Единственная для меня

Пролог

Соня

Что чувствует человек, когда его предают?

Боль. Боль во всём теле. Боль в сердце. В душе. Как будто тебе безжалостно вырвали крылья и оставили в одиночестве кричать. Умирать от дикой боли. И ты теперь не сможешь взлететь. Даже если очень сильно захочешь. Упала так, что не встать.

А эти раны кровоточат, оставляя на сердце глубокие болезненные шрамы, которые не залечить ничем и никогда. Они так и будут всякий раз напоминать тебе об этом человеке. Нарывать. Стоит их только чуть затронуть. И даже самый длинный и широкий пластырь не поможет, чтобы залечить их.

По моим щекам текут горькие, горячие слёзы, обжигая лицо и душу. Хочется кричать и царапать острыми когтями эту рану, чтобы заглушить ту боль, что рвёт меня на части. Чтобы ощущать её физически – не душевно. Чтобы всё это прекратилось немедленно.

Ладонями закрываю лицо, не желая видеть этот мира. Этот чертов мир, который разрушил, убил меня. А я верила. Верила, любила, ждала как маленькая дурочка, готовая на всё ради этого человека.

А он просто предал, убил безжалостно, как убивает охотник дикое, но слишком доверчивое животное, по своей наивности подошедшее слишком близко. Хладнокровно вскидывает ружьё и стреляет, убивая наповал.

— Объявляется посадка на рейс «Москва – Лос-Анджелес», — объявляет женский голос по громкой связи.

Её слова отдаются острой болью в голове и в сердце.

Егор убил ту девочку, которая его любила. Любила всем сердцем. Которая отдала себя. Подарила не только своё тело, но сердце, душу. Каждую свою эмоцию, улыбку, искрящийся взгляд. Подарила саму себя.

А в ответ я получила лишь боль от предательства любимого человека. Разочарование. А я ведь отказалась ради него от любимого дела. От того, чем жила и дышала. Он стал для меня смыслом жизни. Моим кислородом. Моей жизнью. Моим всем.

С Свободиным я позабыла, что такое страх. Он вылечил меня от моей болезни. С ним я чувствовала вкус счастья на губах. А сейчас со мной лишь холод и темнота, пробирающиеся к моему сердцу. Лишь одиночество. Без Егора нет меня.

За что ты так со мной? Что я тебе сделала, Егор? Что?!

Рыдания душат, перекрывают кислород, и я хватаю жадно воздух губами, потому что тело отчаянно хочет жить, хоть изнутри я мертва. Загляни ко мне в душу – там пусто и темно. Там нет жизни. Только боль и одиночество.

Мои воспоминания превращаются в холодный пепел. Воспоминания о том, как он меня целовал, покрывая своими горячими, жалящими пламенем губами. Как обнимал. Как говорил, что любит. Что я всегда была и буду у него на первом месте. Что я главнее всяких гонок. Он сделал мне предложение! А потом убил.

Как же красиво всё же ты лгал, Егор!

Лгал так правдиво, что я верила. Верила каждому его слову. