Душа Ворона

Пролог

В темном небе сверкнула яркая молния, за ней еще одна и еще, казалось, вот-вот небеса разверзнутся и обрушатся на землю-матушку. Тут и гром зарычал, будто раненый зверь. Однако природа бушевала недолго и успокоилась в тот миг, когда распахнулись врата междумирья и в мир Яви моментально устремилась целая стая черных птиц. Кричали они громко, шелестели мощными крыльями и одна за другой стали сбивались в одно целое до тех пор, пока не преобразовались в темную, высокую мужскую фигуру.

Это пришел он — Ворон в человечьем обличье. Верный слуга самого Чернобога. Посыльный, что приносил на Мидгард-Землю только тревожные вести. Обладал он магической силой, которая способна открывать врата не только в темный мир, но и в светлый. Знал тот Ворон потайные ходы мироздания, а посему ему было подвластно многое, и одно из этого — бессмертие. Ступал он важно на стылую землю так, что сизый туман под его ногами в разные стороны разбегался, а живые деревья ветви прятали, к стволам прижимали. Хищный зверь молчал в подземных норах и малейший звук боялся издать. Не дышала и птица лесная...

Ворон с гордо поднятой головой по земле вышагивал да с опаской по сторонам озирался. Глядел черными зоркими очами в дремучую даль, а в руке сильной держал сверток из ткани, что золотыми небесными нитями соткана. Живым сверток оказался, шевелился, а вскоре и кряхтеть недовольно начал.

— Шш-ш! — прошипел Ворон и глянул в белое личико младенца, который наивно моргал в ответ большими глазенками, что синее небо напоминали. — Издашь хоть звук, скормлю тебя зверью лесному! — пригрозил он, а в ответ прекрасное чадо затихло совсем, будто послушалось. Откинул Ворон другой рукой длинный черный плащ, край которого в воздух взлетел, как воронье крыло, и тут же легкий ветерок по земле пронесся, поднимая вверх палую листву. Шел он все дальше в лес, помня приказ владыки темного царства: избавиться от чада на веки вечные, чтобы не проснулась в дитяти могущественная сила, способная уничтожить саму Навь. Схоронить надобно отпрыска светлых богов в зарослях дремучего леса, чтобы отомстить за поражение в жестокой борьбе, где темный мир потерпел поражение.

Хотел тогда навий бог завладеть мировым древом[1], что в Ирий-саду[2] растет. Еще желал всесильным стать и испивать из Молочной реки студеной воды, чтобы сила его прибавилась. Но проиграл Чернобог, а в отместку приказал верному своему слуге-Ворону проникнуть в Правь и похитить дитя, что впитало в себя силу рода от Сварога и Лады.

Убить! Для Ворона нет невыполнимого, он всегда был верен своему темному хозяину и ни разу за много веков не ослушался. Бросил он зоркий взгляд на растущую луну, а затем снова опустил глаза на младенца, на которого падал тусклый свет, и вымолвил глухим басом:

— Родилась ты в день весеннего равноденствия, в этот день и умрешь. — Занес Ворон над отпрыском острый кинжал, из пыли лунной кованый, опыленный золотыми частицами из самых далеких звезд и был готов нанести смертельный удар. Как вдруг остановился: что-то больно кольнуло в широкой груди, словно разряд молнии прожег воронью плоть. Неужто сердце ожило? Но только нет у Ворона сердца!

Еще раз замахнулся, и тут чуть поодаль услышал хруст ломающихся веток. За ним явно кто-то подсматривал. Глянул он на низкий кустарник, напряг черные бездонные очи, стал вглядываться в ночной сумрак вороньим зрением и тут же заметил сгорбленную фигуру в темном балахоне.

Не одни они с дитем в лесу оказались в этот час. Громко и грозно выкрикнул Ворон:

— Выходи, ведунья старая! — Да так гаркнул, будто из его рта звуки тысячи птиц вырвались. Ребенок в его руках всхлипнул, испугался и заплакал. — Шш-ш! — прошипел Ворон, и чадо снова утихло, будто понимая, что нельзя его ослушаться. — Говорю, выходи! — еще раз приказал.

Вмиг тут колючие ветки кустарника зашевелились, раздвинулись и медленно заковыляла ведьма в сторону недруга. Понимала старая, что час ее смерти настал. Теперь заберет Ворон ее душу в навье царство, где придется предстать перед самим темным богом. А он-то своего не упустит и припомнит все грехи, что творила ведунья на Мидгард-Земле. Хорошо, если в тварь какую превратит, а если в рабстве оставит? Да и дитя, что в руках у Ворона, жалко, ведь мало́ совсем, только на свет появилось, жизни еще не видело.

— Сжалься, Ворон, слуга владыки темного, не погуби младенца и меня старую! — молить принялась ведунья.

— Жалость мне неведома, старуха! А дите не твоя забота, не жить ей в трех мирах, не вырасти, — смотрел он грозно, хмуря густые черные брови.

— Знаю, что на многое способен ты, но прошу еще раз: одумайся, разве поднимется рука на чистую душу? Разве нет в тебе благородства? А я дитятко спрячу так, что никто и не догадается, чья кровь в ее жилах течет, — не унималась причитать старая.

