Dual ч.2

КНИГА ВТОРАЯ. 1. Сара

Мне было восемь, когда это случилось.

Мы с родителями ехали по какому-то богом забытому шоссе на Аляске. Вроде мне очень захотелось увидеть северо-восток страны, двуглавую гору Мак-Кинли и много всего, о чем я только-только прочла в географическом журнале. А, может, это отцу захотелось в те края. В общем, когда у него выдался отпуск, он посадил нас в машину — черный внедорожник, на заднем сиденье которого было так удобно спать, — и мы отправились в путь из нашего Айдахо к границе с Канадой. Часто путешествовали дикарями, родители не любили сидеть на месте. День сменился ночью, ночь — днем, канадская территория и Аляскинское шоссе — какими-то бескрайними просторами и дорогами поуже. Одинаковыми двухэтажными мотелями. Становилось холоднее. Отец вел уверенно и быстро; мама, когда сменяла его, ехала медленнее и спокойнее. Ее манера вождения была сдержанной, как она сама. Отец в это время дремал, сдвинув кресло назад и закинув ноги на панель.

Скучно было, спать не хотелось, и я крутилась на месте. Смотрела в окно на проносящиеся в дорожной тьме белые обочины. Снег искрился в свете фар, отдавал синевой, будто размытая акварель. С одной стороны поднимался крутой обледенелый склон, с другой тянулась линия ограждения, за которой до самого горизонта пролегала ровная пустошь. Ни единой живой души; последний город мы проехали много часов назад. Дорога пошла под уклон, и стали видны ее асфальтовые завитки — на много миль вперед, до самых гор.

Я даже не поняла, что пошло не так. Внедорожник вдруг повело: одна секунда, один раз я успела моргнуть, один раз мама успела взвизгнуть. Скрип тормозов, раздирающий скрежет — и я лечу вверх тормашками. Перед глазами все кружится, плечо болит, ноет шея. Потом двигатель умолк, звон в ушах постепенно тоже. Я кое-как выпуталась из ремня безопасности, опустила ноги — крыша теперь находилась подо мной, а сиденья наверху. Родители висели на ремнях, как парашютисты на стропах. Мама без движения. Отец слабо вздрагивал.

— Папа-а! — взревела я, размазывая сопли по лицу.

Отец булькнул горлом. Ломано дернулся.

Что-то в нем загипнотизировало меня, заставило заткнуться. Слезы встали комом в груди, там же остались и слова — на целый год последовавшей реабилитации. Мне вдруг сделалось очень холодно. Захотелось спрятаться, стать невидимой. Захотелось проснуться в своей кровати.

Первый час отец глухо стонал. Протяжно, с периодичностью в несколько минут, будто засыпал. А я затаилась в дальнем углу салона, под спинкой сиденья, и слушала в тупом оцепенении. Не хотела, не могла дотронуться до развороченной, поблескивающей алым ноги. До скрытого налипшими волосами лица с раздутыми губами. Это был не мой папа, а кто-то другой, кто-то сломанный, некрасивый. И выбраться из машины не могла — словно окаменела от шока. Просто слушала, как уходит его жизнь.

Стон. Молчание. Стон. Молчание. Стон…

Молчание.

Я осталась одна.

Шоссе было безлюдным, никого в оба конца на долгие-долгие мили. Машины по нему ездили редко, городов поблизости не было. Только снег, горный гребень и асфальтовая полоса, а за ней призрачно мерцающая долина. Тишина, какая может быть только в снегах. Белая пустошь, красивая и равнодушная. Через какое-то время я пересилила себя и выбралась через разбитое боковое стекло. Бесцельно ходила кругами у вздыбленных к небу колес, чувствуя, как дорожки слез примерзают к коже. Когда перестала ощущать ступни, не выдержала и забралась в относительное тепло салона. Там хотя бы не дуло; все стекла, кроме одного, потрескались, но каким-то чудом остались целы.

