Эдэм « До последнего вздоха »

Глава 1: Стамбул. Начало

Пролог

Он стоял всего в нескольких шагах.

Тот же голос. Та же осанка. Те же глаза… изумрудные глаза.

Но в них — пустота.

Никакого узнавания.

Ни тени боли. Ни дрожи в голосе. Ничего.

— Знакомьтесь… — начал мужчина рядом, улыбаясь, — это моя давняя знакомая…

Её сердце остановилось.

Он взглянул. Прямо в неё. И просто вежливо кивнул.

— Очень приятно.

Словно встречал её впервые.

Рядом с ней стояла другая. Женщина. Хрупкая, светлая. С кольцом на пальце.

Она нежно держала его под руку, что-то прошептала, от чего он едва заметно улыбнулся.

А она — та, что стояла напротив, с пересохшими губами — она не могла вымолвить ни звука.

Руки дрожали. В глазах — небо, которое падало.

Она не плакала. Нет.

Она просто молчала.

Она отвернулась первой.

А через миг — ушла прочь.

Так, будто их никогда не было.

Как будто всё, что было —

сгинуло.

Навсегда.

Стамбул. Январь. 1927 год.

Зимой, когда снег укрывал улицы мягким белым покрывалом, а звёзды на ночном небе мерцали особенно ярко, Эмилия часто находила себя у окна. Она стояла там подолгу, вглядываясь в молчаливую пустоту за стеклом, размышляя о жизни, которая ещё ждала её впереди.

Белоснежный двухэтажный дом с высоким забором стоял в одном из тихих кварталов Галаты окружённый пышным садом, где в летние вечера доносился нежный аромат жасмина и шелест листьев. Дом был поглощён тишиной и покоем, словно сам был отражением её жизни — жизни, наполненной заботой и любовью единственного родного человека — её отца Галипа.

Отец был для неё всем: и родителем, и другом, и единственным наставником. С самых первых дней они жили вдвоём, окружённые преданной тишиной дома и заботой немногих, но верных слуг. Их дом хранил память о той, кто покинула этот мир, едва успев подарить ему жизнь. Мать Эмилии, Сафие, ушла в день её рождения — как тихий шёпот, растворившийся в утренней заре. Каждое окно, каждая комната будто впитали её прощальный вздох, оставив после себя лишь тёплые обрывки чувств, которые Эмилия, не зная, как и почему, носила в сердце всю жизнь.

Но помимо их маленького мира существовал ещё один — мир тёти Фатимы. Женщины, что когда-то, поддавшись велению сердца, покинула родную землю, последовав за своим возлюбленным Османом, выйдя за него замуж.

Фатима вышла за него, едва ей исполнилось девятнадцать. Он был старше, сдержанный, говоривший на ломаном английском и носивший всегда идеально выглаженные костюмы.

Когда его назначили на должность при турецком консульстве в Лондоне, она не колебалась — собрала вещи и уехала с ним в Англию, оставив родной Стамбул позади.

За двадцать с лишним лет, проведённых в Англии, их дом в Кройдоне стал словно отдельным островом между двух культур — турецкой и британской, строгой и свободной.

Фатима привыкла к английскому климату, к чаю в пять и к молчаливому взгляду мужа, возвращающегося вечером с очередной встречи в министерстве.

Отец часто рассказывал Эмилии о сестре — о её юной красоте, о храбрости, с которой та сделала свой выбор.

Годы шли. Фатима осталась в Англии, а родной дом стал для неё только воспоминанием. Иногда она навещала брата и племянницу, но никогда не оставалась надолго. После смерти Османа, вернуться назад она уже не решилась. Дом, где провела полжизни с любимым мужем, стал её тихой гаванью.

Фатима была женщиной редкой доброты и мудрости. Господь не послал ей детей, но она щедро дарила свою заботу всем, кто в ней нуждался. И сколько бы ни уговаривал её брат вернуться, Фатима каждый раз с лёгкой грустью отказывала.

Несмотря на то что в доме были только Эмилия и её отец, его атмосфера не изменилась. Всё так же пахло свежими тортами, старыми книгами и домашним теплом. Мерьям и Мустафа всегда были рядом, заботясь о порядке, а молоденькая Аслы своим весёлым характером наполняла дом лёгким смехом.

Галип бей, генерал, служивший ещё при Османской армии, всё ещё продолжал работу — теперь больше в кабинетах, чем на полях, но с тем же непреклонным взглядом и уважением в голосах младших. Его имя с почтением произносили среди офицеров, а шрамы той войны он носил не только на теле, но и в душе. Молчание отца говорило больше слов: в нём было обещание — быть рядом, защитить, понять. Для Эмилии он стал всем её миром — твёрдым, как скала, и в то же время бесконечно тёплым. Миром, в котором было спокойно. Миром, где любили по-настоящему.

И в этом доме, среди тишины и светлых воспоминаний, росла Эмилия — как нежный цветок, бережно согретый отцовской любовью.

Эмилия.

Имя, не совсем обычное для турчанки, словно лёгкое дыхание далёкой страны. Его выбрала ей тётя Фатима — по просьбе Галипа, который, уважая свою старшую сестру и зная её бездетную судьбу, пожелал отдать ей эту честь.

Фатима долго думала, какое имя подарить новорождённой племяннице, и в конце концов остановила свой выбор на имени, которое хранило в себе частицу её собственной жизни. Эмилия… Так звали её молодую подругу, англичанку, ставшую ей родной душой в те одинокие годы в чужой стране. Они делили радости и печали, мечты и страхи. Но судьба забрала Эмилию слишком рано, оставив Фатиму хранить её в сердце. И теперь, давая её имя маленькой девочке, она словно возвращала к жизни дорогую ей память.

Эмилия знала историю своего имени и гордилась им. Оно, как тонкая нить, связывало её с двумя мирами — турецким, где её корни, и английским, скрытым в тёплых рассказах тёти. Иногда, сидя у окна, она мечтала увидеть далёкие земли, о которых слышала с самого детства. Но эти мечты казались такими далёкими.

В свои восемнадцать лет она обладала той внутренней красотой, которая не требует громких слов. Её тёплые глаза и сдержанная, едва заметная улыбка создавали вокруг неё ауру спокойствия и уюта. Она казалась частью этого мира — частью музыки, света и тихих вечерних ветров.

С самого раннего детства Эмилия росла в доме, где ценили знание и утончённость. Уже в пять лет отец нанял для неё лучших преподавателей английского и французского, чтобы она не только говорила, но и мыслила широко, свободно, как люди большого мира. Учителя обучали её на дому, а Галип, затаив улыбку, смотрел, как дочь ловит слова с той же лёгкостью, с какой дышит. Словно язык был ей родной с самого рождения.

Глава 2: Встреча

Утреннее солнце мягко скользило по снегу, оставляя золотистые полосы на белоснежной улице. Прохлада зимнего утра пронизывала воздух, и звук шагов по свежему снегу отдавался глухо и приглушённо. Эмилия шла рядом с подругой Зейнеп, их дыхание поднималось лёгкими облачками пара и быстро растворялось в холодном воздухе.

Зейнеп была самой близкой подругой Эмилии, почти её ровесницей. Светло-русые волосы обрамляли её светлое лицо, а яркие голубые глаза казались особенно выразительными на фоне зимнего утра. У Зейнеп была ещё старшая сестра, Фирузе. Она была старше Зейнеп на четыре года, и давно вышла замуж.

Несмотря на мягкую внешность, Зейнеп обладала внутренней силой — решительная, смелая, всегда готовая встать на защиту своих убеждений. Её уверенность вдохновляла Эмилию, и рядом с ней та чувствовала себя сильнее.

Консерватория музыки была уже близко. Её тёплые двери манили обещанием уюта, но в этом утре витало нечто странное, неуловимое — что-то, что вот-вот должно было изменить ход событий. Эмилия и Зейнеп, смеясь и оживлённо разговаривая, пересекали двор перед зданием. В какой-то момент, не заметив этого, Эмилия выронила одну из своих перчаток.

Мимо проходящий молодой человек мгновенно обратил на это внимание. Подняв перчатку, он поспешил за девушками.

Он, почти догоняя их, с лёгкой вежливой улыбкой:

— Миледи! Постойте!

Эмилия и Зейнеп остановились и обернулись на голос.

И в этот миг, Эмилия и он, встретились взглядами.

