Дуэль

Глава 1 «Ночь проклятой луны»

— Нужно отложить дуэль до утра! Сегодня проклятая луна! — пробормотал обеспокоенный мужчина средних лет. В отдалённой роще, укрытой вечерним туманом, собрались несколько человек. Ещё не до конца опавшая жёлтая осенняя листва качалась на ветру, редкие снежинки опускались на уже основательно укрытую снегом землю. На дворе стоял ноябрь.

— Не будьте суеверны, мой друг! — насмешливо проговорил высокий стройный молодой человек с большими голубыми глазами и бледным лицом, стягивая перчатки. — Это просто ночь!

— Вот именно, Илья! Нельзя злить силы ночи, служителю Ордена Дня! Особенно когда на землю опускается ночь! Это её время! Если она и поможет кому-то, так Воронцову, не тебе! Нужно отложить дуэль до утра или вовсе отказаться от неё! В этом нет ничего постыдного! — настаивал мужчина, снимая с юного парня крылатку.

— Вам не о чем беспокоиться, барон! Был уговор не использовать магию! — отмахнулся молодой человек. Мужчина покачал головой, пока Илья тщетно пытался закатить непослушные рукава белоснежной рубашки.

— Подумай, Илья Петрович, что скажет государь? Он ведь только принял тебя в услужение, наделил магией! А ты вот так поступаешь с оказанной тебе великой честью?! Это всё незаконно! Тебя выгонят из Ордена, лишат силы! — настойчиво шептал барон, вглядываясь в глаза юного графа, которые тот тщательно прятал, избегая взгляда друга. — Да и темно вокруг! Хоть глаз выколи! И метель начинается! Одумайся! — Парень, покончив с рукавами, тяжело вздохнул, обвёл глазами мужиков, бродивших вокруг и расставлявших факелы в сугробы.

— Я не какой-то трус! — фыркнул он и, сунув цилиндр в руки барона, скинул жилет, стянул шейный платок и, оставшись в одной рубашке, направился к расчищенному на поляне месту. Его ноги увязали в снегу по самую лодыжку. От разгорячённого тела валил пар; парень был заметно взволнован.

— Илья Петрович! — крикнул барон Багговут, передав всю одежду парня его слуге, дядьке Осипу, и поспешно засеменил за ним по сугробам.

— Полно, Павел Николаевич! — строго проговорил парень. — Я его не оскорблял и жену его не трогал! Правда на моей стороне, а значит, и удача! Силы ночные или дневные не важно, как известно ложь не терпят не те, не другие! И раз вы согласились быть моим секундантом, так будьте им!

— Так я и стараюсь! Разве не моя задача — сохранить вам жизнь?! — выпалил барон. Юный граф Лутковский остановился и, резко повернувшись к Багговуту, раздражённо сквозь зубы произнёс:

— Если вам всё это противно, так уходите, пока не поздно! Я своего решения не изменю! — Мужчина покачал головой, но всё же умолк.

Барон Павел Николаевич Багговут был человеком спокойным, рассудительным и питал глубокую любовь ко всякого рода правилам и законам. Это была первая дуэль, в которой он принимал участие за свои почти сорок три года размеренной и скучной жизни, до этого она протекала тихо и мирно, как широкая река в долине. Ему были чужды все эти рассуждения о мужской чести; он презирал литераторов и поэтов, писавших о подвигах и почётных смертях, романтизируя их. Павел Николаевич твёрдо верил, что в смерти нет и не может быть никакой чести, благородства или романтики. Смерть — это просто смерть! Он множество раз видел, как негодяи и подлецы выходили победителями из дуэлей, якобы «защищая свою честь», но после победы чести в них не становилось больше, а иногда, напротив, не оставалось вовсе. Теперь, стоя посреди заснеженной рощи на Лисей поляне, он ругал себя за то, что согласился участвовать во всём этом. Барон совершенно не желал становиться свидетелем смерти своего юного друга, графа Ильи Петровича Лутковского, который был ему словно родной сын. Он оказался здесь лишь потому, что наивно полагал, что сможет отговорить парня от этой неимоверной глупости. Ведь Илья отличался сдержанностью и умом, не свойственным столь юным созданиям. Вот барон ошибочно и принял его за зрелого мужчину, каковым он, конечно, не являлся. Не взирая на впечатление, которое производил на него граф Лутковский, он все же был юнцом. А юности всегда была свойственна опрометчивость и уязвимость. Секундант обреченно покачал головой и попытался в последний раз.

— Ты слишком полагаешься на магию. Это мы делим её на тёмную и светлую, на самом деле силам дела нет до того, кто из нас прав или виноват. Силы ничего не ведают о нашей чести! Победит тот, кто быстрее выстрелит! А Воронцов ни разу не проигрывал. Ты умрёшь, Илья, если не откажешься! — Молодой человек смерил его взглядом, в котором смешались удивление и обида. Холодный порыв ветра обдал их, растрёпывая светло-русые волосы Ильи. В его синих глазах пылала злость. Барон обвёл глазами утопавшие во тьме деревья и поднял взгляд к небу. В воздухе чувствовалась метель, но она отчего-то не начиналась. Метель могла бы сыграть свою роль, дуэль пришлось бы отложить до утра, а до утра барон бы точно придумал, как предотвратить ее. Служители Ордена Ночи могли в некоторой степени управлять погодой. Багговут перевёл взгляд на Воронцова: тот уже тоже разделся до рубашки и о чём-то задорно болтал со своим секундантом. Казалось, его совсем не беспокоила предстоящая дуэль, которая с некоторой вероятностью могла стоить ему жизни. Вряд ли Воронцов сам сдерживает метель — это требует некоторой концентрации, даже не взирая на его силу и опыт. Наверняка за него это делает его секундант — Каневский, тоже почётный служитель Ордена Ночи.

— Я смерти не боюсь! — обиженно прошипел Илья. Его слова повисли в морозном воздухе, привлекая всеобщее внимание. Воронцов умолк и, уставившись в их сторону, надменно усмехнулся.

— Ну и напрасно! — тихо добавил Павел Николаевич, так чтобы его услышал только Лутковский, и направился к расписному ларцу с парными пистолетами, чтобы проверить оружие.

