Дьявол знает правду

Пролог

Иногда я думаю: а если бы я проснулась на минуту раньше?

Могла бы я что-то изменить? Была бы мама ещё жива, а папа встретил бы меня на пороге, как всегда? Что, если бы я спустилась вниз и увидела что-то, что должно было остаться в темноте? Или я просто умерла бы вместе с ними?

В ту ночь мне снился жасмин. Он пах по-другому. Слишком пронзительно, почти горько, как будто цветы начали вянуть. Я проснулась резко, сердце колотилось, словно предупреждая о том, что должно было случиться.

В доме было тихо. Но это была не та утренняя тишина, когда весь дом ещё спит, и не та, что приходит после дождя. Это была мёртвая тишина. Она будто дышала мне в лицо, забираясь под кожу.

Эта тишина была неправильной.

Я медленно села в кровати, пытаясь понять, что не так.

Рядом на тумбочке стоял мамин ночной букет жасмина, но запах был настолько удушающим, что мне стало не по себе.

Я слезла с кровати и, босиком ступая по холодному полу, вышла в коридор.

— Мам? — позвала тихо, - Пап?

Обычно она отзывалась сразу. Иногда — сонным голосом, иногда с лёгкой усмешкой, если уже проснулась и хлопотала на кухне. Ответа не было. Отец тоже молчал.

Я помню этот момент так, будто он длится до сих пор: мой шаг по лестнице, моя рука, сжимающая перила, запах утреннего кофе, который всё ещё витал в воздухе, смешиваясь с чем-то медным, тёплым.

И кровь.

Я увидела её не сразу.

Сначала был только край ковра, пропитанный алым. Потом — мамины пальцы, застывшие в растопыренном движении, словно она пыталась за что-то ухватиться.

А потом я увидела их целиком.

Мама лежала на полу, её глаза были открыты, но пусты. Папа сидел в кресле, его рука свисала вниз, а в ней… Пистолет.

Я не сразу поняла, что он мёртв.

Мир вокруг меня качнулся, и я почувствовала, как внутри меня что-то ломается, как трескается лёд под ногами, когда уже некуда бежать.

Я хотела закричать. Но не смогла. Воздух застрял в лёгких, и всё, что я смогла сделать, — это шагнуть назад, медленно, будто в кошмаре, из которого никак не выбраться.

Меня нашли в таком состоянии — стоящей на лестнице, с широко раскрытыми глазами.

Я не помню, как меня забрали. Я не помню, как меня сажали в машину скорой.

Когда я пришла в себя, я уже сидела в полицейском участке.

— Всё ясно. Муж убил жену, потом себя.

Они говорили об этом так, будто мои родители не лежали в холодных мешках, пока я сидела перед ними в прокуренной комнате. Эти слова пронзили меня, как лезвие. Я сидела на жёстком стуле, ноги не доставали до пола, пальцы сжимали тонкую ткань рубашки. Я смотрела на этих людей в форме, взрослых, умных, тех, кто должен был разбираться в таких вещах.

Но они даже не пытались.

— Нет, — сказала я.

Они даже не посмотрели на меня.

— Обычный случай, — добавил другой. — Мужчины иногда делают такие вещи. Вспышка ревности, усталость, деньги.

Я не верила своим ушам.

— Нет! — закричала я. — Вы не знаете моего папу! Он бы никогда не тронул маму!

— Мы понимаем, что тебе тяжело…

— Нет! Он её любил! Он нас любил!

Я пыталась объяснить. Пыталась сказать, что накануне отец смеялся. Что он обнимал маму, целовал её волосы. Что они были счастливы.

Разве люди, которые хотят убить, ведут себя так?

Но меня не слушали.

— Послушай, девочка… Всё указывает на это. На пистолете его отпечатки. Следов борьбы нет. Всё чисто.
— Это подстроили! — закричала я. — Это ложь!

Я обвела взглядом взрослых в комнате. Все они смотрели на меня одинаково: сочувственно, с жалостью, но не веря ни единому моему слову.

Я хотела закричать, что они идиоты. Что я знала своего отца. Но всё, что я смогла сделать, — это сжаться в кресле, уставившись в пустоту.

— Скорее всего дело будет закрыто, - добавил другой полицейский.

Я замерла. Закрыто.

Как можно закрыть что-то, не разобравшись? Как можно так легко стереть жизни двух людей, поставить на них точку и больше не смотреть в эту сторону?

И я вдруг поняла: никто не будет искать правду. Никто, кроме меня.

Детский дом встретил меня стенами цвета грязной воды и запахом сырости.

Я молчала. Не играла. Не ела.

Иногда воспитательницы пытались говорить со мной, но я не отвечала. Я только сидела у окна и ждала… Чего? Я не знала.

А потом за мной пришла она.

Сначала я увидела только тёмные перчатки, сложенные на деревянном столе. Потом услышала голос — низкий, властный, спокойный.

— Ты не останешься здесь, piccola.

Я подняла голову.

Передо мной стояла женщина в строгом чёрном платье, с идеально уложенными седыми волосами и тёмными глазами, в которых не было ни капли сочувствия.

Я узнала её. Крёстная.

Я видела её несколько раз, но никогда близко. Она не приходила к нам на праздники, не писала открытки на день рождения. Я знала только её имя — донна Виктория Лоренци.

И я знала, что мама всегда говорила о ней с оттенком беспокойства.

— Почему? — спросила я, потому что больше ничего не могла сказать.

Женщина чуть склонила голову, будто оценивая меня.

— Потому что я так решила.

Она говорила так, будто это был простой факт, не подлежащий обсуждению. Воспитательница нервно мяла руки.

— Синьора Лоренци, мы должны сначала пройти формальные процедуры, документы…

— Всё уже улажено, — коротко отрезала донна. — Девочка идёт со мной.

Я моргнула. Так просто?

— Вы моя… крёстная? — спросила я.

Женщина кивнула.

— Да.

— Но… Почему вы здесь?

Я не знала, зачем спросила. Просто хотела понять, почему человек, который почти не был частью моей жизни, вдруг решил забрать меня.

— Ты — дочь Антонио и Изабеллы. И ты не должна быть в этом месте.

Она сказала это так, будто этого было достаточно. Я не знала, что ответить. У меня не было выбора. Но и оставаться в этом сером доме среди чужих людей я тоже не хотела. Я просто кивнула.

Глава 1

Двенадцать лет, половину из которых я пыталась найти хоть малейшую зацепку, крошечный обрывок правды, который мог бы пролить свет на ту страшную ночь, пролетели, словно песок сквозь пальцы, оставляя лишь горечь и ощущение бессилия. Каждый раз я натыкалась на глухую стену. Полиция давно закрыла дело, считая его банальным самоубийством. Частные детективы разводили руками, ссылаясь на отсутствие зацепок. Словно убийство моих родителей стёрли из истории.

Каждый год, в день их смерти, я посещаю кладбище. Сажусь на холодную землю между двумя плитами и рассказываю им. Рассказываю о том, как проходит моя жизнь, о донне Виктории, о её доме, о людях, которые меня окружают. Но главное, я рассказываю им о своей ненависти к тем, кто отнял у меня их. И о своей клятве - найти виновных, чего бы это ни стоило.

Иногда я просыпаюсь в холодном поту, видя во сне ту ночь снова и снова. Запах жасмина преследует меня, как кошмар. Он будто впитался в кожу, в сознание. Иногда мне кажется, что я чувствую его даже среди дня — в тихих коридорах особняка, в саду после дождя, даже в библиотеке. Как будто прошлое напоминает мне: «Ты ещё не закончила».

Но были и моменты, когда, несмотря на всё, я чувствую, что остаюсь жива. Они приходят, когда я смотрю на донну Викторию. Она была единственным человеком в этом холодном доме, кто любил меня. По-своему, не так, как любила бы мать, но по-своему искренне. Она никогда не произносила слов утешения, никогда не обнимала меня, но в её поступках была забота. В её молчаливых взглядах – понимание.