Он, увидел её — хрупкую фигурку на фоне серого зимнего утра. Тёмные волосы спадали на плечи, создавая резкий контраст с нежной кожей. Лёгкий румянец от холода только подчёркивал её юность и красоту. Её нос был аккуратным, прямым, с тонким изгибом. Его зацепили её глаза, глубокие, тёплые, словно покрытые бархатной дымкой. Она была прекрасна.

В её облике было что-то одновременно сдержанное и свободное. Простое тёплое пальто тёмно синего цвета, шарф, обёрнутый вокруг шеи, и маленькая аккуратная шляпка с узкой лентой сочетались с цветом пальто — каждый штрих придавал ей утончённость. В стране, где большинство девушек прикрывали голову платками, Эмилия выделялась. Смелая, независимая, она сразу притягивала взгляд.

Он почувствовал, что перед ним не просто красивая девушка. В ней сочетались восточная мягкость и европейская утончённость. Эта особенная грация, этот дух свободы — всё в ней завораживало.

Мужчина, протянув перчатку с лёгкой улыбкой сказал:

— Простите, кажется, вы уронили это. — Его голос был мягким, почти незаметным, но в нём звучала искренняя забота.

Эмилия взглянула на него и на мгновение растерялась. Его зелёные глаза, тёплый голос, вежливость — всё было неожиданно и странно волнительно.

Его акцент выдал его сразу. Эмилия сразу поняла — он иностранец. Высокий, стройный, с утончёнными чертами лица, прямой нос, и с выраженными скулами, он казался чужим в этом зимнем, прохладном утре. Его тёмно-русые волосы, слегка волнистые, были словно растрёпаны холодным ветром.

Но больше всего её поразили его глаза — изумрудно-зелёные, яркие даже в серости пасмурного дня. Он смотрел на неё настойчиво, но в этом взгляде было тепло, словно он пытался разглядеть в ней что-то, что сам ещё не мог понять.

Его одежда говорила о многом: тёмное пальто, аккуратные перчатки, элегантно повязанный шарф — всё в нём выдавало англичанина. И несмотря на холод, в его облике была какая-то спокойная уверенность.

Эмилия, вежливо, но с лёгкой настороженностью, опустила глаза,— О, спасибо… — её голос был тихим, почти смущённым. — Я даже не заметила.

Она аккуратно взяла перчатку из его рук, избегая долгого взгляда. Он заметив её лёгкое смущение и, чтобы разрядить обстановку, тепло улыбнулся.

— Не за что. Хорошо, что успел догнать вас, — он взглянул на перчатку в её руке с юмором. — Иначе бедная перчатка осталась бы совсем одинокой.

Эмилия едва улыбнулась, уловив в его словах лёгкую шутку.

— Думаю, она была бы вам благодарна, если бы могла.

Он радуясь её ответу, с лёгким облегчением в голосе сказал:

— Надеюсь я заслужил её благодарность.

Всё это время Зейнеп, наблюдала за ними с нескрываемым интересом.

Эмилия, почти шёпотом:

— Ещё раз спасибо, — её голос был тёплым, но слегка дрожащим, как будто она не могла подобрать слов.

Он заметил её неловкость. Ему хотелось продолжить разговор, но он понимал, что слишком настойчивость может её только оттолкнуть.

— Вы… учитесь здесь? — его голос стал чуть более напряжённым, как будто он пытался найти правильные слова.

Эмилия, отступив назад:

— Спасибо за перчатку, — её голос был почти твёрдым. — Ещё раз.

Она делает шаг прочь. Он мгновение колеблется, но затем не выдерживает.

— Тогда позвольте хотя бы узнать ваше имя, — его взгляд стал мягче, чуть настороженный, он не хотел навязываться. — Чтобы я знал, кому оказал свою маленькую помощь.

Иностранец, вдруг осознав, что не представился первым, на мгновение замолчал, словно обдумывая свои слова.

— Простите за столь очевидное упущение, — произнёс он с лёгким поклоном головы. — Я Эдвард.

Эмилия резко подняла на него глаза. В её голосе слышалось холод, которого она не хотела, сдержанно, словно не видя смысла в разговоре,

— Это не имеет никакого значения.

На мгновение в его взгляде промелькнула лёгкая обида, но он тут же спрятал её.

Зейнеп, наблюдая за происходящим, решает вмешаться, с игривой улыбкой.

— Эмилия, мы опаздываем! — её голос был полон весёлого предостережения.

Когда Зейнеп, нарочно произнесла имя Эмилии, воздух между ними как будто сразу стал напряжённым. Эмилия резко обернулась, её взгляд, словно молния, пронзил подругу. В её глазах читалась недовольство, а вопрос, который не успел сорваться с губ, был ясным — «Почему ты сказала моё имя?» Тонкое раздражение отражалось в каждом её движении, как будто она не понимала, зачем всё это было нужно.

Эдвард почувствовал, как его сердце на мгновение замерло, и взгляд Эмилии был для него, как гром среди ясного неба. Он мгновенно осознал: произнесённое имя задело её. Его лицо невольно омрачилось, и ему показалось, что он был немного настойчивым. Он не знал точно, что именно вызвало такую реакцию, но что-то в этом взгляде, полном недовольства, заставило его почувствовать обиду.

Глава 3: Озеро

Эдвард привык вставать рано. С первых дней пребывания в Стамбуле он не изменял привычке начинать утро с прогулок. Не только ради здоровья — отец постоянно напоминал о необходимости держать себя в форме, — но и ради того, чтобы увидеть город собственными глазами.

Стамбул впечатлял его. Пёстрая смесь культур, языков и обычаев. В одном квартале можно было услышать мелодичный персидский говор, в другом — турецкие торговцы зазывали покупателей, а где-то на площади путешественники из Европы обсуждали свои дела. Эдвард любил наблюдать за этим хаосом.

Но в тот день он захотел уйти подальше от городского шума. Утренний воздух был холодным и звенящим, ароматы моря и пряностей, витавшие в узких улочках, постепенно уступали место морозной тишине и запаху снега, как только он оказывался у окраинных аллей, где деревья стояли обнажёнными, укутанными лёгким инеем.

Он решил пройти туда, где ещё не бывал. На этот раз его путь привёл к небольшому озеру, затянутому тонким льдом и укрытому среди голых деревьев. Место казалось удивительно спокойным, будто замерло во времени, отрезанное от городской суеты хрустальной тишиной зимы.

Эдвард остановился, глубоко вдохнул и усмехнулся.

— Вот это красота, — пробормотал он, чувствуя, как с каждым шагом вокруг становилось всё тише.

Он шёл вдоль берега, наслаждаясь видом спокойной замёрзшей воды, которая отражала сероватое зимнее небо. Вдалеке слышались голоса редких гуляющих, но они не мешали ему наслаждаться тишиной.

Он продолжал прогулку, пока не заметил её.

Эмилия.

Она сидела на старой деревянной лавочке возле озера, укутанная в тёплый шерстяной шарф. Несмотря на зиму, её руки уверенно держали книгу, и она была так погружена в чтение, что едва замечала холод. Падающий снег мягко укрывал землю и деревья вокруг, придавая всему пейзажу тихую, умиротворённую красоту.

Эдвард заметил её издалека. Англичанин, увидев девушку, словно позабыл обо всём на свете. Одинокая фигура посреди безмолвного зимнего пейзажа казалась ему одновременно прекрасной и загадочной. Он сразу узнал ту незнакомку, которую так сильно и, долго искал.

Подходя осторожно, чтобы не напугать её, он всё же выдал себя — сухой хруст снега под ногами прозвучал слишком отчётливо.

Когда её взгляд случайно поднялся от книги, Эмилия едва заметно вздрогнула. Перед ней стоял он — тот самый незнакомец с живыми, ясными глазами, которые не уходили из её памяти с того самого дня. Она не надеялась увидеть его снова… и всё же, где-то глубоко внутри, эта мысль теплилась, как робкий огонёк в зимней стуже. В груди словно что-то сжалось от волнения; щёки предательски вспыхнули лёгким румянцем. На мгновение она растерялась, не веря своим глазам, будто сама реальность позволила её тайной надежде осуществиться.

— Не верю глазам — произнёс он, мягко улыбаясь.

Она на мгновение застыла, её лицо выражало удивление и смущение. Она едва не споткнулась о свои собственные слова.

