Два Орка, Один Договор и Моя Головная Боль

Глава 1: Не та аудитория

Я ненавидела средневековые брачные ритуалы. Нет, серьезно. До скрежета зубов, до ломоты в висках. Сидя на третьем ряду гулкой лекционной аудитории №412, я в сотый раз проклинала себя за выбор темы курсовой. «Символизм принудительных династических союзов в раннем Средневековье». Звучало солидно, даже интригующе. На деле же это была бесконечная череда хроник, где какую-нибудь несчастную двенадцатилетнюю принцессу отдавали замуж за пятидесятилетнего подагрического герцога, чтобы прекратить войну за три спорные деревни и одну чахлую корову. Романтика, как она есть.

Профессор Коваленко, седовласый энтузиаст с горящими глазами и стопкой пожелтевших фолиантов под мышкой, вещал с кафедры с таким упоением, будто рассказывал самый захватывающий триллер. — И вот представьте, Кира! — он внезапно вперился в меня взглядом, отчего я вздрогнула и выронила ручку. — Представьте! Юная Гизела, вся в слезах, стоит перед алтарем рядом с этим… этим чудовищем, графом Родриком, от которого пахнет кислым вином и смертью. А на кону — мирное небо над головой целого королевства! Каково ей было, а?

Я выдавила из себя вежливую улыбку. «Дерьмово ей было, Игорь Степанович. Очень дерьмово», — подумала я, а вслух сказала: — Это был великий акт самопожертвования.

Профессор просиял, довольный ответом, и снова погрузился в свои папирусы. Я же уткнулась в конспект, где вместо стройных рядов записей красовалась виселица с очень сердитым смайликом. Самопожертвование. Какое красивое слово для узаконенного рабства. Отдать свое тело, свою жизнь, свое будущее в руки какого-то урода ради абстрактного «общего блага». Меня от этой мысли мутило. Я была продуктом двадцать первого века: свободолюбивая, язвительная, с твердым убеждением, что мое тело — мое дело, и никто не вправе им распоряжаться. Особенно какой-нибудь потный средневековый граф.

Лампы над головой на мгновение моргнули, бросив на старые деревянные парты дрожащие тени. Я подняла голову. За окном сгущались тучи, обещавшие знатную осеннюю грозу. Воздух в аудитории стал тяжелым, душным. Мне показалось, что запахло чем-то странным — не пылью старых книг и дешевым кофе из автомата, а… озоном, влажной землей и дымом. Как после удара молнии где-то в лесу. Я потерла виски. Наверное, просто устала. Не спала почти двое суток, дописывая очередной раздел этого проклятого курсовика.

Коваленко тем временем перешел к описанию самого ритуала. — …И вот верховный жрец брал чашу с кровью жертвенного быка и кровью новобрачных, смешивал их и окроплял ложе. Это символизировало слияние родов, нерушимый союз, скрепленный не только словом, но и плотью, и самой жизнью! — он театрально воздел руки к потолку.

Снова моргнул свет, на этот раз дольше. Аудитория на пару секунд погрузилась в полумрак. По рядам пронесся недовольный гул студентов. Когда свет зажегся вновь, мир показался мне… другим. Цвета стали ярче, тени — глубже. Гудение ламп исчезло, сменившись звенящей тишиной, которую нарушал лишь голос профессора. Но и его голос звучал как-то иначе, глуше, словно доносился издалека.

Я тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение. Сонливость накатывала тяжелыми волнами. Я ущипнула себя за руку, но неприятное ощущение тумана в голове не проходило. Мне отчаянно захотелось спать. Веки налились свинцом. Я опустила голову на сложенные на парте руки, всего на секундочку, просто чтобы перевести дух.

Эта «секундочка» растянулась в липкую, темную вечность. Я не спала. Я падала. Не в физическом смысле, а скорее, проваливалась сквозь слои реальности. Голос профессора и гул аудитории сменились шепотом ветра, скрипом деревьев и далеким треском огня. Запах озона и дыма стал невыносимо реальным, к нему примешался аромат прелой листвы и чего-то еще — пряного, мускусного, совершенно незнакомого.

Резкий толчок. Холод. Я распахнула глаза и зашлась в приступе кашля. Вместо полированной поверхности парты под щекой была влажная, холодная земля, усыпанная мхом и прошлогодними листьями. Вместо душной аудитории надо мной простирались гигантские, узловатые ветви деревьев, кроны которых терялись где-то в сером, безразличном небе. Воздух был чистым, прохладным и пах лесом. Настоящим, диким, первобытным лесом.

Паника подкатила к горлу ледяным комом. Я села, лихорадочно озираясь по сторонам. Я была на небольшой поляне, окруженной стеной исполинских деревьев, похожих на доисторических чудовищ. На мне была все та же одежда: джинсы, свитер, кроссовки. Рядом валялась моя сумка, из которой высыпались конспекты, ручки и телефон. Я схватила телефон. Экран был мертв. Ни единого огонька.

— Нет-нет-нет, — забормотала я, судорожно нажимая на все кнопки. — Этого не может быть. Это сон. Просто дурной сон.

Но холод земли, пробиравшийся сквозь джинсы, был слишком реальным. И боль в локте, которым я, видимо, приложилась при падении, тоже была самой настоящей. Я встала на дрожащие ноги. Тишина. Не было слышно ни шума машин, ни сирен, ни привычного гула города. Только шелест листьев и далекий крик какой-то незнакомой птицы.

«Спокойно, Кира. Без паники, — приказала я себе, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Ты — историк. Ты умеешь анализировать. Что произошло? Ты уснула на лекции. Возможно, это очень реалистичный сон. Или… или что-то еще».

