Дорога вопреки

Глава 1. Все было правильно

Пять с половиной лет спустя…

— Папа, папа, смотри.

Дочка скачет егозой вокруг отца, тыча на витрину детского магазина. Ей приглянулась кукла. И вот, она уже как пару минут пытается убедить нас, что это для нее жизненно необходимая покупка.

Я тихо посмеиваюсь, наблюдая за разыгравшейся сценой. Итог уже заранее известен, потому что Денис не умеет говорить Миле “нет”. Но, слава Богу, несмотря на это, дочь у нас растет не слишком избалованной и капризной.

Хочется быстрее закончить с делами и отдохнуть. Пара часов прошла после того, как мы вышли из самолета. По дороге к дому родителей остановились, чтобы зайти в торговый центр — перекусить и приобрести российские сим-карты.

— Мила, мы уже купили тебе сегодня игрушку, — возмущенно откликается Денис, напоминая о том, что буквально час назад в аэропорту она раскрутила его на покупку розового пони, которого дочь сейчас как раз крепко держит в руках. После слов отца она быстро прячет игрушку за спину.

— Ну, пап, — Мила смешно надувает губы и делает жалобные глаза, которые к тому же в миг наполняются слезами.

Слышится тяжкий вздох поражения.

— Саааш, — я ловлю на себе взгляд и стараюсь скрыть смех, — это ты ее научила вить из меня веревки?

— Она сама, — пожимаю плечами, все-таки не сумев сдержать улыбку.

— Ладно, — сдается, — подождите здесь, я зайду вот сюда, — он показывает на салон связи, — и мы пойдем и купим тебе игрушку.

Мы с Милой согласно киваем.

— Мам, — окликает меня дочка, дергая за руку, — папа такой хороший, ведь правда?

— Правда, — со смехом отвечаю я. — Пойдем, пока купим мороженое? — подмигиваю.

— Даааа, — глаза дочки вдохновленно округляются, и она начинает возбужденно подпрыгивать на месте.

Я беру Милу за руку и разворачиваюсь, но тут же застываю, не веря своим глазам…

Впервые за пять с половиной лет мы прилетели в Россию. Впервые. И вот — через несколько часов после прилета я встречаю… Тимура Старцева.

Он стоит в шагах десяти, внимательно разглядывая меня. Темный взгляд все такой же пронзительный. Лицо сосредоточенное, напряженное.

Наверное, надо развернуться и уйти. Не смотреть на него так пристально и долго. Но я не обращаю внимание ни на что — ни на то, как дочка дергает меня упрямо за руку, ни на шум вокруг. Я смотрю в темные глаза, понимая, что прошедших лет будто бы и не было. И только вчера мы с ним танцевали на берегу океана, а Тимур мягко напевал:

“Забудь обо всех, кто тебя целовал

Танцуй под мои слова”.

Но правда в том, что прошло много времени. Очень. Целая жизнь. И каждый из нас сделал выбор, в результате которого этот путь мы прошли не вместе.

Судорожно вздохнув, беру себя в руки. Тяну дочь, собираясь пойти в другую от Тимура сторону, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу.

Но глупо, конечно, было ожидать, что он даст уйти. Не сделав и десяти шагов, чувствую жесткую хватку на руке. Застываю, прикрывая глаза. Даже это простое касание вызывает столько воспоминаний.

Только он всегда держал так — до боли крепко.

Оборачиваюсь, даже не пытаясь сделать вид, что рада его видеть. А сама… не знаю, что чувствую. Сердце делает кульбит, когда вижу его так близко, загнанной птицей бьется в грудной клетке то ли от радости, то ли от боли.

— Как ты меня нашел?

Наверное, вопрос глупый. Но эта встреча не кажется мне случайной. Не бывает таких случайностей. В огромной Москве.

— Мне сообщили, как только ты прошла паспортный контроль в России.

Его голос… я чувствую, как от его хриплого, глубокого голоса все внутри сжимается.

— Зачем?

Он отпускает мою руку и переводит взгляд на Милу, которая застыла, внимательно разглядывая незнакомого дядю.

— Сколько ей?

Я задерживаю дыхание, чувствуя волну ужаса. Смотрю на дочь, которая вдруг неожиданно протягивает руку и звонко говорит:

— Я — Мила, мне…

Я тут же резко подхватываю ее, поднимая. Она уже достаточно тяжелая, поэтому я редко беру ее на руки. Но сейчас мне требовалось как-то отвлечь внимание дочки, чтобы не дать ей договорить.

— Это не твое дело. И ей три, — резко чеканю, ловя темный взгляд Старцева.

— Мам… — начинает Мила, явно намереваясь сказать, что я ошиблась, ей на самом деле уже почти пять. До дня рождения осталось каких-то девять дней. Для нее это принципиально важный вопрос — она хочет, чтобы все вокруг считали ее достаточно взрослой. Но я смотрю на нее таким взглядом, что она невольно замолкает, так ничего не сказав.