Когда сын донны Федерико и его жена Изабелла (совпадение имени было словно злая шутка) делали вид, что меня не существует, когда Анжелика подбирала очередную колкость, когда слуги переглядывались за моей спиной – донна Виктория лишь поднимала бровь, и все затихали. Она не позволяла меня трогать. Она защищала меня так, как могла.

Но я знала – даже её сила не бесконечна.

Семья Лоренци жила по своим законам. Энзо, старший внук донны, был правой рукой Федерико. Он уехал по каким-то важным делам семьи. По всему Палермо шептались, что Лоренци замешаны в делах, куда лучше не совать нос. Но это было не моё дело. Пока что.

Без Энзо в доме стало тише, но не легче. Анжелика взяла на себя роль хозяйки, и её любимое занятие – это напоминать мне, что я чужая.

Что произошло и сегодня.

Я сидела в библиотеке, обхватив пальцами чашку горячего кофе. Было поздно, но сон не шёл. Дождь бил в окна, превращая стекло в мутное полотно теней. В голове пульсировала усталость. Я листала книгу, даже не осознавая, что читаю.

Из угла, с полки под абажуром, негромко играл старый радиоприёмник. Тяжёлый, дорогой, с позолоченными ручками — он стоял здесь всегда, сколько я себя помню. Донна Виктория не позволяла его убирать. Он был частью интерьера, как картины на стенах или часы с боем.

— …мы не вправе переоценивать роль правосудия в моральной оценке поступков, — говорил чей-то уверенный мужской голос, глухой, с характерной прокуренной хрипотцой. — Иногда правда требует молчания. Иногда зло нужно отпустить, если оно служит порядку.

— Вы считаете, что справедливость может быть аморальной? — спросила ведущая.

— Я считаю, — ответил голос после паузы, — что… может, я тоже иногда бываю аморальным. Дьявол ведь тоже когда-то был ангелом, — отрезал он. — Просто он однажды понял, что на небесах нет места тем, кто умеет управлять.

Пауза.

— Вы верите в дьявола?

— Нет, — усмехнулся мужчина. — Но я знаю, что есть люди, которых боятся больше, чем Бога.

Ведущая усмехнулась и продолжила:

— Ну что ж, давайте оставим такие философские размышления на завтра. А наш гость сегодня — Арнольдо Спинелли, председатель коллегии судей Сицилии.

Я усмехнулась. Ну да, ещё один философ от юриспруденции. Имя, впрочем, показалось знакомым. Арнольдо Спинелли… Да, точно. Донна Виктория когда-то упоминала его. Старый друг семьи, по её словам. Я его ни разу не видела — он был из той категории людей, чьё существование подтверждается только редкими звонками и ещё более редкими бокалами вина на приёмах, куда меня не приглашали. Радио перешло на классическую музыку, как будто само попыталось сгладить пафос. Я снова уткнулась в страницу, когда дверь резко распахнулась.

По комнате разлился сладкий аромат духов. Анжелика.

– Ты снова здесь, – её голос капал ядом.

Я не отреагировала.

– Какая же ты жалкая. Думаешь, если будешь сидеть в библиотеке, читать книги и изображать из себя умную, это что-то изменит?

Я подняла на неё взгляд. Анжелика стояла у дверного проёма в своём идеальном, чуть небрежном образе – шёлковый халат, длинные локоны цвета молочного шоколада, губы как спелая вишня. Глядя на неё, можно было бы подумать, что она сошла с картин старых мастеров. Но за красотой скрывался яд.

– Что тебе нужно, Анжелика? – устало спросила я.

Она усмехнулась и сделала шаг вперёд, плавный, грациозный, как у кошки перед прыжком.

– Мне? О, mia cara, мне от тебя ничего не нужно, – она наклонилась, облокотилась на стол, глядя прямо мне в глаза. – Это тебе нужно моё место.

Я фыркнула.

– Ты серьёзно?

– А разве нет? Ты здесь уже двенадцать лет. Всё это время ты была под крылом бабушки, но знаешь, что самое забавное? Она может защищать тебя сколько угодно, но ты всё равно останешься сиротой, без рода, без семьи. И когда её не станет, кто защитит тебя тогда?

В груди что-то сжалось. Я не хотела показывать ей, насколько глубоко это попало в цель.

– У тебя нездоровая фантазия, – спокойно ответила я, делая глоток кофе.

Анжелика резко схватила мою чашку и с силой поставила её обратно на стол, так что тёмная жидкость выплеснулась на скатерть.

– Прекрати вести себя так, будто ты выше всего этого! Ты – никто! – Её голос задрожал от злости. – Бабушка держит тебя здесь из-за жалости, но ты никогда не станешь частью семьи!

Я сжала кулаки под столом, удерживая себя от ответного удара.

Глава 2

Ужин был великолепен — и не потому, что я наслаждалась обществом или вкусом блюд. Просто повара в особняке Лоренци были настоящими мастерами своего дела. В воздухе витал аромат запечённого ягнёнка с розмарином, винного соуса и каких-то сложных закусок, названия которых я даже не пыталась запомнить.

За длинным обеденным столом, накрытым идеально выглаженной скатертью, сидела вся семья. В центре — Федерико Лоренци, хозяин дома, рядом с ним — Изабелла с её вечной ледяной надменностью. Чуть дальше — Анжелика, которая с самого начала ужина хмуро смотрела в мою сторону. Донны Виктории не было, так как она почти сразу же после приезда внука уехала по делам в пригород Палермо — Монреале.

Энзо устроился напротив меня, чуть расслабленно, но я знала, что это обманчивое впечатление — в его взгляде читалась постоянная оценка окружающих. Чуть дальше сидел Джино Барбьери — высокий, хорошо одетый мужчина лет тридцати с хищными чертами лица.

Он уже пару раз бросал на меня взгляды, которые мне совершенно не нравились. Я чувствовала, как его глаза скользили по мне, словно он прикидывал, стоит ли «попробовать» меня на вкус.

Я сделала вид, что не замечаю. Федерико взял бокал с вином, привлекая к себе внимание.

— Сегодня у нас особенный вечер, — начал он глубоким и уверенным голосом. — Энзо вернулся после успешной сделки, которая не только укрепила положение нашей семьи, но и открыла перед нами новые перспективы.

Все взгляды устремились к Энзо.

— И хотя он порой бывает… несговорчивым, — с лёгкой долей юмора добавил Федерико, — нельзя отрицать, что он — лучший.

Энзо поднял бокал, лениво кивнув.

— Что ж, спасибо, отец. Рад, что мои усилия не пропали даром.

— Не будь таким скромным, Энзо, — Джино Барбьери широко улыбнулся, но в его глазах не было тепла. — Я слышал, что сделка могла сорваться, если бы ты не проявил… скажем так, необходимую жёсткость.

— Я всегда получаю то, что хочу, — спокойно ответил Энзо, встретив взгляд Джино.

— За тебя, сын мой, — с улыбкой сказал Федерико, поднимая бокал.

— За Энзо, — эхом подхватили остальные.

Все подняли бокалы, кто искренне, кто формально. Я сделала то же самое, чувствуя, как Энзо бросает на меня взгляд.

За столом царила атмосфера сдержанной радости и напряжённого вежливого общения, которое всегда сопровождало такие семейные ужины. Я ела молча, не вовлекаясь в общий разговор, пока не почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

Слегка повернув голову, я встретила взгляд Джино Барбиери. Я быстро отвела взгляд, стараясь сохранить выражение вежливого безразличия.

— Вы так молчаливы, синьорина Аврора, — вдруг произнёс он, привлекая к себе внимание. — Всё в порядке?

Я сжала вилку в руке.

— Да, синьор Барбьери, благодарю вас, — ответила я с лёгкой улыбкой, скрывающей раздражение.

— Джино, — мягко поправил он, склонив голову набок. — Думаю, мы можем общаться менее официально.

— Мы едва знакомы, — возразила я ровным голосом.

— А что мешает это исправить? — его улыбка была слишком самоуверенной.

