Досье на мою жену

Пролог.

Я никогда не забуду его лицо. Такое равнодушное, такое холодное — он никогда раньше на меня так не смотрел. Я билась в истерике, он просто молчал. Выслушал мои объяснения, даже согласился встретиться с женой того мужчины, которая заступилась за меня по моей просьбе, подтвердила, что я с ее мужем не спала, а просто играла.

Весь вечер после я ждала, что он поговорит со мной, но он так и не стал — вообще ни слова мне не сказал. На следующий день не вернулся домой ночевать, а еще через пару дней его помощник сообщил мне, что он улетел.

В итоге все прошедшие две недели я не сплю, не могу нормально есть, жить, двигаюсь как зомби и все время жду приговора.

Я чувствую это совершенно серьезно: я приросла к нему всем существом, если Саша меня бросит — мне не жить. Вся дальнейшая жизнь просто бессмысленна, и дело даже не в том, что мне сорок семь, и не в том, что у меня нет детей.

Просто я так чувствую: мне без него не жить и все. Даже если бы у меня были дети, даже если бы мне было тридцать: в Саше весь мой смысл.

Руки дрожат, пока я крашусь. Прошедшие дни и тревоги высосали из меня все, я не могу даже набрать никого. Когда вчера пришло сообщение от Саши, меня чуть не стошнило от страха.

Вся ночь прошла как в бреду, я дремала и в то же время бодрствовала, вертелась в кровати, паниковала, потом бродила по дому как привидение. А под утро наконец заснула и проснулась после обеда, когда уже пора было собираться и выезжать.

Накрасилась, скрыла синяки под глазами, подобрала в меру соблазнительный наряд. Неброский шелковый брючный костюм, из таких, какие Саша особенно любит. Серьги, капля его любимых духов… как же страшно.

Улыбаюсь водителю Сереже, залезаю в машину, едем. Стараюсь уже ни о чем не думать.

Он ровный, но я чувствую: не спокойный. Не такой, как обычно. Странным образом это успокаивает: если он в раздрае, значит, еще ничего не решил. Значит, у меня есть шанс.

— Саш.

— Помолчи, милая. Сереж, на Сретенку.

Значит, не домой. В московскую квартиру. Хорошо это или плохо? Хрен знает. Мозг не работает уже, я вымотана своими предположениями, нервами, опасениями.

Я молчу и стараюсь даже не смотреть на него. Но все же краем глаза жадно изучаю. Я соскучилась. Сердце сжимается. Он трахался с кем-то в поездке?

Я думаю, у Саши такое бывает иногда, хотя мы об этом не говорили. В принципе я не против: за двенадцать лет в браке у нас были разные периоды, страсть — не вечный огонь. Иногда мы не хотим друг друга, иногда вдруг снова хотим. И мне не жалко, если он в периоды затишья между нами трахнет кого-то еще. Мне, если честно, даже нравится, что моего мужа вожделеют другие женщины.

Но одно дело — он, совершенно другое — я. Никто никогда не делал вид, что мы во всем равны, как витязи у Черномора. С самого начала подразумевалось, что я сама — только его и только для него. Возможно, еще и поэтому то, что произошло, для него за гранью.

Мы приезжаем, в квартире гулко и пусто. Я снимаю туфли и шубу, Саша сбрасывает пальто и ботинки.

— Вперед.

В гостиной на огромном диване целый ворох чего-то черного… в первую секунду я не понимаю, а потом издаю невнятный звук. Передо мной гора БДСМ-девайсов. Выглядит так, как будто он бездумно скупил целый секс-шоп. Решил все перепробовать? На мне?

— Раздевайся.

— Саш?

Я удивленно смотрю на него. Это не его приколы. Он всегда был стопроцентной ванилькой.

Когда мы познакомились, я задавала наводящие вопросы, прощупывала почву — ничего. Он не знал и не хотел знать про тему, и я так и не решилась рассказать ему о своих предпочтениях. Он никогда не пользовался игрушками для садо-мазо, не связывал меня, не отдавал приказов в постели. Иногда я фантазировала на эту тему, но даже не заикалась.

Его лицо непроницаемо, он заперт на все замки. Как подобраться?

— Раздевайся, Крис. Догола.

— Ты написал, что хочешь поговорить.

Каждый раз, когда я возражаю ему, даже в мелочи, это маленькая битва внутри. Он огромный, а я маленькая. Он хищник, которого боятся даже другие хищники. А я… просто бестолковая антилопа.

Он делает шаг, и его рука нежно ползет по щеке. Эта до боли знакомая ласка отзывается внутри, и я вся теплею. Он часто так делает: перед сексом или на прощание. Или утром, когда просыпается первым в выходной.

Но, не успеваю я растаять и закрыть глаза, как ладонь соскальзывает на шею и чуть сжимает. Мои глаза распахиваются. А вот это что-то новое. Так Саша прежде не делал никогда.

Наши взгляды пересекаются и я замираю. Все внутри холодеет и замирает. Он смотрит на меня как на добычу.

— Я хочу сначала понять, с кем я буду говорить. С кем я живу все эти годы. Я хочу видеть все, что ты скрывала, — шепчет он в губы обманчиво ласково, а потом грубовато отталкивает. — Раздевайся. И выбирай.

Я поворачиваюсь к дивану, к горам добра из секс-шопа, половину которого я сама никогда не пробовала. Но кое-с-чем все же знакома.

Меня начинает потряхивать, все тело уже во власти знакомых противоречивых эмоций: страха, возбуждения, замешательства и желания.

Я думаю, пока раздеваюсь. Шелк скользит по моему телу вниз, Саша берет пульт, немного убавляет свет. Мое тело не идеально, но оно стройное и красивое, насколько это возможно в моем возрасте и с учетом того, что я никогда не пользовалась серьезной пластикой. Это еще один повод обожать моего мужа, на случай, если бы мне не хватало других причин: в то время как другие из его тусовки снова и снова загоняли жен под нож хирурга, требуя грудь то побольше, то поменьше, он сам запретил мне что-либо делать кроме ухода.

Я даже уколы в лоб делала тайком от него, потому что он бесился и говорил, что не стоит из-за такой ерунды причинять себе боль и рисковать здоровьем. И что я всегда желанна для него такой, какая есть.

Белье падает на пол, я сглатываю страх и выбираю ошейник и стек. Медленно выдыхаю, решаясь, разворачиваюсь к нему и опускаюсь на колени.

Глава 1. Однажды на корпоративе

Прошлое. 2012-й год, Кристина.

Когда я прохожу мимо, лавируя между столиками и напившимися коллегами, чтобы попасть в туалет, он цепляет меня рукой за коленку. Небрежно шлепает, как шлюху, и я врастаю в землю колом от неожиданности, опускаю глаза. В руке зажата крупная купюра.

— Девчуль, принеси кофейку, будь лапой, — скалится он.

Чуть пьяный. Но не настолько, чтобы не соображать. Взгляд фокусируется, хоть и медленно.