— Значит, три… — задумчиво тянет Старцев, внимательно смотря на мою дочь.

— Что тебе надо, Старцев? — резко спрашиваю.

Чувствую себя неуютно. Нужно закончить эту встречу как можно скорее.

Он вновь переводит взгляд на меня. И столько в его взгляде чего-то, что невозможно прочитать и понять.

Глава 2. Возвращение в Россию

— Мам, мам, — прыгая егозой, дергает меня за руку Мила. — Там дядя Крис, посмотри.

Я поднимаю голову, встречаясь с братом глазами. Губы сами в ту же секунду складываются в теплую, радостную улыбку.

Наконец-то дома. Пока мы поели, купили Миле желаемую куклу и постояли в московских пробках, прошло еще несколько часов, я как выжитый лимон. Особенно после встречи с Тимуром, которая выпотрошила эмоционально…

Благо, Денис не пересекся со Старцевым. Объясняться с мужем я была точно не готова. А пришлось бы… Потому что Денис явно не поверил, если бы я сказала что-то вроде “встреча с Тимуром — чистая случайность”.

Но как только я вижу широкую улыбку на лице брата, усталость меня покидает. Хочется перейти на бег и прижаться к родному человеку.

Последний раз вживую мы виделись очень давно. Даже и не вспомнить уже когда. Все прошедшие года общались по видеосвязи. После рождения Милы это стало происходить чаще, а сами разговоры дольше. Вот даже дочь без труда узнала дядю Криса, хотя ни разу не видела его кроме как на экране ноутбука.

Мы с братом идем навстречу друг другу, улыбаясь с каждым шагом все ярче. В какой-то момент я не выдерживаю и все-таки срываюсь практически на бег. Крис ловит меня в медвежьи объятия, так сильно и крепко прижимая к своему телу, что я начинаю задыхаться от недостатка кислорода. Но мне все равно.

Он стал совсем другим — больше не худощавый, молодой парень, а широкоплечий, крупный мужчина. Хотя, если быть честной, он никогда и не был щуплым, но все же сейчас он выглядел действительно по-мужски мощно. Видимо, спортзал — его любимое хобби. На лице приличная щетина, уже похожая на небольшую бороду. Каштановые волосы густые и отросшие. Крис темноволосый — в папу, а я светловолосая — в маму. Внешне мы с ним совсем не похожи на брата и сестру.

— Скучал, сестренка, — с улыбкой говорит Крис.

И я киваю, пытаюсь что-то сказать, но из-за обилия эмоций не могу вымолвить ни слова.

Удивительно, но именно с Крисом за прошедшие года мы стали ближе всего. И по факту все общение с семьей поддерживалось через него и благодаря ему.

Он — самый старший из нас всех. Когда я была маленькой, мне всегда казалось, что мой брат слишком строгий, важный, взрослый. Кристофер с самого детства был слишком серьезным. Как мы часто шутили в семье — казалось, что он родился с серьезным выражением лица. Сейчас я уже не думала, что Крис чужой, непонятный или слишком взрослый. Совсем наоборот.

В детстве самые крепкие отношения у меня были с младшей из нас четверых — с Эммой. Она была тихой, творческой, периодически летающей в облаках, мягкой и доброй. Но с ней всегда было как-то невероятно тепло и уютно. Мы делились всеми секретами и мыслями друг с другом. И так часто ночами прятались под одеялом, придумывая различные сказочные истории и рассказывая их, что и не счесть.

После смерти родителей я сбежала из родительского дома и оборвала все контакты с семьей. Тогда и охладели наши крепкие отношения с Эммой. В те времена мне было слишком больно видеть живое напоминание того, что еще так остро и сильно болело. А потом прошли месяца, годы, и мы уже совсем стали чужими, а связь перестала быть такой сильной и важной.

С Рози, которая была старше меня всего на год, отношения никогда не были такими теплыми как с Эммой. Наверное, потому что и самой Рози не нужны были какие-то нежные привязанности — она всегда меняла и подруг, и друзей легко и играючи. Рози — самая веселая и активная в нашей семье. Блогер, модница, путешественница. Слишком кардинально ее интересы даже в детстве отличались от моих.

— Наконец-то… — тихий голос Криса вырывает меня из мыслей.

От крепкости его объятий я практически слышу, как трещат мои кости, но мне все равно. Так мы бы и стояли еще целую вечность, обнимая друг друга, но егоза Мила нарушила тишину звонким, требовательным голосом.

— Мам, а я?

Мы переглядываемся с Крисом и тихо смеемся. Потом он поворачивается к моей дочке, подхватывает ее на руки и начинает кружить. Раздается громкий, детский визг вперемешку со смехом, а я с улыбкой наблюдаю за этой умилительной картиной.

