримасе, не желает сдаваться, кричать и плакать.

Как же я мечтаю стереть это выражение с её лица! Просто растерзать хочу по-настоящему, чтобы до боли! Как безумец желаю сдавить, стиснуть так, чтобы все её тонкие косточки хрустели, чтобы отметины оставить на коже, чтобы кричала... Блин...

Временами сам поражаюсь тем безумным эмоциям, от которых кроет не по-детски! Они бурлят внутри, превращая тело в гудящий адов котёл, полный взрывоопасного месива из кортизола и адреналина.

Я в маньяка обезумевшего рядом с ней превращаюсь. Выискивают новые и новые способы задеть, заставить... Что заставить? Сам не знаю. Заметить меня? Почувствовать, что я есть? Это жесть...

И дико выбешивает, что отвлечься от неё не могу. Я реально рехнулся на Таповой! Всё, буквально весь грёбаный мир для меня переполнен напоминаниями, о том, что она существует!

Даже дома об этом не забываю. Чёртов бело-розовый зефир, что лежал на тарелке в центре стола во время завтрака, живо напомнил мне её бледные губы и зубы, сжимающие кончик обгрызенного карандаша. Чёртовы заросли жимолости возле дома – слегка вьющиеся волосы, рассыпанные по плечам. Чёртово пасмурное небо – серые глазищи, полные ледяного презрения. В каждом звуке любого трека, что слушаю в машине отца, пока еду в школу, чудится её имя. Почему? Элементарно – я маньяк, псих, безумец, повёрнутый на нищей девчонке, которую все ненавидят!

Мне не нравится, что её называют Тяпой. Я подыгрываю, конечно, чтобы никто не догадался о моей маниакальной одержимости, но сам так никогда не зову.

Тапова. Нет, она – Лизка. Лиза. Лиза! Капец...

По имени её никто не называет. Даже учителя. Разумеется, я тоже не рискну обратиться к ней так. Ну его на фиг.

С самого утра мой фокус внимания на ней. Как обычно, на весь класс объявляю, что терпеть её не могу, какую-то фигню буровлю, только бы вывести на эмоции. Бесполезно. Сидит, уткнувшись носом в тетрадь, и чиркает, чиркает карандашом.

Я сижу за партой перед ней и, конечно, тайком подсматриваю, что именно она делает. Примеры решает. И вижу, что неправильно. Не далась ей эта тема. Но оно и понятно, Митрофановна не объяснила толком, никто практически не понял, но у остальных – репетиторы.

Давлю желание подсказать. Вместо этого несу какой-то бред про то, что нормальная девчонка должна пользоваться косметикой. Чушь полнейшую, как обычно. На самом деле плевать я хотел на макияж и на других девчонок заодно.

Она не реагирует. Начинает решать дебильный пример заново.

На большой перемене теряю Тапову из вида. Савельева опять виснуть начала, ну я подыграл, потискал, типа неравнодушен к ней. Ага. Неравнодушен. Можно подумать.

Пока выпендривался, Лизка успела ускользнуть куда-то. Сначала думал, она в кабинет биологии пошла, отправился туда, но там её не оказалось.

Маринка вновь пристала, но в этот раз просто отмахнулся. Не для кого устраивать представление. А по сути, эта разукрашенная кукла меня не интересует. Вообще не цепляет, хотя многие пацаны считают её привлекательной.

Уже перед звонком вместе с Тохой Колосковым выходим в рекреацию. Он – тупо чтобы в классе не сидеть. Я снедаемый изнутри нездоровым желанием видеть Тапову.

Топчемся у двери, а скроллю ленту в телефоне, изо всех сил делая вид, что расслаблен и спокоен как удав. Колосков что-то бубнит про девчонку из одиннадцатого «а», про баскетбольный матч, ещё про что-то. Слушаю вполуха.

Неожиданно Тоха замолкает на полуслове, весь собирается и, набрав в грудь побольше воздуха, со всей дури орёт:

– Оба-на! Шувалов! Вот это встреча!

Вскидываю голову и застываю. Сердце подпрыгивает и со всего размаху ухает вниз, а затем снова взлетает, набирая высоту на ультразвуковой скорости.

Прямиком в нашу сторону топает Лизка, а рядом с ней чешет Костян из десятого, один из игроков нашей баскетбольной команды. Мгновенно понимаю, что они идут вместе, и не просто так идут – Шувалов тащит портфель Таповой!

Проклятое сердце окончательно с ума сбрендивает, колотится в рёбра так, что в грудине колет. Пытаюсь сделать вдох, но блин, воздух в гортань не идёт, будто мне под дых врезали со всей дури.

– Ну? Шувалов я, и чо? – Костян подходит ближе.

Он с ходу выпрямляет спину, расправляет плечи, выпячивает вверх подбородок и прищуривает глаза. Весь подтягивается, собирается, будто тугая пружина.

– Как тебя угораздило, Костя? – Колосков не сразу замечает его напряжение, продолжает дурковать.

– Угораздило? О чём ты, Колосков? – чеканит Шувалов ледяным голосом. – Только прежде чем пасть открыть, подумай хорошенько. Зубы свои посчитай, прикинь, сколько бабок понадобится, чтобы новые вставить.

Тоха распахивает рот и тут же захлопывает его. Ловит вибрации неприкрытой угрозы, что исходят от Кости. На лице Колоскова настолько ошарашенное выражение, что если бы не острая боль в грудной клетке, я бы, наверное, расхохотался. Но откровенно говоря, мне сейчас не до смеха. Вот блин, совсем.

Глава 7

Такого я точно не ожидала! Костя заставил заткнуться Колоскова! А у Артемьева вытянулось лицо и глаза из орбит выкатились, когда он увидел меня рядом с десятиклассником, несущим мой рюкзак! Если бы я дико не переживала, находясь рядом со своими тиранами, то, наверное, могла позабавиться, наблюдая за их офигевшими лицами.

Всё-таки это не пранк. Блин, а что тогда? Не понимаю, не могу сообразить, зачем Косте это всё нужно!

Молча подхожу к нему и тяну за лямку свой рюкзак. Шувалов поворачивается ко мне, улыбается и отдаёт.

– Пока... – бормочу еле слышно.

– Не прощаемся. Я вечером на тренировку, встретимся, как вчера?

Киваю и быстрым шагом топаю в сторону кабинета биологии. За спиной слышу голос Артемьева: вот только обращается он не ко мне.

