Драгоценность

Роксана. Часть 1

Мне следовало сердиться и кидаться всеми попадающимися под руку предметами. Меня обошли! Меня! И кто? Соплячка-Лаванда, которой самое достойное место – чистить свиные корыта. И пусть, что я не призна́ю вслух, что платье у неё было шикарное. Я лучше неё, во много раз лучше! Лучше, красивей и достойней! Но выбрали именно её!.. и поделом ей достался в покровители этот Де Фарвари́. Раз уж Лаванде впору чистить корыта за свиньями, ничего не стоит подметать песок за этим старикашкой! Пусть подметает. Вот уж действительно её взяли для оттенения господских лет!..

– Что, Са́ни, опять облом? – рожица братца показалась в дверном проёме, пока я, сидя на пуфике, разглядывала своё платье. Пришлось самой вешать его на манекен, отчего руки устали и уже не так сильно хотелось превратить его тяжёлыми ножницами в груду мелких тряпочек.

– Замолкни, червяк! Вали месить тесто да продавать печенье слюнявым девчонкам! – рявкнула я на Леона, но тот только рассмеялся.

– Даже представить себе не могу, как же тебе досадно. Столько угробить времени на вышивку и примерки, на уход за волосами и твои глупые книжки, чтобы снова приехать домой ни с чем! – прыснув, брат через миг громко расхохотался, чтобы резко умолкнуть. – Нет, не «приехать ни с чем», а вообще «приехать»!

Нахальный родственничек, кажется, хохотал надо мной до колик. Мне же отчего-то хватало гордости не захлопнуть перед его носом дверь. И пусть он измывается надо мной и кривляется, но ему ни за что не понять каково мне пришлось последние дни. Я старалась не только для того, чтобы меня заметил именно Де Фарвари. Кроме старикашки на званом обеде было немало знати, но, так как именно Фарвари устраивали празднество, эта белобрысая мартышка отхватила, так сказать, самый большой кусок пирога.

Я могла получить тоже немаленькую долю, свою долю. Если бы только вышло привлечь к себе внимание достойного покровителя! Сколько я уже пыталась, готовилась, и всё впустую?! Подумаешь, просили стать натурщицей и преподавать вышивание, предлагали заказы на вышитые моими руками наряды. Да разве это может сравниться с тем, чтобы быть када́н? Быть фавориткой высокородного господина, тенью за его спиной, прекрасным перстнем на его пальце!.. Ну, а если совсем повезёт – стать постоянной спутницей и дать высокому роду от себя наследника. Рождение последнего вовсе обеспечит мне спокойную и безбедную жизнь! И с такой целью – преподавать искусство вышивки?

– Пошёл вон. Или мне рассказать отцу на что ты тратишь заработок? – я намеренно понизила голос и, наступая в сторону брата, часто отводила от него взгляд, посматривая за его спину.

– Это мои деньги. Какая кому разница? – улыбка спа́ла с Леона и он нахмурился. И вроде испугался.

– Мне без разницы. Подумаешь, за поцелуи раздаёшь девчонкам пирожные, – я играла с Леоном, как это делала обычно, и он – как обычно – вёлся на подначки.

– Пф! Да кто поверит?!. – недоверчиво фыркнул братишка и закатил в усмешке глаза.

– …Надо же как-то восполнять суму́… – будто не слыша его, я продолжала рассказ. – Интересно, когда одна из девок растолстеет от сладкого и, когда тебе не захочется её целовать, ты обломаешь её? Наверняка. Она будет жаловаться. Сначала одной подруге, та растрезвонит другой… Знаешь, мы, женщины, так падки на такие пикантные подробности!.. Думаю, к отцу придут с обвинениями уже не подруги или девчонка, а её матушка, полдюжины тётушек и бабушек с собой прихватят! Я могу облегчить им задачу прямо сегодня!

– Это не твоё дело! – с хрипом выдохнул Ле́нни, и тогда я поняла, что победа в споре уже моя.

– Тогда не суй свой глазированный нос в мои дела! – парировала я, жестом отмахиваясь от него. – Тебя заждались пряники. Вали отсюда.

– Тебя, между прочим, тоже, – уже под нос проворчал брат, уходя по коридору.

– Как всегда. После первого слоя – моя очередь раскрашивать, – уже вдогонку прокричала ему я и со вздохом снова повернулась к своему платью.

