Друг отца. Оторва для майора

Глава 1. Артём

Свет фар на мгновение выхватывает поворот в тёмный переулок, и я резко бью по тормозам, едва улавливая на периферии зрения что-то. Ещё не знаю, что именно, но торможу и медленно сдаю задом, вглядываясь в темноту.

Худая, мелкая фигура – едва различимый тёмный силуэт в непроглядной черноте ночи – с обессиленной злостью дубасит чем-то тяжёлым по крыше и лобовому стеклу низкого спорткара, стоимостью примерно в пятьсот моих зарплат.

На мгновение крепко зажмуриваюсь. Устал невыносимо. Но в следующее – уже покидаю душный салон и быстрым движением головы разминаю шею. А потом уверенно направляюсь вглубь пустынного переулка.

Зачинщик беспредела не обращает на меня никакого внимания, и вскоре, абсолютно незамеченный, я подхожу ближе и различаю в обезличенном силуэте девушку. Молодая, не больше двадцати навскидку. Узкие тёмные – скорее, тёмно-серые, чем чёрные – джинсы, чёрная толстовка, капюшон прикрывает лицо. Но не может спрятать пышную копну кудрявых волос какого-то странного цвета. Это всё, что мне удаётся пока разглядеть.

Она заносит руку с кирпичом в очередной раз, вкладывая в силу удара остатки боевого духа, и в этот момент я громко и чётко произношу:

– Стоять на месте, руки за голову! Полиция!

На секунду она действительно замирает. Я сую руку в карман, чтобы достать ксиву, но она… швыряет кирпич в мою сторону и бросается наутёк.

Едва увернувшись от летящего в меня предмета, я чертыхаюсь и бросаюсь в погоню.

Она шустрая, чёрт возьми. Мелькает между мусорных баков, ныряет в арку. Мой возраст, тесный пиджак и уставшие после многокилометровой рабочей вылазки в лес ноги – не лучшие союзники в спринте по ночным задворкам. Адреналин бьёт в виски, гонит кровь быстрее.

За шумом собственного зашкаливающего пульса слышу её тяжёлое дыхание, быстрое шарканье кроссовок по асфальту. Она оглядывается, капюшон слетает, и в тусклом свете одинокого фонаря я вижу эти волосы. Не просто странные – ярко-розовые. Как у той панк-певицы… забыл, как зовут. Контраст с черной толстовкой – кричащий.

– Стоять! – рявкаю я, укорачивая дистанцию.

Она видит: ей уже не удастся ни убежать, ни скрыться, ни улизнуть от меня. И вдруг девчонка резко тормозит, разворачивается ко мне лицом. Глаза огромные, испуганные и одновременно злые. Напоминает загнанного, но готового защищаться кролика. Смешная и нелепая. Дыхание неровное, грудь высоко вздымается под толстой тканью.

– Руки за голову! – повторяю я, уже вплотную подбираясь к ней, доставая удостоверение. – Майор полиции Громов. Вы задержаны. Предъявите документы.

Листаем дальше ->

1.1

Она молчит. Смотрит на ксиву, потом на меня. Злость в глазах медленно сменяется… чем? Вызовом? Упрямством? Я ловлю её запястье – тонкое, хрупкое, как и вся она.

Девчонка дёргается, но я крепко сжимаю свой улов.

– Документы, – настаиваю я, глядя прямо в эти огромные, теперь уже скорее испуганные, глаза. – Имя. Фамилия.

– Стася, – выдыхает девушка, глядя куда-то мимо моего плеча. Голос ниже, чем ожидал, хрипловатый после пробежки.

– Полностью.

Она закатывает глаза, но бормочет:

– Станислава. Станислава Сафронова. Документов нет. Оставила дома.

Сафронова. Знакомая фамилия, но это ничего не значит. Только в городе Сафроновых – пруд пруди, а уж сколько по стране – не счесть. Времени, сил и желания гадать, кому из многочисленных Сафроновых она родственница, нет. Зато есть разбитый спорткар и сопротивление при задержании. Плюс попытка метнуть в меня кирпич. Очаровательная картина.

– Прекрасно, – говорю я сухо, доставая наручники. – Станислава Сафронова, вы задержаны по подозрению в умышленной порче имущества. Имеете право на один телефонный звонок. Поехали.

Она не сопротивляется, когда щёлкают стальные браслеты. Просто стоит, опустив голову, розовые кудри падают ей на лицо. Кажется, дрожит. Плачет? Или это мне только кажется?

От неё исходит запах – дешёвый табак, коим пропахла толстовка, что-то сладковато-алкогольное, видимо, модные клубные коктейли, и… что-то неуловимо-лёгкое, цветочное, девчачье. Хмурюсь и подхватываю её под локоть. Веду к машине. По пути нам не попадается никто.

Придерживаю голову, чтобы не зашиблась, пока впихиваю на заднее сиденье. Пальцы на мгновение утопают в мягких шёлковых кудрях, и девчонка вздрагивает. Торопливо убираю руку и хлопаю дверцей так, что стекло тоненько дребезжит.

Везу в отделение. Она молчит всю дорогу, прижавшись к дверце, глядя через тёмное стекло на мелькающие огни редких фонарей, веселящихся прохожих, гаснущие окна домов.

К концу поездки салон моего авто наполняется въедливой цветочной сладостью, от которой сводит скулы и становится практически нечем дышать. Я то и дело бросаю взгляд в зеркало заднего вида, но она – Стася – не смотрит на меня. И только, когда я паркуюсь у отдела и снова поднимаю взгляд, она затравленно, словно только что поняла, чего натворила, смотрит прямо мне в глаза.

– Приехали, – хмуро говорю ей.

Листаем дальше –>

1.2

В отделе – вполне предсказуемый и ожидаемый цирк. Поздний вечер пятницы, похожий летний день. Самое время для всяческих приключений и недоразумений. Ненавижу пятницу…

Дежурный, сержант Михалюк, или попросту Михалыч, как его называют все кому не лень, выпучивает глаза при виде меня, а потом переводит взгляд на розововолосую арестантку. Опера из ночной смены, оформляющие ночных жриц, лениво переглядываются, усмехаются.

– Что, майор Гром, по ночам нянькой подрабатываешь?

Я игнорирую этих балагуров.

– Оформляй задержание, – киваю Михалычу. – Умышленная порча имущества, группа лиц по предварительному сговору отсутствует, но стоимость ущерба явно крупная. Спортивный Ламборджини или что-то в этом роде. Сопротивление при задержании. – Отвожу Стасю в сторону от любопытных ушей. – Твой звонок. Одному человеку. Быстро. Решай, кому звонить.

Она смотрит на меня, и в её глазах мелькает что-то вроде паники. Тяжело сглатывает.

– Отцу, – тихо говорит она. Достаёт из кармана джинсов новенький блестящий айфон, смотрит на экран и вдруг кривит лицо так, как будто сейчас расплачется. – Можно… можно телефон? Мой сел.

Вздыхаю, протягиваю свой служебный. Набирает номер дрожащими пальцами. Подносит трубку к уху. Я отхожу на пару шагов, но слышу всё.

– Пап? – её голос вдруг становится тонким, детским. – Это я… Стася. Я… в полиции. Меня задержали. Нет! Нет, я не пьяная! Я… машину разбила. Чужую. Да, дорогую. Пап, прости… – Она замолкает, внимательно слушая, и лицо её бледнеет. Даже сквозь розовые пряди видно, как оно напрягается. – Но он же…! – пытается она вставить, но её перебивают. Голос в трубке – мужской, низкий, хрипловатый – ревёт так, что я слышу каждое слово даже на расстоянии:

– Ты совсем охренела, Стаська?! Машину?! Дорогую?! Я тебе сейчас… Где?! В каком отделении?! Сиди и не дергайся, слышишь?! Сиди! Будь послушной! Я через двадцать минут буду! И чтоб ни одного выкрутаса там, поняла?!

Щелчок. Она медленно опускает трубку, не глядя на меня. Губы плотно сжаты, но нижняя, более пухлая, чуть дрожит. Молча протягивает телефон обратно. Я беру его.

– Садись, – говорю я, указывая на скамейку в коридоре. – Жди. Твой отец, я так понимаю, едет.

Проходит не двадцать, а все сорок минут. За это время Михалыч, мечущийся между нами и развесёлым трио проституток, успевает замучить её анкетными данными, я наскоро составляю рапорт. Она сидит, сгорбившись, розовая голова опущена, смотрит в пол и не смеет поднять взгляда. Кажется, пытается стать невидимкой.

– Майор, может, договоримся? – обращается ко мне одна из жриц платной любви, когда ей, по всей видимости, надоедает общаться с операми.

– Гражданка Теряева, майор Гром у нас – человек уважаемый, не по этой части. Не прельщают его дамы с улицы, тем более, платные, – ржёт как конь капитан Ерощук.

– Жаль, – вздыхает неугомонная. – Уж такому красавчику я б и забесплатно дала!

Девки хихикают, но я привычно не обращаю внимание на гомон приёмника. Бросаю взгляд на Стасю – она смотрит на меня с улыбкой. Доброй, нежной, прекрасной, от которой у меня перехватывает дыхание. И даже осознание, что её веселят слова проститутки, не может охладить внезапного наваждения, охватившего меня.

Силком отвожу от неё взгляд и беру в руки её анкету.

“Сафронова Станислава Станиславовна, полных лет 18, место рождения – город Москва”. Стася. Станислава. Отец её, сразу видно, непростой человек. И тщеславный. Иначе зачем, спрашивается, девчонку мужским именем, в честь себя любимого, называть?

Почему-то на память приходит мой однокашник, Стас Сафронов, но я отмахиваюсь от этой мысли, как от назойливой мухи. Не бывает в жизни таких совпадений!..

Наконец, продажных девок отправляют в обезьянник, опера убираются восвояси, патрулировать улицы ночного города да блюсти закон и порядок. А спустя некоторое время в дверях дежурки появляется фигура. Высокий, плотный мужчина в дорогом, но слегка помятом костюме. Лицо красное от гнева или быстрой езды. Он окидывает взглядом помещение, цепляется за розовые волосы дочери и…

Наши взгляды встречаются. Его гневное лицо вдруг искажается в гримасе полнейшего изумления. Глаза округляются.

– Гром?! – вырывается у него хрипловатый возглас. – Артём Громов?! Ты?! Серьезно?!

Листаем дальше –>

1.3

Я вглядываюсь. Черты… Да. Конечно. Широкое лицо, знакомый разрез глаз, только морщин прибавилось, да щеки отяжелели. И голос…

– Стас? – неуверенно произношу я. – Сафронов? Это… твоя дочь?!

Станислав Сафронов, мой одноклассник, тот самый, которого я только-только вспоминал, с которым мы когда-то гоняли мяч во дворе и списывали друг у друга алгебру, а ныне, судя по всему, весьма успешный человек, закатывает глаза к потолку, а потом громко, неожиданно хохочет. Звук гулкий, нервный, звонко отражается от бетонных стен, выкрашенных синей краской.

– Ну вот, Стаська, – он подходит к дочери, всё ещё смеясь, но в смехе уже слышится бешенство. – Поздравляю! Устроила мне встречу выпускников по-своему! Разбила машину и угодила прямиком к моему старому другу! – Он поворачивается ко мне, протягивает руку. Крепко жму. Рука Стаса сильная, чуть влажноватая. – Артём, старина! Сколько лет, сколько зим! Ты… в полиции служишь? Вот это поворот!

– Да, как видишь, – развожу руками. – Майор Громов, к вашим услугам.

Он оглядывает мой пиджак, усталое лицо, потом снова свою дочь в наручниках. Смех окончательно сходит на нет. Взгляд мужчины становится жёстким.

– Артём, извини за это… представление, – говорит он, понижая голос. – Дочка… сложный период. Выпускные, поступление… Голова забита чем угодно, кроме умного. – Он бросает на Стасю убийственный взгляд. – Думаю, мы можем обойтись без протоколов? Ущерб я, конечно, покрою полностью. В десятикратном размере, если надо. Выпусти её, пожалуйста. Я беру на поруки, обещаю со всей строгостью провести профилактическую беседу… с конфискацией. – Он пытается шутить, тяжело вздыхает и добавляет ещё тише: – Ну никак нельзя ей сейчас светиться в уголовных делах, пойми. Ей поступать на дипломатический, там прознают – это конец всему.

Я смотрю на Стасю. Она сидит, отвернувшись, но я вижу, как напряжена её спина, как сжаты кулаки в наручниках. Глупость? Да. Отчаянная, дурная. Но наличие реального злого умысла? Сомневаюсь. Просто хулиганство на почве… чего? Протеста? Стресса? Первой любви? Неважно. А Стас… Старый друг. Пусть и не виделись сто лет.

Вздыхаю. Киваю Михалычу.

– Снимай. – Обращаюсь к Стасе: – Встать. – Наручники сняты. Она потирает запястья, не глядя ни на кого. – Выпускаю тебя под ответственность отца, – говорю я строго, глядя прямо на неё. Она всё же нерешительно поднимает взгляд. В нём – смесь стыда, злости и… любопытства, что ли. Смотрю прямо в её огромные глаза, нереально голубые, и добавляю стали в голос: – Но это первый и последний раз, Станислава. Следующее подобное приключение – и никакие папы не помогут. Поняла?

