Эдикт Крови

Глава 1

— Очнись, тварь!

Удар с хлёстким звуком врезается в лицо, будто раскалывая череп изнутри. Сознание вспыхивает, как искра. Мгновенно. Боль проходит током по всему телу, пробуждая каждый нерв, выдирая меня из вязкой темноты, где не было ни времени, ни памяти.

Глаза открываются. Мир передо мной мутен, как затянутое кровью зеркало. Челюсть сжата. Сквозь зубы — хрип.

Попытка достучаться до силы — тщетна. Пусто. Осталась только оболочка, гудящая от боли и жажды ярости. Я чувствую себя… неважно — это слишком мягко сказано. Разбитый, раздавленный, сырой от боли.

Сколько я здесь? Почему никто не пришёл? Почему до сих пор живу?

Передо мной — он. Истязатель. Изверг в коже человека. Его лицо потное, глаза бегают, но он улыбается, как будто пьянеет от возможности бить снова. В руке — кастет. Мой. Кровавый. Мои клетки на его металле. Прекрасно.

Я облизываю губы, чувствуя солоноватый вкус свежей крови. Он разливается по языку, и что-то во мне оживает. Густая, кипящая ярость. Не слепая — нет. Ярость — осознанная. Хищная.

Медленно, намеренно, я наклоняюсь вперёд, стараясь дотянуться до него зубами. Руки — связаны сзади, запястья ноют от трения. Тело тяжёлое, но я двигаюсь. Даже малейшее движение — это вызов. Клацаю зубами перед его лицом и взрываюсь смехом — злым, диким, горьким — когда он отшатывается, испуганно моргая.

— Ещё хочешь? — почти шепчу я, — я могу.

Удар приходит снова. По той же щеке. Кость под кожей уже ноет, как бешеная собака. Голова дергается вбок. На губах — пульсирующая боль. Но я улыбаюсь. Слабость — горит внутри, а снаружи — усмешка. Не ломайся. Не сейчас.

— Рассказывай! — голос у него взвинченный, дрожащий от нетерпения и страха. Он хочет подчинения. Хочет, чтобы я заговорил. Чтобы сломался.

В ответ — плевок. Кровавый, густой, прямо ему в лицо. И улыбка — с прикусом безумия.

— Только если отсосёшь, — шепчу я, и в голосе моём нет ни капли страха. Только яд. Только злобное наслаждение его яростью.

Он рычит. Удар — теперь в рёбра. Снова. И снова. Кости поют под кожей, грудная клетка сжимается, как от тисков. Я кашляю, кровь течёт изо рта, горячая, солёная, насыщенная — но не сожалею ни на секунду.

Каждый его удар — даёт мне больше. Больше ненависти. Больше осознания, кто я.

Изнутри — жар. Тёмный, древний, такой родной. Как будто что-то глубинное шевелится, пытаясь проснуться.

Через боль слышу другой голос. Другой. Спокойный. Острый как лезвие.

— Хватит.

С трудом слышу его сквозь пульс в ушах, сквозь кашель и сиплое дыхание, но он есть. Звук, который разрезает пространство, останавливает садиста в момент удара.

Я смеюсь снова, глядя на палача сквозь кровь.

"Что, уже боишься?" — спрашиваю без слов. Пусть он читает это в глазах.

Слышу, как решётка со скрежетом отъезжает в сторону, разрезая тишину камеры, как нож гнилую плоть. Металл по камню — звук, от которого зубы ноют. Вдох. Один глаз открывается — сквозь кровь и пот, заливающие лицо.

В камеру входят двое.

Первый — страж Инквизиции. Громада. Высокий, с плечами, как у боевого быка. Лицо скрывает ало-красная маска, на которой сверкают две звезды, словно клеймо власти. Вся остальная фигура — в чёрном. Плащ колышется при каждом шаге, тяжёлый и плотный, как сама смерть. Рука — на рукояти меча. Не угроза, нет. Просто постоянное напоминание: он готов его применить.

