Двадцать ноль один

ГЛАВА 1 ТРАДИЦИИ.

– Рики, привет! Есть серьезный разговор.

– Привет, что-то случилось?

– Не очень приятные новости.

– Не тяни, я уже нервничаю.

– Мы не увидимся этим летом.

– Почему?

– Я еду на IT-стажировку. Все уже решено.

– Куда?

– В Америку. В Пало-Альто.

Закончен учебный год. Последний звонок, пролетевший словно во сне, за пеленой слёз, совсем не от радости, и расставание со школой тут ни при чём.

Остался один экзамен – любимая химия. Готовиться можно и в деревне. Потом приехать, сдать и сразу обратно, чтоб к компьютеру и близко не подходить.

Вот парадокс, вступительные экзамены сданы, а выпускные ещё идут. Совершенно точно известно, где они с Янкой учиться будут. Вика поступила на химический факультет Университета, а Яна выбрала конечно же биофак.

Но зато некоторые смежные лекции можно вместе… э-э… может быть даже и слушать. А Андрей не смог поступить бесплатно на юридический и теперь должен пол-лета деньги зарабатывать. Ну это тоже неплохо. Да у них с Янкой всё неплохо, даже отлично. Они вообще не расстаются… Везёт же некоторым.

На глаза навернулись слёзы, и стройный ряд берёз за окном автобуса помутнел и слился в пронзительно-изумрудную массу, щедро заливаемую жаркими лучами июньского солнца.

А на стекле кем-то нацарапана надпись: «Вика + Лёшка».

Почти про нас...

Вика ехала в деревню. С тяжёлым сердцем, без радости. Почти без чувств. Все слёзы остались в городе. Она плакала навзрыд, уронив голову на стол, когда прочитала его последнее сообщение… Теперь почтовый ящик наверняка завален письмами, но она не будет их читать. Прощаться больно и бессмысленно. А так, словно у неё компьютер сломался.

Может, они и не увидятся больше… никогда?

Остановка Высоково. Звук удаляющейся машины, как последний отголосок шумного города. Пусто и нереально тихо. Автобус, блеснув задним стеклом, скрылся за поворотом…

А Лёшка – за поворотом планеты, и никакие временные аномалии не помогут сократить это расстояние.

Птицы в лесу распевают «восьмьюдесятью семью» голосами. Земляника отцвела, а на солнечных полянках даже порозовела. Пол июня прошло. Теперь как в рекламе, надо успевать «жить большими глотками».

Тёплый ветер радостно резвился на опушке. Словно старую знакомую, он обхватил Вику нежным вихрем, поиграл лёгкими прядками у лица, удивился их новому цвету и, смеясь, унёсся по малахитовой зелени лугов к деревне.

А дома все по-прежнему. Те же звуки, запахи, будто и не было долгой, холодной зимы. В вазочке на комоде срезанные осенью фонарики физалиса и розоватые сухие колоски, те самые, что Вадик подарил вместе с васильками. Те же узорчатые занавески на окнах.

И в огороде всё, как и год назад. Три грядки моркови зеленеют ровными щеточками пушистых кустиков. Параллельно и перпендикулярно выверенные ряды сочного лука, огромное поле, разлинованное картошкой и ещё не заросшее берёзкой. И усыпанная будто белым снегом клубника, а кое-где под листьями висят бледно-зелёные, с желтоватыми, плотно сжатыми семечками, ягоды. Скоро можно будет вспомнить этот восхитительно-свежий вкус и летний аромат. Только вот никто не скажет, что поцелуй со вкусом клубники.

Ещё весной дедушка построил за огородом сарай для сена. Но пока там лежала только солома. Её тёплый, прелый запах Вика почувствовала едва открыла дверь. Сквозь тонкие щели между досками пробивались солнечные лучи. В них светились, танцевали пылинки. Вика опустилась на колкую, золотистую солому и закрыла глаза. Снаружи не умолкала настырная пичужка: Тик-тик-тику, – разносилось над лугом. Ветер шумел листвой, где-то далеко перекликались петухи. А лучше всего Вика слышала тишину. Спокойную, чистую, настоящую жизнь. Нереальную, после суетливого города, где всё подчинено нехватке времени, а смысл жизни превращается в ожидание. И за этой бездумной растратой драгоценного, вечно дефицитного времени и проходит сама жизнь.

