Души моей палач

Глава 1

红颜薄命，天妒红颜

"Красота — тонка судьба, небеса завидуют красоте"*1

Пекин, концертный зал "Золотой дракон"

Я чувствую его взгляд на своей коже.

Последняя нота "Яшмовых слёз" ещё дрожит в воздухе, а я уже знаю — он здесь. Дмитрий. Мой сталкер, мой кошмар, моя смерть, которая идёт за мной по пятам уже полгода.

Тысяча китайских зрителей взрывается аплодисментами, поднимается с мест, кричит "Браво!" на трёх языках, но я слышу только стук собственного сердца. Бум-бум-бум. Так громко, что мне кажется — весь зал слышит, как разрывается моя грудная клетка от страха.

Белое платье прилипает к телу от холодного пота. Руки дрожат так сильно, что микрофон вот-вот выскользнет из пальцев. Я пытаюсь улыбаться — профессиональная улыбка певицы, которую я отточила за десять лет на сцене — но чувствую, как она получается кривой, неестественной.

— 谢谢大家！ — говорю я на китайском, и мой голос звучит словно треснувший хрусталь. — Спасибо всем за ваши сердца!

Кланяюсь, и волосы рассыпаются вокруг лица чёрным занавесом. На секунду прячусь за ними, словно ребёнок, думающий, что если не видишь монстра, то и он тебя не видит.

Но когда поднимаю голову, он всё ещё там. В последнем ряду, неподвижный как надгробие. Чёрный капюшон скрывает лицо, но я чувствую эти глаза — горящие, одержимые, больные от любви, которая давно превратилась в ненависть.

Почему? Почему он здесь? Я же уехала из России! Сменила номер телефона! Поменяла адрес!

За кулисами Лю Вэй носится с букетами роз, его лицо сияет от восторга:

— Арина! Это триумф! Ты покорила Пекин! Журналисты China Daily просят интервью!

Но я не слушаю. Выглядываю из-за кулис, надеясь, что привиделось. Что моя паранойя сыграла со мной злую шутку.

Место пустое.

Облегчение накатывает волной, ноги подкашиваются, и я опираюсь о стену. Показалось. Конечно, показалось. Два месяца в турне, концерты каждый день, стресс...

— Лю Вэй, — шепчу я, — можно я пешком в отель? Нужно проветрить голову.

— Конечно, дорогая! — он машет рукой. — Только осторожнее! Ночной Пекин не спит!

Если бы я знала, как он окажется прав...

Час спустя я бреду по узким переулкам старого Пекина. Традиционные красные фонарики качаются на ветру, бросая золотистые блики на древние стены. Запах жареных пельменей смешивается с ароматом благовоний из небольшого храма. Где-то вдали играет эрху — китайская скрипка поёт такую печальную мелодию, что хочется плакать.

Почему мне так знакомо это место? — думаю я, обходя лужу после вечернего дождя. Словно я ходила здесь в другой жизни...

Мысль странная, даже пугающая. Я никогда не верила в реинкарнацию, но с тех пор, как приехала в Китай, меня преследуют странные сны. Дворцы с резными колоннами, мужчина в шёлковых одеждах с золотыми глазами, звуки цина...

Шаги за спиной заставляют меня обернуться.

Пустота. Только тени от фонарей, танцующие на мокром асфальте древний танец света и тьмы.

Тук-тук-тук. Мои каблучки по брусчатке.

Тук-тук-тук. Эхо. Или не эхо?

Сердце снова начинает биться как сумасшедшее. Бум-бум-бум-бум. Я ускоряю шаг, сворачиваю за угол, потом ещё за один...

И понимаю, что заблудилась.

Передо мной тупик. Высокие стены старых домов смыкаются вокруг меня словно объятия каменного гроба. Единственный фонарик тускло мерцает, бросая болезненный жёлтый свет на мокрые камни.

— Наконец-то, моя прекрасная певичка.

