Василиса
В час ночной, когда чудеса случаются,
Снежинку первую, поймав на ладонь,
Запомни, милая: сказка уже начинается!
И любовь разгорается, словно огонь…
(Мира Гром)
— Мамочки! — только и успела пискнуть я, когда меня качнуло от резкого порыва северного ветра и нога соскользнула с обледенелого уступа.
Я испугалась до одури, попыталась удержать равновесие, схватившись озябшими пальцами за первую попавшуюся ветку, до которой удалось дотянуться, но она оказалась сухой и разломилась с тихим хрустом, так и оставшись в моей руке.
Я “взлетела” прямо с высокого обрыва и начала падать, размахивая руками, словно большая черепаха, которая перевернулась на спину и никак не может снова встать на ноги.
От страха даже голос пропал, я чувствовала, что с каждым мигом всё быстрее и быстрее приближаюсь к земле, понимала, что даже небольшие сугробы, которые успело намести сегодня с утра, никак не спасут меня от нескольких переломов, а то и вообще…
Даже думать об этом не хотелось. Не то, чтобы жизнь успела перед глазами пролететь, но я уже заранее жалела обо всех тех замечательных вещах, которые ещё не успела сделать, и людях, уже знакомых и даже тех, с которыми познакомиться ещё не успела.
Понимая, что помощи ждать неоткуда и остаётся только лишь надеяться, что после падения получится выжить, закрыла глаза и принялась считать.
Один, два, три, четыре, пять… Хвать!
Кто-то ухватил меня за шиворот и я почувствовала, как тянет вверх. Замерла, в надежде, что мне это не кажется и осторожно посмотрела наверх.
Огромная туша, покрытая чёрной чешуёй, усиленно махала крыльями, таща меня над лесом, обратно к небольшому городку, в который мама привезла меня пару часов назад, чтобы познакомить со своим мужчиной.
И всё начиналось хорошо. Мы заехали в небольшой магазинчик, где я буквально влюбилась в костюм Снегурочки. Невероятно нежного цвета, голубой полушубок с узором из мелких снежинок, отороченный мехом, и такая же шапочка с меховой оборкой и небольшим бубоном.
Не удержавшись от искушения, уговорила маму зайти и примерить наряд, всё-таки канун нового года.
Подходящий размер нашёлся сразу, костюм сел идеально, словно был пошит на заказ по моей фигуре. Естественно, надев его, снимать я уже не захотела. Может быть и нужно было выглядеть более презентабельно при столь важном знакомстве, но таков стиль моей жизни: ловить позитив в любом моменте и никогда не позволять себе отчаиваться.
Мама всё время поглядывала на меня, пока вела машину. Не знаю почему, но она слишком уж волновалась. Может быть потому, что у них с этим Виктором Германовичем все слишком серьезно?
Только вот, стоило нам лишь войти в дом, хватило одного взгляда на парня, который стоял рядом с презентабельного вида мужчиной, чтобы понять масштаб катастрофы.
Высокий брюнет в идеально выглаженной рубашке был более молодой копией своего отца, только вот тот смотрел на нас с улыбкой, а его сын — с ненавистью.
Решив, что не стоит портить себе настроение из-за его вида, заставила себя улыбнуться, когда Виктор Германович представлялся сам, представлял нас сыну и сына нам.
Мы даже успели сесть за стол и, хоть напряжение и витало в воздухе, начали понемногу знакомиться и общаться. Только парень стойко молчал и хмурился, словно готов был взорваться в любой момент и хватило его ненадолго.
Мама всего лишь попросила передать соль, когда он вдруг скривился, словно его заставили пить уксус и презрительно фыркнул:
— Я не прислуга для эскортниц отца и ванильных Барби.
— Марк! — Виктор Германович пошёл пятнами и стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула посуда.
— Я уже двадцать один год, как Марк. Матери не стало совсем недавно, а ты привел в наш дом, за наш стол эти два чучела и хочешь, чтобы я делал вид, что всё хорошо?! Забирай свою подстилку и уезжай с ней в город. Я сам соблюду традицию и встречу новый год здесь!
— Не смей судить о незнакомых людях и тем более оскорблять нас! — не выдержала я и вскочила с места, готовая врезать ему пару раз.
— Пошли вон! — повторил парень, встав напротив меня и указав пальцем на дверь.