Мысли о наряде и неудачах вернулись сами собой, но сменились творческим подходом от воспоминаний о работе над тонкими рисунками по полотну. Последние были нашиты как кружевные накладки, поэтому ничего не стоило их снова отпороть и пустить на что-то другое. Всё-таки мне хоть и шестнадцать лет, но званые вечера господа не торопились отменять! Ничего, в девицах не задержусь.

Жизненные планы всё больше возвращали меня в русло каждодневной суеты, торопливо пропитывая хлебным духом отцовской пекарни. Медовое печенье звало снова расписывать его цветной глазурью и радовать глаза покупателей искусностью. Посетители магазинчика при пекарне часто лестно отзывались о моих росписях и сладких выдумках вроде сахарных цветов и конфет из орехов и сливочной помадки. Мне доставлял удовольствие сам процесс создания нового, но вот тёплые слова скорее походили на пощёчины. Как же они мне были противны! Я же могла только через силу улыбаться и сбегать от льстецов в мастерскую, лишь бы не слышать эти пустозвонные глупости.

Как им не быть глупостями? Что говорит э́рмиям об их годах? Верно, их умения. На что Боги сотворили мою Кровь такой? Отчего я уродилась в одного из предков, а не в родителей? Подумаешь, слабый элементаль, ийрис! Отец же как-то с этим справился, и славится своим хлебом и печёными вкусностями не только в нашем городке, но и в ближайших деревушках. А сколько раз к нему приезжали за заказами на пироги к свадьбам и иным торжествам! Вот, и Леон пошёл по тем же стопам. Учится из рук вон плохо, да вот только хлеб не жжёт, и навыки старших перенимает. А я что? Ну, позволяет мне Кровь видеть тонкости мастерства и вбирать умения с завидной быстротой, чтобы потом учить лучших. Никто не учит лучше эрмий, никогда. Проблема лишь в том, что не всё эрмии могут впитать. Всё равно что птица будет учить рыбу плавать. Чему не дано, тому не бывать. Мне же претило учить даже тому, в чём я была без лишних слов превосходна. К чему тратить время на неумех, если могу потратить на себя?

И я тратила. Сидела за вышивками и тонким вязанием, посещала уроки этики, музыки и риторики в областном городе. Отец не считал для моих капризов денег, а я позволяла выставлять на продажу те из своих творений, что считала неудачными для выходного платья. И ждала новостей, когда объявят день нового вечера. Иногда проходили месяцы перед праздником, а порой я едва успевала закончить новое платье.

Часть 2

Огорошенная новостью, я не одно мгновение истуканом простояла на одном месте с подносом в руках. Смотрела на господина Де Тито и ловила эхо его голоса, вдруг уставившись на его перчатки. Снова на господина и на его перчатки.

– Нет, – пол, казалось, ушёл из-под ног, да и своего голоса я не слышала. Может, сказала себе лишь мысленно, потому что оклик отца был мягким и ласковым.

– Дочка, присядь к нам, – позвал родитель, и я послушалась. У кресла у меня забрали поднос и дали чашечку какао.

Аромат напитка, перечно-медовый, немного отрезвил меня. Руки дрожали, глоток вышел крупным. Какао обожгло кончик языка и, скользнув по горлу, оставило горчинку во рту. Его готовила моя мать, на смеси воды и жирного молока. Марта сильно разводит водой и слишком сластит мёдом, и точно бы господин Де Тито отметил питьё единственным глотком. Может, хоть это прогнало бы его из этого дома?..

– Простите, господин, моя дочь слишком шокирована вашим предложением, – принялся извиняться мой отец, позволяя себе отшучиваться. – Это и для меня было неожиданностью.

– Вам обоим придётся принять сей факт, – официальный тон голоса гостя дрогнул ради одной фразы. – Но буду вынужден вас поторопить с ответом.

– Я не хочу, – не теряя ни мига, тут же прохрипела я. Запоздало поняла, что уж эти-то мои слова были услышаны.

Реакция отца всё же была ожидаемой. С его лица всю теплоту как скребком сняли вместе с румянцем, из-за опустившейся челюсти его лик вытянулся, но он быстро взял себя в руки. Я поймала отцовский испуганный взгляд, полный странной мольбы. Что до гостя, то господин Де Тито и не взглянул на меня. Мужчина неторопливо допил какао из своей чашки и отставил её к блюдцу. Освободившаяся рука потянулась к вещам. Я успела мысленно возликовать, что господин собрался покинуть нас, но Де Тито всего лишь добыл из папки серебристый полированный футляр-книжку. Всё так же молча он раскрыл коробочку, оказавшуюся портсигаром. В комплекте была и закрывающая шашечка пепельницы, и длинные спички.