— Я не официантка, — говорю я и поворачиваюсь, чтобы продолжить путь, но тут он хватает меня за ногу, и я вскрикиваю.

— Ну че ты капризничаешь-то, — возражает он и выуживает еще одну купюру из кармана. — Так хватит тебе на чай, цыпуль?

— Вы что, глухой?

Мои губы белеют. Не то, чтобы я не понимала: он просто пьяный идиот. И кругом люди, мне на самом деле ничего не грозит.

Но то — умом, а мое тело, моя психика воспринимают все иначе. Мой тайный кошмар, спрятанный в чулане, внезапно снес дверь вместе с замком, выбрался наружу и стремительным броском завладевает всей системой: сначала что-то сжимается и пульсирует в животе, потом руки, ноги, губы, лицо… в голове уже настоящая война между паникующими и рациональными частями мозга.

Но есть еще и наблюдающие части — краем глаза я вижу, что на нас оборачиваются те, чье внимание мне привлекать не хотелось: генеральный, с ним собственник и еще пара типов, кого я в душе не знаю и знать не хочу.

Я мелкая сошка, обычный продаван, между мной и этими парнями несколько этажей огромной корпоративной структуры. Так что лучшее, что я могу сделать, когда они весело бухают — это держаться как можно дальше.

Собственно, я как раз это и делала: обходила их по широкой дуге, когда все это случилось.

Вообще корпоративы мне не нравятся: пришла только потому, что начальник сказал, что у компании юбилей и это обязательно. Мой план был: выпить один бокальчик, похлопать официальным речам, показать свою физиономию непосредственному начальству и коллегам, которые меня знают, после чего быстро свалить.

— Эй, Эдик, пусти ее, ты что! — говорит какой-то мужик, сидящий рядом с пьяным приставалой. Но тот не реагирует и смотрит только на меня, поднимаясь из-за стола. Он не отрывает свой взгляд от моего.

Я стою и также безотрывно смотрю на него. Мне уже не хочется двигаться. Его неприятный взгляд становится совсем омерзительным, злым и давящим. Но я не опущу глаза.

В моей голове только что закончился бой. Я временно одержала верх над своим кошмаром, и вот теперь внезапно никуда не тороплюсь.

Мне бросили вызов, и я его принимаю.

Нарочито медленным жестом он достает третью пятитысячную из кармана. А потом, немного подумав, еще одну.

— Бери, жадная цыпа. И бегом за моим кофейком, — цедит он. — Двойной эспрессо, сахара не надо.

Становится очень тихо, теперь все прислушиваются.

Кошмар, отступивший от мозга, все еще держит меня за горло. Мне не хватает воздуха. Я смотрю за двадцать тысяч в его руках и перевожу взгляд на барную стойку шагах в двадцати. Ясно как день, что раз он встал, дело уже не в том, что ему тупо лень идти за кофе.

Оно обиделось. Оно богато, пьяно и готово уничтожать. Оно, возможно, даже опасно, но…

— Я очень жадная цыпа, — медленно говорю я, краем глаза замечая, как из-за своего стола поднимаются генеральный с собственником.

Они подходят, готовые вмешаться, но почему-то не вмешивается. Краем глаза, если мне не почудилось, я заметила жест, будто кто-то из них остановил второго, но я не заметила — кто кого. Они тоже смотрят, что будет. Шоу! Вот говнюки!

Ну, шоу так шоу.

— Давай двадцать пять, — говорю я охреневшему алкашу.

По мере того, как головы поворачиваются и разговоры стихают, у нас становится все больше зрителей. Ублюдок тоже это понимает, и с каждой секундой ему становится все важнее самоутвердиться.

— Хм.

Красивые губы на избалованном лице искажает пошлая всепонимающая улыбка.

— Ну дава-ай, — чуть понизив голос, с почти сексуальной хрипотцой тянет он, соглашаясь, лезет в карман брюк снова, уже не находит, и достает пятую купюру левой рукой из заднего кармана.

Мне уже самой становится любопытно: сколько же их всего распихано по его карманам просто так, чтобы было немного наличных с собой? Но сейчас не до этого.

— Ну бериии, — поторапливает он, когда я подвешиваю намеренную паузу. В глазах мелькает бешеный нетерпеливый огонек, и становится ясно, что этот ублюдок злится.

— Вот! — говорю я, улыбаясь тонкой злой улыбкой.

— Че вот?

Он чуть повышает голос, становясь неприкрыто агрессивным. Ноздри раздуваются. У меня в животе что-то скручивается в узел. Нестерпимо хочется отступить на шаг, чтобы обезопасить себя от удара.

Но я стою на месте и ни одним мускулом на лице не выдаю тошнотворного страха. Сердце стучит, в ушах такой гул, словно мы во взлетающем лайнере.

— Вот, теперь ты можешь засунуть их себе в задницу и получить удовольствие в процессе, — достаточно четко и громко, чтобы все вокруг услышали, говорю я, подкрепляя специфическим жестом в воздухе.

Через крошечную паузу по маленькому помещению проносятся хохотки, пока я поспешно разворачиваюсь и ухожу. Хочется медленно, но я уже не могу: нервы сдают. И, судя по шуму сзади и звукам борьбы, мои предчувствия были правильными.

— Пусти, пусти меня! Слышь ты, с**а, иди сюда. Ты кто такая? Я щас с тобой по-другому поговорю! — орет он, пока все еще ржут.

Мне в спину льется грязный мат, и постепенно смешки переходят в возмущенные восклицания. Охрана уже идет мне навстречу к нему, но я не могу и не хочу наблюдать за тем, что будет дальше. Я проскальзываю в туалет и прижимаюсь спиной к холодной плитке, сползая по ней вниз. Я вся мокрая. Меня трясет. И мне вообще не смешно.

Глава 1.1 Свидание с миллиардером

Так и знала, что это плохо кончится. Я не была ни на одном свидании с самого развода. Я… не могу, но мне пришлось.

Богатский так хитро подъехал на дружеской ноте, что я даже не заметила, как согласилась. Он просто очень спокойно подошел, когда я вышла из туалета — не лез с дурацкими вопросами, не пытался говорить комплиментов или шутить. И он как-то понял, что мне плохо, хотя я очень внимательно поправила макияж и уничтожила все следы своих коротких рыданий.

— Мне жаль, что это произошло. Как вы? — хмуро осведомился он с абсолютно непроницаемым лицом.

— Нормально. Этот человек работает в компании? — напряженно спросила я.

— Ни в коем случае. Просто неприятный человек из приглашенных партнеров, и его уже проводили на выход. Александр.

Он протянул руку, и я автоматически пожала сухую теплую ладонь. Мне очень понравилось, что он быстро выпустил, не пытаясь ни сжимать, ни задерживать ее дольше необходимого.

— Кристина. Я… спасибо, что выпроводили его.

— Это меньшее, что я мог сделать. Жаль, что не удалось заткнуть ему рот.

Он улыбался одними глазами, и я нервно засмеялась.

