Друг отца. Покорить Гордого

Глава 1

Глава 1

— Не знаю, Демид. Я б на твоём месте уже давно развелся.

Опрокидываю в себя порцию вискаря, морщусь. Сигарету бы... Бью по карманам и вспоминаю, что вроде как бросил. Игорь протягивает мне пачку, в приоткрытом клапане видно копеечную зажигалку. Привет из голодного прошлого. Помню, в девятнадцать смолили одну на двоих до фильтра, пока руки начнет обжигать.

— Ты на своем месте разведись, а потом советуй. – Затягиваюсь, прикрыв глаза. Хорошо, твою мать... Хоть на часок почувствовать себя просто человеком.

— У меня дочь, – Игорь тоже закуривает. Откидывает седеющую голову и пускает в воздух сероватый дым. — А тебе тьфу и свободный человек.

Если бы все так просто. Мы оба женились рано. Игорь на третьем курсе, выбора у него не было – обрюхатил дочку полкана. Тут или женись, или расстрел за баней. А я… дурак был. Тогда считалось модным выпуститься с погонами и женой. Чтоб непременно красавица и за тобой на край света. Большая любовь, дорожная, сука, романтика. Кто б мне сказал тогда правду…

Помотало нас знатно. По общагам, по таким задворкам, что пиздец. Игоря-то тесть сразу пристроил под крылышко, а я гордый был. Хотел всего сам. Столько лет прожёг впустую, а все равно вот где. Большая шишка.

— Зачем мне свобода? Я и так не очень занятой, — мы с Татьяной давно уж все порешали. Она гулять начала ещё по старой жизни. В отместку, да. Быт нас быстро сожрал. И любовь сожрал и уважение. Командировки, горячие точки… Сначала не разводили из практических соображений, потом привычка, теперь вот… Я поморщился. Чувство вины неприятно горчило на языке табачным дымом.

— А мне вот тошно, — Игорь налил нам ещё вискаря и свой стопарь хлопнул сразу. — Смотреть тошно, ебать тошно.

— А малолеток не тошно? — я его тяги на молодых девчонок не разделял и не одобрял. Последние лет пять как он совсем слетел с катушек. Кризис у него что ли? – Молодишься за чужой счёт? С тобой все ясно, они-то в тебе что нашли? — Хотя, выглядел он, правда, неплохо для своих сорока с хвостом. Подтянутый, не разжирел на госдотациях. Спортпит, костюмы дорогие, парфюмчик за двадцатку.

— Деньги, демон, деньги! — и такой довольный голос, как будто не осточертело ему все на свете покупать. Уважение, баб…

Мне вот осточертело. Может, правда, старость подкралась?

— Знаешь, чего боюсь? Однажды вот так завалиться в клубешник, а там дочка у старпера какого-то на коленях. Я ж его, суку, прям там пристрелю нахер! – Игорь снимает со спинки свой дорогой пиджак, небрежно сует в карман брюк смартфон.

— Самому значит можно чужих дочек портить, а свою жалко?

— Что положено министру…

Я качаю головой и залпом допиваю вискарь. Горько от того, во что мы превратились. Игорь может сколько угодно делать вид, что его такая собачья жизнь устраивает, но я-то знаю. Хорошо знаю и его, и себя.

— Танька твоя вчера в “Тонне” сопляка сняла, чтоб ты знал, – Игорь нетрезво гыкает у двери. Горит у него совесть, вот и пытается всех пробить. Мол, не я один грешен, все в дерьме, как черти. И вроде как мне даже плевать. На загоны его, на Таньку тоже давно плевать.

Пару раз ударяю затылком о шершавую, дизайнерскую, штукатурку. В голове опять на повторе ядовитое:

— А кто виноват, что детей у нас нету? Я? Забыл, из-за кого у меня выкидыш был, Демид? Я на тебя обижаться должна, а не наоборот.

И ведь, сука, права на сто процентов. Нечего ответить. Ни ей, ни совести.

Сорвав со злостью пиджак со стула, подрываюсь следом за другом.

— Игорь! Да не гони так, я с тобой!

***

Нет, я для всей этой хуйни уже слишком стар. Музыка долбит, сам себя не слышу, глаза режет от вспышек. Трясу башкой, пускаю по стойке пустой стопарь. Молоденький бармен ловко его подхватывает и, наполнив, отправляет обратно. Игорь свалил с какой-то девкой уже минут двадцать как. А я смотрю на зверинец вокруг и в душе не имею, почему все ещё здесь. Устал, как ишак. Мне бы в койку и не раздеваясь отключиться. Кидаю на стойку наличку с внушительной чаюхой и пробираюсь через плотную толпу полуголых, потных, воняющих куревом и перегаром тел. Мы что тоже такими были? Да хуже были, чего лукавить...

— Хватит ломаться уже. Сама приехала, терлась сама. Какого хера теперь целку строишь? — сам не знаю, что меня дёрнуло обернуться. Не мое ж совершенно дело, да и защитник из меня давно никакущий. С совестью я лет …дцать как завязал.

— В твоих влажных мечтах я о тебя терлась, Тимур. Пусти, уже, ну!

Сука. Смотрю: Игорева девчонка. Размалеванная, как на колядки, юбка по самый клитор, мать ее. В наши годы путаны скромнее наряжались.

— Руки от нее убрал, – перехватываю запястье этого сморчка.

— А ты, дядя, шел бы своей дорогой. Вроде ж не папаша твой, а, Кирюха? Твой с Наташкой час как уехал.

— Не папаша… — Шепчет Кира и я неожиданно отчетливо слышу ее испуганный голос в то время, как она только ошарашенно качает головой, а в глазах ужас, как смерть с косой увидела. В самом деле, уж лучше бы Игоря так боялась.

– Ну, раз не папаша, то ты, дядь, иди. Не по годам тебе кукла.

Бесит, бля. Так бесит, что я, не отпуская руки Игоревой дочки, с левой, нерабочей этому сопляку в башню и саданул. Хер его знает, чего вдруг. Пить, видать, надо завязывать.

Пацан разжал пальцы, повалился, сбивая собравшихся зевак, как кегли. Стал рукавом рожу вытирать. Н-да, нос рихтовать надо будет. Рука у меня тяжелая.

— Шевели своими лабутенами давай, к отцу поедешь каяться. — Не заботясь о судьбе потерпевшего, я потащил Игореву малявку к выходу.

Глава 2

Кира

Поднимите челюсть, Кира Игоревна...

Мысли вдруг прозвучали строгим голосом Верочки, нашей помощницы по дому. Пока Демид (в своей голове я всегда называла его без отчества) тащил меня по неоновым коридорам клубешника на выход, разрезая толпу словно крейсер океан, я таращилась на его спину, то и дело пытаясь опустить вечно подпрыгивающую юбку.