Я сделала несколько шагов, вглядываясь в чащу. Лес был чужим. Деревья, мох, даже форма листьев на земле — все было незнакомым. Исполинские папоротники росли в человеческий рост, а стволы деревьев были обвиты светящимися в полумраке лианами. Я подошла к одному из таких деревьев и коснулась его коры. Она была грубой, теплой и слегка вибрировала, словно под ней текла живая кровь.

Вдалеке я увидела просвет и тусклое оранжевое свечение. Огонь. А где огонь, там и люди. Или не люди… Мысль оборвалась, испугавшись собственного продолжения. Надежда, смешанная с животным страхом, толкнула меня вперед. Я подобрала сумку, закинула ее на плечо и, стараясь ступать как можно тише, двинулась на свет.

Я шла минут десять, продираясь сквозь заросли. Свечение становилось все ярче, а запах дыма — сильнее. К нему добавился запах жареного мяса и еще чего-то… резкого, потного, животного. Я услышала голоса. Низкие, гортанные, рокочущие. Язык был мне незнаком, но в нем слышались властные, рычащие нотки.

Глава 2: Два вождя

Время превратилось в густую, вязкую патоку. Я лежала на холодной земле, и каждая секунда растягивалась в пытку. Орки галдели, тыкали в меня грязными пальцами, обсуждали. Один из них, особенно крупный и уродливый, с перебитым носом, протянул свою лапищу и дернул за прядь моих волос, с любопытством разглядывая их на свету от костра. Я дернулась, и он зарычал, схватив меня за подбородок и заставив посмотреть на него. В его желтых глазах плескалась неприкрытая похоть. Я зажмурилась, ожидая худшего.

Внезапно раздался резкий, властный рык, заставивший всех замолчать. Орки расступились. К костру подошли двое. Они были выше и массивнее остальных, и от них исходила аура неоспоримой власти. Несмотря на то, что оба были орками, они разительно отличались друг от друга.

Первый был воплощением первобытной силы. Гора мышц, едва прикрытых кожаным жилетом и набедренной повязкой. Его кожа была темнее, чем у остальных, почти бронзового оттенка, и покрыта сетью ритуальных шрамов. Длинные черные волосы, заплетенные в одну толстую косу, перехватывали костяные кольца. Лицо — грубое, высеченное из камня: тяжелая челюсть, широкий нос и глубоко посаженные глаза, в которых горели угли. Он двигался с тяжелой грацией хищного зверя, и каждый его шаг, казалось, сотрясал землю. Рядом с ним остальные орки выглядели подростками.

Второй был другим. Он был не менее высоким, но более сухим и жилистым. Если первый был скалой, то этот — стальным клинком. Он двигался плавно, бесшумно, как тень. Его кожа была светлее, пепельно-зеленого оттенка. Черты лица — тоньше и острее, что делало его по-своему красивым и одновременно пугающим. Через левую бровь и щеку его пересекал тонкий белый шрам. Но главным в нем были глаза. Умные, холодные, насмешливые. Они не просто смотрели, они анализировали, препарировали, оценивали. Он был одет в более практичную одежду из темной кожи, а за спиной у него виднелась рукоять длинного, изогнутого меча.

Они остановились в нескольких шагах от меня, и я почувствовала, как изменилась атмосфера. Напряжение стало почти осязаемым. Орк с перебитым носом, тот, что держал меня, что-то прорычал, указывая на меня, и в его голосе слышалось подобострастие.

Первый, тот, что был похож на скалу, медленно перевел на меня взгляд. Его глаза прошлись по моему телу — от кроссовок до лица — медленно, бесцеремонно, оценивающе. Я почувствовала себя голой под этим взглядом. Он хмыкнул, и этот звук прозвучал как камнепад в горах. — Женщина, — пророкотал он. Голос у него был низкий, глубокий, вибрирующий. Он говорил на том же гортанном языке, но я почему-то поняла это слово.

Второй, со шрамом, подошел ближе и присел на корточки рядом со мной. Я инстинктивно отпрянула, вжимаясь в землю. От него пахло кожей, сталью и чем-то еще, неуловимым — озоном после грозы. — Не просто женщина, Гром, — его голос был ниже, чем я ожидала, с легкой хрипотцой и ядовитой иронией. — Посмотри на нее. Странная одежда. Мягкая кожа. Испуганная, как кролик. Она не из этих земель.

Он протянул руку и коснулся пальцами ткани моего свитера. Его пальцы были длинными и сильными, с темными ногтями. Я вздрогнула от его прикосновения. — Не трогай, Воррок, — прорычал Гром. — Она моя. Мои воины ее поймали.

Воррок медленно поднял на него свои холодные глаза. На его губах заиграла ленивая, презрительная усмешка. — Твои воины, Гром? Эти тупоголовые болваны, которые споткнулись о нее в лесу? Удача — это не доблесть. Она — находка. А значит, общая.

Гром сделал шаг вперед, нависая над Ворроком. Напряжение между ними стало таким плотным, что, казалось, его можно резать ножом. — Я вождь клана Скалоломов. Я сказал — она моя. Я возьму ее себе. Она родит мне сильных сыновей. — Ты осеменишь ее, как любую другую самку, и забудешь через день, — усмехнулся Воррок, не повышая голоса. — А я, вождь клана Тенеходов, говорю тебе — в ней есть нечто большее. Она может быть ключом.

Он снова посмотрел на меня, и его взгляд стал острым, как скальпель. — Откуда ты? — спросил он, и я снова его поняла.

Я молчала, парализованная страхом. Что я могла им сказать? Что я свалилась сюда с лекции по истории? Они бы сочли меня сумасшедшей и, скорее всего, убили.