Голос за спиной. Знакомый голос, который снился мне в кошмарах.

Я медленно оборачиваюсь, и мир превращается в замедленную съёмку. Каждая секунда растягивается в вечность.

Дмитрий стоит в нескольких шагах от меня. Высокий, худой, с лицом красивым и безумным одновременно. В правой руке — нож. Лезвие блестит в свете фонарика, отражая мой искажённый ужасом силуэт.

— Дима... — я прижимаюсь спиной к стене, и холодный камень сквозь тонкое платье обжигает кожу. — Как ты... зачем ты здесь?

— Зачем? — он делает шаг ближе, и я вижу в его глазах то же безумие, которое преследовало меня письмами, звонками, угрозами. — Я следовал за тобой. Всегда. Везде. Россия, Германия, теперь Китай... Ты думала, что сможешь от меня сбежать?

— Дмитрий, пожалуйста... — мой голос срывается на шёпот. — Я же говорила тебе... я не могу... мы не можем быть вместе...

— Не можешь? — он смеётся, и этот смех похож на треск ломающихся костей. — Или не хочешь? Ты предпочитаешь этих... этих китайских поклонников? Этих жёлтых ублюдков, которые кричат твоё имя?

Нож поднимается, и лезвие ловит свет фонарика. На секунду он превращается в молнию, замёршую в воздухе.

— Если ты не можешь быть моей, — шепчет Дмитрий, и в его голосе столько боли, что становится страшно, — то не достанешься никому. Никто больше не услышит твой голос. Никто не увидит твою красоту.

Время останавливается.

Я закрываю глаза, и в эту секунду — самую важную секунду моей жизни — передо мной вспыхивают образы. Концертные залы, овации, лица близких... И почему-то — древние дворцы с золотыми драконами на стенах, мужчина в чёрных одеждах с лицом прекрасным и жестоким...

Почему я вижу это? Откуда эти образы?

Лезвие входит в грудь.

Боль — не сразу. Сначала только холод, словно кто-то воткнул в сердце сосульку. Потом жжение, растекающееся по рёбрам горячими волнами. Потом... потом боль такая острая, что мир взрывается белыми искрами.

Я падаю на колени. Белое платье окрашивается красным — сначала маленькими пятнышками, потом всё больше, больше, пока не становится похожим на свадебное платье китайской невесты.

Красный. В Китае красный — цвет счастья. Какая ирония...

— Прости меня, — шепчет Дмитрий, и по его щекам текут слёзы. — Но я не мог... не мог позволить другим иметь то, что принадлежит мне.

Я пытаюсь дышать, но в лёгких булькает кровь. Металлический привкус во рту. Мир качается, словно я на корабле в шторм.

Глава 2

命运如水，顺者昌，逆者亡

"Судьба как вода — кто плывёт по течению, процветает, кто против — гибнет"

Резиденция генерала Ли, ночь накануне свадьбы
От первого лица Ли Яньхуа (души Арины)

Как это возможно? Как душа может перелететь через века, через континенты, через саму смерть?

Мэйли, служанка Яньхуа — теперь моя служанка — осторожно расчёсывает мои волосы. Нет, не мои. Её волосы. Длинными гребнями из слоновой кости она разбирает каждую прядь, и каждое движение отдаётся болью в голове. Словно она расчёсывает не волосы, а мои спутанные мысли, пытаясь привести в порядок хаос двух жизней в одном теле.

Зачем? За что? За какие грехи прошлой жизни я заслужила такое наказание?

— Госпожа, — шепчет Мэйли, и я слышу дрожь в её голосе, — завтра великий день. Вы станете принцессой лисов...

Принцесса лисов. Словно название страшной сказки.

Я поворачиваюсь к ней, и в зеркале мелькает лицо незнакомки с моими глазами — полными ужаса, отчаяния, безнадёжности.

— Мэйли, — мой голос звучит чужо, с другими интонациями, — расскажи мне о... о моём женихе.