Чувствую, как крепкая, твердая рука ложится мне на талию, прижимая к теплому мужскому телу.

— Скучала? — тихо спрашивает Денис.

По Крису? По семье? По дому? По России?

— Да, — честно отвечаю.

Конечно, мы общались с родными по видеосвязи достаточно часто. Но никакое виртуальное общение не способно заменить реального человеческого тепла.

Когда мы уезжали в Германию, никто и не думал, что мы больше не вернемся в Россию. Но в итоге за прошедшие пять с половиной лет мы ни раз так и не вернулись в родную страну даже на день.

Когда Денис встал крепко на ноги после курса реабилитации в немецкой клинике, мы сразу же переехали в Венесуэлу. В основном потому что там у него были знакомые, которые помогали нам обжиться в новой стране.

Мы долгое время даже не обсуждали возможность вернуться в Россию. Словно бы и не существовало другой страны и иного дома. А потом как-то все же поговорили об этом. И вынесли принципиальный, кардинальный приговор — не возвращаться в Россию и даже не приезжать сюда. Мы перечеркнули болезненное, запутанное прошлое. Сбежали от него. И взявшись за руки, пошли строить все заново…

Глава 3. Похороны

Следующие несколько дней — бесконечно длинные и невероятно мрачные. Я все еще не могу осмыслить, что у Эммы вторая стадия рака легких из возможных четырех. Ночами мучаюсь от гнетущей бессонницы и читаю все подряд про болезнь сестры. Меня одолевает какое-то глупое и странное чувство — словно я могу найти тайный ключик к ее выздоровлению.

Стадия рака определяет выживаемость и тактику лечения. Так шанс остаться живым в течение ближайших 5 лет при первой стадии — 40-60%, второй — 20-30%, третьей — 5-15%, четвертой — 0-1%.

Цифры ужасают. 20% выживаемости при второй стадии рака — это настолько пугающие прогнозы, что хочется о них не знать. Отношение к болезни сестры меняется полярно после активного чтения всевозможных статей. Внутри поселяется какое-то глупое и потерянное ощущение: понимание — вероятность того, что Эмма умрет слишком высока.

Помимо всего происходящего в моей семье вот-вот должны быть похороны матери Дениса. Тамара Валентиновна давно купила место на кладбище рядом с отцом Дениса и отказалась быть похороненной в Венесуэле. Муж ее умер уже достаточно давно, больше десяти лет назад, но она сохранила теплую преданность и тоску по нему.

В дополнении всей этой удручающей ситуации последних дней мы так и не помирились с Денисом. Я была на него так зла, что обрывала любые попытки завести разговор. Эмма болела уже восемь месяцев, но именно Денис принял решение скрыть от меня этот факт. И с одной стороны в эти дни подготовки к похоронам Тамары Валентиновны, я должна была быть поддержкой для мужа, но с другой — разве имел он право принимать такое решение без меня и за меня?

Но когда наступил день похорон, я стояла рядом, держа мужа за руку. Зарыла топор войны, решив, что в такой момент точно нельзя выяснять отношения.

Сходили на отпевание в церковь. Мы все делали с небольшим опозданием — обычно хоронят и отпевают на третий день, мы же смогли это осуществить на шестой. Нам потребовалось несколько дней, что решить вопрос с вывозом Тамары Валентиновны из Каракаса. На третий день после смерти мы полетели в Россию и тут еще несколько дней разбирались со всеми бюрократическими вопросами.

Когда стояли над могилой матери Дениса и смотрели, как закапывают гроб, Денис так сильно сжимал мою руку, что, казалось, треснут кости. Но я молчала, понимая, что сейчас просто должна быть рядом.

Сложно разделить чужую боль и даже элементарно осмыслить. Говорить “я понимаю, что ты чувствуешь”, я считала неправильным, кощунственным. Да, я тоже теряла родителей. Но каждая боль потери — она невероятно личная, уникальная. И сравнивать такое нельзя. Мне не хотелось быть высокопарной, бросать лишние слова в пустоту, да и Денису, думаю, это было не нужно, поэтому я лишь раз за разом крепко его обнимала и повторяла “я рядом”.

Мы с ним уже давно как одно целое. Столько лет вместе, столько лет рядом. Семь лет брака — целая жизнь. Мы узнали друг друга разными — грустными и веселыми, печальными и счастливыми. И столько всего было между нами, с нами. И вот сейчас я хотела просто быть его опорой и поддержкой. Также как он был все эти года для меня.

Мы приезжаем домой уже вечером. На похороны пришли старые подруги Тамары Валентиновны, соседи. Родственников у них с Денисом больше не было. Помянули в квартире, где столько лет жила семья Самойловых. Несмотря на то, что последние три года Тамара Валентиновна прожила в Венесуэле и не собиралась возвращаться, их квартиру в Москве так никто и не продал. Да и сейчас Денис, видимо, пока не планировал это делать. Я видела, как он зависал, разглядывая фотографии на стенах, насколько тяжело ему было заходить в родительский дом, а потом и покидать его.