А потом зачем-то дала ему телефон, когда он сказал, будто бы хочет убедиться, что со мной все в порядке. Я не верила, что он реально позвонит — думала, поручит секретарю. Где я, где долларовый миллионер, шеф того шефа, который шеф того шефа, от которого нужно отсчитать еще три-четыре этажа вниз — и тогда будет шеф моего шефа.

Но Богатский позвонил через три дня. И от неожиданности я зачем-то согласилась на ужин, вопреки всем заветам Грибоедова, который специально писал для таких вот как я, чего именно в жизни надо миновать.

И барский гнев, и барская любовь, Кристина! Профессиональный дипломат, между прочим, писал. Куда ж ты лезешь-то, что, печалей мало?

Но то в теории, то в школьной классике. А на практике я даже не помню, о чем и как мы говорили по телефону, но там снова была эта его сухая подкупающая манера — все только по делу, без прилипчивости и попыток сходу флиртовать.

Просто позвонил, просто спросил, как я, просто пригласил на ужин. И отказаться вдруг показалось ужасным хамством.

— Только я должна вас предупредить, что после ужина я в любом случае вернусь домой, — выпалила я, зажмурившись.

Я решила: если начнет нести что-то вроде «как пойдет» или «там посмотрим» — никуда не поеду с ним. Проще уж сразу уволиться.

Но он так же сухо и спокойно ответил:

— Договорились. И, раз это так важно для вас, то я в любом случае за этим прослежу.

И я пошла.

С колотящимся сердцем, подгибающимися ногами и виртуальной поддержкой всей моей психотерапевтической группы.

Все они у меня теперь с собой, в группе вотсап. Если что, я могу даже выйти в туалет и спросить, что делать. Это глупо, и я вряд ли так поступлю — но все же успокаивает.

В первые минуты я ужасно нервничаю. То отвечаю невпопад, то неловко смеюсь, то слишком подробно объясняю, почему заказала только один салат — про то, что слишком плотно поела за обедом и совсем забыла, что будет ужин, а так обычно обхожусь без третьей еды за день.

— Чем вы занимаетесь в компании?

— Я просто сотрудник отдела продаж.

Это единственный вопрос, который он задает о работе — тут же переключается на погоду, кино, поездки, музыку, спокойно слушает и смотрит с таким ровным уверенным дружелюбием, что я постепенно успокаиваюсь.

Как по мне, Богатский очень обаятельный мужчина, и это просто ужасно. Он начинает нравиться за секунды. Я как дура разглядываю его и пытаюсь разгадать секрет. Из самого яркого, наверное, стрижка под ноль — брутально, лысая башка ему идет. Карие глаза, твердый прямоугольный подбородок, дорогая одежда — все это не главное. Может, мне нравится, что он ухожен сверх обычного, до самых кончиков ногтей?

Нет, главное, наверное, взгляд. Такой спокойный, как будто он принял уже все важные решения в жизни, как будто знает будущее до своего последнего дня — и после смерти уже договорился, чтобы его на том свете приняли как положено и разместили в лучшем отеле.

А теперь можно и расслабиться, и покомандовать тут всеми, кто еще ничего не знает.

Он по-прежнему не говорит мне комплиментов, но общается так непринужденно, будто мы знакомы миллион лет.

— Как прошел корпоратив? — негромко спрашиваю я, когда повисает пауза.

— Точно не знаю, говорят, отлично. Я ушел вскоре после вас. Не против перейти на ты?

— Не уверена, что смогу, — смущенно улыбаюсь я.

— Попытайся, — обезоруживающе улыбается он в ответ.

— Александр, я так не могу, — умоляюще говорю я. — Я не понимаю, что я здесь делаю. Пожалуйста, объясните мне, зачем вы меня позвали.

Дура. Дура, господи, какая же я дура! Я выиграла в рулетку, передо мной сектор приз на чертовом жизненном барабане. Можно наслаждаться ужином в сверх дорогом ресторане, можно переспать и получить дорогой подарок, можно попытаться стать любовницей и устроить себе взлет всего в жизни вообще. Ну или хотя бы просто поболтать, пожрать и трахнуться с олигархом, чтобы было о чем вспоминать на пенсии.

Так нет же — я мало того, что психую, так еще и решила об этом заявить. Видимо, чтобы меня быстрее сочли непригодной для дальнейшего общения и отправили восвояси. Хорошо, если не уволят еще потом — продажник, то же мне. Общаться не умеет, очевидных выгод не видит. Сидит, ерзает, нервно чешется как лишайная, мямлит там что-то.

Так она профнепригодна же, да? Какие еще варианты?

— Мне просто захотелось с тобой поужинать. Разве я не имею права пригласить понравившуюся девушку, как любой нормальный мужчина?

Глава 2. Ясный день

— Твоего помощника зовут Аристарх? Серьезно?

Я услышала, как он говорит по телефону, и что-то ржу, хотя Саша и не думал шутить. Просто у меня очень хорошее настроение. Солнце ослепительное, за мной опять приехали на огромной машине с водителем, и я красивая.

Мне хотелось такой быть, впервые за долгое время, и я достала из гардероба все, что пылилось без дела. В частности, это яркое малиновое платье с расклешенной юбкой, кожаные ботильоны на каблуках, а сверху тонкое коричневое шерстяное пальто, которое мне очень идет и контрастный шарфик в тон платью. С макияжем и прической я очень боялась перестараться но, кажется, получилось как надо: перед выходом я понравилась себе в зеркале больше обычного.

По взгляду Богатского вижу, что ему тоже понравилось. Как и накануне, он сдержан: с приветственными поцелуями и объятиями не полез, просто улыбнулся и поздоровался. И вот мы просто сидим рядом на заднем сиденье и снова разговариваем.

— Серьезно, Аристарх, — улыбается Саша. — Он хороший парень.

— Много работы? — спрашиваю я, натыкаясь взглядом на телефон в его руках.

— Хватает. Но я не буду с головой в ней, обещаю. Я хочу погулять с тобой и… я не наговорился.

— Я тоже.

Он убирает телефон и смотрит на меня так, что изнутри окатывает горячей волной.

— Когда ты в последний раз была в Питере? — спрашивает он, чуть разворачиваясь на сиденье, обводя взглядом мою прическу, спускаясь взглядом чуть ниже и не скрывая, что любуется.

Это приятно. Я улыбаюсь и завожу глаза к потолку, пытаясь вспомнить:

— Лет пять назад. Там было ужасно холодно и очень сладко.

Он улыбается:

— Сладко?

— Да. Мне показалось, на Невском аномально много всяких кофеен и булочных. Я перепробовала кучу пирожных и конфет. А может, мне просто было холодно и взгляд так падал… А ты когда там был?

— На прошлой неделе. Сейчас часто мотаюсь туда, вот, квартиру даже решил завести.

— Приходится экономить, да? Отели съели всю зарплату? И почем ипотеку брал?