— Мама, поехали отсюда, — посмотрела на неё, но она сидела в шоке.
— Марк, немедленно извинись! — голос его отца прогремел, словно раскат грома.
— Василиса, не горячись. Он не хотел нас оскорбить, — мама взяла меня за руку, пытаясь успокоить.
— И не подумаю! Выбирай: здесь со мной или с ними в другом месте, — заявил парень, резко сдёрнул скатерть, сбросив всё со стола, развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью.
После этого мама сказала, что сын Виктора Германовича просто погорячился, он успокоится и всё будет хорошо, и что мы остаёмся. Я же простить такого не могла, оделась и выбежала из дома, кинувшись в лес.
Думала, выйду к дороге, мы где-то недалеко сворачивали, а оказалось около часа плавно поднималась к вершине, иначе я не могу объяснить, как вместо трассы оказалась на непонятной скале, резко оборвавшейся фактически у меня под ногами и разверзнувшейся бездонной бездной, что желала поглотить в свои чёрные объятия…
Марк
Голова всё ещё гудела от тяжёлой сессии, на которой пришлось выложиться по полной. Преподаватели стрясли с нашей группы всё, что только было можно и нельзя. В особенности с меня, ведь как же обойти вниманием и лишним вопросом того, кто постоянно корпел над учебниками и брал дополнительные задания, лишь бы узнать побольше всего и стать лучшим в своём деле. Все знали моё отношение к учёбе и мои цели. А дорогие преподаватели любили испытать меня лишний раз. И преддверие нового года никого не смущало и не вызвало снисхождения для несчастных студентов.
— Марк, что-то ты совсем скис, — обратился ко мне отец, медленно поворачивая по очищенному от снега крутому горному серпантину. Очертания фамильного имения рода Горневых медленно проступали сквозь пышные, приправленные снегом, зелёные кроны еловых по мере нашего приближения. — Настолько тяжёлая сессия была?
Я тяжело вздохнул и бросил на отца усталый взгляд.
— Понимаю, сынок, — нерадостно ухмыльнулся отец. — На работе проблем не меньше. Но это не повод грустить перед праздником.
Согласно кивнув родителю, я посмотрел на наш дом. Красивый, зараза. Бревенчатый, высокий, в два этажа, с большими, широкими окнами, в которые проникает много света, с огромной, тёплой верандой и с изящной террасой, что открывала великолепные виды на расстилающиеся впереди горы и низины.
Я любил это место. Каждый год с нетерпением ждал праздника, чтобы провести время с отцом и никто нас не беспокоил. Трудности и неприятности отходили на второй план. Эти дни были только мы и проводили время так, как того желали наши души. Последние года были особенно тяжёлыми.
С момента когда не стало мамы… всё иначе. Сложнее, тяжелее, лишённое красок и домашнего тепла. Остались лишь мы вдвоём с отцом и всеми силами старались сохранить память о тех счастливых временах, когда нас было трое, когда была полноценная семья.
— Вот и приехали! — радостно возвестил отец, открывая дверь машины.
К нашему приезду всё было почищено, приготовлено и убрано. Работники позаботились и заблаговременно отправились по домам к своим семьям. В эти дни нам никто не был нужен. Они были лишними.
Забрав сумки из машины, мы быстро распределили вещи по своим местам и через полчаса уже расположились в зале возле камина. Обычно мы несколько часов сидели, глядя на алое пламя и разговаривали, делились тем, чем не успевали из-за занятости. А затем нас ждал вкусный, сытный ужин, а вот после него начиналось самое интересное…
Звонок в дверь стал полной неожиданностью. Кто к нам мог пожаловать сюда?
Неладное я заподозрил ещё до того, как отец открыл дверь. Уж слишком его выражение лица было предвкушающим и радостным. Как только я увидел стоящих на пороге высокую, красивую женщину и девушку в костюме снегурочки с широкой, доброжелательной улыбкой, то понял… с этого момента всё изменилось.
Папа представил женщину как свою возлюбленную, а снегурочку её дочерью. Обе были настроены до отвратительного дружелюбно, вели себя сдержанно и мило. А у меня внутри с каждой секундой пламя злости разгоралось всё сильнее и сильнее. Отец предал память матери. Предал меня. Всего ничего прошло с её смерти, а он уже новую женщину в дом приволок. И её бесящую дочурку.
