Дорога до Парижа

Глава 1. Ночь вдвоем.

Такси остановилось у серого пятиэтажного дома на улице Пяхлимяэ. Машина тихо фыркнула, словно выдохлась от поездки, и мотор замер. Я приподнялась с заднего сиденья и, потянув на себя дверцу, выглянула наружу. Перед нами возвышалась самая обычная «хрущёвка» — таких в Нарве было множество, как и по всей Эстонии. Построенная в 60-х или 70-х годах прошлого века, она казалась усталой, но всё ещё цеплялась за своё место в городе. Грубоватая, с облупленными краями панелей, отвалившейся местами плиткой, сеткой ржавых балконов… И всё же в этом доме было что-то — неуютное, но знакомое. Почти родное. Может, потому что детство у многих начиналось именно с таких коробок.

Мы вышли из машины, поблагодарили водителя и подхватили рюкзаки, тяжёлые от вещей, но не перегруженные. В Нарву мы ехали с мыслью задержаться ненадолго. А теперь... кто знает.

У подъезда пахло влажной землёй, старой краской и чем-то металлическим — может, мусоропроводом или пружиной дверного доводчика, что издавал характерный скрип, когда Мартин потянул на себя тяжёлую дверь. Подъезд встретил нас полумраком, облупившейся побелкой, скрипучими деревянными ступенями и запахом пыли — стойким и каким-то даже утешительным. Не новым, не чужим. Просто — советским.

Поднимались на третий этаж молча, слыша только свои шаги, отдающиеся глухо между бетонных стен. Лестничные пролёты были узкие, с облупившимися перилами, но у каждой квартиры — по коврику, иногда даже с искусственными цветами в пластиковом горшке. Люди тут, похоже, всё ещё старались.

Мартин открыл дверь ключом, переданным Нэссом. За ней нас встретила тишина и прохлада. Обувь слегка прилипла к линолеуму — по-домашнему. Я шагнула внутрь, оглядываясь: небольшая прихожая, откуда расходились три двери — в кухню, ванную и комнату. Всё просто. Скромно. Но было ощущение, будто сюда кто-то вернётся.

Комната была обставлена почти по-аскетически: у окна — кровать с потёртым, но аккуратно застеленным покрывалом; напротив — высокий стеллаж, полки которого были плотно заставлены книгами и старыми журналами. В углу стоял столик с низким, пузатым монитором и системным блоком на боку, пожелтевшим от времени. Я подошла ближе — и улыбнулась, рассмотрев на углу монитора логотип Windows XP.

— Смотри, — я повернулась к Мартину, показывая на экран. — Настоящий раритет.

Он подошёл и, согнувшись, провёл пальцем по крышке системника.

— Думаешь, работает?

— Может быть. Но это… мило. Будто мы попали в прошлое. Или в чужую, очень личную историю.

Он кивнул, а потом взгляд его скользнул к полкам. Он потянулся к книгам и, наугад, вытащил одну. Пыль взлетела лёгким облачком.

— Похоже, дядя Нэсса любил читать, — заметила я, подойдя ближе.

Мартин усмехнулся, пробегая пальцем по корешкам.

— Или тот, кто жил здесь раньше. В основном — фантастика. Только… — он поднёс книгу ближе к лицу, щурясь, — я не понимаю что здесь написано.

— Русский.

Он кивнул, и мы переглянулись — оба знали, что с этим языком у нас глухо. Но сами книги, обложки, заголовки — всё дышало каким-то тёплым, полузабытым уютом.

Мы поставили рюкзаки у стены и сели на край кровати. Комната будто затаила дыхание, пока мы в ней рассаживались. Я провела рукой по покрывалу — оно было чистое, с лёгким запахом порошка и времени.

— Пока что не будем трогать деньги от Нэсса, — сказала я, чувствуя, как во мне поднимается беспокойство, будто я должна защитить эту сумму как заначку на «если совсем прижмёт». — Поживём пока на своё. У нас, вроде, около двухсот?

Мартин кивнул.

— Сто девяносто с копейками. Плюс какая-то наличная мелочь. Её как раз хватит, чтобы купить продуктов и чемодан. Думаю, один нормальный нам хватит на двоих.

— Угу. Наши рюкзаки… — я посмотрела на свои потёртые ремешки. — Явно не предназначены для того чтобы вместить все то, что накупила мне Кури.

— Да, она явно разошлась в тот момент

Он сказал это как шутку, но прозвучало неожиданно серьёзно. Я посмотрела на него: знакомый, родной, и всё же тоже другой. Немного — как и я. Уже не школьник. Уже почти взрослый.

