Двойная жизнь

Пролог

"Доверие—это нож, который ты даёшь другому, поворачиваясь спиной"

Пролог

…

Новое «тихое» утро. Нас, как и положено, разбудил звонкий крик петуха где-то за окном, запах свежесваренного кофе и недавно вытащенной из духовки, ещё горячей, ароматной пиццы. Мама хлопотала на кухне.

— Доброе утро, мои сладкие!

— Доброе утро, ма-а-а-ам, — с улыбками на лицах протянули мы.

Наша мама была доброй женщиной с огромными зелёными глазами и едва прослеживающимися седыми волосками в копне густых крашеных тёмно-бордовых волос. Хотя развод сильно её подкосил, она никогда этого не показывала. У нас всегда было всё, чего мы хотели, а хотели мы достаточно. Папу своего я уже практически не помню; мама говорит, что у него была милая улыбка, но ужасный характер.

— Кстати, у меня есть для вас новость, — с воодушевлением произнесла мама.

— Неужели из соседского петуха наконец-то сварят суп? — немного не подумав, ляпнула я и тут же поймала неодобрительный взгляд со стороны Юлии Александровны (так зовут мою маму).

Всё потому, что в этот самый момент с нами на кухне находился мой младший братец Кир, зеленоглазый рыжик, и, судя по маминой реакции, слышать такое в пять лет ему было рановато.

— Нет, к счастью, с петухом всё будет в порядке, но новость не менее крутая.

— Мы пойдём на лынок? — воскликнул Кир.

— Нет, зайчик, не сегодня… — потрепав братика по его рыжим волосам, сказала мама.

—Итак, барабанная дробь! — Мы все дружно застучали пальцами по столу… — Собирайте вещи, мы переезжаем в новый город! — восторженно заявила мама.

Собирать вещи мы начали сразу после того, как позавтракали. Вещей у нас было не сказать, что много, но вполне достаточно, чтобы заполнить весь багажник старенького «Ниссан Жук» 2012 года выпуска. В салоне тоже все места были забронированы. На водительском, естественно, мама; хотя у меня и были права, я не очень любила ездить за рулём в присутствии мамы (в такие моменты я ощущала пристальное наблюдение за моими действиями и контроль, не люблю такое). На пассажирском — Кир в детском кресле; на других местах он не мог ездить без истерик и скандалов, поэтому было принято решение сажать его на переднее, а на задних занимали места мы с моей любимой собакой по кличке Наггетс. Он был карликовым корги. Как вы можете догадаться, кличку подбирала я. Мы располагались лёжа, и нам прекрасно хватало места даже для сна (одно из наших любимых занятий в поездках).

До нашего нового дома ехать было достаточно долго, а мама не любила ездить быстро, поэтому обычно мы успевали насладиться атмосферой загородной трассы.

Когда все вещи были собраны, чемоданы застёгнуты, носы направлены «по ветру», мы выдвинулись навстречу новым горизонтам.

…

Тогда ещё никто даже подумать не мог, во что может превратиться это «новое тихое утро».

Часть 1. Семья.

"Мы все носим в себе немного тьмы. Одни прячут её глубже. Другие—кормят."

1. Тогда

Маленькая деревушка Великий Хэднал не пользовалась огромной популярностью. К 2025 году населения с горем пополам набиралось 1500 человек. Жили мы в частном доме на 2 семьи, но владельцы второй половины уехали, когда я ещё была слишком маленькая и у нас получилось выкупить их часть (не знаю для чего, нам и одной всегда было достаточно, но так решил семейный совет, а кто я такая, чтобы перечить присяжным заседателям).

Мама всю мою сознательную жизнь работала журналистом-редактором в местной газете, пока на неё (на газету) был спрос. Было о чём писать. Люди были любопытные, но со временем их количество стало уменьшаться с геометрической прогрессией, поэтому редакцию пришлось закрывать. К 2024 году мама осталась без работы. На просторах интернета искала подработку, писала статьи на заказ, в общем, крутилась как могла.

Я подросла, стала подрабатывать — помогать маме во всём, но мои 3 копейки в месяц ничего не решали. А 6 лет назад она забеременела Киром, и уже тогда разговоры о переезде стремительно вливались в нашу жизнь. Ещё до родов, как только мой отец узнал, что мама беременна и позже планирует покинуть нашу забытую Богом деревеньку, бросил её и ушёл к другой-Аде Игнатьевне, как говорит мама, «к корге, которая его приворожила». Женщиной, и на самом деле, она была странной… Ей было за сорок, но время, казалось, обтекало её стороной. Волосы — тёмные, как смоль, с проседью, лицо — бледное, с резкими скулами и тонкими морщинами по всему лицу, будто прочерченными годами, глаза — слишком тёмные, почти бездонные. Когда она проходила мимо, уличные фонари на мгновение меркли (как в тех самых фильмах ужасов), а кошки замирали, прижимая уши, но они не боялись. Они помнили…

Я сидела за столом, уткнувшись в конспекты — груда изнеможённых засаленных листов, испещрённых нервными пометками, лежала передо мной, как немой укор моей прокрастинации. За окном медленно сгущались сумерки, окрашивая комнату в сизые тона, а лампочка под потолком мерцала, будто борясь с наступающей тьмой.

И тут — стук.

Чёткий, металлический, как кто-то ударил костяшками по жести (хотя двери в доме, на минуточку у нас деревянные). Он прозвучал так, словно его не просто можно было услышать, а ощутить — вибрацией в груди, холодком под кожей. Я замерла. (Дверь была открыта — у нас вошло в привычку не закрывать её, когда кто-то из семьи дома. Но сейчас этот обычай вдруг показался глупым, почти преступным.)

Дверь скрипнула — негромко, словно кто-то осторожно провёл ногтем по старому дереву. Я даже не сразу подняла глаза от конспектов, пока не ощутила чьё-то присутствие.

— Женечка, золотце...

Голос был сладким, как заплесневелый мёд, и от него по спине пробежали мурашки.

Ада стояла на пороге, закутанная в выцветший платок, из-под которого выбивались пряди чёрных волос. Её глаза — слишком блестящие, словно покрытые влажной плёнкой — скользили по комнате, выискивая что-то (или кого-то).

— А не будет ли у вас соли? Моя-то, видать, поиссякла...

Пальцы её, узловатые и желтоватые, сжимали пустой мешочек из грубой ткани.

— А где мама твоя? — голос вдруг стал тише, но от этого только страшнее. — И братец?

Я почувствовала, как по телу разливается холод. Мамы не было дома. Брата — тоже. И соль... соль в нашем доме никогда не кончалась (мама всегда говорила, что соли в доме, должно быть, столько, сколько чулан выдержит).

Я сжала кулаки. Бабушка предупреждала: «Соль просят только те, кто хочет войти без спроса».

— У нас нет, — соврала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Ада замерла, её пальцы согнулись, будто когти. «Как жаль», — прошипела она

— Уходите, — крикнула я, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони. — Мамы нет. И я не знаю, где соль.

Ада замерла. Потом её губы растянулись в улыбке — слишком широкой, обнажающей дёсны и желтоватые зубы.

— Как скажешь, золотце...

И вдруг — глаза.

— Krzzath mgl’na fhtagn... — её голос раскатился по комнате, но губы не шевелились. Звуки лились из самой глотки, хриплые, булькающие, будто кто-то говорил сквозь неё.

Я отпрянула, сердце колотилось так, что вот-вот разорвёт грудную клетку. В ушах звенело, а по спине струился ледяной пот.

Бежать.

Я рванула в чулан, сбивая по пути стулья. Руки тряслись, когда я схватила заветную бутыль с мутноватой жидкостью — бабушка когда-то освятила её в старой церкви за рекой.

— N’ghft... n’ghftogg...

Я не думала. Просто плеснула ей прямо в лицо. Ада дёрнулась, её тело затряслось в судорогах… Она метнулась к выходу и вылетела в темноту.

Дверь захлопнулась сама собой.

Я сидела на полу, обхватив колени, и не могла пошевелиться, пока не услышала шаги на крыльце.

— Жень? Ты чего тут в темноте?

Мама.

Я вскочила и вцепилась в неё, задыхаясь от ужаса. Рассказала всё.

Она стала бледная как поганка. Без слов подошла к двери, щёлкнула тяжёлым засовом и перекрестила косяк.

2. Сейчас

2. Сейчас

Мамино заявление повергло нас в шок. Как переезжаем? А дом, а друзья, а работа... Хоть Юлия Александровна уже не числилась в редакции газеты, как-то нужно было зарабатывать матери-одиночке с двумя детьми на жизнь, поэтому она устроилась продавцом в местный продуктовый.

После завтрака мама отвела Кира в садик. По её возвращении домой мы остались наедине, и у меня наконец-то появилась возможность узнать подробности неожиданной для всех новости.

— Значит, переезд? — неуверенно поинтересовалась я.

— Ну да, милая, ты не рада?— не отвлекаясь от жарки оладий, продолжила диалог мама.

— Пф, прыгаю от счастья, как же…— я закатила глаза.— Ладно, меня здесь ничего не держит, а Кир? Его друзья? Твоя работа? Наш дом в конце концов?!

— Чщ, зайчик, ты чего? — погладила меня по голове мама.— С работы я ушла, дом продадим, а Кир… Он ещё маленький, быстро найдёт общий язык с новой компанией.— натянула она улыбку.

— К чему такая спешка?— возмутилась я.