Словно забыв о том, что торопил уже нас с ответом на предложение, господин лениво закурил и откинулся на спинку кресла. От его спокойствия мне становилось не по себе. И этот мужчина просит меня стать для него сопровождением? Да, он был по-своему пригож, типичный аристократ из нижних слоёв, но что-то особенное в нём доводило моё нутро до дрожи немого ужаса. Первой мыслью стала неизвестная – и потому, возможно, сильная – Кровь гостя, потому я и пригляделась к одежде господина, к нашивкам, возможным брошкам, запонкам… Сюртук Де Тито, оставленный на спинке кресла, был расшит очень умело, но лишь вблизи можно было насладить взор рисунком. Манжеты сюртука украшали вышитые дубовые листья с золотистой каймой. Светло-серая рубашка могла показаться простой, даже с золотистыми квадратными запонками. Чистые манжеты и воротник, да и зажим галстука-боло крупного плетения составлял с запонками комплект.

«Да кто же ты такой, чтобы так свободно вести себя в моём доме?» – мысленно свирепела я, время от времени охлаждаемая возвращающимся страхом.

– Каковы ваши условия, господин Де Ша́да? – протянув моему отцу раскрытый портсигар, полюбопытствовал Де Тито. – Что вы требуете в обмен на договор кадан для своей дочери?

– О, нет, я не привычен к табаку, – отец ради приличия принял одну тонкую сигару, чтобы положить её на своё блюдце рядом с чашкой недопитого какао. – По всем правилам договор оформляется как дополнительное ежемесячное жалованье, отписываемое родственникам. Как можно требовать что-то ещё?

«Всё правильно», – мысленно согласилась я с отцом. После подписания официального договора новоиспечённая кадан покидает семью. Всё содержание оплачивает уже покровитель. Всё – вплоть до переезда на новое место жительства. Обязательства покровителя помимо содержания кадан – финансово помогать семье своей фаворитки, по этой причине первых кадан чаще всего брали из разорившихся семей. Содержать малотребовательную кадан проще и дешевле посещения того же борделя. Девчонка будет готова на всё, чтобы договор продлился как можно дольше, а самолюбие аристократа утолено в сто крат вместе с совестью. Но времена изменились, и воспитанная и утончённая кадан служит украшением своего господина. Правда, некоторая знать, преимущественно Драконьей крови, предпочитает содержать целый гарем из красивых наложниц, но разве любую из них можно взять с собой на пышную встречу? Постельная девка-ка́нан на то и создана, чтобы быть развлечением вне общества, слугой на ложе. Для этого, правда, дешевле обучить рабыню, которую всегда можно перепродать.

– Можно и не требовать, – вслух, вместо меня, согласился Де Тито. – Однако миледи считает эту цену недостойной.

Гость разговаривал лишь с отцом, на меня едва ли обращал внимание. Снова полез в свою папку – за дорожной чернильницей и тонкой кистью, а ещё сероватым смутно знакомым мне листом. Лишь разглядев жалкий уголок пергамента, я узнала бумагу. На подобной, с оттисками семейства Фарвари, я заполняла что-то вроде характеристики от собственного имени. Этот едва ли документ позволял привлечь ко мне внимание чисто из-за моих способностей и прикладывался к приглашению на вечер. Обычно им никто не пользовался кроме секретарей господ, устраивающих вечер, но перед господином Де Тито находилась именно копия анкеты, судя по серости листа.

– Миледи помогает вам в пекарне как подмастерье кондитера. Это очень хорошо. Оплата подмастерья – половинная от ма́стерской. Десять золотых грандов в месяц. Помогает присматривать за магазином. Четыре гранда в месяц. Умеет шить наряды, это сравнимо с рангом мастера-закройщика. Двадцать грандов в месяц. Занимается вышивкой. Сама. Учитывая навыки закройщика – двадцать два гранда в месяц, – мужчина делал на листе быстрые пометки кистью совсем рядом с моими. На последней строке он помедлил вместе с комментированием записей. – Миледи – эрмия. Она может быстро учиться и обучать тому, что знает уже. Учитель портновского искусства и мастер вышивки в Парами́сзах ценится очень высоко. Шестьдесят золотом в месяц. Если я верен в подсчётах, то выходит сто шестнадцать золотых грандов в месяц. Округлим до ста пятидесяти, в знак доброй воли Дома Де Тито.