Воронцов и его секундант тоже подошли к оружию. Граф Сергей Иванович Воронцов был видным мужчиной, высоким и статным, с карими глазами и чёрными кудрявыми волосами. Он обладал той самой красотой и обаянием, которые быстро и безошибочно распознавали все женщины, тут же влюбляясь в него. Несмотря на возраст (ему было около пятидесяти), он сохранял молодость и свежесть. В обществе слыл заядлым дуэлянтом и не гнушался неоднозначных связей даже с замужними дамами, которые, вопреки принятым в приличном обществе правилам, он даже не пытался скрывать. Часто он открыто потешался над мужьями - рогоносцами, что нередко приводило к подобным сегодняшнему случаям.

Глава 2 «Бал»

За несколько вёрст от Лисей поляны, где происходила дуэль между Воронцовым и Лутковским, в тот же вечер и в тот же час, в роскошной усадьбе под звучным названием Рыжая роща, принадлежащей князю Михаилу Петровичу Барятинскому, проходил бал. На нём Орден Ночи праздновал наступление Дня Проклятой Луны.

Окна огромного дворца сияли ярким светом в ночи. К роскошному фасаду с колоннами, на которых были вырезаны статуи в греческом стиле, изображавшие обнажённых соблазнительных женщин, поддерживавших на своих каменных руках открытую террасу, всё ещё продолжали прибывать запоздалые гости, несмотря на то что бал уже клонился к завершению. На террасе, за задорными разговорами, отдыхали те, кто прибыл к началу бала, устав от второго тура танцев, в котором гостеприимный хозяин решил повторить галоп, чем изрядно утомил гостей. Некоторые прогуливались у хорошо освещённого пруда с ротондой, громко смеясь и держа в пальцах, скрытых перчатками, бокалы с шампанским.

К входу подъехал экипаж, из которого вышел мужчина в тулупе и проскользнул в приёмный зал, украшенный лепниной с растительным узором в византийском стиле. Он прошёл мимо гостей, бродивших по залу и наслаждающихся закусками и шампанским, не раздеваясь, свернул в бильярдную и по узкой лестнице поднялся в башню, где обнаружил князя и ещё нескольких мужчин в его кабинете. На дальнем столе лежало мёртвое тело, облачённое в праздничный фрак.

— Ваше высочество, я не смог отыскать Воронцова! — виновато отчеканил вошедший, по-военному вытянувшись перед хозяином дома. — Как сквозь землю провалился!

— Не похоже на него, — задумчиво протянул Барятинский, выпуская из зубов трубку. — Ну что ж, придётся начать ритуал без него, — заключил он, взглянув на лежащее позади тело.

— Что если нам не хватит сил? Без Воронцова ритуал может не удаться! — хриплым, тревожным голосом проговорил один из трёх присутствующих, худощавый высокий человек с седыми волосами и длинным крючковатым носом.

— Олег Константинович, не предлагаете же вы упустить такую возможность?! — раздражённо выпалил Михаил Петрович, одарив мужчину строгим взглядом. — Следующий раз звёзды будут благоприятствовать нам только лет через пятьдесят! Да и подходящее тело найти — та ещё задача! Сейчас или никогда! Мы проведём ритуал без Воронцова, — твёрдо отрезал князь, направляясь к двери. — Созывайте всех!

Князь стоял на балконе, опершись на перила, и наблюдал за причудливым рисунком, изображённым на полу бального зала — это был знак. Знак повелителя бед — Чернобога. Так утверждал худощавый мужчина, барон Олег Константинович Баженов — учёный и почётный член Ордена Ночи. Именно он обнаружил сказание о неизвестном шестом боге, прочёл его в старых, потрёпанных свитках, найденных в подземельях недалеко от Киева. Много времени ушло у Баженова, чтобы разобрать этот древний сказ, но он был упрям и хорош в своём деле, как никто другой. Всего богов было шесть. Трое — боги дня: Сварог — бог огня, Перун — бог грозы, Даждьбог — бог солнца, они покровительствовали Ордену Дня, и магия служителей этого ордена была связана с силами этих трёх богов. Ордену Ночи достались силы других богов: богов ночи, им покровительствовали Мороз — бог зимы и смерти, Велес — бог мудрости и неизвестный злой бог, имя которого давно было забыто, как и его сила. И, как теперь утверждал Олег Константинович, это был Чернобог, бог бед. В старой былине говорилось, что его сила была велика, что ему были подвластны ночь, равно как и день; его братья страшились его силы, и поэтому усыпили его. Но князь не боялся бога несчастья, потому что верил в баланс и не верил, что в одном могут уживаться две силы. Теорию Барятинского подтверждало и равенство в силе: обладателей дара среди членов ордена всегда было ровное количество, что обеспечивало баланс. Он был уверен, что сказание — не более чем мрачная средневековая страшилка, а Чернобог — лишь один из трёх богов-покровителей ночи, и не более того. Поэтому он был твёрдо намерен разбудить его.

Сейчас, наблюдая за собиравшимися в зале служителями Ордена Ночи, его сердце взволнованно колотилось в предвкушении грядущих событий. Это было самое подходящее время; Михаил Петрович был уверен, что час Ордена Ночи проюил и ритуал непременно сработает. Ведь всё благоприятствовало им, включая День Проклятой Луны, который повторялся раз в сорок семь лет и был именно сегодня.

Еще одним важным событием было, укреплявшим веру князя, было то, что впервые за долгое время в семье самого государя-имератора появился ребёнок с силой Ночи — младший брат Александра — Константин. Поначалу этому никто не придал значения, но мальчик вырос; его старший брат стал великим государем, победившим Наполеона, но не сотворил самого главного — наследников: у императора не было детей. А значит, после его смерти трон займёт Константин — брат с силой Ночи, и, впервые в истории, Орден Ночи наконец-то станет во главе государства, изменит его и заставит эту великую страну процветать на благо всех. Они докажут, что Орден Дня — не панацея, что он давно изжил себя и не достоин стоять во главе. А для этого им понадобится сила! Много силы! Теперь Михаил Петрович четко ощущал, что стоит на пороге великих исторических событий! А этот треклятый Воронцов, как сквозь землю провалился именно сегодня. Князь надеялся, что ритуал удастся и без него.

Когда все, наконец, собрались в бальном зале, в центре которого расположиле мёртвое тело на столе, и каждый присутствующий занял своё место, князь сбежал по лестнице вниз и встал рядом с Баженовым.

— Начали! — громко скомандовал Михаил Петрович, и все присутствующие задвигались как заведённый механизм, с идеальной точностью отмеряя шаги и в один голос повторяя заклинание:

— Очи раскрой! Ночи покой! Гроза грёз! Очи раскрой! Ночи покой! Гроза грёз! Бдишь в ночи. Очи твои кровоточат. Ты — Страх! Ты — Покой! Нас ночью укрой! Ночь не предел! Свобода — твой удел! Гроза грёз! Очи раскрой! Ночи покой! Гроза грёз! Очи раскрой! Ночи покой! Гроза грёз! Очи раскрой! Ночи покой!

Глава 3 «Выстрел»

Илья выстрелил и ощутил боль в груди. А секунду спустя растекающееся тепло там, где его недавно пронзила боль. Он остановился, опустил руку и склонил голову — на белой рубашке быстро росло красное пятно. Он улыбнулся, и звуки молчаливого леса нахлынули вместе с поднимающейся метелью. Он рухнул на землю, и всё вокруг погасло.

Мужчины кинулись к нему.

— Мёртв! — дрожащим голосом проговорил Багговут, отняв руку от шеи Ильи и спешно поднимаясь на ноги. Он злобно смотрел на Воронцова, с губ которого не сходила надменная улыбка. Осип бросился к барину, причитая и обшаривал его тело руками, поправляя окровавленную рубашку.

— Что ж вы, барин! Как же ваша сестрица и матушка без вас?! — причитал старик.

— К чему было убивать юнца?! — выпалил барон, толкнув Воронцова обеими руками в грудь. Тот сделал пару шагов назад, развёл руки и с наглой ухмылкой протянул:

— Ваше благородие, не стоит меня винить! Он совершенно бессовестно приставал к моей жене!

— Ты знаешь, что это неправда! — выпалил Павел Николаевич.

— Не стоило государю-императору наделять мальчишку силой! Он слишком молод! — отозвался Воронцов.

— Святые угодники! — послышался возглас одного из мужиков, который, крестясь, пятился назад. Метель стихла, лошади захрипели и заржали.

— Да что же это творится?! — воскликнул Осип, и он затараторил какую-то молитву, неизвестную барону, из староверческих обрядов, не иначе. В деревнях и среди крепостных всегда было много суеверий, а старые верования причудливым образом уживались с новыми. В глазах Воронцова промелькнуло удивление. Багговут, обернувшись, едва не лишился дара речи.

Только что лежавший в снегу юноша поднялся на ноги. Приложив руку к груди, измазанной в крови, он внимательно осматривал её. Лицо Воронцова исказилось от гнева, и он прокричал:

— Вы же сказали, что он мёртв!

Снова поднялись холодные порывы ветра, и налетевшая с новой силой метель потушила почти все факелы.

— Он был мёртв! — едва шевеля губами, проговорил барон, в недоумении разглядывая юношу. — Илья! — позвал он, сделав шаг к нему.

Парень, услышав голоса, пустым взглядом обвёл присутствующих, словно это были назойливые мухи. Потом он развернулся и побрёл в лес.

— Илья, куда ты? — кинулся вслед барон, но юноша уже исчез за деревьями. Павел Николаевич повернулся к Воронцову. — Задержи бурю! — скомандовал он.

Воронцов усмехнулся.

— Я и так её долго удерживал! Больше мне это не под силу! — Барон так и не понял, действительно ли граф не мог справиться с метелью или не хотел.

— Каневский, но хоть ты будь человеком! — взмолился Багговут. Тот обречённо развёл руками.

— Мы не всесильны, Павел Николаевич, — спокойно ответил он.

— Да что ж вы за люди такие?! — выругался барон и кинулся в лес.

— Не ходите за ним, батюшка! — крикнул Осип, схватив барона за руку. — Это больше не мой барин! Как пить дать, не мой! Тут нечистая сила замешана! Это всё из-за проклятой луны! — посетовал мужик. — Я сам найду его! Я знаю кое-что о нечистых духах! Моя бабка кой-чему меня научила! А вы выбирайтесь из леса, покуда метель не пошла в полную силу, — вкрадчиво, но настойчиво шептал он.

По спине барона стекал горячий пот. По лицу больно хлестали холодные крупинки снега. Что же они натворили?! А он ведь говорил Илье, что не стоит шутить с проклятой луной!

— Я пойду с тобой! — уверенно проговорил барон.

— Нужно убираться! — послышался позади голос Воронцов, торопливо натягивая тулуп. — Уезжаем в город сейчас же! — скомандовал он мужикам, но те не двигались, крестясь и бормоча под нос молитвы. — Суеверные остолопы! Черт вас всех побери! — разорялся Воронцов и пинал комья снега. — Быстро! Не то всех прикажу выпороть! — выкрикнул он, забираясь в сани.

Мужики зашевелились, успокаивая лошадей, и один за одним направились прочь. На поляне остались только барон и Осип, светила лишь одна закрытая газовая лампа, спрятанная от ветра в санях.

— Забирайтесь, батюшка! — сказал Осип, кутаясь в старый тулуп. — Я знаю, куда он пошёл.

Барон кивнул и уселся рядом с мужиком.

Глава 4 «Сущность»

Я брёл сквозь тьму. Вокруг завывала метель, ветер хлестал меня по щекам и неистово трепал волосы — неприятное, незнакомое ощущение. Ночь! На мир уже опустилась ночь! Я пытался отыскать что-то знакомое, но всё вокруг казалось чужим. Я не помнил, как здесь оказался, и даже толком не понимал, где это «здесь». Смертные в странных одеждах! Они смотрели на меня со страхом, но почему они меня боятся? И почему они не преклонились? Не поприветствовали, как положено? Только тот старик в потрёпанном тулупе бормотал приветствие, но не мне — моему брату! Братья! Где мои братья?