— Вы?! Как вы меня нашли? — ответила она, её голос был немного напряжённым.

Эдвард усмехнулся и, не нарушая её пространства, аккуратно присел на скамейку напротив. Между ними стоял небольшой деревянный столик — будто граница, за которой каждый хранил свои мысли.

— Судьба?— ответил он с лёгким удивлением, — просто увидел вас из далека и сразу же узнал. Странное совпадение, не правда ли?

Эмилия вернулась взглядом к своей книге, чтобы скрыть свою смущённую реакцию. В этот момент она почувствовала лёгкое беспокойство, не зная, как правильно ответить.

— А я уже подумала, что вы за мной следите, — произнесла она с маленькими сарказмом, не отрывая глаз от страниц.

Эдвард усмехнулся, наблюдая за её реакцией. Он понял, что она слегка нервничала, но не стал говорить ей об этом.

— Странно было бы следить за кем-то в такую погоду, не правда ли? Но, как видите, мне повезло. Я встретил вас здесь.

Краешки её губ дрогнули, но она постаралась сохранить спокойствие.

— Интересная книга? — спросил он, глядя на её руки, сжимающие книгу.

— Достаточно интересная, чтобы забыть об остальном — ответила она, почти не замечая, как её голос становился резким.

Эдвард чуть приподнял бровь, заметив её манеру отвечать. Он продолжил разговор с лёгкой насмешкой.

— Или, может быть, вы избегаете нежелательных собеседников?

— Не знаю, возможно — произнесла она сдержанно.

— Вам не холодно здесь?

Эмилия не подняла взгляда, её пальцы уверенно скользили по строкам книги. На мгновение повисла тишина, нарушаемая лишь треском льда вдали. Эдвард попробовал снова:

— Мисс, вы меня слышите? Почему вы не отвечаете?

Эмилия медленно перевернула страницу, затем, не отрываясь от чтения, спокойно ответила:

— Я не вижу смысла продолжать этот разговор. Это… неприемлемо.

Эдвард едва заметно ухмыляется, скрестив руки на груди:

— Неприемлемо? Но мы ведь ничего плохого не делаем. Просто сидим и любуемся… — он жестом указал на озеро, покрытое льдом, на светлый иней, мерцающий на деревьях. — Пейзажем этого зимнего утра.

Она не отреагировала на его слова. Её взгляд остался прикован к страницам книги, будто он вовсе не существовал. Тишина вновь повисла между ними, прерываемая лишь лёгким шуршанием бумаги. Эдвард вздохнул и, посмотрев на замерзшее озеро, затем посмотрев на неё сказал:

— Я настолько страшен, что вы даже не смотрите на меня?

Эмилия медленно подняла взгляд. Её тёмные глаза встретились с его светлыми, в которых играла едва заметная искорка озорства. Она чуть склонила голову, а на губах появилась полуулыбка:

— Ну… — она прищурилась, делая вид, что изучает его с любопытством. — Возможно, вы правы. Такой ужасающий вид…

Эдвард рассмеялся, его смех прозвучал неожиданно искренне среди холодного зимнего воздуха. Он провёл рукой по волосам и взглянул на неё с живым интересом:

— Ужасающий, говорите? Никто мне этого раньше не говорил… — он наклонился чуть ближе, словно делясь секретом. — Но, знаете, от вас это даже звучит… приятно.

Глава 4: Первые чувства

И так прошли недели. Сначала встречи были случайные, будто по воле самой судьбы, а потом — уже по обоюдному желанию. Эмилия не могла отрицать: каждый раз, направляясь к озеру, она надеялась увидеть его. Но в этом было что-то тревожное — её взгляд постоянно скользил по сторонам, как будто она ожидала, что кто-то заметит её, узнает, или, что ещё хуже, осудит за её тайные встречи с англичанином.

Снега постепенно таяли, уступая место первой зелени. Воздух наполнялся свежестью, что, казалось, только усиливало её волнение и одновременно страх. Она не могла позволить себе слишком сильно привязываться к нему, ведь всё, что происходило между ними, было скрыто от посторонних глаз. Каждый раз, когда они гуляли вдоль озера или сидели на скамейках, обсуждая музыку, книги, мир вокруг, Эмилия сдерживала себя, стараясь не выдать того чувства, что всё чаще разгорается в её груди.

Эдвард с неизменным интересом расспрашивал её о жизни, которой она жила, но она всё время чувствовала себя настороженно. И хотя её сердце радостно откликалось на его слова, Эмилия не могла избавиться от мысли, что она не имеет права быть так близко к нему. Не из-за него, а из-за того мира, в котором она живёт. Мире, который чужд таким чувствам, как её собственные.

И всё же… Стоило ей остаться одной, как её охватывали сомнения. Каждый раз, возвращаясь домой, она упрекала себя. Что она делает? Зачем позволяет себе надеяться на что-то большее? Эдвард — англичанин, чужеземец, который в любой момент может исчезнуть из её жизни. Что ей стоит держаться на расстоянии и не позволять себе ничего лишнего.

Но стоило ему появиться перед ней вновь, как все доводы теряли свою силу. Эмилия чувствовала, что рядом с ним её мир становится ярче. Но страх — он оставался. Он не покидал её, и она снова начинала оглядываться, проверяя, не следит ли кто-то за ними.

Все эти встречи, которые происходили тайно, Эмилия не решалась рассказать даже Зейнеп. Она знала, что подруга заметит изменения в её поведении, как всегда. Зейнеп, как никто другой, могла прочитать её по глазам, но Эмилия не могла раскрыться перед ней. Это было слишком важно и слишком опасно. Но, несмотря на все усилия скрыть свои чувства, Зейнеп всё же заметила, что с Эмилией происходит что-то странное. Что-то, что заставляло её глаза светиться, а лицо — смягчаться.

Однажды, не выдержав, Зейнеп спросила:

— Эмилия, ты не хочешь мне что-то рассказать?

Но Эмилия, словно почувствовав угрозу, поспешила сменить тему. Она не могла признаться в том, что происходило между ней и Эдвардом.

И всё же, в её сердце был такой порыв, что скрывать это было уже невозможно. Она знала, что рано или поздно Зейнеп всё поймёт.

И в один из дней она всё-таки решилась.

Эмилия и Зейнеп сидели в комнате Эмилии. Тёплый солнечный свет мягко струился сквозь лёгкие занавески, придавая всему вокруг особую нежность. Эмилия нервно теребила в пальцах кружевной платок, так сильно, что тот чуть не порвался. Она никак не могла найти нужные слова, тяжело вздыхая.

— Зейнеп, — с небольшой паузой произнесла она, —Я… встречаюсь с одним человеком.

Зейнеп прищурилась, внимательно глядя на подругу, чуть улыбаясь.

— Я давно заметила это, что с тобой что-то происходит. И? Кто он?

Эмилия опустила глаза и, не сразу, чуть виновато, ответила:

— Это… Эдвард.

Зейнеп нахмурилась и спросила, словно не поверив:

— Кто?

— Тот иностранец, — чуть тише сказала Эмилия, — возле консерватории, помнишь?

Глаза Зейнеп расширились, она удивлённо подняла брови:

— Этот иностранец?

— Господи, Эмилия… — Зейнеп качнула головой, — ты в своём уме? Как так получилось? Ты знаешь, что это означает?

Эмилия кивнула, её взгляд на мгновение затуманился.

— Я знаю, — тихо ответила она, теребя край покрывала. — Но помнишь, что ты сама сказала тогда —“Немного неправильного делает жизнь интереснее”

Зейнеп, услышав свои же слова, закатила глаза, затем хохотнула, покачав головой.

— Ох, ну вот, теперь ты против меня мои же слова используешь! — она игриво толкнула Эмилию в плечо. — Но, знаешь… Я не совсем это имела в виду.

Они на мгновение встретились взглядами, и в глазах Эмилии промелькнула искорка, такая живая и яркая, что Зейнеп не смогла не улыбнуться.

После признания Эмилии в комнате повисла тишина. Зейнеп с минуту просто смотрела на подругу, словно не веря услышанному. Затем, вздохнув, она наклонилась ближе и прошептала, с тревогой в голосе:

— Эмилия… это опасно. Если кто-то узнает… Ты же понимаешь, к чему это может привести? Последствия могут быть… не очень хорошими.

