Дрёма

Пролог

— И так... на прошлом занятии я давала тему «Иерархия пирамидального общества и влияние данной структуры на индивидуума».

Тишина, кроме сухого, с едва различимыми нотками недовольства, старческого голоса, и цокающих звуков каблуков по полу, больше ничего в классной комнате не раздаётся.

— Кто может озвучить основное определение данного закона? — равномерный стук карандаша о столешницу, — Драч. Поднимись, дай пояснение.

Лёгкое шуршание и слышен звук плавно отъезжающего стула.

— Индивидуум не может существовать, как отдельная единица. Мысли, повадки одиночной особи устремляют её к деградации, что через время неизменно приводит к разрушительным последствиям всего общества. — Голос. Можно было бы сказать, что принадлежит молодому крепкому парню, но тихий, монотонный тембр, вкрапления которого преобладают в юношеском баритоне, сбивает с толку. — Только созидательное окружение социума помогает развить правильные личностные компетенции индивидуума и приспособить его к выживанию в мире.

Голос стихает. Ответ верный, но со стороны, где стоит профессор и не думает произноситься похвала. Немного давящей, до звона в ушах, тишины, и молчание вспарывает очередной вопрос:

— Что насчёт определения для “Зортеба”?

— Зортеб создан лишь с одной целью — благополучие общества. Только с помощью утверждённых парламентом законоправлениям «Пяти городов» по структуре пирамидальной иерархии, наш мир существует в гармонии и развитии.

— Садись.

***

— Дорогие ученики, — мужской баритон разбавляют стрекотание сверчков и лёгкие порывы ветра, — кто готов объяснить мне основной закон нашего общества?

Обведя долгим взглядом детей, учитель через время хмыкает и радостно произносит:

— Да, Алиса, звёздочка восьмисот пятого потока, опусти руку, я слушаю…

— Так как человек является частью мирозданья, то основной закон — научиться жить в единстве с окружающей экосистемой, влиться в неё гармонично, не нарушив идеальный баланс. — Девичий голос настолько мелодичный, что разлетаясь по всем сторонам, вынуждает невольно стихнуть пение птиц и сверчков в ближайшей округе.

Кажется, что даже природа вслушивается в нежную речь ученицы.

— Хорошо! Что насчёт понятия квинтэссенции?

— Несмотря на то, что человек высшее существо, наделённое разумом, душа его неразрывно связана с каждой частичкой, созданной творцом. Будь это кузнечик или тигр, вода или дерево — нити квинтэссенции пронизаны по всей вселенной.

— Отлично, моя дорогая! Присаживайся обратно на своё место…

***

— Кто мне скажет про эмоции? — голос дряхлого старика, но стальные нотки, прорезающие тишину, говорят о том, что у профессора, несмотря на уже солидный возраст, всё ещё превалирует жёсткий нрав, — слушаю вас, господин Драч.

— Любое проявление эмоций приносит сокрушительное влияние на нервные волокна человека. — Это точно тембр взрослого парня, но звучит он настолько безлико и монотонно, что кажется, будто говорит вовсе не человек, а робот. — С экспрессивно выражающимися чувствами надо бороться, подавлять их в зародыше, чтобы не поддаваться соблазну сокрушительной энергии, которая может нанести непоправимый урон здоровью человека. Радость, гнев, тоска, беспокойство — это древние инстинкты, атавизм, сохранившийся у современного индивидуума. Чтобы удержать баланс, мы должны научиться сдерживать ненужные эмоции.

— Садись.

***

— Можно ли увидеть счастье? — учительница словно поёт, настолько мелодично разливается её голос по округе. Немного ожидающей тишины и весело хохотнув, она произносит: — Алиса, у тебя уже стоит зачёт в этом триместре по моему предмету, дай другим ответить.

Слышно, как ветер перебирает каждый листочек ближайшего дерева — до слуха долетает характерный шелест.

— Неужели больше никто не хочет поразмышлять над таким интересным вопросом? — с наигранным обречением вздохнув она позволяет: — что ж, Алиса, говори.

— Счастье, безусловно, можно увидеть! Например, улыбки родных и близких, игры детей в снежные забавы, весеннее солнце, согревающее своим теплом после зимних холодов… о! Или, к примеру, веснушки у Ульяны!