Часть 3

Последняя фраза прозвучала как щелчок хлыста, как приказ. Даже не привыкнув слепо повиноваться, я ощутила, как у меня внутри всё сжимается от страха. Именно, от страха! И это – у меня! Меня!, которая столько раз была в близких кругах аристократов, способных за одно неверное слово лишить головы, а за взгляд – уничтожить весь род! Да, Де Тито лорд, лорд-вампир, но что с того?

В отличие от остальных, он явился в дом моих родителей с Правом на меня. На вечерах у меня было достаточно времени, чтобы приглядеться к высоким господам, а им – ко мне. Мезиаса Де Тито я не могла припомнить при всей своей внимательности от Крови. А в то же время именно этот мужчина рассмотрел во мне какую-то свою изюминку. Обычно мужчины искали ко мне хоть какой-то подход, а не шли напролом. Лорд Мезиас же… провёл в доме моих родителей около часа, и уже достиг своего, не слишком спрашивая согласны на его предложение или нет.

Попрощавшись кивком, гость ушёл. Меня не торопились беспокоить, да и появись кто из домашних, они бы не докричались до меня ни за что. Я же сама мало что помнила из того, чем занималась после ухода Де Тито. Разум прочно засел в клетке дум, пока будущее ужасало из другого угла. Я металась между двумя своими бедами и терялась сама. Руки же знали работу, поэтому не сплоховали ни с пряничками, ни с порцией конфет. Наверное, Марта, которой я помогала с ужином, удивилась не свойственной мне неразговорчивости, как и родные, уже за столом.

– Господин Де Тито не обмолвился больше ни словом, когда уезжал, – начал отец, пока я пялилась на порцию дымящегося рагу.

– На это у него будет завтрашний день, – отвечая, я не тратилась на манеры и вычурности. От них я успела устать во время беседы с вампиром.

– Милорд завтра приедет? – восторг в голосе матери вызывал тошноту. Мысленно отмахнувшись от её слов, я кое-как смогла проглотить несколько ломтиков овощей и хлеба с сыром. – Ты всё-таки согласилась на предложение стать кадан?

– Более, чем возможно, – попыталась отвлечься я разговором, но кусок всё равно не слишком желал лезть в горло.

– И… надолго ты уедешь? – с восторгом к матери пришло разочарование. Это сожаление напоминало сапог, давящий на горло.

– Думаю, меня не будет до тех пор, пока господин посчитает необходимым, – я пожала плечами, ощущая отвращение к пище в тарелке. – Вам хорошо заплатят за каждый месяц моего отсутствия.

– Зачем ты так говоришь, Роксана? – заступился отец за мою родительницу.

– О, не надо только говорить ничего! – содержимое тарелок окончательно потеряло мой интерес. Мнимое любопытство присутствующих за столом перешло все рамки. – Или хотите уже от меня ещё раз услышать сколько господин Мезиас Де Тито будет тратить на меня в пользу этого дома?

– Да этот Де Тито богач, – хмыкнул Леон, за обе щеки уминая пирог с потрохами. – Надо же, купился на тебя!

Обычно такие подначки брата не выводили меня из себя, но не в тот раз. Я мигом оказалась на ногах, отчего за столом тут же стало тихо, да и гнев удивительно быстро испарился. Однако же вилка в руке погнулась от сильного сжатия.

– Я наелась. Хорошего вечера, – при всей своей недавней ярости я спокойно положила вилку на место.

Салфетка, лежащая у меня на коленях, упала, и я подняла её и беззлобно бросила на стул. Да и на лестнице я тоже не топала от обидных слов. Во мне что-то оборвалось, пусть и не до конца.

От боли моего задетого духа не досталось ни двери, ни стулу в моей комнате. Я сохраняла спокойствие, хотя так хотелось выплакаться в тихом тёмном углу. Я должна быть сильной, должна надеяться только на себя, как это было раньше. Родители не то чтобы в счёт, они поддерживают меня просто потому, что знали, что рано или поздно их доброта окупится. Например, если я получу место кадан.

И вот у них есть шанс получить целую гору золота за внимательность ко мне. Уже совсем скоро. Господин Де Тито имеет немало связей и при желании выкупил бы всю пекарню одним махом, раз получил документ на Право. А после получит меня, как и говорил.