Воррок цокнул языком. — Она не понимает. Или боится. — Он поднялся на ноги, вставая лицом к лицу с Громом. — Мы должны показать ее шаманке. Она решит. — Шаманка! — рявкнул Гром. — Я решаю, что делать с моей добычей!

Он шагнул ко мне и, схватив за руку, рывком поднял на ноги. Его хватка была как стальные тиски. Я пискнула от боли и неожиданности. Он потащил меня к себе, прижимая к своему огромному, горячему телу. Я уперлась руками ему в грудь, которая была твердой, как камень. Запах его тела — пота, мускуса, дыма — ударил в нос, вызвав головокружение. Он склонил голову, втягивая носом запах моих волос. — Она пахнет… странно, — пробормотал он. — Не как наши женщины.

Мое сердце колотилось с бешеной скоростью. Я чувствовала себя мышью в лапах удава. Сейчас он сломает меня, разорвет на части, и я ничего не смогу сделать.

— Убери от нее руки, Гром.

Голос Воррока прозвучал тихо, почти лениво, но в нем была такая ледяная угроза, что даже Гром замер. Он медленно повернул голову. Воррок стоял на том же месте, но его рука лежала на рукояти меча. — Ты бросаешь мне вызов? Из-за этой… самки? — в голосе Грома клокотала ярость. — Я бросаю вызов твоей тупости, — спокойно ответил Воррок. — Мы находимся на спорной территории. Наши кланы на грани войны. И тут с неба падает нечто, чего никто никогда не видел. А ты думаешь только своим членом. — Мой член думает быстрее, чем твой хваленый мозг, Тенеход! — В этом я не сомневаюсь, Скалолом. Но сейчас нам нужен именно мозг.

Они стояли, испепеляя друг друга взглядами. Казалось, еще мгновение — и они вцепятся друг другу в глотки. Остальные орки молча наблюдали за схваткой вождей, не смея вмешаться. Я же стояла, зажатая в руках одного, под пристальным взглядом другого, и понимала, что я — причина их спора. Я — трофей, который они не могли поделить.

Глава 3: Непристойное предложение

Внутри палатки было жарко и пахло сотнями трав, сушеными грибами и чем-то еще, сладковато-приторным, от чего слегка кружилась голова. Источником света служила чаша с какими-то тлеющими углями, бросавшая на стены из шкур дрожащие, гротескные тени. В центре сидела, скрестив ноги, старая орчиха. Она была сгорбленной и высохшей, кожа на ее лице напоминала пергамент, испещренный тысячей морщин. Но ее глаза, маленькие и черные, как бусины, были невероятно живыми, ясными и пронзительными.

Она подняла на меня взгляд, когда я вошла, и мне показалось, что она видит меня насквозь — не просто мою испуганную оболочку, а все мои мысли, страхи, мое прошлое из другого мира.

— Оставь нас, Воррок, — проскрипела она, не оборачиваясь. Ее голос был похож на шелест сухих листьев.

Воррок, который вошел следом за мной, молча поклонился и вышел, опустив полог. Я осталась наедине с ведьмой.

— Подойди, дитя с неба, — сказала шаманка, указывая костлявым пальцем на место на шкурах напротив себя.

Я нерешительно шагнула вперед и опустилась на землю. Ноги подкашивались от страха. Дитя с неба. Значит, они поняли, что я не отсюда.

— Ты боишься, — это был не вопрос, а утверждение. — Это хорошо. Страх делает живых осторожными. Но твой страх пахнет иначе. Ты боишься не смерти. Ты боишься их. — Она кивнула в сторону выхода. — Грома и Воррока.

Я молчала, не зная, что ответить.

— Они как два камня в жерновах, — продолжала она, глядя на тлеющие угли. — Один — огонь и ярость, другой — лед и хитрость. И они готовы перемолоть друг друга, а вместе с собой — оба наши клана. Война висит на волоске. Кровь прольется, и ее будет много.

Она замолчала, а потом медленно повернула голову ко мне. Ее взгляд был тяжелым, как могильная плита. — Но тут появляешься ты. Упавшая со звезд в ночь, когда луны сошлись. Духи не делают ничего просто так. Ты — знак. Ты — ответ.

— Я… я не понимаю, — прошептала я. Голос едва слушался меня. — Я просто… Я не знаю, как я здесь очутилась. Я хочу домой.

На ее морщинистых губах появилась тень улыбки, лишенная всякого тепла. — «Дом» — это там, где твое место. А твое место теперь здесь. Ты можешь стать спасением для сотен жизней. Или их проклятием.

Она протянула свою сухую руку и взяла мою. Ее пальцы были холодными и сильными. Она перевернула мою ладонь и всмотрелась в линии. — В тебе нет нашей крови. Ты чистый лист. И на тебе можно написать новую историю. Историю союза.

Я выдернула руку. — Какой союз? О чем вы говорите?

— Есть древний ритуал, — неторопливо начала шаманка. — Ритуал Единения. Когда два вождя не могут поделить власть, но должны объединиться против общего врага, они берут в жены одну женщину. Она становится печатью их договора. Живым символом их союза. Ее тело — их общая территория. Ее дети — их общее будущее. Через нее они становятся братьями по крови и плоти.

До меня медленно, как в кошмарном сне, начал доходить смысл ее слов. — Вы хотите… чтобы я… вышла замуж? За них обоих? — ужас сковал мои легкие.

— «Замуж» — это ваше слово, — поправила она. — Ты станешь их общей женой. Ты будешь делить с ними ложе. Ты будешь принадлежать им обоим в равной степени. И твое подчинение им станет залогом мира между кланами.