Эмилия тихо выдохнула…

— Да. Знаю. Если бы мне кто-то сказал раньше, что я буду испытывать чувства к англичанину… — она едва заметно усмехнулась, покачав головой. — Я бы никогда в это не поверила. Я бы рассмеялась ему в лицо и сказала, что это невозможно. Но… вот сейчас... Встречаюсь с ним тайно. Зная, какие могут быть последствия, если об этом узнает мой отец.

Зейнеп внимательно слушала, не перебивая.

— И всё же… — Эмилия подняла глаза, в которых плескались и страх, и надежда. — Я не могу приказать своему сердцу. Я пыталась… пыталась остановить это чувство, держаться подальше, но… каждый раз, когда я его вижу… всё, что я себе обещала, исчезает.

— Знаешь… — Зейнеп слегка прищурилась, наблюдая за подругой, — я всё-таки надеюсь, что ты поступаешь правильно. Я впервые вижу, чтоб ты так о ком-то отзывалась. И знаешь, ты изменилась… за это время.

Эмилия чуть порозовела, опустив взгляд.

— Думаешь?

— Думаю, да, — Зейнеп мягко улыбнулась. — Этот иностранец… он словно пробудил в тебе что-то настоящее. И, как мне кажется, у тебя к нему большие чувства.

Эмилия ничего не ответила, но в её взгляде читалось больше, чем могли бы выразить слова.

Зейнеп внимательно посмотрела на подругу, её глаза мягко блестели от лучей солнца, которые окутывали комнату .

— Какой бы ни был твой выбор, я всегда буду с тобой, — сказала она, слегка сжав её руку. — Только… прошу тебя, будь осторожна. Я искренне надеюсь, что его чувства к тебе такие же сильные, как твои к нему. Но, Эмилия… не открывай своё сердце слишком сильно. Иначе… — она замолчала, подбирая слова, — иначе оно может быть разбито.

Глава 5: Признание

Когда над городом вновь опустилась ночь, тёмная и безмолвная, Эдвард вернулся к её дому. На этот раз он был ещё осторожнее. Скользя в тени деревьев, он двигался вдоль высокой изгороди, пока не оказался у знакомого окна.

Он поднял руку и бросил маленький камешек. Потом ещё один. Тишина. Прохладный воздух жёг лёгкие, сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук мог разбудить весь дом.

Он бросил третий камень и замер. Скрипнула створка, и в проёме показалось её лицо — бледное, словно вырезанное из мрамора, с глазами, в которых лунный свет отражался особенно глубоко.

— Кто там? — донёсся до него её слабый, но до боли родной голос.

— Это я, Эмилия, — шепнул он, выходя из тени. — Простите…Я не мог ждать дольше… Я должен был увидеть вас.

Она вздохнула и оперлась на раму, словно устав от собственной беспомощности.

— Вы же только два дня назад видели меня, — тихо проговорила она. — Я сказала вам не приходить. Это опасно.

Он, не отрывая взгляда от её силуэта, прижался спиной к небольшому дереву.

— Мне всё равно. Я буду приходить каждую ночь, если потребуется. Вы даже не представляете, как я переживал…

Эмилия не ответила. Но её взгляд — тёплый, тревожный, испуганный — сказал больше любых слов. Она смотрела на него, будто боялась, что он исчезнет, если она отведёт глаза.

— Эмилия… — прошептал он, — могу ли я увидеть вас? Пусть ненадолго… Пожалуйста.

Она замялась, тревожно взглянув в сторону дома, и всё же кивнула — быстро, почти незаметно.

— Хорошо… Только подождите. Я выйду в сад. Дайте мне немного времени.

Он кивнул в ответ. Эмилия скрылась за шторой, а он остался в тени, прислушиваясь к звукам дома и отбивая в груди тяжёлые удары сердца.

Спустя несколько томительных минут, она появилась в саду. В розовом платье и, накинутая на плечи тонкая шаль чуть колыхалась от ветра. Она шла осторожно, легко ступая по мокрой от росы траве, как тень, как дыхание ночи. Эдвард замер, заворожённый её появлением.

— Идёмте, — прошептала она, делая знак рукой. — Нам нужно уйти подальше от дома.

Он кивнул, и они вместе двинулись вглубь сада, туда, где у самого края возвышался старый дуб. Под его ветвями, в тени и тишине, они могли спрятаться от мира и хотя бы на миг — быть наедине.

Ночь была прохладной, напоённой ароматами весенних цветов. Сверчки стрекотали без умолку, словно сама природа охраняла эту встречу, делая её почти волшебной.

Они дошли до дуба и, не говоря ни слова, прислонились к его мощному стволу. Мягкий лунный свет ласкал их лица, скользил по шелку шали Эмилии и светлой ткани рубашки Эдварда, а в просветах листвы играли дрожащие тени.

— Вы , кажется, рискуете своей жизнью, Эдвард, — прошептала она хрипловато, не поворачивая головы.

Он взглянул на неё, серьёзно, но с той нежностью, которую уже не мог скрывать:

— Я не мог не прийти. Не видеть вас — было невыносимо. Каждый день я думал о вас… И, если вы не против… может, нам стоит перейти на «ты»? Так будет проще. И, как мне кажется, давно пора.

Эмилия медленно повернулась к нему, и на её губах появилась слабая улыбка.

— Хорошо… — произнесла она тихо. — Но, Эдвард… Вы …ты ведь понимаешь, что так нельзя?

— Понимаю, — вздохнул он. — И всё же… я здесь. Потому что иначе я бы просто не уснул этой ночью.

Они опустились на землю, присев у корней старого дерева. Ветерок шевелил траву, ночь пела сверчками, а в небе рассыпались звёзды. Они говорили о пустяках — о его днях, о её недомогании, о том, как изменилась погода… Но чем дальше, тем тише становился голос Эдварда. Он всё чаще замолкал и просто смотрел на неё — долго, внимательно, почти с благоговением.

— Эмилия… — его голос стал низким, почти приглушённым. — Я должен сказать тебе то, что давно держу в себе. Иначе я сойду с ума.

Она встретилась с ним взглядом и в его глазах увидела что-то новое. Опасное. Слишком честное.

— Эдвард… — прошептала она.

— Я устал притворяться. Устал говорить с тобой, как будто ты — просто подруга…просто собеседник …Я… — он запнулся, не зная, как сказать это, не спугнув.

Эмилия сбилась с дыхания. Её пальцы сжались в складках шали. Она почувствовала, как сердце забилось чаще, и чтобы унять волнение, вскинула голову к небу.

— Посмотри, Эдвард… Как прекрасны звёзды сегодня, — произнесла она оживлённо, почти натянуто.

Он не взглянул наверх. Его глаза оставались на ней.

И в этот миг одна звезда сорвалась с небосклона, пронзив небо золотой линией.

— Упала звезда! — воскликнула Эмилия, вскинув руки. — Загадай желание, Эдвард!

Она закрыла глаза, прижала ладони к груди и, как ребёнок, что-то прошептала себе под нос.

Эдвард не мог отвести от неё взгляда. В лунном свете она казалась почти нереальной — живой мечтой, воплощением всего, чего он когда-либо желал. Его голос был тих, но звенел искренностью.

— Эмилия… Ты загадала?

— Да, — прошептала она, всё ещё глядя в небо.

Он посмотрел в её профиль, на её ресницы, слегка подрагивающие от волнения, и решился.

— А есть ли в твоих желаниях место для меня?

Она обернулась к нему с растерянным выражением. Её щёки вспыхнули от волнения, глаза заблестели — то ли от удивления, то ли от тревоги.

— Что?.. — выдохнула она.

— Я не прошу невозможного, — сказал он тихо, с грустью. — Но скажи мне правду… Есть ли я в твоих мечтах, Эмилия?..

Эмилия опустила взгляд, не зная, что ответить. Она боялась признаться, что её мысли всё время возвращались к нему.

— Потому что в моих мечтах и желаниях нет никого, кроме тебя. — произнёс Эдвард почти шёпотом. — Каждый день… Каждую ночь. Я не могу думать ни о чём другом.

Он сглотнул, нервничая, но продолжил, несмотря на дрожь в голосе.

— Ты же не ребёнок, Эмилия. Ты понимаешь мои чувства… И знаешь, что они настоящие. Я не могу больше молчать. Я… Я влюблён в тебя. До глубины души.