Он же играл со мной, нарочно вызывал мой гнев, чтобы испытать моё терпение. Выжидал сам, присматривался. И смеялся надо мной, что бесспорно. Ведь нет ничего забавней мышонка, загнанного в угол, который даже не догадывается, что он уже в кошачьих когтях! Неужто ему доставляло удовольствие так меня мучить?

– Чтоб тебя! – злясь на Де Тито, я села за вышивку.

Выходка господина так сильно встревожила меня, что я захватила слишком много нитей и, проткнув канву, стянула единственным стежком всю вышивку. Может, другим, не-эрмиям, не показалась ошибка чем-то сколько-нибудь неприятным, но моей досаде не было предела. Пришлось распарывать, и я чуть было не испортила всё ещё больше уже ножницами.

«Проклятые дуб и синица! Появились же в моей жизни на мою бедную головушку! Почему, почему именно они?» – сокрушалась я, задумавшись над работой. Гнев был не только плохим советчиком, но и плохим помощником в деле. Я не решалась отправить на свалку столько дней и ночей работы из-за хваткого аристократа. Если он построил какие-то планы, я не должна отказываться от своих. Наглец! Наглец с толстым кошельком!

Кушать нет возможности, работать тоже не выходит. Желая хоть как-то успокоить себя, я улеглась отдыхать. Ранние сумерки погрузили мои покои в полумрак, но вот от тяжёлых дум так и не избавили. Я так мало времени беседовала с господином, но воспоминания о встрече обременяли плечи и грудь. И жгло воспоминанием запястье. Мезиас Де Тито, высокомерный хитрец! Смотрел на меня как… как на…

Осознав, что на меня так мужчины очень давно не смотрели, я ощутила сначала опаляющий жар по всему телу, а потом уже – парализующий холод. Мужчины слишком давно на меня так не смотрели. Наверное, с тех самых пор, когда первый из них разглядел во мне не сопливую девочку, а молодую женщину. Де Тито не видел во мне женщину. Огонёк желания не касался его глаз, как это было с моими собеседниками на вечерах. И я до сих пор удивлялась отчего это мне так ненавистно его общество! Мужчина, увидевший во мне свою кадан, но не восхищающийся мной? Бредово! Разве для себя ли тогда он берёт меня на место кадан? Это многое объясняет, но уж точно не его прощальные слова! Желает владеть, но я не в силах его очаровать собой? Я же так тщательно делала макияж и подбирала наряд! Мужчины подобны мотылькам, летящим на яркий свет, и чем тот ярче и невиннее выглядит, тем больше шанс того, что мотылёк сгорит в этом огне раньше, чем осознает, что его крылья пылают.

Часть 4

В отличие от домашнего дворика, улица не была дружелюбно-тёплой. Продуваемая ночным ветром с реки, она колола сыростью. Пыль земли холодила. Я огляделась, сверяясь с направлением. Ближайший постоялый двор, в котором мог остановиться господин Де Тито, находился в северо-западной части поселения. Дабы не попасться на глаза, я должна была идти на юг. Если повезёт, новые документы появятся у меня дней через пять – так я себя приободрила, двинувшись в путь.

Торопилась, но всё равно поглядывала на знакомые дома соседей и мастерские. Мало кто ещё работал в такое позднее время, и всё же мне было необходимо дойти до безлюдной тропы, чтобы быть уверенной в полной безопасности. Я прислушивалась к каждому шагу, тревожась за свою незаметность. Чужие голоса, движущиеся тени… Я не раз замирала в тёмном укрытии, дожидаясь спасительной тишины. Мало-помалу мне удалось добраться до тракта, как я перешла на широкий шаг.

О родителях я едва вспоминала. Их предательское безразличие к моей ситуации перечеркнуло ту зыбкую доброжелательность, с коей я их воспринимала раньше. Да и Леона постигла та же участь. К себе же в плане покинутой семьи я не испытывала ни жалости, ни сожаления, ни гордости. Так просто вышло, так сложилось. Жизнь слишком коротка, чтобы жалеть или воспевать себя любимую. Слишком много впереди целей, чтобы зря терять время на мелочи.

С непривычки к долгой пешей прогулке ноги заболели задолго до рассвета. Яркое трио лу́н показывало дорогу и сопровождало даже тогда, когда горизонт окрасился багровым. Свежий воздух всё ещё бодрил, поэтому я двигалась вперёд, не давая себе отдыха. Слишком рано, я прошла же всего-ничего. Если устраиваться на привал, то когда рассветёт во всю, да и то нужно будет уйти с дороги, чтобы меня не заметил кто случайно. Да и вообще, чтобы избежать лишних встреч, я решила вовсе идти только в сумеречное и тёмное время суток, пока не окажусь достаточно далеко.

