Двоеверие

Глава 1 Грехи отцов

– Ты помнишь, когда было тепло?

– Да.

– Но почему сейчас в нашем мире так холодно?

– Взгляни на небо, и ты увидишь ответ.

– Оно серое, как и всегда.

– Нет, оно никогда не было серым. Солнце скрылось за хмарью многие годы назад, но прежде оно имело цвет твоих глаз.

– Значит лето никогда не вернётся и наш мир не изменится?

– Мир уже изменился.

Руслан Дружинин
Двоеверие

Лютая ночь. Морозный воздух изгнал с поверхности остатки тепла, повсюду царствовала черноокая смерть. Даже в подземном логове гибли. Навь пыталась спрятаться в толще никогда не промерзавшей земли, племя уходило в самые глубокие норы, но не каждому дано было выжить в Ночь Мора. Холода забирали спящие семьи, пока те, не учуяв угрозы, не успели покинуть верхние галереи.

Страшная ночь. Среди её гиблого холода раздался отчаянный крик.

– Напрягись! Он скоро появится, твой сын скоро родится!

– Почему так больно! – взвыла Влада, стискивая под собой вымокшую от пота горячую волчью шкуру. Её успели укрыть в глубине самых тёмных пещер, хотя ученица ведуньи до последнего приглядывала за спасением племени. Воды отошли неожиданно: ребёнок не стал дожидаться, пока каждый спасётся.

– Человек начинает свой путь в мучениях, в мучениях он его и заканчивает, – пробормотала старуха-ведунья, готовая принимать роды.

В последнее время силы медленно оставляли Девятитраву, но всё-таки она дожидалась заветного часа. Как только у её внучки начались схватки, из вялой развалины она вновь превратилась в ту прежнюю Девятитраву, которую боялось и почитало всё племя. Строгим взглядом она поторопила хлопотавших поблизости женщин. Умелые жёны охотников разожгли в мрачной пещере огонь, согрели воду и приготовили для ребёнка серебристую волчью шкуру. Каждое движение они сопровождали расслабляющим пением, но роженица не собиралась терпеть свои муки молча.

– Будь проклят весь род мужской, что заставляет так мучиться-а! – закричала Влада сквозь острые зубы. Схватки изнурили ей тело.

– Осторожней с проклятиями! Ты не оседлая девка и за зря не болтай. Твоё слово силу имеет, – предостерегла её Девятитрава. Из глаз Влады потекли слёзы. Она устала кричать, устала терпеть, ей думалось всё пройдет легче, быстрее, как у зверей.

– Я любое зелье выпить готова, только б облегчить!

– Нет, нельзя. Ребёнок должен появиться на свет в здравом уме, как полагается. Сегодня без того сгинуло много родичей, но в этот же срок ты подаришь Яви новую жизнь. Напрягись, и помоги же своему сыну родиться!

Влада опять закричала. Пепельно-серые волосы слиплись от пота, на разгорячённой коже отражались блики огня. Протяжное пение вест слилось в монотонный гул. Роды шли тяжело – Девятитрава не говорила об этом, но никогда не рожавшая прежде Волчица страдала не зря. Ребёнок давно должен был появиться на свет, но словно не хотел выходить.

Рядом заплакал младенец – другой, нелюбимый, оторванный от родителей, в простой колыбели из выдолбленного куска дерева.

– Уймите её! – не своим голосом рявкнула Влада. Жёны охотников бросились к люльке и подхватили двухмесячную малышку на руки. Они как могли успокаивали её, но Влада больше не смотрела на них. Украденного у людей младенца унесли прочь. В сумраке подземного логова готовился появиться её собственный сын. Железный запах крови смешался с ароматом травяных зелий. Прошло ещё немало времени, прежде чем к сводам подземной норы поднялся резки плачь новорождённого.

– Твой сын! Это мальчик! – спешила обрадовать Владу ведунья. Она так ослабела, что не могла даже ответить, только тяжко дышала. На лицах вест замер страх. Они окружили её и смотрели на младенца, как на злого духа, вторгшегося в Явий мир.

