Дружина Князя. Сказание 1. На холме

Глава 1

Убывал третии месяц, да четвьртъ луну набирал, в народе сухим окликаемый, да точию во владениях Святосева Святовидича – мёрзлым. И оттого се, иже в ночь земля онде белела, а в день дождём упивалась. Поелику племена на сонмище не рассчитывали, так: овёс стойкий засеяли, озимый хлеб проредили, и погоды ждали. Да всякий инуде ведал, яко не воспевала твердь удела Краевого зерна в неё, вложенного, и другим похвалялась: самоцветами в залежах схороненных, гранитом в почвах раскиданных, зверьём пушным в лесах смешанных, да рыбой жирной в реках и озёрах взращённых. Богатый удел! На пищу изощрённый. Каравай инуде из шишек пекли, да из них же заготовки делали, орехи для муки мололи, и их же в хмель огулом с ягодами добавляли. Подённый злак народ тожде в быт приходовал, но тот на лодьях из иных волостей Княжества Великого Роского доставляли. Зависел от тех Краевой удел, да эк ноне Князь его Удельный – Святосев Святовидич – от братьев своих верных.

Бередился он непосильно, себя изнутри съедал, понеже войско целое пропустил, град, гранённый, сжечь ворогам позволил, людей не защитил. На миг всего кольцо правящее снял, то Тысячникам не передав, и мнил, успеет, весть о делах дружины из умов Белого братства вычистить. И успел, да устал зело – чрез земли тянуться, свет Святой обходить – иже нордманнов не приметил.

Обаче попрекнуть его за то никто из братьев не посмел, поелику с Белым теремом давний бой те вели. Волхованство и на жизнь Великого Князя покушались, и един раз чуть того не сгубили. А нынче новьим укладом истязались, яво витязей с духовенством равнял. И главное дружина ниякого доказать не дюжила, янысь, и пытались, да сам, Великий Князь, Унче земли Роской, Градимир Ростиславич, мир внутренний сохранить ладил, всем болого ниспослать схожее прочил. Авось посему и не бранились други, егда причину пропуска Святосев Святовидич им сообщил, да в укор ему ту паче не поминали. Одначе то они, и их то воля, сам себя Князь Краевой простить не силился.

Вестимо, Святосев Святовидич о них думал, о народов целостности, да желании Князя Великого, но проблема в суженой его крылась. Не грезила Чернава с ним рука об руку в сей жизни бродить, видеть его ажно не жаждала, поелику он от той отстал. Добр вельми был, да навязываться не умел, супротив воли женской ничуть делать не хотел. На иже сподобился, то при встрече их предложил, и отказ, и не один, достойно принял, существовать продолжил.

Право всё изменилось, покамо Градимир Ростиславич Святосева Святовидича эк Князя Удельного на волость Краевую вече тому посоветовал, и егда племена то, послание, радостно встретили. И не диво, он подмастерьем Белояра Мстиславича, советника Князя Великого, именовался, да Тысячником рассудительным прослыл, яво уж о воинских заслугах его сказывать. Рось его доблесть опосля стычек с Ватыгами на море Сверном воспевала. И в угоду вече присутствие Святосева Святовидича в уделе зрелось: имя того же с Колосом Яровым вязалось, а волости Краевой точию зерна и не хватало. И оттого люд так думал, иже по поверьям жил, тем уйму времени уделял, ан в них Князь, избранный, с уделом сходился, его продолжением гляделся, инда основой и дыханием того зиждился. От сих и по желанию, и устою на Святосева Святовидича венец водрузили. Втагода и Чернава бесстрастие на милость сменила.