Вторая — девушка. Хотя «девушка» звучит слишком мягко. У неё рост доходит ему до груди, но в этих серых, стальных глазах — хладнокровие, способное заморозить даже пылающего демона. Она смотрит на меня с высоты своих каблуков и внутреннего превосходства. И морщит аккуратный, аристократичный носик, будто я — не пленник, а дохлая крыса, валяющаяся у неё под ногами.

Чёрные волосы стянуты в хвост, как у воина. Плащ такой же, как у стража — инквизиторский, чёрный, строгий. На поясе — меч, с гравировкой, которую я бы узнала даже в аду. Инквизиция не носит украшения. Только знаки.

Она подходит ближе. Всего в двух шагах. Этого достаточно, чтобы ощутить запах — холодный металл, кожа, масло для оружия. И горечь... власти.

Смотрит на меня сверху вниз, с выражением такой явной неприязни, будто ей поручили чистить сапоги об мою кровь.

— Рассказывай, где вы его держите, — её голос ровный. Ни угрозы, ни раздражения. Только бесстрастное предложение. — И я подарю тебе быструю смерть.

Я смеюсь. Глухо, хрипло, в горле звенит боль, но я не сдерживаюсь. Боль — моя подруга сегодня. В рёбрах что-то трещит — точно, одно сломано. Отлично.

— Предложение не из лучших, красавица, — прохрипел я, медленно облизывая разбитую губу, чувствуя солоноватую кровь на языке. Мой взгляд скользит по её фигуре, неспешно, с явным интересом. — Может, ты мне покажешь, что ещё умеешь, кроме как стоять и смотреть свысока?

Глаза её прищуриваются. Презрение становится ядом. Её пальцы касаются рукояти меча, почти ласково, как будто она хочет, чтобы я почувствовал, насколько ей нравится мысль разрезать меня.

— Он не сознается, — хрипло бросает страж, не двигаясь. Его голос звучит, как удар кованым сапогом по камню. — Пустая трата времени.

Он не смотрит на меня. Говорит, будто я — предмет. Как закопчённый кусок мяса, который не стоит даже второй попытки. Но я чувствую: его злит, что я смеюсь. Что не сдаюсь.

— Как-то быстро вы сдались, — выдыхаю с хрипом, чувствуя, как внутренности отзываются пульсирующей болью. — Что, вам не хочется спасти вашего вкусного дружочка?

Голос срывается на сип.

— Уверен, ему сейчас хуже, чем мне.

Пытаюсь снова позвать силу — инстинктивно, почти как вздох. Но в груди тут же вспыхивает жар, как от короткого замыкания, и я выгибаюсь, задыхаясь от боли. Электрический разряд пронзает позвоночник, рвёт дыхание пополам. Только бы не заорать.

Она делает шаг.

Её пальцы скрываются за перчатками, холодные. С силой хватает меня за скулы. Щёки горят от боли, челюсть скрипит под давлением. Глаза мои раскрываются шире, но не от страха — от её близости.

Глава 2

— Они должны были быть полчаса назад. Нас кинули. — Мав срывает голос на полувсхлип, мечется туда-сюда, как зверёныш в ловушке. Его капюшон постоянно сползает, и он нервно одёргивает его, пытаясь спрятать длинные уши и испуганные глаза. Канспиратор хренов. Как будто никто не заметит двухметрового эльфа в плаще посреди заброшенной подворотни.

Первое правило улицы — не выделяйся. Ты провалил его с треском.

— Успокойся. — Я медленно достаю сигарету, щелкаю зажигалкой, вдыхаю едкий дым. Сладкий и горький. — Они будут.

Прислоняюсь к шершавой кирпичной стене, чугунный холод камня — как напоминание о том, где мы. Город дышит мусором, ржавчиной и чужими надеждами. Над головой, где раньше должно было быть небо, — мигающий купол. По нему бегут белые линии, как трещины по стеклу. Сбой системы. Фальшь, которую больше никто не пытается чинить.

Когда я в последний раз видел настоящее небо? Не помню. И, если честно, уже не уверен, что оно было. Имитация вытеснила реальность. Как будто всё живое заменили симуляцией, и мы просто... играем свои роли.