Она застывает, гребень замирает в волосах. По её лицу пробегает тень, словно облако закрыло солнце.

— Госпожа... может, не стоит...

— Расскажи! — я хватаю её за запястье, и она вздрагивает от силы моей хватки. — У меня есть право знать, за кого меня выдают замуж! За какого демона!

Мэйли опускает глаза и начинает говорить тихо, словно читает заупокойную молитву:

— Принц Лэн Цзюе. Старший сын императора лисьих духов. Ему двадцать восемь лет по человеческим меркам, но живёт он уже несколько столетий...

Несколько столетий. Бессмертный. Я выхожу замуж за бессмертного демона.

— Говорят... — она запинается, облизывает губы, — говорят, что он не чувствует боли. Совсем. Ни физической, ни душевной.

Не чувствует боли. Какой ужас — существовать и не чувствовать. Я, певица, знаю: без боли нет искусства. Без страдания нет красоты. А что такое жизнь без чувств? Пустота?

— И ещё... — голос Мэйли становится совсем тихим, — говорят, что он носит перчатки. Всегда. Чёрные шёлковые перчатки. И никогда их не снимает.

— Почему?

— Не знаю, госпожа. Говорят разное. Что у него когти вместо ногтей. Что руки покрыты чешуёй. Что он не переносит прикосновений к человеческой коже...

Каждое слово падает в мою душу как камень в пруд, расходясь кругами боли.

— А ещё говорят, — Мэйли почти шепчет, — что он не умеет любить. Совсем. Что сердце его холодно как зимний ветер, а глаза пусты как заброшенные могилы.

Не умеет любить. Значит, я обречена на брак-сделку, на жизнь рядом с красивой статуей из льда. Никогда не узнаю нежности, ласки, тепла объятий...

Слёзы жгут глаза, и я зажмуриваюсь, пытаясь их сдержать. Но они всё равно просачиваются сквозь ресницы и катятся по щекам — горячие, солёные, полные отчаяния.

— Но почему именно я? — спрашиваю я у своего отражения. — Почему Яньхуа должна стать жертвой?

— Политический союз, госпожа, — отвечает Мэйли, и в её голосе слышится сочувствие. — Ваш отец, генерал Ли, командует северной армией. На севере демоны нападают на наши земли, жгут города, убивают людей. Нашим воинам нужна помощь лисьих духов. А лисам... лисам нужна наша земля, чтобы укрыть своих детей от врагов.

— И я — цена этого союза, — говорю я горько. — Разменная монета в игре, правил которой не понимаю.

— Не говорите так, госпожа...

— А как ещё? — я встаю резко, и стул скрипит. — Меня продают, как продают рис на рынке! "Возьмите нашу дочь, дайте нам солдат!"

За окном раздаётся лязг металла — это охрана принца готовится к ночному дежурству. Звуки резкие, холодные, словно готовят не к свадьбе, а к казни.

А может, для меня это одно и то же?

Дверь распахивается, и входит мужчина в генеральских доспехах. Высокий, широкоплечий, с сединой в волосах и шрамом через левую щёку — боевая отметина. Лицо суровое, но глаза... в глазах отца боль. Та же боль, что терзает меня.

— Яньхуа, дочь моя, — говорит он, и голос звучит устало, словно он постарел на десять лет за один день. — Завтра ты покинешь отчий дом.

Я встаю и кланяюсь, как научили воспоминания Яньхуа. Движения правильные, но сердце разрывается — не от почтения, а от горя.

— Отец, — шепчу я, и слово это звучит странно на моих губах. Этот человек не мой отец. Мой отец далеко, в другом времени, и он не знает, что его дочь мертва. — А если... а если я не хочу замуж?

Он делает шаг ко мне, и я вижу, как дрожат его руки. Большие, натруженные руки воина, которые держали меч и знамя, теперь дрожат от беспомощности.