— Ты говори, да не заговаривайся, ведунья, — прорычал он тихим голосом, но так, что зашевелились от страха на голове ведьмы седые волосы. — Да будь по-твоему, — сдался вдруг, — раз не побоялась встать передо мной, не струсила, значит, доверю я тебе это чадо небесное. Но с одним условием. — Он замолк на миг и на дитя поглядывал. Что-то внутри него происходило, что-то странное, будто бы темная душа проснулась, глядя на отпрыска богов. Да и души-то нет у Ворона, откуда тогда ему жалость знать? — Я заберу чародейскую силу ребенка, чтобы в будущем она не выдала моего предательства. Оставлю лишь маленькую каплю для врачевания и наложу свое заклятье, чтобы ни светлые, ни темные боги не знали о ее существовании.

— Милостив ты, Ворон, — поклонилась ведунья так низко, что челом почувствовала сырую, холодную землю. Готова была Ворону поклоны еще долго отбивать за то, что помиловал обеих, но с трудом поднялась и корявые руки к младенцу протянула.

— Не торопись, сначала ее сила, — осек Ворон ведунью, а после приложил ладонь к груди младенца и к силе божественной стал взывать. Вдруг заструилось серебром и золотом светлое чародейство, покидало оно тело младенца и к вороньей руке тянулось, а затем заструилось по выпуклым венам. Сжал Ворон кулак, и в один миг исчезло волшебное зарево, как и не было вовсе. В последний раз он глянул на спящее чадо, отогнал скверные мысли прочь и протянул дитя богов ведунье. Та перехватила живой сверток и подолом его укрыла. Спрятала от ветра порывистого, что в сию минуту налетел и закружил сухие ветки и листву. На какой-то миг женщина даже лишилась зрения, а когда распахнула веки, Ворона и след простыл, словно привиделся он ведунье, будто приснился старой. Да только дрожащие руки держали теплый комок, который мирно сопел, ничего не ведая. А вокруг снова белесая дымка в разные стороны заструилась и морок в дремучем лесу наводила, да не случайно. Прятал непроглядный туман от глаза людского врата междумирья, которые являлись переходом в загадочный и пугающий навий мир. Там, по ту сторону врат, темные боги вершили суд над душами, приходившими в свой час с Мидгард-Земли.

Глава 1

В небольшой деревушке под названием Ведьмино Гнездо, окруженной заповедными лесами и непроходимыми болотами, жила себе поживала юная ведунья Богданка — сиротская душа. Никто из деревенских не знал, откуда она появилась еще младенцем в селении, и никто не ведал, отчего старая ведьма Мара взялась за ее воспитание. А еще старожилы селения совершенно не понимали, для чего Мара стала обучать сие недоразумение древней магии? Ведь с детства Богданка славилась своими непредсказуемыми выходками. Бывало, пойдет к древним курганам, где прислужники богов захоронены, и невзначай вызовет буйного призрака — волхва Серафима, что при жизни (два века тому назад) был предан великому богу Роду и состоял в отряде жрецов по борьбе с ведьмами. А поскольку покойный служил верой и правдой своему делу, то спасу в селении не было никому. Буянил призрак да слова сакральные выкрикивал до тех пор, пока Мара не брала ситуацию в свои руки и не загоняла дух волхва обратно в могилу. Пожурит потом дитя и снова за обучение берется, верит старая, что из девчонки толк выйдет.

А еще Богданка с птицами разговаривала, со зверьем всяким, с домовым иногда, да это ладно. Ведь она еще и сама с собой речи вела, будто полоумная. Когда малой была, косы заплетать не хотела; как Мара ни старалась ее голову в порядок привести, ничего не выходило. Бывало выйдет из леса вся репейником облепленная, так до самого вечера старой ведунье приходилось из густых русых волос колючки вытаскивать. Да и самое главное: дружбу Богданка с деревенскими смалу не водила, потому как считалась белой вороной. Может, и рада бы она с кем подружиться, но не выходило. Ребятня местная вслед Богданке лишь у виска пальцем крутила да обзывала:

— Непутевая, приблуда! Гы-ы! Непутевая идет!

Богданка поплачет тихонько в укромном уголке, чтобы Мара не видела ее слез, а после улыбнется рыжему коту, гулящему по селению ведьм, и на душе вроде бы легче сделается.

В общем, не от мира сего оказалась приблуда, и только старая ведунья догадывалась, кого на самом деле воспитывала. А толку-то что? Богданке шестнадцать годков в тот самый день — день весеннего равноденствия исполнится, когда обряд-инициация в селении проходит. Для молодых ведуний обряд совершеннолетия — это радостный праздник, означающий, что теперь девка достигла возраста, позволяющего ей создать свою семью. После этого разрешались мужские ухаживания, а затем и жениха выбирали. Только было и недоброе в этом празднике: слабую ведьмочку нарекали «темной невестой» и отдавали Чернобогу, чтобы задобрить того на следующий удачный год. Не прошедшую все чародейские ступени соревнования забирал Ворон и уводил в Навь, где пропадала девица на веки вечные. Вот и беспокоилась Мара за свою подопечную, ведь Богданка и есть самая слабая ведунья в Ведьмином Гнезде. Ворожить девчонка так и не научилась, в волшебстве ее лишь одни погрешности были, которые старая ведьма до сих пор умело исправляла.