И радость Князь Краевой скрыть не порывался, ему инда жить сызнова вздумалось. Зане в Унчий удел он вернулся, но инуде остатнюю надежду и отпустил. В мыслях Чернавы он истину наблюл, исток её бологости к нему. Княгиней она быть мечтала. И не любила его она ничуть, ей паче брат его, Князь Озёрный, Святозар Святославич, грезился. И, верно, Святосев Святовидич то стерпеть бы попытался, будь он Тысячником подённым, но Князю Княгиня надобилась, она и о полях, и о реках заботилась, да удела о процветании, а акая, эк Чернава точию о себе разметь и могла. Поелику чрез нутро преступил Святосев Святовидич, силу свою попрекая, над болью возвысился и ранами старыми, да правду нареченной высказал. Не дюжил он народ под беду подводить, кой ему óчел возложил, Князя Великого и братьев под удар подставлять не тщился. Одначе связь разорвать с сужденной не сумел. К той тяготел.

И осудить за то Святосева Святовидича, мало кто бы сподобился, убо нить самой судьбой сплетённую отрезать не равно ногу ворогу отрубить. Понеже он, янысь, и один остался, да всё ж к Чернаве открытым. Отонудуже то Князь Краевой каждую осьмицу и зрел, иже по уму втагода рассудил, наречённой отказав, оттоже она ворох лишнего засим братству Белому глаголила. И ладно бы точию себя раскрывала, эт нарочито же, вести о дружине использовала, еже внимание волхованства привлечь.

А того Святосев Святовидич не понимал и в корне: Белый терем ведьм вырезал. Всех, без разбору, ежели тех не пленял, вестимо. Он поелику оттоде и ушёл, зане сестру младшую уберечь, да к Князю Великому попросился, дабы тот ту защитить подсобил. Ему бы одному порожно сил в те поры не хватило. Семью свою Святоделов ратных сам ведь вырезал, егда отец с братьями старшими сестру продать вознамерились. Кровь у той ещё рано пролилась, десят кругов она не узрела, а он мнил всяко, иже паче времени у него в запасе будет, понеже себя в боях дотоль не щадил. И на то исток у него крылся, кой он мастером при тереме Белом став, различил. Даровали ведьм Святоделам ратным, иже те род их продолжили, ибо точию сыновья, от тех начало получившие, добиться успехов и смели, иные выше мастера за всю веху Братства не поднимались, зане не ценились, елико уемы использовались. И множно якого Святосев Святовидич сделал, ниже, эк то выведал, ально мать его родившую обесценил: Братство убедил, яко та ведьмой не являлась, гнев отца вызвал, чин утратил, да от сестры его всяко волхованство не отвернулось. Посему ночью он поднялся и во сне всем причастным жизнь оборвал. Бесчестно, то знал, да в прямом бою супротив Святоделов не выстоял б, и тому внимал. Им же свет Святой пособлял, мощь и власть тех, усиливал, а он юн был и слаб. Ан о свершенном Святосев Святовидич инда ноне не бередился, равно бы поступил. Сестру с собой забрал.

Глава 2

А акая, и право, точию от Святосева Святовидича народилась. У Могуты Мирославича, Князя удела Болотного, сыновья кровь защищали, а у иных Князей робей не наличествовало, инда не женились те, да и недеже им делалось. Вече, вестимо, напирало, одначе ниякого предъявить витязям Роским не дюжило. Напервь, повамо на Твердислава Брячиславича, ноне Князя удела Брежного, очел возложили, война на море с Ватыгами в разгаре зыбилась, поелику все смолчали. Опосля ужотко спора разрешения и мира, наступившего, допытываться почали, мол, не по поверьям. Князь же мужью силу проводил, а Княгиня – жёнью, и всё в единстве и плетении быть должно, супротив, войны и голод племена ждут али власти захват спорый. И в целом вера в то, скорее, ума прошлого наследие, ибо то и чтили. Обаче инуде и Святозара Святославича Князем Озёрного удела нарекли. И братья, воеводами бы не прославились, да кажинный бой не выиграли, ежели всяко под условия навязанные прогибались, зане отвели достойно, сказав, иже очелы снимут. Тут-то народ и ахнул, да засим смиренно решения Князей принял. Страшились они шибко, иже, те и вправь, от уделов отрекутся, а витязи на акое сподобились.

