Дверь

В то утро в школе всё было как обычно. Первый урок, громкий звонок, шумная перемена. Как всегда, школьный день прошёл быстро и незаметно. После уроков девочка пошла домой.

Погода была тёплая, стоял апрель и в её родном городе уже вовсю зеленели тополя. И даже пыльные улицы их района выглядели сейчас свежо и молодо.

Подойдя к подъезду, Наташа (так звали девочку) посмотрела на окна. С этой стороны их квартиру было не видно – окна выходили на обратную сторону дома. Но всё равно, она стояла и, задрав кверху острый подбородок, разглядывала свой третий этаж.

Справа была квартира тети Веры. С ней мама редко общалась. Только «Здравствуйте» и «До свидания». Слева - Марии Петровны. К ней Наташа ходила звонить маме на работу, когда была её смена.

Сегодня мама должна быть дома. Это хорошо, Наташа любила, когда она дома. Вместе они были как законченный пазл. Им было хорошо, тепло и безопасно.

Поднявшись, не спеша на свой этаж, она нажала на кнопку звонка. Пока он переливался в квартире трелью, девочка думала о своих одноклассниках из 3 «Б» класса.

Маринка - смешная девчонка с большими глазами. Они вместе занимались в танцевальном кружке и часто гуляли после школы. Павел Морозов (да да, как тот предатель Павлик) – симпатичный староста класса, но слишком правильный и дотошный. Танька, её однофамилица – простая девчонка с широким лицом и короткими белыми волосами, которые были острижены криво и небрежно. Но вообще классом Наташа была довольна. Хорошие ребята, честные и добрые почти все.

Трель звонка уже закончилась. Даже эхо от неё улеглось. Однако дверь никто не открыл. Наташа позвонила еще раз, и еще. Опять тишина.

Ключа у неё не было в этот день. Ведь мама должна быть дома и ждать её. Снова и снова надавливая на кнопку, девочка начинала паниковать.

Через пять минут она постучала в дверь Марии Петровны с просьбой позвонить маме на работу. С третьего гудка трубку взяли и ответили, что у мамы сегодня выходной. В этот момент у Наташи холодный пот начал стекать с затылка прямо на спину под платьем и лямкой фартука. Все мысли про смерть мамы, так тщательно всегда ею отодвигаемые, выплеснулись на неё потоком.

Вместе с Марией Петровной они позвонили в дверь еще раза три и даже для верности постучали. Тишина. Ни звука за дверью. Соседка предложила пока подождать у неё, предположив, что мама просто ушла в магазин.

Девочка отказалась, уже не в силах сохранять внешнее спокойствие. Внутри в этот момент рушились все опоры, с грохотом падали колонны и сознание стремительно темнело. Она хотела только остаться одна. Вежливо отказалась и вышла на площадку подъезда.

Всё, чего она с таким ужасом ждала, произошло. Сколько Наташа себя помнила, мама всегда говорила, что она очень больна и может в любой момент умереть. Порок сердца дамокловым мечом висел над ними всё время. Мама болела с ранних лет. Дитя войны, она страдала от многих болезней. Но сердце было её самой слабой частью.

Всегда, когда они ругались, мама Наташи хваталась за сердце и бежала на кухню капать Карвалол. Нитроглицерин постоянно лежал в её кошельке. И эти красные сверкающие шарики были для девочки символом надежды и спокойствия.

Они жили с мамой вдвоём. Жили бедно и тяжело, но хорошо. Любили друг друга и вместе им было всегда очень интересно. И Наташа знала, что если мама вдруг умрёт – она останется совсем одна в девять лет и её ждёт только детский дом.

Тогда всё, смерть. Остаться одной в этом мире, где каждый сам за себя и всем от тебя что-то нужно – казалось Наташе хуже смерти. К тому же она понимала, что никто никогда не сможет любить её так, как её любит мать: крепко, нежно и без оглядки на трудный характер и строптивый нрав.

Медленно присев на ступеньку перед дверью, Наташа разрыдалась. Она плакала так, что её начало тошнить. Плакала как в детстве, когда её обижали и не было другого способа выплеснуть обиду. Тогда, в детстве, мама брала её на руки и покачивая, медленно успокаивала. А Наташа всё рыдала и рыдала, сотрясаясь всем телом, пока не угасала на этих руках.

Девочка старалась не выть, чтобы не сбежались все соседи подъезда, а просто тихо скулила. Скулила жалобно и протяжно, как раненая собака. Сильно, негромко и совершенно безнадежно. Коричневое школьное платье было уже насквозь мокрым: спереди от слёз, сзади от холодного пота. Черный фартук уже тоже начал промокать под этим градом, но пока еще держался. Сведя носки туфель вместе, Наташ могла смотреть только на них, тихо покачивась в такт своему немому крику. Она кричала и кричала внутри своей головы, уже забыв, почему не может делать это в голос.

Прошёл час. Вой потихоньку стих, уступив место тупому окаменению. Спина затекла и мокрая одежда неприятно липла к телу. Девочка продолжала сидеть спиной к двери и не видела, как она приоткрылась. На пороге стояла седая женщина маленького роста. Она всплеснула руками и причитая «Милая моя, что же ты здесь делаешь?!» положила руки на плечи девочки, пытаясь её поднять.

Девочка недоуменно обернулась и пустым взглядом посмотрела на женщину: «Мама, я подумала, что ты умерла…»

«Доченька, прости меня, я всего лишь крепко уснула после смены и ничего не слышала! Ты сильно испугалась?»

«Я тоже умерла. Тут…»