Я не успела ничего ответить, потому что рядом кто-то тихо усмехнулся.

Энзо.

Он лениво отставил бокал и посмотрел прямо на Джино.

— Ты, кажется, слишком увлёкся, amico.

Джино ухмыльнулся, но не отвёл от меня взгляда.

— Я просто проявляю дружелюбие, — сказал он. — В доме Лоренци всегда так радушно принимают гостей?

— По-разному, — спокойно ответил Энзо. — Иногда у нас бывают гости, которые уходят раньше, чем планировали.

Я подавила желание закатить глаза.

Анжелика, сидевшая чуть дальше, смотрела на меня с откровенной ненавистью. Я прекрасно понимала, почему. Джино ей нравился. И теперь он явно проявлял интерес ко мне. Я чувствовала, как с каждой секундой её злость разгорается всё сильнее.

— Аврора, ты сегодня слишком тихая, — внезапно сказала Анжелика сладким, но ядовитым голосом. — Обычно ты так умело поддерживаешь разговор. Особенно с мужчинами.

— Ты права, я действительно ценю интересные беседы, — ответила я с лёгкой улыбкой, не давая ей повода развить тему.

Джино вдруг усмехнулся и снова посмотрел на меня.

— Вы не похожи на остальных, Аврора, — его голос был мягким, словно он пытался проникнуть под кожу.

— Надеюсь, в хорошем смысле, — улыбнулась я.

— В захватывающем, — сказал он, слегка склонив голову. — Вас словно ветром принесло с другого берега.

На другом конце стола Изабелла кашлянула и прошептала что-то Анжелике. Та даже не попыталась скрыть раздражение.

— Далёкие берега часто манят лишь до тех пор, пока не окажется, что там одни болота, — заметила Анжелика, отпивая вино.

Я взяла бокал, сделала небольшой глоток, скрывая напряжение.

— Ты слишком настойчив, Джино, — лениво заметил Энзо, взяв в руки вилку. — Оставь девочку в покое.

— Девочку? — Джино усмехнулся, но в его глазах промелькнуло что-то опасное. — Мне кажется, ты недооцениваешь синьорину Аврору.

Анжелика чуть не раздавила бокал в руках.

— Джино, — её голос звучал приторно-сладко, — ты ведь обещал мне рассказать о своей поездке во Флоренцию.

Она подалась вперёд, буквально отрезая его от меня. Но Джино лишь лениво посмотрел на неё и снова перевёл взгляд на меня.

— Конечно, Анжелика, — ответил он с лёгким безразличием.

Но я видела: он говорил это лишь для приличия.

Я почувствовала новый взгляд на себе и повернула голову. Энзо. Он смотрел на меня так, словно пытался понять, что у меня на уме. Его пальцы медленно поглаживали край бокала, а в глазах вспыхнуло что-то дикое, необъяснимое.

Ревность? Нет. Ему всё равно. Так ведь?

Я сделала вид, что ничего не замечаю, и улыбнулась кому-то из гостей, поддерживая светскую беседу.

Но даже через шум голосов я чувствовала: два взгляда прожигали меня насквозь.

Один — с хищным интересом.

Второй — с недовольством.

Глава 3

Следующий день после того злополучного ужина тянулся, как выдохшееся послевкусие слишком крепкого вина. Утро встретило меня тишиной и болью — физической, но больше — внутренней, где всё ещё эхом отдавались крики Анжелики, слова Энзо, а главное — равнодушие, с которым он меня оставил. Я вышла из комнаты ближе к полудню, когда особняк уже жил своей жизнью, избегая меня с мастерством заученной вежливости.

На завтрак я не спустилась — не хотела ни видеть никого, ни быть увиденной. Обед прошёл в столовой без моего участия: я взяла тарелку на кухне и поела на веранде, глядя, как ветер колышет оливковые деревья вдали, словно сама природа пыталась приглушить шум мыслей.

Слуги смотрели на меня с неловкой вежливостью, как на человека, которого жалеют, но боятся тронуть. Анжелика не появлялась. Изабелла, проходя мимо, даже не посмотрела в мою сторону. А Энзо... Он будто исчез из дома. И всё же я чувствовала — он где-то рядом.

Время застыло в полуденных тенях, и я ловила себя на мысли, что считаю часы до вечера. Когда к особняку подкатила машина донны Виктории, я вышла на крыльцо, словно по зову инстинкта. Она вышла из автомобиля в сером пальто и перчатках, с той самой осанкой, что напоминала мне старую школу благородства. Её лицо, слегка утомлённое дорогой, просветлело, когда она увидела меня.

— Аврора, дорогая, — сказала она, подходя ближе, — я вернулась и сразу чувствую, что в доме витает странная тишина. Что-то случилось?

Я улыбнулась — той самой улыбкой, которую надеваешь, как маску.

— Всё в порядке, донна Виктория. Добро пожаловать домой.

Она внимательно всмотрелась в моё лицо. Женская интуиция — особенно такая, как у неё, натренированная годами — не поддавалась обману.

— Пройдёмся? — предложила она.

Мы вышли в сад. Воздух был тёплый, но нес в себе уже нечто осеннее — тонкое, неуловимое, как смена настроения.

— Донна Виктория… — начала я, собрав в кулак всё, что осталось от достоинства, — я хотела бы уехать. На несколько дней. В дом родителей. Просто... отдохнуть.

Она остановилась. Посмотрела на меня внимательно, без осуждения, но с лёгкой тревогой.

— С чего это вдруг? — спросила. — Что-то произошло, пока меня не было?

Я отвела взгляд, глядя в сторону роз. Помедлила.

— Нет... ничего конкретного. Просто… хочется тишины. Быть одной. Собраться с мыслями.

— Это связано с Анжеликой?

Я сжала пальцы.

— Прошу вас, не спрашивайте, донна.

— Ты не обязана уезжать. Здесь твой дом, — сказала она мягко.

Я почувствовала укол. Будто что-то острое коснулось меня между лопаток. Не боль, нет. Просто... ощущение взгляда. Настойчивого. Жгучего.

Медленно, стараясь не привлечь внимания, я подняла глаза к дому.

Он стоял на втором этаже, у окна. В тени, но не скрываясь. Как будто хотел, чтобы я увидела. Я замерла. Лицо его оставалось в полумраке, но я сразу поняла, кто это. Энзо.

Он не двигался, не отводил взгляда. Просто наблюдал. Как охотник — молча, терпеливо, будто ждал, когда я сделаю шаг. В груди стало тесно, в горле — сухо.

— Иногда даже дом может душить, синьора.

— И ты думаешь, там тебе будет легче?

— Возможно. Не уверена. Но хочу попробовать.

Она долго молчала. Потом мягко, почти матерински сказала:

— Я вижу, что ты чем-то потрясена. Но не буду давить. Только одно скажу — ты мне не чужая. И если кто-то тебя обидел, я должна знать.

Я покачала головой.

— Не надо. Это не имеет смысла. Прошу только об одном — не говорите никому, куда я уехала. Ни Анжелике, ни Энзо, никому. Просто скажите, что мне нужно было на время уехать.

— Даже Энзо? — спросила она с прищуром.

— Особенно Энзо, — тихо сказала я.

Виктория кивнула.

— Хорошо. Я обещаю. Но знай, что, если захочешь — я рядом. Всегда.

Внутри у меня что-то сжалось. Этот голос, этот взгляд — единственное, что в тот момент держало меня на плаву.

— Спасибо.

— Когда ты хочешь уехать?

— Завтра с утра. Рано.

— Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили всё. Без лишних вопросов.

Ветер чуть тронул волосы, и я вдруг почувствовала себя усталой до глубины души. Донна Виктория взяла меня под руку.

— Всё наладится, Аврора. Я не знаю, что именно произошло, но помни: даже самые мрачные бури утихают. Главное — не потерять себя.

Я слабо улыбнулась.

— Я пытаюсь.

Мы стояли в саду, и вечерний свет медленно растягивал наши тени по дорожке. Воздух был густым, влажным после дневного зноя, и запах лаванды смешивался с чем-то ещё – возможно, с тем напряжением, что повисло между нами.

