Дракон под шнурками

Дракон под шнурками

"Не каждый принц сияет в броне. Иногда он пахнет пылью дорог и ветром перемен."

Захватывающее начало

— Дракон… — она не успела вскрикнуть.

Пламя сорвалось с небес, и в одно мгновение мир погас. Миг назад его силуэт ещё стоял перед ней, вытянув руку, чтобы защитить, — и в следующий миг его уже не было. Только чёрный след на выжженной земле и лёгкий звон в ушах.

Пепел закружился в воздухе, словно хотел что-то сказать, но ветер унёс его к востоку — туда, где кончается карта и начинаются легенды.

Она стояла на коленях в центре круга пепла, не моргая, не плача. Слёзы придут позже.

Она поднимется.

И она вернёт его.

Во что бы то ни стало.

Но чтобы вернуть его, ей нужно вспомнить.

С самого начала.

С вечеров в деревне. С качающегося стула. С книги, которую ей оставила мать.

Глава 1. Летние вечера в деревне

Летние вечера в деревне тянулись медленно, словно густой, почти засахарившийся мёд в стеклянной банке. Солнце не спешило уходить, зацепившись за верхушки деревьев, а воздух, пропахший травами и смолой нагретых досок веранды, все еще не хотел остывать.

На веранде, в старом кресле-качалке, поджав под себя ноги, сидела тринадцатилетняя девочка и читала книгу. Чёрные волосы, мягкими волнами спадавшие на плечи, блестели в вечернем свете. Чёлка почти касалась длинных ресниц; когда прядь сползала ниже, она бесшумно сдувала её, чтобы не потерять строку. Большие, тёмно-карие глаза скользили по строкам так, будто в них был спрятан ключ к тайне. Аккуратный нос с лёгким изгибом придавал облику мягкость. Губы — чуть приоткрытые, полные, с мягким розовым оттенком — едва заметно шевелились, повторяя строки. Овальное лицо казалось удивительно серьёзным для её возраста. Она медленно перелистывала страницы, рассматривала подшитые к ним вырезки из старых газет, обрывки писем и пожелтевшие наброски, собранные кем-то с упрямством коллекционера и любовью рассказчика. Эта книга была единственным, что осталось от её родителей.

С дальней улицы до веранды докатывались короткие всплески смеха; приглушённые, словно через воду, они вязли в жасминовой изгороди и умолкали. Ничего не отвлекало её от чтения. Страницы шуршали, словно сухие лепестки, и каждый раз ей казалось, будто из них вылетает целый мир:

«Принц бежал по ступеням башни. Сердце билось, как птица в клетке. Он знал: возлюбленная — там, наверху. Каменные ступени были скользкими от инея — зима добралась сюда раньше него. Когда он распахнул тяжёлую дверь, в грудь ворвались холод и тревога. Башня была пуста. Лишь в небе, на фоне угасающего заката, мелькнул силуэт — чёрный, крылатый, уносящийся вдаль. Дракон успел. А принц — нет. Он закрыл глаза и поклялся, что найдет её. Даже если для этого придётся пройти сквозь лёд и пламя.»

Рядом, на маленьком круглом столике, стояла старая тарелка — потёртая, но целая. Каждый вечер на ней оказывались «угощения для чтения». Вместе с героями книги она отправлялась в путешествие, и еда становилась ее волшебным проводником в другие миры.

За забором на мгновение мелькала тёмная макушка, и оттуда же кто-то кричал: «Эй! Пойдём с нами ловить жуков!». Она хотела что-то ответить, но конь принца в тот миг пересекал раскалённые пустыни, и надо было успеть отломить тёплый, хрустящий кусочек хлеба, пока он не остыл. Порой она посыпала хлеб крупной солью — и тогда он хрустел, осыпаясь на губы и язык солёной, обжигающей крошкой. В этот миг ей казалось, что она сама летит на коне вместе с принцем, чувствуя, как ветер обжигает лицо, как пыль ложится на губы, как каждое слово книги превращается в шаг по длинной дороге.

Когда принц отдыхал в апельсиновом саду, она тянулась к маленькому квадратику темного шоколада, клала его на язык и он медленно таял, оставляя во рту горько-сладкое послевкусие. Она закрывала глаза и представляла, как принц держит за руку свою принцессу, как их дыхание смешивается с запахом апельсиновых деревьев, а в груди разливается теплая тяжесть — та самая, от которой хочется тихо улыбаться.

Бабушка вынесла мед в маленькой плошке. Тягучий, золотой, пахнущий цветами и травами. Она взяла его пальцем, облизала и липкость осталась на коже, как невидимый след.

Когда принц поднимал меч против врагов, она, замирая, тянулась к ломтику лайма, который бабушка нарезала совсем тонко, почти прозрачно. Она знала, что это будет слишком кисло, но все равно прижимала его к губам. И как только горечь и кислинка пронзали язык, она закрывала глаза, чувствуя, как по телу пробегает легкий холодок страха и восторга. Это было похоже на то, как сердце замирает перед неизвестностью.

Ветер перевернул страницу:

«Вечер отступал перед надвигающейся ночью, но принц не терял надежды. Там, где витые решётки оплетены колючими лианами, а лунный свет скользил по битым стеклам, прятаться было попросту негде. Он обошёл оранжерею целиком, прислушиваясь к каждому шороху, и всё яснее понимал— её здесь нет.

Тогда он взобрался на самое высокое дерево, которое давно пробило своей кроной стеклянную крышу — и там на горизонте, где небо сливается с землёй, увидел тонкий фиолетовый столб. Свет исходил снизу, будто из земли, и уходил в небо — ровный, устойчивый, невозможный. Сигнал. Принц застыл. Его сердце отозвалось раньше рассудка: это она. Это наш сигнал — факел надежды в самой тьме.»