Я ухожу купать Милу, которая полна энергии и щебечет о том, что сегодня с ней происходило. Оставить дочь было не с кем, поэтому она провела этот день с нами, но на удивление гнетущая атмосфера на нее особо не повлияла. Я очень переживала, что похороны станут для нее тяжелым испытанием, но в итоге она вела себя тихо и спокойно. И вот лишь вечером вновь включила свой обычный неугомонный режим.

Рассказывает она обо всем подряд: как тетя Эмма ей читала какой-то рассказ, как она нашла паука под лестницей. И еще миллион событий, которые произошли с моей активной дочкой всего лишь за один день. Я усмехаюсь, удивляясь, как легко она находит в простом дне столько интересного и увлекательного.

Когда Мила засыпает, я спускаюсь вниз в поисках Дениса. Думала, он уже лег спать, но в спальне его не оказалось. По крайне мере, когда мы ехали домой, он выглядел таким разбитым и уставшим, что я была уверена — он уснет, едва коснувшись подушки.

— Динь… — тихо зову, когда захожу на кухню и вижу сгорбленную, напряженную спину мужа.

Обхожу стол, сажусь напротив. Перед ним водка. И я, кажется, впервые вижу, как он вот так вот, практически не морщась, глотает стопку этого ядреного напитка. Молча встаю, открываю холодильник. Нарезаю колбасу, сыр, овощи. Ставлю тарелку перед ним. Как можно пить водку, не закусывая, не представляю, но у Дениса на столе ничего не стоит, кроме бутылки. Кушать он навряд ли хочет, на поминках он поел мясо с картошкой, а вот закуска точно не будет лишней.

— Через три дня у нас самолет домой, — вдруг прерывает тишину Денис.

Я смотрю в его глаза, понимая, что он прилично пьян. Давно я его таким не видела.

— Я не поеду…

Кривая усмешка появляется на его лице.

Глава 4. Я все знаю

Через два дня Денис улетел в Венесуэлу. Мы так и не помирились перед его отъездом. Он ходил мрачный после той нашей ссоры и даже не пытался извиниться. А я… не была готова к новой волне войны и сопротивления. А именно этим бы и закончился наш разговор, судя по настрою моего мужа.

Он все еще упрямо считал — я не должна оставаться в России. И почему-то его совершенно не волновало, что Эмма тяжело больна и может умереть. Я каждый раз с содроганием вспоминала статистику выживаемости при раке второй степени — 20-30%. Ведь Эмма такая молодая… она младше меня. Я не допускала даже мысли, что скоро могу с ней попрощаться и одновременно страшилась этого до панического ужаса.

Да, Денис, конечно, был прав. Я выполняла важную роль арт-директора в нашей галереи в Каракасе, поэтому не могла просто взять и бросить дела. Но я ведь и не планировала совсем отключиться от рабочих задач. Многие вещи я могу и буду делать удаленно.

Наверное, я просто никогда не относилась к работе настолько ответственно и серьезно как мой муж. Работа для меня лишь часть жизни, я не возносила ее на пьедестал значимости. Никогда я не была карьеристкой, не стремилась стать особенно богатой или успешной. Не пыталась выпрыгивать из штанов, работая больше, чем того требовали обстоятельства. Я делала свое дело качественно, самоотверженно, но ровно в той степени, в которой от меня это было нужно. И у меня не было к работе какой-то сверх привязанности — даже сейчас я не чувствовала ни страха, ни сожаления из-за того, что не могла вернуться в Каракас.

Вспомнилось, с какой легкостью я увольнялась раньше — с работы официанткой или из цветочного. Я это делала спонтанно и спешно. Но я всегда знала, что не наступит конец света, если я поступлю так, как хочу. Я ведь оценивала ситуацию, последствия.

Может быть, я и правда безумная эгоистка? Иначе как объяснить, что я так легко и просто принимала решения, которые у других людей вызывали осуждение и непонимание? Но неужели за несколько недель или месяц моего отсутствия в Венесуэле что-то может случиться? В конце концов, я имею права на отпуск.

Заглядывать далеко в будущее мне не хотелось — там было слишком туманно и запутанно. И поэтому я просто жила с мыслью, что у меня есть ближайший месяц, за который навряд ли что-то кардинально изменится в галереи. А потом… это будет потом.

Чем больше я логически рассуждала, тем меньше понимала нетерпимость и злость Дениса. Кажется, не было достаточно рациональных причин, почему я не могла задержаться в России, кроме его острого нежелания.

Несмотря на нашу ссору, я подхватила Милу, и мы вместе поехали провожать Дениса в аэропорт.