– Надо поговорить, Шувалов.

– Ну идём, если надо, – лениво растягивая звуки, отвечает тот.

– Да, надо поговорить! – влезает отошедший от шока Колосков.

– Без свидетелей. Иди в класс, – неожиданно грубо одёргивает его Яр.

– Чё сразу... – начинает Антон и затыкается.

Но я успеваю войти в кабинет и не вижу, что происходит в рекреации.

Пока шагаю на своё место, звенит звонок. Успела до учителя. Вот только почему биологички до сих пор нет? Обычно она не опаздывает.

Успеваю достать учебник, когда в кабинет врывается Колосков. Он зыркает на меня, даже раскрывает рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент в дверь вновь распахивается и входит наша классная – Митрофановна.

Она торопливо подходит к учительскому столу и окидывает взглядом класс.

– Не вставайте, – делает знак рукой, когда школьники начинают лениво подниматься со своих мест, чтобы приветствовать учителя. – Ох, ну и денёк сегодня, ужасный просто! Вера Сергеевна заболела. Вместо биологии завуч попросила провести геометрию, но у меня совершенно нет времени! Я рассчитывала на это окно в расписании, чтобы сделать свои дела!

– Так делайте, Татьяна Митрофановна! – елейным голоском сюсюкает Савельева. – Мы сами посидим тихонько, задачи порешаем.

– Ой, Мариночка, я об этом думала. Но я же вас знаю! Стоит оставить без присмотра, даром что выпускной класс, шум поднимется как в начальной школе!

– Что вы, Татьяна Митрофановна! Я лично прослежу, чтобы никто не шумел! – влезает Колосков.

Блин, только не это! У меня желудок сжимается от дурного предчувствия. Если она уйдёт, то целых сорок пять минут мне придётся терпеть нападки со всех сторон. Примерно так уже было в прошлой четверти, когда учительница задержалась на половину урока.

Подружки Маринки начинают поддакивать и уверять, что все будут сидеть тихо.

Математичка сомневается, но, видимо, желание поскорее разделаться с делами перевешивает, и она соглашается.

– Ладно. Но смотрите мне! Чтобы из кабинета никто не выходил, и сидели ниже воды, тише травы! Иначе пеняйте на себя!

Нестройный хор голосов гудит вразнобой, что-то типа обещания не шуметь и не высовываться.

Учительница уходит. Одноклассники живо начинают собираться кучками и перешёптываться.

А у меня мороз по коже гуляет. Остаться наедине с ненавидящей меня толпой людей, представляется не иначе чем длительной пыткой. Особенно учитывая мой взрыв вчера на перемене.

Отворачиваюсь к окну, дышу медленно, с натугой. К горлу слёзы подступают. Как же я устала! Кажется, ещё чуть-чуть и просто сойду с ума! И главное, что у меня нет передышки. В школе буллят, дома день и ночь гужбанят матерящиеся маргиналы.

Я живу в вечном страхе, он пропитал каждую клетку, расползся по венам, отравил собой неизлечимо. Сплю чутко, вскидываясь от каждого шороха. Ем украдкой. Время в школе переживаю как неизбежные, очень болезненные медицинские процедуры.

Говорят, что человек ко всему привыкает. Возможно. Я тоже привыкла, но не ко всему. Свыклась с тоской и безысходностью, с подспудным чувством отсутствия безопасности. Но принять бесконечные унижения всё равно никак не получается!

Когда меня задевают, я молчу и глотаю обиду. Но вместе тем ощущаю ярость, кипящую внутри, она прибывает изо дня в день, и справляться с ней всё сложнее. Наверное, если ничего не изменится, она просто выплеснется наружу, выжигая дотла меня, а заодно и всё вокруг.

Из раздумий меня выдёргивает визгливый голос Савельевой.

– Антон, посмотри, пожалуйста, ушла Митрофановна? И пригляди за дверью. Следи, чтобы не вошёл никто посторонний. А нам нужно поговорить с нашей обнаглевшей Тяпой.

Холодею моментально, внутренности скручивает спазмом, а ладони покрываются ледяным потом. Только не это! Боже, только не это!

Савельева и две её подружки идут прямиком ко мне, переглядываясь и ухмыляясь.

В панике окидываю взглядом кабинет, ища хоть какой-то поддержки. Но, разумеется, безуспешно. Одноклассники либо с любопытством посматривают в нашу сторону, либо усиленно делают вид, что не при делах.

– А вообще, я с тобой разговаривать не буду. Ты отлично знаешь, что за языком нужно следить. Говорила, что я интимные услуги оказываю за деньги? Значит, ответишь! – шипит Маринка.

Машка Шишкина и Белова, верные приятельницы Савельевой, шагают ближе и, схватив меня за обе руки, вытаскивают из-за парты, а затем волокут к стене в углу кабинета.

Дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но не получается. Анька Белова вцепилась крепко, она чуть ли не на голову выше меня и крепче раза в два.

– Держите её, девочки! – командует Савельева и с размаха бьёт меня по лицу.

Попадает по губе, которая лопается и мгновенно начинает кровить. Взвизгиваю, зажмуриваюсь, чтобы слёзы не брызнули, и в это время прилетает сразу несколько ударов, видимо, от всех трёх подружек одновременно.

Относит в сторону, падаю, а так как руки мои продолжают удерживать, не успеваю сгруппироваться и хоть как-то смягчить удар. С размаху вылетаю головой в стену. Вспышка оглушающей боли, и я проваливаюсь в пустоту.

Глава 8

Ярослав

Когда вхожу в класс, меня сразу будто током прошибает. Каким-то внутренним чутьём осознаю – дело неладно! Одноклассники столпились в углу, кто-то держит в руках телефон и снимает, кто-то тихо, встревоженно переговаривается.

Даже не зная в чём дело, понимаю – Лизка! Ведь все окружили тот самый угол, в котором она обычно сидит на уроках.

Забыв, как дышать, ломлюсь вперёд, расталкивая в стороны одноклассников. Вижу Тапову, лежащую на полу и тот же момент меня будто кипятком обдаёт, вот реально с головы до ног!

– Дуры, вы чё наделали?

Первая мысль как удар током – умерла! За какие-то секунды в теле атомный взрыв происходит, расфигачив грудину на ухнарь просто! Подкинутое этим взрывом сердце взмывает к горлу и пульсирует там с такой яростью, будто желает, чтобы я его выплюнул.