— Дитя моё, — говорит он и кладёт ладонь мне на голову. Тяжело, словно благословляет и хоронит одновременно. — Думаешь, мне легко отдавать тебя? Моё сокровище? Моё единственное счастье?

Его голос ломается на последних словах, и я понимаю: он любит свою дочь. Настоящую Яньхуа, которая умерла. Любит так сильно, что готов отдать её демону ради спасения тысяч жизней.

— Но у нас нет выбора, — продолжает он, и слёзы блестят в его глазах. — На севере умирают мои солдаты. Каждый день приходят гонцы с сообщениями о новых потерях. Вчера пал город Датун. Завтра может пасть Пекин. А принц лисов... он может остановить войну. Одним щелчком пальцев.

— Ценой моей жизни, — говорю я, и слова вырываются сами собой.

— Ценой твоего счастья, — поправляет он тихо. — И да, возможно, жизни. Прости меня, дочь. Но иногда одна жизнь должна спасти тысячи других. Иногда любовь требует жертвы.

Он целует меня в лоб — поцелуй прощания — и уходит. Шаги его тяжёлые, словно он несёт на плечах весь мир.

Я остаюсь одна с Мэйли и своим отражением в зеркале. Девушка в белом ханьфу, с распущенными волосами и заплаканными глазами. Жертва, приготовленная к заклинию.

— Госпожа, пора спать, — шепчет Мэйли. — Завтра рано вставать...

Глава 3

冰心一片，万物皆空

"Сердце изо льда, все сущее — пустота"

Дворец лисьих духов, день свадьбы
От первого лица принца Лэн Цзюе

Я мёртв.

Не физически — моё сердце бьётся, лёгкие дышат, кровь течёт по венам. Но внутри, где должна быть душа, зияет пустота. Двадцать лет пустоты. Двадцать лет жизни без чувств, без боли, без радости.

Без ничего.

Сижу на чёрном жеребце перед жалким человеческим жилищем и смотрю на этот театр — свадебную процессию, красивые наряды, торжественные лица. Всё это должно что-то значить. Брак. Союз. Политическая сделка между нашими народами.

Для меня это просто очередной день в бесконечной череди одинаковых дней.

Мои пальцы в чёрных шёлковых перчатках сжимают поводья, но я не чувствую ни кожи под тканью, ни металла удил, ни тепла лошадиного тела подо мной. Между мной и миром — стеклянная стена, которая не пропускает ничего.

Когда-то я мечтал чувствовать. Теперь... теперь я даже не помню, какова была боль на вкус.

Воспоминание, острое как лезвие, прорезает сознание:

Мне восемь лет. Я стою в материнских покоях и смотрю, как она целует другого мужчину. Человека с золотыми волосами и синими глазами — дипломата из северного королевства.

— Мама? — шепчу я, и сердце разрывается от боли предательства.

Она поворачивается, и в её прекрасных глазах нет любви. Только холодный расчёт.

— Ах, Цзюе. Как некстати. — Голос спокойный, словно обсуждает погоду. — Впрочем, неважно. Завтра меня здесь не будет.

— Куда ты уезжаешь?

— К новой жизни. К любви. К свободе. — Она касается щеки любовника нежно, как никогда не касалась моей. — А ты... ты напоминаешь мне о тюрьме, в которой я провела столько лет.

Боль взрывается в груди, такая острая, что хочется закричать. Но я не кричу. Принцы не кричат.

— Мама, я же тебя люблю...

— Любовь? — Она смеётся, и смех похож на звон разбитого стекла. — Ты не знаешь, что такое любовь, дитя. Ты — продукт политического брака. Инструмент династии. У тебя нет сердца для любви.

Любовник протягивает ей чашку вина. Она пьёт, потом подходит ко мне.

— Выпей, сын мой. За новую жизнь. — В её голосе фальшивая нежность.

Я беру чашку. Вино пахнет странно — горько, с металлическим привкусом. Но я пью. Потому что мама просит.