Я остановился и сжал виски, тщетно пытаясь вспомнить последнее, что пришло мне в голову. Я прибыл к братьям праздновать Проклятую Луну. Я поднял глаза — небо было затянуто тучами, Луну скрыла метель. Прибыл? Но откуда? Мы же все вместе живём в нашем доме у озера, в Рыжей роще! Рыжая роща! Я судорожно осмотрелся и, наконец узнав местность, быстро направился к озеру. Здесь всё изменилось! Деревьев стало больше. А вот великого дуба, напротив, больше не было.

С каждым шагом холодный воздух врывался в мою грудь, оставляя за собой отвратительное ощущение. Горло сжималось, лицо нестерпимо пощипывало, а кончики пальцев начинали болеть. Тело сотрясала дрожь. Я огляделся: вокруг завывал ветер, а я стоял у озера. Я сразу узнал это место! Здесь стоял наш дом! Но где он теперь? Я несколько раз обернулся вокруг себя. Дом должен быть здесь, но на его месте теперь возвышалось огромное дерево, грозно размахивавшее ветками на ветру. Нет, этого не могло быть! Я, должно быть, ошибся. Но это же наше озеро!

Я почувствовал, как по телу стекает вязкая тёплая жидкость. Остановился — в груди было неприятное ощущение, её сводило, а во рту был металлический привкус. Я вновь осмотрел свои руки. Кровь! Если ранить смертного, то у него течёт кровь! Кровь смертного на моих руках… Чья это кровь на моих руках?! Эта мысль пронзила меня, словно молния. Руки! Это не мои руки! — с ужасом осознал я. Я поспешно осмотрел себя. На мне были сапоги, узкие штаны и рубашка, — странная одежда, которой я раньше никогда не видел. К тому же она была слишком лёгкой. Смертные не ходят так, когда на дворе лежит снег — иначе они рискуют замёрзнуть до смерти! Что, если я умру?

Я усмехнулся. Что за бред приходит мне в голову?! Это опасно для смертного, не для меня! Я ускорил шаг, почти побежал. Моё дыхание участилось, в боку начало колоть, я весь взмок, и сапоги, проваливающиеся в снег по щиколотку, мешали моему стремительному передвижению. Дом! Я должен найти наш дом. Я обежал озеро и снова вернулся к дереву, но наш дом исчез. И вдруг я догадался: это иллюзия! Это всё не по-настоящему! Я весело рассмеялся и, облегчённо упав на колени, выкрикнул имя брата.

— Велес! Выходи! Это злая шутка! Но она смешная, правда?! — кроме меня, только он мог создавать такие правдоподобные иллюзии. Я крикнул ещё раз, а потом снова и снова, но метель, лес и огромное дерево никуда не исчезали, как и ужасное ощущение холода. Я отчаянно кричал и бил кулаками по снегу, но он так и не появился. Никто из моих братьев так и не появился!

— Велес! — ещё раз отчаянно протянул я. Ярость сменилась странным, давящим чувством, похожим на тугой клубок, собравшийся в горле, который тлел, вытягивая из меня все силы, превращая их в ничто, опустошая меня. К глазам подступила влага и покатилась горячими струйками по щекам. Слёзы! Я стер их ладонями и рассматривал, а они текли и текли беспрерывным потоком. Я никогда раньше не плакал! Я был настолько поражён и восхищён этим, что тут же снова принялся стирать их и смотреть на ладони. Это действительно были слёзы! Но плакать могли только смертные!

Я в теле смертного! Это осознание вторглось в меня вместе с ужасом. Я испуганно вскочил на ноги и снова осмотрел своё тело, ощупал лицо. Это было не моё тело и не моё лицо!

— Нет! Нет! Нет! — забормотал я, растерянно ощупывая своё новое тело. Оно было не моим, неудобным, отвратительно слабым! Я побрёл дальше, едва переставляя ноги. Меня сотрясала дрожь, и я обнял себя руками, пытаясь согреться. Так поступали смертные, когда я встречал их в лесу на морозе, и иногда мне даже удавалось им помочь: согреть и вывести из леса. А теперь это происходило и со мной. Я никогда раньше не ощущал ни жары, ни холода, и понятия не имел как это было ужасно. Мне нужно найти тёплое место, иначе я умру!

Вдруг мою грудь пронзила острая боль, я упал в снег, скорчился и закричал, сжимая то место, откуда исходило это чувство. Вскоре оно прошло. Я разжал ладонь, и в ней лежал сплющенный кусочек металла. Кровь! Металл! Очевидно, я был ранен, и моё новое тело исцелило себя, точно так же, как и прежнее, настоящее моё тело. Но откуда все эти ужасные ощущения? Что же, во имя всех моих братьев, тут происходит? Я лежал в сугробе, уставившись в небо; метель стихала. Холод отступил, и мне стало уютно.

Но вдруг мою голову пронзила боль. Я скорчился, застонал и сжал виски. В моей голове острыми картинками начали мелькать имена, лица, события, и, когда всё прекратилось, с моих губ хрипло сорвалось имя:

— Илья Петрович Лутковский!

Каким-то нелепым образом я оказался в теле этого смертного! Я — сущность, рождённая за пределами времени и пространства, существующая среди теней, там, где реальность смешивается с иллюзиями и царствуют сны, — теперь оказался заключён в это немощное тело, замерзающее посреди заснеженного леса.

Я вновь попытался вспомнить, что случилось, но отчётливо помнил лишь тёплую осень и как я переступил порог дома братьев в День Проклятой Луны. С тех пор минуло много столетий, почему же я не помнил всего этого времени? Боль в голове прошла, но воспоминания и ощущения юноши продолжали постепенно заполнять меня, совершенно сбивая с толку. Я смиренно лежал на снегу в надежде, что когда это смертное тело замёрзнет и умрёт, я окажусь свободным, вернусь в своё тело, найду братьев и верну свои воспоминания.

Глава 5 «Шестой бог»

— Илья, слава богу! — облегчённо воскликнул знакомый голос.

— Он совсем замёрз! В санях есть тулуп! — пробормотал другой. Я ощутил, как сильные руки подняли меня за плечи и передвинули моё бессильное тело. Я открыл глаза; кто-то тащил меня по снегу на каком-то куске ткани.

— Аааа, проснулся! — недовольно фыркнул смертный. Я узнал старика: он был среди тех смертных, единственный, кто приветствовал моего брата.