Я вскочила на ноги. — Нет! Никогда! Вы с ума сошли! Я не вещь! Я не… не жертвенный бык, чтобы скреплять ваш дикий договор! Я человек!

— Именно потому, что ты человек, ты и подходишь, — спокойно ответила шаманка, не обращая внимания на мою истерику. — Ты не принадлежишь ни одному из кланов. Ты нейтральна. Ты станешь точкой равновесия.

— Да я лучше сдохну! — выкрикнула я. Слезы ярости и бессилия хлынули из глаз.

Шаманка тяжело вздохнула. — Смерть — это легкий путь, дитя. Но духи прислали тебя не для этого. Ты отказываешься? Ты уверена в своем решении?

— Да! Абсолютно! — отрезала я. — Найдите себе другую… печать!

— Хорошо, — кивнула она. — Я не могу тебя заставить. Выбор за тобой. Но прежде чем ты скажешь свое окончательное «нет», посмотри.

Она бросила в тлеющие угли щепоть какого-то порошка. Пламя на миг вспыхнуло зеленым, и из чаши повалил густой, белый дым. Он заклубился передо мной, и я, несмотря на желание отвернуться, не могла оторвать от него взгляд. Дым начал обретать форму, превращаясь в живые, движущиеся картины.

Я увидела битву. Орки, сцепившиеся друг с другом в смертельной схватке. Топоры крушили черепа, мечи вспарывали животы. Земля пропитывалась кровью. Я видела, как Гром, ревя от ярости, проламывает строй воинов Воррока. Видела, как Воррок, с холодным блеском в глазах, наносит смертельный удар в спину одному из телохранителей Грома.

Картина сменилась. Я увидела горящие деревни. Но это были не орочьи лагеря. Это были человеческие поселения на границе с их землями. Орки, ослабленные междоусобицей, не смогли сдержать натиск другого врага — костяных огров, уродливых тварей, которые убивали все на своем пути. Я видела, как огры тащат в плен человеческих женщин и детей. Видела страх, боль, смерть.

Дым снова изменился. Я увидела Грома и Воррока, сражающихся спиной к спине против огромного огра-вожака. Они были ранены, измотаны. И вот вожак прорывает их оборону, его дубина опускается на голову Грома…

— Хватит! — закричала я, закрывая глаза. — Прекратите!

Дым медленно рассеялся. В палатке снова воцарилась тишина. Я тяжело дышала, сердце бешено колотилось. Образы, которые я видела, были слишком реальными. Слишком жестокими.

— Это — будущее, которое ты выбираешь своим отказом, — тихо сказала шаманка. — Война. Смерть. Разорение. Не только для нас, но и для твоего народа, который живет по соседству. Все это будет на твоей совести.

Я смотрела на нее, и во мне боролись ужас и отвращение. Она манипулировала мной. Давила на жалость, на чувство ответственности. Но видения… они ощущались правдой.

— Или, — продолжила она, — ты можешь принять свою судьбу. Ты можешь спасти их всех. Ты станешь женой двух самых сильных воинов в этих землях. Тебя будут уважать. Бояться. Ты обретешь власть, о которой не могла и мечтать. Тебе придется пожертвовать своей свободой, своим телом. Но взамен ты получишь жизнь. Не только для себя, но и для тысяч других.

Глава 4: Первая ночь долга

Ритуал должен был состояться немедленно. Словно они боялись, что я передумаю и сбегу, хотя бежать было некуда. Меня отвели в другую палатку, больше похожую на пещеру, вырытую в склоне холма и укрепленную деревом. Внутри было пусто, если не считать широкого, низкого ложа, покрытого толстым слоем мягких шкур, и нескольких чаш, куривших благовониями. Воздух был тяжелым, пряным, дурманящим. С меня сорвали мою земную одежду — свитер, джинсы, белье — и нарядили в некое подобие свободной рубахи из тонкой, почти прозрачной ткани, которая едва прикрывала колени. Она была холодной и неприятно скользила по коже.

Потом меня оставили одну. Я сидела на краю ложа, обхватив себя руками, и дрожала. Не от холода, а от ледяного, всепоглощающего ужаса. Это происходило не со мной. Это был дурной сон, из которого я вот-вот проснусь в своей теплой постели. Но запах шкур и дыма был слишком реальным, а унизительное ощущение почти полной наготы — слишком острым.

Полог откинулся, и в пещеру шагнул Гром.

Он был один. И без оружия. Но от этого он не выглядел менее опасным. Скорее наоборот. Без топора в руках он казался еще больше, еще массивнее. Его огромное тело, едва прикрытое набедренной повязкой, казалось высеченным из темного камня. В свете чаши с углями его мышцы отбрасывали глубокие тени. Он молча опустил полог, отрезая меня от остального мира. Мы остались вдвоем в этом сумрачном, тесном пространстве.

Он медленно подошел и остановился передо мной, нависая, как грозовая туча. Я съежилась, вжав голову в плечи, не смея поднять на него взгляд. Я видела только его огромные босые ноги на утоптанной земле.

— Так это ты — цена мира, — пророкотал его низкий голос. В нем не было ни злости, ни радости. Лишь констатация факта.

Я молчала. Что я могла сказать?

Он протянул свою огромную руку и властно взял меня за подбородок, заставляя поднять голову. Его пальцы были грубыми, мозолистыми, но на удивление теплыми. Я заставила себя посмотреть ему в глаза. В них, в глубине темных зрачков, плясали красные отблески углей. В них не было мысли. Только инстинкт. Голод.