Такой долгожданный привал я устроила, как только появившееся на фиалковом небе солнце стало припекать. По моим подсчётам уже через несколько часов господин Мезиас должен будет прибыть в дом моих родителей, и вот тогда-то меня и хватятся. Я сошла с дороги и закрылась от тракта густыми зарослями. Неподалёку нашёлся раскидистый клён, и я расположилась под защитой его листвы и окружающего кустарника. Перекусила остывшим хлебом, попила воды из катившейся за мной с самого посёлка речки и прилегла на расстеленный плащ. Поход вымотал меня. Я проспала почти весь день, и продолжила путь, как только шумная днём дорога немного стала тише.

Первую же сонную деревню я обогнула по обходной тропе. Я знала некоторых жителей посёлка, проезжающих мимо отцовской пекарни и знающих как меня, так и отца. От подобных знакомых следовало хорошо прятаться. Поднятый шум дойдёт быстро, и тогда я точно пропала. Пока мои следы не остыли, осторожность приходилось соблюдать. И – идти. Быстрее и быстрее.

Ночь в открытом поле, а затем новый вечер, и ещё, и ещё. К моей радости новая деревня была мне совершенно незнакомой. Хлебные поля и сильный запах выпечки пояснили причину – родитель не заглядывал в подобный край просто потому, что тягаться с местными конкурентами стало бы едва ли умным делом. Достаточно просто знать об их существовании.

Небольшую гостиницу мне показали деревенские дети, не торопящиеся бежать ужинать, в то время как я терпела первый голод. Хлеб насыщал меня всё это время, но он вышел слишком быстро. Всё-таки не так-то много я с собой взяла, а из домов пахло так вкусно! Под сень ожидаемого крова я вошла уже подготовленная – опрятная и причёсанная. Пришлось ненадолго спрятаться у деревенской тропы, чтобы убедиться в своём состоянии, но оно того стоило.

В душном освещённом помещении пахло рыбной похлёбкой и дешёвой выпивкой. Несколько столиков в зале занимали местные работяги и пьянчужки, но обилие гостей не утруждало копающего у стойки дежурного полную, потасканную жизнью бабенцию лет сорока минимум. Меня она встретила недружелюбным оценивающим взглядом.

– Здравствуйте. Мне бы комнату на ночь и горячий ужин, – сразу попросила я, присев на лавку у стойки.

– Комната есть, сейчас приготовят. Эй, Ирма! – подзывая помощницу, бабенция повысила голос, чтобы снова заговорить со мной обычным тоном. – Суп есть, жаркое и пирог с рыбой.

– Суп и пирога кусок, – согласилась я, мельком оглядывая свой первый цивилизованный приют.

Я заняла столик у стены, пристроив вещи на стуле по соседству. Ноги с радостью приняли отдых от долгой ходьбы. Тело заломила приятная истома. Я так мало давала себе перерывов, что расклеилась при первом же стечении обстоятельств! Но и с хорошим перерывом нельзя было расслабляться. В путь, лучше всего после рассвета! Подремать времени хватит. Куплю немного провизии и пойду дальше!

Денег хватит с лихвой, но вот осторожничать, как я считала, стоило побольше. Прошло достаточно времени, чтобы родные и этот Де Тито подняли шум. Было странно до приятного ощущать это волнение от игры в прятки. Да, я никогда не вытворяла ничего и близко похожего на мой сумасбродный побег. Как говорится, всё бывает в первый раз!

– Я съеду уже утром, – сообщила я дежурной гостиницы, громыхнувшей деревянной посудой с заказанной мной едой.

– Чего тогда сразу не сказала? – пробасила женщина слишком громко для того тона, которым я уточнила время своего пребывания. На позвякивание пары серебряных грандов, выложенных мной на стол она отреагировала недовольно поджатыми губами.

– Достаточно? – я попыталась изобразить улыбку на неприязнь.

Зыркнув на деньги, женщина молча сгребла их толстой пятернёй и грузно двинулась обслуживать других посетителей. Я перевела дыхание и оглядела мой ужин. Видом еда внушала мало доверия, да и на вкус была далека от того, что я ела в родительском доме. Никакой направленности на улучшения вкуса и элегантности подачи! Впрочем, заплатила я за это именно столько, сколько оно должно стоить при имеющихся данных. Как продают, так и покупают.