— Ты всегда так делала, — вдруг сказала донна Виктория, задумчиво всматриваясь в меня.

Я перевела взгляд на неё.

— Что?

Она чуть улыбнулась, но в глазах её было что-то далёкое, из прошлого.

— Прятала боль за молчанием. Я помню, как ты в детстве однажды упала в парке, сильно разбила колено. Кровь текла по ноге, но ты не проронила ни звука. Я уже собиралась поднимать панику, а ты только сжала губы и сказала: «Всё хорошо, донна Виктория». Хотя лицо твоё было белее снега.

Я нахмурилась, вспоминая.

— Это было в тот день, когда Энзо столкнул меня с качелей?

Она кивнула.

— Да. А потом, когда ты не могла идти, он всё-таки взял тебя на руки и донёс до машины. И ворчал всю дорогу, что ты упрямица.

Я горько усмехнулась, но сразу отвела взгляд, потому что всё, что касалось Энзо, теперь резало острее ножа.

— Упрямица, — повторила я, словно пробуя это слово на вкус.

— Ты всё такая же, Аврора, — сказала донна мягко. — Только теперь твои раны глубже.

Я закрыла глаза на секунду, борясь с нахлынувшими чувствами.

— Донна Виктория, — тихо сказала я, — давайте не будем об этом. Я просто хочу уехать.

Она молча кивнула. И когда мы шли обратно к дому, я впервые за два дня почувствовала, что дышу. Пусть с трудом. Пусть пока каждый шаг — это борьба. Но я иду. А значит, ещё не проиграла.

Глава 4

Дорога от Палермо до Чефалу заняла чуть больше часа. Я ехала по старой дороге, которая вела к родному городку, спрятанному между холмами и морем, как забытая драгоценность. Асфальт был знаком до боли — я могла бы проехать его с закрытыми глазами. Левый поворот после усыпанного соснами холма, потом резкий спуск и поворот на мост, под которым текла та самая речушка, где мы ловили лягушек с Карлоттой, когда нам было лет по восемь.

Долгие годы я избегала этого города не потому, что не хотела сюда возвращаться, а потому что каждое здание, каждый выцветший указатель, каждый запах — всё это было как затянувшаяся, но не до конца зажившая рана.

Я припарковалась у обочины, напротив старого дома. Белый фасад, облупленная калитка, глиняные горшки у крыльца — всё осталось на своих местах, как будто время в этом уголке застыло. Я сидела в машине, с ключами в руке, глядя на входную дверь и не решаясь выйти.

— Давай, — сказала я себе вслух. — Просто дыши. Это твой дом. Ты справишься.

Открыв дверь машины, я сделала первый шаг, и щебень хрустнул под ногами. Подошла к двери, достала ключи из кармана куртки, вставила их в замок. Сердце стучало так громко, что, казалось, я слышала его в ушах. Щелчок. Замок поддался. Когда дверь открылась, мне показалось, что я открываю не дом, а гробницу прошлого.

Запах. Старый, пыльный, родной. Немного затхлый, но пропитанный ароматами маминых духов и отцовского табака. Я стояла в прихожей, как будто на пороге другой жизни. Обои облезли, кое-где паутина в углу, старая мебель покрыта тонким слоем пыли.

Сняла куртку, повесила на крючок — тот самый, на который всегда вешала, когда была ребёнком. Сердце снова сжалось.

— Нет, так не пойдёт. Надо занять себя чем-то. Делом. Работа — лучшее средство от боли.

Я собрала волосы в хвост и закатала рукава. Решила: приберусь. Не так, как в прошлые разы, когда я приезжала и машинально вытирала пыль в гостиной. А по-настоящему. От пола до потолка. От старых писем до давно забытых книг. Дом заслуживает этого. Родители заслуживают.

Я начала с кухни. Протёрла поверхности, перемыла посуду, которую когда-то мама бережно прятала в буфет — "на особый случай". Отнесла старые скатерти в стирку. Потом была гостиная — книги, фотографии, журналы. Смахивала пыль, старалась не задерживаться взглядом на лицах — слишком больно.

Когда я добралась до чердака, солнце уже клонилось к горизонту. Я поднялась по скрипучей лестнице и включила лампу. Свет жёлтого накаливания мягко осветил коробки, стопки книг, старый велосипед и куклу с выцветшими глазами.

Начала с того, что протёрла пыль и разложила всё по углам. Нашла коробку с фотографиями, перелистнула десятки детских снимков, снимков с семейных праздников, маминых списков покупок, папиных записей по работе.

И вдруг…

Я наткнулась на одну выцветшую фотографию. Папа, в какой-то неформальной обстановке. С ним стоял другой мужчина — высокий, в тени, лицо расплылось от времени, но рука его была отчётливо видна. На ней — татуировка. Чёрный треугольник с глазом в центре и крыльями по бокам. Странный, тревожный символ.

Я нахмурилась, провела пальцем по рисунку, будто он мог ожить.

— Что это? — пробормотала я.

Но спустя мгновение только устало покачала головой. Нет. Я уже смотрела все эти документы. Все. Перевернула сто раз. Если бы здесь что-то было — я бы уже нашла.

Я собрала всё обратно, закрыла ящик и села на пыльный ковёр. Сердце стучало. Нужно было выйти, вдохнуть свежий воздух, сбросить это наваждение.

И вот через полчаса я уже шла по улицам Чефалу, как по старой плёнке. Всё было так же — лавка у угла, булочная с надписью «Sempre caldi», уличные фонари, в которых уже загорались огни. И вот — та самая кофейня. Мы с родителями приходили сюда по воскресеньям. Я всегда заказывала маленький тарт с лимоном и два раза макала его в кофе — мама сердилась.

Я вошла. Всё было знакомо до дрожи — запах, свет, деревянные панели на стенах. Я сделала заказ — тот самый тарт, как символ. Села за столик у окна. В груди было пусто и глухо.

— …Аврора?

Я обернулась. Парень — высокий, с короткими светлыми волосами, в синей рубашке и лёгкой куртке, стоял у входа, слегка прищурившись.

— Ты не узнаёшь?

— Нико?.. — я поднялась. — Нико Де Лука?

Он рассмеялся, обнял меня на секунду — тепло, без лишнего.

— Ты совсем не изменилась. Разве что… — он оглядел меня, — стала чуть серьёзнее. Или это просто стиль такой?

Я усмехнулась:

— И ты не изменился. Всё такой же болтун.

— Присаживайся. Ты здесь одна? — он махнул официанту.

— Да, — коротко ответила я и улыбнулась.

Он сел напротив, самовольно, как будто всё ещё тот самый парень с задней парты. Нико заказал себе эспрессо, а мне капучино, и пока мы ждали напитки, он спросил:

— Что ты здесь делаешь?

— Вернулась. Ненадолго. Решила… прибраться в доме. — я пожала плечами.

— В доме? Серьёзно?

— Ага. За двенадцать лет кто-то должен был это сделать, — сухо отшутилась я. — А ты?

— Работаю в полиции. Участковый инспектор. Недавно в Палермо перевели, но по выходным дома. Чефалу всё-таки родной, да и мама здесь живёт.

— Неожиданно. Я думала, ты станешь рок-звездой или пропадёшь где-то в Милане.

— Я и сам так думал, — он усмехнулся.

Мы замолчали на секунду.

— Нико… — я посмотрела на него. — А ты не мог бы… посмотреть дело? Моих родителей. Их смерть. Я знаю, что оно официально закрыто, но у меня… сомнения. Чувство. Будто что-то там не так.

Он посмотрел на меня серьёзно.

— Ты думаешь, это было не просто так?

— Я не уверена. Просто… Я чувствую, что что-то не сходится. Я смотрела все бумаги, все записи. Но всё как-то… странно.

Он кивнул, задумчиво глядя на чашку.

— Я могу попробовать. Доступ к архиву у меня есть. Хочешь, загляну на неделе?

— Если тебе правда не сложно. Только никому не говори, что я просила, ладно?