Совершенно белое лицо, капли крови на светлой блузке. Офигеть! Лизка!

Тошнота подкатывает, тремор колбасит конечности, рубашка моментом пропитывается ледяным потом. А в башке бьётся реальная истерика, кажется, ещё чуть-чуть и заору, в голос заору просто! Хапаю воздух ртом, чтобы унять дурноту. Ещё секунда ожидания и всё, конец придёт, что бы это ни значило.

В этот момент Лизка открывает глаза. Вижу, что ей плохо, она скручивается вся, сжимается, прячет голову. От меня?

Наклоняюсь к ней, ору что-то про медсестру и скорую. Поднимаю Тапову с грязного пола, усаживаю возле стены, устраиваюсь напротив на корточках.

У меня самого башка раскалывается после разборок с Шуваловым, но та боль отходит на второй план, напрочь смытая неведомыми ранее безумными эмоциями. Наизнанку выворачивает от сочувствия и ярости одновременно. Хочется плакать и орать, вот реально!

Я сбрендил? Походу...

А ещё хочу встать, схватить Савельеву за волосы и приложить головой об стену. Это ведь она! Тварь!

Держусь. Дышу как загнанный конь, грудь, растерзанная в клочья, ходуном ходит. Что это, блин, такое? Что за дичь со мной творится?

Не отхожу от Таповой ни на шаг, впервые в жизни наплевав на то, что обо мне подумают одноклассники. Помогаю встать, на руках тащу, чтобы усадить на стул, а затем к машине скорой. Ничего и никого не вижу кроме неё, не слышу, что вокруг делается. Весь мир сузился до одной точки, сфокусировался на ней и застыл в немом ожидании непонятно чего.

Я сам мечтал сделать ей больно. Признаю. Хотел сжать в руках, сдавить, как котёнка, расплющить просто о своё тело. Чтобы была близко-близко, чтобы дышать не могла, чтобы стук сердца слышать. Даже мечтал об этом, упивался подобными мыслями. Это несколько лет оставалось моей нездоровой фантазией. Но на самом деле видеть боль Таповой оказалось для меня лютой пыткой, вывернувшей душу наизнанку.

Немного отпускает, лишь когда Лизку увозит скорая.

Я не отстаю. Звоню Кириллу. Он уже получил права и гоняет на собственной тачке. Выдёргиваю старшего брата с пар в универе, требуя немедленно забрать меня из школы. Кир офигевает от той бессвязной чуши, которую я несу в трубку. Но не спорит, не выясняет, что произошло, а наплевав на свои дела, через четверть часа подъезжает к школе.

Собирая свой рюкзак, замечаю вещи Лизки. Сгребаю их тоже, прихватываю с собой.

До больницы мчим на предельной скорости. Колочусь всю дорогу. Не могу внятно отвечать на вопросы брата. А войдя в приёмный покой, неожиданно успокаиваюсь.

Такое хладнокровие накатывает вдруг, что сам с себя поражаюсь. Узнаю, что Тапова в смотровой, где её обследует врач, и что потом повезут на рентген. Выясняю, в какое отделение оформили Лизу и вместе с медсестрой зачем-то тащусь туда.

Тапову хотят положить в общую палату на восемь мест, семь из которых заняты. Даже заглядываю туда. Вижу серые простыни на продавленных кроватях, хмурые лица пациенток, толпу гомонящих родственников возле одной из них. И что, Лизка будет лежать здесь? При мысли об этом тошнота накатывает.

С несвойственной мне обычно деловитостью живо решаю вопрос. Это несложно – всего лишь оплачиваю отдельную палату в коммерческом отделении. Накидываю денег сверху, чтобы дали всё необходимое, покормили, позаботились, короче. Больше ведь некому о ней заботиться. Прошу не рассказывать Лизке ничего. Типа всё само так сложилось, а меня здесь и вовсе не было. Не хочу, чтобы она знала про мою слабость.

Оставляю рюкзак Таповой в чистенькой одноместной палате и ретируюсь на лестницу, чтобы невзначай не столкнуться.

Зачем я это делаю? Понятия не имею. Но не ухожу, жду врача, хочу убедиться, что с Лизой всё будет в порядке.

Уже сидя в тачке брата, отходняк ловлю. Блин, и как теперь после этого в школу заявиться? Все же видели моё безумие, как теперь это объяснять?

А драка с Шуваловым? Я ведь пытался втолковать ему по-хорошему, что не нужно лезть к Таповой. Но он упёртый, как баран. Сцепились, короче. Блин... После этого взрыва никто ведь не поверит, что мне плевать на Лизку!

– Ну и что это было? – Кирилл с усмешкой поглядывает в мою сторону, когда едем домой.

– Одноклассницу избили. Жалко девчонку просто.

– Угу. А ты защищал? – кивает на мой фингал.

– Нет, это девчонки сделали. Избили в смысле. А я в другом месте был. Так бы не позволил. Прикинь они толпой её... прямо в классе. Там кобылы будь здоров! А остальные стояли и смотрели... Пацаны... Все... типа не при делах...

Голос срывается на последнем слове. Горло стягивает тугим жгутом, сжимает до боли. Стояли и смотрели. А я блин, чем лучше? Мне ли осуждать? Сам три года наблюдал, ещё и первый лез гнобить.

Но не бил же! И ударить не позволил бы. Но противненький внутренний голос шепчет с сомнением:

«Точно?»

Не точно. Я сыкло обычное, походу. Зависимый от мнения чистеньких маменькиных дочек и сыночков. Встречаться с Таповой – это же... Капец, короче. И довольно-таки продолжительное время мне удавалось успешно убеждать себя в том, что абсолютно все – такие же, как и я. Что любой на моём месте, поступил бы так же.

И тут, блин, прилетает нежданчик – не любой! Шувалову плевать на дешёвые шмотки, на то, что Лизка моет полы в магазине, по фигу ему на мнение остальных! И то, что он не сдрейфил, положил на всех, а я не решился даже попробовать – бомбит особенно сильно.

Глава 9

В сознание после удара головой прихожу через пару минут.

– Дуры, вы чё наделали?

Кто это кричит? Артемьев?

Сначала чувствую безумную дурноту, подкатывающую к горлу, требующую избавиться от содержимого желудка. К счастью, он пуст и не поддаётся на провокации. Следом приходят потоки огненной боли, распирающие череп.