Я сдерживался как мог. Долго и упорно старался не говорить и слова, не показывать боль от предательства отца и своего гнева. Но стоило только Людмиле Александровне обратиться ко мне, как меня прорвало, словно вулкан, изливающийся всепоглощающей лавой.
Слова, что слетели с губ, стёрлись из памяти под пеленой злости. Если я спрошу себя, что именно я наговорил, то вспомню лишь обрывки фраз не более. Но полные гнева и разочарования глаза отца… я не забуду никогда. Так он на меня не смотрел. Чтобы ни случилось, но такого в его глазах никогда не было…
Наверное, именно это и отрезвило меня, ударив хлёсткой пощёчиной наотмашь.
— Как ты посмел? — процедил отец, удерживая меня за руку и не давая уйти на второй этаж в свою комнату. — За что ты так с ними? Они ни в чём не виноваты. Ни Людмила, ни Василиса. Они приехали познакомиться с тобой, а ты…
— Я? — голос осип. — Ты приволок этих… в наш дом. В дом, где была мама, где мы втроём собирались на новый год и это была наша традиция. Её не стало совсем недавно, а ты… строишь свою личную жизнь и оскверняешь её память.
Яд лился из меня нескончаемым потоком. Я не мог совладать с той болью, что съедала изнутри, оставляя глубокие, кровоточащие раны.
— Сын… — устало вздохнул он, отпустив мою руку, но я не стал уходить, желая услышать то, что он хочет сказать. — Я любил твою маму всем сердцем, — он сказал это так, что где-то глубоко в душе что-то натянулось и лопнуло, оставляя пустоту после себя. — И она навсегда останется в моём сердце. Я никогда её не забуду. Она стала всем для меня и именно она подарила мне тебя — моего единственного, любимого сына. Мою гордость и моё продолжение. Но мамы больше с нами нет… Жизнь порой бьёт очень больно, забирая самое дорогое. Но мы должны жить дальше. Должны. Разве мама не этого хотела?
“Этого!” — ответил внутренний голос. Да, мама всегда желала нам счастья и хотела, чтобы мы были счастливы.
— Я не могу, пап. Не могу… вот взять и начать жить, забыв о ней.
— Это не значит, что мы забыли, сынок.
Василиса
Из-за поворота выехала машина, ослепив ярким светом фар, я вздрогнула и невольно поежилась, вдруг осознав, что меня трясёт от всего пережитого и от мороза.
Наконец запахнув полушубок, быстро зашагала обратно к дому Горневых. Уж лучше ещё раз попытаться уговорить маму уехать отсюда, чем остаться где-нибудь на дне пропасти.
Дом встретил теплом и уютом, обжигая щёки, раскрасневшиеся на морозе, заставляя глаза слезиться.
Мама тут же вышла мне навстречу, вслед за ней показался Виктор Германович. Вид у обоих был донельзя взволнованный.
— Вась, нельзя же так! — воскликнула мама, сгребая меня в объятия и тут же перехватила за руки, пытаясь их согреть теплом своих ладоней.
— Я не хотела, прости, — потупила взгляд, чувствуя свою вину за то, что напугала её.
— Совсем озябла? — мамин кавалер помог мне стащить полушубок и тут же укрыл тёплым пледом.
Пока он ходил на кухню, мы устроились на диване у камина и просто молчали, не зная, что сказать.
Виктор Германович вернулся минут через десять, держа в руках две чашки с ароматным травяным чаем.
— Попей, даже если не понравится на вкус. Поможет не заболеть после такой прогулки, — дружелюбно заверил он и я приняла питьё.
— Спасибо, то что сейчас нужно, — заставила себя улыбнуться, хотя хотелось зареветь.
— Я хочу попросить прощения за резкие слова моего сына. Он всё ещё не пережил смерть своей матери и вёл себя крайне недостойно, — сказал он, слегка сжал плечо моей мамы в знак поддержки, и ушёл во двор, оставив нас вдвоем.
— Мама, давай уедем отсюда, пожалуйста! — попросила, сжав в руках чашку.
— Василиса, дай ему шанс, прошу тебя. Дай нам всем шанс… — она вздохнула и на глазах тут же заблестели слёзы.