Еще через несколько часов захотелось есть. От сэндвичей, которые мы брали на заправке, остались только обертки. Я пробралась на передние сиденья, стараясь не касаться неподвижных тел. Обыскала все там, перемазавшись в крови. Единственным, что я нашла, была жвачка в бардачке. Замерзшие подушечки ломались во рту, затем таяли, вязли на зубах, а я жевала одну за другой, унимая голод и страх. Старалась не смотреть на лобовое стекло. На тела, закрывающие обзор. Окно рядом со мной медленно затягивал иней, пока не осталось круглая, с кулак размером проталина, на которую я изредка дышала.

До сих пор помню тот рассвет — нежно-желтый, растекающийся между низкими облаками и цепью гор, лиловой в тумане. Помню каждую его секунду. Казалось, он тянется бесконечно, этот мой последний рассвет. Хотелось спать, глаза слипались. Холод цепко обхватил меня, и я провалилась в какое-то другое место. Рядом стоял кто-то — я видела его невысокий высокий силуэт на фоне окна. И занавески с микки маусами и дональдами даками, россыпь фигурок на синей ткани. Микки маусы и дональды даки, помню их отчетливо. А мальчику, стоящему рядом, было очень грустно, так же, как и мне. Я так погрузилась в ту, иную реальность, что не слышала визга тормозов остановившегося рядом грузовика. Ни криков водителя, ни шороха рации. Была где-то далеко. С Аляской меня связывала лишь кровь. Везде: на стекле, на обивке салона, в воздухе, на лице, на моих руках...

И спустя десять лет я снова в ней, как в красных лаковых перчатках. Сижу рядом с Крисом, мне говорят, что "ранения не опасны для жизни", но меня всю трясет. И я опять не могу ничего сделать, только смотрю.

Как его грузят в черную машину «Герметиса».

Как его руки протыкают иглами, подводят капельницу.

Как бледнеет его лицо под кислородной маской.

Если ничего серьезного, то почему я совсем его не чувствую? Раньше ловила его гнев, радость или страх, а теперь ничего, будто внутри меня все выскребли. Снова впадаю в тупое оцепенение, цепляюсь за его безвольные пальцы. Не могу плакать, что-то упорно не дает.

Он закрыл меня собой. Повалил на асфальт и упал сверху. И нас опалила взрывная волна. Было бы хуже, но Грин сумел направить огонь в другую сторону, основной удар пришелся на лобовое стекло и второй борт. Нас оглушило, осыпало осколками и обломками фургона. Одна из этих железок прилетела Крису в голову, как мне сказали уже в машине. Сама-то я не сразу поняла. Просто вылезла из-под него и заорала, видя кровь, заливающую его лицо. В тот момент он так напомнил мне отца… Я будто снова очутилась на Аляске. В железном гробу на троих.

2. Сара

Линия бежит по зеленому экрану. Взмывает резко вверх, а после так же резко срывается вниз, подпрыгивая на мелких зубцах. Небольшое затишье — и снова вверх. За последние три дня это единственные взлеты и падения Кристиана Браны.

Его лицо неподвижно; бледное, будто припудренное. Руки прохладные, на шее под ухом небольшая точка засохшей крови. Я стираю ее пальцем.

Сотрясение было сильным, так мне сказали. Хотя Сэм пострадал еще больше. Да и Крис, вообще-то, поправляется очень быстро. Тело уже излечилось стараниями Реда и особой генетики человека-хранителя — невероятная скорость. На коже остались только розоватые шрамы от осколков. Тело здорово, а сознание куда-то скрылось, и мне не нужны врачи, чтобы это понять. Криса нет дома. Крис куда-то вышел и заблудился.

Иногда — особенно когда я прихожу в его палату — мне кажется, что еще немного, и чувство вины просто меня раздавит. Это я уговорила его остаться в «Герметисе», а потом потащила охранять чертова Макалистера. Это мне хотелось покрасоваться перед Адамом. Хотелось посмотреть концерт!

Я должна лежать здесь, а не Крис. Не удивлюсь, если он не захочет иметь со мной дела после того, как очнется. Может, пошлет куда подальше — и будет прав.

Смотрю на него и не понимаю, что он вообще здесь забыл? Мне некуда идти, что верно, то верно. Но у Криса может быть блестящее будущее. У него есть отец, который наверняка волнуется. Да, они в ссоре, но что значат какие-то ссоры в этой ситуации? Родня есть родня. Лично я все бы отдала, только бы мои родители были живы.