Князь же токмо для присного люда власть значащий, олость в равновесии сохраняющий, и земли защищающий, на деле он воевода во главе Тысячников стоячий, да за нужды дружины отвечающий. Посему тот ещё быт, неотрадный, и не всякий силился на себя трудности си возложить, особливо в мирное время, онде другие коны действовали. И егда те мощь набирали, внешний союз, храня, внутренний сыпаться начинал. А то заговоры, лазутчики и хитрость, а не бой для воина прямой и честный. И мир на Роси ужотко сест зим держался, вестимо, посему советник бывший Князя Великого о грядущем бередился, да и тот, союз, эк нельзя паче, по дочери Святосева Святовидича, Буренежи, отсчитывался.

Согласия разрушения ведь ждали в поры, эк Тьёдерун, дочь Ярла Скандовского, Барга, сына Ингвара, Княгиня Великая, жена Градимира Ростиславича, во время родов умерла. Втагода и повод имелся. Силился и правом владел властитель двух фюльков, не поверить усме от Князя Великого и войну, на почве сознательного убийства дочери своей, развязать. Одначе той не последовало. Инда два круга тем Князья тревожились: соглядатаев в земли сверные засылали, некие из тех ажно на службу при Ярле поступили, но вести от них прежние приходили – оплакал то Ярл Барг, и ниякого делать не будет. На том остыли Князья, лазутчиков точию меняли, и тех токмо, кто доступом к правителю Скандовскому не обладал. Обаче спустя пят зим тот напал, и странно, ежели чувства все изъять. Гранинград сжёг, да хирд ниже в волость не направил, аж чрез Бурную реку тем указ не даровал перейти. А эк бы для праздного удовольствия грады не палили, понеже то бессмысленным именовалось, ибо потери несло нехилые, вдобавок покамо мир меж княжествами держался. Великий Князь же и ответить власть получал, и, учитывая, иже Рось не обескровлена и на бои не подвязывались, а Сканды с Ватыгами войну вели остатние два круга, то от Скандов одно лишь упоминание ратовало и остаться. Решение здоровьем и дальностью не отличалось, зане ально Святосев Святовидич с мастером бывшим среди согласился: «И право, потешно».

Ярл Барг ликозрел сонмище зим, ему ужотко к веку исчислялось, но глупцом он не слыл, ино длинно так не прожил, да и воеводой тот звался умелым, правителем разумным нарекался, понеже Святосев Святовидич равно мастеру истоком увлёкся. Под скверной же Князя Краевого старый и присный порядок настиг, он по ощущениям рассуждать почал, ворогов истреблять принялся, удача, иже братья его от резни остановили. Они в покое находились, ум холодом потчевали.

«Обаче Белое братство любую мысль затуманить могло, инда Ярла», – размышлял Святосев Святовидич, покамест кровью отплёвывался. Всё ж яко множно ему яги мастера повредили, дотоль не осязал, одначе думать продолжил, эт в себя приходил, лично ужотко иже-то сшивая. И воля тело сама его лечила, он ажно руку к тому не прикладывал. «Но его не разговоришь».

Засим сложил мысль свою Святосев Святовидич со словами брата, и всё понял. Хитёр, впрочем, эк и выну, был Белояр Мстиславич. Простым путём рассудил пойти, чрез слабость Барга того подловить удумал: кой бы правитель умный и справный по тверди не ступал, всё же человеком кликался подённым, а, знамо, бреши, эк и любой ремесленник иль землепашец имел. А брешь у Барга одна за душой в ненависти к Великому Князю, Градимиру Ростиславичу, вязалась – дочь схороненная. И, пущай, сама Тьёдерун сошла, ей не подсобляли, ещё и спасти ту пытались, но отца то всяко боли не лишало. А опосля и хворь, накопленная, в обвинении лаз находила, идеже Градимир Ростиславич злодеем выступал. Онде и срок ужотко никого не волновал, первь осьмица иль круг третии, равно, ворог от смерти не защитивший. И рана та, нибуде рубцами бы не покрылась, елико ту не зашивай и не залечивай, ни плоть же дюжинная. Клином-то тяжко та выбивалась, в светлую память превращаясь, понеже за неё рано аль поздно скверна и бралась. «Её, инно исток, и Белое братство для ухищрения использовать тщилось».

