Драконий наследник

Пролог

Меня, как и многих других детей, избрали нести волю, чувства, желания и месть Его и даровали беспощадную силу алой магии. Ценой ей были наши воля, желание и чувства. Для любого Заклинателя чувства – смертный приговор, но страшнейшим из всех грехов для нас стала вожделенная любовь.

883 г., из дневника Заклинательницы

Августины Аврелии.

Мелодия обволакивала пальцы. Она легко срывалась нотами с клавиш и превращалась в сам воздух, наполняющий атриум. Звучание, неспешное, успокаивающее и нежное, — в него хотелось погрузиться с головой, окунуть и окрасить беспокойные мысли, очистить измаранную грязью дней душу. В неё хотелось сбежать, утонув, пропав навсегда. Пальцы умело, привычно перебирали знакомые белые плитки, касались чёрных бугорков — они жили отдельно от сознания хозяина, от его взора и от желаний.

Прошло уже несколько часов с момента, когда он пришёл в атриум небольшого зала, где изящным силуэтом ожидало его пианино. Но часы обратились в миг, наполненный музыкой. Никакого заунывного песнопения, шелеста кафтанов, треска магии и никакого шёпота — только мелодия, рождённая его руками.

Если бы он мог, то никогда не заканчивал бы партию, но красота заключена в конечности всего, и чем ближе финал, тем прекраснее оставшееся мгновение. В груди растекался тёплый мёд — сладкий, согревающий, исцеляющий, — нега потекла по рукам, в самые кончики пальцев, когда они, завершив последний полёт над клавишами, замерли и обмякли. Эхом мелодия разносилась по закруглённому помещению, уходя далеко к сводчатому потолку, но ещё дольше она пульсировала в висках.

— Как всегда невероятно.

Пианист открыл глаза и не сразу различил в сумраке атриума фигуру говорящего. Зрение затуманилось, а мелодия ещё звучала по залу эфемерным эхом.

— Маркус? А я и не слышал, как ты пришел…

— Еще бы! Когда ты садишься за пианино, мир вообще перестает существовать, — юноша в алом кафтане усмехнулся, долговязой фигурой опираясь на музыкальный инструмент и оглядывая убранство вокруг. Зеркала, окружавшие пианино, были занавешены. — Уверен, если врата в Бездну отворятся и придёт Хаос1, ты продолжишь наигрывать свои гаммы.

Ответить пианисту было нечего, потому что Маркус был прав: стоило ему сесть за музыкальный инструмент и начать играть, как реальность переставала иметь значение, а он сам и его страхи переставали существовать. Рен был готов окунуться в эту вселенную с головой и не возвращаться. Но вернуться всегда приходилось.

— Слушай, Сесилия меня как есть изведёт, если я не вызнаю у тебя, всё ли в порядке, — на смуглом лице отразилось явное страдание. Маркус провёл ладонью по лбу, словно пытаясь отогнать представления об упомянутой девушке. — После того, как мы вернулись с артефактом, ты не проронил ни слова, постоянно запирался в комнате, а когда выходил, на тебе лица не было. Рен, тебя снова беспокоит это?

Что-то ожило на периферии. Взгляд дрогнул, скользнул в сторону, но ребята были одни.

Пианист улыбнулся и медленно закрыл крышку музыкального инструмента. На фоне чёрной краски его кожа казалась болезненной. Возможно, весь его облик больше напоминал призрака, нежели живого человека. Но откуда ему было знать? Рен никогда не смотрелся в зеркала.

Взгляд сам скользнул к плотным тканям, скрывавшим многочисленные отражения.

— Ты интересуешься как надсмотрщик?

— Ренджиро, — мягкий, ласковый голос Маркуса зазвучал иначе — жестче и серьёзнее. — Я беспокоюсь, потому что мы с Сесилией твои друзья. Если твоё состояние ухудшается, ты должен нам сказать. Но не потому, что мы приставлены к тебе наблюдать, а потому, что вместе мы сможем тебе помочь.