— Я люблю тебя… вас… ты помнишь об этом? — уходя на посадку с какой-то затаенной болью проговорил Денис.

Я кивнула.

— И мы тебя… ты ведь это знаешь? — мягкая улыбка появилась на моем лице.

Прощаться на злой ноте не хотелось. Мы с Денисом, как ни крути, самые близкие люди. И в этом и есть сила и ценность семьи — несмотря на обстоятельства и чувства, оставаться друг другу важными и родными.

Денис неуверенно улыбнулся в ответ и поцеловал меня.

Когда он уходил на посадку, сердце сжималось колкими тисками. Впервые за долгие годы мы с ним поссорились и к тому же расставались на непонятный срок.

— Мам, мам, а когда папа вернется? — Мила не находила себе места от беспокойства, когда мы пошли на выход из аэропорта.

— Скоро, дорогая, скоро.

— Как скоро, мам? Завтра?

Я хмыкнула. Мила — королева нетерпеливости.

— Не настолько скоро.

— А когда?

— Ему нужно решить рабочие вопросы. Может быть, через неделю или две.

А если честно — я и сама не знала. Денис ничего не сказал, а я не спросила.

— Мам, — Мила шмыгнула носом, явно готовясь разреветься, — это слишком долго.

Я присела на корточки перед дочкой. Заглянула в ее темные, уже влажные от подходящих слез глаза.

— Не плачь, Милка. А то папа расстроится. Это быстро. Время пройдет, ты даже не заметишь. А сейчас пойдем поедим мороженое?

— Мороженое? — слезы мгновенно высохли в детских глазах.

Я усмехнулась и повела дочку в кафе.

Следующие несколько дней пронеслись вполне обыденно — Мила терроризировала всех своей непрестанной энергичностью, Крис работал большую часть дня, я развлекала попеременно то Эмму, то Милу. Когда девочки спали, работала или рисовала.

Почта, видеоконференции и хорошая команда в Каракасе помогли быстро и гладко выстроить рабочие процессы удаленно. Благодаря этому я уже через пару дней начала делать большой объем задач. Тем более работа очень выручала, потому что я тяжело справлялась с образовавшимся свободным временем. За последние года я привыкла быть постоянно занятой и куда-то спешащей, поэтому мучительно переживала даже несколько дней, которые были наполнены лишь мрачной тишиной огромного дома и звонким голосом Милы.

Крис уезжал по утрам на работу, заезжал периодически на обед, а возвращался домой лишь вечером. Эмма целый день была в своей комнате, слабая, тихая и ничего толком не просящая. Она много спала, читала, когда были силы, но быстро уставала. Еще в доме была Галина — сиделка для сестры и одновременно помощница по дому. Дородная, приземистая женщина. Сначала мы с ней не очень поладили — она была малоприветлива. Но потихоньку нашли контакт.

Глава 5. Потерянный принц

— Я разговаривала с Тимуром…

Неожиданно даже для самой себя признаюсь мужу.

Денис позвонил несколько минут назад. Мы перебрасывались ничего не значащими фразами. Я говорила о том, что мы с Милой уже безумно скучаем, хотя и прошло всего несколько дней. Эмме не лучше и не хуже. Наша дочь теперь ходит в частный садик и ей очень нравится.

Он рассказывал о том, что все-таки успел застать Фердюко Палини, художника с мировой известностью, который был проездом в Каракасе. Это одна из главных причин, почему Денис улетел, хотя у Милы вот-вот должно быть день рождения. Заполучить его картины для нашей галереи — невероятное везение.

Помирились ли мы с Денисом? Сложно сказать. Мы так и не расставили все точки на “и”. Каждый остался при своем мнении. Но новые обстоятельства в виде расстояния между нами, заставляют нас обоих обходить щекотливую тему по кругу.

Я должна была рассказать про разговор с Тимуром сразу же, как он произошел. В ту же секунду, как уехал Старцев, позвонить мужу. Но я тянула… И сейчас вот — как ушат холодной воды вдруг сказала про Тимура.

В трубке висит тяжелое молчание.

Я вздыхаю и все-таки, пересилив себя, говорю:

— Он знает… знает про Милу… знает… — и умолкаю, так и не сказав вслух “что она его дочь”.

Такое выговорить просто невозможно, неправильно. Я всегда считала именно Дениса отцом Милы.

— Ты издеваешься? — раздается сдавленный голос. — Ты… ты сказала ему? Зачем?

— Я ничего ему не говорила!

— Тогда откуда… откуда он знает? — голос Дениса такой глухой, раздавленный, и я уже почти жалею о том, что рассказала.

Но я не могла иначе. Я не хотела лжи и недомолвок между нами. Никогда больше.