Глава 5

На следующее утро я проснулась рано — слишком рано для той, кто всю ночь ворочался, перекладывая мысли с одной полки на другую. Голова была тяжёлой, будто кто-то забыл выключить внутри меня вечный двигатель беспокойства. Я спустилась на кухню босиком — пол был холодным, но мне даже это нравилось. Что-то в этих мелочах, в этом доме — сырость стен, скрип пола, тишина по утрам — было настоящим. Без прикрас. Настоящее, пусть и болезненное, лучше лжи.

Чайник зашумел, и в этот момент зазвонил телефон. Незнакомый номер я бы проигнорировала. Но этот… этот был знакомым до дрожи.

Донна Виктория.

Я не удивилась — скорее удивилась, что не раньше. Её молчание длилось подозрительно долго. Я выдохнула, прежде чем нажать на кнопку.

— Алло?

— Аврора, дорогая, ciao… — донна Виктория говорила своим особым голосом, холодно-ласковым, таким, каким можно сказать и "я соскучилась", и "ты меня разочаровала", не меняя интонации. — Я не звонила тебе раньше, потому что решила дать тебе время. Я понимала, что тебе нужно побыть одной… Собраться с мыслями.

Я присела на край стола, крутя в пальцах ложку.

— Спасибо, донна. Это… действительно было нужно, — я говорила спокойно, даже вежливо, но между строк сквозило напряжение. — Мне просто… хотелось немного побыть здесь. Посмотреть на дом. Разобрать старые вещи.

— Я понимаю. — Она сделала паузу, будто взвешивая следующее слово. — Ты ведь всё ещё в Чефалу?

— Да, — коротко сказала я.

— И как там?

Я улыбнулась — чуть устало, чуть иронично, но этого она не увидит.

— Сырость, пыль и слишком много воспоминаний. Как всегда.

Снова пауза. Потом:

— Аврора… когда ты вернёшься домой?

Это прозвучало почти как приказ, завёрнутый в заботу. Почти — но не совсем.

Я встала, подошла к окну. За стеклом медленно светало. Тот самый нежный, ленивый сицилийский рассвет, когда даже небо будто говорит: «Не спеши».

— Не знаю точно… Думаю, побуду здесь ещё немного. Буквально несколько дней. Если вы не против.

— Ммм. — Слово было произнесено мягко, но я почувствовала, как ей это не по вкусу. — Разумеется. Если тебе это действительно нужно.

— Нужно, — ответила я почти шёпотом, не отводя взгляда от улицы. Прохожий вёл собаку мимо соседского забора. Всё в этом городе дышало прошлым, но именно сейчас оно начинало говорить.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Но не теряйся. И… будь осторожна, Аврора. Иногда лучше не копать слишком глубоко, cara mia, — сказала она с такой лаской, что мурашки побежали по коже. — Особенно если под землёй — змеи.

Она повесила трубку до того, как я успела что-либо ответить.

Я стояла, прижав телефон к груди. Эта последняя фраза. Она прозвучала не как забота, а как предупреждение.

Я положила телефон на стол и села стул. Комната снова наполнилась тишиной, но теперь она казалась плотнее — как будто после звонка воздух стал гуще, тяжелее. Предупреждение донны Виктории звучало в ушах, как отголосок чего-то не совсем сказанного.

Нельзя оставлять всё на уровне интуиции, — подумала я. Если уж полезла в прошлое, надо хотя бы попытаться его систематизировать.

Я поднялась в свою комнату, достала ноутбук из сумки, разложила его на столе на кухне и подключила к розетке — батарея держалась уже еле-еле, как и моя нервная система, но он всё ещё верно служил мне, как старая лошадь, которую не отправили в стойло только из благодарности. Открыла браузер, вбила в строку:
"Мауро Д’Амико, следователь, Рим, Чефалу". Нажала Enter.

Пальцы сами набирали запрос. Мне казалось, что вот-вот — и экран выдаст мне что-то компрометирующее. Газетную статью, утечку, старое дело, фамилию в списке подозреваемых. Хоть какой-нибудь намёк на двойную игру. Странно, что я не сделала этого раньше. Видимо, тогда я не придавала особое значение этому.

Но выдало… ничего. Точнее, всё то, что должен бы выдать интернет о человеке, у которого идеально чистая репутация.
Официальный профиль на сайте прокуратуры. Пара сухих интервью в прессе — всё исключительно вежливо, корректно, в рамках. Упоминания о борьбе с коррупцией, показательные дела, участие в семинарах и форумах. Ни одной фотографии вне суда. Ни личных соцсетей. Ни одного подозрительного комментария. Ни даже форумного слуха. Ни тени скандала, ни крошки грязи.

Слишком идеально. Аж тошно.

Я откинулась на спинку стула, уставившись в экран, где как назло открылась статья с заголовком: «Следователь Д’Амико: честность — наш главный ресурс».

Я усмехнулась.

— Конечно, честность.

Но даже мои злые догадки не находили подтверждения. Будто он действительно был чист. Или слишком хорошо знал, как заметать следы.

Может, я ошиблась? Может, Д’Амико действительно просто делал свою работу? А мне всё это кажется подозрительным только потому, что я хочу найти врага там, где, возможно, его нет? Нет. Всё это слишком похоже на вылизанный до блеска фасад.

Я закрыла ноутбук, чувствуя, как внутри накатывает раздражение. Он щёлкнул с удовлетворением, будто знал, что толку от него сегодня не будет. Может, позже попробую покопаться глубже — через архивы или знакомых Нико. Но сейчас...

Желудок недовольно заурчал, как будто тоже возмущался отсутствием результатов. Я открыла холодильник в поисках еды — и получила в ответ пустоту. Почти буквальную. Внутри лежала только банка горчицы.

— Великолепно, — пробормотала я. — Осталось только горчицу на хлеб намазать и притвориться, что это французский деликатес.

Я натянула куртку, схватила сумку и вышла. Осень в Чефалу была влажной, пропитанной солью, но не мёртвой. Листья не умирали, а просто уставали быть зелёными.

На этот раз я решила сходить в супермаркет, который находился в конце улицы. По пути в магазин я поймала себя на том, что иду чуть быстрее, чем надо, — как будто торопилась к кому-то. Но ведь никто меня тут не ждал. Ни человек, ни тень.

Глава 6

Через пару дней я всё же собрала вещи. Дом отца снова погрузился в тишину, будто выдохнул вместе со мной. Я аккуратно закрыла ставни, проверила замки, заперла парадную дверь… и на мгновение задержалась на пороге. Ничего не произошло. Ни знака, ни знамения. Только осенняя тишина, морской воздух и тонкая линия горизонта вдали.

Перед тем как сесть в машину, я достала телефон и быстро набрала:
«Уезжаю обратно в Палермо. Спасибо тебе за всё. Если будут новости — сразу сообщи.»

Ответ не заставил себя ждать:
«Береги себя. Палермо — не Чефалу.»

Я усмехнулась. Да, Нико, я знаю. Снова улыбнулась. Удивительно, как мало надо, чтобы почувствовать, что ты кому-то не совсем безразлична.

Я тронулась в путь ближе к вечеру. Дорога петляла между оливковыми рощами и рыжими склонами холмов, на фоне которых чёрный асфальт казался чужеродной лентой. Музыку я не включала. Было достаточно моих мыслей, которые гудели в голове, как мотор под капотом.

И вдруг… Глухой удар, рывок — и руль повёл в сторону. Сердце ушло в пятки, я свернула на обочину и остановилась. Пробило колесо.

— Чудесно, — пробормотала я, вылезая наружу.

Холодный ветер трепал волосы. Я открыла багажник, достала домкрат, но, стоя посреди этой пустой трассы, понятия не имела, куда его воткнуть. То ли не тот угол, то ли руки не из того места. Я уже начала злиться, когда услышала за спиной тихий, ровный шум мотора. Обернулась.

