Дьявол и Город Крови 2: Кому в Раю жить хорошо...

Глава 1. Настоятельное приглашение в пространное место. Доводы за и против...

После битвы с оборотнями прошло две недели. О том, что произошло в благодатной обогретой неугасимым деревом земле, ничто не напоминало, кроме погорелого леса, но деревья уже выпускали новые побеги, зарастив шрамы. Колодец почти восстановился, неугасимое дерево подросло — из земли показался ствол. Восстановили огород, насадив кучу новых диковинных растений. Животные с удовольствием обживали зеленые пастбища, которые расширялись по мере того, как разрасталось неугасимое дерево.

Каждое утро Манька убегала все дальше, достигая края благодатной земли, и, добравшись до снега, втыкала в землю колышек неугасимой ветви, расширяя пределы своих обширных владений.

У яков, бизонов, оленей и других парнокопытных начался весенний отел — в избах текли молочные реки, превращаясь в творожно-сметанно-сырные озера. Они потчевали домочадцев переработанной продукцией и выменивали полезные приспособления, диковинки и экзотические семена у водяных, живших в озере, которые по всему свету имели связи и могли достать, что угодно.

Манька и ее новый друг Борзеевич — вставший плечом к плечу, когда пришла беда — наслаждались тишиной и умиротворением. О такой жизни она в самых сказочных фантазиях не мечтала. И внезапно поняла, что такое «дом», где любят с железом или без него, радуются твоей радости, слушают любую ересь, доверяют, невзирая на то, что из твоей головы никуда не делась полюбовная жизнь с вампирами и, стоит отвлечься, в твоих мыслях снова Благодетели.

Неотступная болезнь…

Это огорчало всех, и ее саму, но так уж устроен проклятый — и она с этим смирилась, надеясь, что когда-нибудь переборет свое наваждение. Самовнушением, или еще чем…

И только Дьявол бродил как неприкаянный, истаивая от скуки и напоминая, что вампиры никогда не смирятся с поражением, что документов ни на землю, ни на избы у нее нет и никто их выдавать не собирается, и, если она еще не передумала встретиться с Благодетельницей и расставить точки, пора бы собираться в дорогу.  

Манька тянула время…

— Дай хоть неделю пожить по-человечески! — канючила она, взывая к его сердоболию. — Должен же быть у человека отпуск? Куда твоя любимая Помазанница денется? Да ей не жить, пока со свету не сживет! Пусть теперь сама за мной побегает! — хихикала она, предвкушая мучения Идеальной Женщины.

— Ну, Маня, это ты зря… — тяжело вздыхал Борзеевич, которому сладкая жизнь тоже пришлась по вкусу. — Сюда придут не оборотни, а государственная военная махина, которую заморские страны не рискуют разбудить, хотя мощи у них помощнее имеются. А если людей пригонят? Люди от Дьявольских стрел не умрут и по боголепию нашему пройдутся сапогами, не оставив камня на камне. Кто знает, а вдруг избы против человека не устоят?

— Но хоть раны залечим. Десять пуль из меня достали. Я не человек, что больничный мне не положен? — расстроилась Манька.

— Обещаю, если сносишь железо вот до этой отметины, —  поклялся Дьявол, сделав на шестой части посоха снизу зарубку, — остальное сотру в порошок, да такой, что скрипеть на зубах не будет!  

Перспектива была заманчивая. После битвы с оборотнями от второго железного каравая и посоха осталось чуть больше половины...

Почему-то снашивать железо в тихой домашней обстановке, при всем желании не получалось. Она уже давно поняла, что железо лучше изнашивается, когда она борется с какими-то ужасами и преодолевает неподъемные трудности. Первый комплект закончился, когда избы от покойников чистила, еще полкомплекта сносила, когда воевали с оборотнями. Можно сказать, комплект — за три месяца. А если сносит железо, которое на ней, запасок в котомке совсем не останется — и пойдет налегке, а там еще комплект — и можно во дворец заявиться, требуя встречи на законном основании.

Избы от железа начинало потряхивать. Они продолжали его прятать, пока она спала, а когда вспоминала, приходилось долго искать котомку и посохи.