Яд жжёт горло, рвёт желудок изнутри. Я падаю, и мир становится красным от боли.

— Прости, — шепчет она, уже одеваясь для побега. — Но ты бы никогда не отпустил меня. А мёртвые не держат.

Я умираю на полу её спальни, а она собирает драгоценности для новой жизни.

Но магия лисьего рода спасает меня. Яд не убивает, но забирает способность чувствовать боль. Навсегда.

А вместе с болью забирает всё остальное.

Отец нашёл их через три дня. Казнил мать при всём дворе. Я смотрел, как катится её голова, и не чувствовал ничего. Ни боли, ни облегчения, ни мести.

Пустоту.

С тех пор я не снимаю перчатки. Не из-за когтей или чешуи — из-за того, что не чувствую прикосновений. Зачем касаться мира, который не можешь ощутить?

— Ваше высочество, — голос командира охраны Вэй Хэйлана возвращает меня в настоящее. — Невеста готова.

Невеста. Очередная женщина, которая либо предаст меня, либо разочаруется в мёртвом муже. Впрочем, какая разница? Я не способен ни любить, ни страдать от предательства.

— Хорошо, — отвечаю я голосом без эмоций. Таким голосом я говорю уже двадцать лет. — Пусть выходит.

Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем она сойдёт с ума от жизни рядом со мной? Моя последняя наложница выбросилась из окна через месяц. Предыдущая попыталась перерезать себе вены. Они всё ещё надеялись разбудить во мне хоть что-то человеческое.

Глупые создания. Мёртвых не воскрешают.

Паланкин выносят из дома, ставят перед моим конём. Красные шёлка развеваются на ветру как знамёна войны. Из-за занавесок доносится тихое дыхание — частое, напряжённое.

Она боится. Хорошо. Страх — единственная эмоция, которую я ещё могу различать. Не чувствовать — различать. Как цвет крови на снегу.

— Ваше высочество, — генерал Ли подходит к моему коню, и лицо его серое от горя. — Моя дочь... она хорошая девочка. Добрая. Талантливая. Прошу вас...

Он не договаривает. Что просить? Не убивать? Не мучить? Любить?

Я смотрю на этого человека — старого воина, который отдаёт единственное сокровище ради мира. В его глазах боль, которую я помню, но больше не понимаю.

Когда-то я бы сочувствовал ему. Теперь...

— Я не обещаю ничего, — говорю я холодно. — Но если она не будет мешать, то и вреда не получит.

Маленькая ложь. Вред она получит. Просто от того, что будет жить рядом со мной. Моя близость разрушает всё живое, словно я излучаю холод могилы.

— Спасибо, — шепчет генерал, и в голосе слёзы.

Рано благодарить, старик. Очень рано.

Процессия движется к дворцу под звуки барабанов и флейт. Торжественная музыка, которая должна праздновать радость. А празднует похороны. Мои. Её. Наши.

Дворец лисьих духов встречает нас молчанием мёртвых.

Чёрные мраморные стены поднимаются к небу, словно обвинительные пальцы. Золотые драконы на воротах скалят зубы в вечной угрозе. Все окна закрыты, словно дворец не хочет впускать свет.

Как и я.

Слуги-лисы окружают паланкин невесты, и я вижу презрение в их глазах. Они считают этот брак унижением для династии. Связь с низшей расой, которая живёт жалкие десятилетия вместо столетий.

Пусть считают. Мне безразлично их мнение. Мне безразлично всё.

— Принцесса прибыла! — объявляет церемониймейстер.

Принцесса. Красивое слово для приговорённой.

Занавески паланкина раздвигаются.

Глава 4

血为证，心为誓，生死不渝

"Кровь как свидетель, сердце как клятва, до смерти верность"

Тронный зал дворца лисьих духов, вечер свадебного дня

Я стою в центре тронного зала, и чувствую на себе тысячи глаз.