— Эй! — долетает возмущённый девичий возглас с другого края поляны.

Со всех сторон тут же раздаются веселые смешки детей.

— Верно, Алиса! Прекрасное определение! Возвращайся на место. Итак, ученики, сегодня мы с вами постараемся изобразить счастье на холсте. У всех оно разное. Поверю каждому, главное умело передайте настроение на бумаге.

Глава 1. Мальчик, которого нет. *1.1. Страх

Глава 1. Мальчик, которого нет

1.1. Страх

— Отпустите! Отпустите меня!

Раннее утро.

Два здоровых мужика, подхватив под руки долговязого мальчишку, тащат его в сторону серого фургона с тонированными наглухо стёклами. Ноги, обутые наспех в лёгкие, тряпичные кеды, уже полностью пропитанные влагой, волочатся по мокрому асфальту. Пятки цепляются о мелкие камни, пока ребёнок раздирает горло отчаянным криком и пытается вырваться из стального захвата военных.

Не удаётся.

Конвоиры слишком сильны.

Поэтому, извиваясь как уж, мальчишка старается хотя бы выдернуть запястье, чтобы смахнуть с лица слёзы, которые смешались на коже вместе с дождём. Но даже неистовое сопротивление не помогает совладать с огромными, сильными мужчинами. Их руки как путы держат слишком крепко.

Противный ливень с каждой секундой всё настойчивей размывает картинку перед глазами, мешая увидеть главное. И мальчишка от этого сильнее раздражается. Середина лета, а зарядило так, словно наступила унылая осень.

Он всегда недолюбливал дождь, но сегодня ненастье стало ещё и спутником рокового события.

Резкие порывы ветра тормошат мокрые волосы. Русые, коротко стриженные, но из-за впитавшейся влаги, которые сейчас выглядят тёмными и патлатыми.

Лёгкая ветровка и брюки, натянутые на тело дома впопыхах, также насквозь промокли, вот только ребенок совершенно не обращает внимание на пронизывающий тело холод. Потому что безотрывно смотрит лишь в одну сторону. Туда, где возле обветшалого с облупленным фасадом панельного дома, ещё несколько здоровых мужчин в чёрной форме обступили хрупкую фигурку его матери.

Кутаясь в полы лёгкого кардигана, она пытается укрыться от непогоды. Такая маленькая по сравнению с военными. И такая беззащитная…

Тряхнув головой, чтобы сбросить мешающие капли, мальчик, наконец, видит мать более отчётливо. Их разделяет уже несколько десятков метров, а он будто стоит рядом, замечая каждую деталь: как пшеничные длинные волосы, мокрые и потемневшие от дождя, прилипли к красивому, но бледному лицу. Как мама тоже плачет и безостановочно пытается что-то объяснить военным. Вот только мужчины и полчаса назад, когда врывались в их квартиру, особо не церемонились, а сейчас, застыв в ожидании, пока один из служащих заполнит все необходимые документы, вообще игнорируют молебные просьбы несчастной горожанки. Замерли, словно истуканы, и от этого кажется, что они даже не дышат.

— Отпусти! Кому сказал!

Снова дернул руками, но все трепыхания бесполезны. Он будто букашка, насаженная на иглу, которая может лишь дрыгать конечностями и вертеть головой.

Редкие прохожие, прикрываясь зонтами, спешат прочь от места, где развернулись трагические для одной семьи события. Полностью их игнорируя ребенок продолжает в одиночку сопротивляться. Он не зовет на помощь. Знает, что никто не заступится. Никто не поможет. Не будут простые горожане связываться с теми, у кого на эполетах вместо отличительных званий, красуется рисунок щита, перечёркнутого красным крестом — высшая структура Зортеба.

Но вот возле подъезда, начинается шевеление. Тощий работник канцелярии, над головой которого держат зонт, отрывается наконец от писанины и протягивает стопку бумаг одному военному в чёрном. Крепкий мужчина, который все это время находился в стороне возле машин, подступает ближе. Буквально за несколько секунд пробегается глазами по тексту. Коротко кивает. И женщине надевают наручники.

Мальчишка, с каждым шагом всё больше отдаляется и уже практически не видит, что происходит возле его дома. Но по скупым, слаженным движениям военных, догадывается: вердикт вынесен.