— Осип! — едва слышно прошептал я. Это имя было в воспоминаниях смертного юноши. Я уставился в небо — метель совсем стихла, появились звёзды, и Проклятая Луна наконец показалась из-за облаков. — Почему ты приветствовал Сварога, а не меня? — спросил я, но язык меня совершенно не слушался.

— Что там бормочешь? — грубо бросил старик, остановившись и запыхавшись, глядя на меня. — Лучше бы подсобил мне и встал на ноги!

— Осип, кто чей слуга — ты или я? — спросил я, выудив фразу из путавшихся в голове воспоминаний Ильи, и тут же закашлялся. Воспоминания пока путались, но Осипа я помнил отчётливо: юноша доверял ему и испытывал к старику тёплые чувства. Мне показалось хорошей идеей выдать себя за смертного, по крайней мере, пока не пойму, что происходит. Я не знал, насколько уязвимо это тело, и что-то странное творилось с моими силами. Кто знает, что старик сделает со мной, если узнает, кто я? Не похоже было, что эти смертные с уважением относились к нам. Старик недоверчиво обвёл меня взглядом и покачал головой.

— Ты не мой барин! Как пить дать, не мой! Меня не проведёшь! — послышался скрип снега под ногами. К нам подбежал запыхавшийся мужчина и накинул на меня вонючий тулуп. Его я тоже сразу узнал — друг Ильи, барон Павел Николаевич Багговут, хороший, порядочный человек. — Подсобите, барин! — проговорил Осип, вновь схватив ткань, на которой я лежал, и потащил меня к саням. Багговут неловко спешил следом, увязая в снегу и обеспокоенно рассматривая меня.

— Конечно же, я твой барин, старый дурак! — обиженно бормотал я, как это часто делал Илья в перепалках со своим наглым слугой. Я даже попытался сложить руки на груди, но они так окоченели, что я их едва чувствовал и они совершенно не слушались. — Разве ты своим глазам не веришь?! — расстроенно, по-детски надув губы, добавил я.

— Когда черт вроде тебя явится, так и глаза твои считай враги тебе, а не други! — плюнул мужик.

— Осип! — строго сказал Багговут.

— Ты ещё старому барину скажи, что я не твой барин, он тебя, чай, продаст кому!

— Ваш батюшка, старый барин, умер больше года назад, в могилу слёг от хвори! ЧАЙ, забыли вы, БАРИН? — съязвил старик, и на меня тут же обрушились воспоминания, а за ними и чувство глубокой скорби и ответственности, которые накрыли Илью Петровича после смерти его отца.

— Чай не забыл! — едва слышано протянул я. Какими тяжёлыми казались мне все эти ощущения! Мне ещё никогда не было так тяжело. Я был готов выть от отчаяния. Как только смертные живут со всеми этими чувствами? Это просто сущий кошмар! Мы тоже были способны чувствовать, но чувства не могли затмить наш разум. Они были лишь далёким, едва ощутимым фоном. А сейчас я ощущал всё это буквально физически: болью, усталостью, напряжением.

— И молодой барин мой умер от пули проклятого графа, а ты — нечисть, восставшая из могилы! Нечисть, да и только! — недовольно закончил он.

— Осип, прекрати говорить ерунду! — не выдержал и выругал его Павел Николаевич.

— Утомил ты меня, старик! — пробормотал я, ворочая пересохшим языком. Лошадь, почувствовав моё приближение, фыркнула и заржала, и, пожалуй, сбежала бы, но короткий поводок, привязывавший её к дереву, не позволил.

— Тише! — выдохнул я, выпуская сон из своих уст, и лошадь тут же успокоилась. Животные чувствуют нашу сущность и боятся, но наши чары действуют и на них. Я с удовлетворением осознал, что всё ещё могу использовать свою силу, несмотря на заключение в этой немощной плотской тюрьме. Мысль приятно дурманила.

Я на секунду провалился в беспамятство. И тут в воспоминаниях Ильи я увидел девушку. Прекрасная, как лёгкий летний сон, она заставила моё сердце сжаться и ликовало от тревожащего восторга. О, каким невероятным было это чувство — воздушным и приятным, словно глоток свежего воздуха! И во всём этом повинна была только она одна — Екатерина Александровна, Катенька. Так называл её Илья. В голове тут же промелькнули приятные, лёгкие, едва уловимые ощущения: письма, слова, улыбки, прикосновения. О, как чудесно я ощутил себя в этот момент! Казалось, все недуги в секунду покинули моё тело, и я стал невесомым и мог взлететь. Я так отчаянно желал встретить Катеньку, это было единственным, чего я желал.

— Катенька... — прошептал я.

— Катенька! — проворчал старик, вырвав меня из чудесного момента, и я вновь ощутил холод. — Даже не думай трогать её! Она порядочная девушка! — погрозил пальцем старик и резким движением выдернул из-под меня ткань. Не взирая на его возраст, силы в нём было предостаточно.

— Осип! Прекрати! — вновь пожурил его добродушный барон. — Разве ты не видишь? Это Илья!

— Надо было бросить его здесь в лесу, и дело с концом! — не унимался мужик. Меня совершенно не прельщала идея остаться на морозе в лесу. Я знал, что наивный барон этого не допустит, да и лошадь не сдвинется с места, пока я не велю, но всё же Осипа я побаивался, скорее из-за чувств Ильи. Ведь Осип пользовался у Ильи уважением и мог даже порой отчитать своего барина.

— Осип! — сказал я, собрав последние силы и неловко поднимаясь. Стряхнув снег со штанов, что далось мне нелегко, я ощутил, как меня бьёт дрожь. — Может, я и чёрт, но тело у меня смертное, и если я замёрзну, ты никогда не сможешь вернуть своего барина! — недовольно кинул я. Мужчины подозрительно уставились на меня. Глаза барона расширились, и он пытался разглядеть меня внимательнее в тусклом свете единственной лампы.

Глава 6 «Рыжая роща»

— Где тебя, черт подери, носило?! — выпалил Барятинский, одарив вошедшего в буфет Воронцова яростным взглядом. Князь опрокинул стакан коньяка, опустошив его одним глотком и с шумом вернул на стол. Заметно раздраженный он стоял, опираясь руками о дубовый стол.