Открываю глаза, и первое время ничего не вижу, всё плывёт. А через секунду голос Артемьева вновь врезается в мозг раскалённым прутом.

Сквозь мельтешение чёрных точек вижу, как он склоняется прямо ко мне.

Вздрагиваю, отшатываюсь, мечтаю провалиться сквозь землю. В голове туман, приступы тошноты усиливаются, заставляя скрутиться на полу в позе эмбриона.

– Лизка? Как ты, Лизка? – орёт Артемьев, и его голос шарашит в мозгу колокольным звоном. – Чё смотрите, дебилы? Вызывайте скорую, кто-нибудь бегите за медсестрой, у неё сотрясение, походу! Хотите, чтобы умерла тут посреди класса?

А меня качает. Лежу на полу, а такое ощущение, будто на надувном матрасе посреди моря. Понимаю, что нужно встать, нужно приложить усилие и подняться, но первое время чувствую полную дезориентацию, не могу сообразить, как это сделать.

Помогает всё тот же Артемьев. Он обхватывает меня руками, приподнимает и усаживает возле стены, позволяя на неё опереться.

Каждое движение отдаётся безумной болью в голове. Хочу заплакать, надеясь, что это сработает как обезболивающее, а слёз нет, лишь приступы тошноты накатывают, сжимая горло.

Ярослав сидит рядом на корточках. Заглядывает мне прямо в лицо. Фокусирую взгляд и вижу свежий синяк у него под глазом и ссадину на скуле. В тот момент нет сил даже думать, откуда у него эти «украшения».

Мутит и качает по-прежнему. Уплываю, сознание ускользает. Я будто в тумане нахожусь. В густом красном тумане боли.

Не знаю, сколько времени проходит, должно быть, немного, когда в кабинет входит школьная медсестра. Она просит кого-то из парней помочь мне пересесть на стул, и меня поднимают чьи-то руки. Я знаю чьи. Узнаю этот парфюм, запах мятной жвачки. И от понимания того, кто ко мне прикасается, а может, от сотрясения, вновь накатывает приступ тошноты.

Медсестра принимается суетиться, спрашивает, могу ли я идти. Что-то делает, но от моего сознания её действия ускользают.

Как в каком-то бреду, будто бы со стороны наблюдаю за дальнейшими событиями. То и дело куда-то проваливаюсь.

По-настоящему прихожу в себя в больничной палате. Мне хорошо. Да, именно так – хорошо.

Я лежу на чистых, отутюженных простынях, в хрустящий, тоненькой пижаме из хлопка. Голова болит, но не сильно, можно терпеть. Я знаю, что меня накололи обезболивающими. Здесь тихо, тепло и пахнет свежестью и слегка – хлоркой. В палате я одна.

Радуюсь, что меня никто не тронет, а ещё накормят. Я знаю: в больнице четырёх разовое питание, лежала однажды, с воспалением лёгких.

Всё именно так и происходит. Несколько часов я просто отдыхаю. Мне приносят полдник, потом медсестра колет обезболивающее и ещё что-то, чтобы я поспала. И я засыпаю до самого вечера.

Но долго наслаждаться одиночеством всё-таки не получается.

Сначала приходит лечащий врач, осматривает, задаёт вопросы, а после появляются двое полицейских.

Я не знала, но, оказывается, если попадаешь в больницу с подобными травмами, медики обязаны вызвать представителей органов правопорядка. Неожиданно.

Моментально пугаюсь. Боюсь рассказывать про избиение. На самом деле оказывается, что это и не требуется. Они уже всё знают. Кто-то из одноклассников снимал, как меня бьют, и выложил в сеть.

Офигеть...

Полицейские разговаривают со мной недолго, очень вежливо, даже с участием, реально. Этот так непривычно!

Но всё равно остаётся неприятный осадок, ведь я знаю – проблемы будут не только у Савельевой и её подруг, но и у мамы. А ещё у всей школы. Наверное, теперь меня точно загнобят, не ученики, так учителя вместе с директором.

Мама прибегает только утром. Всклокоченная, взволнованная, но трезвая. Догадываюсь, почему вчера не пришла…

– Лизка! Лизочка! – кричит с порога и бросается к постели, чтобы меня обнять.

Начинает рыдать.

– Доченька! Это я виновата! Всё, больше ничего подобного не случится, слышишь? Я всё сделаю, поняла? Мы теперь с тобой по-другому заживём, вот увидишь!

Вздыхаю и болезненно морщусь. Подобные сцены уже бывали. И не раз. Не заживём мы по-другому. Разве что на полгодика, ну максимум дам ей год. На этом всё. Выдержка матери закончится, уж я-то знаю. Но даже небольшая передышка — уже хорошо. Когда поступлю в университет, попробую попасть в общежитие. А там видно будет.

– В полицию тебя вызывали? – спрашиваю, усаживаясь на постели.

– Да. И участковый приходил, и органы опеки. Не знаю, чем закончится! Ох, и наворотила ты дел!

– Я?

– Ну а кто? Теперь будут ходить с проверками, один косяк и всё, проблем не оберёшься!

Опускаю голову, ощущая безумное чувство стыда. На краешке подсознания возникает абсурдная мысль, что всё это неправильно, несправедливо. Проблема не во мне, а в небрежном отношении матери к своим обязанностям. Но, не успев оформиться, эта мысль быстро ускользает.

Никакой справедливости нет. Её просто-напросто не существует на свете. Это байка из волшебных сказок. Я сама виновата. Нужно было перетерпеть и попробовать самостоятельно дойти до дома. Тогда не было бы полиции, не было бы проблем у мамы и всего остального.

– Ой, ладно! Справимся. Я сегодня на работу звонила, рассказала всё, попросила аванс дать. В две смены поработаю, долги отдам, холодильник забью. А сейчас приеду, выдраю всю квартиру. Пусть проверяют! – мать трясёт кулаком в сторону двери, будто там уже стоят органы опеки. – Тебе принести чего? Давай смотаюсь в магазин? Чего ты хочешь, а дочь?

– Ничего. Здесь кормят. Зарядку мне только привези. Мой телефон разрядился.

Чувство вины и острое ощущение собственной плохости давит в груди. Я ужасно не люблю просить чего-то для себя, даже по мелочи. Шмыгаю носом, но пытаюсь выдавить улыбку.

Глава 10

Вот как бывает! Оказывается, плохое событие способно изменить жизнь к лучшему. Серьёзно, ведь так и произошло.