— Это страх, — объяснил Борзеевич. — Что-то про цепи рассказывают, про ось, в землю вбитую. Снимают они его с тебя, решили на себя тяжесть взвалить.  

— Снимают они... Да разве ж так его снимают?! — возмущался Дьявол, негодуя.

А Манька избам была благодарна. Кто бы еще принял ее с железом, да понес его на себе? И не расстраивалась, когда в очередной раз котомку не могла найти, с тайной радостью позволяя избам чувствовать себя Благодетелями. До дворца, в обход гор, оставалось, чуть больше половины пути, и получалось, что железа осталось меньше, чем дорога, а пока избы держали его при себе, оно не мучило и не шло за ней.

Не об этом ли она мечтала?!

 «Ладно, избы, сами железные ходили, а Борзеевича напугаю, — думала она. — Пусть посмотрит на меня, какая я есть, пусть привыкнет!» И не верила, когда старик доказывал, что за долгую жизнь, начала которой он уже не помнил, насмотрелся и на железных людей, и на медных, и на больных, и на здоровых, и на голых, и раздавленных золотыми одеяниями… — в язвах и беззубую он ее не видел.

К счастью, радио на старика не действовало, но знал о нем много, иногда пытаясь дать совет, как лучше вывести железо на чистую воду.

Огорчало другое...

Манька привязалась к избам, которые сами топились, готовили парную, стол с яствами, были всегда такие теплые, уютные, а, главное, безопасные. Без нечисти они помолодели: бревна стали свежие, с желта, подвалы тучно наполнились всякой всячиной. Мысль, что их придеться оставить, расстраивала ее с утра до вечера. Но вампиры лицемерного и корыстно продуманного просвещения опять поднимали голову. Радио слушать она уже научилась, и хоть близость гор глушила основную часть каналов, теперь на всех доступных волнах радиоведущие пугали народ такими-сякими террористами, которые грозили царству-государству концом света…

Глава 2. Строительство Храма с дорогой в Ад

Весь оставшийся вечер и следующий день Борзеевич и Дьявол украшали избы. Дело это было ответственное. Разложенные на столе чертежи старого Храма оказались из времен таких далеких, что Манька сомневаться перестала, что по таким чертежам избы не смогут стать Храмом.

Дьявол начертал на стенах входы и выходы, какие должны быть в избах, подкорректировав старые записи, потом обошел вокруг изб, втыкая колышки. Храм решили разместить на краю луга, где он никому не мешал. Избы, как только поняли, что им придется стать Храмом, раздулись от важности, встали друг против друга дверями, а посередине образовался крытый навес, который должен был послужить храмовым двором.

Во дворе посередине поставили Алтарь, украсив позади символическими воротами в Небесное Царство. Алтарь сделали из неугасимого дерева, украсили ветками, которые тут же проросли. К Алтарю вела широкая дорожка, посыпанная цветным гравием, который притащили водяные. Камушек к камушку, по цвету и размеру, выложенные узором. Кто-то прикатил с гор нетесаные камни, из которых соорудили жертвенник, расположив его перед Алтарем.

Серебро с изб еще не сошло полностью, они не спешили сбрасывать с себя дорогое одеяние, так что Храм получался не абы какой, а очень даже нарядный, сияющий в свете солнца. По большому счету, рассудил Борзеевич, в храмы люди серебро и прочие драгоценности несли, а к избам оно пришло само: чем не святое воздаяние?

Земля тоже не поскупилась, по велению Дьявола вокруг изб выросли земляные валы и укрепления. Старшая изба стала правым крылом Храма, а изба-баня левым.

Одно плохо, изба-баня, когда стала Храмом, баней быть уже ни в какую не захотела — решила, Храмом быть престижнее, а старшая наотрез отказалась готовить еду, так что кашеварить пришлось самим, а мыться на реке, грея воду на костре.

Второй день приготовлений пролетел незаметно, Борзеевич, как Главный Храмовник, чем-то занимался внутри, но к концу дня Храм был готов.