Воронцов, как всегда, был расслаблен, неопрятно одет во вчерашнюю одежду, без сюртука, без галстука, в полу расстегнутой рубашке. Но не взирая на все это все еще казался чертовски обаятельным. Завалившись на диван, он закинул ногу на ногу и раскинул длинные руки вдоль спинки.

— Я выполнял ваше задание, Ваше Высочество! — наклонив голову на бок и улыбаясь, заявил он. Князь подался вперед и процедил сквозь зубы:

— Если мы не заручимся поддержкой бога-покровителя, мы проиграем! Как ты этого в толк не возьмешь?! Из-за тебя вчера провалился ритуал! — То, что граф по началу ошибочно принял за легкое раздражение Михаила Петровича, н деле оказалось настоящей яростью.

— Из-за меня? — безразлично протянул Воронцов, совершенно не выдавая своего беспокойства. — Я тут ни при чем! А произошедшее вчера лишь доказывает мои слова о том, что это все не более чем домыслы Баженова! — спокойно ответил он, в то время как князь, тяжело дыша, принялся нервно расхаживать из стороны в сторону.

— Я наслышан о вчерашнем «странном» происшествии на Лисьей поляне! — погрузившись в свои мысли, проговорил он.

— Разумеется! Вы не могли об этом не слышать! Я предпринял все приготовления, выполнил ваше задание! — довольно отчеканил Сергей Иванович.

— Да, но почему именно вчера?! — негодовал князь. — Нельзя было подождать до утра?!

— Я не играю в игры с удачей, иначе она может отвернуться от меня! — усмехнулся Воронцов. — Я человек простой: когда мне начинает везти, я все, что есть, бросаю на кон. Обстоятельства сложились идеально!

— С удачей! — фыркнул Барятинский. — Так где же обещанный труп, ваша светлость?! — насмешливо и разочарованно бросил князь. Воронцов тут же нахмурился: его крайне оскорбляло подобное обращение и недоверие.

Однако он и сам толком не решил, как объяснить произошедшее ночью. Все это до сих пор не укладывалось у него в голове. Его люди с рассветом отправились в лес и целый день разыскивали труп Ильи Петровича. Кровавые следы вели к озеру, но потом он словно испарился! Проклятая метель! Воронцов опасался, что тело юноши покоится где-нибудь под пушистым ноябрьским снегом или, что еще хуже, на дне озера — тогда его найдут не раньше весны. Если вообще найдут! Лесные звери могут и костей не оставить. С одной стороны, это было выгодно для Воронцова — как говорится, нет тела, нет дела. С другой, он опасался, что Багговут мог донести на него. Хотя барон, как человек чести, знал, на что идет, ввязываясь в дуэль.

— Государь-император, несомненно, уже знает о смерти Лутковского! — заявил князь. — Ведь сила возвращается к нему сразу после смерти обладателя! Он это дело так не оставит! Мы должны найти тело раньше, чем кто-либо другой. Ты понял меня? — Михаил Петрович буравил Воронцова взглядом. Тот начинал понемногу нервничать; его уверенность таяла с каждым словом князя. В конце концов, перспектива отправиться в Сибирь из-за какого-то глупого юнца Воронцова его совершенно не прельщала.

Но рассказывать князю о том, что Илья вчера буквально восстал из мертвых, граф не решился, пока сам до конца не разберется в случившемся и не отыщет труп. Воронцов кивнул, поднимаясь с дивана. Взяв со стола пирожок, он сунул его в рот и поспешно запил чашкой чая.

— Тогда разрешите откланяться, Ваше Высочество! — вытянувшись по-военному, отрапортовал он.

— Иди! — махнув рукой, недовольно бросил Барятинский. – И приберите за собой, Сергей Иванович!

Граф накинул на плечи шубу и вышел. А с этим парнишкой Ильей все с самого начала было наперекосяк. На памяти графа Илья был первым одаренным.

Воронцов, как и князь Барятинский, твердо верил в баланс и ни на секунду не сомневался, что Илья должен был умереть. Он не был уверен, существовали ли боги вообще, и полагал, что если Орден ночи и победит, то только с помощью смекалки, умело выстроенной тактики и большой армии. Сергей Иванович не верил в сказки Баженова про воскрешение «шестого бога». Бог был лишь сказкой! Вымыслом! А Илья был настоящим! Угрозой! Которую граф умело устранил. А Барятинскому следовало начать собирать во круг себя нужных людей и чем раньше они это сделают, тем больше шансов у них будет.

Иногда он даже подумывал вызвать Баженова на дуэль, пока, в отсутствие великого князя Константина, настоящего главы их Ордена, Михаил Петрович не превратил Рыжую рощу в дом сомнительных спиритических сеансов. Еще немного, и Барятинский начнет собирать вокруг себя мошенников-провидцев, окончательно скомпрометировав Орден Ночи. Тогда не видать им трона, как собственных ушей. Воронцов надеялся, что провалившийся ритуал убедит князя заняться насущными проблемами — и воспользуется более материальными методами, чем воскрешение древних богов.

А еще Воронцова беспокоило затянувшееся пребывание Константина в Польше; иногда ему казалось, что великому князю было совсем не до Ордена Ночи, что осложняло ситуацию.

Он забрался в повозку, и лошадь зацокала по расчищенной дороге. Колеса скрипели, и они покатились прочь от Рыжей рощи, мимо пруда, бесконечных владений и роскошной церкви, которую князь соорудил лет десять назад в русском готическом стиле.

Очень много денег и хлопот для строительства дома бога, в которого ты даже не веришь, думал граф. Но князю доставляли удовольствие церковные ритуалы, да и народ империи верил во все это. Государь-император говорил, людям нужна вера, и такой бог им очевидно подходит.

Когда-то давно таким образом пытались скрыть истинную силу и настоящих богов от большинства простых людей, привезя из других стран новое верование. Кто бы мог подумать, что это сработает так безупречно!

Глава 7 «Изба»

Каким же все-таки непрактичным было это смертное тело! Как люди вообще ухитрялись в нем жить? Я уже третий день лежал в какой-то обветшалой лачуге, не способный даже самостоятельно подняться. У меня был жар, я потел, а в следующую секунду замерзал так, что меня не могла согреть ни горевшая круглые сутки печь, ни вонючий тулуп Осипа.