– Дай мне его, дай! – с неожиданной силой потребовала Волчица. В голосе Влады послышалось рычание Зверя. Девятитрава скорее завернула новорожденного в серебряную шкуру и отдала его матери.

– Да живой он, живой!

Ребёнок залился плачем. Среди многих и многих смертей он вспыхнул новой искоркой жизни в гибельной зимней ночи. И первое, что мог увидеть младенец – это заточенные зубы матери. Навья Волчица улыбалась ему и плакала одновременно: от счастья, от ощущения маленького тепла на руках, от сокровенного чувства, что теперь она не одна в этом мире.

– Дурные знаки, – сказал кто-то из вест. – Он родился в Ночь Мора. А в кулачке…

Влада откинула край серебряной шкуры и посмотрела на правый кулак новорождённого. Между пальчиков выступил сгусток крови – дурное предзнаменование.

– Нельзя ему давать имени. Он должен стать Безымянным, не то не миновать одержимости, – продолжила веста. Волчица оскалилась на неё в грозном рыке.

– Захлопни пасть! Этот род принадлежит ему! Навье племя примет его, как наследника. Ему предначертано великое будущее, а не доля забитого вымеска. У моего сына будет великое имя, перед очами Праведных Предков он будет ходить свободно! Имя это со страхом повторят и в подземье, и в Явьем мире!

Никто не смел возразить ей, и Влада поплотнее укутала сына в шкуру, чтобы холод моровой ночи не коснулся его. Прижав лобик младенца к губам, она прошептала.

– Нарекаю тебя Яр – жаркое имя для пламенного сердца. Пусть от этого имени сама Явь запылает.

– Он похож на отца, – устало улыбнулась Девятитрава. Болезнь, немощь и прожитые годы разом навалились на её плечи, когда младенец родился. Она дождалась, дотерпела и теперь могла со спокойным сердцем уйти к Тёмной Матери. Но, стоило ей сказать про отца, как весты испуганного охнули. Влада вскинула пылающий голубой взгляд, и по щекам Белой Волчицы потекли слёзы.

– Да, похож. Но он будет гораздо сильнее!

Глава первая
Грехи отцов

Олесе выдали очень негодное оружие – однозарядную винтовку без магазина. Ствол погнут и даже при всём старании она не попадала. За это в стае Олесю сурово наказывали. Матёрые охотники не считали зазорным отлупить девчонку, даже если она – единственная охотница в племени. За каждым мальчишкой в стае Чертога стоял его живой или погибший во славу рода отец, а за ней – никого, кроме матери и десятизимней сестры. Имя её отца вычеркнуто из вед. Даже если и вспомнят, то только лишь, когда заговорят о позорном предательстве. На судьбе Олеси лежало клеймо. К презрению взрослых и младших охотников она привыкла.

Глава 2 Семья

Надрывный кашель раздирал грудь. Сутулые плечи Дашутки вздрагивали от каждого нового приступа, ватные одеяла с накинутыми поверх них волчьими шкурами не согревали. Болезнь день ото дня отнимала её хрупкие силы и даже не думала отступать.

– Тише, Дашенька, тише, – осторожно погладила сестру по голове Женя и поднесла к ней горячую кружку с отваром.

– Пей, согреешься, станет легче.

– Нет, не станет. – Чуть не заплакала Дарья, но очередной приступ кашля не позволил ей даже этого. Женя поглядела на мутный отвар из трав и корешков в кружке и решительно отставила её на тумбочку возле кровати.

– Твоя правда, никудышный отвар, от него лучше не станет. Поспрашиваю ещё в лазарете. Тамара женщина добрая, но целебные отвары ей очень плохо даются.