И как бы я ни боялась остаться одна, мне придется отпустить Криса. Или вытолкать его отсюда, заставить уйти. Не здесь его место, не в «Герметисе» и уж тем более не рядом со мной.

— Хочешь кофе?

Я оборачиваюсь. У дверей стоит Эмма, в руках два стакана с черными крышками. Один протягивает мне.

— Со сливками, без сахара, как ты любишь.

— Спасибо.

Я забираю кофе, приоткрываю крышечку и отпиваю немного. Эмма меня балует. Внимательна ко мне, хоть и не обязана. Всегда спокойна и доброжелательна, несмотря на перепады моего настроения. Вежливая, мягкая, и видно, что это помогает от души, она такая от природы. Начитана, рассказывает мне такие вещи, о которых я и не слыхала. Жаль только, об Адаме молчит, как рыба, сколько я ни пытаюсь что-то еще выяснить. Чем больше я ее узнаю, тем заметнее след, который оставило его воспитание. Адам Вектор виден во всем: в манере говорить, в словах, которые Эмма использует. Она его копирует, и, думаю, это нормально. Любой ученик в чем-то копирует своего учителя. Мне она теперь нравится, но другие дуалы не слишком ее любят. Наверное, дело в том, что Эмма не очень-то общительна. Или в том, что она — левая рука босса; полная противоположность правой руки — зубоскала Грина и рыжей Хэвен.

Сегодня Эмма выглядит встревоженной. Хмурится, поглядывает на телефон — нажимает кнопку разблокировки и блокирует обратно, будто ждет сообщения. Или не решается куда-то позвонить.

— Что-то случилось? — интересуюсь я. Она качает головой:

— Ничего.

А сама продолжает крутить в пальцах мобильник и кусать губы. Ничего, ну конечно.

— Давай, рассказывай.

— Кажется, у меня проблема.

Я гляжу на нее. У тихони-Эммы проблемы? Да откуда бы? Чистое постельное белье закончилось?

— Понимаешь… Адам попросил меня кое о чем. Встретиться с одними людьми сегодня в обед. — Она снова смотрит на телефон и вздыхает. — Забрать важные документы. Они не могут прийти сюда сами и не доверяют курьерам.

— И где встретитесь?

— В Центральном парке.

— Тут же рукой подать, — хмыкаю я. — Что может случиться в Центральном парке днем? Собачка на ногу пописает?

— Да, но одной немного не по себе. Сэм же… Ну, понимаешь.

В коме. Все еще в коме. Я смотрю на безмолвного, бледного Криса на кровати. Еще как понимаю.

— А почему Адам послал тебя? Он же знает, что ты сейчас без дуала.

Эмма качает головой.

— Он сказал давно, но из-за всех этих событий на Таймс-сквер, из-за Сэма и… — Она искоса глядит на Криса, в которого, по-моему, окончательно влюбилась. — И из-за него я совершенно все забыла. Вспомнила только сейчас, увидела утром в ежедневнике. Но дозвониться до этих людей не могу, абонент недоступен. И Адама сейчас нет.

Она снова печально смотрит на телефон.

— Попроси Грина с Хэвен, сходи с ними, — предлагаю, но Эмма даже пугается.

— Что ты! Ты же их знаешь. Хэвен криво посмотрит, Грин начнет издеваться… Они-то сходят, но потом будут три года припоминать. Я вообще не хочу никого просить, ведь это мне доверили.

Мне становится невыносимо смотреть, как она мнется, вздыхает, ходит вокруг да около, и я говорю:

— Давай я с тобой прогуляюсь.

— Но тебе же нужно быть с ним.

— Я с ним уже четвертые сутки. За все время не выходила из здания ни разу, мне эти коридоры и комнаты уже снятся. А ты мне очень помогла в эти дни. Теперь моя очередь помочь тебе.

Мне точно нужно выйти из проклятого небоскреба и отвлечься, иначе я просто с ума сойду.