— Это куда же мы поедем? — пытаясь звучать громче, все еще бьющей по ушам музыки, проорала я, — к папуле? Так он это, вы ж слышали, с Наташкой из пятой группы ускакал. Это если вы вдруг запились, вернее, залились или забылись. А вам, Демид Александрович, сегодня Наташки не досталось, да? Или, хотя бы Машеньки? — мне хотелось его уколоть. Знаю, что зря. Эту скалу ни киркой, ни динамитом, ничем не взять. Но отчего-то его похождения меня бесили. Даже больше, чем отцовские. Возможно, потому что он с самого детства был рядом, красивый, статный, самоуверенный. И с возрастом становился лучше, как дорогое вино... хотя, нет, как виски или ром. Терпкий, с горчинкой, растекающийся хмелем по венам... Я потому этого мудака, которому он ебальник начистил, и бортовала, слишком он пацан на фоне вот таких, как Эверест. — Или если вечер у вас не удался, то решили его испортить всем? И другу, и мне?

— А я не твой батя, Кира, — он обернулся резко затормозив. Я, конечно, не среагировала вовремя и стукнулась ему в грудину. Ощутимо так.

— Ай! — промямлила я, хватаясь за нос. — Я не хотела, — кивнула на смачное красное пятно от помады, что смазанным следом расплылось на белой рубашке. Кто вообще в клуб в рубашке ходит?!

— Давно говорил Сергееву, что он тебя упустил. Большие деньги, Кира, очень портят маленьких девочек. — Он поморщился, рассматривая кроваво-красный след. — Бля, как засос у шлюхи на шее.

— А большие девочки их любят еще больше, — хмыкнула я. Почему-то его замечание задело. Вот вроде бы не обо мне говорил, а сравнение с шалавами зацепило. — Вам ли не знать, Демид Александрович. Квартиры, машинки, айфончики. Небось, квартирка для встреч тоже имеется? Знаю, что у папули такая есть.

— Грязь в дом не тащу. Выебал тихонько в туалете и прощай, молодость. Ну что ты лупишься так, коровьими глазами своими? Или ты, может, думала кавалер твой ложе из роз настелет? — как покраснела под тоналкой видно не было, а уши порозовели, предательски выдавая стыд от обсуждения этого с НИМ. — Не зависит от возраста, чтоб ты знала. Задрал бы он твой поясок в машине, пихнулся пару раз и все — покатались.

От возмущения я дар речи потеряла. Единственное на что хватило, дернуть с силой руку. Он выпустил мое запястье, поморщился тут же, заметив что на коже остались следы от его стальной хватки .

— Прежде, чем взрослых дяденек отчитывать, Кирюха, подумай о себе. Чешется у тебя, так хоть выбирай мозгами, а не дыркой между ног. Такого, чтоб за папкину мошонку не прятался, если вдруг что. А то Наташками пеняешь, а со стороны ну точно такая же. Накрутила себе кудрей, намазалась хуетой какой-то блестящей. Единорог, бля. Розовый. Думаешь на вот это нормальный мужик клюнет? — он поддел пальцами край моей юбки.

— Не трогайте, — взвилась я, вновь нервно ее одергивая. Фасон и правда был не так чтоб удачный, да и кожа, хоть и тонкой выделки, топорщилась и норовила подняться по бедрам.

— Задница у тебя не потеет там, под этой броней? — Он изогнул вопросительно бровь. Издевательски так. — Шагай, я сказал, в машину. Кончились пляски на сегодня. Как тебя еще батя не заметил, узнает — на год вперёд будешь под домашним арестом.

— Срал ваш-наш Игорь на все с большой и высокой… Фантазии свои при себе оставьте, если вам “ок” к батарее и прочие извращения. Придумали тоже, — вновь поправив юбку, я остановилась у дверей, сложила руки под грудью, оценивающе скользнув по папиному дружбану взглядом. Хорош, гад…

Поежившись, на улице было ощутимо прохладнее, уже тише выдала: — домашний арест… Вы мне не папочка!! И вообще, никуда я с вами не поеду. Вы сколько сегодня вылакали?

Бесит! Бесит! Бесит! Демид нахмурился и мы молча сцепились с ним взглядами. След моей помады на его рубашке смотрелся клеймом. Неожиданно это осознание развеселило.

— А вы потом куда, Демид Александрович? После того, как курьером сработаете, домой? Татьяна, как, нормас отнесется? — облизнув губы, кивнула на оставленный мною след. Хер его знает, что на меня нашло сегодня. Я всегда огрызалась в его присутствии, но сегодня… как будто все предохранители разом отказали. — Вы бы это, домой ехали, считайте, справились на отлично, вечер мне испортили, секс проебан, — пусть и не собиралась заканчивать вечер с Тимуркой, но Эвересту об этом знать незачем, — теперь только пижамку, пледик и сериал. Так что, вы молодец, да.

Глава 3

Глава 3

Демид

— Не твое дело, Кирюх. Не доросла ещё мне нотации читать. Свою меру знай и уже хорошо будет, — от малявки явно несло спиртным. И мне это не нравилось. Потому что она Игорева дочка. Потому что её по пьяни чуть не раскатал какой-то прыщавый мажор. И ведь ладно б по обоюдному согласию. Это она сейчас мне в глаза заливает про “хотела очень”. Я же слышал своими ушами: заднюю дала, а пацан тот уже все — кровь с мозга в штаны спустил. Вроде не мое дело, а хотелось снять ремень и отходить ее хорошенько, раз Игорь не сподобился вовремя.

Чтобы как-то успокоить злость, я стал смотреть в серое, грязное небо. От городской подсветки оно вечно маралось, как тряпка уборщицы в супермаркете. Никогда не было ни насыщенно синим, ни мерцающим. Я снова перевел взгляд на боевой раскрас Игоревой пигалицы. Тоже измазалась клубным светом и этими безмозглыми прожигателями жизни. А все туда же: кайф ей обломали. Неужели и я в юности таким безмозглым был? Меня ж за то мамка и пристроила в суворовское. Не справлялась одна без мужика. Школу я прогуливал, курить начал за гаражами в 10 лет. Тоже все мужиком себя мнил. Грубил ей, сука. А потом на могилке прощения вымаливал. На хуй ей тогда уже были мои извинения. Ни к селу ни к городу.

— Да вам-то какое дело, Демид Александрович, с кем и где я люблюсь? Мне, между прочим, уже восемнадцать есть, а сексом заниматься гинеколог велел для здоровья.

Я покачал головой. Хер там ей кто велел. А если и так, то рекомендации врача тоже неплохо бы с умом исполнять:

— Я ж о тебе, дуреха, пекусь. Пизду, Кира, порванную зашить не проблема в наше время, а для души пластических операций не придумали. Если мнишь себя взрослой, так поступи как взрослая. — Я вытащил смарт и вызвал такси. Может душу я давно пропил, а мозги пока при мне. Бухой за руль ещё ни разу ни сел. Запомнив номер тачки, я протянул ей платок из нагрудника. — Рот вытри и чтоб я от тебя таких слов больше не слышал. Если ты уже такая взрослая, то веди себя как женщина, а не как соплячка. Знаешь, что женщину от давалки дешёвой отличает? Умение базар фильтровать. Знать, как и с кем говорить. Поняла?

Ещё мне пигалица не читала лекций, как семейную жизнь строить. Было б чего там сохранять, я б может и подумал.

В голове всплыли слова Игоря про Таньку. И пигалица его туда же — нос в чужие дела сунуть. Охреневшая в край.