Мое сознание то мутнело, то становилось кристально чистым, и мне казалось, что я сойду с ума от этой ясности. В голове всплывало все больше воспоминаний Ильи, и иногда в бреду мне казалось, что я на самом деле это он. И вот уже я гуляю по нашему прекрасному лесу — осень, мои братья собирают яблоки в саду. Потом лето, и я купаюсь в озере, вода в котором всегда, даже в самую жару, оставалась холодной. Поэтому его и называли Зимним озером.

Когда я возвращался в реальность, мне казалось, что я не смогу пережить еще один день, час, а иногда даже секунду в этом больном теле, настолько мне было плохо. Я словно был в аду — эти дни представлялись мне вечностью, полной безысходности и страданий на любой вкус.

Я плакал. Я смеялся. Я злился на братьев. Я скорбел по старому князю Лутковскому, которого даже не знал. А потом, уставившись на огонь, часами размышлял, как смертный способен вынести все эти чувства. Но чувства были далеко не самым худшим: физические недуги оказались куда хуже. Головная боль, насморк, боль во всем теле, будто каждая косточка была сломана, раздавлена, раскрошена. Я задыхался и закашливался так, что казалось, мои легкие вот-вот выпрыгнут наружу.

Все это время за мной ухаживал Томилка. Он был другом Осипа, с которым они вместе воевали в ополчении в последней войне с каким-то новым грозным правителем из Европы — Наполеоном.

Старик сказал, что я могу доверять Томилке, как себе, и я почему-то ему поверил, хотя оснований доверять даже Осипу у меня не было. Наверное, я поверил, потому что ему поверил бы Илья. Наши чувства слишком перепутались. Я никогда раньше не бывал в чужом теле и не предполагал, что нечто подобное возможно. Ничего не знал о том, каково это, и, не стану лукавить, это был по-настоящему захватывающий опыт, пусть я и мечтал о том, чтобы он скорее закончился.

Я не переставал дивиться совершенно новым, ярким ощущениям, каких я никогда не испытывал прежде, и четкости воспоминаний юноши, которые казались мне настолько реальными, что я будто бы сам их переживал. Когда я вернусь в свое тело, обязательно изучу эту потрясающую возможность переселения как можно подробнее.

Пару раз в избе появлялся Осип, а однажды и Багговут привозил лекарства, но тогда я был в бреду, и, возможно, барон мне лишь привиделся. Голод — еще один отвратительный побочный эффект смертного тела. Мы тоже могли есть еду смертных и ощущать ее вкус, но никогда не испытывали голода, для нас она не была жизненно необходимой. Знали бы смертные, что заточение их в немощных телах куда страшнее ада, которого они так боятся. Но Томилка регулярно заставлял меня есть отвратительный суп и поил какими-то снадобьями, приговаривая, что «это его бабка-знахарка научила» и что «они обязательно помогут». А потом читал молитву за мое здоровье — правда, почему-то Перуну, хотя о здоровье лучше было просить Даждьбога, но я не стал мешать мужику, пусть читает. Объяснять ему нашу иерархию и обязанности у меня не было сил. Да и может хоть тогда кто-то из моих братьев объявиться на его молитвы. Меня тревожило почему смертные теперь так мало знают о нас? Я пытался разобраться в воспоминаниях Ильи, но похоже он мало верил в наше существование. И я нашел лишь несколько сказаний о богах-покровителях Ордена Дня и Ордена Ночи. Тут смертные ничего не напутали: трое братьев действительно отвечали за день, а трое — за ночь. Меня очень задело то обстоятельство, что в этих легендах ни разу не упоминался я. Признаюсь, раньше мне было все равно, что думают или знают обо мне смертные, но теперь почему-то это ужасно раздражало.

Я не понимал, почему это вдруг стало важным, ведь я никогда особенно не любил смертных — не так, как их любили мои братья. Я опасался их, а они опасались меня и порой даже боялись звать по имени. Меня просили о помощи очень редко, хотя я всегда помогал, не оставляя ни одну молитву без ответа, о чем бы они ни просили.

Я звал своих братьев каждую ночь, но никто так и не появился. Неужели люди навредили им? Теперь ведь смертные обладали силой богов. Нет, этого просто не могло произойти. Братья, наверное, просто шутят, пытаясь наказать меня за какую-то проказу.

На шестой день я все еще лежал в избе, больной и слабый, но чувствовал себя уже гораздо лучше. Палашка, сестра Томилки, жившая в соседней избе, накормила меня пирогами с капустой. Они оказались такими вкусными по сравнению с отвратительным варевом Томилки, и я был так голоден, что съел все, что она принесла. А ягодный чай с медом был еще восхитительнее. Покончив с ним, я сделал неожиданный вывод, что не все в жизни смертных было отвратительным.

За окном валил снег, и дети играли, бросая друг в друга снежки. Как только мои физические недуги немного отступили, меня поглотили душевные. Мне стало грустно. Поистине, отвратительно быть смертным. Оказалось, что Илья, чьи эмоции я теперь ощущал в полной мере, слишком много переживал обо всем на свете: о хозяйстве, о том, что у него мало опыта в таких делах, о том, как выдать сестру замуж, как найти врача для матери, как справиться со службой в армии. А еще на его плечах лежала большая ответственность из-за дарованной ему силы.

Он даже переживал из-за Катеньки, единственной, кто дарил ему радость и покой. Он хотел сделать ей предложение, но боялся, что она откажет. «Идиот», — думал я. Судя по их письмам, разговорам и краснеющим щекам девушки, она была влюблена в него не меньше, чем он в нее. Юноша беспокоился напрасно. Но даже несмотря на мое хладнокровие и объективный взгляд на земные, казалось бы, бессмысленные для меня вещи, я не мог перестать волноваться, как юный граф Лутковский. Признаюсь, это меня выводило из себя.

Глава 8 «Барон»

Качаясь в скрипучем экипаже, я размышлял о том, что смертные всё же знали толк в наслаждениях. Баня оказалась занятием волшебным — после неё я, наконец, впервые ощутил себя по-настоящему живым.