Зал огромен — настолько, что потолок теряется в тенях, а эхо шагов отдаётся от стен секундами позже. Колонны из чёрного мрамора поднимаются к сводам, словно деревья в мрачном лесу. На стенах — золотые драконы и фениксы, их глаза из драгоценных камней следят за каждым движением. Тысячи свечей бросают танцующие тени, превращая зал в живой организм из света и тьмы.

Но не архитектура пугает меня. Пугают они — придворные лисы.

Сотни существ в человеческом облике сидят за длинными столами, установленными полукругом. Красивые, изящные, с глазами цвета янтаря и золота. В их взглядах холодное любопытство, презрение, откровенная враждебность.

Они смотрят на меня как на диковинного зверя в клетке. Или как на жертву перед заклинием.

Красное свадебное платье кажется тяжёлым как доспехи. Золотые украшения звенят при каждом вздохе — погребальным звоном. Волосы уложены в сложную причёску, украшенную жемчугом и нефритом, но под тяжестью драгоценностей затылок ноет от боли.

Рядом со мной — он. Принц Лэн Цзюе.

В парадных чёрных одеждах, расшитых золотыми драконами, он выглядит как воплощение тьмы. Красивый, холодный, недосягаемый. На лице — маска равнодушия, но я помню то, что произошло в моих покоях. Момент, когда он коснулся моей щеки, и в его золотых глазах мелькнуло что-то живое.

Что-то человеческое.

— Почтенные подданные, — голос императора лисов разносится по залу, и все разговоры мгновенно стихают. — Сегодня великий день для нашего народа. День, когда заключается союз, который принесёт мир нашим землям.

Император Лэн Тяньша сидит на троне из чёрного нефрита, возвышающемся над залом. Даже больной, прикованный к креслу невидимой болезнью, он внушает ужас. Лицо жёсткое, изрезанное морщинами, глаза цвета расплавленного золота пылают злобой. Когда он смотрит на меня, кожа покрывается мурашками.

Он меня ненавидит. За то, что я человек. За то, что "порчу" кровь династии. За то, что существую.

— Принц Лэн Цзюе, — продолжает император, и в голосе слышится что-то похожее на отвращение, — берёт в жены дочь генерала Ли. Пусть их союз станет мостом между нашими народами.

Мост. Красивое слово для того, по чему будут ходить, пока не сломается.

Цзюе делает шаг вперёд, и я иду за ним к центру зала, где приготовлен ритуальный алтарь. Мраморная плита, на которой лежат древние артефакты: кинжал с лезвием из лунного камня, чаша из белого нефрита, свитки с заклинаниями.

Кровавый ритуал. Они собираются скрепить наш брак кровью.

— Ритуал кровавого союза, — объявляет верховный жрец, древний лис с седой бородой и глазами цвета зимнего неба, — связывает не только тела, но и души. Отныне ваши жизни будут переплетены навеки.

Навеки. Слово падает в душу тяжёлым камнем.

Жрец поднимает кинжал, и лезвие ловит свет свечей, превращаясь в полосу лунного огня.

— Принц Лэн Цзюе, протяните руку.

Мой муж — муж, как странно звучит это слово — снимает левую перчатку. Первый раз за всё время я вижу его обнажённую кожу. Рука красивая, изящная, с длинными пальцами музыканта. Никаких когтей или чешуи, как шептали слуги. Просто рука мужчины, который разучился чувствовать.

Жрец делает надрез на ладони, и кровь — тёмно-красная, почти чёрная — стекает в нефритовую чашу. Цзюе не морщится, не вздрагивает. Смотрит на собственную кровь с таким же равнодушием, с каким смотрел бы на дождь.

Он действительно не чувствует боли. Какое это должно быть одиночество — не чувствовать даже собственных ран.

— Принцесса Ли Яньхуа, — жрец поворачивается ко мне, — ваша рука.