Она едва заметно кивает.

– Спасибо, Артём, – Стас хлопает меня по плечу. – Очень выручил. Надо как-нибудь встретиться, пропустить по стаканчику, вспомнить старину! Я сейчас тут подолгу бываю, по делам завода. Дай номер, позвоню!

Обмениваемся телефонами. Он берёт дочь под локоть, довольно крепко стискивая в ручище её тонкую руку, и ведёт к выходу, уже на ходу что-то негромко, но очень жёстко выговаривая. Она идёт, опустив голову, розовые кудри пружинят и качаются. Дверь за ними закрывается.

В дежурке повисает тишина. Пахнет бумагой, пылью и остатками её странного запаха – цветов, табака, молодости и глупости.

Михалыч фыркает:

– Ну и парочка, товарищ майор. Папаша-то, я гляжу, крутой. А дочка – взрыв на фабрике розовых жвачек.

Я пожимаю плечами, дочитывая рапорт. Усталость накатывает с новой силой. Конец смены. Наконец-то. Но в голове крутится: “Стася Сафронова... Дочка Стаса... Уже восемнадцать. Розовые волосы… Такой ещё ребёнок! Но этот взгляд – злой, испуганный, любопытный, осознанный, мудрый. И этот запах – лёгкий, цветочный, чуть сладковатый, въедающийся в самую глубину сознания.”

Глава 2. Стася

В жизни случаются чёрные и белые полосы. Осознание этого приходит ко мне только сейчас, когда я сижу в наручниках в полицейском участке, склонив голову перед суровым мужиком, который поймал меня за хулиганством.

Раньше вся моя жизнь была одной сплошной белой полосой. Дорогой папочка, владелец сталелитейного завода, обеспечил мне вполне безбедную жизнь, полную вечеринок, дорогих подарков и путешествий заграницу.

Когда началась чертова черная полоса и как я докатилась до жизни такой? Наверное, после смерти мамы. Боль разрывала изнутри, и я пошла вразнос. Но до настоящих преступлений, в принципе, так ни разу и не доходило. Ровно до этого момента. До тех пор, пока я не встретила мажора, Никиту Смехова, который оказался полным идиотом, подлецом и обманщиком.

В памяти ещё свежо ощущение, как кирпич грел мне руку. Ох, как восхитительна была моя месть! И как жаль, что не увидела сама и мне приходится только представлять обалдевшее лицо этого ублюдка, который ничего уже не сможет сделать, потому что меня забрали раньше, чем он успел заметить сигнал тревоги на своем новомодном брелоке. Потому что был слишком занят заглатыванием языка своей шалавы!..

Сдерживаю улыбку, которая так и норовит расползтись на губах. Ненавижу самоуверенных мажоров, которые пытаются сделать из меня идиотку!

Мельком поглядываю на копа, который меня арестовал. Я могла бы много ему наговорить, потому что точно знаю, что папашка меня отмажет. Но у меня в ушах гремит звероподобный рёв отца – кажется, в этот раз я действительно сильно переборщила. Поэтому я молчу. Лишь скольжу взглядом по статной крепкой фигуре. По ладным узким бедрам, по широким плечам, по симпатичному загорелому лицу. Майор Гром, как его назвали в отделе, красивый мужик…

Это отмечают даже размалеванные девицы в коротких юбках, проститутки, а одна, совсем потеряв совесть, кидает на него жадный взгляд. Хотя я и улыбаюсь её словам о майоре, от мысли о том, что возможно меня посадят в тот же обезьянник, куда отправили и этих девиц, бросает в дрожь.

“Надеюсь до этого не дойдет… В конце концов, “ламба” не такая уж дорогая, позапрошлого года выпуска. Смех да и только! Никитос получил по заслугам!”

Не сдержавшись, тяжело вздыхаю. По заслугам, это да, только вот как это объяснить? Суровый мент, ясное дело, не будет вникать в проблемы какой-то девчонки, которая в порыве ярости разбила стекло машины своего бойфренда! А отец – тем более, даже слушать меня не захочет. Отмазать отмажет, но дома, наверняка запрёт. Пригрозит лишить банковской карты и непременно наследства, но думаю, что эти слова останутся на уровне угрозы.

Время течёт медленно. От скуки делаю вид, что переживаю за себя, а сама рассматриваю красивого майора.

“Может, попроситься к нему стажироваться? Интересно, как быстро он поддастся моему обаянию? Все же я девчонка видная…”

Мои размышления прерывает появление отца. Он в такой ярости, что внутри меня что-то сжимается от страха. Однако положение невольно спасает красавчик майор, на которого отец кидает мрачный взгляд.

И тут же по отделу разносится его удивленный голос:

– Гром?! Артём Громов?! Ты?! Серьёзно?!

“Неужели они знакомы?..”

В итоге меня отпускают, потому что Гром оказывается давним другом моего отца. Что, конечно, не избавляет меня от гнева отца. Он почти волоком тащит меня в свой чёрный “гелик”.

– Садись! – рявкает.

Покорно приземляю свою пятую точку на заднее сиденье, отец устраивается рядом. Водитель поворачивает ключ зажигания, и машина медленно трогается.

– Ну? – громогласно начинает отец и прибивает меня к месту тяжёлым взглядом. – Поздравляю, Станислава. Ты превзошла саму себя. Дорогую машину. В центре города. На глазах у… у майора полиции, боже ж ты мой! – Он бьет ладонью по консоли, разделяющей нас. “Бам!”, и я вздрагиваю. – Ты хоть понимаешь, что натворила?! Что это за выкидоны, объясни мне, пожалуйста?!

2.2

Складываю руки на груди и хмуро отвечаю:

– Этот гандон Никитос крутил сразу с двумя. Или их, то есть нас было даже больше. И сегодня я застукала его с какой-то шваброй в клубе! Оказалось, что она – его девушка. Тоже. Такого я терпеть не стала, поэтому ударила по самому дорогому, что у него было, – презрительно ухмыляюсь. – По старой “ламбе”, которую он просто обожает!

– Во-первых, не выражайся, – цедит отец сквозь зубы. – А во-вторых… Что за Никитос? Ты с ним встречалась что ли?

Закатываю глаза. Папаша так сильно занят, что даже толком ничего не знает обо мне. Да и куда ему! Он так привык, что я торчу в лондонском интернате, что никак не привыкнет к моему существованию в его размеренной жизни теперь, когда я успешно выпустилась и вернулась домой.

– Не бери в голову, я уже отомстила этому придурку. Меня интересует другое…

– Что?! Что тебя может интересовать больше поступления в МГИМО?! – орёт на меня папочка. – Ты хоть понимаешь, что если о твоих выкрутасах узнают там, то плакала твоя учёба и будущая карьера?!

Ну вот. Снова начинается старая песня на заезженной пластинке.

– Папа!!!

– Что – папа?! Стася, на кону твоё будущее, а ты так беспечно готова просрать его из-за какого-то… Никитоса?

Имя моего несложившегося парня звучит из уст отца как ругательство.

– Он разводил меня на секс, папа, а сам, как оказалось, уже встречался с другой. Наверное, тебе было бы спокойнее, если бы я ему дала и стала очередной жертвой его развода! – фыркаю я, ловя в зеркале взгляд водителя.

– Мне было бы спокойнее, – выплёвывает побагровевший отец. – Если бы ты думала о поступлении, а не о парнях! Маленькая ещё, чтобы заниматься всякими глупостями! Сначала МГИМО, потом замужество, а уж потом…

– До свадьбы ни-ни? Ты серьёзно, пап?! Скажи ещё, что вы с мамой не по залёту поженились!

– Закрой рот! – рявкает он. – Я всё сказал! Ослушаешься – запру дома на ближайшие пять лет! Приставлю охрану – и никакой тебе частной жизни, поняла?! Даже на парах будут сидеть по обе стороны! Я уважаемых людей не для того за тебя просил, чтобы ты всё похерила за одно лето! Ты представляешь, что будет, когда это всплывет?! Когда комиссия увидит в твоем личном деле “задержана за умышленную порчу имущества”?! Ты думаешь, они с тобой церемониться будут?! С таким “послужным списком”, дорогая, тебя в дворники не возьмут, не то что в МГИМО!

Его слова бьют, как плетью. По самому больному. По этому проклятому МГИМО, куда он меня уже записал, так просто, как будто сдал вещь в багаж – точно так же, как отправил меня в лондонскую ссылку после смерти мамы. По его вечной заботе о моём “имидже”, “резюме”, “будущем”. Как будто у меня нет и не может быть своего мнения! Как будто я – его проект, а не живой человек!

– Ну, как всегда, пап! Ты такой молодец, всё за меня решил… – говорю с обидой. – А у меня спрашивать не пробовал? Хотя бы раз? Не думал, что я вообще не хочу быть дипломатом, или юристом-международником, или еще какой-нибудь пафосной шелупонью, не хочу учиться в МГИМО?.. Нет?

– Да что ты, Стась! – недобро усмехается он. – Не хочешь в МГИМО? А куда же ты хочешь поступать со своим блестящим образованием одной из лучших школ Великобритании?! В ПТУ на швею-мотористку?!

– Да я… – теряюсь на мгновение. Но тут же выпаливаю: – Да я, может, вообще хочу поступить в полицейскую академию и стать копом! Вон, как этот твой одноклассник, майор Гром!

2.3

Между нами повисает пауза. Я слышу, как гудит мотор, вижу, как мимо проносятся фары редких встречных машин. Мельком бросаю взгляд на папу: он медленно качает головой, а затем, к моей глубокой обиде, начинает громогласно хохотать, похлопывая себя по животу, по ляжкам, запрокидывая голову. Это даже не похоже на смех, скорее, на звук, полный беспросветного презрения.

– Ха! Ха-ха-ха! – его хохот режет уши. – Ну насмешила ты меня, Стаська!

– А что смешного-то? – хмуро интересуюсь я.

Он скептически смотрит на меня:

– Стать копом?! Ты?! Стасик, милая, ты в своем уме?! Это что, новый перфоманс?! После розовых волос и разбитых машин решила поиграться в ментов?! – Он ударяет рукой по коленке с резким, громким хлопком, и я вздрагиваю. – Да ты посмотри на себя! Ты же… ты же ребёнок! Истеричка, которая не может справиться с обманом какого-то сопляка и разбивает чужие тачки! Какой из тебя полицейский?! Таких, как ты, там жрут на завтрак! Или ты думаешь, там всё сказочно прекрасно? Там – грязь, кровь, дерьмо, Стаська! Нищенская зарплата! Риск каждый день! Да ты даже представления не имеешь насколько тяжела такая работа. Ты для этого в Англии училась? Я столько денег в тебя вбухал, чтобы ты… работала сутками напролёт за копейки и с ежесекундной опасностью для жизни?! Ты – девочка, которая выросла с золотой ложкой во рту. Привыкла, что папа приедет и вытащит тебя из любого дерьма. А на службе не будет папы, Стаська, папа не заберёт тебя со штурма террористов, с засады на серийного маньяка... Даже от эпитетов коллег, которых ты будешь раздражать одним своим существованием, папа тебя не убережёт. Ты совсем не знаешь жизни…

Каждое его слово как удар тупым ножом. “Ребенок”. “Истеричка”. “Деньги вбухал”, новые нравоучения, словно мне до сих пор пять годиков…

Он абсолютно меня не слышит. Не желает слышать. И никогда даже не пытался. После смерти мамы… Он просто закидывал меня деньгами, подарками, няньками, устраивал в лицеи и гимназии, загружал дополнительными занятиями, а потом – и вовсе за границу отправил. А теперь хочет засунуть в МГИМО, как в дорогую престижную клетку.

– Ну так узнаю! – вяло огрызаюсь я.

– Ты не понимаешь, о чём говоришь, Стась, – насмешка окончательно сходит с его лица, отец серьёзно смотрит на меня. – Полиция не просто штаны в отделе просиживает, она разбирается с преступлениями, возится с проститутками, охотится за наркоманами и убийцами. Тебе такая работа не по плечу. – Он тяжело вздыхает и подытоживает: – Ты слишком самоуверенна и наивна, если считаешь, что я позволю тебе отчебучить нечто такое. Этому не бывать, и не действуй мне больше на нервы.

– Ну пап!.. – шиплю, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, но я их глотаю. Злюсь на себя за предательскую влагу, за то, что не могу совладать с эмоциями. – Ты ничего не понимаешь! Ни-че-го! И никогда не понимал!

– Я понимаю, что ты гробишь свое будущее! – рявкает он в ответ. – И я этого не допущу! Ты поступишь в МГИМО. Точка. А про полицию забудь. Это блажь. Очередной детский каприз. Пройдёт!

“Точка”. Как всегда. Его слово – закон. Его решение – истина в последней инстанции. Как жаль, что мамы давно нет и некому больше смягчить его, перевести дурацкие мужланские приказы на человеческий язык.

– Ты… ты никогда меня не поддерживаешь, не воспринимаешь всерьёз! – вырывается с обидой. Признаться, я бы не так остро реагировала на отказ и даже бы смирилась с ним, если бы отец не насмехался надо мной. А теперь… теперь добиться своего любой ценой становится делом чести!