Тот факт, что он скрывал болезнь Эммы, больно меня ранил, но не поменял моего к нему отношения. Слишком долго мы были вместе. Я знала своего мужа достаточно, чтобы четко осознавать — он хороший, достойный человек. Поэтому и не заслуживает с моей стороны лжи или притворства.

— Я не знаю, — честно говорю в ответ.

Я действительно понятия не имею, как Старцев узнал о том, что Мила его дочь. Почему вообще у него появилась подобная идея? И почему, в конце концов, о своем отцовстве он заявлял с такой непоколебимой уверенностью? Сделал тест ДНК? Но когда? Как?

— Я говорил… говорил тебе… нам нельзя было оставаться в России… вообще прилетать сюда… Господи, столько лет прошло! Как такое возможно?

Я тоже задаюсь подобным вопросом.

Почему Тимур меня не забыл? Почему следил за тем, когда я появлюсь в России? Сразу же приехал, чтобы увидеть?

И почему… если он меня ждал все эти года… почему не искал? Не нашел?

Встряхиваю головой, пытаюсь выкинуть Старцева из головы. Я старалась не думать о нем слишком много, не повторять ошибки прошлого. Думать о нем постоянно, значит, вновь начать падать в бездну под названием “Тимур Старцев”. Этого я не планировала. Никогда больше. Но он ведь опять делал это — врывался в мою жизнь, и все в ней переворачивал вверх ногами.

— Ты вылетаешь с Милой домой завтра же! Нет, лучше сегодня, — голос Дениса становится резким, непреклонным.

Я молчу. Слишком долго и оглушающе громко. Он знает мой ответ до того, как я произношу его вслух.

— Саш…

— Я не брошу Эмму.

Теперь молчит он. Я думаю, что мои слова его злят, причиняют боль. Ему хочется моего послушания в этом вопросе. Безоговорочного.

— Он ведь не оставит тебя в покое, ты это понимаешь?

— Я уверена, ему совершенно не нужна дочь. Абсолютно.

— Саш… тогда бы он даже не узнал о ее существовании.

Замираю. Почему-то слова Дениса меня пронзают тысячью острых иголок. А ведь и правда…

— Я не брошу Эмму, — все также упрямо повторяю.

В трубке опять повисает напряженная тишина.

— Я приеду через несколько дней, — голос теперь холодный, недовольный. — И мы полетим домой. Вместе. Втроем.

— Я не… — слышу вдруг резкую тишину в трубке, смотрю на экран и понимаю, что мой муж сбросил вызов. — Полечу домой, — договариваю в никуда, нахмурившись.

Денис зол, недоволен. Справедливо. Впервые за долгие года я иду ему наперекор. Обычно я оставляла за ним право последнего слова. Так было удобно. Всем.

Его решения всегда были более логичные, взвешенные, правильные. И мне было так комфортно — отдавать ответственность ему. Он брал это право уверенно, гордо. А я… мне хотелось с ним соглашаться, позволять ему управлять, контролировать, быть сильным. Это ведь такая малость, которая делает мужчину счастливым. Делает обоих счастливыми. Все же природой мы как-то по-особенному задуманы: женщина для того, чтобы быть слабой, а мужчина наоборот. И когда каждый живет своей ролью, все встает на свои места.

В отличие от мужа я не боюсь появления в моей жизни Тимура Старцева. Нас уже давно ничего не связывает. И я не собираюсь наступать на одни и те же грабли в сотый раз. Ни в коем случае. И я действительно уверена, что наличие дочери не то, чтобы испугает его, но заставит исчезнуть из моей, нашей жизни. Этот мужчина слишком уж не любит привязанности и навряд ли спит и видит — каково это стать отцом. А если человек не хочет детей то, что он сделает, узнав, что у него есть один, о котором он не знал столько лет? Правильно, сбежит подальше.

Глава 6. Уходи

— Милу забрал отец.

Воспитательница бледная и встревоженная, глаза на мокром месте. Она молодая. И кажется, нечто подобное с ней происходит впервые.

— Как он выглядел? — я пытаюсь не провалиться в панику, но истеричные нотки отчетливо слышны в голосе.

Это точно не Денис. Он в Венесуэле и к тому же даже не знает, в какой именно садик ходит Мила.

— Такой… темные волосы, костюм, представительная машина такая, черная… Я даже не могла подумать… Мила его узнала.

— Прямо так и сказала — папа? — ехидно спрашиваю, не сдержавшись.

— Нет…

Я вздыхаю, чувствуя, что я на грани того, чтобы разрыдаться. С одной стороны — понимаю, что воспитательница невиновата. С другой — разве не должна она более внимательно проверять того, кому отдает ребенка впервые? Могла ведь она спросить у моей дочери хотя бы — а кто это? Ведь воспитательница имеет право отдавать ребенка строго ограниченному кругу лиц, а не всем подряд.

Когда я возвращаюсь в машину с побелевшим лицом и без Милы, Крис поворачивается и внимательно смотрит на меня.