Эмилия замерла. Слова Эдварда обрушились на неё внезапно и оглушающе. Она пыталась найти подходящий ответ, но вместо этого лишь смотрела на него, осознавая, что её собственное сердце уже давно принадлежит ему.

Глава 6: Откровение

После долгого, изматывающего пути из Лондона, Эдвард и Адам ступил на стамбульскую землю. Стамбул встретил их тёплым ветром с моря и золотистым светом, который мягко ложился на черепичные крыши и узкие улочки. Паром уже ушёл, растворившись в дымке рассвета, а на набережной шумела жизнь — неторопливая, разноязыкая, обволакивающая.

Адам замер, оглядываясь.

— Ну что ж… — выдохнул он. — Это и есть Стамбул.

Он присвистнул, глядя на купола вдали, и добавил:

— Теперь я понимаю, почему ты с ума сошёл.

Эдвард усмехнулся. Лёгкая улыбка скользнула по его лицу, но взгляд оставался напряжённым. Он шёл молча, уверенно, будто знал каждый поворот — и действительно знал. Улицы, по которым они шли, давно стали частью его памяти.

Когда добрались до гостиницы, Адам первым бросил сумку в угол комнаты и разулся.

— Ну что, теперь покажешь мне город? — спросил он, развалившись в кресле.

Эдвард приостановился у окна, смотря вниз, на улицу.

— Нет. Сейчас нет.

Адам посмотрел на него вопросительно.

Эдвард, не оборачиваясь, сказал спокойно:

— Я должен сначала встретиться с ней. Узнать, что она скажет. Только после этого… всё остальное.

Он обернулся, глаза у него были спокойные, но в голосе слышалась твёрдость:

— Если всё сложится… я тебя с ней познакомлю. Обязательно.

Адам кивнул, не задавая лишних вопросов.

— Хорошо. Иди.

Он взял газету с тумбочки, раскрыл наугад.

— А я пока привыкну к твоему Стамбулу.

Адам лениво листал газету, не понимая что было написано в ней, когда Эдвард вновь подошёл к окну и на мгновение задержался там, словно что-то высматривал.

— Послушай, — сказал Адам, не поднимая глаз, — а как ты вообще собираешься с ней встретиться? Где? Когда? Она ведь даже не знает, что ты приехал.

Эдвард обернулся. Лицо его было серьёзным, но голос звучал спокойно:

— Я написал ей письмо. И хочу передать ей.

— Письмо? — Адам отложил газету. — И как ты, чёрт возьми, собираешься это ей передать? Подбросишь под дверь? Завернёшь в лепёшку и передашь с торговцем?

Эдвард хмыкнул, улыбаясь:

— Найду способ. Может, через ребёнка на улице, или лавочника, кого-то, кто мог бы дойти до её дома и отдать лично в руки. Без лишних слов.

Адам покачал головой, с ехидством :

— Ты звучишь как шпион на задании.

— Возможно, я и есть, — сказал Эдвард с сухой усмешкой. — Только вместо шифра — письмо. А вместо миссии — женщина, которую я не могу забыть.

— И ты хочешь увидеться с ней сегодня?

— Нет. Завтра утром. Я написал, что буду ждать там, где обычно. Если она придёт — значит, всё ещё возможно. Если нет…

Он не договорил. Адам не стал спрашивать дальше.

— Тогда тебе стоит поторопиться.

— У меня есть пара часов, — кивнул Эдвард и шагнул к столу, вытаскивая из чемодана уже сложенное письмо.

Адам наблюдал за ним молча. Потом сказал тихо:

— Она, наверное, не понимает, как ей повезло.

Эдвард ничего не ответил. Только взглянул на письмо в своей руке — как на что-то живое, важное, будто от этого клочка бумаги зависела судьба целой жизни. И вышел из гостиницы.

Эдвард шёл медленно, будто сам воздух города влиял на ритм его шагов. Узкие улочки, камни под ногами, голоса, доносящиеся из лавок и кофеен — всё казалось таким же, как прежде. Но в то же время — иным. Он чувствовал, как прошлое живёт в этих стенах, в трещинах фасадов, в бликах солнечного света на ставнях домов.

Он вышел к знакомому кварталу, и взгляд его невольно упал на здание консерватории. Оно возвышалось строго и торжественно, с колоннами, устремлёнными в небо. Ему показалось странным, что двери открыты: на дворе стояли каникулы, и, насколько он знал, занятия были прекращены.

Он собирался пройти мимо, не задерживаясь, но вдруг остановился. По широким каменным ступеням спускалась девушка — стройная, в светлом платье, с тетрадями в руках. Волосы выбились из-под платка, и ветер чуть тронул их.

Он узнал её сразу.

Зейнеп.

Она спустилась почти до конца, как вдруг замедлила шаг. Эдвард, не веря собственным глазам, зашагал через дорогу. Он поднял руку, словно сам ещё не был уверен в том, что делает, и негромко, почти шёпотом позвал:

— Зейнеп…

Она остановилась. Обернулась.

На её лице сначала отразилось изумление — почти неверие, затем — медленно, как утро развеивает туман — появилось узнавание. Она моргнула, будто убеждаясь, что не ошиблась.

— Эдвард?..

Он подошёл ближе, сердце глухо билось в груди. Он не знал, что именно скажет, но слова сами нашлись.

— Я не думал, что увижу кого-то из вас… сегодня.

Зейнеп всё ещё смотрела на него, будто вспоминая, как дышать. Потом кивнула, чуть смутившись.

— Вы… вы давно вернулись?

— Только сегодня утром. — он смотрел на неё с мягкой благодарностью, словно само её появление было добрым знаком. — Консерватория разве не закрыта? Сейчас ведь каникулы.

Зейнеп кивнула:

— Да, у нас каникулы. Но через два дня у нашего директора день рождения. Мы с несколькими преподавателями и учениками решили сделать ему небольшой сюрприз. Концерт — очень скромный, только для своих.

Эдвард чуть приподнял брови, надежда затаилась в его голосе:

— Эмилия… тоже будет там?

— Конечно. Она играет на пианино. Мы репетируем втроём, у неё как раз сольный отрывок.

Он замер на секунду. Его голос стал тише:

— Она не знает, что я приехал.

— Нет? — Зейнеп удивлённо посмотрела на него.

— Я… ещё не сообщил ей об этом. И как раз сейчас шёл в сторону её дома. Надеялся через кого-то… передать ей письмо. Просто чтобы она знала, что я вернулся.

Зейнеп мягко наклонила голову:

— Я могу передать. Если хотите.

Эдвард посмотрел на неё, затем медленно покачал головой.

— Нет. Лучше так… Если она приедет на концерт, можете ли вы устроить нам встречу? Не перед выступлением, а… после. Когда все разойдутся. Где-нибудь в здании. Я хочу сделать ей сюрприз.

Глава 7: Сон и явь

С каждым днём их любовь разгорался в темных уголках Стамбула, под покровом ночи, в тени роскошных деревьев сада, где они часто встречались, скрывая свои чувства от любопытных глаз. Их встречи были украдены, тихие и напряженные, наполненные страстными взглядами и молчаливыми обещаниями, которых они боялись открыто озвучить. Эмилия, зная, что её отец может уничтожить всю их любовь, не позволяла себе показываться на улицах города в одиночестве. Всё происходило в строгой тайне. Каждый шаг был продуман до мелочей, каждый взгляд — взвешен.

В один из дней Эдвард не выдержал — и пришёл к её дому.

Он не имел права появляться у порога. Даже подойти ближе казалось вторжением. Но стоять на противоположной стороне улицы, в тени кипариса, казалось терпимее, чем не видеть её вовсе. Он не знал, почему именно сегодня, но что-то тянуло — будто сердце соскользнуло с привычного ритма и отбивало тревожную дробь.

Прошло уже несколько дней, как они не виделись. Ни у озера. Ни в саду. Ни случайно, ни нарочно.

Он просто ждал — что вдруг она выйдет. Хоть на минуту. Хоть издалека.

И она вышла.

Сначала он увидел Зейнеп — её фигура показалась первой. А потом — её. Эмилия. Всё внутри у него дрогнуло.

Они говорили тихо, словно музыка всё ещё звучала где-то между словами. Эмилия смеялась — коротко, сдержанно. Лёгкий ветер колыхал подол её платья, солнце играло в волосах.