– Покричи мне ещё, мелюзга, – отмахивается от меня, как от назойливой мухи отец. – Я всё сказал. Лучше отучись в престижном университете и не страдай всякой блажью. И не дергай меня по всяким глупостям! Мне ещё нужно дело с этой машиной уладить!

– А знаешь что? Купи этому сопляку новую! У меня порой ощущение возникает, что ты к чужим людям лучше относишься, чем к родной дочери!

Выпалив эту гневную тираду, я все же спешу заткнуться, пока отец окончательно не вышел из себя. Остаток пути я больше не произношу ни слова. Отворачиваюсь к стеклу. Смотрю, как за окном мелькают уродливые коробки спальных районов этого душного, провинциального городка. В голове – белый шум ярости и бессилия. И лицо майора Громова. Его спокойный, твёрдый голос: “Стоять на месте! Полиция!” Его руки, которые так крепко – но справедливо – защёлкнули наручники. Его усталые глаза, которые смотрели на меня, а не сквозь меня, как всегда смотрит папа.

2.4

Наконец мы приезжаем домой. Дом – большой, холодный, пахнущий новой мебелью, дорогой полировкой и одиночеством. Я выскакиваю из машины первой, не дожидаясь, пока водитель откроет гараж. Вбегаю в дом, сбрасываю кроссовки, лечу по мраморной лестнице в свою комнату. Захлопываю дверь. Поворачиваю ключ. Звук щелчка – маленькая победа.

Слышу, как внизу хлопает дверь, как папа что-то бормочет себе под нос, явно ещё кипит. Плевать. Мне плевать.

Я падаю лицом в подушку. Пахнет моим шампунем – клубника и что-то химическое от розовой краски. Запах бунта, который закончился позором и этим безобразным разговором в машине.

Наконец даю волю слезам. Реву от обиды и злости в подушку, не понимая, почему отец так жесток ко мне, почему считает, что может мною командовать и решать за меня?..

Когда нескончаемый поток слез заканчивается, обессилено лежу и бесцельно пялюсь в потолок. Затем мой взгляд падает на прикроватную тумбочку, где стоит фотография матери.

Я хорошо её помню, и в груди сильно тянет каждый раз, когда смотрю на это фото. Я так безумно скучаю по ней. Без неё, кажется, никто в целом мире меня не понимает. И не хочет понимать, какая я есть.

Мама умерла, когда мне было двенадцать. Тогда рак уже пожирал остатки её сил, и она сильно мучилась от боли. Но на фото она вечно молодая и вечно улыбчивая. Мне нравится, что я похожа на нее. Я знаю, что они с отцом очень сильно любили друг друга. Вместе поднимались с низов, так сказать, она поддерживала любой его шаг. Всё, чего он добился, он делал для неё, для нас. А потом выяснилось, что у неё рак желудка. Обнаружили его уже на поздней стадии…

Отец до последнего дня её жизни заботился о ней и долго горевал, когда её не стало. Тогда я была абсолютно разбита и толком не понимала, каково ему. Я была девочкой-подростком, которая лишилась матери и эгоистично нуждалась во внимании отца. Поэтому устраивала всякие бунтарские штучки. А он только глубже уходил в себя и молчал. А потом отправил подальше от себя – в закрытую частную школу в Англии.

“Мама бы меня точно поддержала… Уверена, она никогда не стала бы отмахиваться от меня, позволила бы мне пробовать и выбирать. Ведь она была очень понимающим и добрым человеком и любила меня”.

Непрошенные слёзы вновь выступают на глазах. Я шумно вздыхаю и вытираю их.

“Что ж, если отец хочет войны, он её получит. Всё сделаю для того, чтобы добиться своего… Поддержишь меня, мам?..”

План войны суров и прост. Не выходить из комнаты, не есть и не пить. Шантажировать отца самым наглым образом. И таким образом добиться своего.

Мне нужно заставить отца начать воспринимать меня отдельной личностью, а не какой-то вещью. И если для этого мне придётся реально поступить в академию МВД и стать полицейским, я готова. Даже если меня там будут ждать все описанные папой ужасы.

“Точно. Все получится”, – мелькает в голове оптимистичная мысль, и я немедленно приступаю к выполнению своего плана.

2.5

Дни сливаются в единый фрагмент времени. Комната – моя крепость. И я не покидаю её. Не ем то, что оставляет на подносе у двери Анна Ивановна, наша вечно вздыхающая домработница. Слушаю, как папа каждое утро и вечер сначала стучит, пытается что-то говорить через дверь – строго, потом с раздражением, потом… с ноткой беспокойства? Да нет, не может быть! Не открываю. Отвечаю односложно, но чаще просто молчу. Пусть немного попереживает. Пусть знает, что я могу и буду стоять на своём.

Лежу, смотрю в потолок. Мысли, как осы, злые, жужжащие, роятся в голове. Никита с его тупой улыбкой. Надутые уточкой губы его настоящей подружки. Папино лицо, искаженное презрением. И снова он. Майор Гром. Его уверенные движения. Его голос, когда он говорил со мной… Твёрдый. Спокойный. Уверенный. Контролирующий ситуацию. Совсем не как папа, который только орёт, чуть что не по его разумению, и платит, лишь бы его не донимали.

На третий день – или четвертый? я сбилась со счёту! – стук в дверь другой. Не настойчивый, а… осторожный.

– Стась? – доносится до меня голос папы. Не орущий. Не язвительный. Просто какой-то усталый. – Открой, пожалуйста. Поговорить надо.

Я не отвечаю. Лежу, уставившись в узор на обоях.

– Стася, я серьёзно. Открой.

Молчу.

Слышу, как он тяжело вздыхает. Потом – звук ключа, вставляемого в замочную скважину с другой стороны. У него есть дубликат. Конечно! Это же его дом.

Дверь открывается. Он стоит на пороге. Не в костюме, а в домашней толстовке и трениках. Выглядит помятым. Усталым. Старым. В руках – ещё один поднос, от которого веет ароматом куриного бульона.

– Ты не ешь, – говорит он. Не очередной упрёк, просто констатация. Ставит поднос на мой стол. Смотрит на меня. Я отверачиваюсь к стене, спиной к нему. – Стаська… – обреченно вздыхает он. – Этот… майор Громов. Мой старый друг. Школьный приятель. Я… поговорю с ним.

Я невольно напрягаюсь. Поворачиваю голову, краем глаза отыскивая его фигуру.

– И? – выдавливаю я.

Папа пожимает плечами, садится на краешек кресла у окна. Неловко. Будто в гостях.

– И… Я подумал. Может, ты права.

Я резко переворачиваюсь, сажусь на кровати. Смотрю на него, не веря ушам.

– Что?

– Ну… – он мнётся, избегает моего взгляда. – Эта твоя… идея. Про полицию. – Он произносит слово с трудом, как что-то горькое, мерзкое и противное. – Может, это не просто… блажь. Может, тебе действительно надо… попробовать. Чтобы самой понять. Что это не твоё.

Я замираю. Сердце колотится где-то в горле.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю тихо.

Он смотрит на меня. В его глазах – сложная смесь: беспокойство, усталость, капитуляция и… крошечная искра надежды, что этот его план сработает.

– Я договорюсь с Артёмом, у меня есть связи в его руководстве. Никто не станет возражать. – говорит он. – Ты будешь… стажёром. В его отделе. Неделю. Две. Сколько понадобится. Посмотришь изнутри. На эту… грязь, кровь, дерьмо. На нищенскую зарплату. На дурацкий график. – Он делает паузу, глядя мне прямо в глаза. – И если после этого ты всё ещё захочешь в свою академию… Тогда… Тогда мы поговорим. Серьёзно.

Я смотрю на него. На этого сильного, властного человека, который вдруг сдался. Нет, не сдался. Он придумал ход. Умный ход. Решил подложить мне свинью. Показать самое мерзкое, чтобы я сама сбежала.

Но внутри меня что-то загорается. Ярко. Жарко. Нетерпеливо. Я буду стажёркой. В его отделе. Рядом с ним. С майором Громовым.

Я медленно встаю с кровати. Подхожу к папе. Смотрю ему в глаза. В моих – ни капли сомнения. Только вызов.

– Договорились, – говорю я четко. – Я стажёрка. И я не сбегу. А академия МВД – это моё. Запомни.

Я вижу, как он сглатывает. Как в его глазах мелькает что-то вроде… страха? Или уважения? Слишком быстро, чтобы разобрать. Он просто кивает.

– Ладно. Начнёшь с ближайшего понедельника. Они приходят на службу к восьми утра. Опоздания не приветствуются. – Он встаёт, направляется к двери. Останавливается на пороге. – И, Стась… – оборачивается. – Оденься… ну… по-человечески. Пожалуйста.

Дверь закрывается. Я остаюсь одна. Смотрю на закрытую дверь, потом на поднос с бульоном. Подхожу. Беру ложку. Тёплый, солоноватый бульон мгновенно наполняет рот слюной. Ещё бы! Это первая еда за прошедшие дни.

Быстро проглатываю ложку за ложкой. В голове вакуум. И только одна мысль: “Понедельник. Восемь утра. Его отдел. Я буду работать с майором Громовым!..”

Бросаюсь к встроенной гардеробной, перебираю футболки, платья, шорты. Ладно, вроде есть что выбрать “человеческого”.

“А розовые волосы?” – внезапно приходит на ум.

Розовые волосы – это по-человечески. Разве я не человек? Потерпят!

Глава 3. Артём

Кости ноют. Особенно правое плечо – старый перелом напоминает о себе перед дождем, а тучи за окном уже вовсю клубятся. Тяжёлые, свинцовые, они не оставляют никаких надежд на просветление. Ещё и Власов только что ушёл с летучки, оставив в кабинете стойкое ощущение грядущего дерьма.

Чтобы немного расслабиться, беру стакан крепкого кофе на вынос и с наслаждением выкуриваю сигарету за углом отделения. И лишь потом неспешно возвращаюсь в свой кабинет. Да здравствует новый рабочий день.

Не успеваю я дописать рапорт по вчерашнему пьяному мордобою у “Гастронома”, как дверь распахивается. Дежурный вводит в кабинет, судя по виду, девушку облегчённого поведения.

– Мне она с какой радости? – закатываю глаза.

– Так оформляли, она сказала, что вчера у гастронома стояла на точке, велели к вам вести.

– Ясно, – вздыхаю я. – Протокол задержания?..

Он протягивает мне бумаги, грубо усаживая девицу на стул. Кивком отпускаю дежурного, встаю из-за стола, потягиваясь всем телом, наливаю стакан воды. Ставлю перед девушкой.

– Значит, вчера вы стояли на точке возле гастронома… – заглядываю в протокол задержания, быстро пробегаюсь глазами. Артёмова Анна Ивановна, только справила двадцатилетие, задержана за мелкое хулиганство. – Анна Ивановна, не припомните, в каком часу это было? Может, вы стали свидетелем вчерашней драки и могли бы немного восполнить пробелы в событиях вечера?

– Товарищ майор, может, договоримся?

Я устало поднимаю взгляд от протокола на размалеванную девицу, сидящую перед собой. Та призывно улыбается, хлопает нарощенными ресницами и чуть наклоняется вперёд, демонстрируя глубокое декольте.

– Гражданка Артёмова, вы ещё не устали плести интриги? Вам не хватает уже имеющегося административного наказания за хулиганство? Решили меня соблазнить?

– Вы такой прямолинейный, – мурлычет девица, ничуть не смущаясь моего сурового взгляда. – Мне нравятся мужчины в погонах, да и такие черты характера тоже… Накажете меня?

Едва удерживаюсь от того, чтобы не выругаться. Малявка ведь, едва двадцать стукнуло, а всё туда же… Откуда это берётся в нынешнем поколении?

– Накажу, – ледяным голосом откликаюсь я. – Пройдемте в “обезьянник”. Там у вас отпадет всё желание флиртовать. Глядишь, посидите, Анна Ивановна, трое суток, станете более сговорчивой, да и будет время припомнить всё как следует!

Девица сразу же скучнеет. Дует губы и отворачивается. И, слава богу, молчит недолго, начинает говорить сразу и по делу, без лишних эмоций пересказывая мне все события вчерашнего вечера, не отвлекая меня ненужными вопросами и ремарками от составления протокола.

Мы укладываемся примерно в час. После уточнения всех деталей я вызываю дежурного и отправляю девицу восвояси, попутно намечая план дальнейших действий. Небо за окном сравнивается цветом с мокрым асфальтом, на горизонте уже виднеются отблески летней грозы. Закидываюсь сразу двумя таблетками обезбола, собираю бумаги в папку, чтобы отнести их Власову. Но не успеваю даже встать из-за стола, как дверь снова распахивается. Ярослав Сергеевич стоит на пороге, лицо – как высеченное из гранита. Никакой усталости, только холодная концентрация. Как ему это, чёрт возьми, вечно удаётся?

– Громов, собирай группу, – голос начальника режет воздух как нож. – “Кухня” в гаражах на ПНД. Только что наружные наблюдатели слили. Сейчас там в сборе, видимо, и сам организатор, пара его химиков, барыги мелкие – все в кучке. Накрывать нужно сейчас. Сработайте тихо и быстро. Без лишнего шума.