— Знаю, — коротко ответил юноша, поднялся и бесшумно прошёл по короткой лестнице, ведущей из атриума в небольшой зал для репетиций хора и церковного оркестра. Сейчас, глубоким вечером, здесь было пусто и тихо. — Где сейчас Сесилия? Надеюсь, она не успела влезть в неприятности и не подралась со священником. Его нравоучения всегда пагубно влияют на её терпение.

Рен давно уже был избавлен от иллюзий, что Маркус может повестись на такую дешёвую уловку, а потому только улыбнулся, когда тот так и не ответил на вопрос. Но в этом и была прелесть его друга: он, в отличие от Сесилии, не станет допытываться. Его нрав был спокойнее, покладистее и добродушнее, чем у девушки, а потому с ним казалось проще сладить, легче уйти от вопросов, умолчав о правде — той самой, о которой Рену не хотелось думать.

Они были знакомы давно, поэтому уже не имело смысла считать. Проще казалось вычислить время, когда они друг друга не знали, однако их дружеские отношения начали складываться далеко не сразу.

Когда-то в детстве Рен был слишком импульсивным, эмоциональным и крайне непостоянным мальчиком: с ним мало кто мог сойтись из-за дурного, избалованного характера. Родители мечтали о ребёнке много лет и когда Бог подарил им его, они едва ли смогли бы хоть малость умерить любви и заботы, которыми окружали его с головы до пят. Не было причин задумываться о неудобствах и проблемах других, не возникало у мальчика и переживаний относительно будущего, не существовало страха перед миром за стенами отчего дома. Но однажды всё изменилось: его красивая сказка оборвалась так неожиданно и резко, как будто рассказчика застрелили из лука, перепутав с оленем. Глупо, неправильно и на пустом месте. Маленький принц выдуманного мира утонул в грязи и крови реальности.

Рен до сих пор остро помнил момент, когда оказался в приюте Августины, в полной мере не понимая, почему стоит на пороге и смотрит на сухую и строгую воспитательницу. По какому такому праву его отчитывают, не позволив даже смыть с ладоней дорожную пыль? Разве даже Заклинательница имела право так с ним обращаться? Эти и многие другие бессвязные мысли кружились в полупустой, отупевшей от произошедшего голове.

ЧАСТЬ 1. МАГИЧЕСКОЕ БЕЗУМИЕ. Глава 1. Город волшебных камней

Маги третьей ветви — редкое, но жуткое явление. Они — расплата мира за то, что Боги сделали людей слабее элиров. В их руках не просто магия, в них — контроль над разумом и духом. Он опьяняет, сводит их с ума, а нет ужаснее бедствия, чем безумие колдуна.

Учение о магии

Академия магии и алхимии

Белфаст оказался внушительным по размерам и невероятным по архитектуре городом, отстроенным из синих минеральных камней. В своём костюме из белого камня и деталей из аквамарина, кианита и ларимара он выглядел богатым, помпезным и тянул на звание столицы больше, чем Хопо с его спокойной, ручной красотой. Хопо не кричала о своём былом богатстве, о волшебстве в каждой детали, а вот Белфаст, напротив, желал лишний раз об этом напомнить: «Когда-то здесь жили могущественные элиры и даже сейчас с ними стоит считаться!»

— И всё же, сколько у тебя ещё припрятано фокусов?

— Столько, сколько потребуется, — ответила ему светловолосая миловидная девушка совсем непритязательной наружности, больше напоминающая жительницу сельской местности. — Этот артефакт действует не долго, поэтому давай не будем тратить время зря.

Юзуки за долгую жизнь наёмницы собрала достаточно интересных, хотя и совсем слабеньких волшебных штучек. Они годились только для кратковременного обмана, который легко можно было разоблачить большей проницательностью и внимательностью. В прошлый раз это был сумеречный порошок, а вот теперь подвеска в форме чёрного диска с белым полумесяцем по ободку. Она помогала менять внешность кардинально на противоположную, но характер легко разрушал эту слабую иллюзию. Такие вещицы продавались на чёрном рынке, а потому сбывались бесконтрольно и далеко не все знали об их существовании. Именно благодаря этому и капельке везения героям удалось попасть в город, где чары развеялись. Единственное, что как-то смутило Юзуки, так это стоявший у ворот в одиночестве мальчик в алом, который выглядел так, словно совсем недавно прошёл посвящение и выглядел крайне растерянным.