Я точно знала, как долго она искала подобных отношений, видела, как горели её глаза рядом с этим мужчиной. Разве же можно позволить его сыну всё это разрушить? Тем более разрушить моими руками…
Я молчала, не в силах ответить. Мама поняла этот жест по-своему, встала и протянула мне руку:
— Хорошо, поехали! — улыбнулась, но я видела как покраснели её глаза.
— Я, кажется, передумала. Не нужно позволять этому наглому эгоисту манипулировать нами всеми. Я понимаю, что ему больно и он не готов, но это решение принимать вам с Виктором Германовичем. Давай попробуем ещё раз.
Она кивнула и снова села рядом, поправив сползший с меня плед.
— Кстати, а где он? — спросила, в надежде сегодня больше его не видеть.
— Не знаю, — мама нахмурилась, глянула на дверь, словно хотела задать вопрос, и как раз в этот момент вернулся Виктор Германович.
— Ну как вы тут? — он положил дрова у камина и в очередной раз одарил нас добродушной улыбкой.
— Нормально. Виктор, а где Марк? — поинтересовалась мамуля, слегка сжав мои пальцы, словно искала поддержки.
— Пошёл проветриться. Не переживайте, уж он точно дорогу назад найдёт.
Мы переглянулись, но отвечать ничего не стали. Посидели ещё немного и я попросила показать мне комнату.
Оставшись в одиночестве, приняла горячий душ и окончательно согрелась. Устроилась в кресле у окна и поднялась смотреть сквозь тонкое стекло на кружащиеся в свете фонаря снежинки.
Наверное, меня накрыл постстрессовый синдром, потому что мысли в голове стали путаться, вспоминалось вся моя жизнь, а потом та самая грань, за которую меня едва не занесло.
Мама тихо постучала о дверной косяк и вошла в комнату, тихо поинтересовалась:
— Ты как? Расскажешь, где бродила?
Я глянула на неё, раздумывая, стоит ли рассказывать обо всём произошедшем? Но мы всегда делились друг с другом итогами дня, это было своеобразной традицией и мне чертовски хотелось поделиться с ней увиденным.
Когда дошла до того момента, как сорвалась в пропасть, следовало бы прикусить язык, но…
— … а потом появился он, схватил меня и отнес к дороге! — активно жестикулируя от переполнявших меня эмоций, немного сократила рассказ.
— Он? Кто именно тебя спас? Ты запомнила его? — спросила мама, поставив этим вопросом меня в тупик.
Марк
Глупая девчонка! Додумалась же лезть на скалу. Зима, всё скользкое, под снегом обманчивое. Хрупкая, неуклюжая и всё равно пошла туда. Вот где мозги у неё были в этот момент?
От накатившей злости пнул по снегу, что горкой лежал у почищенной дорожки. Он разлетелся миллиардами маленьких частичек вокруг. Я с грустью посмотрел на дом, в котором горел тёплый свет из окон и недобро ухмыльнулся. Ладно, папа, поговорим мы ещё на счёт всего.
Входя в зал, заметил у камина отца. Тот задумчиво смотрел на алое пламя и пил свой излюбленный зелёный чай с жасмином. Меня он почувствовал сразу и быстро обернулся.
— Спасибо, Марк, — с благодарностью сказал он, рукой указывая на одно из кресел. Я кивнул, принимая его слова и расположился в мягком, кожаном кресле. — Будешь горячий чай?
— Да, спасибо, — папа налил в пустую кружку из чайника, что стоял на журнальном столике и подал мне. Напиток приятно согрел горло и немного успокоил.
— Ты молодец, что нашёл её, — с интересом глядя на меня, похвалил отец. Он серьёзно думал, что я могу отказаться и дать этой глупышке потеряться или как выяснилось разбиться?
— Она за каким-то чёртом оказалась на скале и сорвалась с неё, — не радостно ухмыльнулся я.
— Ты спас её? — приподнял бровь отец. — Обернулся?
— Пришлось, — сухо бросил я.
Отец тревожно посмотрел в окно, помолчал немного и тихо сказал:
— Ты правильно сделал, сын.
Я ничего не ответил, не видя в этом смысла. Разве был иной выход в той ситуации?