Мы прошли на кухню. Старая, но чистая плита, облупленный холодильник «Саратов», тусклая лампочка над обеденным столом. Я открыла шкафчики: там оказались кружки с трещинками, эмалированные кастрюли, пара старых сковородок. Всё было чисто, хоть и сильно повидало жизнь.

— Здесь вполне можно жить, — сказала я, проводя пальцем по краю полки.

— Да. Даже уютно. Давай останемся здесь на пару дней, или как минимум до завтра, отдохнём, а потом уже — в Таллинн.

— Хорошая идея. Но сначала еда. И, кстати… чемодан.

Мартин усмехнулся.

— Сначала желудок, потом чемодан. В правильном порядке.

Я рассмеялась. Нам предстояло узнать, где тут ближайший продуктовый, найти рынок или магазин, потратить часть наших скромных сбережений — но всё это было не страшно. В этом скромном, пыльном, но тёплом пространстве мне впервые за долгое время стало не страшно.

Я надела куртку, и мы вышли на улицу. Я чувствовала лёгкое волнение. Завтра предстояло впервые общаться с Лиссой, пусть и по видеосвязи. Я не знала, какая она, чего от неё ожидать. В голове крутились мысли: "А вдруг я ей не понравлюсь? А вдруг она подумает, что я слишком наивна?" Но я старалась отогнать эти мысли и сосредоточиться на настоящем.

В магазине мы купили продукты для ужина: макароны, соус, овощи, хлеб и немного сладостей. Вернувшись домой, я начала готовить ужин, а Мартин, сходив в ближайший увиденный нами секонд-хенд, вернулся с пластиковым чемоданом, с трещиной на одном из боков, но это не страшно, главное, что он закрывался, у него были все колесики и ручка, и занялся разбором вещей. Он достал из рюкзака пакет с нижнем бельем, которые мне купила Курай.

— Отложи это, — сказала я, заметив пакет. — Я хочу показать тебе это сама, позже.

Он посмотрел на меня с любопытством, но ничего не сказал, просто убрал пакет в сторону.

Глава 2. Утро в Нарве.

Я проснулась так, будто всплыла из тёплой карамели — медленно, с залипающими веками, с тяжестью и теплом в животе. Свет за окном был мягкий, будто растворённый в тумане, лениво полз по занавескам и краешкам мебели. Всё вокруг пахло ночью: телом, потом, близостью. Пахло нами.

Рядом — Мартин. Его рука охватывала мою талию, как кольцо, а бедро было прижато к моей ягодице, будто даже во сне не хотел отпускать. Он дышал глубоко, ровно, и это звучало так спокойно, что мне захотелось лечь обратно и зарыться носом в его шею. Но я выбралась — медленно, не нарушая его покой, стараясь не шелохнуть простыню слишком громко. Почти как вора, меня вела мысль: дай ему ещё немного сна. Он это заслужил.

Я поднялась с кровати и потянулась — всем телом, до самого неба. Позвоночник приятно хрустнул, грудь приподнялась, соски почти болезненно отозвались на прикосновение воздуха. Тело пело, ныло, но в этом был не дискомфорт — скорее, послевкусие. Как будто мышцы запомнили всё, что было ночью.

И тут — резкое, но негромкое ощущение: натянутость между ног. Стянутость кожи, будто натёртость. Я опустила взгляд. На внутренней стороне бедра — капельки крови, вперемешку с белесой, застывшей спермой. Чуть выше — моё лоно: припухшее, раскрасневшееся, будто вопрошающие "Уже все закончилось?".

Я хихикнула. Настоящий тихий смешок, как у школьницы, что сбежала на свидание, но вернулась с серьёзным взрослым секретом.
Вот и всё. Я — другая.

Почесала затылок, чувствуя, как длинные волосы свалились мне на лицо — спутанные, лохматые, с ароматом сна. Платина в беспорядке. Я зевнула, прикрывая рот рукой, и направилась в ванну, по пути размышляя, как странно приятно ощущать липкость между бёдер, ощущать последствия ночи на коже, внутри себя.

Открыла дверь плечом, зашла — и тут только поняла: я же голая. Абсолютно. Ни трусиков, ни даже футболки. Стою в ванной чужой квартиры, в которой даже зеркало крошечное. И мне смешно — искренне, глупо, радостно.

— Ну да, — пробормотала я себе под нос, не сдержав улыбку. — Доброе утро, Анни.