— Ты маленькая, — сказал он, большим пальцем проводя по моей щеке. Его прикосновение было жестким, почти царапающим. — И хрупкая. Я могу сломать тебя одной рукой.

Я вздрогнула, но не отвела взгляд. Страх был, но где-то на его дне зарождалось упрямое, злое неповиновение. Я не буду кричать. Не буду плакать. Не доставлю ему такого удовольствия.

Он, кажется, почувствовал это. Уголок его губ дернулся в подобии усмешки. — Но в тебе есть огонь. Я вижу его. Это хорошо. Я люблю, когда добыча сопротивляется.

Он отпустил мой подбородок и провел рукой по моему плечу, медленно спускаясь вниз по руке. Его ладонь полностью накрыла мое плечо, его пальцы сжались, и я пискнула от боли. Он не рассчитал силу. Или не захотел рассчитывать. — Шаманка сказала, что теперь ты наша, — продолжал он, его рука скользнула к моей талии, властно притягивая меня к себе. — Моя и Воррока. Но сегодня ты моя. Я первый. Я вождь Скалоломов. Я всегда беру то, что хочу, первым.

Он усадил меня на ложе, а сам опустился на одно колено передо мной, так что наши лица оказались на одном уровне. От него пахло жаром, силой и чем-то первобытным. Я чувствовала себя кроликом перед удавом. Его глаза медленно, подробно изучали мое лицо, шею, спускались ниже, к ключицам, видневшимся в вырезе рубахи.

— Сними это, — приказал он.

Я замерла, похолодев. — Что?

— Сними. Я хочу видеть то, что беру.

Мои пальцы онемели. Я не могла пошевелиться. Унижение было таким сильным, что парализовало волю. Он терпеливо ждал несколько секунд, а потом, потеряв терпение, сам схватился за ворот рубахи. Ткань затрещала и с легкостью разошлась под его руками. Он просто разорвал ее, оставив меня сидеть перед ним совершенно голой.

Я инстинктивно скрестила руки на груди, пытаясь прикрыться. Это был жалкий, беспомощный жест. Гром усмехнулся и легко развел мои руки в стороны, отводя их за спину и удерживая одной своей ладонью. Я оказалась полностью беззащитна перед его взглядом.

— Вот так, — с удовлетворением пророкотал он. — Теперь я вижу.

Его глаза прошлись по моему телу. Не так, как смотрят на женщину. Так смотрят на вещь. На трофей. Он изучал мою грудь, живот, бедра. Его взгляд был тяжелым, материальным. Мне казалось, что он оставляет ожоги на моей коже. Кожа покрылась мурашками, соски затвердели от холода и страха.

— Твоя кожа гладкая, — он протянул вторую руку и провел тыльной стороной ладони по моей груди, от ключицы до соска. Я вздрогнула всем телом. Его кожа была как наждачная бумага. — И белая. Как снег на вершинах гор.

Он коснулся моего соска, и я зашипела, дернувшись. Его палец был грубым, но прикосновение — неожиданно точным. Он слегка сжал сосок, и по моему телу пробежала волна странного, болезненного жара. Я закусила губу, чтобы не издать ни звука.

— Тебе нравится, — констатировал он, глядя мне прямо в глаза.

— Нет! — выдохнула я.

— Твое тело говорит другое, — он снова сжал сосок, чуть сильнее, и я невольно выгнулась ему навстречу. — Оно отзывается. Оно честнее, чем твой язык.

Он отпустил мои руки и положил свои ладони мне на бедра. Его огромные руки почти полностью скрыли их. Он слегка сжал пальцы, и я почувствовала его невероятную силу. Он мог раздавить меня, и это не стоило бы ему никаких усилий. Это осознание было одновременно пугающим и… странно возбуждающим. Мое тело, предав меня, реагировало на эту первобытную демонстрацию силы.

— Разведи ноги, — приказал он.

Я замотала головой, сжимая бедра с такой силой, что заболели мышцы. — Нет… пожалуйста…

— Я не прошу, — его голос стал жестким, в нем зазвучал металл. — Я приказываю. Ты наша жена. Твое тело — наша собственность. Ты будешь делать то, что мы говорим.

Он не стал ждать. Он просто уперся ладонями в мои колени и с легкостью развел мои ноги в стороны, открывая ему доступ к самому сокровенному. Я зажмурилась, чувствуя, как по щекам катятся горячие слезы унижения. Я была раскрыта, выставлена на обозрение, абсолютно беззащитна.

Глава 5: Игра теней

Атмосфера в пещере мгновенно изменилась. Если раньше она была просто гнетущей, то теперь стала наэлектризованной. Воздух загустел, готовый взорваться от малейшей искры. Гром медленно поднялся с колен. Он не отпускал моих бедер, продолжая удерживать меня в унизительной, распахнутой позе. Он встал во весь свой исполинский рост, загораживая меня от вошедшего, как хищник, защищающий свою добычу.

— Что тебе нужно, Тенеход? — прорычал он, и в его голосе клокотала едва сдерживаемая ярость. — Я сказал, сегодня она моя.

Воррок вошел в пещеру и позволил пологу упасть за его спиной. Он двигался с ленивой, кошачьей грацией, которая так контрастировала с тяжелой поступью Грома. Он остановился в нескольких шагах, скрестив руки на груди. Его холодные, насмешливые глаза скользнули по разъяренному лицу Грома, затем опустились ниже, на меня. Он окинул взглядом мое обнаженное, дрожащее тело, мои разведенные ноги, и на его губах появилась едва заметная, ядовитая усмешка.