Спустя час или полтора мой экипаж добрался до усадьбы барона Багговута. Она была небольшой и уютной, окружённой рощицей, с заснеженными деревьями, напоминая пряничный домик.

Барон встретил нас на пороге, выглядел он обеспокоенным. В воспоминаниях Ильи он казался моложе.

— Илья, ты жив! Слава Богу! — дрожащим голосом воскликнул он и, бросившись ко мне, заключил в объятия. Этот наипростейший жест оказался невероятно приятным, и меня сразу же охватили новые воспоминания Ильи, связанные с бароном. Они были близки, почти как семья. — Расскажи, как тебе удалось выжить? — спросил он, наконец, отпуская меня. Я уже был готов сочинить какую-нибудь небылицу, не желая расстраивать барона, но тут же поймал на себе строгий взгляд Осипа. Мы с ним условились, что я расскажу Багговуту правду. Этот мужик имел слишком большое влияние на своего благородного барина, учитывая, что был всего лишь крепостным, подумал я с досадой, но спорить не решился. В этом простом смертном скрывалась какая-то невероятная сила воли.

— Я не Илья! — нехотя признался я. — Именно поэтому я приехал. Мы должны всё вернуть на свои места!

Барон искренне удивлённо уставился на меня.

— Брось эти шутки! Я же вижу, это ты! — неуверенно возразил Павел Николаевич.

— Это его тело! А нам лучше устроиться где-нибудь в тепле, пока это тело снова не простыло, ведь разговор предстоит долгий, — проворчал я с досадой, направляясь в дом. Барон и Осип покорно последовали за мной. Дом барона оказался мне хорошо знаком. Признаюсь, меня увлекало то, как я легко и привычно ориентировался в местах, в которых никогда не бывал. В этом было нечто удивительное, словно заглядываешь в будущее или прошлое. Такое умел только Велес. Я всегда завидовал его загадочным силам; лишь они казались мне по-настоящему волшебными. Силы остальных братьев в сравнении были обычными. Он сопровождал души в Сумрачный лес и дальше и знал, что находится за его пределами, но Велес не делился этим знанием даже с нами. Он покровительствовал знахарям и колдунам, делясь с ними мудростью, давал полезные знания о целительстве, предупреждал об опасностях и иногда даже открывал будущее. Он оберегал путешественников, помогал заблудившимся отыскать путь, мой добрый брат... Где же ты теперь? Мы были самыми младшими, и он был мне ближе всех.

Барон устроил нас в небольшой яркой гостиной, оформленной в стиле помпезного барокко, где уже подали чай. Павел Николаевич уселся напротив и долго, внимательно изучал меня, стараясь найти в моей внешности хоть какое-то подтверждение моих слов. А я с не меньшим интересом осматривал комнату. Очень уж мне нравилось её убранство. В старые времена у нас, да и у смертных дома выглядели куда проще. Но, не скрою, эта нынешняя помпезность и роскошь мне по душе.

— Кто ты? — наконец спросил Багговут. До этого абсолютно не заинтересованный во мне, Осип тоже обратил на меня взгляд. Я размышлял, стоит ли говорить этим смертным правду, учитывая, что они, похоже, нас больше не чтят. Раньше одно только моё имя заставило бы их склониться, а теперь я не знал, что они сделают. Барон наверняка назовёт меня нечистым или дьяволом, ведь, как я понял, за зло в человеческом мире теперь отвечает именно он. Смертным до сих пор невдомёк, что за зло в их мире отвечают только они сами. Немного помедлив, я всё же ответил.

— Можете считать меня лесным духом! — усмехнулся я. — Который по нелепой случайности угодил в это тело. Напомню, я сам от этого не в восторге! И буду вам очень признателен, если вы поможете мне разобраться в том, что произошло, и вернуть всё на свои места, — совершенно искренне признался я.

Осип недовольно фыркнул, а барон весело рассмеялся.

— Илья, насмешил ты меня! — проговорил он, задыхаясь от смеха и постукивая себя ладонью по коленке. Вдруг я понял, что сыт по горло этими смертными. Я поднял руку, и Багговут перестал смеяться, схватившись за горло, и уставился на меня с испугом. Осип сорвался с дивана, намереваясь броситься ко мне, но не смог сделать и шага.

— Я не Илья! Сколько можно повторять?! — Я опустил руку, барон смог вдохнуть, а Осип плюхнулся обратно на диван. — Извините! — раздражённо пробормотал я. Теперь они глядели на меня с опаской, и это раздражало: я не желал никого пугать. Наверное, стоило разжечь огонь в камине или заставить солнце выглянуть из-за облаков. — Я просто очень нервничаю из-за всего случившегося. Я не хотел вас напугать! Я в полном недоумении! Я не помню ничего примерно с вашего седьмого века! Но, повторяю, я хочу всё вернуть на свои места! Поэтому не могли бы вы поведать мне о том, что произошло за эти годы и где старые боги? — спокойно продолжил я, взяв чашку чая со стола. Воцарившаяся после моей выходки атмосфера страха казалась мне неприятной, и я бы предпочел сбежать. Еще одно весьма странное чувство. Раньше мне не бывало стыдно за мои выходки.

— Мы до сих пор тайно поклоняемся старым богам. Говорят, это они даруют нам силу! Мы зовём их богами-покровителями, — ответил барон не сразу.

— Отлично! Отведите меня к ним! — выпалил я и поднялся с кресла. Осип и Багговут одарили меня озадаченными взглядами.

— Мы не можем! — наконец сказал барон.

— Да бросьте, конечно можете! — хмыкнул я, не понимая, чего они боятся.

— Их не существует!

— Кого? — не понял я.

— Богов!

— Что значит «не существует»? — пробормотал я, медленно опускаясь обратно в кресло. — Они же даруют вам силу, ты только что сказал...

— Говорят, что эта сила — от богов. Но самих богов мы никогда не встречали, — начал Павел Николаевич, предварительно опустошив свою чашку. — Если верить немногочисленным и противоречивым документам, в десятом веке религию сменили. Считается, что именно тогда царский род и получил силу богов. Чтобы сохранить это в тайне от простых людей, решили сменить веру. Как это произошло и почему — никто толком не знает. До нас дошли лишь легенды и сама сила...