Дорогой чёрный внедорожник остановился чуть позади. Несколько секунд – тишина. Дверь приоткрылась. На дорогу вышел мужчина — лет семидесяти, высокий, в безупречном льняном костюме. На вид — как из старого итальянского кино. Он не спешил. Просто подошёл.

— Синьорина, всё в порядке?

— Колесо… — пробормотала я, чувствуя себя полной дурочкой. — Я пыталась…

Он кивнул, даже не усмехнувшись, и без лишних слов взялся за дело. Уверенные движения. Винты, домкрат, колесо. Я просто стояла в стороне, чувствуя себя неуместной, словно это не моя жизнь.

— Готово. — сказал он спустя минут десять, отряхивая руки. — На таких дорогах лучше смотреть на знаки. Иногда они больше предупреждают, чем указывают.

— Спасибо вам огромное… — Я не знала, что ещё сказать. — Я… даже не знаю, как вас отблагодарить.

Он улыбнулся слегка, почти незаметно.

— Осторожнее надо быть, синьорина. Вечереет скоро.

Он посмотрел на меня пристально. Секунду. Две. Как будто хотел что-то сказать, но передумал. Внедорожник уехал, оставив за собой след пыли. А у меня в груди отчего-то защемило. Было в нём что-то... не случайное.

Уже стемнело, когда я въехала на территорию поместья. Ворота, как всегда, были приоткрыты — будто даже они не могли решить, стоит ли впускать меня обратно. Машина прокатилась по гравийной дорожке, и фасад особняка, освещённый мягким светом фонарей, вырос передо мной как призрак из прошлого. Будто я никогда и не уезжала. Будто всё, что было в Чефалу — всего лишь затянувшийся сон наяву.

Я заглушила мотор. Несколько секунд сидела в машине, не спеша выходить. Вдохнула глубже. Дом смотрел на меня молча, и в его молчании была сдержанная настороженность, почти укор.

Когда я вошла, первая, кто меня встретила, была Изабелла. Как всегда — идеально причёсанная, с чашкой чего-то ароматного в руках. Увидев меня, она чуть приподняла брови, задержала взгляд ровно на секунду — и коротко кивнула.

— Аврора.

— Синьора Изабелла, — так же вежливо ответила я.

На лице у неё была та самая полуулыбка, которую я всегда считала вежливой формой неприязни. Ни капли теплоты. Только формальность и почти слышное: «Снова ты...».

Она поджала губы, оценивая мой внешний вид с привычным снисхождением, и сделала шаг в сторону, позволяя мне пройти. Я просто прошла мимо, чувствуя на себе её взгляд — тяжёлый, как цепь. Внутри всё сжималось, но я не дала этому выйти наружу. Только тень улыбки на лице — ровно такая же, как у неё.

Я шла по коридору, когда шаги стали глуше, пол устлался мягким ковром — и вот я уже перед дверью в комнату донны Виктории. Я колебалась всего миг, но всё-таки постучала.

— Войдите, — отозвался знакомый голос, всё ещё сильный, несмотря на возраст.

Я вошла.

Донна Виктория сидела у камина, закутавшись в тёмный плед, как королева на троне. В её руках — старая книга с закладкой из ленты, но, увидев меня, она тут же её закрыла.

— Аврора. Я рада, что ты вернулась. — наконец произнесла она, не осуждая, но и не одобряя.

— Крёстная. — Я вздохнула. — Простите, что уехала вот так, внезапно. Мне нужно было понять, что я чувствую. Прийти в себя.

Её глаза — мудрые, проникающие — задержались на моём лице.

— Иногда боль — единственный путь к себе. Главное, чтобы ты не потеряла честь. Остальное переживём.

Я кивнула, чувствуя, как что-то внутри оттаивает. Донна Виктория была единственным человеком в этом доме, чья доброта была хоть как-то ощутима. Холодная, как мрамор, но настоящая.

— Спасибо вам, что позволили мне уйти… и вернуться, — я села напротив, почувствовав, как на секунду отступает напряжение, которое держалось с дороги.

— Здесь не тюрьма, Аврора. — Её взгляд стал проницательнее. — Отдохни. Вижу по глазам — устала. Потом поговорим.

Тихо поблагодарив её, я пошла в сторону лестницы. Поднялась на второй этаж, держась за перила, будто нуждаясь в опоре. Добралась до своей комнаты и, закрыв дверь, впервые за много часов позволила себе просто выдохнуть. Сняла куртку, аккуратно повесила её на вешалку. Положила сумку на стул. Включила настольную лампу — мягкий жёлтый свет лёг на мебель, на фотографии на комоде, на книгу, которую я так и не дочитала. Села на кровать, потянулась — в спине хрустнуло. Затем сбросила обувь, легла на покрывало и закрыла глаза.

И всё же... Было странное чувство. Будто что-то подкрадывалось. Что-то надвигающееся — не катастрофа, нет. Но как ветер перед бурей: тишина, слишком густая, чтобы быть спокойной.

Глава 7

Ближе к обеду, когда в доме уже начинал витать запах сдобы и лука, зазвонил телефон. Нико.

— Привет, Аврора. У меня есть кое-что интересное, — голос у него был приглушённый, как будто он говорил из машины. — Я сейчас в Палермо. Мы можем увидеться?

— Конечно. Где и когда?

— Через час, там, где раньше была пиццерия Дженнаро, теперь кофейня. Знаешь где?

— Знаю. Буду.

Он не стал уточнять, что именно нашёл. И не нужно было. Я уже чувствовала, как под ногами начинает шевелиться та зыбкая почва, которую я когда-то называла прошлым.

Я собиралась быстро. Тёмные джинсы, бежевый свитер, волосы собрала в низкий хвост — хотелось выглядеть просто, но не как сбежавшая из монастыря. Всё равно в голове гудело: что он узнал? что ещё может быть хуже, чем я уже знаю?

На выходе столкнулась с Анжеликой. Она была в обтягивающем платье из винного бархата, слишком ярком для полудня, и рядом с ней стояла светловолосая девушка с прической «от парикмахера» и улыбкой без глаз. Этого было достаточно, чтобы захотелось развернуться и уйти обратно. Анжелика скользнула по мне взглядом, как по витрине с уценённым товаром.

— Ну надо же, ты даже расчесалась, — заметила с тем самым голосом, в котором можно было услышать хроническую зависть. — И пальто, кажется, не из секонд-хенда? Хотя кто тебя знает.

Подруга её хихикнула, не разжимая губ. Я сделала шаг мимо.

— Не волнуйся, Анжелика. Я не в твой бордель иду. Мне не нужно выглядеть дорого. Достаточно — прилично.

Надев солнцезащитные очки, я ушла, не оборачиваясь, хотя чувствовала на себе их взгляды, как капли яда на спине.

Кофейня “Ретро” была в том же здании, где раньше стояла пиццерия с жирными скатертями и пластиковыми фиалками. Теперь — кирпичная кладка, окна в стиле лофт, официант в рубашке и подтяжках. В городе всё меняется, только лица остаются.

Нико уже сидел за столом у окна. В кожаной куртке, с кружкой кофе и какими-то бумагами на столе.

— Аврора, — он встал, и я позволила себе кивнуть. — Ты хорошо выглядишь.

— Ты врёшь, но спасибо, — сняв очки, села напротив. — Что у тебя?

Он вздохнул и убрал кофе в сторону.

— Я копался в телефонных записях. Тех, что были сделаны за пару дней до гибели твоих родителей. И вот что странно… — Он вынул листок и положил передо мной. — За час до гибели твой отец звонил человеку по имени Алессандро Ферри. Он тогда был следователем на пенсии. Проживал в Катании. Никогда раньше не фигурировал в деле. Ни в одном официальном отчёте о звонках этого номера нет.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Эти данные были только в старом архиве оператора. И ещё кое-что. Ферри умер через три дня после того звонка. Несчастный случай — якобы с сердцем. Но в некрологе указано, что он оставил записку. А записки нет.

У меня пересохло во рту.

— Записка?