– Она хотя бы заботится о нас. – С хриплым вздохом откинулась на подушки Дашутка. Лицо её побледнело, как полотно, дыхание вылетало из груди с натужным присвистом. Полутёмная комната с единственной чадящей свечкой, бревенчатые стены и дощатый потолок отцовского дома словно стиснули Дарю в угрюмой темнице и душили её.

Сглотнув горькую от лекарства слюну, она пожаловалась Жене ослабшим голосом.

– Отче которую неделю домой не приходит, совсем за нами не смотрит, не навещает… не любит.

– У него дел много в Монастыре, да и в дальних общинах тоже. Не серчай на отца, он ведь о людях заботится и о делах христианских. Мы за каменными стенами укрылись, а в оседлых общинах выживать тяжелее. Отче знает о том и беспокоится: где запасы нужны, куда ратников выслать или машину послать. Егор отцу теперь помогает, а когда мы подрастём, тоже станем помощницами.

Дашутка спрятала глаза под ладонью и разревелась.

– Не стану я помощницей. Помру я!

– Что ты! Всё образуется, и ты на ноги встанешь! Не впервой нам с хворью бороться, но у тебя душа сильная – молись и не отступайся, и Бог даст поправиться!

– Нет-нет, Женечка, чувствую, до лета мне не дожить. Последнюю весну с тобой вместе встречали. Совсем встать не могу, в постели отлёживаюсь, – Дарья уставилась в низкий дощатый потолок. – Страшно мне умирать на четырнадцатый год, страшно ложиться в могилу, страшно слышать, как земля по крышке гроба стучит, а плачущие голоса всё тише и глуше становятся. Душа у меня кричит, плачет, бьётся – не хочет в земле лежать! Ничего не видела я, что такое любовь не узнала, Божьего мира не посмотрела.

– Ещё увидишь, узнаешь! Улыбнётся тебе наш мир и радости принесёт! – Женя старалась не расплакаться, но не вытерпела и крепко обняла Дарью и разревелась. Болезнь и вправду не отступала чересчур долго. К первым дням короткого лета Дашутка обычно поправлялась, но в этот раз ослабла настолько, что не могла даже встать. Она почти не выходила из дома, теперь и вовсе могла…

Нет, не могла! Женя обещала ей целый мир и исполнит своё обещание!

Снаружи затарахтел двигатель и к дому подъехала машина. В соседней комнате проснулась Тамара, суетливо поднялась с сундука, и до Жени с Дашуткой долетели её торопливые причитания.

– Знать-то приехали! Слава тебе Господи, хоть с дочуркой ещё раз повидается.

Последнее она обронила негромко, считая, что девочки спят, но сёстры услышали.

В тепле зазвучали уверенные мужские шаги и гулкие голоса, разнящиеся словно два колокола: один грубый и властный, другой молодой да звонкий. Тамара, охая, что-то второпях отвечала им. Один из гостей прошёл сразу в комнату. Дверь распахнулась и на пороге, даже не скинув тулупа, показался светловолосый парень. Он принёс с собой запах свежего воздуха и талого снега, душок выхлопов и чего-то пряного, незнакомого, должно быть запахи чужих общин или новых товаров. Его белозубая улыбка словно развеяла тяжёлые тени в комнате.

– Егорка приехал! – радостно бросилась к нему Женя. Егор обнял племянницу, с хохотом подхватил её и оторвал от пола. Даже Дашутка привстала, чтобы встретить дядю в постели. Как только Женю поставили на пол, она сразу начала засыпать Егора вопросами.

– Как съездили? Всё ли ладно прошло возле Вороньей Горы? Там одни христиане живут или ещё кого видели? Отче с тобой?

– Конечно со мной. Вот сейчас Тамаре пару слов скажет и к вам зайдёт. Мы ведь только с дороги, что поделать, в пути задержались. Пришлось Воронью Гору от волков отбивать.

– Опять волки... – нахмурилась Женя, – сколько же можно осаживать их? Шестую общину одолевают, совсем перестали человека бояться.