Манька бродила вокруг да около и не находила себе места, пока Дьявол не прикрикнул на нее, заставив принять участие в устроении Храма. Все помещения имели какое-то значение, и ее посылали то в одну комнату, то в другую, заставляя запомнить расположение Храма, чтобы в Аду она смогла примерить устроение Храма на себя и на свою землю. Она долго путалась, пытаясь запомнить, пока Борзеевич на каждой двери не повесил табличку.

Левое крыло Храма символизировало землю вампира, правое — ее собственную. И даже чердак и подвал у земли, оказывается, имелся. Ей объяснили, что в Аду она должна стоять, как суслик-столбик, посередине двух земель — во дворике, и обозревать обе земли, каждая из которых была разделена на три части, а еще как-то заглянуть на чердак и в подвал, которые у земель тоже имелись, а поверженных демонов и древних вампиров сжигать на жертвеннике, чтобы благоухание их порадовало Создателя…

В Храме было пусто. Вход в Храм не предполагался для простых смертных, которые не имели в том особой надобности, поэтому отсутствие прихожан огорчало только Борзеевича.

Манька до самого последнего момента не верила, что ее будут убивать, до службы она одна толпилась у ворот Храма, заглядывая внутрь через щель.

Первую службу отслужили вечером.

Ради такого случая ее заставили помолиться земле и Храму и пустить стрелу, как научил ее Дьявол, подстрелив голубя, который повадился гадить на чердаках изб. Избы давно пытались его изловить: после ущемления Бабой Ягой, они болезненно дорожили своей чистотой. Метла только гоняла фекалии из угла в угол, пока Манька не брала в руки совок и веник. Так что голубь был поражен не зря.

Его рассекли на две части и возложили на жертвенник из камней. Дьявол растворился в небе, ухнул оттуда молнией, запалив его. Между одной и другой частью пробежал жидкий огонь, и голубок, восстав из пепла, улетел восвояси, получив хороший урок.

Борзеевич помолился на оба крыла Храма.

С обеими избами пришлось повозиться, прежде чем обе они изволили успокоиться, отвечая умными флюидами некой мыслительной материи, которые не воспринимались никак, разве что Манька вдруг ясно припомнила некий эпизод своей жизни. Припомнила так, как не могла припомнить ни до, ни после, как будто избы пропустили через себя частичку ее матричной памяти, которая после встречи с вампирами отсутствовала напрочь, очистив ее и вернув ей.

Знак был хороший — Храм действовал по всем правилам, написанным в той книге, которую Борзеевич взял за основу храмовых церемониалов.

Все остались довольны, даже Манька слегка успокоилась. После воскресения голубя, она поверила, что Дьявол способен воскресить кого угодно и где угодно. О таком чуде она читала, но увидеть своими глазами оказалось куда как впечатляюще. Конечно, быть рассеченной надвое ей хотелось бы меньше всего, но ее смерть была делом решенным. Даже водяные посчитали это благим делом.

И тут Дьявол заявил, что воскрешать себя она будет сама…

 Оказывается, воскрешал он не покойника, а человека, у которого напрочь отсутствовали жизненные силы, который был на грани умерщвления — самое запущенное в мерзости и гниении перед лицом его существо, которому трех жизней не хватит, чтобы воскреснуть. Проклятый человек в Храме истаивал от кровопролития, поэтому мог напугать остальных адептов и учеников, да просто желающих обрезать крайнюю плоть сердца, поэтому его помощь в воскресении была корыстной, исключительно для поддержания веры прочих воскресающих в себя, когда они не видели конца и края мучителям. Не как чудо, а как естественный процесс упорного и неусыпного бдения собственных внутренностей, для познания всяческих ухищрений нечисти. А раз она одна, да еще воскресать собралась через вознесение на небо, можно сказать, ускоренным курсом, никакой пользы от помощи для себя не увидел.

Глава 3. Философия Дьявола

До прыжка еще оставалось часа четыре. Манька сидела на берегу, смотрела в воду, пытаясь настроиться на смерть. Выходило не очень. Люди постоянно умирали, да и она не раз о смерти подумывала. Но то было раньше, сейчас все изменилось. Знай она о будущем, сейчас бы без раздумий выбрала железную дорогу. Но где конец ее?

Не пора ли остановиться?