ПНД. Промзона на отшибе. Заброшенные цеха, ржавые гаражи, где давно уже не хранят ни машины, ни банки с консервацией, а варят дрянь, отравляющую город.

Адреналин, кипящий в крови и такой знакомый, тут же пробивает усталость. Словно в педаль газа вдавили. Киваю, не тратя время на слова. Хватаю броник со спинки стула. Он ложится привычной тяжестью на плечи. Кобура с “Макаром” – прохладный металл у бедра. Рация на ремне. Я накидываю сверху пиджак.

– Кого берём? – бросаю, уже набирая номер оперативников на телефоне.

– Соколову, Костина, Петрова. Плюс группа захвата из СОБРа – они уже в курсе, ждут сигнала. Судмедэксперт Валентиныч на подхвате, но надеюсь, обойдется без его работы.

“Обойдется”. Хорошая шутка. На таких налётах редко обходится.

3.1

Мысли скачут: планировка гаражей, которую я видел пару раз мельком, подъезды, возможные засады, где могут спрятать “продукт” или оружие. Автомат? Обрез? Граната? Все варианты одинаково реальны.

Операция, как и всегда, грязная и нервная. Гаражи – бетонные коробки с проржавевшими воротами, чаще вскрытыми, пропахшие машинным маслом, химической вонью и чем-то сладковато-едким – амфой? Метом? Неважно. Мы вели эту “кухню” уже давно, с тех пор как город наполнился новой дрянью. И наконец пришло время поставить точку.

Из-за нависших низко грозовых туч темнота промзоны, где уже давно одни лишь сломанные фонари, кажется мистической; кругом грязь, мусор, да хруст битого стекла под ботинками. Мы занимаем позиции. Тишина, нарушаемая только скрипом ржавых ворот где-то вдалеке и нашим приглушенным дыханием в рации. Рядом сосредоточенно вглядывается в эту темноту Ирина Соколова, её профиль в свете фар напряжен. Она моложе, совсем недавно работает в моём отделе, но молодец, держится. Костин и Петров – с другой стороны подъезда к гаражам, стоят с пушками на изготовке за аналогичной машиной, перекрывающей дорогу. Группа захвата – тени в бронежилетах и масках – уже на позициях. Я едва различаю их движения, но точно знаю, что они там и только ждут моего сигнала к началу операции по задержанию организованной преступной группировки.

Сигнал – короткий приказ, произнесённый глухо в наушник. “Работаем, ребята.”

Моментальный, слаженный взрыв движения. Сначала крик: “Полиция! Руки вверх! Не двигаться!” Грохот выбиваемой двери. Бойцы из СОБРа врываются в затхлое помещение. Мы продвигаемся следом за ними.

Визг. Мат. Грохот опрокидываемой посуды. Чей-то вопль: “Валим, мусора!”. Свет фонариков выхватывает испуганные, перекошенные от злости лица, разбросанные по столу и полу мензурки, горелки, пачки с порошком. Мелкий барыга пытается швырнуть что-то в вентиляционную шахту, но Петров валит его на пол одним движением. Химик в очках, похожий на испуганного профессора, застывает с колбой в руке, на мушке у спецназовца. Организатор – здоровенный детина с бычьей шеей – делает рывок к углу, где лежит здоровенный гаечный ключ. Даже не берусь думать, на что рассчитывает.

– Стоять! – мой голос грохочет в тесном помещении, усиленный адреналином. “ПМ” уже в руке, ствол направлен в центр массивного туловища противника. – Руки за голову! На пол! – Он замирает. Видит дуло. Видит группу захвата, уже нацелившуюся на него. Сопит как разъярённый бык. Пытается перебирать варианты – я вижу по взгляду, как шестерёнки медленно вращаются в его голове. Но вариантов тут немного, он сам прекрасно это знает. Медленно, с ненавистью в глазах, поднимает руки. Скрипя зубами: “Ладно, менты... Ладно…”.

Ни одного выстрела, чисто сработали. Слава богу. Только гул адреналина в ушах и запах страха, смешанный с химической вонью. Валентиныч, вечно брюзжащий, уже ковыряется в “продукте”, громко фыркая себе под нос. Начинается рутина: обыск, изъятие вещдоков, упаковка в пакеты, протокол осмотра места. Барыг и химиков быстро пакуют в воронки под конвой. Организатора пока держим тут, попутно задавая вопросы, под прицелами автоматов СОБРа, закованного в наручники. Его взгляд цепляется за меня – тупой, звериный. Знакомый. Таких много видел. Плевать.

3.2

Возвращаемся в отдел ближе к вечеру. Усталость теперь уже не просто ноющая – костная. Каждый позвонок, каждый сустав кричит о том, что я херовый хозяин.

От меня разит стойким запахом пота, пыли и этой проклятой химии. Начинаю заполнять бесконечные отчёты. Протоколы допросов. Описания изъятого. Привычная бумажная волокита, которая всегда следует за выбросом адреналина, как похмелье за пьянкой.

Сижу за своим столом, в полутёмном кабинете. Коллеги разбрелись – у кого смена кончилась, кто на допросы ушёл. И только за соседним столом создаёт видимость капитан Ярощук – ну, я так подозреваю.

На столе передо мной гора бумаг и остывшая кружка чая, которую принесла Ирина. Без слов. Просто поставила. Может, взглядом что-то сказала, но я не заметил. Упёрся в экран, пытаясь связать показания мелкого барыги с тем, что нашли в гараже. Но усталость берёт своё. Слова расплываются. Глаза слипаются.

И вдруг звонит телефон. Мне дадут сегодня доработать или нет?!

Раздраженно захлопываю папку и беру телефон, не глядя.

– Громов! – рявкаю в трубку нетерпеливо.

– Ты что такой суровый? – слышу знакомый, ухмыляющийся голос.

Сафронов. Я и забыл про бывшего одноклассника, про его взбалмошную розововолосую дочь. Дел столько, что кажется, я скоро буду ночевать в отделе.

– Здорова, Стас. Да вот дел тут куча, – не удержавшись, тяжело вздыхаю я. – Куда бы эту кучу деть…

– Помогу я развеять твою тоску, Гром! Приезжай вечерком ко мне, посидим, выпьем, давно не виделись. А дела подождут, не каждый вечер с товарищем видишься!

Задумчиво молчу. В принципе, Сафронов прав. Можно на один вечерок скинуть с плеч все свои дела. Бумаги – они подождут меня и до завтра. И я даже знаю, кому их можно пока передать…

Скашиваю взгляд на капитана Ярощука, который чуть ли пальцем в носу не ковыряет от скуки. Вот зараза, даже и не думает работать!

– Хорошо, – отвечаю Сафронову. – Скинь адрес смс-кой, я подъеду.

– Обижаешь! Я пришлю за тобой водителя! Так будет быстрее, я ведь за городом живу. Хочу, чтобы ты попробовал коньяк столетней выдержки!

Закатываю глаза. По мне, что столетний коньяк, что из обычного магазина – всё бурда. Но я тактично молчу, чтобы не обидеть товарища.

– Хорошо, тогда жду.

Кладу трубку и, набрав воздуха в грудь, рявкаю:

– Капитан Ярощук! Может тебе подушку дать?

– А? – ошалело смотрит на меня подчиненный, минуту назад увлеченно зевающий.

– Б! Бери дела, а то уснёшь скоро!

– Но вы же сами их ведете… – растерянно произносит он, но, тем не менее, подходит ближе.

– Сегодня я поручаю это великое дело тебе! – с улыбкой хлопаю его по плечу, а сам думаю: “Интересно, чего же хочет от меня Сафронов на самом деле?..” – Проверь ещё раз все нестыковки в показаниях и осмотре места задержания, отметь, если что-то покажется мутным, и можешь быть свободен.

3.3

Водитель, немногословный мужик в черном костюме, приезжает быстро. Сурово кивает и открывает передо мной дверь машины. Не удержавшись, присвистываю: хорошо же поднялся бывший одноклассник!

Едем мы долго. Я успеваю уже задремать, но как только машина останавливается, тут же открываю глаза. Привычка, которой я уже давно владею: засыпать быстро. Спать в любых местах, в любых позах, даже стоя. И просыпаться тоже мгновенно.

Сафронов встречает меня лично. Широко улыбается и спешит навстречу:

– Гром, наконец-то! Проходи, родной!

Пожимаем друг другу руки. Автоматически отмечаю, что рукопожатие Сафронова сухое и крепкое. Значит не волнуется.

– Я тебя уже заждался! Добро пожаловать! – приглашающим жестом указывает на большой трехэтажный особняк, окруженный пышными клумбами и зеленой травой.

Внутри дом поражает своей роскошью. Честное слово, я такое лишь в фильмах видел. Высокие потолки, лепнина, мрамор и тёплые ковры, в которых утопают ноги. Картины на стенах. Широкая лестница, уходящая куда-то наверх, на второй и третий этажи…

Пахнет чем-то вкусным, мясным, сдобным. Домашней едой, уютом. Но первое, что бросается в глаза – не уют, а полное ощущение… выставки. Как для модного глянца с дизайнами интерьеров. Всё слишком чисто, слишком дорого, слишком правильно. Пол – мраморный, холодный под подошвами. Мебель – массивная, тёмная, явно дизайнерская. Картины на стенах – большие, абстрактные, в дорогих рамах. Вазы, статуэтки – всё на своих местах, как в музее. Ни пылинки. Ни признака того, что здесь живут. Нет разбросанных журналов, газет на столиках, домашних тапочек у дивана, детской игрушки где-нибудь в углу. Словно интерьерный журнал ожил, но без людей. Эти детали я подмечаю профессионально, хотя и меньше всего хочу что-либо анализировать. Как и другие: неприметные камеры в углах потолка, дорогая система безопасности с панелью у входа, сейфовая дверь, вероятно, в кабинет. Стас живёт в крепости. Красивой, дорогой, но крепости.

Поверить в то, что Сафронов по доброте душевной решил встретиться со мной, я не могу. Потому что ранее мы общались только в школе, а после выпускного наши дорожки разошлись.

Ему что-то нужно от меня. Об этом просто вопит мое ментовское чутьё.

Сафронов ведёт меня в большую гостиную. Меня встречают, как дорогого гостя! Большой дубовый стол накрыт по-праздничному: хрусталь, серебро, фарфоровые тарелки с гербами. Салаты, закуски, горячее под крышками, графины с чем-то тёмным. И три прибора. Стася тоже тут.

Она стоит у окна, спиной, глядя в темноту сада. Одета обычно, как многие молодые девушки, ничего вычурного: тёмные узкие джинсы, простая белая блузка, волосы... всё ещё розовые, но убраны в строгий, немного небрежный хвост.

Она поворачивается, когда мы входим. Лицо – замкнутое, настороженное. Глаза – те же огромные, но сейчас без вызова и злости, смотрят больше с осторожностью и... стыдом? Взгляд скользит по мне, быстро отводится в сторону. Моё присутствие смущает её?

– Стась, ну что стоишь? Поздоровайся с Артёмом Александровичем! – подталкивает её Стас.

– Здравствуйте, – тихо говорит она, кивая. Голос без хрипотцы, ровный, вежливый. Ни намека на ту дикую кошку из переулка. Интересно, сильно ей досталось от отца? Но спрашивать, конечно, не буду.

3.4

– Здравствуй, Станислава, – отвечаю я, тоже нейтрально.

Садимся за стол. Первые минуты повисает неловкость. Звук приборов, накладывание еды. Стас суетится, наливает нам по стопке чего-то крепкого, янтарного. Видимо, обещанного столетнего коньяка.

– Ну, за встречу старых друзей! – поднимает он рюмку.

Чокаемся. Стася лишь пригубливает воду из хрустального бокала. Алкоголь обжигает горло, согревает изнутри. Еда – действительно отличная. Стас начинает вспоминать школу. Сначала осторожно, потом, под действием второй рюмки и ностальгии, всё смелее. Истории про то, как мы сбегали с физры, как подложили кнопку учителю истории, как влюблялись в одну и ту же девчонку из параллельного класса. Я подхватываю, добавляю деталей. Постепенно лёд тает. Даже Стася слушает с интересом, уголки её губ иногда дрожат в легкой улыбке.

– А помнишь, Стаська, – вдруг обращается Стас к дочери, явно развеселившись, – как ты в пять лет решила, что кот Васька – это лошадка, и пыталась на него верхом сесть? Он тебя так цапнул! Ревела два часа!

Стася резко краснеет до корней своих розовых волос.

– Пап! – шипит она, сгорая от стыда. – Не надо!

Но Стас уже расходится:

– А в семь лет? Когда ты на день рождения тети Гали пролезла под столом и понадкусывала всем тортик снизу, пока мы ждали чай? Мы потом полдня искали, кто же испортил торт! И так бы, наверное, и списали на мальчишек, если бы тебя не начало тошнить от количества съеденного крема. Ха-ха-ха!

– Папа, хватит! – Стася вскакивает, лицо пунцовое. – Извините, – бросает она в мою сторону и почти выбегает из столовой. Её быстрые шаги стихают на лестнице.

Стас смотрит ей вслед, смех сходит с его лица, сменяясь задумчивостью, а потом – глубокой усталостью. Он наливает нам ещё по одной. Тишина повисает тяжелая, насыщенная невысказанным.