– Расплодились немерено, будто им так положено, – отмахнулся Егор, будто разговор и не стоил того. Он взял Женю за плечи и залюбовался своей пятнадцатизимней племянницей. Золотые волосы стянуты в тугую косу, лицом похожа на мать, но такая же строгая, как и отец. Из-под светлых бровей на него смотрели умные и пытливые голубые глаза.

– Как же быстро вы с Дашуткой растёте! Ты совсем уж невеста!

– Самому двадцать пятая Зима идёт, а холостой! Ты ведь год назад жениться хотел, чего вдруг раздумал? До сих пор бобылём ходишь. Или в разъездах себе какую зазнобу нашёл?

– Поглядите, как с монастырским казначеем мы теперь разговаривать начали! – в шутку возмутился Егор. – Успеется ещё. Без вашего женского племени дел по горло.

Он оставил Женю и подошёл к постели Дашутки. При виде больной младшей племянницы улыбка его померкла. Дарья выглядела гораздо меньше Евгении, словно разница между ними была вовсе не в год, а в пару Зим точно.

– Ну что, не поправилась ещё? На твоей-то свадьбе когда погуляем?

– А ты чего, жениха мне привёз? – поглядела на него Дарья зелёными, как изумруды глазами. Егор поцеловал её в горячий лоб.

– Будут тебе женихи, ты только поправляйся скорее. Я всем друзьям про твою красоту пересказываю, они только и ждут, пока ножки твои под солнышко ступят, – Егор не соврал. Дашутка и правда была весьма милой, хотя они с Женей разнились, как день и ночь. Чёрные волосы Дарьи достались ей от отца, а изумрудная зелень глаз перешла от родной матери. Лишь бледный вид с худобой портили её красоту. Юность Дарьи потускнела из-за постоянных болезней и давно не сияла, как у её златовласой сестры.

Глава 3 По праву сильного

– Ты не думай, что зверь дурнее тебя. На охоте каждый превыше всего ценит жизнь. Для оленя жизнь в том, чтобы услыхать тебя раньше. Для Нави жизнь – подкрасться к добыче тайно. Дикого зверя добыть нелегко, потому надобно к нему так подобраться, чтобы олень даже духа твоего не почуял.

Олеся говорила вполголоса, но услышать должны были все. Пятеро охотников стаи Чертога, прижимаясь к лесной подстилке, подползали к зарослям, на которые указал им вожак. Мальчишки залегли, ощущая в палой хвое аромат уходящего лета. Они искололи ладони, но попробуй хоть пискнуть и получишь такую затрещину – небо с овчинку покажется. У Олеси с детства плохо сгибались два пальца на правой руке, однако славу строгой наставницы она заслужила не зря. Лучшего бойца и охотника во всей стае Чертога днём с огнём не найти, а может быть и во всём племени. Дорого ей обошлась такая слава, многое она пережила с тех времён, когда уходила на север. Но испытания по пути к перевалу закалили характер и добавили шрамов.

Недавно Олесе исполнилась двадцать одна Зима, и теперь она учит молодняк Зимнего Волка.

Только Рита не слушала. Семнадцатизимняя сестрица Олеси обменивалась игривыми взглядами с Казимиром. Молодой охотник попросил сегодня свой первый залог. Чего потребовала от него Рита? Меткий выстрел – простое и лёгкое поручение, но награду он получит с условием, что любовь охотницы вольная и укладом к замужеству не привязанная. Что любовь? Пусть будет, ради забавы, само тело желает, но к супружеству Дух ещё не готов. Казимир крепок, горяч и наивен. Конечно, он легко согласился на условие Риты.

По её голове хлопнула жёсткая ладонь сестры. Губы Олеси сжались в тонкую линию, глаза сощурились: Младшая не слушала. Резко повернувшись в сторону Казимира, Олеся схватила его за ухо, да так, что у того брызнули слёзы.