Я протягиваю левую руку, и она дрожит. Не от страха — от предчувствия. Что-то должно произойти. Что-то важное, необратимое.

Лезвие касается кожи — холодное, острое. Боль яркая, живая, заставляет меня зажмуриться. Кровь течёт по пальцам, капает в чашу, смешиваясь с кровью мужа.

И в этот момент происходит невозможное.

Вспышка. Ослепительная вспышка света, которая заставляет всех в зале закрыть глаза. Но я не закрываю. Потому что вижу то, чего не видят другие.

Видение.

Я стою в том же зале, но он другой. Стены украшены не золотыми драконами, а серебряными фениксами. За окнами не ночь, а рассвет. И рядом со мной...

Рядом со мной тот же мужчина. Принц Лэн Цзюе. Но глаза его не пустые, а полные боли, страсти, отчаяния. Он держит мою руку, и по его щекам текут слёзы.

— Прости меня, — шепчет он. — Прости за всё, что я сделал с тобой. За всю боль, которую причинил.

— Ты не виноват, — отвечаю я, и голос мой звучит по-другому. Старше. Устало. — Мы оба были рабами своих ран.

— Я научился чувствовать благодаря тебе. Научился любить. Но научился и терять.

— Любовь не знает поражений, — говорю я, касаясь его лица. — Даже смерть не может её победить.

Он целует мою ладонь, и в этом поцелуе вся боль мира.

— Обещай мне, — шепчет он, — что найдёшь меня снова. В следующей жизни, в любой другой. Обещай, что мы встретимся.

— Обещаю, — отвечаю я, и слёзы жгут глаза. — Клянусь своей душой.

Что это? Видение будущего? Или... воспоминание?

Вспышка гаснет, и я снова в настоящем. В зале стоит мёртвая тишина. Все смотрят на алтарь с ужасом.

Нефритовая чаша треснула. Наша смешанная кровь дымится, словно раскалённый металл. А в воздухе над алтарём мерцает символ — древний иероглиф, который я не умею читать, но понимаю.

Судьба.

— Что... что это означает? — шепчет кто-то из придворных.

Верховный жрец бледен как полотно, руки его дрожат.

— Это... это знак, — говорит он дрожащим голосом. — Знак того, что их души связаны не только в этой жизни. Это связь, которая длится вечность.

Глава 5

身在地狱，心如死灰，何来温柔

"Тело в аду, сердце как пепел, откуда взяться нежности"

Покои принца Лэн Цзюе, глубокая ночь

Отец умирает.

Я стою у окна своих покоев и смотрю на луну, а в голове только эта мысль. Император лисьих духов, мой отец, который казнил мою мать и превратил мою жизнь в ад, лежит при смерти. Придворные лекари суетятся вокруг него, но я вижу правду в их глазах.

Дни. Может быть, часы.

И всё из-за неё.

Из-за этой человечки, которая принесла проклятие в наш дом. Которая заставила треснуть священную чашу одним лишь прикосновением. Которая...

Которая заставила меня чувствовать.

Сжимаю кулаки в чёрных перчатках, и суставы хрустят. Даже сейчас, когда между нами стены дворца, я помню ощущение её кожи под моими пальцами. Тепло, которое пробило двадцатилетнюю пустоту.

Проклятая ведьма. Что ты со мной сделала?

За дверью раздаётся тихий стук.

— Ваше высочество, — голос слуги дрожит от страха, — принцесса ждёт вас в своих покоях.

Принцесса. Моя жена. По закону, по ритуалу, по крови — моя.

Странно, но слово "жена" не вызывает во мне ничего. Ни отвращения, ни желания, ни злости. Только... любопытство? Потребность понять, что произошло во время ритуала.

— Иду, — отвечаю я и поворачиваюсь от окна.

Первая брачная ночь. Традиция, которую я должен исполнить. Долг, который я должен выполнить.

Хорошо. Пусть будет так.