– Кой же Градимир всё же лудень, – своё вслух подытожил Святосев Святовидич, зане шевельнуться, наконец, возможность возымел, втуне кровь с лица стирая.

Великого Князя, и вправь, попрекнуть в нарушении союза не получалось. Он к его исполнению с долгом относился. Да, лазутчики имелись, но то, скорее быт укоренившийся, в сохранности земель состоящий, любой же правитель внезапной войны не желал, поелику к тем, инда на тверди Роси, эк к необходимости относились, ажно вид, все делали, иже никого в двуликолости не заподозрили. Их и эк общение негласное использовали, для устрашения пущего, дабы ворог и не думал грань пресекать. Кон мирного времени, таков. А от в корне вольности Барга ещё ак, Градимир Ростиславич, Князь Великий, повинен был. Он зело мнил союз со Скандами укрепить, убо Тьёдерун в жены взял. Обаче не любил он ту, всё об ином думал: о том, иже нордманны кольми не нападут, они по поверьям супротив крови своей идти не смели, илонды отворачивалась та от них; о мире длинном, кой на века схоронится, а, признать стоило, Сканды яростными и умелыми воинами зыбились, воевать с ними не точию удовольствие искалось, но и тягость проигрыша преобладала. Так, и о путях новьих торговых Градимир Ростиславич славцем в первь ночь опосля обряда мужа и жену, скрепляющего, в бане братьям изливался, о защищённости и воинской подмоге, о перенятии устоев и их единении, инно небуде древле. И уходить от дружины личной в тот день не мыслил, а те его выгоняли – жену новью уважить. Да по единому вопросу: «Вскую?» – о Градимире Ростиславиче други все поняли. Ужаснулись. А тот на чистой воде добавил: «Не буду я с ней ложе делить, она мне не по нраву. Мутная кая-то». И ноне произошедшее увеселяло, ально Белояр Мстиславич, уразумев, к якому простонал Святосев Святовидич, улыбку не сдержал, а далече с тем огулом, уде громкий, точно удары града по древу, гогот раскатился. Да акой заливистый, иже конца тому не виднелось.

Глава 3

Чуял Великий Князь скверну, за сё и судить его сложно, та же в Святосеве Святовидиче подыматься почала, повамо раны того затягивались, да эк надлежало, он на ту и откликнулся. Уничтожить возжелал. И мощи на то у него беспокойной хватало. Тот же её точию во время сражений и выпускал, поелику и не наставлял он гридней, с Тысячниками выну рази проводил, и терпели те от него множно. Один лишь Пересвет по итогу стоять супротив него и мог, и то оттоде, яво подмастерьем Белояра Мстиславича именовался, тайные веды знал, посему и обходил он волю лютую, да в острие выраженную, удары предугадывая. Тысячник и победы над Великим Князем держал, понеже остатний чернь в том нащупать не дюжил, а та, пущай, и имелась, но иная, людская, духом Святым не подпитанная, отонудуже блёклая. Да и возвышался над гнилью в боях Пересвет, себя в орудии обретая, иже та отходила. А Градимира Ростиславича и Марев, сын Белогора, и прошлая дружина Ростислава, эк раз на скверну и натаскивали, он же, по замыслу их, и родился токмо для того, еже витязей от влияния Белого терема избавить. Оттоле сила, кою Княгиня Великая скрашивать по поверьям обязалась, разрасталась и крепла, над умом Градимира Ростиславича преобладая. Обаче Святосеву Святовидичу того и надобилось.