– Хорошая девочка, – говорит он наконец, не глядя на меня. Голос низкий, полный непролитой грусти. – Была. Пока Наталья... – Он замолкает, смотрит на золотистую жидкость в рюмке. – Рак поджелудочной сожрал её, скотина такая. Диагноз был для нас полной неожиданностью, просто как обухом по голове. Поздно обнаружили. Три месяца... и всё. Я... я тогда в разъездах был. Бизнес на подъёме. Думал – успею, всё успею. Заработаю, обеспечу, вылечу... А по факту – не успел. Только сидел и беспомощно смотрел, как она умирает. – Он делает большой глоток, морщится. – А Стаська... Она Наташу обожала. Мама была для неё всем. И после... она сломалась. Закрылась. Потом – этот бунт. Дикий, необузданный. Как будто пыталась весь мир разрушить, чтобы он почувствовал её боль. Школу прогуливала, учителей доводила, красилась в чёрное, потом в красное, теперь вот... в розовое. Я... я не знал, что делать. Боялся её потерять окончательно. Вот и отправил в Англию. Думал – смена обстановки, строгая школа... Помогло? – Он пожимает плечами. – Вроде, окончила хорошо. А вот внутри... словно всё та же боль. И бунт. Только теперь он против меня. Против МГИМО. Против... всего, что я пытаюсь для неё сделать.

Он замолкает. Я молчу. Что тут скажешь? “Соболезную”? Поздно. Советы давать? Непрошенные они никому не нужны, да и что я могу посоветовать? У меня ни жены, ни детей. Только работа. Поэтому просто слушаю. Чувствую тяжесть его утраты и беспомощности.

Не могу сказать, что во мне особо нет чувств или эмоций. Однако то, что они притуплены – это точно. Я по-человечески сочувствую Сафронову, но всё же во мне не утихает голос холодного разума. Профдеформация, что тут поделаешь. Оставаться начеку всегда, в любых обстоятельствах.

Когда-то я был юн и мыслил более категорично. В результате…

Прикрываю глаза и отметаю от себя назойливые воспоминания. Ни к чему это. Слишком тяжело, хоть прошло и достаточно времени.

3.5

– Знаешь, – продолжает он тише, протягивает мне сигару, но я лишь качаю головой. Не жил хорошо, да и нечего начинать. – Я недавно... встретил женщину. Марину. Разведена, сын уже взрослый. Умная, добрая... Не Наташа, конечно. Но... тепло с ней. Спокойно. Кажется, готов... двигаться дальше. Отгоревал, что ли. Но как Стасе сказать? Она же... Она же до сих пор как иконы фотографии мамины в своей комнате держит. Как она воспримет? Опять бунт? Снова закроется? Я... боюсь.

Он смотрит на меня, ища понимания, совета. Но я что могу посоветовать в его семейной драме? Мой опыт – допросы и протоколы, а не воспитание бунтующих девушек. Качаю головой.

– Не знаю, Стас. Тут... только осторожно. И честно. Скроешь такое – будет только хуже. Правда… она всегда открывается. Иногда в самый неподходящий момент.

Он кивает, не то чтобы соглашаясь, а просто принимая к сведению. Мы молча выпиваем ещё по одной.

Потом Стас вдруг спохватывается, как будто вспомнил главное, ради чего всё затеял. Отодвигает тарелку, складывает руки на столе. Взгляд становится деловым, настойчивым, и я подбираюсь мысленно. Вот он, этот момент, которого я ждал весь этот странный вечер.

– Артём, вообще, я... к тебе с просьбой. Большой. Насчет Стаськи. – Он делает паузу. – Стася вбила себе в голову, что хочет работать в полиции, упрямая до невозможности. Устроила мне тут одиночный пикет с голодовкой. И я решил, что проще уступить. Я поговорил с вашим подполковником. Власовым. Мы... знакомы, в общем. Через общих партнеров по заводу. Благотворительность, спонсорство... Не столь важно, словом. Короче, он не против стажировки, чтобы она вкусила все прелести профессии, так сказать. Но я понимаю, что тебя могут просто... назначить нянькой. Без спроса. Так как я упомянул, что мы знакомы… и вообще… за ней всё же присмотр нужен. И я прошу тебя по старой дружбе, Артём. Присмотри за моей дочкой, пока она не наиграется.

Он смотрит на меня пристально. Я чувствую, как внутри что-то сжимается. Не просто “попросил”, а обо всём уже договорился. Через свои связи. Если бы не этот разговор, меня бы просто поставили перед фактом, что теперь на мне лежит ответственность за это розововолосое недоразумение. А мне оно надо?

Злость вскипает мгновенно, горячая, колкая, подкатывает к горлу, клокочет внутри. Я откладываю вилку. Стараюсь дышать ровно.

– Стас...

– Подожди, – он перебивает, поднимая руку. Меня сильно тянет сказать ему, что я не воспитатель несносных капризных девчонок, а полиция – не развлечение. Но я молчу и слушаю, а он продолжает: – Знаю, что это нечестно по отношению к тебе. Но я прошу тебя, старина, по-дружески. Присмотри за ней. Пока она там. Не дай ей вляпаться во что-то серьёзное. Пусть посидит, бумажки поперекладывает, посмотрит на ваши будни. На эту... рутину, опасности, мизерные зарплаты. Чтобы поняла. А ты... ну, направь её. Объясни, что к чему. Я верю тебе. Больше, чем кому-либо там. – Он делает паузу. Глаза искренние, настойчивые. – Присмотри, пожалуйста. Хоть одним глазком. Я буду обязан. Очень.

Сафронов тянется к тугой и толстой барсетке, и я нутром чувствую, что он хочет сделать.

– Не нужно денег. Не возьму, – складываю руки на груди и сурово смотрю на него. – Честно тебе признаюсь, эта идея не вызывает у меня бурного восторга.

– Ты можешь завалить её самой паршивой работой по самую макушку. Чем быстрее она пожалеет, что ввязалась в эту затею, тем будет лучше!

Глава 4. Стася

Понедельник начинается как-то сумбурно и нервно. Я толком не успеваю привыкнуть к мысли, что теперь я стажёрка и, в общем-то, работаю, как на меня обрушивается другое откровение – отец не собирается меня подвозить.

– Сама доберёшься до нового места работы, – ехидно улыбается он и садится в машину. Водитель Егор Юрьевич сухо кивает мне и спешит сесть за руль. Автомобиль папаши уезжает, оставляя после себя клубы пыли и меня, закипающую от злости.

Вот же! Решил мне испортить первый рабочий день! Фигушки ему!

Так думаю я, пока облачаюсь в рваные узкие джинсы и простую белую футболку. Времени выбирать одежду нет, я тороплюсь на чёртов автобус, который тоже опаздывает!

Трясусь в нём, словно килька в банке. И пытаюсь быть поближе к окну, потому что справа меня зажал какой-то странный мужик, от которого тянется шлейф перегара. Бухал что ли вчера… Отворачиваюсь и тут же едва сдерживаю рвотный позыв. Тучная дама лет шестидесяти благоухает потом и едкими цветочными духами, от которых слёзы на глазах выступают.

“Чем она надушилась? Привет, “Красная Москва”, что ли?”

Наконец двери распахиваются, и одно место освобождается. И я спешу пристроить туда свою попку. Но тут же получаю злобный тычок под ребра:

– Девушка, как вам не стыдно? – сурово хмурится на меня тучная дама. – Могли бы мне место уступить!

Я хочу сказать, что командовать она будет у себя дома и вообще я не нанималась ей место уступать! Но почему-то молча встаю, уступая ей место. А через несколько минут у автобуса спускает колесо, и я, едва не плача, выхожу из него и ловлю такси.

Ненавижу обычный транспорт.

В итоге до работы я добираюсь вся на нервах. Опаздываю на целых двадцать минут и мысленно молюсь, чтобы мой красавчик Гром не сильно ругался. Однако едва я влетаю в отдел, дорогу мне преграждает невысокий паренек. Он окидывает меня внимательным взглядом:

– Девушка, вы по какому вопросу?

– Я тут работаю. Где майор Гром?

Он мгновение смотрит на меня, а затем прыскает. Язвительно сообщает:

– Милочка, таких как ты я каждый день здесь вижу. Ноги в руки бери и марш домой!

– Чего?!

– Того. Думаешь, ты одна такая умная? Майора Громова ей подавай… – паренек тяжело вздыхает. – Каждый день девушки приходят, выдумывают всякое-разное, лишь бы его увидеть. И не понимают, что этим самым отвлекают его от работы!

“Вот как… А Гром, значит, популярен… Ну ничего, это ненадолго!”

– Да я на самом деле на работу пришла стажироваться!

– Это кто-то может подтвердить?

– Майор Громов…

– Забудь об этом, у него сейчас совещание! Не до тебя! Садись и жди здесь!

С тяжёлым вздохом опускаюсь на первый попавшийся стул, чувствуя, как слёзы на глазах наворачиваются, а от отчаяния хочется закричать на весь отдел. И тут же вздрагиваю от зычного голоса:

– Станислава Станиславовна?

– Можно просто Стася, – быстро произношу я, поднимаясь на ноги.

Ко мне приближается здоровенный мужик лет сорока. Квадратное лицо начисто лишено эмоций, пристальный холодный взгляд серых глаз приколачивает меня к месту. На плечах форменного пиджак я вижу две больших звезды.

“Сразу видно, серьёзный мужик. Подполковник?”

– Меня зовут Ярослав Сергеевич Власов, подполковник юстиции и старший следователь. Я – руководитель отдела по особо тяжким преступлениям. Буду вашим непосредственным начальником.

Я холодею от восторга.

“Как звучит-то! “Руководитель отдела по особо тяжким преступлениям”... Это мы что, каких-то маньяков будем ловить? Круто! Никуда отсюда не уйду, не дождется папашка!”

– Вы меня слушаете? – голос Ярослава Сергеевича прерывает мои восторженные мысли.

– А… да, конечно!

– Вот и славно. Пойдемте, покажу вам ваше рабочее место и познакомлю с остальными сотрудниками.

4.1

‎Вместе с Власовым мы проходим по длинному коридору вглубь здания. Сжимаю потные холодные руки в кулаки. Пожалуй, так сильно мне волноваться ещё не приходилось. Сейчас встречу Грома... Интересно, как он отреагирует? Будет ли галантным? Может, обрадуется? Или ничего не скажет...

‎За всеми этими мыслями я не замечаю, как мы доходим до нужного места. Ярослав Сергеевич распахивает дверь и громогласно сообщает:

‎– Прошу любить и жаловать: Станислава Станиславовна...

‎– Можно просто Стася, – чувствую, как краснею под несколькими холодными мужскими взглядами.

‎Гром сидит во главе стола. И взгляд у него совершенно не такой, каким я его себе нафантазировала. Никакого восхищения или даже обычной улыбки на лице нет. Просто бесконечная усталость.

‎Более того, он с головы до ног осматривает меня, отчего я ощущаю желание прикрыться. Вроде бы одета обычно, но взгляд Грома тяжёлый и недовольный...

‎– Берегите нашего нового стажёра, – добавляет Власов, и я чувствую, как от какого-то необъяснимого стыда горят щёки. Что я, маленькая что ли, чтобы меня беречь?! Глупости какие...

‎Хорошо, что Власов быстро уходит. Гром показывает на место рядом и произносит:

‎– Присаживайтесь, Стася. Знакомьтесь с нашими сотрудниками: младший лейтенант Егор Владимирович Глебов и капитан Михаил Иванович Ярощук.

‎Каждый из них сухо кивает мне, но в глазах Егора, который помладше, я различаю нотку интереса.

‎– Берите ручку и листок. И конспектируйте.

‎С готовностью усаживаясь, хватаю письменные принадлежности.

‎– “Кухня” в гаражах на ПНД... – начинает Егор, но я прерываю его:

‎– “Кухня”?

‎Перевожу взгляд на Грома. На его лице застыло выражение вежливого терпения.

‎– “Кухней” мы называем место, где варят всякую дрянь. Запоминайте.

‎Киваю, а затем спрашиваю вновь:

‎– А ПНД...

‎– Промзона на отшибе, – ровным голосом подсказывает мне Гром.

‎Снова киваю, опускаю голову, записывая узнанное. Чувствую, как румянец жжёт щеки. Слышу тихие смешки. Злость поднимается в душе.

“Тоже мне... Можно подумать, что сами всё сразу умели. Я им покажу! Извиняться потом будут!”

‎Записывать приходится быстро. Не вдумываясь в написанное и не отвлекая Грома. Только под конец я понимаю, что пишу отчёт подобно обычной секретарше.

‎И только после того, как Егор и Михаил уходят, я узнаю, что все отчёты были уже давным-давно написаны, а меня просто проверяли на банальное послушание.

‎Как я это узнаю? После того как передаю Грому исписанный листок, и тот, задумчиво посмотрев на него, сминает его в руке.

‎– Эй, что ты...

‎– Товарищ майор я для тебя, малявка, – вонзает в меня тяжёлый взгляд Гром.

‎От этой наглости открываю рот. Это кто тут малявка?!