После того как меня избила Савельева со своими подружками, начались резкие перемены. Во-первых, мама, действительно, угомонилась и начала ходить на работу. Даже дополнительные смены взяла, чтобы побольше заработать. Теперь наш холодильник ежедневно полон еды, в доме чисто и тихо. А ещё мне купили новую блузку, юбку в складку и туфли.

Вообще, это в духе моей мамы, пускать пыль в глаза. Зная, что в любой момент к нам могут прийти из опеки, она старается изо всех сил создавать видимость благополучия.

Во-вторых, меня перевели в другой класс – в одиннадцатый «а». Здесь спокойно, никто не обижает. Дружить тоже особо не стремятся, но здороваются, обращаются по имени, не называют собачьей кличкой, как в старом классе. Учителя здесь тоже новые, не все, конечно, но физрук и математичка другие.

Кстати, Митрофановну уволили. Со скандалом к тому же. Ведь это во время её урока произошло сразу два ЧП: избили меня, и ещё Артемьев подрался с Костей Шуваловым. А самой учительницы в это время даже в школе не было. В общем, руководство на неё всё косяки и списало.

Савельеву вроде на учёт поставили, но поговаривают, что её родители проблему замяли с помощью своих связей. Но, как бы там ни было, ко мне Маринка больше не приближается. Даже не смотрит в мою сторону, если сталкиваемся в коридоре. И слава богу!

Работать по вечерам вместо мамы больше не нужно, поэтому я усиленно готовлюсь к ЕГЭ. Правда, по выходным подрабатываю в том же магазине половину дня. Но не уборщицей, – расставляю товар на полках и выполняют мелкие поручения. И это уже мои собственные деньги. Коплю на ноутбук, ведь в университете без него никак.

А главная новость – мы начали встречаться с Костей! Неожиданно, да. Но так и есть. Ну как встречаться... Отношения наши пока на ранней стадии: видимся часто, за руку ходим. Чего-то серьёзного, даже настоящих поцелуев ещё не было.

Каким-то образом Шувалов узнал, что меня перевели в другой класс. В первый же день, когда я вышла в школу после больничного, заскочил поздороваться и узнать как дела. Так, незаметно всё и завертелось.

Сначала Костя просто приходил на переменах, потом начал приглашать прогуляться, в кино или выпить кофе, а когда потеплело – поболтать, сидя на лавочке в парке.

Сначала я не соглашалась, если честно. Вот трудно поверить в его искренность. Я ведь никому никогда не нравилась. Настойчивость Шувалова пугала.

Тот, над кем жестоко шутили – поймёт. В начальных классах я не раз попадалась на трюки Маринки, которая предлагала поиграть в школьном дворе, а потом дразнила и устраивала разные пакости со своими подружками.

И как после этого верить кому-то? Первое время меня не оставляло чувство, что и Костя тоже притворяется, ради каких-то своих целей. Но нет. Он просто хотел проводить со мной время и ничего не требовал. Непонятно только, что нашёл этот привлекательный парень в такой, как я? Но всё-таки что-то нашёл, видимо.

И мне он нравится. Красивый, весёлый, уверенный. С ним не страшно. Это такое чувство непередаваемое, кто бы знал! Когда всё время начеку, вздрагиваешь, ожидая выпадов со всех сторон, а вдруг появляется тот, кто готов защитить, не даст в обиду.

Да и в целом всё изменилось в лучшую сторону.

С математикой дела наладились. И по остальным предметам оценки улучшились, потому что новые учителя не так предвзято относятся. Меня это очень радует.

Даже ненавистная физкультура теперь в радость. Всё из-за учителя, точнее, учительницы. Физру в «а» классе ведёт молодая преподавательница, недавно окончившая вуз – Валерия Сергеевна. Сама она увлекается бегом и у меня разглядела способности к этому виду спорта. Как-то после урока она отозвала меня в сторону.

– У тебя самые высокие результаты по бегу на длинные дистанции. Скажи, а не хотелось бы тебе поучаствовать в городском марафоне?

– В марафоне? – выдыхаю удивлённо.

Вообще, я никогда не считала, что у меня есть способности. Бывший физрук ставил мне двойки и тройки. А эти масштабные городские соревнования, проходящие с размахом в конце лета, очень громко освещаются в прессе. Сама бы я точно не рискнула подать туда заявку.

– Да, классная возможность проверить себя. К августу успеешь подготовиться. Я тебя потренирую. Мне нужен для портфолио ученик, участник подобного рода соревнований.

– Ой... Я даже не знаю... – продолжаю сомневаться.

Участвовать в марафоне — это круто, конечно, но мне работать надо, чтобы купить ноутбук и приличную одежду. А на тренировки нужно время.

– Соглашайся, Лиза! Уверена, если постараешься, то есть все шансы прийти в десятке первых. А ты знаешь, что за это полагается денежный приз? Я выигрывала как-то в своё время. На море полетела за эти деньги вместе с сестрой.

– Да? Ну, тогда можно попробовать, – решаюсь, денежный приз мотивирует.

Почему бы и нет? К тому же не хочется обижать Валерию Сергеевну, она такая хорошая! А участвовать в марафоне, действительно круто! Его по телевизору показывают, там столько народу собирается всегда. И это ещё один шанс доказать всем, что не такая уж я неумеха и тупая неудачница. Тем более, учительница говорит, что у меня есть все шансы на победу.

В общем, согласилась. Дел теперь стало больше, но мне впервые это нравится. Время летит просто со скоростью света, каждый день расписан по минутам: учёба, уроки, тренировки, встречи с Костей.

Единственное, что продолжает отправлять мою жизнь – присутствие Артемьев. Мне кажется, он меня преследует. Хотя мы больше не в одном классе, и часто уроки у нас на разных этажах, но почему-то я неизменно сталкиваюсь с ним на каждой перемене.

Причём Ярослав настойчиво делает всё, чтобы я его заметила. Дёргает за рюкзак, говорит что-то вроде: «ты меня бесишь», а иногда, если не увижу его сразу, замешкаюсь, хватает мою руку и стискивает длинными пальцами сильно, до боли.

Глава 11

В первое мгновение настолько ошарашена странным поведением Артемьева, что замираю без движения в его руках, хлопая глазами.

Это что вообще? Зачем он схватил? Ведь всегда говорил, что не хочет ко мне прикасаться, типа ему это противно! С чего вдруг всё изменилось?