Он не лудень, а ведун опытный, посему и возврат скверны ощутил споро. Мнил, не всколыхнутся прорехи прошлого, да, эк он вежды, не закрывал, всё те отчётливо видел, аж запах глядел Гранинграда сожжённого. То ли от Градимира Ростиславича, а то ли от Святозара Святославича тем пахло. И немудрено, они вдвоём вместо него с последствиями пожара разбирались, людей хоронили, иным жильё определяли, с Посадниками Краевой олости советуясь. А его ещё в первь луну оттоль попросили, ибо, итак, сонмище смрада онде застоялось, очищать не точию землю от разбоя требовалось, но и волю мужей подымать, кои по порядку к Бурной реке утром спустились, по очам – в ночи, а днём – ужотко жён и дочерей своих хоронили.

И испытывал сие горе на себе Святосев Святовидич, не зря он Князь удела своего, и, янысь, ничуть вслух не говорилось, и в махах не проявлялось, делом все занимались, но дума и слова злые тверди наедине посылались, а от тех он токмо паче лютовал, поелику слышал. Да и ноне к нему расслабленному всё тут же вернулось, а инуде и Чернава, и Тьёдерун след обрели, иже восстало нутро дотоль Белояром Мстиславичем возвращённое, ощетинилось. И не хотел Князь Краевой кольми под гнилью прозябать, точию же выдохнул, небо возлюбил, жизнь воспел, эк обратно наслаждение от страданий в нём проснулось. И то ещё лишь навязывалось, шептало, иже желаемое, да покамест Святосев Святовидич разность чувств истинных от лживых осязал. От слабостью Великого Князя и воспользовался.

По уму, ему лично из черни следовало ход искать, обаче и себя за глупость наказать он мыслил. Сам же пред ней слабину дал, да внутри той потворствовал, ино бы в положении сем не оказался. Он и силу свою, иже эк у Градимира Ростиславича восставала, на волю пускал с подсобью утех плотских, буде надобилось, яко тверди и гридням не навредить, понеже и о последствиях незавидных ведал. Мощь-то плотная, крепкая, инно стены стол-града Краевого у основания зодные, оттоже и скверне она и бреши не давала, одначе сие поначалу, да в раздор. В мир та обмена и свободы лишалась, но не костенела, обрат, чрез край лилась, иже поведение портилось. Зане лаз той требовался, а ложе – самым простым и представало.

Святосев Святовидич, вестимо, и обереги плёл, многим на зависть, ан и те, сход снега наипаче, як на полкруга, не замедляли. И Великому Князю в том проще зыбилось, он суженой схороненной все лики, экие в коврах сшивал, посвящал, посему успокаивался, а Святосеву Святовидичу, явь Чернавы точию душу разрывала, иже окончательно тот зверел. Убо спал, болого, возлюбленных ворох имелся. Обаче опосля о сём жалел и дико, ниякого же окромя опустошения ниже не испытывал, бо понимал, яво не того он хотел. А егда колья, иже мощь литая имела, ложем сбивались, по защите, иво всякое за угрозу принимала, трещины пуская, то чернь нутро вольно чествовала. Оттоде и на жён засим длинно Святосев Святовидич смотреть не мог, лично очищался, дабы тех вдобавок не осквернить, да и противны они ему становились, ибо Чернавой не являлись. И всё же добр он к возлюбленным был, и дарами тех задаривал, неким и вовсе по хозяйству подсоблял, яко надобно делая. И знал, не в них беда его и брешь крылась, а в нём. Угода, тем его сути и тела, равно ему, нужда не слала.

И всякий раз он в чернь опосля ласок спускался, да свою так пуще размежевал, дотоль же сила безумная во все стороны била, а онде в высвобождении охолонялась, правду от обмана ему отличать позволяла, и Святосев Святовидич гниль чувствовал. И эк засим он ту из себя не вынимал, эк волей её не изводил, всяко в нём крупица, от обмена неверного, оставалась. Та и в ятры его вплеталась, оттоль и ощущал Князь Краевой ноне, отъякого мастер его бывший, столь с его телом медлил, тот, поди, зашивать не веял идеже, отонудуже всё в упадок пришло. Святосев Святовидич сие и от братьев скрыть пытался, досель о том, ведь токмо Градимир Ростиславич и разумел, и то посему, инно бесперечь они сражались. И многажды он в удел Унчий наведывался, сначала из-за Тьёдерун, вдругомя – Буренежи, и в каждый раз с Великим Князем в бой ввязывался. Пред, тот сам Святосева Святовидича уговаривал, а ниже сие ужотко взаимным обязательством слыло. Обоим им ак легче зрелось, и присно они так беседу вели. Друг другу без слов внимали, и не из-за обряда рудного, иже старшими братьями связался, и не из-за того, яко один дочь другого своей нарекал, а поелику яскры в мече они открывали. Великий Князь Пересвета жалел, всё же, эк бы и кто ни сказывал, ан угнетателем он не являлся. А Святосеву Святовидичу сила безумная желание жить возвращала. Та же Князя Краевого за скверну дыхания лишить норовила, ан он смерти противился, и охотно, яво гнусь из ятр застоявшаяся под тугами выходила. Понеже взаимно они службу несли, да тьме один другого учил.

Глава 4

Зело много воли Великий Князь вложил, да вельми тьму той супротив гнуси выпустил. И ежели бы Святосеву Святовидичу мать-земля не подсобила, да удел его, в лоно принявший, силу ниспослал, то он в крови бы захлебнулся. А те и заживили бережно, и осколок за рану не приняли, родным тот нарекли. Вопреки учениям поступили, да душу от скверны, уставшей, те подхлестнули. Яко поднялась та вихрем лютым, в Градимире Ростиславиче, сродни тому, гниль, учуяв, да вдарить удумала. Донести так, Святосев Святовидич мнил, иже вины на его брате не присутствовало, и в решении град не укреплять – она зерном не зародилась, и в свадьбе ненужной – она след не обрела, да в смерти Тьёдерун из-за чувств того хладных – она плоть не получила. Крикнуть ему то хотелось, по голове его садануть, чернь, яко глупость навязывала, да заботу о Великом Княжестве Роском искажала, из него выбить, покой от дум неверных даровать. Одначе братья старшие вольности Великому Князю не простили, Святосева Святовидича опередили. Белояр Мстиславич гбеж коленный тому проколол, а Святозар Святославич венец в чело вогнал, иже упал Градимир Ростиславич навзничь, морок, внутри чествованный утратив.

– Да, почто?!

– Чтоб не обронил, – кратко отвёл Князь Озёрный, и истоки у него на се имелись.

Градимир Ростиславич ведь очел, вече возложенный, схоже с братьями, скудно терпел, бо не надевал тот инда на суд княжий, оттоде, инно присно, и в волости его снимал, схоронить идеже пытаясь, воеже други тот не обнаружили. А в венец, его камьи багряные, мало того, иже власть всей Роси вплетена была, да в злате вязь воинская защитная отражение солнца находила, так он и порядок именовал. А остатний на постое требовался, два на десяте витязей же стояло, и не всякий Великого Князя в лицо знавал, молодых шибко множно Святосев Святовидич согнал. Ан то Роские дружинники ещё ладно, они уклад изрядно ценили, эдак людей ворох подсобляло. Кто в жилье своё погорельцев приютить приходил, кто еду иль плать жаловал, а кто поглазеть, аль в дружбу напрашивался. Зане надобилось тем очел Князя Великого видеть, им то и покой даровало, и от горести их избавляло, отец же Роский явился, а, знамо, болого теперича наземь ступит. Он и защитит, и в равновесие всё приведёт, и с ворогов взыщет, да так, иже те о Роси на добрый век думать перестанут. Сонмище якого народ глаголал, да Градимира Ростиславича зря они на него и надежду на правду возлагали и верили в того паче, яким в урожай желаемый, скверну из мыслей посредством блеска золотого прогоняя, а камь им багряный жизнь возвращал вожделенную, иже те улыбаться начинали. И с дружинниками равное венец, тот, творил. Одначе те о войне, провизии рассуждали, нордманнах, да их поведении в бою подённом. И тожде ино далеко в думах заходили, гниль приманивали, поелику ежели силился Князь Великий мимо намётов, выстроенных, пройти, каждый бередившийся чертог обретал, да уверенность взращивал. Оттоде очел, елико огонь вечный, на главе Градимира Ростиславича всякому нужным слыл, а тот его прятал.