Отчего-то вспомнилась школа. Суматошные перемены и тоскливо-тихие уроки.

– Белова, ты спишь, что ли? Иди, тебя к доске вызывают, – толкнула её под бок Анютка.

Иди к доске… Я даже вопроса не слышала.

Конец третьей четверти. Сплошные контрольные, в голове бардак. Так ещё и не выспалась. Ещё бы, до двух часов ночи с Лёшкой переписывались. Не просто так! Объяснял сущность интегралов и сам, по ходу, запутался. Ну и на отвлечённые темы тоже… после этого вообще спать расхотелось. Вот и какая подготовка к ОБЖ? Смешно, в одиннадцатом классе учат, как при пожаре действовать.

Евгения Александровна повернулась в кресле и вопросительно смотрела на девушку, застывшую у плаката «Оказание первой помощи».

– Ну, Белова, мы тебя внимательно слушаем.

Язык к нёбу приклеился. И не то чтобы Вика не знала, что говорить, нет, просто силы вдруг закончились. Всё что она смогла – это выйти к доске. А теперь задрожали коленки, а ещё стало слишком жарко и душно.

– Первое, это уложить пострадавшего, – негромко и медленно произнесла Вика, оглядываясь в поисках опоры. Нестерпимо захотелось облокотиться хоть на что-нибудь. Лоб покрылся холодным потом.

ГЛАВА 2. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.

Всем, кто сделал свой «hello world»

Стена.

Те обстоятельства, что оказались сильнее, вошли в полную силу в начале апреля, как раз после возвращения Вики домой. Они заявили свои права, обосновали собственную точку зрения, утвердили новые правила и положили кое-что на то, что Алексей строил совсем другие планы…

Это были последние дни, что остались от весенних каникул и Лёшкиного отпуска.

Утром разразился скандал. Грандиозный скандал, центром которого был Алексей. Молчаливо-мрачным, скептически поглядывающим на родителей и медленно допивающим чай, центром.

– Олег, ты хоть представляешь, какие у него нагрузки! Впереди экзамены, а он все вечера и выходные у тебя в офисе пропадает. И тренировки... он на все соревнования записался! Подряд.

– У меня тоже нагрузки, – отец со значением посмотрел на мать. – Без труда – будешь питаться одной рыбой из пруда! Это его будущее. Слышишь? – обратился к сыну, – будущее твоё.

Лёшка нарочито послушно закивал.

– Потом сам спасибо скажешь, – добавил отец тише, – а любовь твоя никуда не денется.

Парень метнул на отца возмущённый взгляд.

– Нечего так смотреть, – снова рассердился тот. – Повзрослеть пора!

– Повзрослеть? – вдруг подал голос Алексей. – Начать самостоятельную жизнь, хотите сказать?

Родители растерянно переглянулись.

– А я готов, – добавил он уверенно. – Хватит моей жизнью распоряжаться. Я поеду на стажировку, но это последнее, что я сделаю по вашей воле. И сюда уже не вернусь.

– Лёш? – грустно вздохнула мама.

– Спасибо за поддержку, – прошептал он матери через плечо и вышел из кухни.

Проливной апрельский дождь, временами переходящий в мокрый снег, не прекращался ещё с ночи. А Лёшке, как назло, позарез нужно было встретиться с Михой. У него остался очень важный диск… Ящик Пандоры, как однажды выразилась Ларсен, подсмотрев краешком глаза содержимое.

После разговора с отцом любые погодные явления перестали волновать Алексея. Он бы не остался дома и лишней секунды, даже если бы на город внезапно обрушился торнадо.

Как ни странно, дождь утих, стоило выйти из подъезда. Ледяная вода растеклась по гладкому асфальту, превратив его в огромное, чёрное зеркало. Алексей сделал шаг, наступив на своё отражение, увидел за собой светящееся стальное небо. А позади, серая стена дома с тёмными кубиками балконов и редкими усиками антенн уходила вертикально вверх.

Нет, вниз, проваливаясь в густые, неподвижные облака.

С первым шагом эта стена чуть накренилась, со следующим – нависла, начала опрокидываться, увеличивая наклон. В тёмном подножном зеркале отразились серебристые квадраты окон. Бесконечные коридоры окон в воде и воды в окнах. Громада мокрого бетона росла, давила и будто приближалась.

Но следующий шаг прервал её наступление, заставил исчезнуть, бесшумно рухнуть за спиной, оборваться ярко-серым светом хмурого апрельского неба.