Искать всемогущую Помазанницу расхотелось. На что она ей, когда все у нее есть? Любой человек позавидует. Только понимание, что неугомонные вампиры сами за ней придут, если не доберется до Помазанницы первой, являло жизненную необходимость покинуть это благодатное место, о чем без тоски думать не получалось. Теперь понятно, почему люди, имея закуток, который считали раем, никуда не лезли и сидели тихо, чтобы их не заметили, даже когда соседа ограбили и самого его развеяли по закоулочкам — и никто за нее ни разу не заступился. Сейчас ей тоже никуда лезть не хотелось, а убогие и обиженные люди остались где-то далеко, как сон в майскую ночь.

Но умирать-то зачем?!

От этой мысли сразу становилось жалко себя до слез, а солнце неумолимо двигалось к вершине, чтобы коснуться и завершить ее путь.

Может, Ад или Рай замечательное место, но ее туда не тянуло…

Ее горестное уединение нарушили Дьявол с Борзеевичем, удовлетворенные проделанной работой. Дьявол основательно промыл Борзеевичу мозги: расстроенным он не выглядел, раздувшись от важности, как будто на должность Главного Храмовника его назначили пожизненно. Напялил на себя сутану в цветной горошек, подвязавшись пеньковым пояском, посох таскал с собой, нацепил на себя несколько рядов бус из перламутровых ракушек из полупрозрачных камушков, которые нанизали на леску русалки.

Обижаться на старика Манька перестала, радуясь, что есть кто-то, на кого можно оставить избы — с ним не пропадут. Старик умел поладить со всеми — и с избами, и с водяными, и со зверями. Ему здесь нравилось. Как и она, он уже считал это место домом, довольный тем, что есть куда на старости осесть и зажить, не думая, что его снова разденут оборотни. Впервые за тысячи лет он нашел с кем объединиться и смог отвоевать у оборотней землю. В корысти она его не подозревала, он был добрым, добродушным и не жадным. Чудной старик, похожий на старичка-лесовика. Невысокий, едва ей до плеча доставал, но сила у него была нечеловеческая. Она убедилась в этом еще раз, когда он легко поднял огромный валун, будто тащил обычный мячик, который ребятишки по полю гоняют. И перемешался, не в пример человеку, быстро, иногда вырастая перед нею, как будто из-под земли, но пользовался своим умением редко.

— Ты бы поспала, — предложил Дьявол.

— Не хочу, — ответила Манька, уткнувшись лицом в колени и обхватив их руками. У берега резвились рыбешки, выскакивая за мошкарой, которая тучами вилась над водой, и мирно летали стрекозы. Здесь ничто не напоминало о том, что еще середина зимы не наступила, разве что прибитые к противоположному берегу льдины. Разговаривать с этими двумя, которые готовили ее на тот свет, не хотелось.

— Интересно, кому это все достанется, когда меня не станет? — расстроенно вздохнула она. — Так приятно думать, что это моя земля… Убить бы ту Тварь, из-за которой приходится все потерять.

— Фу, Манька, какие у тебя грубые слова! — скривился Борзеевич, голос его звучал бодро. — Мы не убиваем, мы давим интеллектом. Убивают — когда ты и она — и покалеченность, несовместимая с жизнью. Нам пока такое недоступно.

В руке он держал ведро. Русалки поднимали ему со дна красивые стеклянистые камушки, янтарь, жемчужины, которые на берегу не найти. Эти камушки он бросал людям, которые пришли за их головами, и те сразу забывали о цели визита, начиная рыться в земле. Все искатели царской награды сместились на берег небольшой речушки, которая впадала в озеро километрах в пятнадцати от благодатной земли. Там Борзеевич набросал камней больше всего, еще и золотым песком посыпал. Земля в том месте оттаяла, но лето еще не наступило.

— В единственном числе, я с вампирами не воюю, — поправил обоих Дьявол. — Вы ведь ждете, что я напугаю вампира роковой участью? —сложил фигу и выставил им в лицо. — А это не хотите?! Вампир — новая земля, а от тебя, если живая останешься, один убыток! — и улыбнулся: — Это, Манька, не твоя земля — моя, но твоя ничуть не хуже, если облагородить.