– И чтоб мне дел не кликал. Кость – сие не плоть, её ломать уметь надобно, ежели ты не жаждешь, ясно, брату своему полкруга в становлении даровать за речи того гнилые.

И не одному Градимиру Ростиславичу от старших братьев перепало, янысь, и, казалось, иже Святозар Святославич токмо речью Князя Краевого кольнул, да всё отонудуже не в досягаемости от него находился. Но на то, точно по зову, ворон, аки ягоды калины созревшие, калый подле Святосева Святовидича в раз приземлился, да в плечо его клюнул. Ещё и голоснул ак, яко остатняя скверна вышла, да и распознал в крике животном Князь Краевой, брань Роскую, человеческую, яво с его именем вязалась.

– Коломесь, – не унималась птица, Градимиру Ростиславичу вторя, поелику тот в выражениях не стеснялся.

Да и немудрено, боль же се дикая, всей землёй Роской в одночасье в чело получить, зане катался по тверди сырой, да местами мёрзлой Князь Великий, одеяния, расшитые марая. Его и шишки сосновые, зимой испытанные, и палки, иже ветер поломал, с камьями под станом не смущали, инно не чуял он те, на главе сосредоточившись. Пытался все осьмь уделов в равность привести, усмирить те, да в себя вобрать. Ак и живее резь пройти обязалась. А то, эко с разбега в мель с лодьи он сиганул, тошнило оттоль, да крутило. Да знал Князь Великий, яко делать надобно, не раз же учёный подобным был, его и Марев, сын Белогора, мастер его по мечу, да советник прошлый, тожде ж изводил, зане собрано он то принял. И ведал, отъякого Святозар Святославич так с ним поступил, следом ж к Баргу, сыну Ингвара, ехать, и Градимир Ростиславич думал, кабы без очела к тому явиться, неуважение показать, а ноне отпечаток от краёв останется, яко почвами вспаханными жёгся, а, знамо, тот надевать придётся.

Обаче и Святосеву Святовидичу не точию от ворона древнего перепало, но и от мастера бывшего равно венцу карательному, досталась. Тот же ему увечья сшивал, да досель искусно, иже Князь Краевой ничуть не осязал, а нынче нарочито Белояр Мстиславич жилы натянул, да порвал те, и ак, воеже он кажинный обрыв ощутил, да инно руда внутри разливаться начала, различил. Вестимо, сжался, убо бродячий корень отозвался, да недобро посмотрел, а брат ему равный ждать почал, во взгляде усмешки и власти, не скрывая, мол, скажешь, иже на сие. Одначе Святосев Святовидич смолчал. Напервь, распознал, яко в жиле той застой зиждился, а, знамо, следом Белояр Мстиславич сызнова выкрутиться дюжил, сославшись, на яко угодно третии, но не на слова едкие и расправу за те спорую. Навторь, Святосев Святовидич всё ж его подмастерьем недеже именовался и разумел, иже супротив действа сего вставать, да песнью одной, едино, яко на меч распростерто бросаться, поелику пыл унял. Да не унял того Князь Великий.