— Сосед утверждает, что видел, как тело выносили, и в руке у Ферри лежал лист бумаги. Но в материалах — ничего. Ни упоминания, ни цитаты, ни фото. Я пробовал найти родственников — у него осталась только сестра, живёт в Мессине. Может, стоит туда съездить?

Я смотрела на Нико и вдруг поняла: он больше не просто «одноклассник из прошлого». Он стал кем-то вроде соратника.

— И ты просто так взял и поехал бы со мной? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Мы начали это дело вдвоём. Я не брошу тебя на середине. Да и сам уже хочу докопаться до правды.

— Спасибо тебе, Нико. За всё.

Я посмотрела на часы. Три часа дня — идеальное время, чтобы не сидеть сложа руки. Внутри меня уже клубилось нетерпение, как будто кто-то подталкивал изнутри, шепча: едь, не тяни. Я посмотрела на Нико, тот уже жевал свой сэндвич, принесенный официантом минуту назад. Затем официант принёс мою пасту и минералку. Я отодвинула тарелку, не притронувшись.

— До Мессины около трёх часов, — сказала я, поднимая взгляд на Нико. — Если поедем сейчас, успеем до темноты.

Нико поднял бровь, словно я только что предложила ограбить банк.

— Ты уверена, что хочешь пилить через всю Сицилию вот так, с места в карьер?

— Абсолютно. Я не могу просто сидеть и ждать. А вдруг сестра Ферри действительно что-то знает?

Нико вздохнул, будто мысленно прощаясь с вечерним кофе и диваном.

— Ладно, шеф. Только поедем на моей. Я видел, как ты паркуешься — твоя машина не заслуживает повторного унижения.

— Очень смешно, — фыркнула я, но согласилась. Учитывая, что моя машина уже дважды заглохла за последнюю неделю, идея была разумной. Мы оставили её у кафе на парковке, и я на всякий случай провела по капоту рукой.

— Держись, малышка. Я вернусь.

— Ты разговариваешь с машиной?

— Она понимает больше, чем некоторые люди.

— Это объясняет многое, — усмехнулся он, щёлкнув брелком.

Я села в его старый, но бодрый внедорожник. Внутри пахло кофе, мятными жвачками и... мужским дезодорантом, который явно пережил свои лучшие времена. Нико завёл мотор и вырулил на трассу.

Дорога тянулась лениво, как расплавленное солнце на горизонте. Пейзаж за окном то открывался видами на побережье, то прятался за склонами и виноградниками, в которых хотелось затеряться.

— Ты когда-нибудь бывал в Мессине? — спросила я, вытягиваясь в кресле и потянувшись.

— Один раз. По делу. Парень ударил кого-то уткой.

— Уткой?

— Мёртвой. Длинная история. Никогда не доверяй людям с домашней птицей.

Я рассмеялась.

— Ты меня успокаиваешь. Если всё пойдёт плохо, будем защищаться индейкой.

— Желательно замороженной, она тяжелее.

На этом моменте мы оба хмыкнули, и в машине воцарилась уютная тишина, которую изредка нарушало радио, выбрасывая в эфир старые хиты. Но уже перед самым въездом в город Нико посмотрел на меня.

— А если сестра скажет, что Алессандро просто был старым параноиком и записка — это список продуктов?

Глава 8

Ночь была душной. Окно в моей комнате приоткрыто, но воздух стоял как в консервной банке. Я проснулась внезапно, будто от толчка — бессонница, может, или мысли, которые не дают покоя с тех пор, как мы вернулись из Мессины. Накинув легкий халат поверх шелковой сорочки, я босиком спустилась вниз. Хотелось… не знаю, чего. Может, просто чашку чая — банально, но хотя бы повод.

На кухне было темно, только дальний свет из столовой просачивался щелью под дверью. Когда я подошла ближе, услышала, как кто-то медленно выдыхает дым. Я толкнула дверь.

Он сидел на высоком барном стуле — расслабленный, словно король в своем маленьком аду. На столе бутылка виски и полупустой стакан. Рядом пепельница. Энзо. В рубашке, расстегнутой у воротника, и сигаретой, тлеющей между пальцами. Он затянулся и выдохнул, не глядя на меня.

— Ты куришь в доме? — голос мой прозвучал тише, чем я хотела, но сдержанно. — У Анжелики аллергия. Или ты забыл, как её однажды увозили в больницу после чьей-то сигареты?

Он не ответил сразу. Лишь медленно повернул голову. Его взгляд — тяжелый, изучающий. Энзо снова затянулся, выдыхая дым вбок. Глаза скользнули по мне сверху вниз и обратно. Я сильнее запахнула халат.

— Ты заботишься об Анжелике? — усмешка криво искривила его губы. — Какая трогательная преданность.

— Это называется элементарное уважение.

— Ты теперь специалист по морали?

Он поднял бровь, усмехнулся шире, затем налил себе ещё. Стук стекла о дерево — короткий, сухой звук. Затем он отпил, не сводя с меня глаз.

— Так ты где была прошлой ночью, Аврора? — спросил он спокойно, даже почти лениво. — Какие у тебя дела с этим полицейским?

Я застыла. Сердце оборвалось.

— Что ты сказал?

— Я спросил, — сказал он медленно, растягивая слова, — что у тебя за дела с этим копом? С тем, с кем ты вернулась только утром.

Я попыталась сохранить лицо.

— Я не понимаю, о чём ты.

Энзо усмехнулся, медленно затушил сигарету в пепельнице.

— Правда? — Потянулся, медленно, лениво. И вытащил что-то из кармана своего пиджака, лежащего на соседнем стуле… мои очки.

Мои чёртовы очки.

— Забыла в кафе. — Его голос был ровным, спокойным, но глаза — нет. В них что-то полыхало.

— Ты... следишь за мной? — возмущение вырвалось с хрипотцой.

Я резко шагнула к столу.

— Это не твоё дело.

— Всё, что касается тебя, стало моим делом с той минуты, как ты переступила порог этого дома.

Я схватила очки, но Энзо в ту же секунду перехватил мою руку и рывком притянул к себе. Я чуть не упала на него. Он сидел, я стояла, и теперь мы оказались почти на одном уровне. Наши лица — опасно близко.

— И всё же… — Он еще сильнее притянул меня к себе. Его дыхание ударило в щёку. Горячее, с запахом алкоголя.

— Отпусти, — выдохнула я. — Ты пьян и не ведаешь, что творишь.

— Что у тебя было с этим копом, а? — прошептал Энзо почти мне в ухо.

Я молчала.

И тогда он медленно, почти с лаской, провёл рукой по моей шее и сжал пальцами горло. Легко, но достаточно, чтобы сердце заколотилось в панике.

— Если ты переспала с ним, — произнёс он так, что кожа пошла мурашками, — мне придётся его убить.

Я отшатнулась, но он держал крепко.

— Ты больной! Это не твоё дело! Когда ты приходишь утром, пахнущий чужими духами, я же тебе ничего не говорю!

Он засмеялся. Глухо. Горько.

— Мне не нужны слова. Я всё вижу по твоим глазам.

— Мужлан!

— Возможно.

Он смотрел на меня как хищник, играющий с жертвой. Я попыталась вырваться.

— Мы взрослые люди, Энзо! Можем делать, что хотим! Мы друг другу никто!

Он приподнял бровь.

— Точно? — он посмотрел на меня в упор. — Ты уверена, что я тебе никто?

И прежде чем я успела ответить, он зарывается пальцами в мои волосы, ловко, будто делал это уже сотни раз. Я почувствовала, как он притянул мою голову к себе — и поцеловал. Сильно. Взахлёб. Со всей той яростью и страстью, которую он скрывал за маской равнодушия. Я попыталась вырваться, но он только крепче прижал меня. И, чёрт возьми, в какой-то момент… я почувствовала, как отвечаю на его поцелуй. Я! Аврора!

Но в ту же секунду — как отрезало. Я резко оттолкнула его и влепила пощёчину. Громко. Звонко.

Энзо провёл языком по губе, где, возможно, остался привкус мой. И усмехнулся.