Они шли не спеша, сворачивая за угол. Эдвард медленно последовал за ними, держась на расстоянии, почти неслышно, будто боялся разрушить хрупкий момент своим дыханием. Он не знал, куда они направляются — и неважно было. Он просто хотел быть рядом. Пусть даже как тень.

Они прошли несколько улиц. Город звучал глухо: колёса по мостовой, чьи-то шаги, голуби. Эмилия и Зейнеп остановились у небольшого бутика. Эдвард затаился, притворился прохожим, спиной к витрине. Ждал.

Затем они вышли — у Зейнеп в руках был маленький пакет, у Эмилии — чуть больше, перевязанный тонкой лентой. Они что-то обсуждали, шагая бок о бок, и вскоре свернули за угол.

Эдвард медленно направился за ними.

Позади, из-за поворота, бесшумно шагнул силуэт — знакомый, но пока невидимый для них. Он держался в тени дерева, рядом с колонной, что закрывала его от прямого взгляда. Его шаги были неслышны, будто сам воздух подстраивался под его движение.

Он немного ускорил шаги вперёд, потом откашлялся —

— Кхм-кхм…

Девушки продолжали идти. Он повторил чуть громче:

— Кхм…

На этот раз Зейнеп будто почувствовала взгляд в спину. Повернулась. И, увидев его, выдохнула:

— Эм… подожди.

Она остановила Эмилию, слегка взяв её за локоть.

— Что такое? — удивилась та.

Зейнеп не ответила, только продолжала смотреть назад. Эмилия, следуя её взгляду, обернулась.

Она удивлённо замерла.

Эдвард стоял в нескольких шагах, под солнечными бликами, упавшими сквозь листву. Он выглядел немного неуверенным, но в его глазах читалась та самая знакомая решимость — та, что однажды уже заставила его пересечь ради неё целые преграды. Улыбка тронула его губы — виноватая, робкая.

— Эдвард? Что ты здесь делаешь?.. — тихо, с ноткой удивления в голосе, спросила она.

— Просто… — он развёл руками. — Проходил мимо, и не мог уйти, не увидев тебя. Хотел… просто поговорить с тобой. Не займу много времени. Прошу тебя. Я… я буду ждать тебя у озера.

Он взглянул по сторонам — улица по-прежнему была почти безлюдной, только звенел где-то вдалеке детский смех и цокали копыта проезжавшего экипажа. Эдвард кивнул ей коротко и пошёл прочь — быстрым шагом, не оборачиваясь.

Эмилия смотрела ему вслед, пока его спина не исчезла за поворотом, среди кипарисов и зелёных решёток сада.

Зейнеп тронула её за руку.

— Ну? — произнесла она с улыбкой. — Иди уже. Я ведь знаю, что ты хочешь этого.

— Я не знаю даже. Отец ждёт меня дома. — ответила Эмилия с тревожным голосом.

— Не волнуйся, — Зейнеп погладив её за плечо. — Я подожду тебя. Не вернусь без тебя.

Эмилия молчала, потом посмотрела на подругу с мягкой грустью.

— Спасибо Зейнеп. Извини. За то, что так вышло.

— Не глупи, — Зейнеп кивнула. — Давай. Не заставляй его ждать. Я буду ждать тебя, у себя. Всё равно моих родителей нет дома.

Эмилия кивнула и, бросив последний взгляд на Зейнеп, медленно направилась туда, где в тени деревьев исчез её Эдвард.

Эмилия приближалась к озеру медленно. Солнце медленно меняло место, и вода уже дремала в своём собственном покое, отражая розовые прожилки неба. Среди деревьев, на камне, сидел он — как и всегда. Спокойный, чуть нахохлившийся от лучей солнца, словно ждал именно её всё это время.

Он услышал шаги и поднял голову. Улыбнулся. Встав с места, сделал шаг.

— Ты пришла, — сказал просто, будто не ожидал что она придёт..

— Пришла, — откликнулась она, немного сдержанно, но без холода.

— За десять дней… — Эдвард посмотрел на воду, потом вновь на неё, — …мы виделись с тобой один раз. И то — на несколько минут.

Эмилия чуть прищурилась и склонила голову.

— Ты ведь знаешь, я не могу просто так выходить, когда вздумается. — Она слабо усмехнулась. — Не всем так везёт быть свободными, как тебе.

Они подошли вдоль озера, чуть в стороне от привычной дорожки. Лёгкий ветер трепал волосы Эмилии, а сияющие лучи солнца, ложилось ей на щёки. Эдвард шагал рядом, руки в карманах, глаза косились в её сторону с неприкрытым теплом.

— До признания мне в любви мы виделись чаще, чем сейчас, — с дразнящей улыбкой бросил Эдвард, переглянувшись с ней через плечо.

Эмилия, не сразу повернув голову, прищурилась игриво:

— Вам что-то не нравится, мистер Баркли? Жалуетесь?

Он усмехнулся, шагнул ближе, тихо, чтобы никто не слышал, произнёс:

— Не жалуюсь… но, знаешь… Я бы хотел видеть свою возлюбленную чаще. Говорить ей слова, которые столько времени держал внутри. Слушать, как она смеётся, как молчит. Даже, как сердится.

Эмилия замерла, как будто каждое слово касалось её сердца. Медленно обернулась, сдерживая улыбку:

Глава 8: Годовщина

И вновь январь. Стамбул был окутан зимней тишиной, будто сам город затаил дыхание в ожидании чего-то важного. Морозный воздух стоял прозрачный, сухой. По улицам лениво плёлся туман, а небо, усыпанное звёздами, спокойно смотрело вниз, как немой свидетель судьбоносной ночи.

Эдвард стоял перед её домом, сжимая в кармане пальто небольшой свёрток. Больше двух долгих месяца тишины и разлуки. Он планировал всё заранее: хотел приехать именно сейчас, чтобы быть рядом в этот день. День, когда год назад он впервые увидел её. Когда всё началось.

Он склонился, поднял небольшой камень и, не раздумывая, слегка стукнул им в окно на втором этаже.

Эмилия лежа в постеле вздрогнула. Сердце сжалось, будто предчувствие — тёплое и родное — пронеслось по её телу. Она медленно поднялась, подошла к окну, откинула занавес. И — замерла.

Внизу, на фоне темноты, освещённый лишь слабым светом уличного фонаря, стоял он. Его фигура была ей до боли знакома. Он. Эдвард.

Она сдержала порыв вскрикнуть — радость рвалась наружу, готовая вырваться восторженным визгом. Но ночь… Все в доме спали. Она лишь прижала ладони к губам, чтобы не выдать себя, а глаза её засверкали.

— Скорее, спускайся, — прошептал он, подняв голову и улыбаясь.

Она быстро отпрянула от окна. Накинула на плечи пальто и, уже подбегая к двери, внезапно вспомнила. Подарок. Она вернулась к тумбочке, вытащила из ящика небольшую коробочку, аккуратно спрятала её в карман и тихими шагами вышла из комнаты.

Обогнув дом, она наконец увидела его вновь, во весь рост, стоящего на том же месте. Эмилия, не в силах сдерживать больше ни радости, ни любви, бросилась к нему. Он распахнул объятия, и она утонула в них, как в своём доме, как в родной гавани. Он поднял её, и вскружил.

— Я так скучал по тебе, — прошептал он, зарывшись лицом в её волосы. — Каждый день без тебя был как зима без весны.

— А я… я думала, что ты не приедешь так поздно … но всё равно ждала, — тихо сказала она, крепче прижимаясь к нему.

Они стояли так несколько минут, не в силах отпустить друг друга. Слов было мало — чувства говорили громче.

— Как ты? Что делала без меня, рассказывай.

— Пойдём в сад, — сказала Эмилия. — К дубу. Расскажу.

Свет фонаря мягко освещал дорожку, ведущую к старому дубу. Именно здесь они любили бывать вдвоём, здесь Эмилия читала книги в одиночестве, здесь Мустафа в осенние дни смастерил для неё скамью.

Они присели. Воздух был холодным, но в сердце пылал жар.

— С годовщиной, моя любовь, — сказал Эдвард, доставая из внутреннего кармана коробочку. — Это тебе. Я надеюсь, тебе понравится.

Эмилия взяла её дрожащими руками, а глаза её, как два озера, вспыхнули счастьем.