Какие только мысли не приходили в голову старухе, что она только не перебирала в них, а все не то было. Самой бы чародейство применить да принять на время облик Богданки, так сразу старейшины-то секрет раскроют и тогда, коли повезет, изгонят из деревни, а если нет — сожгут на позорном столбе обеих. Своих детей у Мары не было, не довелось как-то, вот и прикипела всем сердцем к девке, как к дитяти родному, что уже и не помнила того часа, когда Ворона повстречала...

— Точно же, Ворон! — вскрикнула Мара, отбросив метлу в угол сеней, полы которой только что мела. Та пролетела и встала аккуратно у стены, густой шевелюрой из сухих веток вверх. — Если он согласится Богданке дар вернуть, тогда она и не проиграет, — наивно подумалось вслух.

Присела Мара на широкую лавку у дубового стола, что посередине сеней стоял, весь усыпанный сухими разноцветными растениями, да по одному листки и цветочки скрюченными пальцами перебирать стала. Раскладывала в сборы пучками и нитками обвязывала. Без трав целебных никуда, особенно зимой, когда хворь всякая бушевала. Да и по весне отвары нужны были для восстановления сил после властвования богини холода Мораны на Мидгард-Земле.

— Безжалостный он уж больно и вряд ли поможет, — снова ведьма вслух вымолвила. — Лучше ему совсем на глаза не попадаться, а то недобрым часом еще хуже сделаю, — с опаской тут произнесла.

— Марочка! — Ласковый, тонкий девичий голос мгновенно заставил замолчать старую. Не нужно Богданке знать о своем прошлом, чревато это плохими последствиями. А все, как ни крути, в одну сторону катится. — Что опечалилась? — молвила Богданка и корзину с новыми, только что пробившимися травами на лавку поставила. Опустилась рядом с Марой, толстую растрепанную косу на грудь закинула и стала сосновые иголки из волос вытаскивать.

— Когда-то я этим занималась, когда ты еще малая была, а теперь и сама справляешься, — ухмыльнулась ведьма и снова пучки принялась вязать.

— Ты на мой вопрос не ответила: что так печалит тебя? Обряд инициации, должно быть? — Бросила девчонка последний клубок из колючек и волос в корзинку, куда Мара ненужные сухие ветки и листья от трав клала, чтобы потом сжечь, да большие, небесного цвета, глаза на ведьму подняла.

— Ничего-то от тебя не утаишь и не скроешь, — кивнула Мара, — душой печаль чувствуешь, моя горлица!

— Одна ты меня так называешь, Марочка. Остальные вон, — Богданка кивнула в сторону открытого окна, что на улицу выходило, и уста алые надула, — непутевой кличут.

— Не думай о них, милая, врачеватель на хворых не серчает, — хихикнула Мара. — Али как?

— Хих-хи, — звонко по сеням разнеслось. — Смешная ты, Марочка, да обо мне не печалься. Лада и Сварог авось в беде не оставят.

— Они ж боги, а мы с тобой кто? Две ведьмы! На их благословение я бы не стала полагаться, — громко выдохнула старая. — Будем думать, как соревнования пройти. Хоть немного, но время-то у нас еще есть до праздничной недели. А теперь отвару мне сделай липового с мятой да принимайся пучки вязать.

Хорошие отвары Богданка готовила, целебные. Не обманул тогда Ворон, а теперь трижды пожалела Мара, что не настояла она еще на капельке чародейства для Богданки. Да и как было просить, когда две жизни на волоске от смерти висели?

Глава 2

— Кто тебя такую замуж-то возьмет, непутевую? — высказывала Весея, невысокая, пухлая, с румяными щеками женщина. — Не чета ты моей Любаве, не чета. Тьфу, непутевая! — язвила она, когда Богданка встала в ряд с белолицей, стройной девицей. Любава лишь тонкой бровью повела, мол, ей тут вообще никто не чета. Вон у нее червленые уста пахнут земляникой лесной, брови темные вразлет, а глаза зеленые хитры и притягательны. А коса-то какая! Толстая да золотом на солнце отливает. А еще стройна Любава, будто березка молодая. Куда уж этой непутевой! Хотя понимала девка и то, что очень мила Богдана, а возможно, и краше, правда, одной красоты мало, нужно еще и чародейкой быть самой лучшей. Да и тут Любаве равных из девиц не сыскать, если только Млада или Забава могли побороться за победу, но все одно немного в волшебстве уступали. Да и Малуша с Гостятой ей не соперницы. Она выровняла спину и бросила взгляд в сторону святилища Перуна, где люд честной да молодцы собирались. Мысли о непутевой покинули Любавину голову, как только взгляд остановился на высоком, плечистом молодом мужчине. Улыбался он широко, показывая ровные зубы, и изредка ладонью густую рыжую щетину поглаживал, да с еще одним пришлым о чем-то речи вел, на девок поглядывая. Волосы красавца, словно солома осенняя, на весеннем солнце светились, а кудри какие — загляденье. Хорошо был сложен молодец и одет богато. Накидка красная на одном плече крепилась, под ней рубаха белая с вышивкой. Штаны холщовые в сапоги кожаные заправлены, а на голове шапка с соболиным мехом. Глаз от такой лепоты было не отвести.

— Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть! — ответила Мара и бросила недовольный взгляд на Весею, а затем и на Любаву. Сразу поняла ведунья, о чем девка думает, не сводя бесстыжего взгляда от Радомира, сына старосты соседнего поселения Тихий Угол, что славилось своими кудесниками. Черепки и утварь кухонную разную из глины делали, а главным у них кузнецкое дело было. Вот староста Ратибор и сегодня не упускал возможности для переговоров о торговле ценными вещами. Со старостой Ведьминого Гнезда Гордеем, скорее всего, об этом и разговаривали, а возможно, что о невесте для Радомира. Достиг молодец того возраста, когда пора свой семейный очаг строить.

— Типун тебе на язык, Мара! — поспешила огрызнуться Весея, потому как опасалась ведуньи. Глаз у старой уж больно недобрый, а сила ведовская сильна.

— А ты свой-то прикуси! Моя Богдана, может, и не ладит с чародейством, зато чиста душой и добра сердцем. А как такую красоту не полюбить, когда даже птички ей радуются? — Глянула тут Мара на чистое, без единого облака небо, а там два черных ворона кружат и громко каркают, будто передают навьему слуге, что у капища Перуна делается. Вдруг волнительно застучало немолодое сердце. Маре отчего-то страшно сделалось. Опасалась старая, что узнает Ворон Богдану, а тогда и завершит начатое, ведь девичья жизнь ему вовсе ни к чему. Может давняя правда раскрыться.

Староста Гордей, когда подошло время, гордо вышел в центр, окруженный шумным народом, к девицам-участницам. Окинул тех своим строгим взглядом, нахмурив кустистые светлые брови в цвет густой бороды, а в душе тут же горько сделалось. Каждый год, когда пробуждалась природа, нужно радоваться, а нет! Приходилось прощаться на веки вечные с одной из дочерей селения. Скверно было на сердце крепкого, видавшего многое мужчины от бессилия и своей немощи перед Вороном и Чернобогом, да куда деваться-то, когда договор нарушить — верная смерть всему Ведьминому Гнезду. Но единственное, что хоть немного облегчало груз на душе Гордея — Богданка у Мары самая слабая ведунья и чужая приблуда, а с такой, стало быть, и расставаться легче всему селению. Да и староста Ратибор свой выбор сделал, приглянулась ему в невестки Любава, дочь Весеи. Хороша деваха, глаз не отвести. Только вот незадача, самому Радомиру очень непутевая понравилась. Взяла Богданка молодца скромностью своей, красотой девичьей и чистыми, наивными глазами. Такая перечить мужу не станет, хоть за косы таскай, ежели понадобится, хоть уста пухлые целуй, сколько вздумается. Нужную беседу староста Гордей со старостой Ратибором провел, когда увидел, как смотрит Радомир на приблуду. Но глава семьи четко определил, кто лучше подойдет его сыну, оттого и отлегло на сердце и душе у Гордея.

— Славься, бог наш громовержец Перун, — начал староста, кланяясь в сторону деревянного идола. Девицы тут встрепенулись, ожидая, кого настигнет судьба стать женой человеку, а кому придется побороться за то, чтобы не достаться темному владыке. — Сегодня день, когда наши дочери ступят на тропу войны и покажут свою чародейскую силу в день весеннего равноденствия. Только состязания выявят и определят, кто продолжит мирскую жизнь, а кто, как истинный воин, отважно шагнет навстречу Ворону и не побоится отправиться в саму Навь! — гордо продолжал староста, думая, что такими высокими словами он вселяет в слабую ведьму веру в ее особенную значимость. — Отправиться к навьему владыке — значит стать берегиней для нашего селения на целый год! — Гордей поднял руку и ткнул указательным пальцем в небо, словно подтверждая тот факт еще и жестом. Загудел недовольно люд честной. Послышались пересуды, мол, сколько можно-то Чернобогу девок отправлять и когда уже насытится он молодой кровью.

Подняла Богдана глаза на толпу и тут же встретилась с изумрудными очами Радомира, глядел молодец на нее, не отводил взгляда да улыбался. Рядом с ним еще мужчина пришлый стоял, плечистый, высокий и черноволосый. Кивал он на слова сына старосты и тоже улыбался. Но у обоих мужчин веселье как рукой сняло, когда староста соседнего селения Ратибор вышел вперед и вымолвил:

— Сегодня я — староста Тихого Угла, селения, что славится своими кудесниками, выберу своему сыну Радомиру достойную пару из участниц соревнований. Тем самым избавлю девку от возможной опасности стать берегиней.

Затихла Мара в ожидании, глядя на Радомира, который ее Богданкой любовался. Примолкла и Весея, зная, что ее дочь достойна такого жениха, как сына старосты Тихого Угла. Но не могла не заметить, как тот на приблуду пялился, а чернобровый пришлый бросал косые взгляды на ее Любаву.