— Но Адам не хотел, чтобы ты покидала «Герметис»… — Эмма делает еще одну попытку. Не слишком убедительную, она явно обрадовалась возможности пойти со мной. Я допиваю кофе и встаю. Крошка молотых зерен перекатывается на языке.

— Встретимся в холле через полчаса.

Поднимаюсь к себе в комнату, переодеваюсь и думаю о том, что идти с пустыми руками все же не стоит. Это будет как-то глупо. Адам говорил, что его служба наблюдения, и обычная и “дуальская”, круглосуточно контролирует пространство вокруг небоскреба, и что люди из Агентства там в эти дни не появлялись. А я уже вправду не могу сидеть здесь, потолок давит. Мне обязательно нужно прогуляться, так что предложение Эммы не то что кстати — если бы его не было, я сама вышла бы на улицу хоть ненадолго.

3. Крис

Поплевав на ладони, я подпрыгиваю и хватаюсь за трубу, плотно обернутую теплоизоляцией. Труба тянется под бетонным потолком, изгибается, уходит за угол. Там большой зал, автомобили и пандус, ведущий на парковку позади небоскреба. Оттуда доносятся шаги, голоса, но здесь, в коридоре между лифтами и гаражом, пусто и тихо.

Видеокамер здесь нет. Я очень внимательно их выглядывал, дважды пройдясь по этому коридору прежде, чем приступить к делу. Теперь я доверяю Адаму Вектору больше, чем в день нашего знакомства, он почти реабилитировался в моих глазах, и мне уже кажется, что никто не наблюдает за нами в наших комнатах... Но что, если все же наблюдает? В общем, рисковать не охота, и флешку лучше спрятать.

Повисаю на одной руке, вытягиваю пластиковую “Модель Т” из кармана и подсовываю под плотно прижатый край теплоизоляции. Упокоив флешку в глубине между мягкими слоями, спрыгиваю, отираю ладони. Левая нога еще побаливает после Таймс-сквер, где ее придавило дверью минивэна. Осторожно массирую колено. Что на флешке — предстоит выяснить, задачка довольно интересная. В углу одного скана я обнаружил едва различимое пятно и после некоторых манипуляций в фотошопе понял, что это нечто вроде полумесяца. Непонятно, к чему оно там, но у меня ощущение, что пятно не простое, что-то этот знак означает. Уголок той картинки я сохранил отдельным файлом и спрятал его в “облаке”, под паролем, который никуда не записывал. Нужно еще поработать над ним, сделать почетче, а потом… да хотя бы прогнать через поиск “по картинкам” в Интернете, вдруг что-то выяснится.

Кстати, почему бы не заняться этим прямо сейчас? Я поворачиваюсь к лифтам, и слышу шелест дверей. И голоса.

— Все нужно провернуть по-тихому, бро! — втолковывает Грин, чью манеру общения невозможно перепутать ни с кем. — Налетаем — забираем — отлетаем.

— Что значит “налетаем”? — перебивает другой голос, тоже знакомый. — Нам же тихо все надо сделать.

Я не только узнаю голоса, но и ощущаю приближение своего дуала. Прихрамывая, делаю пару шагов навстречу, а спустившаяся в гараж троица выходит из-за угла.

Харпер шагает, будто на ходулях, Грин семенит рядом, размахивая короткими руками. Сара идет плавно и мягко, чувствуется — танцовщица.

— О! — говорит Грин, завидев меня. — Ты чего тут?

— А вы чего тут? — бросаю я в ответ.

Сара негромко бормочет: “Привет” и отводит глаза. Вообще-то ей это совсем не свойственно, хотя в последние несколько дней она изменилась. Предательство Эммы да и все предыдущие события оставили на ней свой отпечаток.

И все же смущаться и робеть — это не ее, а тут она явно смущена. С чего бы?

Все это подозрительно, и я спрашиваю, остановившись посреди коридора:

— Куда вы собрались?

Коридор неширокий, они могут пройти мимо, но придется задевать меня плечами. Харпер это нимало не смущает, она идет себе дальше вдоль стены, но Грин с Сарой притормаживают, и он говорит:

— На дело мы, бро. А тебе-то что?