‎Гром, очевидно, хорошо понимает, что так и вертится на моем языке, потому что с тяжелым вздохом откидывается в кресле:

‎– Поверь, я не в восторге от твоего появления здесь. Поэтому нужно было проверить тебя. Способна ли ты выполнить элементарную просьбу.

‎– Совсем меня за дуру принимаете?

‎– Всего лишь за богатую капризную девчонку, которая не привыкла работать, – флегматично складывает руки на груди Гром. – Не нравится отношение? Выход знаешь где.

‎Сжимаю руки в кулаки. От злости трясёт. И желание выйти отсюда, грохнув дверью, – велико. Останавливает от этого шага лишь папаша, которому я не собираюсь демонстрировать то, что он оказался прав.

‎Меня здесь действительно никто не ждал. И майор Громов оказался не рад моему приходу.

‎Но он ещё не знает, насколько велика моя упёртость.

‎Складываю губы в непослушную улыбку и цежу:

‎– Я поняла, товарищ майор.

‎– Вот и славненько. Можешь идти.

‎Я разворачиваюсь и уже подхожу к двери, как меня вновь останавливает его голос:

‎– Ах да. Тебе разве отец не сказал, что нужно нормально одеться? Смени гардероб. Рваные джинсы в отделе носить... Чтобы я больше не видел.

‎– Я поняла, – сдавленно отвечаю я и вылетаю из его кабинета.

4.2

Выхожу из кабинета, едва сдерживая слёзы. Неужели я ошиблась в Громе, и он – обычный грубый мужлан, пусть и симпатичный? И теперь постоянно будет себя так вести?

– Не расстраивайся ты так, – слышу голос Егора. Оглядываюсь, он сочувствующе улыбается мне и протягивает мне конфетку. Сердито хватаю ее и буркаю:

– Спасибо. Но как вы…

– Да у тебя на лице все написано, – добродушно смеется он. – Не обращай внимания на Громова. Он всегда такой поначалу. А если приживешься здесь, успокоится. Хотя поначалу, конечно, трудно будет…

“Если приживусь…” То есть они ещё рассматривают вариант того, что я не выдержу. Да что ж это такое! Почему в меня никто не верит?”

Разворачиваю конфету, рассматриваю её пару секунд. Розовый чупа-чупс. Бездумно сую его в рот и бормочу:

– Ну и где мое рабочее место?

– Я покажу, – раздается за моей спиной мрачный голос, от которого я мгновенно покрываюсь мурашками. Гром стремительно проходит мимо меня, указывает на соседний небольшой стол:

– Садись. Будешь работать здесь.

– Да, товарищ майор, – буркаю и сую руки в карманы джинсов. Вновь натыкаюсь на суровый взгляд Гром, который, кажется, прикипает к чёртовому чупа-чупсу. Его глаза темнеют, а у меня во рту становится внезапно сухо.

– Вытащи его изо рта, – произносит он.

Закашлявшись, я все же делаю, как Гром сказал. Выкидываю конфету в мусорное ведро. Ловлю на себе смеющийся взгляд Егора и с тяжелым вздохом плюхаюсь за пустующий стол. Раньше бы меня порадовало то, что Гром усадил меня рядом, теперь же мне немного по себе. Потому что понимаю, что он сделал это не из большой любви ко мне, а чтобы лично контролировать. Вдруг натворю что?

“Да-а-а… Быстро же разбиваются розовые очки…”

– И что я должна делать? – нервно кошусь на майора. Вместо ответа он кидает мне несколько папок. А затем, наконец, произносит:

– Внимательно прочти. Это свежие дела, тебе нужно в них вникнуть.

Поначалу я вдохновляюсь этим, хватаюсь за бумажки с твёрдым намерением прочесть всё от корки до корки. Но чем дальше я углубляюсь в это чтиво, тем яснее становится: я умру от скуки в этом отделе.

Документы повествуют о нескольких проститутках, которых поймали вчера на трассе. Читаю написанное, пытаясь скрыть разочарование. Об этом говорил папаша, да? Наверняка сам же подговорил этого Грома, чтобы давал мне самые скучные дела!

Где мои убийства? Где охота на маньяка? Где экшен и эмоции? Чёрт побери…

Кидаю взгляд на Грома. Он занят и сосредоточен, весь в документах. На столе – кипа в три раза выше моей. Некстати мой взгляд опускается на руки майора. Сильные, мускулистые. Гром одет в обтягивающую черную футболку и темно-синие джинсы.

Не сдержавшись, возмущенно хмыкаю. И он мне говорил про одежду? Наглец!

И тут же ловлю его холодный препарирующий взгляд и утыкаюсь в свои бумаги. Страшный он человек…

Украдкой кошусь на соседние столы. Все заняты делами, никто не обращает на меня внимания. Тишина. Спокойствие. Размеренность.

“Ску-у-ука…”

Резкий звонок телефона заставляет меня практически подскочить на месте.

Едва перевожу дух от испуга, а несносный майор уже отвечает:

– Громов.

Его лицо не меняется, когда ему что-то говорят по ту сторону провода. Он лишь отвечает:

– Понял. Скоро буду.

И кладет трубку.

Поднимается на ноги, окидывает тяжелым взглядом весь отдел.

– Московская, 38, второй подъезд, квартира 45. Хозяйка давно не выходит на люди, звонили соседи. Говорили, что час назад звонили участковому, жаловались на плохой запах, но тот не отреагировал. А сейчас кто-то из соседей заметил кровавый след от ладони на двери. Ну что, товарищи, по коням… Съездим, узнаем, в чем там дело. Егор, ты узнай, есть ли запасной ключ у председателя ЖКО, не хочу резать дверь…

– Понял.

– Стойте, а как же я? – взволнованно подскакиваю на месте.

– А ты остаешься здесь, маляв… Стася.

– Как здесь? Вы шутите что ли? Я тоже хочу поехать! – сжимаю ледяные руки в кулаки. Сердце бешено лупит в грудную клетку. Если он сейчас мне откажет, я не знаю, что сейчас с ним сделаю!

4.3

Громов насмешливо улыбается мне, и я всю рожу ему готова расцарапать из-за этого!

– Ну пожалуйста! – выдавливаю из себя. – Вам что, сложно что ли?

В его глазах мелькает странное выражение. Будто он едва удерживается от чего-то… В расширяющихся зрачках мелькает… удовольствие.

– Хорошо, – глухо отвечает Гром и резко отворачивается. – Только от меня ни на шаг не отходишь. Я головой за тебя отвечаю.

– Есть, товарищ майор! – радостно улыбаюсь я.

Дальнейшая поездка смазывается. Я сижу в полицейской машине, погруженная в мечтательные размышления.

“Если вдруг в квартире окажется преступник, нужно будет как-то проявить себя! И тогда Гром перестанет видеть во мне лишь несмышленую девчонку!”

Удовлетворенно улыбаюсь и вновь ловлю на себе взгляд Егора.

– В первый же день попала на задание… Ты молодец. Я, помню, своего целый месяц ждал, – хмыкает он и тут же осекается под хмурым взглядом Грома.

– Разговорчики отставить. Мы почти приехали.

Машина въезжает в обычный двор, окруженный старыми пятиэтажками. Мы выходим, Егор галантно подает мне руку, за что получает ещё один хмурый взгляд от Грома.

– Я и Егор идём первыми, – чеканит майор. – Стася, ты за нами. Миш, ты здесь, мониторь обстановку и будь на связи, если что-то пойдет не так.

Когда мы оказываемся в подъезде, я сразу же прикрываю рот и нос рукой.

– Какой странный запах…

Гром не отвечает. На его лицо наползает туча.

Мы поднимаемся на второй этаж, где нас уже ждет председатель ЖКО. Бледный, пот серебрится на лбу, он лишь беспомощно блеет:

– Товарищ майор, там я не знаю, что… Наш участковый вообще работать не хочет… Довёл вот дело до такого…

– Ключи давайте. И отходите в сторону. В квартиру не заходить ни в коем случае.

– П-понял, – трясущимися руками он отдает Грому запасной комплект ключей.

Когда майор открывает дверь, я едва сдерживаю подкатившую к горлу тошноту. Сладковатый запах кажется густым и неприятным, он словно оседает в моих лёгких…

Я почему-то не хочу идти в эту квартиру. Хочу выбежать из подъезда, вдохнуть всей грудью свежий воздух. Отряхнуться от этого липкого сладкого запаха, от которого на языке чувствуется металлический привкус…

Но мои ноги шагают вперед, будто не слушаясь меня. И когда я вслед за Громом и Егором вхожу на кухню, в голове становится пусто.

Чужие стеклянные глаза будто с укором смотрят на меня. Словно безмолвно спрашивая: почему ты пришла так поздно?

Рот женщины застыл в немом крике, и я будто воочию слышу его. Кровь… её так много. Она везде. На лице, теле женщины. На полу, на стенах, даже на потолке… Тело лежит в неестественной позе, голова запрокинута, но я даже со своего места вижу зияющий кровавый разрез, перерезающий шею.

– Стася…

Во что я ввязалась? Чего хотела? Как могла рассчитывать на лёгкую работёнку, где буду каждый день героически ловить преступников?

– Стася…

Это вот такая работа, да? Этим мне предстоит заниматься?

– Стася!

Чьи-то руки сгребают меня за шиворот, и я, пока меня волочат из квартиры, улавливаю равнодушный голос Грома, раздающийся из кухни:

– Не хрен было ехать сюда. Героиня, блин. Егор, проследи за тем, чтобы наша леди в обморок не плюхнулась, ещё я за неё не отчитывался… Скорую вызови с криминалистами… И этого дебила участкового тоже! Сучонок…

Холодный уличный воздух отрезвляет. Но не может остановить тошноту. Я склоняюсь к стене дома, и из меня выходит весь завтрак, который я спешно закинула в себя утром.

Трясущимися руками вытираю рот. Егор с сочувствием смотрит на меня и сует бутылку воды.

– Не переживай, это почти со всеми так. Со временем ты перестанешь реагировать на подобное. Я как вспомню своё первое убийство, так до сих пор не по себе становится.

– Ей перерезали горло, – хриплю и прикрываю глаза, пытаясь избавиться от картины увиденного. – Но там было ещё много ножевых…

– Молодец, успела рассмотреть, – оживляется Егор. Делаю большой глоток воды. Пульс стучит в висках, коленки трясутся. Мне очень хочется плакать, но я сдерживаю себя. Нужно дождаться Грома. Потому что мне, кажется, есть что ему сказать.

4.4

Майор появляется быстро. Окидывает меня флегматичным взглядом и спрашивает:

– Пришла в себя?

Медленно киваю. Подхожу к нему на подкашивающихся ногах и едва слышно произношу:

– Мне кажется, это личное.

– Что, прости?

– Нужно дождаться криминалистов, чтобы было понятно, когда она умерла. И от чего. Хотя тут, наверное, сразу понятно, что от перерезанного горла…

– Не факт, – Громов неожиданно кажется заинтересованным моими словами. – Продолжай.

– В общем, я думаю, что её убили, а потом ещё резали… После смерти, – сжимаю дрожащие руки в кулаки. – Мне кажется, убийце было недостаточно её физической смерти…

– Очень интересные наблюдения, – хмыкает Гром. Достает из кармана пачку сигарет и прикуривает. Смотрит на меня прищуренным взглядом: – Но все твои слова – лишь беспочвенные фантазии, пока не доказано обратное.

– У неё на столе стоял большой букет! – выпаливаю я внезапно для самой себя. – Сама хата стрёмная: старый ремонт и всё такое… А букет свежий, дорогой!

– Она могла снимать квартиру. А букет ничего не доказывает…

– У неё был возлюбленный или воздыхатель, вот просто сто пудов!

Гром ухмыляется:

– Я так понимаю, ты пришла в себя. Займись обходом соседей. Заодно и узнаешь, была ли жертва хозяйкой квартиры и был ли у неё ухажер. Впёред.

Какой же он несносный! Перевожу взгляд на Егора, тот вновь спрашивает:

– Ты в порядке?

– В порядке! – огрызаюсь я и вновь делаю большой глоток из бутылки. Затем сую её Егору: – Спасибо.

Кинув недобрый взгляд на всё ещё ухмыляющегося Грома, вновь прохожу в подъезд. В этот раз у меня уходят почти все мои силы на то, чтобы держаться вертикально. Но будь я проклята, если ещё раз покажу Грому, как мне тяжело.

***

– Мерещякова Ольга Петрова, 34 года. Хозяйка квартиры. Это я узнала, пообщавшись с председателем ЖКО.

– Долги есть?

– Было много долгов, но они все были погашены незадолго до её смерти.

– Что ещё?

– Говорят, захаживал к ней один мужчина… – не сдержавшись, ехидно улыбаюсь. – Нужно найти её телефон, чтобы посмотреть, кому она звонила…

– Сам знаю, – хмуро откликается Гром. Затягивается сигаретой, безо всякого выражения смотрит на меня, а затем произносит:

– Неплохо. Думал, ты совсем расклеишься.

Ощущаю себя так, будто за моей спиной вырастают крылья. Он ведь меня похвалил? Похвалил, да?

Только открываю рот, чтобы сказать Грому, что и дальше собираюсь работать в его отделе, как слышу шум подъезжающей машины.

Оглядываюсь.