Докуриваю, бросаю окурок под ноги. Искра гаснет в болотной лужице.

И вот — шум мотора, ровный рёв байка, который катится к нам с конца переулка. Резко тормозит. Садится пыль. На байке — двое. Шлемы, куртки с оскалившимся волком на спинах.

Ирония. Волки, ага. Полукровки в дешёвом трикотаже. Шакалы, которые красят морды и называют себя хищниками. Если бы настоящие оборотни узнали — вырезали бы до последнего. Но я здесь не для морали. Не моё дело.

Водитель первым скидывает шлем. Жесткие черты, короткие волосы, щетина.

Его напарник — мальчишка-блондин, хрупкий, почти с девичьими чертами лица и светлыми голубыми глазами. Евар.

На вид — не больше двадцати. Но я знаю: в его прошлом больше грязи, чем на всех подошвах этого города. С малых лет варится в незаконных схемах — быстро, дерзко, бесшумно. Маленький хищник в детской обёртке. Сегодня у него под правым глазом багровеет фингал. Кто-то его приложил знатно.

— Ну, наконец-то. — Говорит Мав успокаиваясь и подходя ближе.

— Кто тебя так? — Я отлип от стены, стряхнул с плеч кирпичную пыль и подошёл ближе.

Евар скалится, будто только что съел что-то кислое, но делает вид, что всё в порядке.

— Норм. Ему больше досталось. — отмахивается и сразу переходит к делу. — Планы поменялись. Он едет в Эдельвейс.

Отлично. Как же мне не нравятся эти фразы. Из-за одного не правильного решения, всё может пойти насмарку.

Я оскалился. Бессознательно. Как зверь, который учуял кровь.

— Сколько есть времени?

— Часа полтора. После службы — сразу к искарам.

Искары. Новая метастаза власти, которая пустила корни в Нижнем. Год назад они были просто толпой обозлённых жителей, которых все бросили. Никто не верил, что они выживут. А теперь — считай, параллельное правительство.

Инквизиция протирала очки целый год, а теперь решила прибрать к рукам тех, кто уже не просил милости. Глупцы. Искары в кость пропитаны презрением к верхнему городу. Эта встреча не обойдётся без лишней крови.

Сплёвываю в пыль лишнюю слюну, которая заполнила рот.

— Охрана?

— Около двадцати человек. Думаю, искары устроят им тёплый приём.

— Ещё что-то? — задаю вопрос не просто так. Парень нервничает. А я чувствую как от него несёт сомнениями.

Недаром Клеймы были главными переговорщиками древности. Мы читали не лица — намерения. В своё время именно мы занимались тем, что заключали с людьми договора о душах. Однако это время ушло в прошлое, а работать где-то надо.

Он вздыхает. Говорит через силу :

— Там будет очищенный.

Вот дерьмо.

Очищенные — это уже совсем другая лига. Не простые агенты, не каратели. Это посвящённые.

Те, кому выжгли душу, оставив одну только веру. Неуязвимые для манипуляций. Не воспринимающие страх. Без внутреннего “я”.

Отвожу взгляд. В голове начинает крутиться план.

Очищенными становятся не все. Это бывшие еретики — сломанные, перекроенные, выжженные. Из их плоти делают сосуды. А из их воли — пепел. Инквизиция использует ритуалы боли и покаяния, превращая мятежников в оружие.

Их тела покрыты символами: искривлёнными знаками, написанными на коже. Эти знаки не просто для страха — они выжигают энергию.

От встречи с очищенным ты не просто лишаешься силы. Ты теряешь своё “я”.

Я ни разу не сталкивался с таким лицом к лицу. Но слышал. Этого достаточно, чтобы не желать такой встречи.

— Ааран, может… ну его к чёрту? — голос Мава звучит тише, чем обычно. Сомнение режет его горло.

Мы как раз возвращаемся в бункер.

В помещении темно. Холодный свет ламп дрожит, как пламя. Ребята — уже в боевой готовности. Оружие начищено. Все будто готовятся к последнему ужину.