— Где Мила? — настороженно спрашивает.

— Пропала, — шепчу в ответ и разражаюсь наконец громкими, мощными слезами.

Заикаясь, через плач, пытаюсь объяснить хоть что-то. Но я и сама толком ничего не понимаю.

— Надо идти в полицию, — уверенно заявляет Крис.

Он один сохраняет как минимум видимое спокойствие и трезвость духа. И когда Крис говорит о полиции, я вдруг думаю о том, а почему воспитательница подобного не предположила? Хотя все произошло так сумбурно и спешно. Наверное, и я, и она просто растерялись. Смотрю на Эмму, по ее щекам тоже текут слезы, как и у меня, а взгляд испуганный.

— Почему она его знала? — неожиданно говорю я.

Ведь в России Мила была знакома буквально с несколькими людьми, которых можно было пересчитать по пальцам одной руки — Эмма, Крис… и Тимур.

Я вдруг вскидываю голову, слезы резко высыхают в моих глазах.

— Я знаю, с кем она.

— С кем? — раздается нестройный дуэт голосов.

— С родным отцом…

В машине повисает изумленное молчание. Но мне все равно. Объясняться я буду потом. Сейчас я лишь лихорадочно думаю о том, что у меня нет номера Тимура. Я не имею ни малейшего представления, где он может быть. Живет ли он еще в Сити? Или в своем загородном доме? И разве повез бы он туда Милу? Зачем? Чтобы напугать меня? Для чего он вообще забрал мою дочь?

Вопросов слишком много.

Я достаю телефон и захожу в приложение для вызова такси. Вбиваю адрес Тимура в Сити. Удивительно, что я до сих пор очень четко и точно помню даже номер дома.

— Я поеду туда… где они могут быть. А вы, — я обвожу Криса и Эмму взглядом, — домой, вдруг они там появятся.

— Может, я с тобой… — начинает было Крис, но я резко прерываю.

— Нет! Кто-то должен быть дома на случай, если они появятся.

Оставить Эмму одну — небезопасно. К тому же я не хочу тратить время на то, чтобы завозить ее домой. Поеду на такси, сидеть на месте все равно невозможно.

Внутри словно включился таймер обратного отсчета. Каждая секунда теперь приравнивается к вечности. Я еле выношу ожидание длинной в десять минут, пока приезжает такси.

Мне так страшно, как, наверное, не было никогда в жизни. А что если… это не он? А что если… он? Оба варианта кажутся ужасными, но в первом все же больше неизвестности и опасности. Если ее забрал Тимур, навряд ли он причинил малышке какую-то боль. Но остается открытым вопрос — зачем вообще он это сделал?

Когда проходит минут пятнадцать, мой телефон начинает звонить.

Крис.

— Сэм, они здесь… возвращайся, — голос брата злой.

Все внутри обрывается и радостно трепещет.

— Хорошо…

Я не спрашиваю, как Мила. Тимур не мог что-то сделать своей собственной дочери. А в то, что все действительно нормально, я поверю только, когда сожму свою драгоценность в крепких объятиях.

Я буквально влетаю в дом. Так резко дергаю входную дверь, что она ударяется с грохотом об стену.

— Мила… Мила! — шепчу, кричу, вбегая в гостиную.

Я не вижу никого и ничего вокруг. Мой взгляд сразу же выцепляет худенькую фигурку дочки, она сидит с краю на диване. Я больше не обращаю внимания ни на что. Ничего сейчас не имеет значение — только моя дочь.

Мила вскакивает и со звонким “мамочка” бежит мне на встречу. Я падаю на колени, распахиваю руки, ловлю свое счастье и крепко обнимаю. Целую ее личико, оно соленое и испуганное.

— Все хорошо, дорогая. Все хорошо, — не знаю, кого успокаиваю — ее, себя или нас обеих одновременно.

Я прижимаю голову дочери к своему плечу и, наконец, вижу его.

Тимур Старцев стоит около камина, скрестив руки на груди. Его взгляд темный, мрачный, кровоточит разбитая губа. Кажется, Крис уже объяснил Старцеву, что он не прав. Медленно встаю, Мила прижимается к моим ногам, крепко сжимая маленькими ручками.

Глава 7. Если ты когда-нибудь меня простишь…

— Что ты здесь делаешь?

Я стою в дверях, загораживая проход и не собираясь пропускать Старцева в дом. Я его неожиданному приходу не рада и даже не пытаюсь это скрывать.

— Пришел на день рождения дочери.

— Тебя нет в списке приглашенных.

— Жаль… — спокойно говорит он, — жаль, что за столько лет, ты до сих пор не поняла, что я не буду ждать месяцами приглашения или разрешения.