– На охоте верно мыслить не можешь и после сего зовёшь себя Навью?! Видала я молодняк и получше! Думать надо только о том, как семью прокормить, чтобы глаза старой матери с голодом не смотрели, чтобы каждый кусок мяса в дело пошёл, чтобы племя довольно, а уж затем мысли, куда уд свой пристроить! Сына зачать – право сильного мужа. Неумелый хиляк – хуже вора, который время у весты украл. Ещё раз хлопать зенками будешь – из моей стаи вылетишь. Таких недоносков я рядом с собой терпеть не желаю и отцу твоему доложу. На кой ляд ты ко мне подвзяался? Думаешь, коли Чертог девка ведёт, так тебе слаще будет? За девку меня принимаешь?!

Казимир побледнел, губы у него задрожали. Неужто и вправду напросился в Чертог ради охотницы, которая, как ходили слухи промеж парней, особенно ласкова и сговорчива? Честный огонь желания приутих в Рите. Но расстроиться по-настоящему она не успела. Сестра перевела гневный взгляд на неё. Вечером в логове она задаст ей такую взбучку, какую Рита не скоро забудет. Меряться силой с матёрой охотницей ей совсем не хотелось. Олеся и так выиграла у неё четыре Зимы.

– Ты… – указала Старшая на сестру, – стреляшь первой. Смажешь – голодная до ночи будешь. Сейчас все за мной!

Олеся ловко полезла вперёд, придерживая на сгибах рук заряженную винтовку. Рите пришлось поторопиться, чтобы не отстать от сестры и лезть с ней бок о бок. Мальчишки из молодняка держались слегка позади. Добычу охотники учуяли издали, следы оленя довели их до рощи, но самого зверя они ещё не увидели и боялись его вспугнуть.

– Мать не знает с кем ты путаешься. Это срам! – продолжала ползти Олеся.

Рита прикусила губу, стараясь сохранить остатки серьёзности, но лицо её так и светилось от смеха. Напрасно, Олеся ещё больше взъярилась.

– Залоги придуманы, чтобы охотницы за добрых мужей выходили и от ранней смерти спасались. Быть охотницей – суровое наказание для весты, уклад велит на защиту рода вставать только мужчинам. Белую нить тебе повязали до двадцать пятой Зимы, а ежели дашь залог и выйдешь из стаи по браку, значит сохранишь себя пуще. Так что же ты делаешь?

– Наставляю их, как и ты, – обронила Рита. – Да не страхом учу, а ласкою. Ты лютуешь, а о моём добром слове всякий мечтает. Не каждого выделяю, только тех, кто истинно станет хорошим добытчиком.

– Хватит с сопляками якшаться, они брака боятся в залогах просить, найди себе доброго мужа!

– Не хочу! – огрызнулась Рита. Но отчитать её сестра не успела. Впереди затрещали ветви и из кустарника выбежал олень.

Рита вскочила на колено, вслед оленю ударила звонкая очередь из пистолет-пулемёта. Магазин был заряжен только наполовину и почти сразу же опустел. Стрелять очередями – несусветная глупость. Но с криком «Попала!» Рита бросилась за добычей.

– Стой ты, свербигузка! Ушёл он! Ушёл! – окрикивала сестра. Но куда там! Рита летела не хуже оленя. Ветви норовили хлестнуть её по лицу, но она умела прекрасно бегать в зарослях за добычей. Олень перепугался, может быть одна пуля задела его, значит Рита не получит наказание от Старшей за промах.

Навь могла бежать гораздо быстрее людей, хоть до самого вечера и даже не запыхаться. Молодой олень подбрасывал круп впереди. Он напористо мчался через хвойные заросли. Останься в пистолет-пулемёте хотя бы один патрон, Рита бы не промахнулась.

Ничего, за поясом спрятан отцовский наконечник копья – вот чем она прикончит добычу! Перед глазами встала картина из детства: вместе с матерью они ходят по семьям и выпрашивают еду. Племя заботилось о сиротах и вдовах убитых охотников, но не о матери Олеси и Риты. Вот где истинный срам! Пока мать вымаливала подаяние у весты, хозяин норы отвёл Риту в сторону и подал ей что-то завёрнутое в тряпьё: «Энто Деяново». В тряпье лежал каплевидный наконечник копья.