Он удивленно смотрит на меня, я держу абсолютно серьезное и деланно сочувственное лицо до последнего, а потом мы оба хохочем. Я смущенно опускаю лицо под его укоризненным взглядом и немного краснею.

— Язва, — наконец, задумчиво произносит он с нежной улыбкой, от которой мое сердце на миг останавливается. — Просто устал от отелей, хочу, чтобы все было под рукой и как мне надо. Чтобы чужие горничные не ходили по номеру, чтобы со знакомыми не сталкиваться в коридорах.

Я улыбаюсь. Представляю, какие там знакомые, в супер дорогих отелях и номерах.

— Бедняжка… чужие горничные, равнодушные, министры по коридорам шарахаются с президентами компаний… — шепчу я трагичным голосом, вздыхая, закрываю глаза и качаю головой. — Кошмар.

— Хорош меня стебать, — улыбается Саша, легонько щелкает меня пальцем по колену. — Я не сказал, что кошмар, просто делаю как мне удобно. Это преступление разве?

— Нет, конечно, — тут же сдаю назад я. — Не обращай на меня внимания. Я просто не в своей тарелке, так что… самоутверждаюсь и все такое.

— Хм. Что напрягает? Скажи мне, давай решим.

Он нахмуривается и внимательно смотрит на меня.

Я прикусываю губу и изо всех сил держу лицо, усилием воли запихивая внезапно вылезший кошмар обратно в чулан. Он всегда вылезает так некстати. Не будешь ведь сейчас вспоминать и рассказывать Богатскому, что мой бывший муж тоже был для меня чем-то невероятным когда-то, человеком из другого мира. В самом начале это казалось круто, а потом все стало ужасно.

И теперь из-за этого слегка триггерит. Не говоря о том, что я вообще не готова встречаться с мужчиной.

— У меня были проблемы в отношениях. Наверно, я еще их не пережила до конца.

— Я понял, это ничего. Я не буду тебя ни к чему подталкивать и торопить, обещаю.

Я киваю и ковыряю пуговицу на своем пальто:

— А еще мне вчера вечером звонил начальник и пытался расспросить, что это было.

— А что было? — невинно хлопает глазами Богатский, и теперь я смотрю укоризненно.

Мы оба знаем, что вчера к моему шефу зашел его помощник и душевно попросил отпустить сотрудницу Кристину Матюшину на несколько дней, ничего не оформляя.

— Ну, передай, что любопытным маленьким ропам на летучке кипиай повышают, — говорит он.

Я вздыхаю и качаю головой, но Богатский так хулиганисто и самодовольно смотрит из-под ресниц, что улыбка сама собой расползается на лице. До меня вдруг ясно доходит, что он неприкрыто флиртует, выпендривается своим сексуальным могуществом, и что мне это очень нравится.

Но не успеваю я немного расслабиться, как мы приезжаем в аэропорт, и меня настигает следующий культурный шок в виде частного самолета. Я никогда прежде на таких не летала, только в кино видела.

— Что-то не так? — спрашивает он, когда мы уже внутри, и опускаемся в огромные белые кожаные кресла.

Хм, давайте посмотрим. Нежная успокаивающая музыка, огромные кресла, красное дерево, лак, белая кожа, молоденькая стюардесса с идеальной фигурой и нежной улыбкой, домашняя атмосфера: «Марина-это-Кристина-Кристина-это-Марина». Мне предлагают пушистые тапочки, подушечку, плед, холодное шампанское в высоком стеклянном бокале, десерт, «что-нибудь еще?»

Действительно, вот что тут не так, как обычно в самолете? Да примерно все.

Внутри борются противоположные чувства: с одной стороны, любопытно, впечатления! Хочется по-детски пищать, радоваться, смотреть по сторонам, исследовать: а что еще тут есть? А что еще тут можно?

С другой — я уже не ребенок, я взрослая. Мне случалось быстро привыкать к хорошему, потом мучительно отвыкать. Поэтому я знаю, что глубоко погружаться в настолько непривычную обстановку бывает опасно.

Глава 3. В Питере солнечно

В Питере солнечно и неожиданно тепло. Сначала Саша едет на какую-то встречу, и я осваиваюсь одна. Номер в отеле огромный и очень комфортный, но погода слишком хорошая, чтобы там задерживаться. Я оставляю вещи, завтракаю в кафе, заглядываюсь на питерских котов в сувенирных.

Ближе к обеду Богатский находит меня на Невском и присоединяется.

Мы часа полтора гуляем по Невскому, потом — по набережной, болтаем, пока не касаясь серьезных тем: про Петербург, про Пушкина, про раннюю весну в городе и как прекрасно, когда такая хорошая погода. Про то, как редко взрослым людям удается просто так пошарахаться без особой цели, потому что даже когда мы туристы мы постоянно куда-то бежим: то за сувенирами, то за впечатлениями.

— Я думала, такие люди, как ты, везде ходят только с телохранителями, — замечаю я после долгой паузы.

— Да ну кому я нужен, малыш, ты что, — улыбается он. — Веду себя прилично, в скандалах не замечен, на телек не лезу, так что рожа народу не примелькалась, от кого скрываться?

Молча киваю. Я раньше не задумывалась, что миллиардеры в толпе выглядят так же, как обычные мужики. Ну, видно, что не бедный, но мало ли кто не бедный. Мой руководитель вот тоже не бедный — зарплата тысяч триста, бонусы еще. И одежда, невооруженным взглядом, примерно такая же, как у Богатского. С мужскими костюмами вообще ни фига не поймешь.

— Я обычный человек, когда не на работе, — говорит он, словно читая мои мысли.

— Ну да. Только ты почти всегда на работе, — киваю я на его телефон, который требует внимания примерно каждые десять-пятнадцать минут. Правда, Саша чаще просто читает сообщения и ничего не отвечает, но пару раз за два часа все-таки разговаривал с кем-то.

— Это да, — соглашается он. — Это лайфстайл такой, я раб лампы. Тебя раздражает?

— Пока нет. Я понимаю. А можно глупый вопрос?

— Можно любой.

Он снова дарит мне ласковый взгляд, соскальзывая на губы, и я отвожу глаза. Рот горит. Чем дольше мы общаемся, тем больше я понимаю, что впечатление мягкости обманчивое: Саша как бронетранспортер. Он соблазняет, флиртует, не скрывает, что хочет поцеловать. И то, что он физически ничего не делает, только усиливает эффект — потому что он громко думает и смотрит.

— Ты с самого начала хотел быть очень богатым человеком или так получилось?

Он задумывается, останавливается, смотрит на воду:

— Может, не поверишь, но я не помню, что там было в самом начале. Замылилось уже, миллион раз спрашивали, интервью всякие, разговоры, так что… я думаю, что всегда знал, что хочу быть сильным. Мне нравится отбирать лопатки у других мальчиков в песочнице. Мне нравится брать на себя инициативу. Кстати, об этом…

Я немного настораживаюсь, когда он слишком резко поднимает взгляд и внутренне дергаюсь. Но он только улыбается:

— Я обещал тебя не трогать и не приставать. Так что тебе придется все делать самой.