— Не-е-ет!!!

Брошенный женщиной лишь на мгновение взгляд в его сторону. Отчаяние, боль. И ребёнок, приложив последние усилия, вырывается из цепкого захвата. Жаль, что свободы хватает сделать всего несколько шагов в сторону матери. Тяжёлая рука одного из амбалов прикладывает по шее со спины так сильно, что от ощутимого удара подкашиваются ноги и он плашмя падает в лужу перед собой.

Быстро вскинув голову и смазав с лица грязь, наблюдает за тем, как военные уводят родного человека в противоположную сторону к веренице стоявших у обочины машин. А мама даже не сопротивляется, стопорится иногда только на месте, словно тело перестаёт в эти мгновения слушаться. Но вот её образ исчезает в «стальном монстре». Дверь хлопком закрывается, окончательно отрубая последние нити надежды на то, что можно что-то изменить.

Автомобили, в которые как тараканы тут же расползаются сотрудники Зортеба, медленной колонной трогаются в путь. На этих безликих транспортах нет никаких опознавательных знаков, нет ни мигалок, ни номеров. Лишь чёрные тонированные стёкла и бронированный серый корпус, от которого капли дождя отскакивают словно в испуге в разные стороны.

— Тьфу! Жук! Ты сколько ему всадил?

Долговязое тело мальчишки снова рывком поднимают на ноги. Движение возобновляется — его с упёртостью бульдозера вновь продолжают тащить на буксире по направлению к фургону.

— Пять кубиков!

— Да ты издеваешься? Видишь же, что он не по годам здоровый! Давай ещё столько же!

Над головой рявкают друг на друга конвоиры. Низкие, рычащие голоса перебивают детские всхлипы.

1.2. Неизвестность

1.2. Неизвестность

Когда сознание врывалось на несколько секунд в реальность, Семён видел перед собой мельтешащий потолок. Лампы, закованные в стальную сетку, будто в ускоренной съёмке спускались сверху вниз, поднимая к горлу дурноту.

Тело горело словно в лихорадке.

А мальчик осознавал только одно — его уже очень долго везут куда-то по длинным, петляющим коридорам. Но осмотреться по сторонам не было сил. Чтобы просто сфокусировать взгляд, приходилось прикладывать титанические усилия.

До сознания долетали обрывки бессмысленных фраз врачей и медсестёр, окруживших кушетку. Лица, тела, речь — всё было смазано, словно виделось во сне. И только тарахтение колёсиков, быстро перекатывающихся по кафельному полу, раздражали, ставшим неожиданно чувствительным, слух.

В такие мгновения, глядя туманным взором на потолок, Семён мысленно возвращался только к одному вопросу — за что?

Их семья была ведь самой обычной. Мама работала продавцом в строительном магазине, который находился в трёх кварталах от их жилой старой сорокоэтажки…

Теперь вместо потолка перед глазами вставал образ тоненькой молодой женщины. Которая лишь дома позволяла себе проявлять открыто эмоции и улыбаться широко, а не сдержанно, как требовали законы «Пяти городов». В такие моменты, когда улыбка озаряла мамино лицо, внутри Семена словно загоралось маленькое солнце, поднимая в районе живота странное волнение, и по непонятной причине телу именно в эти мгновения хотелось скакать и заливисто смеяться...

Слёзы собрались в уголках глаз, проливаясь тонким ручейком по вискам. Женский голос, из тех медработников, кто продолжал катить Семена в неизвестность, сухо проговорил:

— Пульс участился — сто двадцать. Давление в норме…

— Шесть кубиков ибрипина, — второй голос принадлежал незнакомому мужчине.

— Может, сразу сыворотку?

— Нет, мне ещё нужны его воспоминания.

Через минуту мальчик снова провалился в забытье. Ему ничего не снилось. Словно тьма поглотила всё существо. Изменённому сознанию казалось, что опять где-то льёт дождь. Но это было не так, возвращаясь иногда в реальность, Семён видел перед собой всё тот же потолок и лампы, обтянутые решёткой.

Дождь лишь мерещится, потому что он предвестник самого плохого.

И наконец всё стихло. Не было больше ни бубнения людей, ни иллюзорного шума дождя. Кушетка, на которой он лежал, перестала трястись и издавать противное скрипение.