Оказывается, у неё был отец, и его дух жил в наконечнике – в том самом, который не сумел пронзить сердце Старой Волчицы, в том самом, который принадлежал проклятому всеми отступнику и предателю – её отцу.

Олеся ненавидела отца и считала, что из-за него они с матерью жили в позоре. За его грехи ей пришлось расплатиться двумя сломанными пальцами на правой руке, суровым воспитанием в стае и опасным походом на север. Рита же почти не помнила отца, хотя порой ей очень его не хватало. Каждый в племени мог гордиться родителем. И Рита тоже гордилась, пусть в тайне: терпела обиды, иногда говорила про него гадкие вещи, зато внутри восхищалась. Он один осмелился бросить вызов Старшей Волчице и почти что убил её, пусть и проиграл.

Глава 4 Когда приходит волк

(Три года спустя. Середина апреля)

Окраины маленького городка сплошь заросли диким лесом. Между гигантских сосен осталось ещё несколько кирпичных домов, чьи стены осыпались и почти скрылись в сумраке чащи. Безлюдные улицы захватили цепкие кустарники и при каждом порыве ветра хлестали и скребли по ржавым остовам автомобилей.

Оседлые из окрестных общин старались держаться от заброшенного Тепла подальше, хорошо зная, что в пустом городе можно сгинуть.

За восемнадцать Зим со времён основания логова, Зимние Волки привыкли считать этот город своим. Никто не смел появляться здесь без их ведома. И всё-таки среди промёрзших домов и безлюдных улиц витал чужой запах. Он принёс горечь дыма и железной окалины, сожжённой древесины и серы.

В середине апреля три крупные стаи Зимних Волков, каждая по сотне охотников, пробирались по заброшенным улицам. Сегодня они исполняли приказ Старшей Волчицы. Охотников вели лучшие вожаки: ведуний сын Яр, глава Навьей Стражи Сивер, и Гойко, вожак стаи Колготы. Охотники подбирались к длинному бетонному зданию. На подъездах к нему ржавело множество брошенных во время Обледенения машин.

Первые разведчики спрятались за легковушками и оглядывали подступы к дому, чтобы подсказать остальным, как лучше окружить здание.

– Железные Волки прячутся здесь, – указал Сивер на бетонный ангар. Вместе с Яром и Гойко они притаились на другой стороне улицы, возле автофургона. Звериные души вожаков истомились от предвкушения. Волк был частью охотников, союзником двоедушцев, но и врагом. Зверь приходил к ним со взрослением, но как настоящий волк никогда не станет послушной собакой, так и Волчий Дух не подчиниться до конца человеку. Лишь опыт, воля и мудрость делали из Навьих охотников матёрых бойцов. Нельзя впадать в навью ярость до нужного времени, ведь она ведёт верной дорогой к безумию.

Яр выглянул из-за фургона и оглядел здание: высокие просторные окна, почти в полтора человеческих роста, большие ворота, затянутые кустарником, на втором этаже мрак. Мать не могла ошибиться: пришлые спрятались здесь.

– Кто бы не спрятался в том тепле, они к нам не с миром явились, – сказал он.

– Другую Навь мы не видели после Виичей, – напомнил Сивер. – Но, если надо, схватимся снова, силу Зимнего Волка никому не сломить. Род велик, оружия много, двоедушцев в достатке, мы на своей земле и Перун с нами. Обойдём их с трёх сторон, выгоним захожих с четвёртой и ни одной твари от наших зубов не уйти!

– А ежели тварь из железа? – скривился Яр в презрительной ухмылке. – Веди свою Стражу с Колготой на штурм, а я Навьи Рёбра пока придержу.

Отчим схватил Яра за светлую шкуру, пришитую к куртке.