— Просто… это хорошая возможность для нас всех, — мама на мгновение отвлеклась от оладий и взглянула на меня. Её глаза были спокойными, но в них читалась великая тайна.

— Какая ещё возможность? — я скрестила руки на груди. — Ты даже не спросила, хочу ли я уезжать.

— Женёк, сама говорила, что здесь тебя ничего не держит, — мягко парировала мама, переворачивая оладушек на сковороде.

— Это не значит, что я готова сорваться с места в любой момент! — голос мой дрогнул. — Почему ты вообще решила это всё втайне?

Мама вздохнула и, наконец, отставила лопатку в сторону. Она повернулась ко мне, облокотившись о столешницу.

— Пэтому я боялась, что ты откажешься… А это действительно важно. Для Кирилла и меня… и для тебя тоже.

— Что именно важно? — прищурилась я.

Она замялась, словно подбирала слова.

— Там… есть кое-что, что может изменить наше существование к лучшему. Шанс, который выпадает раз в жизни.

— Ты говоришь так, будто мы выиграли в лотерею, — фыркнула я.

— Может, и так, — мама улыбнулась загадочно. — Но чтобы всё получилось, нужно уехать.

Я почувствовала, как внутри закипает протест, но в её глазах было что-то такое, что заставило меня сбавить тон.

— Ты хотя бы сообщишь мне куда? Или это тоже секрет?

Мама задумалась, потом медленно кивнула.

— Скажу. Но не сейчас. Дай мне немного времени, ладно?

Я хотела возразить, но в этот момент на лестнице раздались торопливые шаги — Кир вернулся из садика. Мама быстро повернулась к плите, будто ничего не происходило.

— Обсудим позже, — шепнула она.

Но по её взгляду я поняла: что бы это ни было, назад пути уже нет.

***

Ещё одним поздним, тёмным вечером я сидела на очередном новостном сайте в интернете. Взгляд скользнул по заголовкам и вдруг зацепился за яркий баннер, выделявшийся на фоне прочего контента.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

НАМ НУЖНЫ ТАЛАНТЛИВЫЕ ЛЮДИ!

Вы устали от серых будней, бесконечных пробок и вечной суеты? Ово-Нави — это место, где каждый находит своё счастье!

ПОЧЕМУ МЫ?

Высокие зарплаты — в 2–3 раза выше среднего по стране!

Комфортное жильё — предоставляем квартиры для новых поситителей бесплатно.

Современная инфраструктура — парки, школы, больницы — всё в шаговой доступности.

Дружелюбное сообщество — у нас нет преступности, только добрые соседи!

ВАКАНСИИ:

Журналисты/Редакторы — помогите рассказать миру о лучшем городе на Земле!

Врачи и педагоги — присоединяйтесь к нашей команде заботливых профессионалов.

Рабочие и инженеры — участвуйте в развитии города будущего!

КАК ПРИСОЕДИНИТЬСЯ?

Звоните: +3628-599-362

Пишите: [email protected]

Посетите наш портал: www.ovo-navi.gov

Ово-Нави — город, где сбываются мечты. Приезжайте и убедитесь сами!

Ну, безусловно, меня не могло не заинтересовать это объявление. Я позвонила по предоставленному номеру, и милая девушка на другом конце провода мне всё подробно объяснила. Город этот находится на юге страны, население небольшое, но всяко больше, чем в нашей деревушке, около трёхсот тысяч человек. Эта добродушная девушка дала мне ссылку сайта города, на котором можно задать все интересующие вопросы и посмотреть интервью или отзывы жителей.

Прокручивая страницу, я читала их:

Оксана. Б.: — Горжусь, что живу здесь! Мой любимый город, нет страха за детей, спасибо!

Павел/Hunter. Л.: — Уважаемая администрация, прошу обратить внимание на частое отключение света! Кто будет мне слитое HP восстанавливать?!
Ответ: — Спасибо! Примем во внимание!

3. Тогда

3. Тогда

Давно это было.

Мама тогда только родила Кирилла, и мы с бабушкой — Василиной Черноборовной — ехали в роддом на выписку, нагруженные. Бабуля несла огромный букет розовых пионов (мамины любимые), а я — целую охапку разноцветных гелиевых шариков, которые так и норовили улететь, цепляясь за ветки деревьев.

— Держи крепче, Женька, а то унесут! — ворчала бабуля, поправляя шаль. — И смотри под ноги!

Я помню, как замерла у дверей роддома, увидев маму. Она стояла в снежно-белом пальто, прижимая к груди завёрнутый в голубой конверт комочек счастья-моего брата, и улыбалась так, будто весь мир для неё неожиданно оказался ярче. Такой счастливой я её видела только однажды — когда мы выиграли тот гигантский сет роллов в суши-баре, и как две чокнутые, полдня смеялись, объедаясь бесплатными рыбно-рисовыми кусочками.