А он не отпускает. Вместо этого тащит под лестницу и, всё так же продолжая держать на весу, впечатывает спиной в стену.

Новые, пугающие ощущения растекаются по телу, накрывая с головой, подобно цунами. Я чувствую его тело близко-близко, оно горячее настолько, что жаром обдаёт. Широкая грудь ходит ходуном, на каждом вдохе усиливая наш и без того тесный контакт. А лицо Артемьева совсем рядом, настолько, что его дыхание щекочет кожу.

Взгляд Яра безумный, ноздри трепещут, оттого что дышит он с натугой, будто прилагая усилия. Зубы впились в нижнюю губу с такой яростью, что она побелела.

Ну псих натуральный! Чего ему нужно?

Меня никто не прижимал так. Да вообще никак не прижимал, говоря откровенно. Самый близкий контакт с представителем противоположного пола – рукопожатие и лёгкие объятия за плечи. Это с Костей.

Но Артемьев...

Почему? Зачем он это делает?

Отмираю и дёргаюсь в его руках, пытаясь освободиться. Но Ярослав держит крепко. Он ставит меня на ноги и вжимает лицом в свою шею, там, где заканчивается воротник рубашки и начинается голая кожа.

Вздрагиваю, остро чувствуя щекой биение его пульса. Офигеть... Зачем он так? Зачем?

А ведь он уже держал меня на руках. Нёс к машине скорой помощи. Даже сквозь дурноту и боль я видела его белоснежную рубашку, к которой он прижимал, чувствовала этот запах.

Но на следующий день всё произошедшее показалось не иначе как игрой воображения, галлюцинациями, бредом воспалённого сознания. Артемьев меня ненавидит. Он не стал бы носить на руках. Или всё-таки носил?

Я походу сама тронулась умом. Совершенно не понимаю, что произошло тогда, и уж тем более – сейчас происходит!

Ярослав обхватывает большой ладонью мой затылок, зарывается пальцами в волосы и ещё теснее жмёт к себе. Мы так близко, что я чувствую биение его сердца, тарахтящего на повышенных оборотах. Трясу головой, в попытке освободиться, но получается лишь неловко мазануть губами по шее.

Яр дёргает, охает и дрожать начинает, вот реально колотится, а все видимые мне участки кожи мурашками покрываются.

Ему нравится? Нет, не может быть! Он что, совсем рехнулся?

Отодвигаюсь, не хочу прикасаться, не хочу это чувствовать. Запах Яра забивает обонятельные рецепторы. Он пахнет как... как мужчина? Боже, у меня новый повод бояться его? Не может быть! Ну не может же быть!

– Отпусти... – упираюсь ладонями в твёрдую грудь, пытаюсь освободиться.

– Не-а.

Говорит, намерено растягивая звуки, хочет создать иллюзию собственного спокойствия. Но тело выдаёт. Я ведь так близко, что чувствую сбесившийся пульс, вижу нервно ходящий кадык, ощущаю сбившееся напрочь дыхание.

– Я закричу!

– Рискни. Я закрою тебя рот. Своими губами.

– Чт... Что? – от возмущения, смешанного с недоумением едва не теряю дар речи.

Он совсем сдурел? Что с ним вообще происходит?

– Ну, кричи, Лиз! Давай, я хочу попробовать... – опускает голову ниже и быстро проводит кончиком языка по верхней губе, как бы подтверждая серьёзность своих намерений.

Он угрожает меня поцеловать? Артемьев? Серьёзно? Это же бред!

– Ты часом не перегрелся? Головой не ударялся, а Артемьев? – отстраняюсь насколько это возможно в моём положении. – Тебя ведь тошнит от меня? Забыл? Или с Савельевой перепутал? Так мы вроде непохожи!

Вскидывает голову, стискивает губы, хмурит брови, но меня не выпускают, продолжает прижимать к себе.

– Отпусти! Я всё Косте скажу! – вновь предпринимаю безуспешную попытку освободить.

– Сделай одолжение. Я давно мечтаю размазать его по стенке.

– Хорош выпендриваться! Пробовал уже, что же не размазал? Сил не хватило?

– Пф-ф... Нас просто физрук растащил в тот день. Иначе урыл бы.

Вздрагиваю. Болезненные воспоминания о том самом дне, всплывают в сознании. Опускаю голову, несколько раз часто моргаю. Это нервное, прорывается иногда.

Неожиданно Яр ослабляет хватку. Отстраняется, но продолжает удерживать меня в кольце своих рук.

– Я про Шувалова справки навёл. Ты с ним поосторожнее будь.

Вскидываю голову. Ну начинается! Теперь про моего парня будет гадости говорить? Хотя чего я ожидаю от Артемьева? Мерзость – его второе имя!

– Я не шучу, Лиз. Ты – пятая или даже шестая девчонка только за последний год, с которой он встречался. Не слишком ли частая смена подружек? Как ты думаешь?

– Тебе-то что?

– Предостеречь хочу. Шувалов - падкий на девчонок. Скоро он тебя бросит и переметнётся к другой.

Давлюсь вдохом, но привычно отмахиваюсь от тянущей боли, сжимающей сердце. Артемьев всё врёт! Да, именно так!

– Не твоё дело!

– Моё! – сжимает крепче, дышит часто-часто.

– Отпусти! – взвизгиваю и принимаюсь изо всех сил колотиться в его руках, вырываться и выкручиваться.

Ненавижу его, ненавижу! Зачем он это делает, для чего всё это говорит?

– Да угомонись ты! – перехватывает мои руки и вновь прижимает к себе.

– Не тронь! Мне это неприятно! Мне противно, понял? Не тронь! Не тронь! Не тронь! – кричу со слезами в голосе.

Видимо, это действует на Яра отрезвляюще. Он убирает руки и, подняв их на уровень груди ладонями вперёд, отступает на шаг.

А я ещё некоторое время не могу сдвинуться с места, ошарашенная, сбитая с толку произошедшим. Стою, хапаю ртом воздух и смотрю на Артемьева ошалелыми глазами.

Но стоит ему двинуться в мою сторону, тут же отмираю и со всех ног бросаюсь прочь.

Глава 12

Ярослав

Меня сейчас вырвет! Блин, реально! Не могу смотреть на эту парочку, просто наизнанку выворачивает!

Не могу, но и не ухожу. Продолжаю подпирать стену напротив окна, возле которого расположились Тапова и Шувалов.