— Я не оспариваю твое право первого, Скалолом, — его голос звучал спокойно, даже расслабленно, но в нем была стальная нотка. — Я пришел лишь напомнить тебе, что она — не просто самка для утоления твоей похоти. Она — печать ритуала. И обращаться с ней нужно соответственно.

— Я сам знаю, как обращаться со своей женщиной! — рявкнул Гром.

— Правда? — Воррок чуть склонил голову набок, его взгляд снова впился в меня. — Судя по ее виду, ты обращаешься с ней как с куском мяса. Грубо. Прямолинейно. Без всякой фантазии. Ты ее пугаешь.

Мое сердце замерло. Он был прав. Я была напугана до смерти. Но то, что он озвучил это, да еще и в такой издевательской манере, было еще хуже. Он превращал мое унижение в часть своей игры против Грома.

— Она должна бояться! — проревел Гром. — Она должна знать свое место!

— Ее место — между нами, — тихо, но отчетливо произнес Воррок. — А это значит, что она должна не только бояться тебя, но и желать меня. Равновесие, Гром. Забыл, что говорила шаманка? Она должна принять нас обоих. А ты своим напором просто сломаешь ее, и ритуал будет нарушен.

Он сделал еще один шаг вперед. — Дай-ка я покажу тебе, как надо.

Гром зарычал, как раненый медведь, и сделал движение, чтобы заслонить меня полностью, но Воррок был быстрее. Он не стал вступать в силовую борьбу. Он просто обошел Грома сбоку и опустился на колени рядом со мной, с другой стороны. Теперь я была зажата между ними. С одной стороны — скала, пышущая жаром и яростью. С другой — холодная, опасная тень.

— Уйди, — процедил Гром сквозь зубы.

— Я просто помогу, — промурлыкал Воррок, даже не посмотрев на него. Все его внимание было сосредоточено на мне. Он протянул руку и коснулся моей щеки. Его пальцы были прохладными и гладкими, полная противоположность рукам Грома. Он стер с моей кожи влажную дорожку от слезы.

— Не нужно плакать, маленькая птичка, — прошептал он. Его голос был тихим, вкрадчивым, гипнотизирующим. — Он не хотел причинить тебе боль. Он просто не умеет иначе. Он — молот. А с хрупкими вещами нужно обращаться не молотом.

Он наклонился и коснулся губами моего виска. Легко, почти невесомо. Я вздрогнула, но на этот раз не от страха. Это было… неожиданно. Его губы были прохладными и мягкими. Он провел ими по линии моих волос, спустился к уху. — Давай я покажу тебе, что это может быть не только больно, — прошептал он мне прямо в ухо, и от его горячего дыхания у меня по спине пробежала дрожь.

Он отстранился и посмотрел мне в глаза. В его взгляде не было той животной похоти, что у Грома. В нем было нечто иное, более сложное и пугающее — холодное любопытство, желание экспериментировать, играть.

Его рука скользнула с моей щеки вниз, по шее, по ключице, очерчивая контуры моего тела. Его прикосновения были легкими, дразнящими, едва ощутимыми. Он исследовал меня, как неизведанную территорию. Его пальцы обвели мою грудь, не касаясь соска, заставив кожу под ними гореть в предвкушении. Затем он спустился ниже, к животу, и я невольно напрягла мышцы пресса.

— Расслабься, — прошептал он. — Я не сделаю тебе больно. Пока.

Гром, стоявший рядом, издал низкое, угрожающее рычание. Он видел все. Видел, как мое тело реагирует на ласки его врага. — Воррок, я предупреждаю тебя…

— Тише, — шикнул на него Воррок, не отрывая от меня глаз. — Не мешай процессу. Смотри и учись.

Его рука достигла моей промежности. Я затаила дыхание. Он не стал делать того, что делал Гром. Он не прикоснулся к моему клитору. Вместо этого его пальцы нежно легли на внутреннюю поверхность моего бедра, там, где кожа особенно чувствительна. Он начал медленно, круговыми движениями поглаживать ее, поднимаясь все выше и выше, заставляя меня сходить с ума от ожидания.

Я чувствовала, как мое тело предает меня во второй раз за вечер. Влаги между ног стало еще больше. Дыхание сбилось. Я закусила губу, чтобы не застонать.

— Вот видишь, Гром, — с ленивой усмешкой произнес Воррок, заметив мое состояние. — Ей не нужна грубая сила. Ей нужно предвкушение. Ожидание.

Наконец его пальцы коснулись моих влажных складок. Он нежно раздвинул их. Один его палец скользнул внутрь меня. Легко, плавно, без всякого насилия. Я выдохнула сквозь сжатые зубы. Ощущение было совершенно другим. Не унизительным, а… интимным. Глубоким. Он начал медленно двигать пальцем внутри, изучая меня, находя самые чувствительные точки. Второй его палец нашел мой клитор и начал нежно поглаживать его, в унисон с движениями первого.

Мой мозг взорвался. Это была пытка. Изощренная, медленная, невероятно сладкая пытка. Я больше не думала об унижении. Я не думала о страхе. Я вообще перестала думать. Я превратилась в одно сплошное, пульсирующее ощущение.

Гром больше не рычал. Он тяжело дышал. Я чувствовала его взгляд на себе, на руках Воррока, на том, что они делали с моим телом. Я слышала его сдавленное дыхание. Он был возбужден. Возбужден от того, что его враг ласкает их общую женщину на его глазах.

Глава 6: Вкус власти

Мой мир сузился до размеров этого ложа из шкур, до трех тел, сплетенных в узел из похоти, власти и отчаяния. Я была в центре. Ось, вокруг которой вращались две противоборствующие планеты. Одна — Гром — была раскаленным шаром чистой, необузданной силы. Его рука, лежавшая на моем бедре, была тяжелой и горячей, как клеймо. Его дыхание, срывавшееся на хриплый рык, опаляло кожу. Он был чистым инстинктом, голодным зверем, и я была его добычей.