— Сынок, я хотел с тобой поговорить, — начал он и я нахмурился, понимая какой сейчас будет разговор. — Твоя мама… Она была лучшей женщиной. Я любил её всем сердцем и она навсегда останется в нём. Никто и никогда не сможет её заменить.
Я саркастично ухмыльнулся.
— А по-моему ты уже нашёл ей замену, отец.
— Нет, Марк, — мягко ответил папа. — Людмила — не замена. Она не займёт её место и никак не затмит твою маму. Это две разные женщины. Я и не искал замену, не искал утешения у других женщин. Я… просто влюбился, когда встретил Людмилу.
— Быстро же, — сам не понимая откуда во мне столько яда, прошипел я. Но отец и бровью не повёл. Словно и не заметил моего выпада. Хотя я знал, что его кольнули мои слова.
— Как бы мне не было больно это говорить, особенно тебе, но её больше нет. Уже несколько лет нет. Она бы не хотела, чтобы мы были несчастны и отказывались от шанса на счастье. Она любила нас. Очень сильно любила.
— Да, — согласился с отцом, допивая чай, желая заткнуть себе рот, чтобы больше ничего жёсткого не сказать. Промедление даже на секунду, даёт мне возможность подобрать иные, менее жестокие слова. — Любила. Я многое могу понять, пап. Но тащить сюда твою Людмилу и её дочь… в место где мы проводили время с мамой, где прошли лучшие дни в наших жизнях… Это… Это осквернение её памяти. Этого я не могу тебе простить. Ты не спросил меня, хочу ли я здесь их видеть, тем более в новогоднюю ночь. Это была наша традиция. То, что мы делали из года в год. А теперь здесь другая…
— Хочешь сказать, что если бы я познакомил вас в другом месте, то ты бы повёл себя иначе? — ухмыльнулся отец и более жёстко добавил. — Нет, сын. Я тебя знаю. Ты бы ушёл и не дал бы и шанса на то, чтобы с ними познакомиться, узнать их. Это бы всё переросло в столь долгий срок… и попросту бы вымотало нас всех. Сейчас же, пусть и жёстко, но ты примешь их, узнаешь, дашь шанс на…
— Нет, отец! — от нахлынувшей, словно сошедшая лавина с высоких гор, ярости, я подскочил с кресла и едва не выронил чашку. Грубо и со звоном поставил её на столик и твёрдо посмотрел на отца. — Не приму. Нет!
— Марк, — угрожающе начал папа, но я слушать его не стал, перебив.
— Хочешь эту женщину? Ладно. Но мне не навязывай. Она не заменит мне мать.
— Она и не собирается заменять, — поднялся и отец, но и сейчас я не дал ему договорить.
— Вот и отлично. Но здесь не должно быть, — сказал так, словно выплюнул и прикрыв глаза, попытался хоть немного успокоиться. Секунда, другая и я твёрдо посмотрел на родителя. — Выбирай, папа. Или ты отправляешь их обратно или… ухожу я. Кто тебе дороже?
Отец аж побагровел от злости, но промолчал. Лишь кулаки сжались и вены на шее вздулись. Ох… довёл его. Вот и отлично!
Больше не говоря ни слова, я покинул его, отправившись к себе в комнату.
Не хочу! Ничего больше не хочу! Пусть убираются прочь из нашего дома. Я это просто так не оставлю.
Василиса
— Кто именно тебя спас? Ты запомнила его? — мама смотрела на меня, ожидая ответа, а я сидела напротив, широко распахнув глаза и не понимала, как сказать ей о том что видела на самом деле.
— Эм… Сказал, что лесник. Ещё и отчитал за то, что брожу в лесу по темноте, — зачем-то соврала ей, окончательно растерявшись.
— Может быть получится его встретить и сказать спасибо, — улыбнулась она, погладила меня по волосам и, пожелав спокойной ночи, ушла вниз.
Чувствуя угрызения совести за свою ложь, я вышла на балкон и подставила лицо ледяному, горному ветру, что срывал снег с вершин, улетал к облакам, а затем медленно опускался вниз, лаская ветви деревьев.
Протянула руку и почувствовала, как крошечная снежинка опустилась на ладонь и тут же растаяла, обожжённая моим теплом. Такая крошечная и беззащитная, прямо как я перед драконьей мощью.
А ведь совсем недавно, во время первого снегопада, насмотревшись фильмов и размечтавшись о воплощении сказки в реальной жизни, я поймала такую же снежинку на ладонь и загадала желание встретить самого настоящего дракона.