В моей груди что-то ненормальное происходит. Там вместо сердца отбойный молоток работает, расфачивает к чёрту все жизненно важные органы, иначе как объяснить эту боль, накатывающую волнами, токающую в горле?

И всё равно не ухожу. Дышу и смотрю. Я больной? Походу...

В это время из кабинета выходит Савельева. Стук её каблуков по плиткам пола резким цоканьем врезается в мозг, но одновременно приводит в чувство.

– Марин, иди-ка сюда, – переключаю внимание на одноклассницу.

Вообще, я почти не общался с ней после того, как она избила Лизу. Противно было и от неё, и от себя тоже. Разумеется, Савельева живо почувствовала это отвращение, учитывая, что я его не скрывал. Сама отвалила. И вот теперь с удивлением взглянула, но подошла.

– Чего надо?

– А тебя не бесит, что Тапова прямо светится от счастья? – заявляю сразу без лишнего трёпа. – С парнем встречается, жизни радуется. А у тебя из-за неё куча проблем?

Маринка прищуривает глаза и кривит рот в ехидной усмешке.

– Ревнуешь?

– Чё? Нет, конечно! – выпаливаю слишком поспешно.

Дурак, блин.

– Ну-ну...

– Что ну-ну? Ты на вопрос отвечай, а не домыслы беспонтовые высказывай, – беру себя в руки.

– Что отвечать? Бесит, естественно. Но я ничего не могу сделать. Трогать её не буду. Сам знаешь, что я на учёте. Один просчёт и последствия будут посерьёзнее, чем отметка в личном деле. Не настолько я тупая, чтобы из-за какой-то Тяпы, своё будущее под вопрос ставить, – скривив губы, выплёвывает Маринка.

Меня передёргивает от отвращения. Не люблю таких. С виду идеальная картинка, а внутри хабалка. Но живо давлю эмоции, чтобы она ничего не заметила.

– Так кто тебе говорил – трогать? Испортить Таповой жизнь можно по-другому.

– Это как же?

– Отбить у неё Шувалова.

– Да ну... На фиг он мне, – тянет Савельева, окидывая оценивающим взглядом десятиклассника.

– А чё слабо тебе? Неужели Тапова, действительно, красивее? Походу лучше, раз ты боишься, – давлю на раздутое самомнение одноклассницы.

Маринку прямо перекашивает от злости.

– Офигел? Сравнивать меня с этим ничтожеством? Да к тому же любой за мной побежит, только пальцем поманю.

Пожимаю плечами и с деланным недоверием окидываю фигуру Савельевой взглядом.

– Сомневаешься? Давай номер этого Шувалова. Через пару дней уже будет бегать за мной, забыв про твою Тяпу.

– Она не моя.

В ответ Савельева только фыркает.

Знаю, что косякнул тогда конкретно. Наружу перед всем классом свои эмоции вывалил. Открыто, в лицо, никто не говорил ничего по поводу моего срыва возле избитой Лизки. У меня не спрашивали ничего, но за спиной обсуждали, это я точно знаю. Теперь же я дам новый повод для разговоров. Ну и плевать! Чё я вообще перед ними кого-то строил? Изображал чего-то. Зачем, спрашивается?

Нахожу в телефонной книге номер Костяна и перекидываю его Маринке. Внешне стараюсь держаться невозмутимо, но блин, внутри колбасит. Шувалов действительно часто меняет девчонок, это факт. Значит, есть шанс, что клюнет на ту, которая сама себя предложит.

Но вот с другой стороны... Променять Лизу на эту высокомерную куклу... Нужно быть полным дебилом.

– Засекай время, – улыбается Маринка.

Расправив плечи, она проплывает мимо Костяна и Таповой. Но те её не замечают. Или делают вид.

Последний раз бросаю взгляд на мило болтающую парочку и ухожу в класс. Это даётся с усилием, ведь наблюдая за ними, я в какой-то мере ощущаю иллюзию контроля, а выпуская из виду, вроде как теряю даже это зыбкое чувство.

На самом деле ни на что не влияю, но блин, так сложно это принять. Невыносимо смотреть, и ещё страшнее оставить их в покое. Это выше моих сил. Однозначно. Во всяком случае, если Шувалов вдруг решит перейти границы, просто подойду и всеку. Может, легче станет? Эх...

По всей вероятности, я нездоров. Причём психически. Шизанулся, походу. Иначе как объяснить моё состояние?

Как называется то чувство, когда не хочется ни есть, ни пить, ни спать, но при этом энергия переполняет, прямо ключом бьёт? Но не созидательная, а наоборот, разрушительная, отравляющая всё вокруг, как токсичные испарения. И главное, без понятия, как с этим справляться? Что делать? Ума не приложу.

Разгул гормонов в крови из-за возраста, это понятно. Но блин... Уверен, моя одержимость Таповой нечто иное, то, что не пройдёт с наступлением совершеннолетия. Не факт, что вообще пройдёт.

Ещё чёртов Костян постоянно поблизости крутится, напоминая о том, что вспоминать совсем не хочется. Проблема усложняется ещё и тем, что мы с Шуваловым в одной баскетбольной команде. На тренировках едва сдерживаюсь, чтобы не влупить ему мячом в лицо, агрессивно толкаю, намеренно врезаюсь всем телом, задеваю по полной.

И он не отстаёт. Нас уже пару раз разнимать пришлось, когда слишком увлекались. Но если Костян переметнётся к Савельевой, я буду просто счастлив и прощу ему вообще всё.

Вот только оказалось, что мечтам моим не суждено сбыться.

Маринка действительно попыталась обратить на себя внимание Шувалова. Она что-то писала ему, звонила, предлагала встретиться, фотки свои сбрасывала. Не помогло. Через два дня он не начал бегать за ней, как утверждала Савельева. И не только через два, но и через неделю тоже.

Но она реально старалась, надо отдать должное. Даже на баскетбольный матч притащилась в своём самом обтягивающем платье, во время игры громко болела вместе с подружками не за меня, как раньше, а за Шувалова. А когда наша команда выиграла, подскочила к Костяну и принялась поздравлять с победой, соблазнительно хлопая густо накрашенными глазами.

Но этот гадёныш не повёлся! Нет, он вежливо пообщался с Мариной, но какого-то особого интереса не выказал. Поблагодарил за поздравления и направился к притихшей в уголке Таповой. Облом, короче.