— Как ты себе это представляешь? — охрипшим голосом уточняю я. Чувствую, как глаза глупо округляются, но ничего не могу с этим поделать.

Богатский улыбается шире так, как будто уже съел меня на обед:

— Очень просто. Тебе придется сказать вслух, когда захочешь, чтобы я тебя поцеловал. Активное согласие, современные тренды — вот это все.

— Издеваешься надо мной, — констатирую я, не в силах сдержать улыбку, и отвожу глаза на реку.

В голову приходит: удобно, когда рядом такой объект, на который можно пялиться без всякого смущения, в городе пришлось бы тупо пялиться на какой-нибудь рекламный плакат и молиться, чтобы уши не слишком сильно горели.

При мысли о том, как он целуется, в животе разливается кипяток, ноги слабеют, дыхание слегка перехватывает.

— Не без этого. Но я серьезно, — говорит он. — Ладно, есть хочешь?

— Погоди, я думаю. А не будет ли это слишком современно, если я стану к тебе приставать вслух? Вдруг это покажется не сексуальным?

Он издает смешок:

— Сейчас ты можешь не переживать об этом.

— Ну а если я не стану приставать еще какое-то время? Как я узнаю, что твое терпение на пределе?

Из последних сил делаю вид, что рассуждаю отстраненно и логически. И нет, я так пристально смотрю на воду вовсе не потому, что даже глаз поднять на него не могу от смущения. Я очень-очень взрослая, и меня вот так просто не достать.

— А каково нам мужчинам, подумай? — осведомляется он низким голосом с откровенно соблазняющей бархатистой ноткой. — То не трогай меня на первом свидании, то какого фига сразу не поцеловал? Приходится действовать интуитивно, рисковать, разгадывать вас. А нам, между прочим, тоже иногда нужно время на подумать, и тут начинается: я тебе что, не нравлюсь?

— Тяжело вам, ох, как тяжело,— вздыхаю я и тут же фыркаю, раскалываясь.

— Провоцируешь, — хриплым голосом замечает он и, подняв руку, отводит волосы от моего лица, а другой разворачивает к себе за плечо.

— Может я так флирт…

Его губы накрывают мой рот, рука ложится на затылок, язык нежно касается нижней губы, словно вежливо спрашивая разрешение. И я тут сдаюсь, приоткрываю рот, отвечаю, ошеломленная его вкусом, его ласковыми и одновременно уверенными прикосновениями, тем, как он деликатно держит левой рукой за талию и как властно обхватывает ладонью мою шею.

Мои руки на его груди, под распахнутым пальто — тут же скользят глубже и обнимают. Мы целуемся увлеченно, как подростки, исследуем друг друга, знакомимся. И мне нравится сразу, как бывает нечасто. Его губы теплые, ласковые, умелые, любопытные. Язык проникает неглубоко, но дразнит так, что я вся становлюсь горячей и мокрой там, внизу.

Я миллион лет ни с кем вот так не целовалась.

Когда наши губы размыкаются, он еще стоит минуту, касаясь щекой моего виска, держит руки на моей талии, и я тоже обнимаю в ответ, еле удерживаясь от того, чтобы не муркнуть вслух, не потереться об него щекой.

Глава 4. Сашина мечта

Саша.

Она очень милая и трогательная, мне давно хотелось найти именно такую. У меня была дурацкая мечта: встретить женщину, как встречают нормальные люди, пригласить ее на обычное свидание, очаровать.

Но с этим очень сложно. То, что для других мужчин норма, для меня — роскошь. Женщин вокруг — тьма несметная, умных и не очень, красивых, ярких, интересных, состоятельных, содержанок, профессионалок, откровенных шлюх и просто шлюховатых охотниц, свободных и чужих жен, которые хотят поменять мужа — самых разных. Секс всегда рядом, только руку протяни, но потом…

Как-то стало подташнивать от всего. В бизнесе я акула внушительных размеров, не самая крупная в окружающем мире, конечно, но все же внушителен. А с женщинами — хрен знает кто я. Люблю их трахать, но там не я охочусь, а только на меня. Очаровывать некого — все очарованы заранее, а мной или моими возможностями, хрен разберет. Некоторым вообще нужно переспать со мной лишь для того, чтобы решить определенную задачу. Секс для некоторых — просто удобный повод начать разговор.

И это я молчу еще о том, что такой мужчина как я — охрененных размеров магнит для сумасшедших и полусумасшедших всякого рода.

На прошлой неделе я зашел к психологу на чек-ап и внезапно брякнул, что хочу отношений, хотя еще не придумал, зачем. Детей я больше не хочу и не планирую. Бытовых вопросов на моем уровне не существует, но это как с отелями: надоело, что по спальне ходят чужие женщины. Хочется постоянную, свою, которую я сам выбрал, первый, то есть очень желательно, чтобы я выбрал еще до того, как она — меня.

Наверное, в тот момент, когда взгляд упал на Кристину, я все уже решил и был в активном поиске. Да, захотелось самому выбрать, самому все решить, как в работе.

По самым важным проектам я всегда принимал решение быстро, и насчет Крис все решил на первом свидании. Будет жить со мной. Женой или любовницей — там видно будет, но точно будет моей, и это будет надолго и всерьез. Забавно, что она еще ничего не знает, а я уже все.

Обожаю такие моменты предвкушения.

Мы сидим рядом на полукруглом диванчике в одном из самых приятных мест на набережной. Не мой ресторан, для разнообразия — моего хорошего друга. Но, естественно, меня встречают как родного и ведут на лучшее место — за столик с видом на набережную, отгороженный от зала.

Я угощаю Крис моими любимыми блюдами и наслаждаюсь, наблюдая за тем, как она кайфует. Рассказываю ей немного о шампанском, которое она пьет, чуть-чуть выделываюсь знакомствами в самой Шампани и тем, как мне прямо там показывали процесс производства сами владельцы винных домов.

— Чем шампанское отличается от игристого? — спрашивает она, делая осторожный глоток.

Потихоньку косеет, и это забавно — ее уносит с одного бокала так, как обычно уносит совсем непьющих людей. В моем окружении таких нетренированных мало: все любят хорошие напитки, все могут их себе позволить и, разумеется, регулярно дегустируют.

Я делаю знак официанту, который наблюдает издалека, он подходит и наполняет ей бокал. Хочу, чтобы она опьянела еще немного больше — хочется посмотреть, какой она будет тогда.

— Шампанское отличается как раз тем, что оно произведено в Шампани, милая, — улыбаюсь я. — Там растут определенные сорта винограда, и вот те напитки, которые производят из них, имеют право называться настоящим шампанским. Вся остальная газировка в супермаркетах — формально просто игристое.

— Очень вкусно. А советское шампанское это что тогда?

Я почти ржу. Видно, что этот вопрос впервые пришел ей в голову, и у нее очень смешные круглые глаза.

