Я проснулась не от страха или боли, а от тишины. Но это была не та мертвая, давящая тишина пустоты, что стала моим саваном. Эта тишина была живой. Она дышала, она вибрировала. Я открыла глаза и впервые увидела свою комнату по-настоящему.
То, что раньше казалось мрачной тюрьмой из черного камня, теперь ощущалось… как дом. Уютный, безопасный, родной. Зеленое пламя в камине не просто горело — оно исполняло безмолвный, изумрудный балет, и я понимала его язык вечного тепла и тайны. Тени в углах были не просто отсутствием света; они были бархатными, глубокими нишами, полными прохлады и обещаний. Сам воздух, казалось, искрился невидимыми частицами силы, и я чувствовала их движение на своей коже, как легчайшее прикосновение шелка. Мир стал ярче. Он стал глубже. Объемнее. Интереснее.
Я села на кровати, и движение далось мне с незнакомой, плавной легкостью. Боли не было. Лишь глубоко внутри, в самом центре моего существа, ощущался вес. Не тяжесть, а полнота. Словно черный, спокойный океан теперь плескался там, где раньше была выжженная пустыня. Это была его тьма. И она была моей. И это было правильно. На мне была короткая, невесомая накидка, сотканная будто из лунного света и застывшего дыма; она ничего не скрывала, лишь окутывала тело призрачной, мерцающей дымкой.
Я подошла к темной, отполированной стене, служившей мне зеркалом. Существо, посмотревшее на меня из сумрачной глубины, было мной и не мной. Это все еще было мое лицо, мое тело. Но оно изменилось, словно невидимый скульптор прошелся по нему своим резцом, убирая все лишнее и подчеркивая суть. Скулы стали выше и острее, придавая лицу хищную утонченность. Губы, сохранив свой изгиб, казались полнее, темнее, словно были созданы для жестоких шепотов и греховных поцелуев. Глаза… они все еще были моего цвета, но теперь в их глубине, казалось, горели два далеких, холодных огонька. Мое тело стало… сочнее. Грудь казалась чуть больше, изгиб бедер — круче, талия — тоньше. Я все еще была Элиной, но отточенной, доведенной до зловещего, завораживающего совершенства. Это была красота, которая несла в себе угрозу.
Тихий стук в дверь вырвал меня из созерцания.
— Войди.
Слово прозвучало твердо, без малейшего колебания. Дверь отворилась, и вошел Каэль. Он нес серебряный поднос с завтраком. Увидев меня, он замер на мгновение, его дыхание сбилось, а в фиалковых глазах промелькнуло чистое, неподдельное благоговение, смешанное с суеверным ужасом.
— Госпожа... — его голос был тихим, почтительным, полным восхищения.
Он поставил поднос на стол и опустился на колени.
Я медленно повернулась к нему, коснулась пальцами своего лица, словно проверяя, реально ли оно.
— Каэль… что со мной? Я… другая. Я чувствую себя иначе.
Он поднял на меня взгляд, и в нем была такая искренняя преданность, что она почти причиняла боль.
— Вы пережили Ритуал Наполнения, госпожа, — его голос был благоговейным шепотом. — До вас… уже много веков ни одна жертва не выдерживала его. Повелитель вливал в них свою тьму, и их смертные оболочки не выдерживали. Они растворялись, госпожа. Их души гасли, а тела обращались в пепел, поглощенные без остатка.
Он смотрел на меня, и я поняла причину его трепета.
— А я? — прошептала я.
— Вы… — он сглотнул, — вы приняли в себя его ночь и зажгли в ней свои звезды.
В этот миг мир изменился. Воздух в комнате загустел, стал плотным, как мед, и горячим, как дыхание пустыни в полдень. Зеленое пламя в камине на мгновение склонилось, словно в поклоне, а тени в углах затрепетали. Я почувствовала его прежде, чем увидела. Его аура, обжигающая, как прикосновение к раскаленному металлу, и тяжелая, как корона из свинца, беззвучно заполнила пространство.
Он не вошел. Тени в дальнем углу комнаты просто сгустились, обрели форму, и он шагнул из них, уже будучи здесь. Он был одет просто, в черную шелковую рубашку и штаны, но его присутствие мгновенно превратило комнату в тронный зал. Каэль распростерся на полу, не смея дышать.
Мальфазар двинулся ко мне, не идя, а скорее плывя в воздухе, как сгусток раскаленной тьмы. Его золотые глаза горели, изучая меня с любопытством ученого, с гордостью создателя, который видит, что его самое смелое и жестокое творение превзошло все ожидания.
— Моя Хе'шар. Мое творение. — его голос был тихим, спокойным, но каждое слово вибрировало жаром, проникая мне под кожу. — Все, что было до этого, — заговорил он, не оборачиваясь, — было созданием. Я взял чистый, нетронутый материал и выковал из него то, что мне было нужно. Я сломал тебя, чтобы построить заново. Я опустошил тебя, чтобы наполнить собой.
Он медленно повернулся. Его золотые глаза горели в полумраке с неистовой, голодной силой.
— Я создал идеальный сосуд. Идеальное зеркало для моей тьмы. Идеальную пару.
Он подошел ко мне, остановившись так близко, что я могла видеть в его глазах отражение зеленого пламени и свое собственное лицо — бледное, спокойное, чужое.
— Ни одна жертва до тебя не выдерживала наполнение моей тьмой. Они были глиняными сосудами - хрупкими, обожженными в слабом огне человеческого страха. Они могли вместить лишь каплю моей сути, прежде чем обратиться в прах. Их крики были шипением воды на раскаленном камне — короткий, бессмысленный звук перед вечным молчанием.
Он остановился прямо передо мной, и его взгляд был настолько плотным, что ощущался на моей коже, как волна обжигающего жара.
— Но ты… Ты — обсидиан. Рожденный в вулкане боли. Ты не треснула под моим давлением. Ты лишь закалилась в нем, став совершенной.
Он протянул руку и кончиком пальца провел по моей щеке, и на этот раз я почувствовала жар, исходящий от него — не хищное, как жар дракона.
— Ты больше не человек, Хе'шар. Человеческое в тебе стало лишь основой, почвой, из которой выросло нечто новое. Ты — эхо моего бытия. Часть меня, которой дали собственную плоть. Мое создание.
Черный океан внутри меня затих, слушая своего создателя.