Снова прыснула хохотом и вышла, на ходу почесав бедро, где засохло немного крови, пытаясь сообразить как она там оказалась. Пошла босиком через комнату, за полотенцем, зная точно, где оно: в моей сумке, между бельём и бутылочкой духов. Расправила — сиреневое, пушистое, как я люблю.

Вот она, я: иду за полотенцем, вся в сперме, крови и солнце. И ни капли стыда. Потому что это — моё утро. Моё тело. Моё "да".

На мгновение в голове всплыла мысль, будто всплеск по воде:

"Курай с Нэссом, конечно, нас развратили. Совратили. Без стыда, без тормозов."

Я усмехнулась и мысленно пожала плечами:

"Но я на них не в обиде. Совсем наоборот."

Душевая оказалась ещё меньше, чем я помнила с вечера. Узкая квадратная ванна — в ней можно было только стоять, или, может быть, купать упрямого ребёнка, если тот не слишком активен. Над ней — короткая пластиковая шторка, по краям — шершавые белые стены, выложенные плиткой ещё в прошлом веке. Сбоку — раковина, под ней впихнутая стиралка, и где-то между всем этим — я, пытающаяся не задеть локтем всё сразу.

Я встала в ванну, задёрнула шторку и включила тёплую воду. Струя с шумом сорвалась с лейки, сначала чуть прохладная, потом ласково согревающая. Я запрокинула голову и подставила волосы под напор — тяжёлые пряди сразу облепили спину, щёки, плечи. Пахло чем-то медово-сладким: Курай говорила, что запах тела после секса особенно важен — не для кого-то, а для себя.

Я намылила голову, потом плечи, грудь — мягко, бережно. Каждое прикосновение отзывалось не просто кожей, а где-то глубже. Я чувствовала, как чуть ныло внутри бёдер — остаточное, приятное послевкусие растяжения. Между ног было липковато, и когда я подвела туда струю, то сделала это так, как учила Курай — аккуратно, не давить, а как бы приглашать воду внутрь, промывая мягко, нежно. Остатки ночи — кровь, сперма — стекали вниз, тонкими розоватыми струйками по бедру. Всё, что было во мне — уходило водой, но не памятью. Память осталась, теплом.

Я вытерлась насухо, завернувшись в полотенце, и выбралась из душевой, придерживая свёрнутые на голове волосы. Прошла в комнату — и, проходя мимо зеркала на старом шкафу, вдруг остановилась.

Отражение смотрело на меня — новая я, чуть раскрасневшаяся, с капельками влаги на ключицах и прядями, липнущими к щеке. Я медленно сняла полотенце и позволила ему соскользнуть к ногам. Осталась обнажённой, босой, почти детской — и при этом впервые почувствовала: да, я красивая.

Я прикусила ноготок большого пальца — привычка дурацкая, с детства, но в этом моменте она выглядела даже… мило. Почти невинно. Как и я сама.

Моё тело было худеньким, почти подростковым. Узкие плечи, маленькая грудь — не "женственная" в привычном понимании, но аккуратная, будто только начавшая раскрываться. Бёдра — узкие, но с лёгким округлением. Пупок, тонкая шея, маленький носик и чуть припухшие щёки с румянцем после душа. И на этом почти кукольном личике — большие зелёные глаза, прозрачные, будто всегда немного удивлённые и растерянные.

А главное — волосы. Мои платиновые, до талии, мокрые, тяжёлые, как шёлк. Я, развязала узел, позволяя им упасть, собрала их на грудь, провела пальцами и уложила по ключицам, прикрывая соски. Улыбнулась. Вот она я. Женщина. Не потому что тело изменилось — а потому что я больше не прячусь в нём.

Взяла телефон со столика, навела на зеркало, щёлкнула. Не позирую — просто стою, смотрю на себя, как на новое существо. И да, в этом есть вызов. И да — я знаю, кому хочу показать это первой.

Открыла чат с Курай. Без слов. Просто фото. И сердечко.

А потом подумав добавила текст.

Моей дорогой развратительнице от новой женщины. Совратили вы нас, как по учебнику. Но я не держу зла.

Улыбнулась и дописала:

Я бы даже сказала — спасибо.

Отойдя от зеркала, я обмоталась полотенцем чуть потуже, и босиком направилась на кухню. Тело приятно ломило, волосы всё ещё капали на плечи, но внутри было удивительное спокойствие, как после долгого плавания: вроде устала, но каждая клеточка довольна.