— Вампиры подыхают когда-нибудь? Я что-то не припомню среди умерших ни одного знакомого, хоть сколько-то похожего на вампира, — сердито буркнула она.

— Ну-у, бессмертным только я могу быть, — Дьявол присел рядом, дружески похлопал по плечу. — Проблемы у них те же, что и у человека. Бывает, напоят кровью человека, который проклят уже, или наоборот, специально опустят вампира до проклятого — и ни тот ни вампир, ни другой, оба умиранию подлежат. Или вдруг звезда с небес падает. Висела-висела — и закончила свои дни, а окромя ее звездей не предусмотрели. И, о, боги! — проклятый начинает понимать, что злобная тварь щерится ему в лицо. Или между собой чего-нибудь не поделят. От руки вампира вампир не хуже человека умирает, если тот выше по статусу — еще один стимул подняться над всем сообществом. Или от укусов оборотней помер, которых другой вампир отправил за его головушкой. Раньше от руки волхвов и жрецов умирали, но давно это было.  Иногда старость берет свое. Стать чистокровным бессмертным вампиром в наше время почти невозможно, это надо в вампиры с младенца готовиться. Раньше так и делали: находили душу и воспитывали до совершеннолетия, а как время пришло, тут же обратили в проклятую, а сынок Благодетелем стал. Где ты слышала, чтобы воспитанница вдруг в люди вышла?

Глава 4. Было бы желание прыгнуть…

Старик Борзеевич, который успел еще раз сбегать за нетесаными камнями, очевидно, задавшись целью сделать жертвенник небывалых размеров, несмотря на то, что посетителей в Храме не было — Дьявол и Манька оставались единственными — заторопился. Быстро сложил камни на жертвенник.

Дьявол подошел к каменной груде, разравнивая. Манька догадалась, что на него водрузят ее труп. Мысленно поежилась, чувствуя, как в душе поднимается паника.

— Маня, если вернешься, может, переберемся с Храмом к людям? — предложил Борзеевич, пока Дьявол не слышит. — Подумай там, на досуге. Мне самим Богом заповедано помогать им становиться на путь истинный. Если вернешься без того имиджа, что тебе вампиры нарисовали, да с моим-то горохом — и для нас паства найдется.

— А я что буду делать? — поинтересовалась Манька, — На службу поступлю? Кем? Залез через половицу, приватизировал избу, жилище мое сделал черте чем, выгнал человека… Не прописанного, но все же, я себя уже хозяйкой мнила.

При последних ее словах старик Борзеевич напрягся и внимательно подумал о чем-то о своем.

— Да-а, без бумажки мы не люди! Манька, а давай мы избы расплодим! Одну себе возьмешь, во второй я буду жить! И будем яйцами торговать, чтобы не дорого, но не в убыток. Думаешь, не найдется желающих купить? Да только свистни! — деловито предложил он.

— Ты и так не человек! — Борзеевича явно понесло. — Живи, сколько влезет. Но изба — существо самостоятельное. Ты хоть десять бумажек ей покажи — она читать не умеет. Выставит, не успеешь помолиться!

— Так! Это кто поганит Мой Храм? — грозно зыкнул Дьявол, испепелив Борзеевича взглядом зажегшихся мертвенно-бледным огнем глаз. — Вот из-за таких первейших священников все Храмы прекратили существование! Приходит человек, просит чудо, а какое чудо я могу дать, если его священнослужитель наипервейший идолопоклонник?! 

Глазки у Борзеевича забегали, он ужался, напыжился и раскраснелся.

Манька поняла, что время пришло. Руки затряслись еще заметнее, и она уже не сдерживала свой страх. Разом загорелись ветви неугасимых поленьев, освещая Храм изнутри. Распахнулись ворота.

Борзеевич как-то сразу осунулся.

— Господи! Я ни к тому! — возопил Борзеевич, падая перед Дьяволом ниц. — Прости кровососущего! Я это к тому, что, когда Маня вернется, не сидеть же нам в глухом лесу, к людям надо, да так, чтобы красотой нашей и богатством нашим далеко отстояло у людей сердце от идолов их!

— Мастер Гроб, если ты сейчас не замолчишь, глаза мои извергнут геенну! — пообещал Дьявол.