— Ты… ты помнишь?.. — прошептала она.

— Как я мог забыть?.. — Эдвард взял её ладонь. — Ровно год назад я встретил тебя. Девушку, что изменила мою жизнь. Ради которой мой каждый вздох обрёл смысл.

Она посмотрела на него. Её взгляд был полон нежности, и любви.

Открыв коробочку, она увидела золотой медальон. Снаружи — простая элегантность. Внутри — надпись. С одной стороны — две заглавные буквы: «Э» и «Э». А на другой — вырезанные тонкой рукой слова: “До последнего вздоха”

— Эдвард… какая красота… — прошептала она. — Это самая прекрасная вещь, которую я когда-либо получала.

— Я счастлив, что тебе понравилось, — мягко улыбнулся он.

— Но ты знаешь, что носить его … я не смогу. Этот подарок может вызвать подозрение у отца.

Эдвард, понимая её волнение сказал:

— Я знаю, не переживай за это. Я уверен, что когда то, ты будешь носить её без всяких проблем и тайн.

Эмилия аккуратно положила медальон обратно в коробочку, затем опустила руку в карман пальто и достала оттуда маленькую шкатулку.

— А это… тебе. Мой подарок. И надеюсь, ты будешь его носить.

Брови Эдварда удивлённо приподнялись.

— Ты тоже не забыла… — прошептал он, принимая её из рук. — Ты… удивительная.

Открыв шкатулку, он увидел кольцо. Мужественное, массивное, с темно-зелёным камнем, обрамлённым тонкой резьбой.

— Когда я увидела его, — сказала она, — я сразу подумала о тебе. Этот камень… он, как твои глаза. Под солнцем — светится, в тени — становится глубоким, темно зелёным.

Эдвард держал кольцо на ладони, разглядывая его с восхищением. Он надел кольцо на безымянный палец — и оно с удивительной точностью оказалось его размером. Он тихо проговорил:

— Это великолепный подарок, Эмилия. Я буду носить его всегда. До последнего вздоха.

Он поднял глаза, улыбнулся, а затем с лёгкой усмешкой добавил:

—Ты не представляешь как я по тебе скучал. Как я ждал этого дня. Каждую ночь, перед тем как уснуть, я представлял твоё лицо, твои глаза, твою улыбку. В надежде что ты явишься ко мне во сне.

— Я тоже… так скучала… — еле слышно ответила она. — Были дни, когда я выходила в сад и просто сидела здесь, под этим дубом, представляя, как ты вдруг появишься. Как положишь руку на моё плечо. Как скажешь: Я вернулся.

Он взял её руки в свои, прижал к губам.

— Я вернулся, Эмилия, — сказал он, — и больше не позволю времени забирать у нас ни одного дня. Ни одной минуты. Я хочу, чтобы ты знала: где бы я ни был — ты в каждом моём дыхании. В каждом шаге. В каждом сне.

Она опустила голову, спрятала улыбку — застенчивую, настоящую, ту самую, в которую он влюбился год назад.

— Тогда позволь ощутить твоё дыхание, биение твоего сердца.

Эдвард молча обнял её. А Эмилия прижалась к нему сильнее, устраиваясь у него на груди. Их сердца стучали рядом, в унисон, будто отмеряя одну судьбу на двоих. А над ними стоял старый дуб, их немой свидетель, под которым прошёл не просто вечер — прошла вечность, сотканная из любви.

Ночь начинала бледнеть на горизонте, звёзды терялись в лёгком утреннем тумане. После долгой, наполненной чувствами беседы, когда слова уже начали сменяться тишиной, они поняли — пора прощаться.

Эдвард взглянул на небо, где первый намёк на рассвет начал окрашивать край облаков, и тихо сказал:

Глава 9: Трещина в тишине

Лунный свет потихоньку исчезал, который ранее оставлял след на дорожке к дому, но внутри дома, всё ещё было погружено в тишину сна. Осторожно ступая, она проскользнула в дом и, стараясь не шуметь, поднялась на второй этаж. Каждая ступень давалась ей затаённым дыханием, как будто каждый шаг был сделан в хрупком сне, который нельзя было разбудить.

Подходя к двери своей комнаты, Эмилия уже протянула руку к ручке, как вдруг в темноте прозвучал негромкий, глухой голос:

— Эмилия…

Она вздрогнула и замерла. В горле пересохло. Медленно, с явной неуверенностью она обернулась. На пороге своей спальни стоял её отец, закутанный в халат, с потемневшим лицом, из-под которого лишь глаза тускло блестели в темноте. Его голос был не грозен, но в нём звучал холодный, сдержанный интерес, от которого сердце Эмилии забилось как безумное.

— Откуда ты идёшь… в такую рань?

Слова повисли в воздухе, будто придавили её плечи. Эмилия почувствовала, как в висках зашумело, по спине пробежал жар. Горло сжалось, дыхание стало рваным. Она едва могла говорить:

— Я… — выдохнула она, — мне… стало нехорошо. Немного тошнило… я вышла… подышать.

Отец молча смотрел на неё, пристально, будто пытался разгадать то, что было скрыто между строк. Потом, наконец, спросил:

— Ты не больна?— произнёс он.

— Нет… — поспешно прошептала она, слабо покачав головой. — Наверное, просто… съела что-то не то. Уже прошло.

Молчание затянулось ещё на пару томительных секунд, после чего отец кивнул и, не сказав более ни слова, повернулся и скрылся в своей комнате, плотно прикрыв за собой дверь.

Только тогда Эмилия позволила себе выдохнуть. Осторожно вошла в свою комнату и, прикрыв за собой дверь, облокотилась на неё спиной. Рука её скользнула к груди, прямо туда, где бешено колотилось сердце. Она сжала ткань пальто, будто могла удержать этот порыв.

— О, Господи … — тихо прошептала она, — чуть не застал…

Сердце всё ещё стучало, как барабан. Эмилия подошла к кровати и села, опустив голову. Она глубоко вдохнула и с шумным выдохом отпустила напряжение. Тень улыбки скользнула по её губам — среди страха всё же оставалась тёплая искра счастья.

Утро в доме наступило спокойно, как и всегда. За окнами тихо стояли деревья, покрытые тонким слоем инея, будто окутанные молчаливым сном. Ветви слегка покачивались на ветру, звеня лёгкой хрупкостью. Сквозь окна в гостиную проникал бледный зимний свет — холодный, почти серебристый, — отражаясь в тонкой дымке, поднимавшейся от горячего чая на столе. Галип-бей уже сидел за столом, откинувшись немного на спинку резного стула, сдержанно перелистывая газету. Перед ним на столе стоял поднос с завтраком — чай в фарфоровой чашке, сыр, маслины, свежий хлеб.

Послышались лёгкие шаги. Эмилия, аккуратно поправив прядь у виска, спустилась по лестнице и появилась в дверях гостиной. Лицо её было спокойным, но немного усталым, как будто ночь выдалась беспокойной.

— Доброе утро, отец, — сказала она мягко.

Галип, не поднимая глаз от чашки, ответил:

— Доброе.

Она подошла, села на своё место, и на столе между ними повисла тишина, наполненная только звоном ложек о фарфор. Несколько минут они ели молча, каждый погружённый в свои мысли. В какой-то момент Галип отложил чайную ложку, взглянул на дочь, будто впервые разглядывая её внимательнее.

— Тебе уже лучше? — произнёс он медленно, с интонацией, в которой прятался вопрос глубже, чем просто о здоровье. — Ночью ты выглядела взволнованной… и не совсем в себе.

Эмилия вздрогнула почти незаметно. Она отвела взгляд, потянулась к чашке, будто хотела скрыться за ней, найти защиту в глотке чая.

— Да, уже всё прошло, — ответила она быстро. — Наверное, правда, отравилась чем-то. Сейчас всё хорошо.

Она не осмелилась долго задерживать взгляд на лице отца. И он это заметил.

После нескольких минут, словно торопясь завершить разговор, она встала.

— Я пойду. Уже поздно, пора на занятия.

Галип кивнул. Она вышла из комнаты, стараясь идти с обычной лёгкостью, но её пальцы сжимали ткань платья.

Когда дверь за ней закрылась, Галип остался сидеть неподвижно. Он смотрел в то место, где только что была его дочь, и в груди его что-то медленно и глухо сжалось. Он знал Эмилию с самого её первого крика, с первой царапины на коленке, с первых школьных сочинений, где герои всегда умирали от любви. Он знал, как она говорит, когда говорит правду, и как начинает путаться в словах, когда врёт.