— Он — ее хранитель, — справедливо замечает Харпер, таки задевая меня плечом.

Я чуть не отшатываюсь, да и она, по-моему, тоже — снова это ощущение, будто с размаху налетел на большой пластиковый пузырь из тех, внутри которых катаются по воде. Рыжая проходит мимо, ее шаги доносятся из-за спины, а я смотрю на двоих, стоящих передо мной.

— Папку нам надо вернуть, — сообщает Грин. — Забрать у одного клоуна компромат на “Герметис”. Ты же не хочешь, бро, чтобы на нас федералы наехали? Вот и Адам не хочет, поэтому и послал нас.

— Троих? — уточняю я.

— Считать умеешь? Раз, два, три… — он загибает веснушчатые пальцы. — Троих, ага.

Грин пожимает плечами и проскальзывает мимо меня, бросив напоследок:

— Остальные все заняты, вот, в чем дело. Очень жаркие деньки сейчас, очень. Сара, крошка, не тормози, мы тачку подготовим - и сразу надо ехать, вечереет уже.

Сара наконец поднимает взгляд, мы смотрим друг на друга. Я говорю:

— Но я не занят.

— Ты только после больницы, — напоминает она.

— И что? Я здоров, ты это знаешь.

— Ты еще даже хромаешь.

— Чепуха, колено уже почти не болит, ребра зажили… все зажило. Я же хранитель. — Я качаю головой. — Мы совсем недавно говорили о том, что теперь станем доверять друг другу, иначе будет плохо. И что? Ты отправляешься куда-то с этими двумя, а я ничего не знаю.

Еще несколько дней назад Сара бы повысила голос, может, раскричалась бы или начала ругаться, а то и стукнула бы меня кулаком в грудь, как на Таймс-сквер. Так она раньше выражала и свое смущение, и гнев, и растерянность — всегда через агрессию. Но эта Сара будто на пару лет взрослее той Сары и на пару миллиграмм уравновешенней.

3. Сара

Крис выходит, и я остаюсь наедине с Адамом. Почему-то нервничаю, как на первом свидании. О чем он хочет со мной поговорить? В  голову лезут сотни вариантов. Садиться в кресло неохота, я подхожу к окну и смотрю на город. Вечереет, небо и залив окрашиваются всеми оттенками розового. Улицы горят желтыми фарами, расчерчивают остров светящимися нитями.

— Что решил Крис? — спрашивает Адам. — Он останется здесь?

Теперь понятно, что его интересует. Какое разочарование…

— Как видишь. — Я усмехаюсь. — Не успел выбраться из больницы, а уже рвется в бой.

Смотрю на Адама через плечо, и он кивает. Вид у него не слишком счастливый.

— А если он все же еще решит уйти, ты уйдешь вместе с ним?

Я даже не знаю, что ответить. Хочу остаться в “Герметисе”, но и Крис за последние дни стал частью меня. К тому же я чувствую, что в долгу у него.

— Не знаю. Подумаю об этом, когда придет время.

Мимо нашего небоскреба с рокотом пролетает небольшой вертолет. Слегка опускается, целится на взлетную площадку соседнего здания. Совсем скоро наступит ночь. Грин, Хэвен и Крис ждут в гараже, надо идти. Слышу шаги Адама за спиной. Он останавливается совсем близко, и я вижу его отражение в стекле: высокий силуэт с прямыми плечами.

— Я не хочу, чтобы ты уходила отсюда, — голос звучит над самым ухом, и у меня даже мурашки бегут по коже. — Я понимаю, что не могу просить у тебя об этом в случае, если твой дуал уйдет, но…

Адам умолкает. Обычно он такой спокойный, но сейчас я отчетливо чувствую его тревогу.

— Твое место здесь, понимаешь? — добавляет он.

— Знаю, — киваю я. — Рядом с другими дуалами.

— Я не совсем это имел в виду.

Его ладони ложатся на мою талию.

— Твое место рядом со мной. Ты нужна мне, Сара. Только ты.

Вдруг он поворачивает меня лицом к себе и целует. Я не удерживаюсь, подаюсь ближе к нему, отвечаю на поцелуй. Губы у него совсем мягкие, и на миг мне кажется, что я сейчас куда-то улечу.

Что я делаю? Неужели это и правда со мной происходит? Я отстраняюсь, и Адам внимательно смотрит на меня, как будто ждет чего-то, а я не знаю, куда деть глаза. Со мной это впервые.

Несколько секунд мы оба молчим.

— Тебе пора, вертолет, — напоминаю я. Адам кивает, смотрит на часы.

— Точно.

Он быстро берет сумку, которая лежит на стуле. Но его словно что-то держит, он будто разрывается между дверью и мной. Возвращается и заглядывает мне в лицо.

— Может, тебе все-таки остаться? Грин с Хэвен должны справиться сами. Пусть, в конце концов, Крис с ними поедет.

— И как они найдут сейф? — возражаю я. — Как они его откроют? Мы же уже обсуждали это, только из-за сейфа я и еду.

Он нехотя кивает.

— Да, без тебя никак. Но будь осторожна. Обещай мне быть осторожной, хорошо?

Я киваю, сдавленно прощаюсь и остаюсь одна. Мне тоже надо бы торопиться, меня ждут на стоянке, но мне надо хоть немного успокоиться. Все это так неожиданно и неловко! Ноги слабеют, а сердце колотится, словно я только что бежала от хранителей. Мне не показалось, Адам действительно испытывает ко мне чувства, и как быть с этим, я еще не решила. Не поняла, что мне нужно. С ним я словно теряю себя, всю свою уверенность, и эта беспомощность мне не очень нравится.

Оказавшись в коридоре, делаю медленный вдох, выдох. Поворачиваюсь — и наталкиваюсь на Криса. Он стоит в нескольких шагах от двери, видимо, ждал, когда я выйду. Опирается плечом на стену, руки скрещены на груди. Вид у него мрачный, а взгляд такой, будто я только что продала его Агентству.

Вот черт! Он что, почувствовал, что произошло между мной и Адамом? Или слышал, о чем мы говорили?

— Ты меня ждал, да? — я слабо улыбаюсь.

Не говоря ни слова, Крис разворачивается и уходит к лифту. А я остаюсь стоять одна.

Точно, он знает. Теперь я в этом уверена. Мы с Крисом не любовники, я ему ничем не обязана… Так почему я чувствую себя виноватой?

4. Крис

Неприметная серая “Тойота” катит по ночным улицам. Хэвен за рулем, Грин рядом, мы с Сарой сзади. Хранительница ведет уверенно, машина быстро приближается к богатым домам Саутгэмптона. Дважды мимо проезжают полицейские, и дважды Сара хватает меня за руку, но нами копы не интересуются, никаких проблем не возникает.

Грин недоволен. Он не оглядывается и молчит, но даже его затылок излучает недовольство. Однако деваться ему некуда, босс лично позвонил, когда мы спустились в гараж.

— Ладно, сюда глядите, — говорит он, когда мы едем уже через Сентер Моричес. Обернувшись, кладет между передними креслами смартфон с большим экраном, на котором виден план дома. — Ты ж там успела немного осмотреться, ага? Глазами Рамиро.

— Немного, — подтверждает Сара.

— Ну вот теперь еще раз изучаем. Наши кое-что выяснили, босс мне вот сбросил. Внизу большой холл, слева кухня, справа пара комнат, но это все нам не важно. Главное — второй этаж. Туда ведет лестница, вот, вдоль стены…

— Ее я хорошо помню.

— Наверху еще несколько спален, — продолжает Грин. — А нас что интересует?

— Кабинет Хилла. Он где-то здесь, — она показывает на экране.

— Правильно. И что за ним, ты не знаешь. А там его спальня.

— То есть спальня выходит в кабинет, а не в коридор? — уточняю я.

— Ну а я про что. Стало быть, если Хилл услышит шум, вскочит, то сможет быстро попасть в кабинет. И, к примеру, уничтожить папку.

Я возражаю:

— Ему еще нужно будет достать ее из сейфа. А перед тем сходу сообразить, что к чему, за чем мы пришли. Вряд ли он спросонья сразу врубится в ситуацию.