— Ну, а ты сама как думаешь? Примерно то же, что итальянский сыр белорусского производства… когда людям что-то недоступно, им всегда хочется взять суррогат и убедить себя, что это то же самое.

Вот это я загнул. Может, это я сейчас и не о продуктах, мелькает в голове. Как долго я обходился без теплых настоящих отношений с женщиной за счет суррогатов разного рода? Лучше не считать…

Нам меняют тарелки, появляется десерт, и я накалываю на крошечную вилку единственный кусочек клубники, который служил украшением сложной конструкции в ее тарелке.

— Открывай ротик.

Она слушается, размыкая красивые губы, которых явно никогда не касались никакие инъекции. Я смотрю в ее глаза и представляю, как трахаю ее. Реакция на мой взгляд превосходит ожидания: Кристина вспыхивает до корней волос. Уже разгоряченная шампанским, такая податливая…

Я придвигаюсь, жадно сминаю губы поцелуем и проникаю языком лишь на секунду, чтобы своровать клубнику у нее прямо изо рта. А когда она изумленно смотрит на меня, невозмутимо прожевываю и ослепительно улыбаюсь:

— Ммм. Вкусно.

— Ты…

Она закрывает лицо руками и смеется как девчонка, а я краем глаза смотрю на телефон, куда насыпалась тьма сообщений. Вижу сверху важное и, вздохнув, встаю:

— На минуту оставлю тебя. Ешь десерт, он фантастический, обещаю.

Возвращаюсь только минут через двадцать — у министра промышленности ко мне было дело, у меня к нему — еще два.

Кристина съела десерт и сидит подозрительно довольная собой, нежно улыбается. Я перевожу взгляд на свою тарелку и понимаю, что она своровала мою единственную клубничку, в отместку за кражу у нее.

Я усилием воли подавляю улыбку и еще чуть большим усилием — резкую вспышку сексуального возбуждения. Сажусь рядом с абсолютно серьезной физиономией, барабаню пальцами по столу, медленно поворачиваюсь к ней.

Улыбка соскальзывает с ее губ, она напрягается как будто только что осознала, что нашкодила.

— Крис-Крис-Крис, — демонически задушевным голосом говорю я. — Ты взяла кое-что мое, без разрешения. Обычно я таких штук никому не прощаю.

Глава 5. Сборник печальных историй

Кристина.

Мы делимся кусочками своих историй и плачем. Я сегодня онлайн, остальные — сидят в одной группе в Москве.

Первой говорит Настя, жертва домашнего насилия, как я, только моложе — ей лет двадцать восемь. Она в прошлом месяце ушла от мужа, и все еще погружена в страх: ей кажется, что он может догнать ее, вернуть, снова начать избивать.

Психологи держат ровные лица и мягко поддерживают, а я смотрю на нее и думаю, что она паникует не зря: такое вполне может случиться, что все начнется с начала. По себе знаю, что тут все зависит от самой Насти. Если она снова пойдет на поводу у своей зависимости, захочет еще одну дозу яда («я-люблю-тебя-малышка-только-ты-меня-понимаешь-у-нас-особенная-связь-ты-особенная-женщина-я-больше-никогда-тебя-не-ударю-сам-не-знаю-что-на-меня-нашло-я-не-могу-жить-без-тебя») она сама себя снова вручит насильнику, и вся наша группа вместе с психологами ничего не сможет с этим сделать.

Сейчас это так просто для меня, что я даже не понимаю, что тут можно не понимать: это теперь как раз-два-три. Но я знаю, что для Насти сейчас все не так. Когда ты на самом дне, тебе очень не хочется нащупывать вокруг себя это дно. Гораздо приятнее думать, что ты — Особенная, что у тебя великая Любовь и трудный Путь и все Не Зря. На это всех и ловят.

Я так делала. Я возвращалась, дважды. И ни о чем теперь так не жалею, как о том, что не ушла сразу и навсегда.

За ней слово переходит к Сергею, совсем юному парню с врожденной инвалидностью. В прошлый раз, когда мы представлялись и объявляли свою главную проблему, он говорил, что ему грустно и одиноко, и не с кем общаться из-за инвалидности. Сегодня он рассказывает, как попытался выйти из дома, но было так сложно управиться с дешевой коляской в снегу, что это только демотивировало. Денег на хорошую коляску у него, естественно, нет.

Нехватка денег на самое необходимое — это отстой, ужасно унизительно и страшно. У меня закрадываются подозрения, что главная проблема Сережи как раз в этом, а вовсе не в диагнозе. Я думаю, что ему надо научиться зарабатывать, несмотря ни на что, и ставлю в голове заметку: поделиться с ним своим опытом на двусторонних встречах поддержки, которые у нас планируются чуть позже. Возможно, между нами больше общего, чем кажется.

Следом говорит Василий, одинокий угрюмый мужчина пенсионного возраста, которого тревожит предстоящий конец света — для него это почему-то аксиома. Он снова рассказывает о конце света, и я почти не слушаю — это слишком далеко от меня. Вот уж чего-чего, а конца света я не боюсь, иногда мне даже хочется, чтобы он случился, потому что гораздо больше я боюсь собственной жизни.

Мысли разбегаются, я понимаю, что очередь вот-вот дойдет до меня, но мне сложно понять, что именно стоит говорить, чтобы это не было слишком сумбурным и бессмысленным потоком жалоб.

Наши психологи Анжелика и Роман выглядят неприлично уравновешенным и сияющими на фоне всех нас. Как будто две свежие клубнички в остывшей манной каше застряли. Они обращаются к членам группы по очереди и постепенно делят нас между собой.

Очередь доходит до Оксаны, девушки в черном, которая в прошлый раз поразила нас всех своей кинематографично-мертвенной бледностью и рассказом о том, что вот уже три года почти не выходит из дома, потому что не видит в том особого смысла. Оксана работает на удаленке программистом, у нее категорически не ладятся отношения с людьми, от чего она страдает, но, видимо, пока не настолько, чтобы изменить образ жизни. Казалось бы: ее история очень похожа на Сережину, но эти двое даже не смотрят друг на друга и отказываются от взаимных комментариев.

Оксана качает головой, показывая, что сегодня пока не хочет говорить. Роман улыбается и говорит ей: «Когда будешь готова».

— Как вы себя чувствуете сегодня, Кристина? — спрашивает Анжелика у меня.

Я борюсь с соблазном покачать головой как Оксана, но в последний момент преодолеваю себя. Надо говорить. Иначе зачем я сюда пришла?

— Нормально. Но у меня опять свидание, и мне страшно, — признаюсь я.

— Это совершенно нормально, с учетом вашего прошлого, — кивает Анжелика. — Можете сказать, чего конкретно боитесь?

— Кажется, всего, — чуть дрогнувшим голосом признаюсь я. — Но больше всего, что влюблюсь.

— Вы не чувствуете себя в безопасности, когда влюбляетесь?

— Да.