Светлыми песочными камнями струились, подобно дну реки, мощёные дороги Белфаста. Контуры зданий стремились к небу изогнутыми, текучими и плавными линиями, почти сливаясь с ним по цвету: куполоподобные белые и сводчатые крыши были покрыты мерцающей синей черепицей. Крупные, массивные балконы в широких и высоких зданиях украшались балюстрадами, резными столбиками и гладким холодным нефритом с инкрустацией аквамарина. Роскошные деревья с зелёно-голубыми листьями тянулись в причудливом садовом узоре вдоль улиц, периодически встречались засаженные клумбы и пышные кустарники. Медные фонарные столбы сочетались с перилами лестниц, уютными статуями на мостах и с флюгерами. Куда ни глянь, всюду блеск, лоск и напускная роскошь.

— Белфаст был городом, сдавшимся посланникам без сопротивления, — тихо произнёс Кристофер, оглядывая широкие улицы, которые, в отличие от Хопо, не кишели народом. Они казались печально одинокими в своей красоте. Холодной и бессмысленной. — Он легко пошёл на все требования и смог сохранить благосклонность патриарха.

— Он просто падок на блестяшки, — проворчала лиса, кривя губы. — В Цитадели только и говорили о том, какой он жадный мерзкий тип. Как ворона собирает всё, что мерцает.

Кристофер немного помолчал и негромко спросил:

— Цитадель — это же место, где обитают наёмники? Твой дом?

Юзуки так резко фыркнула, что несколько птиц испуганно разлетелось.

— Какой ещё дом? То место немногим лучше Ордена или Церкви. Я ушла, поэтому и скиталась то тут, то там, хватаясь за самые неприятные поручения по типу того, что в Хопо. У меня не то чтобы был выбор: когда желудок от голода прилипает к рёбрам, моральные ценности перестают иметь значение.

Даже путеводители на перекрёстках были излишне красочными: множество резных фигурок и узоров вокруг названий улиц и важных мест города. В глазах так и рябило от неуместной пестроты окружающего пейзажа. Юзуки раздражалась, наблюдая за тем, как старый оборотень с раболепной осторожностью протирает стекло из аквамарина красивого здания неподалёку, откуда то и дело выскакивали люди.

Здесь жили люди.

Юзуки ощетинилась. Она чувствовала, будто их сапоги втаптывают в грязь не песочную кладку, а её саму. Почему в городе элиров столько людей?

Потому что балом правят победители.

В тёплом спокойствии весеннего денёчка звякнули дверные колокольчики, когда из магазина украшений и драгоценностей выпорхнули три девушки, мальчик и девочка семи-восьми лет. Две очаровательные барышни щебетали как птицы на жердочке, пока третья что-то втолковывала ребёнку, крепко держа его под руку. У каждой в руках качался изящный мешочек с надписью «Элика»1. Девочка же высокомерно крутила на кисти мерцающий браслет и хихикала.

Пока Кристофер изучал таблички и указатели, чтобы сориентироваться, Юзуки сделала вид, будто её заинтересовали белые цветы на клумбе вдоль улицы, а сама обратилась в слух. Появившиеся на тихой улице люди шумели так, что даже не пришлось сильно стараться, чтобы услышать, о чём они говорят.

— Кто бы что ни говорил, но прекраснее украшений мастера Макклейна не сыскать ни на одном континенте! Я уж знаю, потому что мой муж работает со многими уважаемыми людьми этой сферы и только у господина Макклейна есть безоговорочные уважение и признание всего торгового сообщества, — щебетала пышная барышня с приятным, хоть и высоким голосом. — Я даже слышала, что без магии здесь не обходится.

— Уверена, это так, — поддержала её подруга в голубом как небо платье с рюшами, что вздымались как волны. — Никакой хрусталь не обладает такой красотой и прочностью, как хрусталь севера, а всем известно, что родом господин Макклейн из Акреции2. Когда-нибудь я смогу убедить своего мужа, что нам необходимо там побывать. Уверена, тому обществу также будет интересен восточный шёлк Базария3, как и жительницам Белфаста.