Иду по коридорам дворца, мои шаги эхом отдаются от мраморных стен. Факелы бросают танцующие тени, превращая привычные проходы в лабиринт кошмаров. Слуги, встречающиеся на пути, падают в поклонах, не смея поднять глаза.

Они боятся меня. Все боятся. И правильно делают.

Останавливаюсь перед дверями её покоев. За резным деревом — женщина, которая стала причиной хаоса в моей жизни. Которая разрушила мою красивую, мёртвую пустоту.

Что я чувствую к ней? Ненависть? Любопытство? Или...

Нет. Я не чувствую ничего. Не могу чувствовать. Это была аномалия, временное помутнение рассудка.

Сегодня я это докажу.

Толкаю дверь, не стучась. Вхожу как хозяин на свою территорию.

Она сидит на краю кровати, в белом ночном ханьфу, волосы распущены по плечам чёрным водопадом. Свечи бросают мягкий свет на её лицо, и я невольно замечаю — красивая. Очень красивая.

Красота — ещё один обман. Мать тоже была красивой.

— Ваше высочество, — она встаёт, кланяется. Движения изящные, но я вижу напряжение в каждой линии тела. — Я... я ждала вас.

— Конечно, ждала. — Закрываю дверь за собой, поворачиваю ключ. — Ты моя жена. Сегодня наша первая ночь.

Слова звучат формально, без эмоций. Как констатация факта.

Подхожу ближе, изучаю её лицо. Ищу страх, который должен быть в глазах девственницы перед первой близостью. Нахожу... сострадание?

Что за чушь? Она жалеет меня?

— Ты не боишься? — спрашиваю, останавливаясь в шаге от неё.

— Должна? — отвечает она тихо, и в голосе что-то странное. Печаль? Понимание?

— Да. — Протягиваю руку, касаюсь её щеки поверх перчатки. — Потому что то, что сейчас произойдёт, принесёт тебе только боль.

И снова. Снова эта чёртова вспышка ощущений. Тепло её кожи пробивается сквозь шёлк, как солнечный луч сквозь тучи. Я чувствую её, и это...

Нет. Не сейчас.

Резко отдёргиваю руку, отступаю.

— Раздевайся, — приказываю холодно. — Медленно. Хочу видеть, что купил мой отец.

Она вздрагивает от жёстких слов, но слушается. Руки поднимаются к завязкам ханьфу, пальцы дрожат.

Наконец-то страх. Это хорошо. Страх я понимаю.

Белый шёлк скользит по плечам, падает на пол. Остаётся тонкая нижняя рубашка, сквозь которую просвечивает силуэт. Красивый силуэт. Изящный.

Просто тело. Ничего особенного. Я видел тысячи таких.

— Всё, — требую я. — До конца.

Последний слой ткани падает к её ногам. Она стоит обнажённая в мерцающем свете свечей, и я должен чувствовать желание. Должен хотеть её.

Но не чувствую ничего.

Хорошо. Всё как обычно. Пустота.

— Ложись на кровать, — говорю я, начиная расстёгивать собственную одежду. — На спину.

Она повинуется, но движения скованные. Ложится на красные шёлковые простыни, сжимает руки в кулаки.

Боится. Правильно.

Я раздеваюсь методично, аккуратно складывая каждую вещь. Перчатки не снимаю — не хочу касаться её голыми руками. Не хочу снова чувствовать это проклятое тепло.

Подхожу к кровати, смотрю на неё сверху вниз. Она лежит с закрытыми глазами, дышит часто, неровно.

— Смотри на меня, — приказываю.

Глаза открываются. Большие, тёмные, полные... чего? Не страха. Чего-то другого.

— Ты понимаешь, что сейчас произойдёт? — спрашиваю, ложась рядом.

— Да, — шепчет она.

— И ты понимаешь, что мне всё равно, готова ты или нет?

Пауза. Потом тихо:

— Да.

— Хорошо. — Нависаю над ней, опираясь на руки. — Тогда начнём.