Я сразу начинаю плакать, хотя еще секунду назад не собиралась, и все уверяют меня, что это нормально. Эти психологи как-то умудряются мгновенно разнюхать самые больные места.

— Чего еще вы боитесь? — мягко спрашивает Анжелика.

— Секса. У меня еще не было с тех пор как…

Я всхлипываю.

— Вы, кажется, упоминали, что были неудачные попытки. Вы боитесь, что будет хорошо или плохо?

Чтобы остановить слезы и обрести возможность говорить, мне приходится предпринять гигантское усилие. Получается не сразу, а когда удается, я произношу только несколько фраз:

— Больше — что будет хорошо. Да просто я никому не нужна такая сломанная. Я пробовала честно рассказывать о себе, но меня всегда после этого бросают. А если будет хорошо, а потом он меня бросит…

Я хлюпаю носом, захлебываюсь — произносить и осознавать это сейчас очень больно. Из последних сил договариваю:

— Я совсем сломана, нельзя починить, понимаете? Поэтому я дома плачу, а на людях просто притворяюсь целой, притворяюсь, что все хорошо.

— Чего вы боитесь, Кристина? — настаивает Анжелика.

Я смотрю на нее сквозь пелену слез и выплевываю:

— Да того, что он узнает, какая я внутри. У меня в голове полный бардак. Если он узнает, он сразу исчезнет.

Плачу как чокнутая, меня все утешают. Психологи мягко пытаются вывести меня на то, чтобы я поверила: все можно исправить, поверить в себя заново — реально, поверить людям — тоже. И что во мне якобы нет ничего ужасного и непоправимо сломанного.

Глава 6. Рыбки не одобряют

В машине по дороге на джазовый концерт между нами неожиданно происходит стычка.

— Это тебе, — говорит он и протягивает коробочку.

— Что это? — невольно улыбаюсь я, а потом открываю, и улыбка соскальзывает — я не успеваю даже скроить хорошую мину при плохой игре.

Подвеска на тонкой цепочке из белого золота в виде кораблика, усыпанного драгоценными камнями — очень изящная, но… чересчур дорого.

— Саша, я не разбираюсь в камнях, но если это бриллианты…

— Разумеется, это бриллианты. Тебе не нравится?

— Очень нравится. Спасибо тебе, но я не могу это принять.

В этот момент я впервые в жизни вижу тень раздражения на его лице, которое он тут же скрывает.

— Крис, ну хорош. Это безделушка. Просто для хорошего настроения, и мне это ничего не стоит.

— Но для меня-то стоит.

Сердце разгоняется. Я упрямо протягиваю коробку обратно, он делает вид, что не заметил и смотрит в сторону.

Вздохнув, я кладу коробочку на сиденье между нами. Настроение стремительно портится, я начинаю сомневаться в том, что поступаю правильно. Всегда сомневаюсь, когда возникает конфликт, поэтому мной легко манипулировать.

В детстве родители слишко часто были не на моей стороне, ничего не объясняли, и вот теперь я не понимаю, где мои настоящие границы, где принципиальное, а где нет. Интуитивно вроде чувствую: брать нельзя, а почему — сама себе объяснить не могу.

— Саша, это не про тебя, и не про мое отношение к тебе. Это мой личный загон, прости, пожалуйста. Я правда не могу,— мягко говорю я и виновато ищу его взгляд.

Он не сразу, но поворачивается, укоризненно смотрит на меня:

— Я хотел просто сделать приятно. И сейчас чувствую, как будто мне по морде дали, но не понимаю, за что.

— Ну, ты ведь знал, что я не саудовская принцесса, когда звал меня в Питер, — вздыхаю я. — Для тебя безделушка, для меня, может, три месячных зарплаты или типа такого. У меня и так сегодня уже…

— Что?

Он произносит это довольно резко, и я чуть съеживаюсь:

— Ну, сам знаешь. Самолет, номер, рестораны… все немного не такое, к какому я привыкла.

Повисает пауза, в которой я раз пять успеваю посчитать себя дурой, выругать себя, испугаться, решить пойти на попятную…

— Бедная Кристина, тяжело тебе. Ох, как тяжело, — внезапно говорит он, так артистично копируя ту мою подколку на набережной, что я даже захлебываюсь внезапным смехом.

Он тоже уже смеется, невзначай погладив мое колено:

— Ладно, проехали. Понято, принято.

Коробочка исчезает, я чувствую облегчение и лишь легкую тень сожаления. Кораблик и правда был красивый — жаль, что никак не получалось его принять.

Следующий напряженный момент возникает уже когда мы возвращаемся в отель.

Концерт был потрясающий, мне очень понравилось в уютном клубе — это было какое-то, как выразился Саша, секретное место для своих. Он и правда встретил там нескольких знакомых, которые с любопытством разглядывали меня, но узнать им ничего не удалось, кроме моего имени.

Все было бы просто идеально, если бы у меня получилось не думать. Но совсем ни о чем не тревожиться я не могла. Я уже взрослая девочка, мне тридцать пять. По его настроению, по тому, как он смотрел на меня целый день, стало очень хорошо понятно: вопрос не в том, хочет ли он меня трахнуть, вопрос только в том, когда я дам знак, что можно. И что будет после.

А последнего я не узнаю, пока не случится секса.

В машине он безвылазно сидит в телефоне, хмурится, читает сообщения, пишет, и я даже рада этой смене настроения. Возможно, теперь он быстро уйдет в номер и будет там дальше переписываться, размышляю я, но тут, перед самым отелем, он поднимает голову и одаряет меня таким взглядом, что становится жарко. Когда мы заходим в отель и поднимаемся на наш этаж, он наклоняется к уху:

— Крис?

— Мм?

Я вздрагиваю как пойманный за уши кролик. И ругаю себя за то, что не успела скрыть дурацкой испуганной реакции, но уже поздно. Останавливаемся у лифтов. Он берет мое лицо в ладони, смотрит в глаза.

— Я не тороплю. Пожалуйста, не волнуйся. Спокойной ночи.

Он не целует, просто уходит, и я остаюсь как будто голодной. Черт, черт. Знал бы он, как я хочу…

Теперь еще со своим телом бороться — в итоге кручусь в кровати как дура полночи и сплю до полудня. К счастью, Саша еще в десять присылает сообщение, что минимум до четырех будет на встречах.

Я поднимаюсь и разглядываю собственную одежду. У меня не так много красивых шмоток и еще меньше красивых, не вышедших из моды, так что с собой была только пара платьев и один клевый свитер с брюками.

Есть еще джинсы и блузка, но я вдруг понимаю, что в этом идти с Богатским никуда нельзя, совсем. И свитер тоже не подходит. Когда собиралась, думала: он ничего, сойдет, но теперь — я видела людей в клубе и в ресторане, они в таком не ходят.

Эти люди вообще из другой вселенной, их, блин, как из космоса к нам, нормальным прислали, и они в своих клубах и ресторанах едят космическую еду за космические деньги, и носят какую-то космическую одежду.