Дождавшись такси под недовольное пыхтение Сергеевой девчонки, я открыл заднюю дверь.

— Считаю до трёх и запихну внутрь, как мешок картохи. — Кирюха фыркнула, но втиснулась в проем вечно неловко одергивая свою юбку-пояс. Как будто есть там, что поправлять. Тяни сколько влезет, а накаченная фитнесом задница влезла едва-едва. И при должном усилии попросту разорвет швы на этой тряпице.

Трусы-то там хоть имеются?

Хер его знает, с чего я вообще этим вопросом задался, но сев рядом с находившейся Кирой невольно косил взглядом в поисках подтверждения или опровержения своей догадки.

Дожили, твою мать. Проверяю есть ли трусы на дочери друга. Да я ее и без трусов помню, и в памперсах. А тут ни с того, ни с сего.

Кира

— Ты сегодня рано, — Вера заняла соседнее с диваном кресло. — О как, неожиданно, — кивнула на экран ноутбука. Хоть в гостиной и висела выгнутая плазма, как-то с ноутом мне было уютнее что ли. — На классику потянуло? Почему "Красотка"?

Пожав плечами, я поджала под себя ноги, наблюдая как Вив пошла шопиться и из потаскушки превращалась в леди.

— Вер, а чтобы статусного мужика привлечь, обязательно надо вот это все, гуччи-шаннель? У меня ж их целый шкаф есть.

— Да откуда я знаю, — Вера рассмеялась. — Мне бы ваши печали, Кира Игоревна... Мужик — это для тебя сколько, лет двадцать пять?

Не говорить же ей, чтоб прибавила еще пару десятков. Да и вообще, с каких это пор, я на Демида, мать его, Александровича начала с такой стороны смотреть?! Хотя, я знала ответ. Вот этот его взгляд пренебрежительный, нравоучительный тон, презрение... хотелось щелкнуть его по носу.

— Дело ведь не в шмотках, — Вера пересела ко мне. — Дело во вкусе и в возрасте.

— А это-то тут причем?

— Когда мне было столько же, сколько и тебе я тоже носила вот такие юбки, — экономка провела ладонью по стройному, обтянутому серой форменной юбкой бедру, а кофточки с вырезом до самого пупка и голая спина впридачу!

— С трудом представляю, — элегантная, выдержанная, степенная Вера никак не вязалась у меня с роковой красоткой.

— Я тоже! — она расхохоталась расслабленно опустив голову на спинку дивана. — Но всему свое время, Кира Игоревна, — протянув руку, Вера ласково погладила меня по щеке. — Или что, твой "статусный мужик" требует серьезного подхода?

— Он не мой, — ты даже не представляешь, насколько.

— Хочется это исправить?

— Может быть...

— Ну ты подумай. Главное не потеряй себя, милая. Меняться ради мужика так себе затея.

— Может быть…

Глава 4

Демид

— И где ты был? — сбросив пиджак ещё в прихожей (Танька требует называть ее холлом), я на ходу расстегиваю рубашку. С одной стороны хер я клал, что жена подумает на счёт помады этой блядской, с другой я спать хочу, а не разбор полетов.

— Отвозил Игореву малявку домой из клуба.

Вообще не ясно, какого хера Танька вдруг задалась вопросом, где я и что со мной. Иногда мне казалось, что жена вообще не замечает мое присутствие. Вернее мое отсутствие. В том числе ночами. Кире я приврал, конечно. Трахать малолеток в туалете давно не мой формат. Перерос. Я теперь за комфорт.

Стареешь, Гордый.

— Он сам не мог?

Татьяна идёт за мной следом. Аккуратный домашний костюм, красивое тело. В сорок она вдруг познала радости спорта, массажей и прочей ерунды. Выглядит хорошо, не поспоришь, но…

Не торкает меня. Вот вообще.

Захожу в ванную, Танька следом. Бросив грязную рубашку на пол вопросительно изгибаю бровь, пристроив свой зад на край бадьи. Очередная дизайнерская чушь. Неудобная совершенно.

— Хочешь спинку тебе потру?

— Да я как-то давно справляюсь сам.

Танька скользит по мне взглядом.

— Ты же пьяный, Гордый.

— И что?

— И даже бухой меня не хочешь?

Сука, вот выбрала же время. Скандала что ли давно не было. Острых ощущений не хватает?

— А что полбутылки водки делают мужика всеядным по-твоему?

Сорвалось. Виноват.

Лицо Таньки сереет. Знаю я что мудак. Не хер было начинать, лег бы спать и вся недолга.

— Слушай, Тань, — стараюсь добавить голосу мягкости, тру шею, но бухло и усталость качественно отключают мозг. — Может, правда разведемся, а?

— В каком смысле разведемся? — И ведь как будто правда удивлена.

— В прямом, Тань. Ну что мы в самом деле. Мы ж давно уже не семья.

Моргает быстро-быстро, обнимает себя за плечи. Как тогда, в юности. Я на эту вот трогательную хрупкость и повелся. Защитничек хренов.

— Это ты из-за детей, да? — голос дрожит, глаза на мокром месте. Запрокидываю голову, разглядывая натяжной белый потолок. Шесть светильников. Один не работает. Вот дёрнул же меня черт за язык.

— Да при чем тут дети, Таня. У тебя своя жизнь, у меня своя. Разойдемся как люди, а? Если ты за это переживаешь, — кивнул в зеркало на шикарный ремонт, — дом, машину — все тебе оставлю. Откупные тоже.

— Мудила ты, Гордый. — Танька растирает по роже слезы. Вместе с тоналкой и тушью. — Не хочу я твой развод!

— А чего ты от меня хочешь, Тань? — я так устал, что уже даже психовать сил нет. Сначала эта малолетка скороспелая нервы делала, теперь вот продолжение банкета. Татьяна подходит ближе, укладывает мне руки на плечи. А я, сука, ничего, кроме брезгливости не испытываю. И вроде бы сам не чистенький, но как подумаю, сколько она наблядовала за эти годы все опускается.

— Тебя я хочу, Демид. Тебя.

Останавливаю заученные движения рук. Не даю дотянуться до загривка: знает, как я люблю, зараза. Только поздно теперь уж.

— Сказал же, что не хочу. Гордость у тебя есть?

— Нету, Гордый. — Она морщится, руки безвольно свисают вдоль тела. — Все ты вытоптал.

Выходит, закрывает дверь. Хватаю с раковины стакан для щеток и запускаю следом.

Как меня блядь все достало.

Милые, пприглашаю вас в свою новогодню горячую историю. Короткий любовный роман, который можно прочесть за чашкой кофе или перед сладким сном. Уверяю, вкусные сны вам будут обеспечены.

"Босс Мороз. Подарочек для сиротки"

https://litnet.com/shrt/9mD6

Глава 5

Глава 5

Гордый утро следующего дня

— Стареешь, брат, — Сергеев хмыкает в сторону таблетки аспирина, я жадно заглатываю воду, аж кадык скачет по горлу мячиком для пинг-понга.

— Может, тоже с молодух соки начать пить?

Игорь откидывает голову и ржёт.