Обмен.

Мишка жил через полквартала. Ледяной дождь не оставил никакого шанса сократить путь дворами, превратив их в грязевые болота. Алексей, разметив в уме маршрут, пожалел, что не захватил плеер с наушниками, но о возвращении и не подумал. По привычке поправил тонкую васильковую резинку на запястье и отправился в обход по мокрым серым тротуарам, под шорох проезжающих по лужам машин.

Это был обмен.

Странный обмен: в их первую ночь Вика забрала его часы, но забыла резинку под подушкой. А утром Алексей направился к любимой, сочиняя по дороге что-нибудь забавно-романтическое, со смыслом: «Почему сбежала?» Но на пороге его встретила только Викина бабушка со вздохом:

– Уехала она, совсем...

– Адрес дайте... пожалуйста, – тихо попросил он.

И теми же ногами отправился к Димке.

– Не, Лёх, машину я не дам и в город не повезу, – равнодушно заявил брат.

– Диман, ты не понимаешь?!

– Истерику прекрати, – Димка кивнул на диван, и Лёшка послушно присел. – Ты сам не понимаешь. Она такая умница, сделала всё максимально безболезненно для тебя, а ты хочешь испортить. Ну приедешь сейчас, и что дальше? Час, два, ну даже целый день… к примеру, а потом? Снова расставание. Ей и так прошлая ночь всю душу на изнанку вывернула, а ты повторить хочешь?

– Нет…

– Молодец, дошло.

Лёшка замолчал, осознавая правоту брата, но через пару минут вдруг тяжело вздохнул:

– Диман, всё равно, дай машину?

– Да что за… – начал возмущаться Димка, но Алексей его перебил:

– Нет-нет, я всё понял, просто у меня ещё одно важное дело перед отъездом. Дай ключи, часа на два, не больше. И… – Лёшка глянул на Димку искоса, – …лейку.

– Не, ну ты вообще обнаглел.

– Диман, пожалуйста, я очень аккуратно.

– Ты помнишь, что она Маринкина?

Лёшка кивнул.

– И знаешь, что с нами обоими будет в случае чего?

ГЛАВА 3. ИВАН КУПАЛА.

Все мы верим в то,

что действительно существует.

После ночной прогулки с Вадиком у Вики оставалось одно очень важное и ответственное дело. Ей непереносимо хотелось спать, но оставить Казбека голодным она не могла.

Словно на автопилоте она выложила в миску кашу, почти без эмоций почесала пса за ухом и присела на ступеньки. Прислонилась к стене и закрыла глаза.

Очнулась от тёплой тяжести на коленях. Пёс, даже не доев кашу, подсунул голову ей под руки и грустно смотрел снизу вверх.

– Казбек, – прошептала Вика, нежно теребя его за уши, – скучаешь? Знаешь, мне тоже от тоски есть не хотелось... но надо. Димка вернётся через неделю, – Казбек шумно выдохнул, – а завтра мы с тобой погуляем, хочешь? – у пса получилось почти человеческое «угу» и Вика улыбнулась, – не грусти, давай доедай и воды налью.

Завтра... завтра мне уже будет восемнадцать, – размышляла Вика по дороге домой, – только никакой радости. Самый желанный подарок получить не суждено. А для абсолютного счастья мне бы хватило кружки или брелока для ключей, как вещи, к которой он прикасался.

На запястье робко пискнули часы.

– Вы, мои дорогие, – усмехнулась девушка вслух, поднеся дисплей к глазам, – не в счёт, вы слишком долго мои, – в маленьком тёмном зеркальце блеснуло отражение слезинки.

После завтрака Валерка хвастался перед Стасиком длинным лоскутком отмершей кожи, отодранной от ладони на месте занозы. Потом, правда, прибежал с нытьём, что опять щиплет. Пришлось достать аптечку и забинтовать руку.

Потом у него слетела цепь с велосипеда. Пока ставил на место, палец прищемил. Терпимо, не до крови.

Потом Стасика в ухо оса ужалила. Пришлось опять аптечку доставать.

Пришла бабушка и сказала, что аптечка здесь вовсе не нужна и дала пареньку половину сырой картофелины. Велела держать, пока не пройдёт. Он так и ходил с картошкой у уха. Даже на велике ездил: одной рукой за ухо держится, а другой – в воздухе машет.