Если честно, я еще вчера вечером начала нервничать и злиться, и поняла, что мне нужно срочно купить что-то другое. Не обязательно супер дорогое, но что-то более-менее, на чем хотя бы не написано, что это позапрошлогодняя мода.

Плохая новость: денег до зарплаты как чижик-пыжик накакал, но есть и хорошая: она в том, что у меня с собой еще кредитка. Я завтракаю, выхожу из отеля, беру такси до Невского и грамотно, как мне кажется, рассчитываю время. У меня за всю жизнь не было ни одного мужчины, который сказал бы, например, что освободится в четыре и при этом реально не освободился бы в пять, а то и в шесть.

Значит, примерно до пяти точно есть время, прикидываю я.

В итоге звонок Богатского застает меня в примерочной кабине в четыре-ноль-две. Упс. Космические мужчины еще и пунктуальные, ну, охренеть теперь.

— Малыш, ты в отеле?

Глава 7. Никуда не пойдем

Саша.

Я так злюсь, неожиданно для самого себя, что даже не успеваю понять, что случилось. Что я сказал и на что она так среагировала? Вижу только, что ее глаза уже на мокром месте, и она неожиданно вся поникла и расстроилась.

И это совсем не то, чего я добивался. Блин, ну почему чем больше я стараюсь, чтобы ей было хорошо, тем ей становится хуже? С другими женщинами как-то само собой получается.

— Да не хотела я по магазинам, правда, не собиралась! Просто у меня одежда кончилась, — тихо говорит она и явно борется со слезами.

— В смысле кончилась?

Тут же сбавляю тон. По-прежнему ни хрена не понимаю, но по ее лицу видно, что влез куда-то не туда.

— Ну, у меня нет больше платьев, в которых я могу с тобой куда-то выйти… у меня только джинсы и все.

— Вообще все? — изумляюсь я, продолжая тупить.

В моем мире человеку не может не хватать одежды — это вещи из разряда базово необходимых. То есть все равно как мне вдруг сообщили бы, что в городе кончился воздух и пока придется повременить со вздохами — полный абсурд. Нет, я не совсем оторван от реальности, ничего такого — я знаю, что существуют люди, которые зарабатывают совсем мало, и для них такие проблемы актуальны, но при чем тут я и при чем тут те, кто со мной? Нужно же просто попросить. Как они там обычно это делают? «Саша, котик, только я хочу пойти на джазовый концерт в новом пла-атьишке. И с новыми туфельками. Хочу быть самой красивой для тебя».

И тут она неожиданно взрывается.

— Да, Саш, все! Вот представь, я никуда не хожу, у меня одежда только для офиса. И денег у меня, если честно, тоже нет. Но я не хотела с тобой это обсуждать.

Все, ревет. А я чувствую себя полным кретином. И что-то ржу как балбес, сам над собой. Ну все ясно: мы бедные, но гордые — это же ожидаемо, да. Но я так увлекся своими фантазиями о сверхженщине, которая мгновенно и восхитительно адаптируется в моем мире, что не заметил очевидных вещей. Например, что надо было вчера молча заехать в магазин, а не спрашивать, хочет она того или нет. Чертов психотерапевт... не давить на людей, замечать ситуации, как же. Отличи теперь, где давить, где не давить.

— Крии-ис… ну, Крис.

Бросаю пакеты, обнимаю ее, немножко качаю. Со стороны мы, наверное, кажемся чокнутыми, благо, народу совсем не много. Девушка рыдает, мужик ржет — типичные психи.

— Все, все, все, — уговариваю я. — Я не хотел тебя задевать. Ну, успокойся. Проблемы с доверием, да?

Она сдается, кивает, позволяет себя обнять и успокоить. Мы ищем туалет, Крис умывается и выходит уже другая, спокойная и виноватая.

— Прости. Ненавижу закатывать истерики.

— Забыли. Хочешь, вообще сегодня никуда не пойдем? Будем сидеть в номере и киношки смотреть, хочешь?

— Хочу, — яростно кивает она и судорожно вздыхает.

— А кофе будешь?

— Буду, — еще тише говорит она и поднимает робкий взгляд.

Я еле-еле успеваю подавить умиленную улыбку и веду ее в кафешку, завожу разговор о том, какой кофе она любит и увлеченно продолжаю так минут двадцать — только о еде и напитках, пока ее полностью не отпускает.

— Можно спросить, почему нет денег на одежду? — осторожно осведомляюсь я чуть позже в машине.

Крис вздыхает, смотрит в окно, наклоняет голову на бок:

— Дура потому что. Я была замужем почти семь лет, не работала. Растеряла все навыки, начинаю все сначала. Своей квартиры нет, снимать дорого, отдаю ползарплаты каждый месяц, даже чуть больше. Бабушка в Нижнем Новгороде, болеет, ей надо сиделку оплачивать, немножко помогать, так что…

На секунду меня дергает паранойя. Это так похоже на монолог типичной содержанки, который обычно произносится на второй-третий день знакомства, что даже не верится в то, что все по-настоящему. В этом месте, следуя обычной схеме договоренностей, я должен бы обозначить примерно, сколько дам и чего жду от нее взамен. Ну там из разряда: «Не переживай, солнышко, я сниму тебе квартиру, хорошо? Такие красивые девушки как ты не должны вскакивать утром на работу, правильно? Я позабочусь, сладкая… ты же будешь только моей сладенькой девочкой, чтобы я мог о тебе заботиться, да?»

Но я усилием воли удерживаю себя от фраз, которые в данном случае могут стать большой ошибкой. Я напоминаю себе, что сам с ней познакомился, что сам спросил, и еще — что все типичные монологи содержанок написаны по образу и подобию монологов вполне искренних обычных девушек, потому они и цепляют.

— А муж что, не оставил тебе ничего?

Она пожимает плечами. Сначала хочет что-то сказать, но в итоге просто закрывает рот и молчит.

— Ясно, му**к, — резюмирую я. — А родители?

— Я с ними не общаюсь. Папа как неуловимый Джо, у него, кажется, уже четвертая семья по счету, он забыл, как меня зовут давно. А мама вышла замуж за американца и уехала в Штаты десять лет назад. Бросила бабушку, поэтому у нее только я.

— Понятно.

Какое-то время мы молчим, я беру ее руку и поглаживаю:

— А какую киношку будем смотреть первой?

— Ой, я слышала, Тарантино новый вышел, — с готовностью переключается она. — Ты любишь? Не смотрел еще?

— Не, не смотрел. Кто ж его не любит. Договор.

Я беру телефон, чтобы заказывать обед в номер.

— Только не очень много, ладно? — говорит она под руку. — Мне один салатик какой-нибудь и пирожок.

О, как она еще плохо меня знает — со мной так разговаривать нельзя. Ну, ничего, будем воспитывать потихоньку.

— Понял, немного, — отзываюсь я. — Ты шла мыть руки и переодеваться? Вот иди.

Она смотрит недовольным кошачьим взглядом, но уходит в ванную, а я делаю заказ.