Как пацан ржет, но смех его едкий. И я знаю, что укол пришелся в межреберье. С годами наша дружба стала такой… кусачей. Окрепла, как вискарь. Горчит, но ты всё равно присасываешься каждый раз. И ещё тянет.

— Вчера твою девчонку из клуба домой увез, — смех прерывается. Игорь вскидывается весь, как когда-то по окрику “смирно”, щурит свои темные глаза.

— Что она?

— Да сопляк какой-то ее теснил, я вписался. Еле утолкал в машину. Норовистая дочь у тебя, Сергеев.

— Сопляк, значит, — Игорь расслабляется мгновенно. Как будто малолетка меньше его девку обидит, чем взрослый мужик.

— Это все, что тебя заботит? — в его кабинете все такое дорогое, что первое время мне было страшно задницей кресло осквернить. За годы попривык, сам нормально стал зарабатывать и теперь, сидя на диване, бессовестно закинул на кофейный стол ноги, оставляя на полированном стекле следы от оксфордов. — Размалеванная вся, юбка еле зад прикрывает… Обтянула все стратегические места, аж всем видом на грех просится. Ты куда смотришь? На Натах?

Игорь зачем-то хватает со стола ручку.

Дорогую, как все в его престижной жизни. Сжимает так, что та вот-вот треснет. Аж стонет в его руках, как баба под жёстким трахом.

— Мода сейчас такая, Гордый. Мо-да. Они все так наряжаются. Перебесится, какие ее годы. — Откинув ручку, Игорь садится в кресло. Я б сказал падает, прогибает своими “девяносто плюс” кило натруженной мышечной массы и пилит меня недовольным взглядом. Знает же, что я прав. Что мода-хуеда, а девку упустил. Я б спать не мог, если дочка не дома ночует, а этот, небось, даже ни сном ни духом.

— Да при чем здесь мода, Игорь. — Поднимаюсь, отхожу к окну. Опять роюсь в карманах, а курева нет. За толстыми стеклами город как из рампы. — Помнишь, о чем мы мечтали?

Игорь оборачивается:

— Я всего добился, о чем мечтал, — он довольно обводит рукой кабинет. А я морщусь от этого жеста. Ведь помню его, сука, другим. Или память с годами врёт?

Город передо мной похорошел. Расцвел. А я что? Скурвился. Оба мы скурвились. Что осталось от того парня, что прыгал в синее море? Говорят, служба портит людей, делает бездушными, черствыми. Не знаю. Меня испортила власть. Деньги, вседоступность и вседозволенность.

— Ты бы хоть съездил с ней по ТЦшке, пусть бы прикупила нормальные шмотки, чтоб не быдло на задницу ловить, а нормального кого. Ты ж мужик со вкусом, Игорь.

В отражении стекла вижу, что он отвернулся снова ко мне спиной. Как ему вот так сидеть к окну? Я б не смог.

— Ну так съезди раз сердобольный. У тебя всегда вкус был ого, — в голосе сталь и недовольство. Задел я его хорошо, хоть и не признается. — Карточка у нее безлимитная. Бери и наряжай.

— Откупаешься?

Игорь вскакивает, подлетает ко мне за секунду и в какой-то момент кажется, что сейчас срубит апперкотом. Но нет. Руки в карманы спрятал и скрипит отбеленными зубами.

— Пусть невиновный кинет в меня камень. — Он усмехается, а у меня, сука так печет под лопаткой. И в голове на повторе: “Тебя я хочу, Демид”. У Таньки-то тоже безлимитка давно…

Кира

Я надеялась застать отца одного. Но, слыша муращащий, с легкой хрипотцой голос, обрадовалась. Так даже лучше.

— Доооброое утрооо, пап! — влетев в кабинет, не то улыбнулась, не то оскалилась. — О! Демид Александрович, какой сюрприз! Знала бы, что и вы здесь, захватила бы напиток богов и вам.

Они оба стояли у окна и хмурились. Два элитных самца-блядуна. Я знаю о похождениях папика и мать знает, и даже Вера. Вот ей, пожалуй, больнее всего. Есть у меня подозрения на этот счет...

— Кира, а ты чего... — отец скользнул взглядом по моим коротким домашним шортам и тонкой шелковой маечке, — так рано?

Грудь у меня не была большой, в дополнительной поддержке не нуждалась, да и вообще... я же дома, в котором, ко всему прочему, редко когда бывают гости, еще и утром! Поэтому чаще всего я ходила без лифчика... и сейчас мои торчащие пиками соски таранили тонкую ткань целясь в рожи двум старперам. Даже неловко стало. На Демида я старалась вообще не смотреть.

— Целительницей подрабатываю, на, — сунув отцу склянку с витаминной бормотухой, сложила руки на груди, прикрываясь. — Пить не очень приятно, зато будешь огурцом. Как там Наташка?

Отец, пивший мое подношение, закашлялся.

— Демид Александрович! Что ж вы столбом стоите, помогите другу! — я подошла к папе и приложилась пару раз ладошкой по спине, помогая прокашляться.

— Кира! — красный как рак отец, сурово сдвинул брови. — Смотрю, Демид прав, ты что-то берега совсем попутала.

А Эверест молчит, мазнул взглядом и все. И от этого прямо загорелось внутри, докопаться до него. Есть же там живое хоть что-то, чтобы зацепить?

— О! Так он уже помог? — я наконец-то рискнула посмотреть в глаза своему Гордому. Там... бушевал ураган, не меньше! Гром и разряд молний ерошил волоски на теле, мурашил кожу и заставлял сердце пускаться в дикий, безумный галоп. — Приехали с докладом, как вырвали цветочек из хищных лап грязного молокососа? — Ночью у меня созрел план, гениальный в своей простоте! Раз гора не идет к Магомеду, то, собственно....

— Фильтруй базар! — рявкнул отец, грохнув стаканом о столешницу. — Ты когда этого всего набралась?! Имей уважение и...

— Пап, ты это и Наташке рассказываешь, когда она... ну, — я сделала жест рукой и языком, имитируя отсос, — когда ты ей на рот накладываешь?

— Убью! — рявкнул отец, надвигаясь. — Мелкая засранка, я тут упрашиваю, с ней по магазинам! Карту безлимитную потрошить, рассказываю, что возраст у тебя, а ты... да я ее к херам закрою, платину твою! Сидеть дома будешь и, — он повторил мой жест, — чупа-чупс сосать, только на него денег и хватит!

Глава 6

Демид

Ну ни хера себе явление Христа народу. Игорь явно прихуел с порога, стоило дорогой доченьке рот открыть. Полагаю, это исключительно в свете нашей беседы. Так бы, без свидетелей, спустил опять на тормоза. Чую жопой, подобный разговор у них не первый в жизни. Значит, Сергеев вовремя дочурке границы дозволенного не обрисовал.

В дом к Игорю, бывает, заходят и друзья его многочисленные, и партнеры. А тут пигалица соками на пол капает. Среди всех этих гостей надежных – кот наплакал. Значит, за зад свой Сергеев боится уж который месяц, а эту брешь прикрыть не довелось? Твою мать, запретил бы при таком раскладе даже из комнаты вот так, без халата выходить. Соски торчат, грудь трепыхается, а когда наклоняется отцу стакан протянуть, так вообще всю насквозь, до пупка видно. Усмехнувшись отвожу взгляд. Исключительно из уважения к другу. Пиздец дочурка. Может, и хорошо, что мне бог детей не послал. Не дай боже вырастить такую же.