Проходим мимо главного зала — сердца логова. Всё, что здесь есть, построено для одной цели: грязные дела.

Столы с инструментами. Электронные замки. Голографические карты. Грузовики с фальшивыми номерами. Здесь прошло очень много нелегального.

У дивана, возле дальнего столба, сидит Угьан.

Мужчина с лицом, как будто его лепили из кремня. Элементальный маг, бывший уличный провидец, а теперь — лидер банды, которую за пару лет не смогли подмять даже искары. Он второй по весу в Нижнем. И он не гнётся. Не привык. Поэтому не он поехал договариваться с собаками. Он послал меня.

Останавливаюсь перед ним. Без поклона. Мы оба знаем, кто есть кто.

— Планы поменялись. — пересказываю Еварову сводку. — Он едет в Эдельвейс. Через полтора часа. Охрана стандарт — двадцать инквизиторов. Есть риск присутствия очищенного.

На секунду повисает тишина. Только где-то позади щёлкает автомат, кто-то отрабатывает сборку. Потом — голос Угьана, сухой и низкий:

— Значит, всё идёт к хуям. Как обычно.

Он не выглядит встревоженным. Он оценивает. Это делает его опасным.

— Ты справишься. Мы оба знаем, как ты работаешь. Но если ошибёшься — тебя первым пустят на алтари.

Глава 3

Ещё раз медленно оглядываю камеру, в которой застрял. Не то чтобы я надеялся найти что-то новое, но… вдруг.

Нет. Всё те же глухие, серые стены, потрескавшиеся, с редкими вкраплениями металла стянутые холодом. Ни тебе окна, ни щелей. Только мерцание тусклого источника света под потолком, рассекающего тени.

Я сижу ровно, в центре камеры, как фигура на чужой шахматной доске. Руки — связаны, ноги затекли, плечи ломит. Смотрю вперёд, прямо на закрытые прутья.

После допроса — или скорее, мясного сеанса — меня просто бросили. Даже не удосужились снова допросить. Возможно, надеялись, что сгнию тут заживо. Может, и сгнил бы, если бы не этот звук.

Тихие шаги.

Металл коридора откликнулся пустотным эхом.

Я поёрзал на стуле, почти с облегчением. Неважно, кто — главное, не тишина.

В голове проскальзывает мысль: « Что-то нашли в доках. Или… наоборот — ничего». Но не это важно.

Почти инстинктивно на губах появляется ухмылка, когда я вижу силуэт.

Мав.

Он идёт как всегда — легко, бесшумно, будто тень, что научилась ходить на двух ногах. Всё в том же чёрном плаще, который, казалось, впитывает свет, не отражая ни одной эмоции. Раньше я думал, что он носит его ради пафоса. Сейчас же — беру слова назад. Быть может, он и правда помогает ему в скрытности..

Парень приближается к решётке, почти не глядя на меня, достаёт отмычку — движение отточено, как у скрипача, знающего, где будет каждая нота. Я наблюдаю, как его пальцы играют на замке, и в этом — почти завораживающее спокойствие.

Щелчок.

Дверь приоткрывается с чуть слышным скрипом.

— Плохо выглядишь, — произносит он, проходя внутрь и направляясь мне за спину.

— Зато ты — красавчик, — ухмыляюсь, чувствуя, как туго обтянутые запястья начинают дышать, когда он срезает верёвки.

Пальцы у него холодные, ловкие. И на секунду я позволяю себе забыть, где нахожусь.

Пальцы медленно потирают занимевшее место — кожа в тех местах будто не моя, онемевшая и холодная, сдавленная, как будто её сжимали стальными кольцами. От верёвок остались глубокие следы: фиолетовые, почти чёрные полосы, врезавшиеся в плоть, как напоминание о прошедших часах. Или днях? Здесь, в этом гробу из камня и металла, теряется счёт времени.

Пробую призвать силу. Внутри — пустота. Слабое эхо, как будто моё тело стало колоколом, которому нечем ударить. Ни малейшего отзыва. Ни щелчка, ни искры.