Мир поглотил вакуум.

Сейчас было бы чудесно умереть… освободиться…

— Воды…

Голос был не родным. Словно просьбу прохрипел совершенно другой человек. Сил потратить пришлось немало даже для такого короткого слова. На самом деле Семён бы и дальше молчал, притворяясь мёртвым или желая таковым стать, но тело устало сопротивляться невыносимой пытке. Жажда терзала не только горло, но и скручивала болезненно живот, вынуждая каждый раз сознание выныривать из дремы и ловить простреливающие спазмы в теле.

Кто-то бесшумно подошёл, помог приподнять голову. Губ коснулась прохлада стекла, а следом в рот полилась долгожданная, спасительная влага. Мальчик пил жадными глотками, пока всё тот же неизвестный резко не отстранил стакан. Голова, потеряв опору чужих рук, откинулась обратно на подушку.

— М-м-м!

Он не насытился, но кроме возмущённого мычания ничего больше вымолвить не смог, полностью обессилев. Веки не слушались и открываться совершенно не желали. По ощущениям казалось, что кожа вокруг глаз сильно опухла. Лишь тонкая щёлочка позволяла увидеть яркий свет, льющийся с потолка, а вот человека, кто помог его напоить — нет. Хотелось спросить, где он находится и что происходит, но по руке вновь прошёл жар неизвестного лекарства, вынуждая впасть в уже привычное забытье…

— Кто твои родители?

— Я отвечал несколько раз на этот вопрос, — возмущённо возразив очередному военному, которого он впервые видел, Семён откинулся на подушки.

Прошло два дня, с того момента, как он пришёл в себя. Одиночная палата. Белые стены без окон. Слепящий, до рези в глазах, свет. И толпы людей, постоянно тревожащих сознание. Врачи, медсестры, люди в военной форме и мужчины в гражданском. За прошедшие дни пролетел целый калейдоскоп разнообразных лиц и образов.

Сейчас в палате находилось двое — в синем халате врач, который на протяжении последних дней постоянно наведывался к Семёну, молчаливо проверяя приборы и заполняя какие-то бумаги. И военный в гражданском. Второй мужчина был крепким, молодым и коренастым. С короткой стрижкой, серым лицом и выбритыми висками «под ноль».

Как Семён понял, что это военный? У этих служак было два отличительных свойства — выправка, будто им всадили в задницу до самого горла кол, и холодные, безжизненные глаза.

— Отвечай на заданный вопрос.

Мужчина сидел в кресле напротив койки и, перекинув ногу на ногу, делал короткие пометки в блокноте. Мальчик видел, как под маской безразличия и внешней холодности, внутри его глаз пробегают искры ещё пока сдерживаемого бешенства. Никто в этом мире не умеет контролировать эмоции, но все продолжают играть навязанную обществом роль. Зачем? Семён не знал, но до зудящего внутреннего ощущения теперь хотелось вывести каждого встречного взрослого на эмоции. Он словно чувствовал в этом спасение.

1.3. Ночное знакомство

1.3. Ночное знакомство

— Эй! Пс-с!

Семён уже давно проснулся и теперь неподвижно лежал с открытыми глазами, разглядывая в полумраке незнакомый потолок. Точнее пытался его обнаружить, но сколько ни присматривался конца и края этому помещению не видел. Ввысь точно. Только деревянные балки, упирающиеся в стены по бокам и свисающие с них широкие трёхъярусные люстры, мерцали под лунным сиянием, пробивающимся с улицы сквозь узкие стрельчатые окна.

Желание смотреть по сторонам полностью отсутствовало. Да и любое лишнее шевеление давалось с трудом, будто тело придавило неподъёмной плитой. Поэтому лишь взгляд был безотрывно устремлён в небо. Ну за этим огромным сводчатым, тёмно-серым потолком оно обязательно должно быть. И непременно ясным. Чтобы ни облачка над головой, а вдалеке — чтобы сияли звёзды.

Мальчишка медленно умирал.

Нет, не физически, на удивление в теле никаких болезненных спазмов, жжений и дискомфорта больше не чувствовалось. Прохлада простыней, наоборот, приятно ластилась к коже, а мягкая подушка и темнота — стали настоящим блаженством для многострадального тела.