А Валька решил, что тоже так может… и приковылял с разодранной коленкой.

Ох, снова аптечка…

Забинтовав брата, Вика поспешила смыться из этого филиала НИИ травматологии.

Местный фольклор.

Янка сидела у окна, задумчиво разглядывая свою руку.

– Привет, заходи, – она даже не повернулась к Вике, появившейся в дверях.

– Ну, как вчера вечер прошёл?

– Потрясающе, – не отрывая глаз от ладони, ответила подружка. – У Андрея в огороде старую беседку помнишь?

– Угу.

– Она вся была в лепестках роз и свечи горели… и по тропинке к ней тоже. А ещё Андрей такую песню спел, говорит сам сочинил…

– Это вряд ли, – едва слышно прошептала Вика.

– Не важно, она такая… про нас, – мечтательно закатила глаза Янка.

Вика внимательно слушала подругу, всеми силами пытаясь сохранить грустно-сочувствующее выражение лица. Сдерживать улыбку становилось всё труднее. Что ни говори, но романтика в такой концентрации смущала.

Свечи и лепестки роз, да ещё и песня… как-то пафосно, что ли?

Яна плавно, но навязчиво жестикулировала в такт своему рассказу, пытаясь постоянно держать ладони в поле зрения подруги, и Вика уже давно догадалась почему, но решила не подавать виду.

В очередной раз поправив волосы, Янка со вздохом:

– Таким вот образом, он решил сказать, что у нас всё более чем серьёзно… – положила обе руки на стол перед Викой и, хитро улыбаясь, заглянула подружке в глаза.

– Ой, кольцо? – поддельно удивилась та.

– Да, – кокетливо улыбнулась Янка, продолжая игру. – Это не просто кольцо. Оно его бабушке принадлежало.

Яна покрутила ладонью перед лицом Вики, позволяя рассмотреть перстенёк. Серебряный ободок из мелких зёрнышек, словно колосок, обвивал Янкин пальчик и подхватывал ажурную кубышку, наполненную тёмным вином аметиста. В его сумрачной глубине вспыхивали фиолетовые огни.

Вика перестала посмеиваться.

Это уже и правда, серьёзней – некуда.

– Круто, – кивнула она одобрительно, и даже погрустнела, инстинктивно спрятала руки за спину. Но Яна и так знала, что никаких колец там нет. Впрочем, подружка помнила, что Вика терпеть не может украшения, презрительно обзываемые железками. Девушка больше тяготела к аксессуарам типа фенечек, имеющим глубокий, чаще непостижимый окружающим, сакральный смысл. Часы на запястье – яркий тому пример.

– Ладно, – решила перевести тему Яна, – пора заняться одним важным делом. Ты знаешь какой сегодня день?

– Двадцать первое июня.

– Двадцать первое июня, – передразнила подружка, – Иван Купала!

– Он же вроде в июле?

– Ну да, – махнула рукой Яна, – но изначально, это был праздник летнего солнцестояния. Это потом его передвинули, связали с Рождеством Иоанна Крестителя, а на самом деле… – подружка заговорила шёпотом, – он сегодня. Почему, думаешь, цветок папоротника никто не находил? Не в то время искали!

ГЛАВА 4. СТЭНФОРД.

Манифест.

В классе было жарко. И душно. Майское солнце, сквозь старательно вымытые ещё на прошлой неделе окна, заполнило воздух сверкающей бриллиантовой пыльцой, начертило ослепительный квадрат прямо перед Лёшкиным столом. От натёртого воском, тёмного паркета поднимались тонкие струйки и тянулись к яркому, едва подрагивающему квадрату на потолке – чуть искаженной копии того, что лежал на полу. А между этими двумя плоскостями застыла, наполненная бесконечным танцем пылинок, хрустально-солнечная призма.

Странно, ещё на прошлой неделе они были одноклассниками. Радовались, что вдруг отменили урок истории, ещё не осознав, что он – последний в их жизни. Возмущались, что вместо занятия, им предстоит генеральная уборка. Но быстро нашли позитив даже в этом нудном и трудоёмком занятии.

Девчонки принялись отмывать эти самые окна. Танюшка с Алёнкой устроили танцы на подоконнике и до того разошлись, что Михану пришлось ловить свою девчонку.