— Ох, уж это я давно поняла…

Он берет меня за плечи и отодвигает, чтобы пройти. Я тяжело вздыхаю. Не скандалить же мне на празднике Милы? В какой-то момент я даже радуюсь, что рейс Дениса задержали и его все еще нет, иначе скандала было бы не избежать.

— Дядя Тимур… — радостно кричит Мила и подбегает к нему, крепко обнимая.

Он бросает на меня немного удивленный взгляд. Не ожидал от Милы такого душевного приветствия, как и я, впрочем. Пожимаю плечами. Кажется, это генетическая наследственность — какая-то иррациональная привязанность к Старцеву.

— Я привез тебе подарок…

— А где он? — она с интересом оглядывает его пустые руки.

— Он на улице. Пойдем?

Она кивает, радостно улыбается и вкладывает свою маленькую ладошку в протянутую руку.

Старцев выводит ее из дома, подходит к машине. Открывает заднюю дверь. Я иду следом, останавливаюсь на крыльце, наблюдая. Что же такое он ей подарит?

— Ааааа, — раздается звонкий, счастливый визг Милы, настолько громкий, что в соседних домах начинают лаять собаки.

Мила кого-то сжимает в руках и несет к дому.

Я удивленно разглядываю маленький сверток в ее руке, и когда она подходит ближе, понимаю — это щенок.

Перевожу изумленный взгляд со Старцева на свою обезумевшую от счастья дочь.

— Мама, ты представляешь? Я всего лишь сказала один раз, что хочу собаку, и дядя Тимур пообещал мне ее подарить!

Ах, так вот почему она настолько сильно ждала появления Старцева, несмотря на то, как закончилась наша последняя встреча. Моя дочь — величайшая хитрюга.

— А ты не помнишь, почему мы не заводили собаку, Мила? — говорю строго.

— Ну мам… — дочь выпячивает губу, показывая всем видом, что прямо сейчас готова расплакаться.

— А ты… — я перевожу взгляд на Старцева, — как всегда эгоист, не учитывающий ничего кроме своего “я так хочу” и “я так решил”.

Тимур хмурится.

— Мила мечтала о собаке…

— А ты думаешь, мы просто так ее не заводили? Из вредности не исполняли мечту дочери? У Дениса аллергия! Что мы теперь будем делать с этой собакой, когда полетим домой? Оставим здесь? Это разобьет ей сердце! Ты должен был посоветоваться…

Тимур делает резкий шаг, я чувствую, как жесткие пальцы впиваются в плечо до боли.

— Пять лет, Саш. Я имею право на такую малость, как подарить Миле собаку, не считаешь? — зло чеканит, прожигая взглядом.

Я замираю, понимая, что разозлила его. Не привык он, что кто-то его отчитывает и указывает, как надо поступать. Но ведь… он не должен был…

Кто будет ухаживать за этой собакой? Разве можно сделать такой подарок, не обсудив с теми, чьей ответственностью это станет?

А с другой стороны… Я посмотрела на Милу. Она вообще не обращала внимание на нашу перепалку с Тимуром, полностью поглощенная своим новым другом. Дочь выглядела такой счастливой. Да, со стороны Старцева это была лучшая стратегия по завоеванию любви моей дочери. Главное для Старцева цель, результат. А все остальное — это так, неважно… И он выбрал прямой, самый кратчайший путь к сердцу Милы.

Я отворачиваюсь и иду обратно в дом, боясь, что наговорю сгоряча еще много лишнего и ненужного сейчас.

— Мам, я хочу назвать его Бимом, можно? — догоняет меня звонкий детский голос.

Я поворачиваюсь, разглядывая маленького щенка, который приютился на руках дочери.

— Конечно, дорогая.

Мила уходит, чтобы оборудовать Биму место для сна и показать дом. Я практически закатываю глаза, думая о том, как дочь будет проводить что-то вроде экскурсии ничего не понимающей собаке.

Старцев встает рядом, мы вместе смотрим вслед медленно идущей к лестнице Миле, которая параллельно что-то активно рассказывает новому другу.

— Почему у тебя все так, Старцев? К чему не прикоснешься…

— Как?

— Шиворот-навыворот… не знаю… сложно, неправильно…

Чувствую вновь его хватку, в этот раз на локте. Разворачивает меня к себе лицом.

— Может, это ты, Саш, как кривое зеркало? Знаешь, тебе сложно угодить…

— Да? Странно. Мой муж отлично с этим справляется и не жалуется.

Вижу, как его челюсть сжимается, глаза предупреждающе сужаются. Но мне все равно.

Выдергиваю руку и иду на кухню. Мне нужно срочно себя чем-нибудь занять.

Открываю холодильник, проверяю торт. Хотя, казалось бы, что с ним может случиться? Не желая возвращаться обратно, беру доску, нож и начинаю делать сначала овощную, а потом сырную нарезку для стола. Стараюсь не думать о том, что точно такие же закуски уже поставила полчаса назад на стол.