Из полицейского автомобиля выходит хмурый мужчина. Гром широко ухмыляется, отодвигает меня в сторону и подходит к нему. Вкрадчиво интересуется:

– Старший лейтенант Козлов? Я майор Громов. Жаль, что наша встреча проходит при таких скверных обстоятельствах.

– Здравствуйте. Я слышал, что произошло…

– Слышали? А почему тогда приехали позже нас?

– Я… я…

– Вот что я вам скажу, товарищ старший лейтенант. Готовьте рапорт о том, почему не откликнулись на звонок соседей гражданки Мещеряковой и почему так запоздало объявились. Ваше начальство уже предупреждено о вашей халатности.

– Я могу объяснить…

– Мне это не нужно. Ваше дело не в моей юрисдикции.

Козлов опускает голову и исподлобья смотрит на подъезд, откуда медики уже выносят жертву. Я отворачиваюсь, закрываю глаза. Запах крови всё ещё ощущается в носу, тошнота скручивает желудок. Кажется, я действительно на всю жизнь запомню этот случай.

Глава 5. Стася

Пока Козлов нервно мнётся и тихо разговаривает с Громом, я напряженно размышляю:

“У неё было много долгов, и вот, в какой-то момент их все погасили… Шикарный букет цветов на столе… Лицо изуродовано, пропал телефон, возможно его украли. Зачем? Скрыть переписку, фото, видео? Наверняка там какой-то компромат… Всё-таки я склоняюсь к тому, что это сделал ухажёр или жених… И даже соседи видели его пару раз. Жаль, особо не запомнили”.

– … Стася!..

– А? – вскидываю взгляд на Грома. Тот недовольно хмурит брови, но тем не менее спокойно произносит:

– Не витай в облаках. Лучше поднимись к судмедэксперту, он в квартире. Нам нужно время смерти. И узнай у соседей, где работала наша дама. А ты, Козлов, сделай хоть одно-единственное полезное дело! Добудь распечатку звонков жертвы!

– Но ведь ни телефона, ни номера… – Козлов кажется растерянным.

– Если есть документы, то, скорее всего, получится. Я схожу, поищу, – смело вызываюсь я. Гром машет мне рукой, но ничего не говорит. Кажется, я получила его молчаливое согласие.

Быстро, не давая себе лишний раз подумать, вновь поднимаюсь в квартиру жертвы. Застываю на пороге, вновь ощущая густой и липкий запах, от которого хочется помыться. Но пересиливаю себя и медленно шагаю вперёд.

“Спокойно. Здесь нет трупа… Его увезли”.

Так странно думать о жертве, как о трупе, теле. Как о чём-то неодушевленном. От этого холодные колкие мурашки бегут по спине.

На кухне замечаю судмедэксперта. Невысокий, в возрасте, он спокойно возится на месте преступления, а у меня ком к горлу подкатывает. Оглядывается на меня, приподнимает бровь:

– Что такое?

– Нам бы… узнать время смерти, – сдавленным голосом произношу.

Мужчина глубоко вздыхает и бормочет:

– Громову, как всегда, нужно все и сразу… После смерти прошло несколько суток. Точнее смогу сказать только после вскрытия. Ваш майор как ребенок, ей-богу… Как будто не знает, как всё делается.

– Понятно… – внимательно осматриваю коридор. И подмечаю серую сумку, стоящую на тумбочке. Осторожно беру её и, чувствуя себя неловко, ищу там документы.

“Ну же, хоть что-то… Хотя бы права. Нашла!”

В этот раз удача всё же поворачивается ко мне лицом. Я выуживаю из сумки паспорт!

– Отлично! – невольно улыбаюсь судмедэксперту. – Ой, простите…

– Тебе никто не говорил, что трогать вещдоки без перчаток нельзя? Эх, молодежь, всему вас учить нужно!

Чувствую, как непрошенный румянец жжет щеки.

– Простите…

– Теперь и твои пальчики нужно брать! – сурово смотрит он на меня. А потом смягчается: – Ладно уж. Вызову тебя к себе, если проблемы возникнут. Но больше ничего не трогай!

– Да, конечно… – бормочу я и медленно ставлю сумку на место. Паспорт, тем не менее, остается в моих руках.

– Новенькая, что ли? – он изучающе смотрит на меня поверх очков-половинок.

– Ага.

– Хорошо держишься. Видал я многих на своем веку… Эх, ладно. Сообщи Громову, что отпечатков пальцев на бокалах, тарелках и вилках не обнаружено. И орудия убийства тоже нет. Но судя по ранам…

– Нож?

– Да, – он тяжело смотрит на меня. – Для разделки мяса. Самый крупный. Посмотри, – судмедэксперт показывает на подставку для ножей. И место для самого крупного свободно.

Проглатываю комок в горле. Мысли, которые роятся в голове, – одна страшнее другой.

“Он прибрался здесь. Несмотря на то, что в ярости искромсал её лицо. Страшно… Как его найти? Нужно обратиться на её работу…”

– Спасибо большое за информацию, – медленно произношу, глядя на судмедэксперта.

Он хмыкает:

– Чащин Олег Валентинович, или просто Валентиныч, как меня все кличут, несмотря на обстоятельства, очень рад познакомиться. Такие очаровательные сотрудницы к нас нечасто попадают.

– А я – Стася, – бормочу я, погруженная в тягостные раздумья.

– Вот что, Стася. Не принимай всё это близко к сердцу. Воспринимай не как что-то личное, а как работу, иначе не сможешь. Не вытянешь.

Молча киваю. Кажется, у меня не осталось сил ни на возражения, ни на эмоции.

Сухо прощаюсь с Олегом Валентиновичем и выхожу на улицу. На свежий воздух.

5.1

Как только оказываюсь вне злосчастной квартиры, где произошло убийство, становится легче дышать. Вопреки симпатии к Громову, не спешу к нему. Коленки дрожат, кажется, ещё сильнее, чем раньше. Это, судя по всему, до меня только сейчас доходит осознание того, во что я вляпалась.

Убили человека. Женщину. А я впервые в своей жизни видела труп.

Колкие мурашки припускают по спине, промораживают до самых костей.

“Вот и кончилось, Стася, твое детство…”

К своему удивлению, я не жалею о том, что попала в отдел к Громову. Даже несмотря на то, что розовая пелена нехотя, но сползает с моих глаз. Даже несмотря на то, что в дальнейшем будет ещё тяжелее, я уверена в этом.

Отец наверняка попытается надавить на меня. Вновь указать на то, что в отделе я никому не нужна, что специалист из меня выйдет никудышный, способный только бумажки перебирать. Что я нелепа со своими рваными джинсами и розовыми волосами…

“Кстати, о джинсах. Надо бы действительно одеться как следует…” – недовольно вспоминаю ошалевшие глаза соседей, когда те увидели меня. Сложно сказать, что поразило их больше всего. То ли пышная розовая копна, то ли рвань на ногах, то ли отсутствие документов, ведь удостоверение, хотя бы какое-то временное, мне пока не сделали.

Хорошо, что опрашивать соседей за мной увязался Егор, который представил меня, как новичка. И непонятно, зачем Гром послал меня опрашивать соседей. Тоже хотел, чтобы я провалилась?

Кидаю на него косой взгляд.

Скрестив руки на мощной груди, майор Громов недовольно выслушивает что-то блеющего ему Козлова. Последний выглядит растерявшимся, каким-то грустным. Немудрено, наверняка Гром продолжил его прессовать за косяки даже тогда, когда я ушла.

Завидев, как я выхожу из подъезда, Громов склоняет голову набок, словно любопытная птица. В глубине его темных равнодушных глаз я различаю досаду. Он машет мне, подзывая. И этот повелительный жест задевает, но я вновь молчу, не желая нарываться на скандал. И вновь удивляюсь сама себе: когда это я стала такой покладистой?

– Что сказал Валентиныч?

Не без удовольствия повторяю слова судмедэксперта:

– Что вам нужно всё и сразу, а так не бывает. Что время смерти будет известно лишь после вскрытия.

Гром недовольно кривит губы, но вновь спрашивает:

– Что ещё?

– Женщину убили ножом для разделки мяса, – с готовностью отвечаю я. – Но ни его, ни отпечатков пальцев нигде нет. Убийца убрал все следы своего присутствия и забрал нож.

Гром кивает. Несмотря на то, что его лицо безэмоционально, почему-то я чувствую, что он доволен мной.

Поворачиваюсь к бледному Козлову:

– Я забрала её паспорт. С его помощью вы сможете добыть распечатку звонков…

Протягиваю ему документ, но Громов хватает меня за руку. На мгновение наши пальцы соприкасаются, и я едва удерживаюсь от того, чтобы не охнуть. Меня будто током прошибает…

– Ты взяла документы без перчаток?

Гром держит меня за запястье, требовательно заглядывает в глаза, а я чувствую, что ещё немного – и подамся вперед, накрывая эти твердые злые губы поцелуем…

– Отвечай!

– Э-э-э… Олег Валентинович отругал меня уже, но сказал, что это не столь критично, – мямлю, опуская взгляд и желая, чтобы он как можно скорее отпустил руку. На мгновение пальцы Громова сжимаются на запястье сильнее, но к счастью, после он отпускает его. – Этого больше не повторится, обещаю!

Гром смотрит на меня пристально. Словно удав на кролика.

Сердце ёкает, я едва удерживаю улыбку. И когда давление его взгляда исчезает, едва слышно с облегчением выдыхаю.

– Что ж, хорошая работа, Стася, – сухо кидает он мне и отворачивается. – Учись, Козлов! Тебя уделала обычная девчонка!..

Несчастный участковый кивает, а Гром продолжает:

– Что ж… Пора навестить коллег жертвы. Посмотрим, что они скажут.

5.2

– Ольга никогда ничего в себе не держала, – всхлипывая, рассказывает её подруга Света. – Простецкая была… Боже, не верю, что она вот так… Какой же подонок это сделал…

– Прошу прощения, Светлана, – вежливо, но твердо прерывает её причитания Гром и сует ей стакан воды. – Выпейте. Простите, что вот так вот вломились и требуем ответов, но вы же понимаете, что мы должны наказать…

– Да-да, всё понимаю… – промакивает платочком глаза Светлана. – Что вы хотели узнать?

Я замечаю, каким оценивающим взглядом она на него смотрит, и отворачиваюсь. Внезапно хочется психануть и что-то разбить. Чего я вообще хотела? Громов – мужик видный, на него все западают…

Искоса наблюдаю за ними. Вижу, что ему по боку все взгляды этой Светланы.

“Зря стараешься”, – злорадно думаю я. – “Он на тебя даже не смотрит! И на меня… тоже”, – тоскливо отвожу взгляд от них.

Даже с ней пообщаться мне не дал. Сказал, зараза такая, что выгляжу я непредставительно, не как работник полиции, а как обычная девчонка, которую, цитирую: “при любом удобном случае нахрен пошлют”. Наказал, чтобы стояла и наблюдала за тем, как он ведет беседу.

– Как давно Ольга работала в этом кафе?

– Да сто лет уж! – Светлана окончательно приходит в себя и, поставив стаканчик на стол, расправляет плечи. Выставляя на обозрение глубокое декольте рабочей блузки, из которого почти вываливается пышная грудь.

С раздражением сжимаю руки в кулаки и невольно кошусь на свою “единичку”.

“Подумаешь! Моя тоже хороша!”

– Мы вместе с ней на работу устроились. Когда ж это было… Лет шесть назад. Работа официантки тяжёлая, но нас обеих устраивала. А тут пропала, значит, она на неделю, отгул брала. А потом заявляется вся такая загоревшая… Кавалер, значица, у неё нарисовался, – ухмыляется Светлана. – Ну я у нее и так, и этак расспрашивала, но она молчала, как рыба! Только цацками хвалилась, да шубкой норковой. Ну я и поняла сразу, что он богатенький, да еще и возможно, женатый, раз она так не желала о нём что-то рассказывать!

Молча киваю, внимательно прислушиваясь к словам Светланы. Да, я похоже, была права. Какая я молодец!

– Что ж, Светлана, спасибо большое за информацию. Если вы вдруг еще нам понадобитесь, мы вам позвоним.

– Да уж постарайтесь, – Светлана теребит бейджик на своей груди, призывно улыбаясь Громову. – Буду ждать вашего звонка, офицер…

– Товарищ майор! – не выдерживаю и громко произношу, складывая руки на груди. – Там распечатка звонков пришла…

Кидаю красноречивый взгляд на Светлану, от чего она презрительно фыркает и отворачивается. А Громов, кажется, выдыхает с облегчением и спешит ко мне.

Выходим из кафе под палящее солнце, он поворачивается ко мне:

– Где распечатка?

– Какая распечатка? Я соврала, – ухмыляюсь. – А то б вы с ней до вечера стояли, флиртовали…

Его глаза округляются:

– Я не…

– Неважно, товарищ майор, – хлопаю его по плечу, довольная своей находчивостью. – Поблагодарите потом. Ой, мне, кажется, звонят!

Срываюсь с места, и нет, это не потому, что взгляд Громова наливается гневом, а потому что телефон действительно разрывается громкой мелодией.

– Слушаю.