Это ж надо бате да такие вещи. Совсем страх потеряла девка. Какая там карта и шоппинг. Ремня эта голая задница просит. Я бы вот с удовольствием отходил. Даже штаны снимать не надо. Что там эта тряпица, у меня труселя и те плотнее, чем ее недоразумение. Постеснялась бы хоть перед отцом ляхами светить. Дура.

— Побрезгую, — вот, оказывается, чего Игоря так дергает на мысли “Кира и старикан”. Не первый раз грозится дочурка.

Оба поворачиваются ко мне возмущенные. Что дочь, что отец. Даже не знаю, чего, блядь, больше хочется заржать или настучать обоим по головам.

— Я, Кира, привык ко всему самому лучшему. И если рядом со мной женщина, то такая, которую не стыдно в приличном обществе показать. Умная, воспитанная, со вкусом. И язык свой не только вот сюда умеет прикладывать. — Толкаю изнутри языком щеку, та надувается туда-сюда. Кирюха краснеет. Не успела штукатуркой зачатки интеллекта на роже замазать. Осталась там, оказывается совесть еще… грамм двести.

— Ты мою дочь ща дурой озабоченной назвал? — Игорь моментально забывает про доченькин косяк и чернеет рожей. Бычится, как на красную тряпку, да со мной “прием для подчиненных” давно не катит. Подняв брови, демонстративно медленно скольжу взглядом по ее фигурке. Ладная, не поспоришь. Но подано так все, что себе оставьте это блюдо. Вдруг приходит в голову мысль, что при должной упаковке эта конфета получше любого чупика б зашла.

— Лично мне ее страшно людям показать. Как откроет рот – стыда не оберешься, — Игорь сжимает кулаки на краю столешницы. Кира вспыхивает, подкусывает губешку свою. Не накрашенные. Гораздо сочнее, кстати, чем с мазней поверх. Кто им вообще сказал, что мужики любят химию слизывать? — Если инвестировать бабло в бабу, так хоть в такую, которая твой статус поднимает. И все остальное тоже.

— Он меня, пап, шалашовкой копеечной обозвал. Натыкивать ему мне мерзко. — хмыкнула Игоревна бесстыжая. — Видишь, как тест на лояльность прошел, дружбан твой. Можешь смело меня с ним в огонь, и в воду, и медные трубы. Срать на одном поле не сядет. Только вы, Демид Александрович, не забывайте, кукла заводная и красивая у вас уже есть: "Наша Таня горько плачет, уронила в речку мячик..." Есть вам с кем и выгуливаться, и кому по команде рот открывать. Вот ее на выставку, людям показать и водите. Она ж вам все поднимает, да? И статус, и все остальное?

Я с трудом удержался, чтобы не намотать этот крысиный хвост на кулак и не отходить прям пятерней по заду. То, как Игорева соплячка пренебрежительно обо мне отзывалась вообще не трогало.

Но Татьяна…

Пусть, с женой у нас давно отношения номинальные, и все равно в глазах людей она моя женщина. Фамилию мою носит, кольцо. Значит, под моей защитой. А я стою, как хер лысый и слушаю насмешки от Лолиты невоспитанной…

Кому ты врешь, Гордый. Правда глаза колет? Ты ж сам виноват, что Таньку вот так полощут за глаза. Шила в мешке не утаишь. А какая, мать твою, была любовь…

Я вспомнил, как кружил ее на руках в цветущем яблоневом саду. Мы женились в мае. Все говорили, что примета дурная. Мол, маяться всю жизнь. Я что тогда, что сейчас в приметы не верил, но…

Танька была красивая. Меня аж трясло, когда предложение ей делал. Думал, что сдохну на месте, если откажет. А теперь что? Куда все это делось, сука... Как же мы все это просрали, что мне домой приходить тошно. Сутками готов работать, только бы не идти туда. Не видеть ее и глаза эти обвиняющие. И губы поджатые.

— Кира... — Сергеев поморщился, как будто ему кости без обезбола вправляли.

— Я всё, откланиваюсь, — дура эта малолетняя присела в старомодном поклоне. В трусах ее новомодных смотрелось тупее не придумаешь, — не поминайте лихом... ах да, вам же противно. Значит, вообще не поминайте.

Выскочив из кабинета, она с силой громыхнула дверью. Стиснув в карманах руки, я смотрел как вертлявая, явно накачанная спортзалом задница выплывает из кабинета. Дай тебе, дуреха, бог никогда не познать все то, о чем мелешь. Пусть тебя, идиотку сбережет.

— Ты как знаешь, Игорь. Если тебе нравится слушать, то на здоровье. Пусть полощет и тебя, и жену твою, но ещё раз рот откроет про Татьяну, хоть что неуважительно скажет, я ее своим армейским ремнем выпорю, так и знай. И хер я клал, чья она дочка.

— Ты не заговаривайся, Гордый. Мою дочь ты не тронешь. — Наступает на меня, глаза навыкат. — Она ведь правду сказала. Про Татьяну-то. Думаешь, Кирюха одна все вот это? Вокруг люди, поди, тоже не дурачье, а?

Сука, как чесались руки ему морду начистить. Был бы праведник меня учить, а так… сам как свинья в той же грязи извалялся.

— Кто безгрешен, пусть первый кинет в меня камень, — спецом, мать твою, твои же слова и возвращаю, Сергеев. — Но в следующий раз, когда твою дочурку на клубном столе, пьяную, на троих пустят по кругу как бутылку водки, я не вступлюсь.

— Это что? Детские обидки? — Игорь скривился. Прекрасно ведь понимал, что перспектива вполне вероятная. Слишком быковатая девка у него. Такую пообломают, что потом себя до пенсии не соберёт.

Глава 7

Глава 7

Кира

Несколько дней спустя

Бесит! Бесит! Бесит!

Я, видать, действительно дура полная, раз решила играть с этой скалой бесчувственной в игры. Права Вера, нечего и пытаться подстроится и соответствовать. Я ему что, собачка на выставке, в самом деле?! Козырь уже давно пороги оббивает, цветы, ухаживания, все красиво. Из приличной, как говорит папа, семьи. Чего я, в самом деле, увязалась за этим Эверестом?

— Кира Игоревна, — мягкий голос Веры, вырвал из скорбных мыслей.

— Ась?

— Ты так воинственно ногами топаешь, что мне аж страшно. Кого ты убивать идешь?

— Свои несбыточные мечты, — я криво ухмыльнулась.

— Знаешь, малыш, некоторые мечты тем и хороши, что остаются мечтами.

— Вот и я так подумала, — отчего-то захотелось плакать. Стало очень жаль себя. — Пойду на свидание с Максом. Сегодня.

— Да ладно?! Неужели младший Козырев наконец-то замечен и получил шанс?

— Пока что просто замечен. Насчет шансов - посмотрим.