Другая планета — Воррок — была ледяной кометой, несущейся сквозь тьму. Его пальцы все еще были внутри меня, двигаясь медленно, мучительно-точно. Его губы, только что оторвавшиеся от моих, были прохладными и хранили вкус ядовитой насмешки. Он был разумом, холодным расчетом, и я была его экспериментом, его шахматной фигурой в игре против Грома.

— Теперь она готова, — повторил Воррок, и в его голосе звенел триумф. — Для нас обоих.

Гром не ответил. Вместо ответа он опустился на ложе позади меня, его огромное тело навалилось, прижимая меня к шкурам. Я почувствовала жар его кожи по всей длине своей спины. Он был как печь. Его рука с моего бедра скользнула выше, на живот, властно накрывая его. Я оказалась в ловушке. Спиной я ощущала каменную стену его груди, впереди видела насмешливые глаза Воррока, а между ног его пальцы продолжали свою дьявольскую игру.

— Ты видишь, Гром? — прошептал Воррок, его взгляд не отрывался от моего лица, но слова были адресованы другому. — Ей не нужно было твое рычание. Ей нужна была прелюдия. Ей нужно было захотеть.

Он вытащил пальцы, и я невольно издала стон разочарования. Пустота была почти болезненной. Но он не дал мне опомниться. Он наклонился и снова поцеловал меня, на этот раз властно и глубоко, словно ставя свою печать. А потом его голова опустилась ниже. Я поняла, что он собирается сделать, за мгновение до того, как почувствовала его горячее дыхание на своем животе, а затем — на внутренней стороне бедра.

Я попыталась сжаться, инстинктивно сдвинуть ноги, но рука Грома на моем животе надавила, не давая пошевелиться, а вторая его рука легла на мое колено, удерживая ногу в разведенном положении. Они действовали сообща. Против меня.

И затем Воррок сделал то же, что до него делал Гром. Но это было совершенно иначе. Язык Грома был инструментом доминирования, грубым и прямолинейным. Язык Воррока был оружием соблазнения. Он не просто лизал, он пробовал на вкус. Он дразнил, чередуя легкие, как прикосновение перышка, касания с глубокими, влажными ласками. Он исследовал каждую складку, каждый миллиметр моей кожи, заставляя меня извиваться и скулить.

Мой мозг плавился. Я была зажата между ними, лишенная воли, превращенная в чистое ощущение. Я чувствовала тяжесть и жар Грома сзади, его возбужденный член, упиравшийся мне в поясницу, его горячее дыхание на моей шее. И я видела и ощущала Воррока, его изощренные ласки, его холодные глаза, наблюдавшие за тем, как я теряю контроль.

— Моя очередь, — пророкотал Гром мне на ухо, и я вздрогнула.

Воррок оторвался от меня и поднял голову, на его губах блестела влага. Моя влага. Он криво усмехнулся Грому. — Вся твоя. На время.

Гром развернул меня на ложе так же легко, как куклу. Теперь я лежала на спине, а он нависал надо мной, огромный и темный. Он ухватил меня за лодыжки и потянул на себя, заставив мои ноги лечь ему на плечи. Я оказалась полностью раскрытой перед ним, уязвимой, отданной на его милость.

Он не стал входить сразу. Вместо этого он просто смотрел на меня сверху вниз, и в его глазах горел огонь собственничества. — Теперь ты знаешь, кому принадлежишь, — прорычал он.

А потом он наклонился, и я поняла, что Воррок просто разогревал меня для него. Гром взял мой клитор в рот и начал сосать. Грубо, жадно, с силой, от которой у меня потемнело в глазах. Это не было похоже на ласку. Это было похоже на присвоение. Он высасывал из меня стоны, волю, саму душу. Я цеплялась пальцами за шкуры, мое тело выгибалось дугой, я была на грани крика.

И в этот момент я почувствовала прикосновение к своим губам. Я распахнула глаза. Надо мной склонился Воррок. Он смотрел на меня, на то, что делал со мной Гром, и в его глазах плескалось темное, хищное удовольствие. — Открой рот, — прошептал он.

Я, словно в трансе, подчинилась. Его член был у моих губ. Он не был таким огромным, как у Грома, но все равно казался невероятно большим. Он был твердым, горячим и пах — сталью и озоном. — Ты будешь пробовать на вкус нас обоих, маленькая птичка, — прошептал он. — Ты будешь знать наш вкус. Ты будешь принадлежать нам целиком.

Он толкнулся вперед, и я подавилась, чувствуя его во рту. Он был соленым и горячим. Я задыхалась от переполнявших меня ощущений. Внизу — жадный, сосущий рот Грома, доводящий меня до грани оргазма. Вверху — твердый, пульсирующий член Воррока, заполняющий мой рот. Я была между ними, проводником их власти, их похоти, их вражды. Я была их общей территорией. И они завоевывали меня, каждый по-своему, одновременно.

Это был вкус власти. Их власти надо мной. И моего полного, безоговорочного поражения.

Глава 7: Разрывая границы

Мое сознание превратилось в калейдоскоп ощущений, где не было места мыслям. Были только жар и холод, грубость и точность, боль и удовольствие, сплетенные в тугой, пульсирующий узел. Рот Грома на моем клиторе был безжалостным, он доводил меня до грани снова и снова, не давая сорваться в пропасть оргазма. Член Воррока в моем рту был властным, он задавал ритм, заставляя меня подчиняться, принимать его в себя. Я задыхалась. Я тонула.