– Стася, – слышу голос Егора на том конце провода. – Я в отделе, тут прислали распечатку звонков…

– Отдай, – практически вырывает у меня трубку мрачный, как туча, Громов. – Что такое? Какого хрена ты звонишь ей, а не мне? Что? Определите, куда жертва звонила перед смертью. А ещё – выделите, куда чаще всего звонила за последний месяц. Даю пятнадцать минут, время пошло.

Сбросив вызов, он отдает мне телефон и, сурово нахмурившись, складывает руки на груди.

– А что? Выходит, и не соврала я ничуть… – пожимаю я плечами, ловко пряча телефон в карман джинсов.

– Стася!..

5.3

Егор работает исправно. И ровно через четверть часа мы с Громом узнаем, куда же звонила чаще всего Ольга.

– Смирнов Виталий Валерьевич, 35 лет. Бизнесмен, его компания занимается производством труб…

– Ухажер? – приподнимаю бровь.

– Не знаю, – цедит сквозь зубы раздосадованный Громов. – Но ему Ольга звонила перед смертью. И он не берет трубки. Значит, нужно наведаться к нему домой. Егор прислал смской адрес, поехали.

Пожимаю плечами и сажусь в машину. Кажется, я уже отошла от первого шока. И это хорошо, потому что не мешает заниматься работой. Быстро кидаю взгляд на часы. Почти полдень. Желудок тихо урчит, но Громов, ещё не севший в машину наклоняется в салон. Очевидно, он не слышит урчания, потому что бросает на меня насмешливый взгляд исподлобья:

– Уже устала? Позвонить папочке, чтобы тебя забрал?

Делаю глубокий вдох, пытаясь обуздать вспышку гнева от его ядовитых слов. Я не должна вести себя необдуманно, ведь Гром только ищет повод и возможность, чтобы выставить меня за порог. А папаша только и рад этому будет!

– Товарищ майор, вместо того, чтобы вести себя как школьник и пытаться меня задеть, лучше садитесь в машину. Мы едем или нет?

Он замирает. И я тоже, совершенно по-глупому пялясь на него, пытаясь проглотить раздражение, пожирающее меня, и смущение, которое поднимается изнутри, когда я смотрю на Грома.

Он очень красивый. Стоит, внимательно смотрит на меня, а я могу лишь смотреть на четкую линию подбородка, едва пробивающуюся щетину на скулах… Наверняка, если приподняться и приблизиться к Грому ближе допустимого, я услышу запах крема для бритья…

Рукава форменной рубашки красиво обтягивают его напрягшийся бицепс, ведь одной рукой майор упирается в машину. Если бы передо мной стоял не Громов, то подумала бы, что он флиртует со мной.

Отворачиваюсь, чувствуя на себе обжигающий взгляд. Мне нравится майор, чертовски нравится. Но это не должно мешать моей работе, не должно так сильно задевать.

– Я сажусь, – от его обманчиво-ласкового голоса по спине бегут мурашки. Потому что обычные на вид слова почему-то звучат как угроза.

Гром действительно садится в машину и между нами повисает тяжелое молчание, которое нарушается лишь рёвом заведенного мотора.

***

– Кто вы? – по указанному Егором адресу нас встречает растрёпанная женщина в тёплом халате. Опускаю взгляд вниз и вижу, что она на большом сроке беременности.

Едва сдерживаю желание выругаться вслух. Черт побери, и вот как с ней разговаривать?

К счастью, пока мне беспокоиться об этом не приходится, ведь эту заботу вновь берёт на свои плечи майор Громов.

Отодвигая меня в сторону, он мягко улыбается молодой женщине:

– Здравствуйте. Я майор Громов Артём Александрович, Следственный комитет. Мы ищем Виталия Валерьевича Смирнова. Здесь проживает такой?

– Да… – девушка нервно теребит ворот халата. – Я его жена, Татьяна Павловна Смирнова… А он что… что-то натворил? – её глаза расширяются от страха.

– Ни в коем случае, – вмешиваюсь я. Идея того, как безболезненно выведать информацию о потенциальном преступнике, приходит в мою голову моментально, и я плавно выступаю перед девушкой. Не даю Грому даже вставить слово, потому что теперь знаю, каким жёстким он может быть. Раскатает тут своими словами Светлану, словно катком, проедется по её психике танком полицейской невозмутимости, и она тут родит нам с перепугу. Оно мне надо?

5.4

Благо, Гром не вмешивается, даёт мне сказать. Но я буквально ощущаю, как его недовольный взгляд печёт мне затылок. Ух, и достанется мне позже…

– Дело в том, что у вашего мужа есть нарушения ПДД, и мне поручено сообщить ему о штрафе, – выпаливаю я.

– Вы? – Татьяна скользит по мне оценивающим взглядом.

– Да, – смущенно улыбаюсь я ей. – Это моё первое задание, я пока ещё стажёр, поэтому форму мне не выдали.

Фактически, тут я не вру.

– Но мне кажется, что из-за обычного нарушения ПДД майоры не ходят… – недоверчиво прищуривается Татьяна.

– А, это… Он просто за мной следит. Сейчас у нас в полиции новая методика, к каждому новичку прикрепляют офицера с опытом…

– Вот удостоверение, – показывает ксиву ей Гром, и хозяйка расслабляется.

– Проходите, – разрешает она и скрывается в глубине квартиры.

Мы проходим в коридор. Я отмечаю про себя: высокие потолки, панорамные окна, на полу лежит пушистый ковер, на потолке шикарная люстра с лепниной. Смирновы явно не бедствуют.

– Мама, кто-то пришел? – раздается детский голосок из спальни.

– К маме гости пришли, мой хороший. Поиграй пока один, – рассеянно отзывается Татьяна. И тут же обращается к нам: – Я слушаю.

На этот раз вперёд выходит Гром. Он всё также мягко улыбается ей, но почему-то на этот раз я не чувствую раздражения. Сердце сжимается от сочувствия к этой женщине, которая не знает, каким чудовищем оказался её собственный муж. Если это, конечно, он убил Ольгу…

– Как наш стажер уже сказала вам, мы ищем вашего супруга. Его нет дома?

– Он уехал.

– Куда? – Гром всё ещё улыбается, но я понимаю, что он насторожился, как пёс, который учуял след добычи.

– Сама не знаю. Сказал, что едет по работе в командировку. Его так внезапно вызвали, ох… – Татьяна расстроенно поглаживает свой живот. – Обещал быть на родах, – её щеки розовеют, и она отводит взгляд. – Сама по нему скучаю…

– А когда уехал?

– Да вот, буквально дней пять назад. Побросал вещи в чемодан, спешно попрощался, и всё. Теперь вот жду его. Наверное, когда вернется, у нас уже будет пополнение, – Татьяна широко улыбается нам, и я вынужденно натягиваю на лицо улыбку.

– Хорошо. В таком случае, как приедет, скажите, пожалуйста, чтобы зашёл в отделение полиции.

– Да, конечно… – кивает женщина.

Мы прощаемся и выходим из квартиры. У меня ощущение, будто меня помоями облили с ног до головы. Такого омерзения я не ощущала, даже когда увидела тело Ольги. Может, дело в том, что я знаю то, чего не знает жена этого ублюдка? О его измене. И о том, что он, возможно, причастен к убийству своей любовницы?

Едва мы выходим из подъезда, как Гром внезапно дёргает меня за руку. Пришпиливает к стене дома, нависает, грозно блестя глазами.

– Ты что творишь? – возмущенно пыхчу, пытаясь оттолкнуть его от себя. Все мрачные мысли вылетают из головы, я даже перехожу от неожиданности на “ты”.

– Это ты что творишь! – рычит он, глядя на меня сверху вниз. – Если он убийца, как будешь оправдываться за свою ложь? Совсем не понимаешь, как работать нужно?

От возмущения открываю рот, как выброшенная на берег рыба.

– Я не понимаю? Я? – с вызовом смотрю в потемневшие от гнева глаза напротив.

– Ты обязана называть правдивую причину нашего визита! Иначе тебя потом по судам могут за такое затаскать!

– А если у неё случится выкидыш от этой “хорошей” новости, которая пока что не является правдой? – язвительно улыбаюсь ему. – Если с её ребенком что-то случится? Возьмете на себя ответственность?

5.5

– Мы обязаны следовать рабочему регламенту, – Громов тяжело дышит от гнева, сжимает и разжимает руки в кулаки, словно желая меня ударить. – Ещё одна подобная самовольная выходка, Стася, и ты вылетишь из отдела как пробка из бутылки! Ты меня поняла?

– Да поняла я, поняла! – нервно дёргаю уголком рта. – Что будем с этим беглецом делать? Вы ведь не поверили в то, что у него нарисовалась внезапная командировка?

– Нет, конечно, – тяжело роняет Гром. – Пока ничего делать не будем. Нужно найти на него больше информации, чтобы был повод объявить его в розыск, – он скользит по мне тёмным взглядом, не спеша отходить. – Нужно ехать в отдел.

– Хорошо, – складываю руки на груди. – Идём?

Но Гром не спешит отстраняться. И это меня нервирует. А ещё… заставляет замереть. Из взгляда Громова пропадаеттся гнев, он становится пристальным и тяжёлым, как гранитная плита. От него сердце на мгновение сбивается с ритма, а затем начинает биться быстро-быстро… Внизу живота настойчиво тянет, дыхание на мгновение прерывается, когда я вижу, что Гром тянет ко мне руку.

Цепляет пальцем прядь розовых волос, обращая на неё своё тяжёлое внимание.

– Тебе бы волосы заколоть как-то… – бормочет непривычно тихо.

– Уберу их, – голос срывается на писк. И Гром вскидывает на меня отчего-то удивленный взгляд. Резко шагает назад, разрывая установившееся между нами напряжение.

– Идём, – резко кидает мне и быстро идёт к машине. А я, как идиотка, остаюсь на месте, глядя на его широкую напряженную спину. И что это сейчас было?..

– Ты идешь или нет? – рявкает он зло через плечо.

– Иду, иду… – отзываюсь я, бросаясь его догонять.

И всё-таки: почему он так странно себя ведет?..

***

По пути в отдел мы молчим. Молчание это тягостное и напряженное. И поэтому когда рация внезапно разражается голосом Егора, почти подпрыгиваю на месте:

– Гром, на связи Мазда. Гром, приём!

– Гром слушает, – ровным тоном отзывается майор.

– Шеф, тут вызов поступил с частного сектора. От вас полчаса езды. Это за городом. Люди жалуются на шум из соседнего дома. Говорят, что там уже давно никто не живёт, боятся, что вор забрался.

– Понял. Говори адрес.

– Шеф, я самого главного вам не сказал, – голос Егора становится довольным. – Я пробил по базе… Дача, где предположительно завёлся воришка… угадайте, кому она принадлежит?

– Кому же? – лениво интересуется Гром.

– Однокласснику Смирнова. Он уже давным-давно живёт за границей…

Громов меняется в лице. Я тоже подбираюсь, с готовностью глядя на него.

– Адрес, – отрывисто кидает он Егору, и тот с готовностью называет его.

– Скоро буду, – продолжает Гром. – Завезу Стасю к вам в отдел…

– Я поеду с вами! – возмущенно подаюсь вперед. – По-любому этот козел там! Я тоже хочу принять участие в задержании!

– Нет.

– Но почему?!

– Это опасно, а, учитывая твою самодеятельность, вдвойне! – рычит Гром.

– Пока вы возите меня туда-сюда, он может скрыться! Вы потеряете потенциального убийцу!

– Шеф, вообще-то она дело говорит… – поддерживает меня Егор.

Гром тяжело вздыхает.

– Я ещё об этом пожалею, – бормочет он, а затем кидает на меня уничтожающий взгляд: – Сидишь тихо и смирно в машине, пока я иду осматривать территорию. Не лезешь на рожон. Не ввязываешься в бесполезные авантюры. Слушаешься меня беспрекословно. Поняла?

– Поняла, – с готовностью отвечаю ему.

– Стася, ты молодец! – поддерживает Егор, но Гром тут же его отключает.

Мрачно сжимает руки на руле. Наш маршрут меняется, что не может не радовать. Гром всё-таки меня послушал, и я увижу настоящее задержание преступника!

***

В частном секторе стоит оглушающая, почти мёртвая тишина, которая очень напрягает меня – обычную, по сути, девчонку, едва окончившую школу. Словно именно эта пугающая тишина только сейчас показывает мне истинные облики этого мира. Снова заставляет меня подумать, во что я ввязываюсь с таким упрямством.

– Оставайся в машине, – сурово смотрит на меня Гром.

– Здесь жарко. Можно хоть выйти на улицу? Обещаю, я никуда не полезу! – поднимаю руки в защитном жесте.

Он вновь тяжело вздыхает и вылезает из автомобиля. Я вылезаю следом. Наблюдаю за тем, как Гром осторожно подходит к дому, осматривает его. Потом поворачивается ко мне, прижимает палец к губам. Я киваю ему.

Когда он скрывается за поворотом, осматривая дом с другой стороны, обессиленно приваливаюсь к машине.

“Устала. И есть хочу. Наверное, он никого там не найдет… Ну что за невезение. А тишина действительно странная…”

Прикрываю глаза, чувствуя, как солнце жжёт кожу.

“Нужно залезть в машину”, – проносится в голове очередная мысль, но я тут же замираю, распахнув глаза.