А пацанов попросили все плафоны от пыли протереть. Притащили стремянку. Толстяк Игорь, по прозвищу Пузырёк, никак не решался залезть на последнюю ступеньку, чтобы всё же дотянуться. Санька его подначивал. Результат оказался немного плачевным: сломанная стремянка и разбитая коленка Пузыря. Да уж, отчудили…

А теперь всё в прошлом. Они больше не школьники, они больше не одиннадцатый «А». И никогда уже не посидят все вместе за этими партами. Разве что – на экзаменах. Только им с Лариской это не светит.

Прямо перед Лёшкой на столе уже решённые контрольные по алгебре и физике, напечатанное! сочинение по русскому языку и комплексный тест по истории-географии.

Правом выбора двух дополнительных экзаменов вместо Лёшки воспользовался отец, мудро рассудив, что знание «пространства и времени» никогда не помешает.

Хотя, какая разница? Всё уже решено. На тесте проставлены галочки, тонко, едва заметно, карандашом. Всё, что от него требуется – обвести этот карандаш своей рукой, переписать сочинение и решения задач на тетрадные листочки с блёклым, размытым штампом школы.

Связи и деньги отца сделали для Лёшки и Ларисы экзамены простой формальностью. Они просто не успевали. Не успевали сдать их вовремя, по правилам и отметить Выпускной. Поэтому сегодня они их списывали, чтобы уже завтра улететь на стажировку в Стэнфорд.

– Лёш, – тронула его за плечо Лариса, – ты написал?

– Нет, – не поворачивая головы, ответил он.

– Давай побыстрей, мне ещё вещи собирать и купить кое-что.

Лёшка скептически хмыкнул:

– И эти люди, – он так выделил интонацией последнее слово, что Лариска поняла, что он говорит только об отце, – десять лет мне внушали, что я должен думать своей головой, ругали за списывание, проверяли дневник… И что в итоге?

– А я вот решала физику сама и даже нашла пару неточностей, – самодовольно улыбнулась Лариска.

– Напиши так, как хотят они. Думаешь кто-то будет разбираться?

Лариска нахмурилась, а Лёшка задумался.

– Хотя, знаешь, я почти уверен, что это никто даже не прочитает. Наши работы сложат в стопку не глядя – там же всё правильно. Мы можем написать здесь всё что угодно, и никто этого не заметит.

– Лё-ёш? – настороженно протянула Лариска, едва мотая головой.

– Да-да, – озорно усмехнулся он, – поспорим?

Ларсен грустно улыбнулась.

– Мне терять нечего, – Лёшка, прищурившись, глянул на потолок, закусил губу и с хитрой улыбкой продолжил «переписывать» сочинение. Только уже своё собственное. Теперь, правильней всего, эту работу стоило назвать манифестом.

«Пишу в пустоту. От этого грустно, но зато можно быть честным. Поэтому, давайте откровенно. Мне интересно, сколько нужно подождать, чтобы получить права на управление жизнью? Своей собственной жизнью, выданной при рождении?..»

В аэропорт их вёз Лёшкин отец. Сам Алексей сидел на переднем сидении, равнодушно-презрительно смотрел в окно и старался не злиться на восторженно-взволнованную болтовню Лариски и трогательные слова прощания-напутствия её матери.

Он сочинял очередное письмо для Вики. Хоть и знал, что она ничего не читала. Он в этом не сомневался, но продолжал упрямо писать ей каждый день. Ему так не хватало её голоса, смеха, прикосновений, теперь он лишился и её мыслей. До чего ж она упрямая и вредная. И сильная. Он даже завидовал.

А ещё где-то в «параллельном сознании» сидел маленький червячок, ворочался и не давал забыть о себе ни на минуту. То, что написал Алексей вчера, никак не тянуло на выпускное сочинение. И может быть он даже погорячился. Хотя, уверенность в том, что он пишет в пустоту и давало тот драйв, на котором он выкладывал свои мысли. Никто этого не прочтёт. И тут же следом приходило на ум волшебное «а если всё-таки?» И Лёшка пытался сдержать довольную улыбку, представляя лицо читающего. Да, похоже он создал взрывное устройство, срабатывающее на движение. И чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось, чтоб оно сработало.

Аэропорт Домодедово, зал ожидания, очередь на регистрацию. Ощущение нереальности с зашкаливающе высоким разрешением, пустоты внутри и переполнения окружающего пространства людьми, звуками, движением.