— Молчу! Молчу! Прости недостойного! — попятился старик задом.  — Никаких домов, никакого достояния! Пусть меня ветер носит по всем весям! Тут мой дом, тут мой лес… Водяного с русалками буду приобщать к любви Господней! Дьявол, мать его… и послать-то некуда! — выругался он, ухмыльнувшись. Манька сообразила, что они опять шутят и подтрунивают над ней.

Зубы ее клацали. .

Наступили вечерние сумерки. Наползла неясная тень.

Храм со стороны входа стал темен, и только силуэт вырисовывался на фоне бездонной синевы угасающего неба. Солнце, закатившись концом диска за край горы, наливалось кровью, освещая бледную, грязновато белую убывающую луну, и два светила зависли над горизонтом противоположно.

Как по команде все стихло. Даже кузнечики не издавали не звука. На берегу застыл силуэт водяного, будто он прощался с нею навсегда. Борзеевич вошел в Храм первым, следом за ним Манька, замыкая строй — Дьявол. 

Алтарь переливался жидким белым огнем, по бокам от него стояли два золотых светильника, на каждом по семи лампад — одна большая и шесть маленьких, перед ним была выложена из черного камня звезда.

Манька мысленно присвистнула, удивившись, как изменился Храм: «Это сколько золота!» — призадумалась она. И где только Дьявол с Борзеевичем его достали, да еще успели отлить светильники!

К Алтарю от входа вела широкая дорожка. По стенам из на держателях горели ветви неугасимого поленьего дерева. Избы нарастили балкончики, символизирующие крылья.

И все ради нее… Красивая смерть…

Борзеевич прошел к Алтарю. У величественного Алтаря в своем балахоне в горошек и с бусами Борзеевич смотрелся несколько нелепо, но ей было не до смеха. Она не могла до конца понимала, как согласилась на эту авантюру, и все пыталась припомнить, каким образом эти двое сумели ее уговорить. Глаза ее шарили по сторонам, выискивая щель для отступления.

Борзеевич достал из углубления в стене медную чашу и еще один свиток.

— Это я из другого Храма взял, — шепнул Дьявол. — Потом на место положу. Храма уже нет, и принадлежности Храма долго никто не достанет. 

— А с Храмом что стало? — полушепотом спросила Манька, заметив, что Борзеевич наливает в чашу живую воду и что-то шепчет.

— Там шла очень жестокая борьба между старыми знаниями и новой верой. Жрецы не умели убивать людей, они могли убить нечисть, а человек был для них свят. А вера принесла новые веяния, когда стало все наоборот: нечисть убивать запрещено, а человека сколько угодно. У жрецов был колодец с живой водой. В него они спрятали все сокровища, которые были в Храме. И когда первый человек справил в него нужду… Захотел посмеяться над убитыми, трупы жрецов плавали в воде… Земля над колодцем замкнула свои уста.

Глава 5. От бытия до Ада…

Удара о землю не последовало… Она неслась с огромной скоростью и не могла остановиться. Слегка мутило, но без тошноты. Звезды пролетали мимо, образуя белый коридор из множества точечных бело-голубых линий. Иногда казалось, что она бежит по земле и ноги едва касаются опоры, иногда перепрыгивает через огромные расстояния — дух захватывало. Кружилось пространство, рассеченное сознанием, телом, сгустком энергетической субстанции, или чем там она была.

Мысли отсутствовали. Лишь четкое понимание своего «я» и ощущение пустоты вокруг.

Полет напоминал путешествия под плащом Дьявола, когда видения приходили к ней, но тогда она оставалась на месте, а пространство вокруг двигалось. Теперь же наоборот — летела она, а пространство оставалось на месте.

Огромное потрясение — но чувство пришло не сразу. Приказное: «Не бойся!» прозвучало отовсюду, прошло волной — и страх ушел: Дьявол был где-то рядом...  

Полет вряд ли длился долго. Скорее, ощущение расстояния растянуло время необозримо, которое, как таковое, скорее всего, отсутствовало... Крылья все-таки были. Вели себя, как родные: плавно затормозили, медленно опустив на каменный выступ скальной породы. И остались. Манька пощупала спину. Крылья росли из лопаток — одно реально было все в крови, а другое — как застиранная простынь, которую долгое время использовали вместо половой тряпки.