Глава 13

Будильник срабатывает ровно в шесть утра. Сразу же распахиваю глаза и несколько секунд смотрю в потолок, по всей поверхности которого пляшут солнечные зайчики. Сейчас, когда рассветает рано и на улице тепло, вставать гораздо легче, чем в промозглую погоду и серость ранней весны.

В груди что-то давит. Даже знаю, что – камень на сердце. Именно так.

Мама спит на диване в противоположном углу комнаты. Не хочу разбудить, поэтому стараюсь не шуметь. Осторожно откидываю одеяло, спускаю ноги на пол и босиком шлёпаю в ванную. Быстро привожу себя в порядок, надеваю спортивный костюм, кроссовки, хватаю наушники и выхожу из дома.

На улице хорошо: солнечно, пока ещё тихо и безлюдно, ведь сегодня выходной. Пахнет скошенной травой и цветущей сиренью.

Ещё недавно сердце переполнялось радостью, стоило выскочить из дома и вдохнуть свежий воздух раннего утра. Мне нравилось безмолвие пустынных улиц, разбавляемое, взбудораженными весной, птичьими голосами.

Но в последнее время что-то неуловимо изменилось. Внутри меня. Радость пропала. Я не знаю, что именно на это повлияло, но чувствую — рубеж пройден, обратного пути нет. А может быть, просто не готова признать очевидное, и намеренно закрываю глаза?

Вроде бы всё как обычно... Или не всё?

Наверное, дело в Косте. Он стал реже приходить, проводить со мной меньше времени. Стараюсь не думать об этом, отмахиваюсь от тревожных мыслей, как от навязчивых мух, но они не отстают, разъедают сознание, кружат поблизости, ища способ испортить настроение.

Я отчаянно пытаюсь убедить себя, что наши отношения не изменились, но с каждым днём отдаление Шувалова чувствуется всё сильнее.

Может дело в том, что мы целовались? Ему не понравилось. Скорее всего, это так. Я ведь неумеха, краснеющая по поводу и без! Глупо надеяться, что он в восторге от моих поцелуев, которые таковыми и назвать сложно. Убожество, одним словом.

Ну нет, что за глупость! Костя ведь ничего такого не сказал... Но и не стал бы, наверное, говорить... Он ведь хороший.

Да, он хороший. Это я плохая. Некрасивая, не умеющая пользоваться косметикой, скучная и застенчивая. Удивительно, что Костя вообще обратил на меня внимание.

Нет, не хочу об этом думать. Не буду.

Надеваю наушники, включаю музыку на полную громкость и, сделав небольшую разминку, бегу в парк.

Движение помогает отвлечься. Грохот басов в динамиках гонит прочь неприятные мысли.

Если что-то изменится, Костя мне скажет. И раз он ничего не сказал, значит, всё хорошо?

Но блин... Не уверена...

По ночам мне снятся тревожные сны. В них Шувалов уходит. Просто молча уходит, а я бегу следом и не могу догнать. И сколько бы я ни шептала после пробуждения поговорку, знакомую с детства: «куда ночь, туда и сон», — это не помогает успокоиться.

Он уйдёт. Рано или поздно уйдёт. Со мной не останется точно.

Может быть, это подсознание даёт подсказки?

В попытках найти хоть какое-то утешение, я начала искать в интернете толкования сновидений. И если эзотерические сонники советовали воспринимать ночные видения с точностью наоборот: приснилось плохое, значит, будет хорошее. То, по мнению психологов, это означает, что мозг даёт подсказки, анализируя все события, происходящие днём, даже те, что на сознательном уровне я не замечаю. Или не желаю замечать, потому что больно.

Эх... А я ведь просто хотела счастья! Мечтала о нём, как маленькая глупая девчонка. Но забыла, кем являюсь. Такие, как я его не заслуживают. Вот если получится измениться, добиться чего-то в жизни, может, тогда... А сейчас я всё та же никчёмная неудачница Тяпа, и нет никого смысла притворяться, что это не так.

После пробежки сажусь за учебники. Нужно готовиться к экзаменам, они совсем скоро. Удаётся сосредоточиться, но лишь на время. Всё чаще и чаще поглядываю на телефон, ожидая звонка или хотя бы короткого сообщения. Но экран мобильного остаётся тёмным, вызывая острейшие приступы разочарования.

Ещё пару недель назад Костя звонил каждое утро и писал по десять раз в день. А сейчас... Сейчас я ему звоню. Когда выдержка заканчивается. Он отвечает, старается вести себя как обычно, но теперь не горит желанием встречаться со мной так часто, как раньше. В школе, правда, приходит на переменах. Но теперь уже один раз в день, а не на каждом перерыве.

Ладно. Пусть так. Я всё равно ему благодарна. В какой-то степени меня нормально приняли в новом классе из-за Кости. Он сразу показал, что у меня есть парень, способный вступиться, в случае чего. И это значительно упростило и улучшило мне жизнь, потому что никто из новых одноклассников не пытался меня обидеть, возможно, именно благодаря ему.

Да и моя самооценка на время улучшилась. Ведь Шувалов заставил поверить, что я могу понравиться молодому человеку. Он делал меня счастливой. Спасибо ему за это.

Вздыхаю, переворачиваю телефон, прячу его под тетрадью, чтобы не пялиться на экран, и утыкаюсь носом в учебник.

Хорошо, что сегодня не нужно идти на работу. Там у меня слишком много времени на размышления, от которых голова пухнет. Решать уравнения всё же лучше – помогает отвлечься.

Мама тарахтит кастрюлями на кухне, слышу, что делает это слишком нервно. Часто роняет что-то и ругается себе под нос. Уже не пугаюсь, хотя отлично знаю, что это означает. Её нервное состояние – предвестник нового кризиса. Сначала мать начинает всё раздражать, потом откровенно бесить, и наконец, когда справляться с эмоциями не хватает сил, она уходит в очередной запой.

К счастью, период раздражения может длиться достаточно долго – до нескольких месяцев. Думаю, что сейчас, когда давит школа и органы опеки, она будет держаться. Посторонние люди имеют на неё влияние. Мать не любит казаться плохой, ей обязательно нужно сделать вид, что она справляется.

– Лиз, я на работу. Ты встреть меня вечером. У нас сегодня скидки, хочу продуктами затариться. Поможешь дотащить пакеты. Поняла? – мама оставляет многострадальные кастрюли в покое и заглядывает в нашу единственную комнату.