— Целоваться тебя полицейский так и не научил, да?

Я вспыхнула. Не от стыда — от унижения. Это был… мой первый настоящий поцелуй. Я не сказала этого, конечно. Но, кажется, он понял. Просто смотрел, с этой своей дьявольской ухмылкой, будто знал всё.

— Мерзавец, — прошипела я.

И, развернувшись, быстрым шагом ушла в темноту коридора.

— Я всё равно узнаю правду, Аврора. Это только вопрос времени. — крикнул он мне вслед.

Я захлопнула за собой дверь своей комнаты, словно этим могла отгородиться от него. От того взгляда, от рук, от губ, от проклятого тепла, которое всё ещё горело под кожей. Прислонилась к дереву спиной, пытаясь дышать ровно. Бессмысленно. Лёгкие будто сжались.

В комнате было темно и тихо. Только с улицы доносился гул далёкого мотора да редкое щебетание птиц — как будто мир продолжал жить, не зная, что во мне только что что-то рухнуло. Или, наоборот, пробудилось.

Швырнула халат на кресло, легла в постель, натянула простыню до подбородка. В голове крутились его слова. Его дыхание. Его пальцы на моей шее. Так легко, но с такой властью, что у меня всё внутри сжалось. Он бы мог… но не сделал. Или сделал, но по-другому.

"Ты уверена, что я тебе никто?"

А я не уверена. Ни в чём. Ни в себе. Ни в нём.

Я перевернулась на бок, уткнулась лицом в подушку. Холодная ткань пахла лавандой и безопасностью. Как детство. Как мама. Я прижалась к ней крепче, будто в этом можно было найти покой.

Глава 9

Конец ноября в Сицилии — это не совсем зима, но в воздухе уже висит терпкий запах сырости и мокрых листьев, а небо чаще затянуто пепельными тучами, как будто само время затаило дыхание. Я проснулась рано, на пару минут раньше будильника.

Телефон завибрировал — сообщение от Нико. Короткое. Без «доброе утро», без «как ты». Просто: «Как и обещал. Газета, 2012. Обрати внимание на абзац внизу второй колонки.»

В приложении — вырезка из старой катанийской газеты. Сканированная плохо, местами буквы съехали, но всё ещё читаемо. Я разжала пальцы, дрожащие от утренней прохлады, и прижала экран ближе к лицу. Читала, как будто в первый раз, хотя смысл впивался в глаза уже с первой строчки:

«Из источников, близких к покойному Алессандро Ферри, стало известно, что в последние месяцы он жаловался на ощущение слежки. Коллеги отмечали изменение в его поведении: нервозность, замкнутость, частые бессонницы. Некоторые связывают внезапную смерть следователя с хроническим стрессом и психоэмоциональным истощением. Однако официальное заключение — сердечный приступ. Случай признан несвязанным с профессиональной деятельностью».

Я закрыла статью и уставилась в пустоту.

— Бред. — тихо выдохнула я.

Не верю в то, что взрослый, опытный следователь просто «сошёл с ума». Что-то не сходилось. Слишком удобно. Слишком просто. Это была та же формула, по которой "умерли" мои родители — смахнули в сторону, заклеили ярлыком, забыли. Только мы, дети таких историй, не забываем. Мы вдыхаем память с каждым утром, как смог.

Но самое странное — даже это не отвлекло меня надолго от главного, что гудело внутри, как звон в ушах: Энзо.

После той ночи он вел себя так, словно ничего не было. Будто поцелуй, ярость, руки на моей шее — это был сон. Или сцена из плохой пьесы, которую он благополучно забыл на следующее утро. Я вошла на кухню — он даже не взглянул. Прошла мимо в коридоре — холодный полупрофиль, как будто в доме сквозняк, а не женщина, с которой он недавно разжигал огонь. Его слова остались во мне, как шрамы, а он... он будто стёр всё ластиком.

Это игнорирование причиняло странную, почти незнакомую мне боль. Не обиду. Не злость. Именно боль. Словно кто-то открыл в груди дверцу, пустил туда тепло, а потом хлопнул этой дверцей, оставив только сквозняк. Что-то внутри меня сжалось, когда я увидела, как он проходит мимо, даже не задерживая взгляд.

Энзо пробыл дома ещё пару дней, и снова уехал. По делам. Я сразу вспомнила тот разговор в кабинете Федерико — о поставке в Москву к концу ноября. Я не была уверена, но… догадки — мой хлеб с солью в последнее время.

Прошла неделя. Пустая, как выжатый лимон. Ни новых улик, ни звонков, ни зацепок. Мы с Нико поняли: если мы хотим продвинуться, пора ехать в Мессину. Клару Ферри мы не застали в прошлый раз. Сегодня — новая попытка.

Дорога до Мессины была утомительной, даже несмотря на то, что Нико вел как чертов каскадер с тоской по «Форсажу».

— Успокойся, Торетто, — буркнула я, когда он в очередной раз влетел в поворот на скорости.

— Не могу. Я за рулём и за справедливость. Двойная нагрузка.

— А если мы разобьемся?

— Тогда хоть попадём к Ферри лично. Уточним детали, — хмыкнул он, не сводя глаз с дороги.

Я рассмеялась, хотя в глубине души была тревожна, будто сама дорога вела нас не к ответам, а к ещё большему клубку вопросов.

— Думаешь, она нас пустит? — Нико вглядывался в лобовое стекло.

— Смотря как ты постучишь. — Я усмехнулась, кутаясь в пальто.

— Молотком по двери?

— Только если хочешь встретиться с карабинерами.

Город встретил нас мокрым ветром и запахом моря, которого не было видно из-за тумана. Мы стояли у двери Клары Ферри минут пять — она сначала не открывала.

Когда, наконец, щёлкнул замок, на пороге появилась женщина лет пятидесяти. Уставшие глаза, пальцы, сжимающие край шерстяной кофты, как щит.

— Вам чего? — спросила она тихо, взгляд бегал.

— Мы не продаём страховки, сектами не увлекаемся, — Нико поднял руки. — Мы просто хотим поговорить.

— Я не даю интервью.

— Это не интервью. Это... — Я сделала шаг вперёд. — Меня зовут Аврора Марино. Я — дочь Антонио Марино.

В её глазах что-то мелькнуло. Не просто удивление. Узнавание. Боль?

Она долго молчала. А потом открыла дверь шире.

— Входите.

Дом был старый, но чистый. На стенах — фотографии, большинство из них — чёрно-белые. В углу стоял сервант с фарфором. В воздухе пахло настоем лаванды.

— Мы не хотим вам вреда, — начала я, когда мы сели за маленький обеденный стол. — Просто хотим понять, что произошло с вашим братом.

— Иногда незнание — это спасение, — сказала она, глядя на меня, будто видела что-то глубже, чем я сама. — Кто ищет правду — находит смерть.

— Вам кто-то угрожал? — спросил Нико, и в его голосе появилось напряжение.

Клара слегка покачала головой, но усмехнулась одними глазами.

— Нет, сынок. Никто не угрожал. Люди редко угрожают. Они... предупреждают. Так, чтобы ты понял. И сделал выбор.

Мы с Нико переглянулись. Он чуть приподнял бровь, как бы говоря: "Ну, началось".

— Он с кем-то общался перед смертью? — спросила я.

— Да, — тихо ответила Клара. — Было два мужчины. Один — ваш отец, Антонио. А второй — тоже из Чефалу. Но они часто приходили вместе. Обсуждали что-то, закрывшись в кабинете. Я только чай приносила.

— Кто второй?

— Не знаю его имени. Но ваш отец знал его хорошо. Всегда называл его «il santo con грязными руками». Святой с грязными руками. Всегда с этой усмешкой.

— Удачное прозвище для кого-то из мафии, — фыркнул Нико.

Клара скривилась, но не возразила.

— Алессандро говорил, что собирает материалы. Против кого-то очень влиятельного. Я просила его остановиться. Он не послушал. Потом… он стал нервным. Говорил, что за ним следят. Бормотал про досье. И однажды просто... умер.