Доверься мне, княгиня

Глава 1. Трофей

Глава 1. Трофей

Туфли жали. Этот дурацкий, нелепо красивый каблук впивался точно в ту точку на правой стопе, которую природа явно не рассчитывала для восьмичасовых пыток. Но Алиса не подавала вида. Её поза на бархатном кресле ложи Мариинского театра была безупречна: спина — струна, подбородок — чуть приподнят, взгляд — устремлён в сторону сцены, где оркестр выводил первые, томные ноты Чайковского. Изящная программа на коленях, руки сложены. Идеальная картинка. Живой экспонат для витрины под названием «Жена Виктора Баранова».

Виктор сидел рядом, развалившись, его массивное тело съедало полкресла. От него пахло дорогим коньяком, сигарой, которую он выкурил за полчаса до начала, и чем-то глубинным, животным — властью. Он не смотрел на сцену. Его маленькие, заплывшие глаза скользили по партеру, выискивая знакомые лица, оценивая, кто сегодня ниже рангом, а кто — стоит кивка. Его ладонь, тяжёлая и горячая, лежала на её обнажённом колене, будто метка собственника. Большой палец время от времени проводил по коже взад-вперёд. Не ласка. Инвентаризация.

«Лебединое озеро». Ирония судьбы была бы смешной, если бы не была такой пошлой. Загнанная в клетку принцесса. Колдун. Оборотни. Алиса мысленно усмехнулась. Она давно перестала искать в жизни тонкие аллегории — реальность била по голове примитивнее.

Её мысли уносились за пределы позолоченной ложи, в сторону Петербурга, который медленно погружался в осенние сумерки. Туда, где в больнице на Васильевском её отец, последний в роду Гордеевых, тихо угасал от болезни, имя которой — бедность. И туда, где стояла их усадьба под Гатчиной, ветшающая, просящая о ремонте, которую Виктор купил вместе с ней, как покупают раму для понравившейся картины. Цена была проста: её тело, её имя, её присутствие на таких вот приёмах. И её будущий ребёнок. Наследник империи, выстроенной на костях и грязи девяностых.

— Красиво, — сипло прохрипел Виктор, не глядя на неё. — А балетница та, главная… ноги, а? Кусок.

Алиса не ответила. Она научилась отключаться. Её разум был её последней крепостью. Там, внутри, она была не Алисой Барановой, а Александрой Гордеевой, выпускницей академии художеств, которая могла навскидку отличить работу реставратора Грабаря от подделки и знала, как пахнет старинный пергамент в тишине библиотеки. Там не было этого тяжёлого запаха, этого прикосновения.

Апплодисменты. Антракт. Виктор поднялся, кряхтя.
— Пойдём. Покажемся. Ты улыбайся, — бросил он ей, поправляя галстук стоимостью с месячную зарплату её бывшего преподавателя.

Фойе театра превратилось в аквариум для дорогих рыб. Мерцание бриллиантов на шеях и в ушах женщин, гул низких мужских голосов, лязг бокалов. Алиса шла чуть позади Виктора, её рука лежала на его согнутой локте — лёгкая, как перо, и холодная, как лёд. Она улыбалась. Улыбка была отрепетированным движением мышц, которое не доходило до глаз.

Виктора окружили. Люди в одинаково идеально сидящих костюмах, с одинаково настороженными глазами. Разговор крутился вокруг нового тендера, каких-то земель под Москвой, «крыши» от одной структуры и проблем с другой. Алиса смотрела в пространство, ловя обрывки фраз на французском от соседней группы — потомки эмигрантов, вернувшиеся погреться на новом русском солнышке. Её мир и их мир причудливо сплелись здесь, в этом морозном и прекрасном городе, который всё помнил и всё прощал.

И вдруг её взгляд наткнулся на другого. Он стоял в стороне, прислонившись к колонне, с бокалом минеральной воды в руке. Мужчина лет сорока, в тёмно-сером костюме, который сидел на нём не как наряженная оболочка, а как вторая кожа. Высокий, с резкими, словно высеченными из гранита чертами лица. Он не смеялся, не вступал в разговоры, просто наблюдал. И наблюдал, как показалось Алисе, именно за их группой. За Виктором.

Но в какой-то момент его глаза — холодные, серые, как балтийский лёд перед штормом — встретились с её взглядом. И задержались. Это не было оценивающим скольжением, каким смотрели на неё другие мужчины. Это был взгляд сканера. Глубокий, проникающий, лишённый всякой теплоты, но и без похабного любопытства. Он будто искал не тело под платьем, а трещину в фасаде. Секунда, две. Алиса почувствовала странный холодок у основания позвоночника и первой отвела глаза, сделав вид, что поправляет прядь волос.

— Кто это? — негромко спросила она у Виктора, когда в разговоре возникла пауза.

Тот обернулся, скосил глаза, и его лицо на мгновение исказила гримаса, в которой Алиса с трудом узнала не удивление, а… настороженность. Злобную настороженность.
— Волков. Артем Волков. Мелкая сошка, — буркнул Виктор, но в его голосе прозвучала фальшивая нота. — Вылез невесть откуда, пачкается в мой сектор. Не обращай внимания.

Он резко повернулся спиной к тому месту, где стоял Волков, и снова погрузился в разговор, но его рука на локте Алисы сжалась чуть сильнее. Почти болезненно.

Позже, в лимузине, когда Петербург проплывал за тонированными стёклами чёрными водами каналов и золотыми вспышками огней, Виктор был мрачнее тучи. Он молчал. Потом вдруг хрипло сказал шофёру:
— На дачу. Не домой.

Дача — это особняк на Каменном острове, холодный, музейно-безжизненный, который он использовал для «неофициальных» встреч или когда хотел уединения. От уединения с ним у Алисы сжималось всё внутри.

Он вытащил её из машины почти грубо, не дав консьержу помочь. Внутри пахло дорогим паркетным лаком и скукой. Виктор швырнул ключи на консоль и, не глядя на неё, пошёл к бару.
— Иди разденься. Жду в спальне, — бросил он через плечо.

Приказ. Всегда приказ. В её теле вспыхнуло знакомое, жгучее чувство — смесь страха, омерзения и бессильной ярости. Она медленно поднялась по лестнице, чувствуя, как каждый шаг отдаётся тупой болью в висках. В огромной, безвкусно роскошной спальне она сняла платье, осторожно повесила его, как будто это была не вещь, а броня, которую можно было надеть снова утром. Надела шелковый пеньюар — тоже часть ритуала.