С нашей беседы в отцовском кабинете прошло несколько дней, но стоило вспомнить слова и рожу Гордого, злость и обида снова разгорались внутри. Я ничем не заслужила, чтобы со мной так разговаривали.

Тем более он!

Я же помню, как раньше было. Как он приезжал в город, с командировок своих, всегда заходил к отцу. Они курили вот тут, в гостиной, пили, а я крутилась рядом и Демид никогда не отказывался ни кукол моих рассмотреть, ни показ мод. Даже концерт на стуле слушал как Дед Мороз. С такой теплой улыбкой, какой я от отца, кажется, и не видела в жизни.

Весь день и вечер прошли в мыслях о друге отца и как я докатилась до всего этого. Пожалуй, Макс и правда может мне вынырнуть из фантазий в реальность.

К назначенному времени он явился как штык.

— Очень здорово выглядишь, — Козырь бегло осмотрел меня, оставшись доволен, сконцентрировался на лице. Как порядочный мужик, да, а не... мудак.

— Спасибо, — я мило улыбнулась, проверяя, не распалась ли прическа. Как будто бы небрежный "конский хвост", но каждая прядка на своем месте.

Такой ты меня хочешь видеть, Эверест? Поморщилась, рассматривая аккуратный, едва заметный макияж, изысканные украшения и черное в мелкий горох платье, а-ля привет из шестидесятых. Я знаю, как надо одеваться, чтобы понравиться Козыревым родителям. Да я им и так давно нравлюсь. Мать Козыря и моя чуть не с горшка нас сватают. Бесит, честно говоря, жутко. Но Козырь нормальный, не из этих…

— Джокер, в чем дело? — Макс нахмурился, назвав меня ходившем между нами прозвищем. У кого-то "малыш" и "солнце", а мы продолжили тему игральных карт. Я ему сказала, что когда-нибудь он станет моим козырем, на что Макс усмехнулся и прозвал джокером.

— Джокер самая загадочная и сильная карта колоды, Кира, — объяснил он, — в разных играх разыгрывается по-разному. В одних он определяющая карта, в других его вообще не задействуют. Но чаще всего, джокера используют взамен любой другой карты, даже самой сильной.

— Эх, а я думала мы в таро ударимся и ты мне про шута напомнишь. Им позволялось болтать все на свете, даже очень опасные вещи под предлогом шутки.

— Ты этим умело пользуешься, я знаю, — не оценил Макс. — Но в нашем раскладе я надеюсь на другое...

Заметив мое выражение лица, Макс нахмурился и легонько притронулся к моему локтю:

— Эй, все нормально?

— Да, — я вынырнула из воспоминаний, лучезарно улыбнувшись влезла в лодочки на высоченной шпильке. — Много народу собрали твои?

— Честно говоря не знаю, — попрощавшись с Верой, Макс вывел меня к поджидающему на аллее авто. — Побудем немного, а потом можем в "Дискавери" рвануть?

— Шутишь? Посмотри на эти орудия пыток, — усевшись в машину, я кивнула на свои ноги. А самой в голову невольно недавние картинки. Вот я в такси, сижу, чуть не вжавшись в двери. Слева горячее бедро Гордого. В машине пахнет алкоголем и его парфюмом. Он смотрит с отвращением… Оборачиваюсь. Козырь улыбается. Тепло, как влюбленный…

Влюбленный и есть.

— Вожу пару найков в багажнике. Традиционно.

— Ты ж моя радость! — я захлопала в ладоши, с готовностью убегая от неприятных воспоминаний. — Тогда можно и в “Дискавери”. Если никто не испортит настроение... — я запнулась, покусала губу и все же уточнила: — Ты не знаешь, Гордых, случайно, не будет?

Козырь рассмеялся.

— Возможно ты и тарошный шут, Джокер. Гадалка еще та. Гордых старики первыми пригласили, ты ж знаешь, у мамы с Татьяной дружба на века.

Блеск. Зашибись, мать твою.

Глава 8

Глава 8

Демид

— Тань, ну ты готова? — заглядываю в спальню, сидит в халате ещё. Платье на спинке стула, взгляд пустой.

— Не хочу я никуда идти, Гордый. Соври, что нездоровится. Что мне там делать?

— Ну как что? Там же все будут. И Корызя жена, и Сергеева, и Власовы. Вы же вроде дружили?

Она поднимает на меня насмешливый взгляд.

— Знаешь, какая у нас дружба? На фоне общей беды.

Подпираю плечом дверной косяк. Интересно девки пляшут.

— Что ж там за массовая печаль такая?

— Несчастная любовь, Гордый. Безответная.

Мне аж рассмеяться хочется сначала. Ну какая, мать твою, любовь. Где она осталась? В лихих девяностых? Но так она смотрит, что смех в глотке застывает. Сажусь рядом. Танька замирает, как статуя у театральной колонны. Мраморная, бесчувственная. Смотрю на нее и сами собой на ум лезут насмешки Игоревой пигалицы.

— Тань, давай сходим, а? — она оборачивает ко мне лицо. Морщинки все равно видно, хоть и зачастила по своим косметологам. И глаза такие усталые, грустные. Не молодые глаза. А как сияли когда-то. Казалось, выключи свет и все равно будет как днём от ее взгляда.

В который раз задаюсь вопросом, куда все это делось-то. Почему? Кто из нас не доглядел?

— Иди один, Гордый. Скучать тебе точно не дадут. — Она тянется, поправляет воротник. Галстук я не повязал, не прием у губернатора поди. — Ты мужчина видный, один в сторонке весь вечер не простоишь.

И так мне тошно от этих слов. Прям как ножом под ребра. И никак, сука, не могу отделаться от мысли, что все это я. Взгляд этот потухший, седина, морщины… все моими руками сделано.

— Мам, почему у Лехи мамка тебя старше, а как будто молодая? — мне лет десять всего, но разницу между ухоженной Лехиной мамкой и своей натруженной вижу хорошо и четко. И мне не нравится эта разница.

— Понимаешь Дёма, Лёшина мама замужем. А я одна.

— Так разве оно не легче одной?

— Не легче, сынок. Ты запомни на потом. Женщина она как цветок. Будешь хорошо заботиться, долго цветет, пахнет вкусно, глаз радует. А если ни воды ему, ни света, ни слова ласкового — зачахнет.

Танька сдувает пылинки с моего плеча. Пальцы холодные, дрожат. Ловлю ее ладошку. Кольцо дорогое, бликует от потолочных светильников.

— Давай сходим, Тань. Вместе.

Она вздрагивает от тона, хмурится. Как будто не верит. Я поднимаюсь, чувствую себя редким козлом. Совесть что ли проснулась? Иду к ее шкафу, матерясь перебираю вешалки.

— Наденешь это? В нем у тебя глаза как звёзды светятся.

Танька чуть наклонив голову молча смотрит то на руку мою, то на вешалку. Прям вижу, как раздумывает. А глаза, в самом деле, как подсветил кто. Правду, видать, говорят: ласковое слово и кошке приятно.

— Если оно тебе больше нравится… — Танька встаёт, забирает платье из моих рук. Чуть заметно, неуверенно улыбается. А мне так паршиво от этого на душе. Хоть наживую грудину дери руками, чтоб выкорчевать неприятно это чувство.