Ведь если желать, то только несбыточного! Иначе мечта быстро исполнится и больше не останется в сердце места для ожидания чуда.
Прикрыла глаза, вспоминая огромную морду, покрытую чешуйками, его взгляд и сильные лапы, что держали меня, пока дракон тащил мою безвольную тушку к дороге.
А может быть мне всё это только чудится? Что если я всё же долетела до земли и замерзаю сейчас в том ущелье? Или уже перестала существовать и это лишь больная фантазия моей души?
Да нет, не может такого быть! Мой оптимизм не позволит мне поверить, что я умерла. Лучше я буду считать, что дракон и вправду был! Не просто так ведь люди веками слагали легенды об этих огромных ящерах, похищавших принцесс и сражавшихся с храбрыми рыцарями…
И даже в восточном календаре нашлось место для столь яркого и запоминающегося существа. Ещё совсем немного и как раз начнётся год зелёного деревянного дракона.
Говорят, что в этом году наконец закончатся все неприятные моменты, накопившиеся за последние несколько лет: болезни, политические конфликты, стихийные бедствия… Людям нужно чудо и многие верят, что именно следующий год принесёт наконец покой и процветание для всех нас.
По своей природе дракон мудр и силён, он способен уничтожить всё плохое своим огненным дыханием, сжечь дотла, оставив от всего дурного лишь белый пепел, который осядет на землю, словно снежинки и растворится с первым же дождём.
Открыла глаза и всмотрелась в небо. Метель застилала обзор, но мне всё время казалось, что где-то сверху летает мой дракон, ищет меня, чтобы подарить свою волшебную сказку.
Наверное, я всё-таки сошла с ума. Ну, нельзя ведь взрослой девушке фантазировать о подобном. Я образованный человек, ещё несколько лет и стану дипломированным специалистом. Это ведь абсурдно верить в магию! Даже если когда-то она была в этом мире, то сейчас всё переполнено различными технологиями и не осталось ни единого уголка, куда не заглянул бы любопытный человеческий взор. Где прятать чудо?
Мне вдруг вспомнилась глупая песенка, которую этой зимой так часто крутили по радио:
Бывает в жизни так случается,
В мечту девчушка влюбляется.
Но будет страшной эта сказка,
Беги поскорее, моя синеглазка!
Чуда с тобой никогда не случится,
Пора бы с этим давно уж смириться.
Твой принц к тебе никогда не примчится,
Под бой курантов карета в тыкву превратится…
(Мира Гром)
Нет, нет и еще раз нет! Моя сказка так не закончится. Я не девочка из той песни. В гроб ложиться не собираюсь, даже хрустальный. Вот выйду завтра и пойду искать своего дракона. Никуда он от меня не денется. Раз уж принц заблудился, то придётся синеглазке взять всё в свои руки. Обязательно найду его, найду во что бы то ни стало!
Марк
Всё бесило! Неимоверно выводило из себя до такой степени, что я не мог ни на чём сосредоточиться. Попытался почитать, но не видел строк, ведь перед глазами вставало разочарованное лицо папы. Я не хотел оставаться больше в этом доме, даже не смотря на то, что это было священной традицией нашей семьи всю жизнь. Людмила и её барби-дочурка раздражали до ужаса, а отец… отец предал память матери и меня. Не хочу его ни видеть, ни слышать!
Посмотрев в окно, за которым медленно кружил снег, я решил, что нужно немного проветриться. Может морозный воздух хоть немного меня остудит и станет полегче. Надев кофту, вышел из комнаты. Но далеко уйти не успел. Проходя мимо кабинета отца, услышал голоса и… сам не знаю, почему, но остановился и прислушался.
— Не горячись, Витя, — тихий, мелодичный голос Людмилы убаюкивал, успокаивал… даже меня. — Марк ещё очень молод. В таком возрасте всё воспринимается иначе. Категоричность и максимализм нормальные явления для него. Дай время своему сыну. Ему нужно успокоиться, обдумать всё и тогда он сможет принять.