Он умирал душой. Смутные обрывки воспоминаний пытались прорваться в сознание, но тут же исчезали за туманной пеленой. Семён старался мысленно схватить за хвост эти образы, которые бродили уже несколько часов в его голове, но всё было безуспешно.

Как он здесь оказался? Не помнил.

Что случилось с мамой и папой? Нет, тишина.

А душу всё настойчивей точила тревога. Выворачивала наизнанку, трясла перед лицом и словно мокрую тряпку бросала под ноги. Хотелось выть. Отчаянно, в голос, от какой-то странной тоски. Но нет. Проявлять эмоции нельзя. Нужно быть послушным. Тихим. Достойным представителем жителей Пяти городов. Удивительно, как выглядит мама, он помнил уже смутно, а вот законы этого мира мог повторить скороговоркой, словно читая с листа.

Что же произошло? И что это за место?

Но в голове вместо ответов клубящаяся белая стена.

Семён чувствовал, всеми фибрами своей детской незрелой души, что за всей этой страшной, вымораживающей нутро пустотой он может легко потерять себя, свою суть и даже не заметить, насколько эта потеря окажется безвозвратной. Поэтому тлея на углях мысленных терзаний и страха, он держался за единственное, за что ещё мог зацепиться.

Руки матери. Тёплые, родные. Голос отца. Низкий и обязательно тихий. Дом. Четыре комнаты, три окна. Старый деревянный пол, с облупившейся краской… какого она цвета? Жёлтая? Нет, кажется, тёмно-коричневая… что ещё?

Ничего. Пустота.

И только тревога, которая единственная не уходила вслед за воспоминаниями, была спасением. Будто не желая давать ребёнку покоя, она кружила рядом, то раздуваясь как шар, то уменьшаясь до точки. И тем самым поселив своим присутствием внутри острую занозу: не забывай эти сумбурные крошки, иначе упустишь что-то очень важное, бесценное, дорогое.

Но что?

Этого никак не удавалось понять.

Время шло. Ночь с завидным упрямством не желала уступать утру, растянувшись в вечность. Но спустя часы, множество часов, даже тревога перестала помогать. Самые драгоценные отголоски видений теперь казались лишь сном… иллюзией, сотворённой воспалённым мозгом...

— Эй! Новенький… — снова долетело шёпотом от соседней кровати. — Ты спишь?

Семён нехотя повернул голову в сторону зовущего. Взгляд невольно зацепился за обстановку вокруг.

Огромный зал, навскидку пролётов десять в высоту и полсотни в длину, был вымощен по периметру серым гладко отёсанным гранитом. Вытянутые, узкие окна в два яруса. Холод, мрак. А ещё в помещении множество кроватей в три ряда. Семён не видел, но знал, что в этих самых кроватях в это самое время мирно спали дети. Кто они? Как здесь оказались?

— Куда ты уставился? — шёпот вынудил в очередной раз вынырнуть из раздумий и обратить внимание на зовущего.

Это была девчонка. В темноте мало что получалось разглядеть в деталях, но копну кудрявых волос, разметавшихся по подушке, сложно было не заметить.

— Тебя как зовут, новенький?

Незнакомка поелозила на кровати и перевернулась набок, устраиваясь поудобней. Лунный свет коснулся лица, и Семён наконец увидел девочку более отчётливо. Подложив руку под щеку, она распахнув широко глаза, внимательно разглядывала его в ответ.

Он молчал, поджав губы. Подождав ещё какое-то время, соседка, тихонько вздохнув, проговорила.

— Меня — Алиса.

И снова тишина. Смирившись с тем, что странный мальчишка так и не ответит, она еще раз поёрзала на простынях. Подняла голову над подушкой. Огляделась по сторонам, убеждаясь, что остальные соседи спят, вытащила одну ногу из-под одеяла, вкрадчиво шепнула:

— Утром будут давать таблетки. Зелёную не пей!

— Почему?

Любопытство всё-таки победило.

— Завтра расскажу. Спи.

И словно по команде в глубине зала скрипнула дверь. Внутрь вошли люди. Соседка-Алиса тут же зажмурила глаза, притворившись спящей, Семён от страха решил последовать её примеру.