И в голове опять:

“У вас же есть кукла, чтоб наряжать и в свет выводить”.

А Татьяна уже халатик свой скинула и юркнула в платье.

— Поможешь застегнуть?

Молча подхватываю бегунок, смотрю, как он сцепляет между собой зубья молнии, скрывая перемычку от лифчика на спине, а кроме горечи и гадливости от себя такого ничего не чувствую. Хотел бы, сука. Хотел бы…

Закрыв за женой пассажирскую дверь, обещаю себе быть на этом вечере хорошим мужем. Хоть разок не свой статус за ее счёт поднять, а ее в глазах этих кур размалеванных чуток повыше посадить.

— Только давай не долго, Гордый, — Танька смотрит в окно. Ровная спина напряжена, плечи каменные.

— Уедем, как только захочешь.

Она удивлённо оборачивается:

— Правда?

— Правда, Тань.

Жена кладет мне ладонь на колено. Как раньше, в молодые годы. А я даю по газам, чтоб быстрее доехать до дома Козыря. Жжёт мне ее ладошка. Хоть ты, сука, ори.

Глава 9

Глава 9

Кира

— Кира! Отлично выглядишь! — Инга Сергеевна, мама Козыря, расцеловала воздух у моих щек. Хотелось поморщиться, терпеть не могу вот это лобызание понарошку. — Я так рада, что ты согласилась составить Максу компанию!

— Спасибо, вы сегодня главная звезда вечера, — озвучила правду. Родители Козыря как будто застряли во времени. Они оба светились каким-то неподдельным счастьем, любили сына и держались действительно семьей. Хотя, не гнушались вот такими показными вечерами с кучей условностей и пропитанных лицемерием. С волками жить, по-волчьи выть, да? — А вечер, вы же знаете, Макс уговорит любого. Скилл прокачан на восьмидесятый лвл.

— В таком случае, когда же он сокрушит твои бастионы? — подделала Инга. — Я опасаюсь, что светит ему только френдзона...

— Мама! — фыркнул Козырь, — ты совсем не помогаешь, вот так туда можно загреметь окончательно!

— Бастионы, — цокнула я, — у каждого есть сво...

— Добрый вечер, — прозвучало за спиной знакомым голосом и все волоски на моем теле встали дыбом. — Смотрю, мы как раз вовремя.

Черт. Черт. Черт.

Я предполагала, что чета Гордых будет на вечере, но надеялась избегать близкого контакта на максимум. И чтооо?!

— Демид, Таня! Я так рада, что вы приехали, — улыбнувшись и сжав мою ладонь, хозяйка вечера переключилась за вновь прибывших гостей.

— Демид Александрович, Татьяна Викторовна, — переплетя наши пальцы, Козырев развернулся к гостям утаскивая и меня за собой. — Добрый вечер.

— Здравствуйте, — кивнула я, встречаясь с его женой взглядом.

Она выглядела отлично. Темно-синее платье в пол подчеркивало все достоинства фигуры, делая силуэт утонченным и элегантным. Собранные в пучок волосы и массивные серьги визуально делали шею хрупкой и нежной. На косметолога Татьяна не жлобилась явно, зона декольте и кожа сияли пусть и не юной свежестью, но и не подчеркивали возраст.

— Кира, привет, — поздоровалась она, пока этот горный козел, зовущийся ее мужем буравил меня взглядом. — Какая ты красавица! А родители? Будут?

— Мама еще не вернулась из круиза, — я нацепила привычную, безразлично-учтивую маску, одну из сотен, что были в моем арсенале, — а папа... вероятно у него очередной завал на работе. Вы же знаете, в наше временя и голову поднять времени нет. Трудится, в поте лица и других частей тела, над очередным молодым и амбициозным проектом. Сплошные инновации кругом, только и успевай, что вовремя всунуть, вернее, втиснуться со своим предложением и обогнать конкурентов. Да не мне вам рассказывать. Демид Александрович тоже с отцом работает ведь.

— Понимаю... — протянула она, мастерски подстраиваясь в игру, — значит, сегодня ты представительница Сергеевых на этом вечере? Почетная миссия.

— Скорее, я сегодня его плюс один, — шуточно толкнула в бок Макса, — куда уж мне да во взрослые игры, да, Демид Александрович? Тут надо знать, когда открывать рот и перед кем. Чтоб ни отцу, ни вообще кому-либо стыдно не было.

Демид

Даже будучи прилично одетой, эта невоспитанная пигалица остается собой. Они с Танькой обмениваются многозначительными репликами со вторым дном. Меня всю жизнь бесят эти вот хождение вокруг да около и лицемерие. Как был прямой, так и остался. Сколько раз мне проклятая прямота боком выходила, а все равно.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не влезать в бабские шушуканья, пока мелкая сучка не обращается ко мне лично.

— Очевидно, что до этого знания ты, Кира, пока не доросла, — Вот и вся беседа.

Кивнув хозяйке вечера, я переплетаю с женой пальцы. Она пытается не показать удивления. Мы уж лет сто как за ручку не ходили. Под локоть, как положено в высшем обществе – да. Вот так, как влюбленное дурачье разве что в первый год брака. Смотрю куда-то перед собой, перебираю ее пальцы. Думаю вообще не о ней. О том, как сереет небо там, над крышей двухэтажного загородного особняка четы Козыревых. О том, как скучаю до икоты за этим небом, когда обнимает тебя, лижет ветром, хлещет в рожу, сосет силы и питает изнутри таким восторгом, что как обдолбанный потом. Я бы прыгнул. Может, съездить на базу, где ребята тренируются, отвести душу?

Около часа мы слоняемся с женой от одной кучке людей к другой. Расставленные по всему саду столы собирают вокруг компании по интересам. Теплый свет садовых гирлянд окунает в слащавую романтику, цветочки, деревья. Ветер осенний, заставляет снять пиджак и галантно прикрыть плечи своей дамы. Танька грациозно придерживает его на своем голом плечике, накрывает попутно и мою грубую ладонь. Невзначай, но люди-то смотрят. И я знаю, что все это ее радует. Что вот об этом она вчера просила, глядя обиженным взглядом в самую душу.

Меня она хочет.

Сука.

Я пытаюсь, правда пытаюсь заставить себя чувствовать. Заставить себя забыть все или вспомнить, мать ее душу знает, что из двух. Рву себя, насилую изнутри, как блядский мазохист. И… ничего.

В душе какая-то вечная мерзлота. Как будто давно все атрофировалось и кроме холода, безразличия и глухого раздражения ничего не живет в отмершей пустыне моего нутра.

Чувствую себя болванчиком. Отвешиваю глупые шутки, даже приглашаю Татьяну потанцевать. Она расцветает, как политый куст давно запущенных садовых роз. И мне так тошно от ее этой несмелой радости. От себя самого тошно. От того, как качественно, блядь, притворяюсь. И что она поверила. И что теперь будет дальше на что-то надеяться. Зачем?

Руки ее на моих плечах как гири пудовые. Мы покачиваемся под тихую музыку, фонарики подсвечивают ее волосы золотом. И глаза ее блестят. И как будто даже разом помолодела Татьяна моя. А я внутри – дряхлый старик.