— Людочка, — я опешил… такого голоса у отца я не слышал уже очень-очень давно. Наполненный нежностью, заботой… — Он уже взрослый мальчик и я… я надеялся, что он вышел из подросткового возраста и смотрит на жизнь другими глазами. Нет, я понимал, что он психанёт, но… не до такой же степени. Он всегда был таким умным, понимающим…
Отец тяжело вздохнул и мне стало как-то не по себе.
— Витя, он потерял маму и это сильно ударило по нему. Ты сам говорил, что он был к ней очень привязан и тяжело пережил тот ужасный период, — как ножом по сердцу резали. Дыхание участилось, в глазах показались тёмные пятна и я прислонился к стене возле приоткрытой двери кабинета. — Но дай ему немного времени, потерпи, любимый. Марк увидит нашу любовь, почувствует её и поймёт, что он на самом деле желает отцу счастья.
— Людочка, — я будто своими глазами видел улыбку отца сейчас. — Какая же ты у меня… Самая добрая, нежная, понимающая… Я так люблю тебя.
— И я люблю тебя, Витюша.
Мне стало совсем не по себе, когда я осознал, что в их голосах было столько искренности, счастья… Отец действительно любит Людмилу, как и она его…
— Марк! — зашипели рядом.
Я моментально обернулся и столкнулся с укоризненным взглядом Василисы. Она поджала губы и помотала головой, затем тихо подошла ко мне и схватив за руку, потащила к лестнице.
— Подслушивать неприлично. Тем более отца, — недовольно шептала она, не повышая голоса, чтобы нас не услышали. — Это их личное, а ты…
— Я и не собирался, — ответил бесцветно, чувствуя себя… застуканным на чём-то ужасном.
— Тогда почему сразу не ушёл, а стоял там?
Я не стал отвечать ей, понимая, что сказать-то нечего, ведь действительно стоял и подслушивал.
— Пошли лучше ёлку нарядим, — с нотками командования заявила эта девица. Я было открыл рот, сказать пару “ласковых”, но чувствуя за собой вину, после подслушивания, ничего не ответил и пошёл за Василисой. Ладно, нарядим чёртову ёлку.
Выйдя в большой зал, увидел, что коробки с игрушками уже стояли здесь, ожидая, когда их соизволят повесить на пышные ветки. Посмотрел на разулыбавшуюся девушку, которая, словно не замечала моей замедленности, достала несколько первых игрушек и начала примеряться к ёлке.
Я постоял немного, наблюдая за ней, а затем и сам не заметил, как присоединился. Опомнился, когда половина игрушек уже висела ветках. А красиво получается…
— Всегда любила Новый год. Это время чудес, радости и волшебства, — вдруг заговорила Василиса, не поднимая на меня глаз. — Меня мама воспитывала одна и старалась сделать всё, чтобы я как можно дольше оставалась ребёнком и по-настоящему радовалась этому необыкновенному празднику.
А я… вдруг вспомнил, как мы с мамой в последний раз наряжали ёлку. Она была такой счастливой. Мама всегда была особенной, она словно светилась, будто была не из этого мира, а самой настоящей волшебницей, которая всегда успокаивала отца, каким бы он злым ни был, после работы. Ей хватало одного лишь взгляда, одного касания и на его губах сразу начинала играть улыбка. Рядом с ней я чувствовал себя по-особенному. Самым любимым ребёнком на свете.
Достав маленькую коробочку, я с грустью посмотрел на неё. Это была игрушка, которую мама купила в последний новый год. Это украшение стало для меня особенным и я не стал его доставать, отложив подальше. Пусть маленький, керамический оленёнок в эту ночь отдохнёт. Не хочу его доставать. Не сейчас.
Отвлёкся на следующую игрушку, слушая как что-то щебечет Василиса про новогодние чудеса и пропустил момент, когда она достала коробочку с оленёнком.
— О, какая красота! — воскликнула Барби, доставая игрушку из упаковки.
— Не трогай! — процедил я, подходя ближе.
— Эм… почему? — удивлённо спросила Василиса, держа в руке оленёнка.
— Эту игрушку мама купила, — подходя ближе, ответил я.
— Ну… — Василиса поёжилась под моим немигающим взглядом и сделала шаг назад.
— Отдай, — взяв себя в руки, спокойно попросил я и протянул руку.
Василиса вновь поёжилась и только хотела протянуть руку с оленёнком, как её пальцы дрогнули и… я попытался поймать, летящую к полу, игрушку, но…