В какой-то момент Воррок отстранился. Я жадно глотнула воздух, но передышка была короткой. Он посмотрел на Грома, который все еще терзал меня своими ласками. — Хватит, — сказал Воррок. — Ты ее измучаешь. Время завершить первую печать.

Гром неохотно оторвался от меня. Я лежала, совершенно обессиленная, мое тело покрылось испариной, ноги дрожали. Он навис надо мной, и я увидела его. Его член. Он был огромным. Толстым, длинным, пугающе большим. Мой мозг, на мгновение прояснившийся, затопила новая волна паники. Он не поместится. Он просто разорвет меня.

Я инстинктивно попыталась свести ноги, но он все еще держал их на своих плечах. — Нет… пожалуйста… он слишком большой… — пролепетала я, понимая всю тщетность своих слов.

Гром усмехнулся. Это была усмешка хищника, предвкушающего трапезу. — Ты примешь меня. Целиком.

Он приставил головку к моему входу. Я была влажной, очень влажной после их ласк, но даже так я чувствовала, что это невозможно. Он был как таран, нацеленный на слишком узкие ворота.

— Не так, идиот, — раздался спокойный голос Воррока. Он подошел и положил свою прохладную руку мне на живот. — Ты ее порвешь. Наклонись ниже. Вес твоего тела поможет.

Гром бросил на него злой взгляд, но, как ни странно, послушался. Он наклонился, и его торс придавил мои ноги, заставляя их согнуться еще сильнее. Моя поза стала еще более уязвимой, еще более открытой.

— А теперь, — продолжил Воррок, его рука с живота скользнула ниже, его пальцы снова нашли мои влажные складки, — медленно.

Гром толкнулся вперед.

Боль была острой, разрывающей. Я закричала, выгнувшись на ложе. Казалось, меня разрывают на две части. Это было именно то, чего я боялась. Слезы хлынули из глаз. Я вцепилась пальцами в шкуры, пытаясь отползти, убежать от этой агонии, но он держал меня мертвой хваткой.

— Стой! — рявкнул Воррок.

Гром замер, войдя в меня лишь на несколько сантиметров. Я всхлипывала, дрожа всем телом. Боль пульсировала, заполняя все мое существо.

— Дыши, маленькая птичка, — прошептал Воррок мне на ухо. Его пальцы снова нашли мой клитор и начали нежно его поглаживать. — Дыши. Прими его. Твое тело может больше, чем ты думаешь.

Его голос был спокойным и уверенным. Его прикосновения были отвлекающим маневром, маленьким островком удовольствия посреди океана боли. Я заставила себя сделать вдох. Потом еще один. Я сосредоточилась на его пальцах, на той сладости, которую они дарили, пытаясь игнорировать разрывающую боль и ощущение чужеродного предмета внутри.

— Вот так, — одобрительно сказал Воррок. — А теперь, Гром, еще немного. Очень медленно.

Гром снова начал двигаться. Каждый миллиметр его продвижения был пыткой. Я чувствовала, как мои мышцы растягиваются до предела, как моя плоть протестует, не желая принимать его исполинский размер. Но вместе с болью было и другое. Ощущение невероятной, немыслимой наполненности. Он заполнял меня всю, без остатка.

И Воррок был прав. Мое тело начало привыкать. Боль постепенно отступала, сменяясь тупым, ноющим чувством растяжения. А ласки Воррока становились все настойчивее, разжигая тлеющие угли возбуждения.

Наконец Гром вошел в меня до самого основания. Я охнула, чувствуя, как он уперся в мою матку. Это было шокирующее ощущение. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Я была пронзена им насквозь. Он замер, давая мне привыкнуть, и я чувствовала, как он пульсирует внутри меня, горячий и живой.

— Хорошая девочка, — прошептал Воррок и убрал руку.

А потом Гром начал двигаться.

Первые его движения были медленными, осторожными. Он словно пробовал меня изнутри, изучая, как мое тело принимает его. Но очень скоро осторожность сменилась первобытной жадностью. Его ритм стал быстрее, толчки — глубже и сильнее. Ложе под нами заскрипело. Он вбивался в меня, и с каждым толчком боль и удовольствие смешивались все сильнее.

Боль от растяжения. И удовольствие от глубокого, полного трения. Мои внутренние стенки сжимали его, и это было невероятно остро. Я перестала плакать. Я начала стонать. Громко, не стесняясь. Мои стоны смешивались с его гортанным рычанием. Воррок стоял рядом и молча наблюдал, и его присутствие делало все происходящее еще более сюрреалистичным и острым.

Гром был как стихия. Как шторм, который обрушился на меня. Он брал свое, не заботясь о нежности, но в самой этой грубости, в этой животной силе было нечто гипнотизирующее. Он заполнил меня не только физически. Он заполнял мое сознание, вытесняя все, кроме ритма его движений, ощущения его члена внутри меня, его запаха, его силы.

Я чувствовала, как приближается волна. Та самая, которую сдерживал Гром своими ласками. Теперь она возвращалась, усиленная в десятки раз. Мои бедра сами начали двигаться ему навстречу, ловя его ритм. Я цеплялась за его мощные плечи, ногти впивались в его кожу.

Он почувствовал это. Его движения стали еще быстрее, еще яростнее. — Да! — прорычал он мне в лицо. — Покажи мне свой огонь!

Я была на самом краю. Мир вокруг меня превратился в размытое пятно. Боль, удовольствие, унижение, возбуждение — все смешалось в один всепоглощающий вихрь. Я разрывала границы своего тела, своего сознания. И я летела в пропасть.