А теперь… теперь что-то в ней изменилось. Он не мог пока уловить, что именно, но ощущение было острое, почти интуитивное — как будто в доме завёлся кто-то посторонний, кого не видно, но чьё присутствие чувствуется.

В последующие дни это ощущение только усилилось. Он начал вспоминать все изменения своей дочери, которым раньше не предавал значения. Как Эмилия стала иной. Как в её глазах появилась какая-то незнакомая глубина, словно там прятался целый мир, неведомый даже отцу. Как за завтраком она стала задумчивей, часто молчала, и, глядя в окно, улыбалась сама себе. После прогулок иногда возвращалась позже, чем обычно, и в её голосе слышался неуловимый свет — тот, которого не бывает после простой прогулки или разговора с подругой. И все эти воспоминания, начали тревожить его.

Галип следил за ней взглядом, не спрашивая, не обвиняя. Он ждал. Он знал, что если в её сердце зародилось что-то, чего он не может понять — рано или поздно правда сама выйдет на свет.

Но он уже чувствовал — его дочь больше не та девочка, что ещё вчера читала стихи у камина. Она менялась. И замечание этих перемен, началось с той ночи.

После той ночи, когда голос отца остановил её на пороге собственной комнаты, в груди Эмилии поселилась тревожная тень. Она стала тише, будто исчезла. Движения — медленные, слова — выверенные. И, словно угадав её страхи, Эдвард появился лишь спустя несколько дней, как и было договорено — в привычный час, с камушком в руке. Он постучал по оконному стеклу, как всегда, с надеждой в глазах, но в этот раз окно открылось лишь немного.

Глава 10: Твоя в другой жизни

Прошло несколько дней.

Дом, где прежде звучал её смех, стал похож на мраморную тень прошлого. В нём всё дышало тишиной, всё будто боялось пошевелиться.

Эмилия почти не покидала гостиную, только для сна поднималась в свою комнату. Иногда сидела у окна, иногда читала, но чаще — просто смотрела в одну точку, будто надеясь, что пустота подскажет ей, как жить дальше. Ни прогулок, ни визитов, ни запаха свежего ветра. И подруги Зейнеп, которой уже давно не было в городе. Только стены, в которых было слишком много воспоминаний.

Отец, как и сказал, запретил ей покидать дом. Даже во двор не выходила. Он не запирал её — нет. Он просто лишил её свободы своей холодной волей. И что хуже всего — он лишил её себя.

Галип больше не говорил с Эмилией.

Не ругался. Не кричал. Просто молчал. Когда они случайно встречались взглядом, он отворачивался. Когда она пыталась заговорить — он проходил мимо. Его глаза, когда-то наполненные любовью и заботой, теперь не смотрели на неё вовсе. Это убивало сильнее любых слов.

При этом, рядом с домработниками он вёл себя спокойно, словно ничего не произошло. Он сохранял видимость. Отвечал на вопросы, разговаривал с ней. Но стоило им скрыться за дверью — дом снова замыкался. Молчание становилось каменным.

Эмилия начала терять счёт дням. Всё смешалось. Она не знала, утро сейчас или вечер, и не всегда понимала, сон это или явь. Время тянулось как сироп — густой и вязкий.

А тем временем Эдвард…

Он не находил себе места. Сначала он надеялся, что сможет увидеть её в саду, мельком, издалека. Он даже подходил к углу улицы, где за деревьями скрывался их дом. Стоял. Ждал. Иногда часами. Но её не было.

Он точно знал, что Галип запретил ей выходить. Знал, что не может просто снова заявиться к ним на порог — иначе её положение станет ещё хуже. Он не хотел причинять ей ещё больше боли. Но это молчание… оно стало невыносимым.

Он пытался найти хоть кого-то, кто бы мог передать ей весточку. Хоть слово. Хоть взгляд. Он мучился от бессилия, от того, что не знал — страдает ли она так же сильно, как он. Или ещё сильнее.

Он не спал. Не ел. Просто жил мыслями о ней. Он представлял, как она сидит у окна, одна, отвергнутая тем, кто был её опорой всю жизнь. И он сгорал изнутри.

Прошло ещё три недели. Наступил Март.

Боль, что разрасталась в груди Эдварда, больше не поддавалась утаиванию. Он изо всех сил пытался убедить себя, что время излечит, что возможно забыть… Но нет — мысль о том, чтобы вычеркнуть Эмилию из своего сердца, была невыносима. Как забыть её глаза? Её тихий, ласковый голос? Её руки, тянувшиеся к нему с той же тоской, что и его к ней? Это было выше его сил.

Он понимал: возможно, она больше не захочет его видеть. Быть может, всё, что случилось, оставило в её душе слишком глубокую рану. Возможно, она откажется не только от него, но и от всего, что когда-то связывало их. И всё же… даже если это так — он не мог просто исчезнуть. Он не умел забывать. Не хотел. Разум твердил об обратном, но сердце отказывалось подчиняться.

Боль терзала его душу. Эмилия была так далеко, хотя всего за дверями своего дома — а он стоял в стороне, в тени, не решаясь подойти.

Он ждал. Как и прежде. Ждал хоть малейшего знака, слова, — чего угодно, лишь бы ощутить, что ещё не всё потеряно. Он знал: Галип не позволит им встретиться. Любая попытка сблизиться грозила последствиями. Но он не мог отступиться. Не мог повернуться и уйти, словно всё, что между ними было, — пустяк.

А в это самое время в доме, за стенами которого он прятал свои чувства, Эмилия наконец встретилась с тем, кого так ждала.

Зейнеп вернулась из Измира, вылечившись от ветрянки. И уже на следующее утро стояла у ворот дома подруги.

Эмилия бросилась ей навстречу — с тоской, накопившейся за всё это время. Без Зейнеп всё было иначе. Только ей Эмилия могла открыться по-настоящему. Только с ней могла говорить о том, что терзало душу.

Теперь, когда Зейнеп снова рядом, Эмилия наконец могла выдохнуть. Она почти не отпускала её руки, будто боялась, что та вновь исчезнет.

И всё, что она хранила в себе, всё, что было невыносимо держать в тишине, теперь могло быть рассказано.

Тем временем…

Эдвард вновь оказался на той улице. Скрытный, почти незаметный, словно тень. Он смотрел на её дом, надеясь… веря… что судьба сжалится и пошлёт ему шанс — всего одну минуту, всего один её взгляд, лишь бы снова почувствовать, что она рядом.

И вот, стоя на привычном месте, где каждый камень на дороге стал ему знаком, он вдруг увидел знакомую фигуру. Зейнеп.

Она как раз входила в дом Эмилии, и сердце Эдварда тут же забилось быстрее. Он даже не сразу поверил своим глазам. Зейнеп! Она — единственная, кто мог бы стать связующим звеном между ним и Эмилией. Единственная, кому он мог доверить просьбу… узнать, как Эмилия. Его единственная надежда.

Эдвард остался ждать. Часы тянулись мучительно медленно. Ветер начал холодить плечи, но он не уходил. Он должен был дождаться.

И наконец, спустя долгого ожидание, Зейнеп вышла. Она неспешно направилась к себе — её дом находился совсем рядом — всего в трёх домах от конца улицы. Эдвард пошёл за ней, неуверенно, сжав кулаки, как будто сдерживая внутри всю бурю чувств.

Внутри Эдварда всё сжалось — страх и надежда слились в одно чувство, острое, обжигающее. Он знал: это его шанс. И он не мог его упустить.

— Зейнеп, — раздался тихий, но твёрдый голос из тени.

Она вздрогнула, остановившись на полпути. Обернувшись, увидела Эдварда.

— Эдвард?.. — удивление отразилось в её глазах, но за ним тотчас промелькнула тревога. Она взглянула по сторонам, словно опасаясь, что их могут заметить. — Что вы здесь делаете?..

Он шагнул ближе, не отрывая от неё взгляда. В голосе прозвучало искреннее волнение:

— Простите, что так внезапно… Но я должен поговорить с вами. Это касается Эмилии.

Зейнеп нахмурилась.

— Я знаю, о чём вы, — тихо сказала она. — Эмилия мне всё рассказала.