Чёртова очищенная.

Отличная работа, не спорю. Надеюсь, эффект временный, иначе... ну, иначе будет интересно.

— Тебя никто не видел? — голос звучит тише, чем обычно, и куда хриплее. Гортань саднит, будто туда засыпали пепла.

Мав, уже приоткрывший дверь, бросает взгляд через плечо. Его лицо — как всегда, каменное. Лишь чуть заметный блеск в глазах выдает осторожность.

— Нет. Здание охраняют на удивление вяло. Такое ощущение, будто силы перебросили в другое место.

О да. Я знаю, куда.

Мысленно усмехаюсь. Понятно. Это не их территория. Верхний город — другое дело. А здесь...

Инквизиция просто заняла чью-то уютную, прогнившую нору. Слишком самоуверенно.

Поднимаюсь. Тело протестует, как после долгого и жестокого боя. Пульсирующая слабость даёт о себе знать в каждой мышце.

— Слушай… Оружие у тебя найдётся? — Пальцы сжимаются, привычным жестом пытаюсь выпустить когти. Ничего. Ни боли, ни движения, ни капли звериной природы. — Я немного… не в форме.

Мав молча достаёт нож. Не кинжал, нет. Просто клинок — короткий, грубый, без украшений, но острый. Лезвие чуть длиннее ладони, матовое, будто выпитое светом. Он протягивает его мне рукоятью вперёд, и в этом простом жесте больше доверия, чем в любых словах.

Принимаю оружие и, на мгновение глядя на него, чувствую, как в груди просыпается странное, тягучее раздражение. Маловато. Но выбирать не приходится.

— Ладно. — Кручу нож в пальцах, проверяя вес. — Этим я хотя бы горло перережу.

Улыбаюсь, чуть заметно. В этом есть своя прелесть — когда ты на грани и не можешь полагаться на силу, приходится быть изобретательнее. И жестче.

Мы медленно продвигаемся по коридорам, затаив дыхание, прилипшие к стенам. Где-то светят лампы, изредка моргая, словно не в силах выдержать собственное тусклое свечение. Пыль повисла в воздухе, как затаённый страх, и каждый наш шаг кажется слишком громким.

Пару раз нам приходится вжиматься в холодный бетон, прижимаясь спинами к шершавым стенам — только бы не попасться. Можно было бы перебить тех, кто ещё остался. Но в моём нынешнем состоянии… я едва держусь на ногах. Не до героизма.

Подвал остался позади, и когда мы поднимаемся на первый этаж — он встаёт у нас на пути.

Высокий. Плотный, словно собранный из кусков стали и мрамора. Узнаю его. Да, точно — тот самый, что стоял рядом с девушкой. Маска цвета крови, с двумя серебряными звёздами на правой стороне.

Шакал в доспехах.

Не нужно быть провидцем, чтобы понять: мне с ним не справиться. Не сейчас. Не в этом обрубленном теле, в котором даже зверь молчит.

А Мав? Парень хорош, но не сильнее меня будет.

Инквизитор молча достаёт меч. Медленно, даже торжественно. Звук металла, выскальзывающего из ножен, словно скальпель по нервам. Лезвие направлено прямо на меня, и я чувствую, как оно тянет на себя — как взгляд хищника, который ещё не напал, но уже решил, что ты — еда.

Поднимаю руки ладонями вперёд — в жесте покорности.

Внутри — злость, что я не могу сейчас порвать его в клочья. Но снаружи — улыбка и спокойствие. Я — не угроза. Я — пёс, которому временно надели намордник.

Нож, конечно, спрятан. В штанах, за поясом. Но дёрнуться к нему — всё равно, что броситься в пасть дракону. Смешно.

— Начальник, давайте без этого, а? — Говорю спокойно, голос чуть хрипит, но звучит легко, почти весело. — Я, собственно, просто вышел подышать. Понимаете, в подвале… сыро, а вдруг заболею и умру. Кто ж вам потом будет врать в глаза с такой искренностью?