Но на самом деле их не было. То есть, она видела их, и даже могла пошевелить, но руками не нащупала. Обычная спина — и горбик не выставлялся.

«Странно! — подумала она, разглядывая крылья через плечо. Крылья сложились и не мешали. — Откуда они?! Я же не птица!»

Приобретенные крылья напугали ее больше, чем потрясение от полета. Она живо представила себя на земле, и при всем желании порадоваться приобретению не смогла, убившись плачевной картиной: люди, без сомнения, за версту станут обходить стороной полуангела-получеловека.

После внушения крылья не исчезли: трепыхнулись и освободили место для визуального осмотра местности.

Расстроившись, она осмотрелась по сторонам.

А где… гром и молнии? Где огонь, сера? Манька решительно отказывалась верить, что попала в Ад. Ну, разве кого-то напугаешь камнями? На земле водились места пострашнее.

Плохая была идея — таскать сюда людей, перестали Дьявола бояться. Вот так ушла праведность из народа…

«Исчезал, и будет исчезать», — переживая за друга, которому нечем было удержать свободолюбивый народ, посочувствовала она Дьяволу. По всему получалось, что запугивал он одного себя, и права была она, когда подозревала что-то в этом духе…  

Но прекрасным место тоже не назовешь…

Мрачновато. Тускло...

Воздух здесь был необыкновенно плотный, привыкла она не сразу. Вокруг — невообразимое, невероятное нагромождение камней, напоминающих уродливые деревья, строения, или высеченных в камне людей, сцепившихся между собой и поедающих друг друга.

Как в Храме, когда змеи извивались у ног.

Камни и скалы показались ей зловещими.

Ну, хоть что-то…

На гранях каменных разломов натекала красная, как кровь, смола. Ни деревца, ни ручейка, ни былинки — ничего! В нос ударил резкий ядовитый запах, от которого тут же захотелось перестать дышать. Не запах разложения, но вонь… Высоко над головой свесилось небо, напоминая, скорее, каменный свод. И когда она смотрела, почему-то показалось, что небо не над головой, а под ногами. И как будто правильно. Но сразу после этого стало казаться, что она неправильно стоит. На голове. А когда начала смотреть на себя, то по всему выходило, что она стоит нормально, как обычно, и неправильным все-таки было небо. Стоило подумать о небе, и опять — неправильно стояла она…

— Тьфу ты! — используя старое верное средство против Дьявола и его заморочек, сплюнула она, к своему неудовольствию убедившись, что в Аду Дьявол все тот же — опять обман! 

Не помогло, заморочка осталась, но уже не думалось — пусть ее разгадывает кто-нибудь другой! Голова слегка закружилась. Она оглянулась: не заметил ли кто нелюбви к Дьяволу. Успокоилась. Ни души не оказалось рядом. Ни одной. А говорил, их тут как звездей на небе.

— И что теперь? В какую сторону мне идти? — рассеянно вслух произнесла она, поднимая с земли обломок.

Камень был черный, как уголь, но тверже гранита. На ощупь — гладкий. И тяжелый — руку оттянуло.

И вдруг почувствовала тяжесть во всем теле, будто обломок местной породы высасывал ее. Камень она держала в руке, но он точно проник в нее. Она торопливо отбросила его, брезгливо отряхнув ладони.

С другой стороны, Ад все-таки выглядел удручающе. Голо. И черные камни повсюду.

Мысли сразу стали тревожными и беспокойными… и чужими, влетевшими в голову. Повеяло тоской, ни с того, ни с сего захотелось завыть. Просто так, без причины. Да так, чтобы волки, воющие на луну, позавидовали. Само ощущение воя проявилось неестественно материально, будто надвинулось на нее и вошло в тело, надавив, как камень, который она только что держала в руке.

Она не завыла, и от этого разделилась сама в себе: тело отчаянно желало исправить несоответствие между собой и ощущением, которое шло изнутри, а она чувствовала и противилась —  и от этого ощущение воющей себя стало сильнее.