Чуть поодаль о чем-то щебечет Сергеева дочка. Без вульгарного раскраса похожая на едва раскрывшийся розовый бутон. Зеленый чашелистик еще плотно сжимает нежные лепестки, сдерживая созревающую юность. Козырев молокосос так на нее смотрит, что сразу ясно: спит и видит сорвать этот бутон, запустить пальцы в тугую свежесть лепестков и хозяйничать там, занюхивать аромат, балдеть от победы.

Глава 10

Глава 10

Демид

Мы вернулись к гостям, оба старательно делая вид, что ничего не случилось.

Глаза сами нашли Козырева и Сергееву пигалицу. Этот времени даром не терял, гитарку откуда-то надыбал. Я тоже когда-то такой был. Песни жене орал под окном студобщаги. Часто, правда, очень фальшивым, нетрезвым голосом.

Теперь вот, даже инструмента дома давно не имею. Оставил кому-то из сослуживцев, когда увольнялся в запас. Ему там нужнее моего. Бывает, только этим и спасались ведь. Когда вернулись, половину бойцов, как языком слизало. И так выть хочется.

А нельзя. Ты ж мужик. Нельзя выть.

Вот тогда в ход и идут струнные да ударные. Это на гражданке богохульство на похоронах музыку играть. А там… там производственная необходимость, чтоб кукухой не слететь.

Аккуратно снимаю с предплечья ладошку жены:

— Я отойду, Тань.

Какой черт меня дернул?!

Ностальгия что ли заела по юности?

Страшно сказать, но я как будто там, под пулями живее был, чем здесь, как сыр в маслице. Правильно комбат говорил: адреналиновая игла. На всю жизнь теперь. Как больной ходишь, маешься и вечно как будто все в серых тонах, как на сбавленных оборотах живешь.

— Ну как, салага, одолжи инструмент.

Козырь поднимает на меня вопросительный взгляд. Удивленный, как будто мой образ взрослого дядьки вообще у него в голове не вяжется. Ни с музыкой, ни с бандуркой его. Хотя, врать не буду. Гитарка хорошая. У меня такого инструмента никогда не было. Так… Ленинградский завод. Та, которой убить можно, если ударным способом применять.

Сажусь рядом на краешек бордюра, ногу закидываю, чтобы держать удобнее. Сколько времени прошло, а пальцы помнят. Подстраиваю под себя чуток. Чувствую, не глядя, как оба, и малец козыря и Игорева девка меня жрут глазами. Ждут что ли? И Танька смотрит. Грустно так. Я ей когда последний раз брынчал? А тут вдруг… Голос не слушается. Хриплый стал, ну точно как у старика. Завожу старенькую песню. В наше время популярно было. Про гранитный камушек в груди. Очень в тему, между прочим.

И вроде смотрю на Таньку и она на меня смотрит, а плечо жжет другой, не ее взгляд. Так и тянет глянуть. Хер знает, как будто накинули на шею веревку и невидимая сила ведет, как козла на убой, туда голову свернуть.

Глушу струны ребром ладони на половине аккорда, встаю, протягиваю инструмент Козырю.

— Возвращаю инструмент твой, — пацан перехватывает гриф, но я удерживаю его крепко, — и запомни. Гитару, как женщину в долг не дают. Одолжишь разок и все — уже, считай, потерял. Дружеский тебе совет от старшего.

Я подмигнул ему, хамски, как деды желторотым, когда контакты доступных девочек сдают перед дембелем и разжал пальцы.

Пока шел к Таньке спину жгло пулеметным огнем.

— Что на тебя нашло, Гордый? — Татьяна смотрит с прищуром. И не могу понять, чего в ее взгляде больше: тоски или подозрений.

— Так… молодость вспомнил.

Кира

— Хмм, — протянул Козырь, задумчиво накидывая на гитару чехол. В этом наше желание совпадало. После ТОГО голоса, не хотелось чтоб Макс пел снова. Интересно, о ком ты пел, Эверест? О себе предупреждал или на Козыря намекал... а может, от балды вовсе. Что ему...

— Сколько раз собирались у нас на шашлыки, Гордый не пел никогда, — резонно заметил Макс. — А у вас?

— А у нас в квартире газ, — фыркнула раздраженно, наблюдая, как Демид, мягко прикоснувшись к локтю жены, кивнул в сторону дома... Они перебрасывались словами, Татьяна согласно кивала, а у меня перед глазами стояли ее зацелованные губы и горящий, возбужденный взгляд. Сколько себя помню, никогда такого не видела. Не вечер, а сплошные открытия!

— Макс, дорогой, — к нам подошла Инга, — ну что вы по углам прячетесь? Еще и гитару приволок, ну не время же, м?

— Мам, для искренности и настоящего меня всегда оно есть, не ты ли говорила?

— Я, но… там Вадим Маркович приехал, хотел тебя увидеть и поговорить...

— Давай сюда, — заметив, как Эверест скрылся в дверях пустующего особняка, я потянула за ручки чехла, — отнесу к тебе в комнату, заодно и в уборную загляну.

— О, спасибо, Кира, — просияла Козырева маман. А мы, пока, к Вадиму, да?

Зачем меня черт понес сюда не знаю. Оставив гитару у стенки, я, сняв туфли, как воришка стала бродить по дому. В уборных Эвереста не было, значит, оставалась кухня. Зачем ушел, если напитков на столах полно? И зачем я его вообще ищу?! Нормального, логического ответа не было. Внутри клокотало жерло вулкана из едва оформленных, смутных желаний. Дать им название было страшно, потому что... если даже в голове все назвать своими именами... это значит только одно — я спятила.

Он действительно был на кухне. Стоял у гладкого, натертого до блеска кухонного островка, что-то скроллил в телефоне. Хоть сейчас фоткай для глянца... Идеальный кобель в идеальном, люксовом оформлении. Начиная от внешнего вида, заканчивая антуражиком. Кухня у Козыревых была идеальная. Складывалось впечатление, что на ней никогда не готовили. И Эверест, в своем идеально сидящем, дизайнерском костюме выглядел здесь настолько гармонично, что аж тошно было!

— Отлично выглядите! — В ответ он поднял взгляд, обернулся и посмотрел так, словно мне между глаз приставили винтовку и на секунду задумались, стрелять или нет. — А что, всех эскортниц разобрали, что вы, вдруг, по старинке, с женой решили прийти?

Я понимаю, что меня заносит, и он вполне может послать меня на хуй... но... в то же время, на каком-то животном уровне осознаю: так мой Эверест не сделает. И все равно, когда он делает шаг в мою сторону я невольно отступаю, ещё и ёще, пока не упираюсь лопатками и затылком в стену. Тупик. Коротко остриженные ногти скребут дизайнерскую штукатурку, отступать мне некуда.

Да и не хочется, если честно.

Внезапно улыбаюсь, потому что внутри, безымянный вулкан что клокотал все это время, разливается адреналином и возбуждением. Его аромат, его взгляд, колючий, убийственный будит во мне зарвавшуюся нахалку. Не стесняясь, как тарошный шут, выдаю ему в лицо все, что думаю: