Души Архасса

Пролог

«…Считается, что тысячи лет назад земли Архасса произошли от творящей воли Архов – существ высшего порядка в непознаваемой системе Мироздания. Архи создали первых людей, вдохнув в земляные слепки энергию жизни, разума и воли, названную Душами. Также, Архи сотворили Сюзилимы – священные места, откуда чистые Души являются для земной жизни и куда отправляются после смерти, чтобы обрести вечный покой. Каждый народ получил свой Сюзилим и свое место в мире. Так возник новый порядок…»

Отрывок из Книги Бытия о сотворении Архасса.

Дарейское Княжество

Где-то недалеко от северной границы

Падающий снег и тишина… Нет ничего более таинственного и завораживающего...

В тот день казалось, будто лес спит. Птицы не пели – то ли спрятались в гнездах, то ли убрались подальше от этих мест, почуяв что-то неведомое и пугающее. Ветер, играющий на разлапистых ветвях свою вечную шелестящую музыку, успокоился, а может быть, издох, потеряв способность разгонять пробирающий до костей холод. Деревья застыли в почти осязаемом безмолвии, укутавшись белыми шапками, искрящимися в тусклых солнечных лучах, которые едва пробивались между могучими кронами. И лишь редкий треск ломающихся веток под копытами лошадей нарушал глухую тревожную тишину.

Сидя верхом на гнедом дарейском жеребце, Василе настороженно вслушивался в онемевшее пространство. Снег опускался к земле крупными хлопьями медленно, словно убаюкивая все вокруг. Попадая на лицо, он обжигал холодом раскрасневшуюся на морозе кожу и через несколько мгновений становился леденеющей влагой. Кони фыркали, выпуская из ноздрей теплые клубы пара – такие же, как и те, что вырывались из ртов всадников.

Василе обернулся назад. Следом за ним на лошадях двигались одиннадцать отпетых головорезов, которых неделей ранее он нанял в Стоквре для ограбления княжеского советника. Среди них не было мелкого трусливого ворья, бегущего с поля боя при первом же звоне схлестнувшихся клинков. Только опытные разбойники, не раз замаравшие руки в чужой крови, не раз зашившие собственную плоть, рассеченную острой смертоносной сталью. Но даже в их неопрятных, покрытых шрамами лицах читался страх.

Василе отыскал глазами ее. Выжившую девчонку, которая до сих пор так и не произнесла ни слова. Она сидела в седле единственной тягловой лошади, тянущей за собой телегу с провиантом в сопровождении бородатого громилы в меховой шубе, одетой поверх стальных доспехов. Василе вновь увидел грязные, спутавшиеся светло-русые волосы, почти полностью скрывающие юное лицо, опущенное подбородком к груди, тонкие плечи, укрытые теплым плащом из медвежьей шкуры, побелевшие от холода пальцы, крепко вцепившиеся в край седла.

Все-таки повезло бедняге. Шок со временем пройдет, она заговорит. А если нет, то немота все равно лучше, чем участь, постигшая остальных жителей ее деревни...

– Эй, Василе! – окликнул старого разбойника лысый наемник с широченной, как наковальня, челюстью. Его звали Могута, и он был предводителем шайки головорезов из Стоквры. – Куда ты нас ведешь?

Старик слегка натянул поводья, вынуждая коня замедлить шаг, чтобы Могута смог сблизиться с ним и, продолжая настороженно оглядываться по сторонам, ответил:

– В Черненну.

Слишком тихо. Так бывает в лесах только в одном случае: если где-то рядом завелась какая-то мерзкая нечисть. Василе хорошо это знал еще с тех далеких времен, когда служил в княжеской дружине. После того, как в Аркхоне появилась Червоточина, леса Дареи нередко становились убежищем для созданий оттуда – из пасти уродливой непознаваемой бездны.

– Зачем? – вскинулся Могута. – Был план – идти через картофельные деревни. Мы нанялись к тебе на таких условиях.

Василе лишь спокойно вздохнул. С наемниками всегда было сложно. Они сражались отважно, рисковали жизнью ради нескольких мешочков серебряных монет, обещанных заказчиком, но редко включали мозги. Если что-то происходило вопреки условиям договора, их буквально начинало трясти от недоверия и подозрений.

– Разве ты не видел, что случилось в той деревне? – Василе едва заметно кивнул назад. – Кто-то вырезал всех, не пожалев ни женщин, ни детей. Скажи, Могута, ты бы стал резать детей?

Наемник сурово и, откровенно говоря, туповато сдвинул брови. Затем нехотя прорычал:

– Нет. Это бесчестно. Мы не убиваем невинных.

Старый разбойник удовлетворенно кивнул.

– Вот и я о том. Даже ты не стал бы так делать… Те, что оставили эту беднягу сиротой, не побоялись вечного проклятия. Я не хочу случайно встретиться с ними. Поэтому веду нас в обход.

Могута молчал. По хмурому лицу наемника было видно, как его извилины старательно обдумывают ситуацию, выбирая между здравым смыслом и подозрениями нанимателя во лжи. В итоге он так ничего и не сказал, но позволил Василе снова выйти вперед колонны.

Старый разбойник торопливо сунул руку в карман мехового плаща и ощутил, как пальцы схватили кусок грубого кожаного полотна. Даже на ощупь оно было ему хорошо знакомо. Сжав в кулаке шероховатый обрывок, Василе вынул руку на морозный воздух, убеждаясь, что его находка все того же безупречно белого цвета. Он никогда и ни с чем не перепутал бы прочную кожу дарейского вепря, из которой шили плащи дружинников, служащих на границах с ледниками. Потому что сам носил такой на протяжении долгих тридцати лет службы в княжеской разведке, до того, как графы-предатели выставили его изменником. И сейчас Василе пытался понять одно: зачем солдаты Князя Владислава безжалостно вырезали целое поселение его же подданных?

Глава 1

Тринадцать лет спустя.

Дарейское Княжество

В трехстах пятидесяти верстах к северу от Славграда

Их взгляды всегда одинаковые. Напуганные, прячущие за своим тусклым блеском страшные суеверия и в то же время безмерно любопытные.

Одинаковы и их лица. Каменные, подрагивающие, не выражающие ничего, кроме желания, чтобы нежданная гостья поскорее убралась отсюда подальше.

Так было всегда, едва копыта ее черного жеребца ступали на земли поселений, где жители были осведомлены о том, кто к ним пожаловал. Раньше это казалось ей ужасно несправедливым, но потом пришло безразличие. В конце концов, все люди далеки от совершенства. Им свойственно заблуждаться во многих вещах, сути которых они не ведают. Пусть так и будет.

Дагейд сидела в седле, ее конь медленно шагал мимо чахлых хибар по узкой улочке городка, название которого она даже не помнила. Это и городом-то трудно было назвать. Десятка три одинаковых деревянных домов с балконами на втором этаже, конюшня, свиноферма, кузница и дом местного городничего – побольше и посимпатичнее остальных. Ну и конечно же, неизменная площадь с виселицей и высеченной из дерева фигурой Тлесса Вездесущего напротив нее. Откуда пошла эта нелепая традиция, никто уже не знал. Быть может, дарейцы когда-то верили, что создавший их Арх следит за справедливостью правосудия, а может, считали, что он способен очистить от вины заблудшие Души… И то и другое – чушь. В родной деревне Дагейд тоже стоял этот кусок бесполезной древесины – образ ветвистого дуба с человеческим лицом. Ему носили подношения, молились, верили в его покровительство, но от клинков белых плащей это не спасло никого. Даже ветерок не шелохнулся в тот день, когда дарейская дружина вырезала всех жителей деревни до единого.

Кроме Дагейд…

Горожане стояли рядом со своими жилищами, надеясь в случае чего спрятаться за ветхие стены, другие осмелились лишь выйти на балконы. Мужчины с тревогой обнимали за плечи жен, матери – детей. Все перешептывались, и до острого слуха Дагейд доносились обрывки фраз:

«Это она… Ведьма… Та самая… Что у нее под капюшоном?.. Спит с мертвецами… Нельзя смотреть… Проклятая…»

Голоса сливались в сплошной гул, Дагейд просто позволяла ему быть как чему-то естественному, не касающемуся ее. Как шелест ветра в ветвях деревьев, или шум утреннего дождя…

Люди не могли разглядеть ее лица – голову девушки скрывал глубокий капюшон длинного черного плаща, что струился матовой тканью вниз до самых сапог. Под плащом на теле ведьмы покоились легкие доспехи, выкованные искусными мастерами Древграда, под ними – кольчуга. И даже пальцы Дагейд, сжимающие поводья, были спрятаны в укрытых стальной защитой перчатках.

Рядом с конем Пограничницы шел мужчина, угрюмо понурив голову. На его худом, изможденном лице, украшенном густыми, согнутыми к подбородку усами, застыло виноватое выражение. Он старался не смотреть на своих соседей, которые то и дело стреляли в него осуждающими взглядами. Но он все равно упрямо вел за собой таинственную всадницу. Потому что у него не было выбора…

Люди обращались к Дагейд за помощью уже в седьмой раз, так что опыт общения с одержимыми она успела получить. Еще раньше она научилась выживать, убивать и сражаться, как опытный княжеский разведчик, и теперь страх для нее был лишь редким неприятным соседом, которого ведьма умела держать в кулаке. Долгие годы отшельничьей жизни в лесу под руководством Василе Булата сделали Дагейд черствой и отучили сомневаться.

Однако на сей раз что-то было не так. Вчера, когда в дверь ее дома постучался мужчина с усами, Пограничница уже чувствовала легкое покалывание шрама на шее. Такое случилось впервые с тех пор, как это странное кольцеобразное клеймо зарубцевалось тринадцать лет назад. День, когда ее деревню превратили в кровавое кладбище, Дагейд помнила отчетливо. Все от первой до последней секунды, кроме единственного момента, когда получила шрам. Будто это воспоминание кто-то специально вырезал из ее памяти.

А теперь шрам не просто покалывал, а саднил противной пульсирующей болью.

– Сюда, – тихо сказал худой мужчина с усами, поворачивая к одному из двухэтажных домов. Беднягу звали Николай, и Дагейд ему искренне сочувствовала.

Сочувствие – одно из немногих проявлений человечности, на которые молодая Пограничница еще оставалась способна…

У покосившегося крыльца девушку встречала женщина – такая же худая, как Николай, в простом черно-сером платье, перевязанном веревкой на поясе, с русыми волосами, собранными кольцом вокруг головы. Рядом с женщиной, трусливо прижимаясь к ней, стояли девчонка лет четырнадцати и пацан помладше, оба чертами лица похожие на Николая.

Дагейд остановила коня рядом с крыльцом и спрыгнула на землю. Под ногами хлюпнула размякшая после дождя грязь, женщина в платье вздрогнула, сжав кулаки так, что они побелели, дети еще сильнее прижались к ней. За спиной Дагейд услышала звук множества осторожных шагов – любопытство все-таки победило страх, люди отправились посмотреть, что произойдет дальше. Скоро у дома Николая соберется весь город.

– Это моя жена, Фрида, – представил женщину хозяин, поднимаясь на крыльцо. – А это мои дети, Руна и Боримир.

Дагейд прислушалась к пространству. Где-то рядом определенно была неупокоенная Душа. Сильная, успевшая напитаться страхом и страданиями, которые сама же принесла в этот чахлый городишко. Ее тяжелая, давящая энергия чувствовалась в воздухе и едва слышно вибрировала низким гулом – тем самым, который могли слышать только Пограничницы.