— Ну давайте же, покажите мне моего внука! — бабуля сразу же потянулась к Киру, и её морщинистое лицо вдруг стало таким мягким, таким тёплым...

А дома...

Дома всё было готово. Я провозилась полдня, развешивая гирлянды и растяжки с надписью «С днём рождения, братик!». На столе стоял торт со смешной голубой глазурью и одной свечкой — «на счастье», как сказала бабуля. Мама, войдя, застыла на пороге, а потом рассмеялась сквозь слёзы:

— Вы что, совсем? Он же даже имени толком не осознаёт ещё!

— Ничего, — бабуля махнула рукой. — Осознаёт не осознаёт, а праздник должен быть по всем правилам!

Вечером мы сидели втроём (мама, бабушка и я) на кухне, пили чай с тем самым тортом и болтали о всякой ерунде. Мама вдруг потянулась и обняла нас обеих:

— Спасибо вам, — прошептала она. — Теперь у нас всё будет по-другому. По-хорошему.

Я тогда не понимала, что она имела в виду. Но сейчас, глядя на спящего Кирилла, на маму, я ловлю себя на мысли — может, она говорила именно об этом. О том, что с его появлением мы стали семьёй по-настоящему.

Вечерний свет мягко стелился по кухне.

— Женечка, ну как тебе наш новоиспечённый мужчина? — спросила бабуля, поправляя выбившуюся медную прядь. — Весь в отца пошёл?

Я склонилась над колыбелькой, разглядывая спящего Кира. Его крошечное личико было разглажено сном.

— Носик и подбородок — папины точь-в-точь, — прошептала я. — А вот эти глаза... Мама, посмотри, твои!

Юлия Александровна отвлеклась от чаепития, её лицо озарилось улыбкой.

— Главное, чтобы уши мои достались, — вдруг перевела диалог и серьёзно сказала она. — А то помнишь, Женька, как ты из-за своих лопоухих переживала?

— Ма-а-ам! — я зашипела, чувствуя, как краснею.

Бабушка рассмеялась, прикрывая рот ладонью.

— А помнишь, как она их пластырем к голове приклеивала?

В этот момент Кир кряхнул во сне, сморщив носик точной копией бабушкиного недовольного выражения. Мы замерли, но через мгновение он лишь сладко зевнул и продолжил спать.

Он был очень похож на папу и бабушку, а от мамы ему достались только огромные зелёные глаза (мама почему-то всегда старась перевести тему от схожести их глаз, не знаю, может смущалась). Бабушка же была бледнокожей женщиной с утончёнными чертами лица, как фарфоровая кукла. Медно-рыжие волосы, как пламя зажигалки в темноте, они то рассыпаются по плечам жидким металлом, то внезапно вспыхивают алым на закате. Лицо бледное, в веснушках, как будто кто-то ткнул кисточкой в золотую краску. Губы – всегда чуть ярче, чем нужно, словно она только что пила вино. А глаза... Зелёные? Серые? Ты трижды поменяешь мнение, пока будешь в них всматриваться. А у папы были вьющиеся волосы, вот и получилось, что Кир у нас-кучерявый рыжик с зелёными глазами.

Мелкий с самого рождения был очень любопытным ребёнком. От его взгляда никогда не утаится не одна будь то бабочка, или какая-нибудь зверушка. Помню, как однажды, когда ему было года три, он полчаса сидел под кустом, стараясь не проронить ни слова, чтобы рассмотреть ёжика, который фырчал и топорщил иголки. А потом, широко улыбаясь, прибежал ко мне и шёпотом, словно боясь спугнуть воспоминание, рассказал, как зверёк свернулся в колючий клубок.

Иногда мама даже шутила, что его якобы подменили в роддоме, ведь я в его возрасте была несносным «ебёнком».

Он не устраивал ни скандалов, ни истерик будучи совсем крохой, когда падал, то чаще удивлённо моргал, будто не понимая, откуда взялась боль, а не закатывал истерик. Но не в этот раз.

Киру только исполнилось четыре года, когда Василины Черноборовны не стало. В тот день он долго стоял перед её креслом, трогал вязаные салфетки, которые бабушка всегда клала на подлокотники, и молча смотрел в пустоту. А потом будто щёлкнуло.

Первая истерика случилась в магазине. Кирилл вдруг закричал, упал на пол, бил ногами, требуя какую-то конфету — ту самую, которую бабуля всегда ему покупала. Мама растерялась, а я просто оцепенела: мой тихий, послушный брат исчез, а вместо него был маленький разъярённый демон, который не слышал ни уговоров, ни строгих слов.

Дальше — хуже. Кир начал просыпаться ночью с дикими криками, отказывался есть суп, потому что «бабуя седа клала меньсе ука», а однажды, когда мама попыталась убрать с комода бабушкины шкатулки, устроил скандал.