Глава 3

Вечерело. Ярило-Солнце прятало по одному свои золотисто-ясные лучи за буян-холмами, за вековыми елями, за синим небосклоном. Искрились его алые блики по тихой глади, словно божественная сила драгоценными камнями да самоцветами то озеро усыпала. А вскоре вспыхнуло яркое зарево над вековыми холмами и медленно потухло... Наступало время темной ночи, что еще пахла стылой землей и талым снегом, спящим деревом и свежей хвоей. Замер дремучий лес, стоял не шелохнувшись. Что лесной зверь, что ночная птица и звук боялись издать — так тихо было. Лишь сизый туман ковром по молодой низкой траве стелился и наполнял воздух морозной свежестью. А вскоре прозрачная дымка все гуще становилась и тянулась вверх, словно хотела самих небес достать. Сначала она окутала низкие кустарники, а затем и к стройным стволам сосен подобралась. Также не забыла про грозные дубы, что величаво замерли в ожидании чего-то необычного и странного.

К самому закату Богданка достигла дремучего леса, когда уже сумерки туманным мороком расстилались по земле-матушке. Холодно и сыро становилось. Голые деревья почками покрывались и под легким дуновением ветерка за спиной девушки перешептывались. Где-то в чащобе кукушка куковала, а чуть поодаль светились глаза ночного филина. Пахло терпкой хвоей и мокрой древесиной. Стирались тут невидимые человеческому глазу границы миров, оставалось лишь сделать шаг, переступить черту и приблизиться к навьему царству. Именно в этом месте на полной луне должен появиться волшебный цветок, чародейские силы которого лишь единожды действуют. Однако опасность дремучего леса таила в себе не только скрытие входа в темное царство, а врата междумирья могли отвориться в любой миг, выпуская Ворона. Саму границу миров охраняла Ягиня — очень сильная и мудрая волшебница, именно на ее земле появлялась княжна снежная. Знала об этом Богданка, как и о том, что обладала хранительница миров мудрыми знаниями, а еще строга была да вряд ли просто так свой цветок кому-либо отдала бы. Любила Ягиня облик свой менять от юной красавицы до костлявой старухи и испытания всякого рода устраивать для тех, кто к ней за помощью приходил, но только не до этого Богдане было. Нужно сорвать цветок и быстро возвращаться в Ведьмино Гнездо, пока чары княжны снежной не развеются.

Подняла Богданка очи к небу и сквозь голые ветви на ясные звезды глянула. Полюбовалась ими и перевела взгляд на яркую луну, что наполовину прикрывалась темной тучей. Совсем скоро ночное светило в полную силу в свои права вступит. Нужно поторопиться. Опустила девушка глаза и не задумываясь сделала шаг вперед, невзирая на переход дозволенной для людей границы.

Двинулась дальше в лес. Ступала на сырую землю тихо и аккуратно, с опаской по сторонам оглядываясь. Помнила девушка наказ Мары: не попасться на глаза Ягине и сорвать цветок, сунуть его за пазуху ближе к сердцу и немедля возвращаться в Ведьмино Гнездо.

А когда наконец луна в свою полную мощь вступила и озарила ярким лучиком лесное пространство, предстало перед глазами Богданы диво дивное. На невысоком холме, что прятался за колючим кустарником, сухая трава зашевелилась. Пробился вдруг из-под нее зеленый росток. Потянулся вверх к светилу ночному, а вскоре раскинул широкие листья, которые серебром отливали. Набухать стал белоснежный бутон, искрился и сверкал, а когда совсем распустился, засияло тут яркое зарево, будто являя в мир Яви самое прекрасное, что только может дать. Восхитилась Богдана белоснежным чудом. Потянулась к княжне снежной и оцарапала руку колючками. Больно девушке стало, да не от полученных ран, а от того, что сорвать цветок придется и прервать его недолгую жизнь, ведь на заре княжна снежная исчезнет, как и не было вовсе, и появится лишь ко дню нового весеннего равноденствия. Еще миг любовалась Богдана прекрасным созданием, а затем вспомнила наказ Мары поторопиться и снова потянулась к цветку. И вот ее тонкие пальцы коснулись прохладного стебелька, как вдруг за спиной послышался тонкий, но приказной девичий голос:

— Это кто ж тебе позволил на моей земле хозяйничать, а?

Застыла Богдана на месте. Руки вдруг задрожали, а ноги словно в сырую землю вросли. Сильно застучало сердце в девичьей груди оттого, что пришлось предстать перед самой Ягиней в образе воришки. Хоть сквозь землю провались, а все равно от стыда никуда не денешься. И только Богданка хотела развернуться и выпрямиться, да начать вымаливать прощения у хозяйки границ, как вдруг услышала воронье карканье. Еще сильнее напряглась девушка: неужто сам Ворон из навьего царства прибыл?

— Ты чего застыла? Последний раз спрашиваю, кто ты такая и отчего в моем лесу хозяйничаешь? — строго произнесла Ягиня, а затем ее речь слаще меда сделалась. — Ворон, друг мой сердечный! Ох и заждалась я тебя.

Тут и вовсе у Богданки сердце остановилось. Дыхание перехватило так, что, кажись, вот-вот дух из тела вырвется и бросится прочь из дремучего леса. А ежели дух на такое способен, отчего же и смертному не попробовать, когда цветок волшебный почти в руках?

— Смертная?! — гаркнул Ворон так, что ветер по земле пронесся и затрепал волосы Богданки. На какие-то раздумья и размышления, а особенно на страхи времени больше не оставалось. Она всегда помнила наказ Мары: только не попадаться на глаза Ворону, а как теперь это сделать, когда он сам в человеческом обличье грозно дышит ветром за ее спиной? Смекнула девушка мгновенно и сорвала княжну снежную, громко выкрикнув:

— Сделай меня невидимой, чтобы ни человек, ни сущность какая меня не узрели.

С этими словами бросилась Богданка туда, куда глаза глядели. А они вели ее по протоптанной тропе обратно в Ведьмино Гнездо. К Марочке. Да, только пока мчалась молодая ведунья со всех ног, слышала, как стая каркающих птиц, шурша крыльями, летит за ней и не отстает. Тревожилась девушка, что чары цветка развеются раньше пересечения миров и Ворон схватит ее еще до позорного проигрыша на обряде инициации.

Быстро перепрыгнув невидимую грань, Богдана осмелилась остановиться, чтобы отдышаться. Девушка прислонилась к могучему стволу дуба и повернула голову в сторону дремучего леса, откуда только что еле ноги унесла. И снова замерла, боясь сделать вдох. Притаилась и испуганными глазами смотрела на высокого, широкоплечего, молодого мужчину, который гордо стоял прямо на границе миров. Под ярким светом луны Богданка смогла четко рассмотреть преследователя. Его волосы были черны как смоль, а большие очи темны, словно беззвездная ночь. Смотрел он зорко, будто хотел сквозь деревья и кустарники найти воришку. Высокие скулы и прямой нос показывали мужскую породу, а чувственные уста могли бы приковывать женские взгляды, будь он человеком. Но он — Ворон! Нахмурил густые брови, в очередной раз осмотрелся, ухмыльнулся отчего-то, как будто делая милость Мидгард-Земле, что явился в мир Яви. Резко развернулся, подолом черного плаща поднимая ветер, и рассыпался на тысячи каркающих птиц, что взлетели высоко в небо, а вскоре, каркая, скрылись далеко за дремучим лесом.

Глава 4

Важно расхаживал Ворон по избе, измеряя шагами горницу. Строго поглядывал на Богданку, лежащую на деревянной лавке без чувств. Думу думал да понимал, что шестнадцать весен назад совершил непростительную глупость, поддавшись мимолетной слабости. Откуда в нем тогда появилась жалость к малому дитяти, будь оно все неладно? И что теперь делать, когда отпрыск превратился в прекрасную деву с добрым сердцем и чистой душой? Да и какое ему дело до души этой девицы? Однако воровство волшебного цветка припомнил. Значит, на обман идти — греха не бояться!

А когда Богданка при его виде лишилась чувств, подхватил на руки и не позволил упасть. Хотя надобно было стоять как вкопанному, пущай бы головой к полу знатно приложилась, авось мозги на место встали бы. Понимал Ворон, что на воровство подтолкнула старая ведунья, ведь договор важнее золота будет. Отвел навий слуга взгляд в сторону, а затем грозно на испуганную Мару глянул и строго вымолвил:

— Я ж просил на глаза мне не попадаться, старая. Али не помнишь?

— Как не помнить-то, Ворон? Да куда мне было податься с дитем малым, как не в Ведьмино Гнездо? — вопросом на вопрос ответила ведунья, немного помолчала, собираясь с мыслями, а затем выдала: — Верни моей Богданке чародейскую силу, тогда и не придется ей стать «темной невестой»! Ведь она самая слабая ведьма в селении и обряд инициации не пройдет.

— Что ты такое сказываешь, старая? — разозлился тут Ворон не на шутку. — Мне проще немедля от вас избавиться!

— Так и избавься! — осмелела Мара. — Устали мы уже бояться и от тебя прятаться. Надень на Богданку свои оковы, да и пущай идет к Чернобогу в навье царство!

— Ты же прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать, как и силу вернуть, — прорычал он сквозь поджатые губы. — Владыка ее сразу узнает, ведь она дитя Сварога и Лады, в ней течет божественная кровь.

— Моя Богданка — дитя богов? Хотя я и сама об этом догадывалась, — махнула рукой Мара. — Так и что теперь... с нами сделаешь? Уничтожишь сам али прикажешь своим темным духам от нас избавиться?

Ворон сделал шаг к тому месту, где княжна снежная лежала. Подхватил растение с пола и разложил на своей ладони. Жизнь стала покидать волшебный цветок, зеленые листья на глазах засыхали, а белые лепестки один за другим увядали. Накрыл Ворон другой рукой княжну снежную и вновь наполнил ее чудодейской силой. Вдруг лепестки растения распрямились, а стебель и листья вновь налились здоровой зеленью. Засияла княжна снежная, будто ее никто никогда не срывал.

— Цветок поможет твоей Богданке соревнования выиграть, а если нет — не обессудь! Я завершу то, что должен был сделать шестнадцать весен назад, — предупредил навий слуга. Положил цветок на грудь дитяти богов, еще раз посмотрел в прекрасное лицо девицы и покинул горницу.

Богдана с ужасом распахнула глаза, захлопала длинными ресницами, будто бабочка, а затем резко поднялась и соскочила с лавки. Оглядела горницу и остановила испуганный взгляд на Маре, которая держала в руках княжну снежную. Юная ведунья не могла поверить, что еще находится под родным кровом, а Ворона нигде нет. Авось навий слуга ей просто привиделся?

— Марочка, показалось мне, что навий слуга был тут, — залепетала Богданка, ладонь к сердцу приложив. — Такой грозный, такой важный и такой сильный. Глазища во какие, — девка очи выпучила, изображая Ворона, — да темны, как навья бездна. Оттого и разум помутнел, устала верно, не спала ночь.

— Не привиделся тебе Ворон, моя горлица, — повесив голову ниже плеч, ответила старая ведунья. — Он был тут. Княжну снежную вновь оживил и наполнил цветок чародейством, ведь ты постаралась все его волшебные силы растратить еще до соревнований.

— Значит, был, — с грустью вымолвила Богданка и на лавку рядом с Марой присела. — Отчего же оживил цветок? Почему он это сделал, Марочка? Зачем помогает? — Девица задавала вопросы, на которые пришло время отвечать. Все повернулось так, как, видимо, было угодно судьбе.

— Мне тебя Ворон доверил тогда в дремучем лесу, шестнадцать весен назад, — выдала наконец Марочка после недолгого молчания. Защемило вдруг старое сердце да так больно кольнуло, что в глазах потемнело. — Он... хотел избавиться от младенца, а я... молила оставить тебе жизнь. — Говорить ведунье становилось все труднее. Боль проклятая сдавливала грудь так, что дышать становилось трудно.

— Марочка, что же это значит? — недоумевала Богданка. — Ворон знает, кто мои настоящие родители? — удивилась она, но увидела, что Марочка белее снега сделалась. Глаза закатила, за грудь схватилась и захрипела:

— Плохо мне, моя горлица, сердце защемило. Знай одно: тебе нужно выиграть соревнования любой ценой и не позволить Ворону надеть на твои рученьки страшные навьи оковы! — С этими словами затихла старая ведунья.

— Марочка, Марочка! — заревела в голос Богданка, тонкими пальцами ощупала шею старухи и поняла, что пока еще жива опекунша. Но дыхание женщины становилось редким, того и гляди отправится ее душа совсем скоро в Навь на суд богов. Неужели пришел час расставания? Расстроилась Богданка так, что забыла про саму себя. На лавку уложила опекуншу, быстро под голову ей сунула овчину. Неужто Марочка бросит свою приблуду в такой сложный и опасный момент? А кто за нее переживать теперь будет на обряде инициации? Да и как жить-то без самого дорогого человека на Мидгард-Земле? Нет, не позволит она старой ведунье просто так уйти.

— Во всем Ворон проклятущий виноват, — горько молвила Богданка себе. — Это он расстроил мою Марочку так, что старое сердце не выдержало!

Корила Богданка не только навьего слугу, но и в душе отчасти себя. Перевела взгляд на княжну снежную, что сияла серебром и здоровьем, да впопыхах приняла решение. А поскольку сама юная ведунья была способна оживлять только бабочек да грызунов, то, стало быть, с чародейским цветком, и человека можно.

Тонкие пальцы девушки обхватили зеленый стебель цветка, руки отчего-то задрожали. Крупные мурашки, словно целая муравьиная семья, пробежали по спине Богданки. Не должна она ценой своей жизни и свободы лишать Марочку белого света. Сама же девушка думала о том, что, видно, судьбой ей на роду было начертано погибнуть от рук Ворона. Так что же теперь изменилось? Да ничего! Вдохнула глубоко Богдана, а затем громко выдохнула. Прижала княжну снежную к груди и почувствовала, как чародейство цветка по ее жилам ледяным холодом растекается. Как наполняется каждая частичка тела настоящим, мощным волшебством. Прикрыла на миг глаза Богдана и поняла, что никогда прежде не ощущала себя такой сильной и уверенной, как будто она и есть сама природа, сама магия.

Глава 5

Пять участниц стояли перед ясенем. Его давно покинула жизнь. Это дерево из лесной чащобы волшебством переместили старейшины к капищу Перуна специально для первого этапа соревнования. Ствол ясеня устремлялся в небо и, казалось, достигал пушистых облаков. Ветки его были сухи и ломки, а крона изрядно поредела, словно голова векового старика. Это дерево на хворост да дрова разобрать бы — отжило свое. Однако юным ведуньям необходимо постараться вновь вдохнуть в ясень жизнь. Чтоб заструился по его веткам волшебный нектар, который разбудит вечно спящие почки. Чтобы крона его вновь стала пушиста да зелена, а кора больше не сохла и не отваливалась большими кусками.

— Ясень — дерево возрождения и обновления! — громко сказывал староста Гордей. — Поэтому пусть юные ведуньи попробуют вернуть его к жизни целительской силой. Первой свое мастерство Гостята Яруновна покажет да попросит светлого бога о чародейской помощи. Как иглой заплатки на рубахе с портками сажать, так и дырки в коре ясеня залатать ей надобно.

Ткать из конопляных волокон, а после шить из ткани одежду Гостята умела ничуть не хуже, чем пользоваться чародейством. Девица смалу обучалась мамками да бабками всему, что надобно от женщины, чтобы быть хорошей хозяйкой и женой. И теперь, когда подошло время взрослеть, главное — не упасть духом, а с гордостью пройти все этапы соревнования. Про таких, как Гостята, в селении ведьм говорят: «Кровь с молоком». Крепка, высока, краснощека, осталось только пройти обряд инициации, а там и до свадьбы недалеко, лишь бы не стать «темной невестой».

Подошла девица к дереву да низко ему поклонилась, а после развернулась и поприветствовала лес, из которого ясень доставили. Затем устремила взгляд к ясному небу, подняла руки к солнцу и прикрыла веки, будто внутренне взывая к светлому богу.

— Славься, бог ясный, Ярило-Солнце! Как даришь ты тепло и жизнь Мидгард-Земле, так и мне не откажи в помощи. Наполни всю меня своим божественным светом и надели чародейством исцеления! — Опустила руки Гостята, снова к мертвому дереву развернулась, подошла ближе к стволу и приложила ладони к трухлявой коре. Вновь юная ведунья прикрыла веки и мысленно представила, как в ее пальцах оказывается золотая длинная игла, а в нее просунута серебряная нить судьбы. Ухватила Гостята крепче ту иглу и быстро принялась дыры латать, будто в руки к ней рваный сарафан попал. Стежок за стежком, еще намного, еще чуть-чуть, всего-то пара дырок — и будет испорченная одежка как новенькая. А в это время люд честной наблюдал, как зеленоватая дымка от ладоней Гостяты исходит. Как поднимается все выше и выше по стволу да туго скрепляет между собой трухлявые волокна коры, а те мигом наполняются жизненным соком и превращаются в древесную броню без дырок и трещин. С такой одеждой никакие насекомые теперь ясеню не страшны будут. Закончила Гостята кору чародейством сшивать, завязала на нити последний закрепляющий узелок. Распахнула очи и еще раз поклонилась Яриле-Солнцу, отдавая честь светлому богу. Засвистел народ у капища Перуна, принял, значит, работу юной ведуньи, отчего залилась Гостята скромным румянцем да отошла в сторону, давая дорогу следующей участнице.

— Гостята Яруновна выполнила свою часть задания, а теперь очередь за Малушей Буровной! — объявил староста Ведьминого Гнезда. — Пусть попросит помощи у воинственного бога Перуна и вернет ясеню потерянные с годами ветки!

Поклонилась Малуша народу, лесу и идолу бога Перуна. Она-то, воспитанная только отцом да двумя старшими братьями, не понаслышке знает, как с оружием управляться. Будь то топор или лук со стрелами. Мать умерла, когда Малуша на свет появлялась, да тятя так и не женился больше. Очерствело сердце вдовца, вот и получилось так, что воспитал девку, как молодца. Малуша красотой не отличалась, обычная была. Не красавица, да и не урод, однако друг сердечный у нее был — Протоп, молодец чуть старше, только вот женственность его вовсе не интересовала. Любил он девку за то, что была сильна духом и телом. Такие и в горящую избу войдут, и медведя одной рукой уложат. Да, верным спутником Протоп видел Малушу, теперь главное — в лидеры выбиться. Хотя куда непутевой-то до чародейской силы его зазнобы. Понимал он, что Малуша не проиграет, а значит, и в их судьбе скоро намечались перемены. Сватов Протоп уже предупредил, как только обряд инициации закончится, так и свадьбу сыграют, благо не было на то никаких препятствий.

— Перун, Мидгард-Землю сотрясающий, громовержец да покровитель воинов, прошу у тебя помощи! Надели меня воинственной силушкой, чтобы противостоять соперницам в этом нелегком бою! — помолилась Малуша и к небу задрала руки, и представила в мыслях, как она метает копья в самую крону ясеня, а затем и за лук берется. Стреляет она метко, тетиву натягивая. Острые стрелы попадают точно в цель, а в это самое время из рук Малуши синева струится, обволакивает она всю верхушку ясеня, у которого на стволе ветка за веткой появляются. Постепенно загустела крона дерева, будто и не теряло оно свои ветви много лет назад. Теперь же выглядел ясень не стариком, а мужчиной средних лет с густой шевелюрой. И снова громко засвистел народ, а особенно Протоп, ведь Малуша с легкостью справилась с этим заданием, да и остальные ей будут по силе. Поклонилась Малуша богу Перуну и присоединилась к Гостяте, важно на остальных участниц поглядывая. Заострила взгляд на Богдане, и так ей стало жаль приблуду, но деваться некуда — договор с Чернобогом нерушим, а особенно когда навий слуга зорко за участницами приглядывает. Увидела Малуша и то, как Ворон на Богданку смотрит, будто уже знает, кому человеческую свадьбу играть, а кому и навью. Сама же приблуда к груди княжну снежную прижимала, ведь знала, что совсем скоро очередь и до нее дойдет, тут уже не отвертишься. Обернулась Богданка в сторону Марочки и громко вздохнула. А затем и на Радомира еще раз глянула, тот все еще стоял печальнее некуда.

— Доказала нам и Малуша Буровна, что она достойна во второй тур соревнований перейти. Ждем теперь чародейства от Млады Велигороны, — снова торжественно молвил староста Гордей. — Пусть покажет нам, как она чародейством излечивать умеет. Надобно теперь сломанные ветки выправить, чтобы вновь они птичьи гнезда на себе удерживали да стали кровом для вылупившихся птенцов. В помощь будет богиня весны Леля, у нее нужно просить помощи!