— Нет, погодите, — вмешивается Сара. — Какой шум он может услышать? Там кто вообще, прислуга, родственники, охрана?

Грин убирает смартфон и бросает взгляд на Хэвен, а та косится на него. И говорит своим грудным, равнодушным голосом:

— Родственников нет, прислуга на ночь уходит, а охрана…

Сара снова перебивает:

— Он что, один в таком большом доме живет?

— Разведенный он, — поясняется Грин. — Дважды.

— ...А охрана — главная проблема, — продолжает Хэвен. — Это хранители Агентства.

Мы замолкаем и некоторое время едем в тишине. Наконец, я говорю:

— То есть Агентство даже выделило охрану этому Хиллу, настолько содержимое папки важно. Окей, и сколько их?

— Трое. — Хэвен сворачивает на узкую улицу, идущую между двумя рядами деревьев. — Судя по наблюдению, один постоянно ходит вокруг дома, а двое сидят в холле. Меняют раз в час. Но наблюдение было коротким и не очень плотным. Вся операция подготовлена наскоро.

Она недовольна, хотя это почти незаметно по гладкому эбонитовому лицу, которое я вижу в зеркале заднего вида.

— Да никак она не подготовлена! — машет рукой Грин. — Ясно же, не было у нас времени, совсем не было. Только услышали про эту папку и про связь Агентства с Энди Хиллом, так сразу и собрались к нему. Сама прикинь, Хэв, он же что хочет? Ясно ведь: хочет инфу из папки засветить во время дебатов кандидатов в президенты по телевизору, нашего Макалистера с этой Хлоей Уокер. Хилл как раз последний раунд дебатов и должен вести, про это уже объявлено.

— А что в папке? — спрашивает Сара, но ей не отвечают.

Содержимое папки — вторая причина после необходимости поддерживать и защищать своего носителя, из-за которой я решил отправиться с ними. Но я молчу про это и стараюсь никак не выказывать свой интерес. Еще раз уточняю:

— Значит, Хилл, трое хранителей, и больше никого во всем доме?

Грин рубит воздух ребром ладони:

— Сказали же вам — никого. Но три хранителя — проблема, ага? Ничего, на каждый гвоздь найдется свой молоток... И вот — наш!

Театральным жестом он достает из-под куртки большой пистолет и, развернувшись в кресле, наставляет на меня. Сара дергается, но я вижу по шальным глазам коротышки, что он шутит, играет со мной, и не реагирую, хотя хочется ударить его. Схватить за короткий ствол, рывком отвести в сторону, да и вмазать от всей души по наглой конопатой роже.

Желание такое острое, что его ощущают все в машине. Сара подбирается на сидении, будто приготовилась использовать против Грина свою способность, а он ерзает, скрипя ремнем, отворачивается и убирает пистолет. Хэвен, свернув в конце улицы, говорит чуть громче, чем обычно:

— Почти приехали. Кончайте болтовню.

Грин, облизнув губы, сует пистолет обратно под куртку и поясняет:

— Это не обычный ствол. Заряжен шприц-ампулой. Такая и быка свалит, и хранителя. Надеюсь.

— Надеешься? — переспрашиваю я.

— Да вы ж те еще быки.

— То есть, ты думал провести на мне испытание?

— Не, здоровяк! — хохочет он. — Ты в доме понадобишься, раз уж увязался с нами. Тем более, у нас этих шприцов всего три, нельзя их тратить на всяких… короче, зря тратить.

— Вы больше не могли запасти, что ли? — удивляется Сара. — Почему взяли с собой всего три заряда?

— Обычное снотворное на нас слабо действует, — поясняет Хэвен, а Грин уточняет:

— Почти не действует, тем более на хранителей-обрубков. Они же такие… укрепленные. Их в лаборатории Агентства прокачивают, у них там сраные технологии. Эта смесь в ампулах предназначена для вас, громил. У “Герметиса” своей такой пока нет, шприцы с пистолетом мы отбили во время одной операции у людей Агентства. Сколько отбили — столько и имеем. То есть зарядов было четыре, но один исследуют в наших лабораториях.