– Бросить нас вздумал, щенок?! Заскулил, только издали учуял ножи чужаков? Нам велено идти вместе!

– Ежели один Волк из стаи пойдёт против уклада, то и вся стая сгинет. Не по уму ты делаешь, Яр, – обронил Гойко, глядя на Яра из-под безволосых бровей. Яр посмотрел на его татуировку от виска до челюсти и вспомнил рыжего Звягу, сына вожака стаи Колготы, убитого Чёрным Зверем.

– Возжелай моя мать, дабы три стаи охотились вместе, так меня бы здесь не было! – Яр рывком высвободился из рук Сивера. Под неодобрительными взглядами вожаков, он побежал к своей стае возле просевшего в землю колодца. Грунт обвалился, и бетонный коллектор с частью ржавой трубы выступили на поверхность. Болтая ногами на позеленевших обломках, вожака поджидали Вольга, Свирь и Сава.

– Зря мы с Сивером не сговорились, – обронил Вольга, глядя, как охотники Колготы и Стражи выдвигаются к дому. – С ними наша славушка утекла, покуда мы на залавках отсиделися.

– Хайло заткни, – бросил Яр, забираясь на трубы. Свирь довольно засмеялся, что досталось кому-то, а не ему. Сава выжидающе смотрел на вожака.

«Умён гадёнышь. Знает, что я замыслил», – оценил его ожидание Яр. Он проверил серебряный нож, украшенный рунами, и подтянул на плече винтовку со скользящим затвором. Яр привык к старому, видавшему виды оружию, ведь самый драгоценный огнепал в племени мать ему ещё не доверяла. Слишком много значения она придавала судьбе, заключённой в громовых рунах.

– Третий день мы по следам чешем, третий день чужаки нас к себе подпускают и снова уходят. Заманили к теплу, и ни дозора вокруг, ни охраны. К логову своему подвели – неладное затевают.

Яр закрыл глаза, уколол язык о клыки и втянул капельку собственной крови. Темнота перед ним растрескалась алыми жилками, сердце заколотилось быстрее, мускулы напряглись. Яр мысленно воспарил над ангаром, отмечая вокруг фигурки Зимних Волков перед окнами дома. Через минуту они ринутся внутрь. Яр видел под крышей ещё кое-что – густое алое облако. Чужаки поджидали Зимних Волков и готовились отразить нападение.

Яр открыл глаза. При солнечном свете его зрачки сузились, голос охрип и забасил по-звериному.

– Железный Волк привёл нас в западню. Тварь эту врасплох не застанешь.

*************

Сивер всматривался в окна ангара через коллиматроный прицел, но не заметил внутри движения. Он ощущал чужаков, но не мог предсказать, как именно они укрепились в заброшенном доме. Неважно! Нет в племени Волка сильнее, чем он; он опора для рода, он избранник ведуньи и её Первый Охотник. Пока он во главе навьих стай, враг не ступит на землю рода, и никто не посмеет угрожать его логову.

Сивер резко взмахнул рукой, и Зимние Волки ринулись через окна первого этажа. Но вместо схватки внутри ангара их поджидало затишье. Ни выстрела, ни крика, ни звона оружия.

Первый этаж ангара полнился остовами древних машин на подъёмниках, делился колоннами и грудами битого кирпича с арматурой. Стая с опаской разошлась по укрытиям и взяла под прицел главную лестницу, углы и проходы. Волки Сивера до сих пор не увидели никого и ничего подозрительного. Лишь в центре ангара раскачивалось подвешенное на цепи деревянное колесо.

Сивер прокрался вместе с Гойко поближе. На деревянном колесе висело прибитое тело охотника. Гранёные гвозди прошили ему руки и ноги, голова оказалась притянута за волосы, веки срезаны, так что посерелое лицо взирало на любого подошедшего к нему сверху вниз. За ухом мертвеца синела татуировка в виде двух сошедшихся вершинами треугольников.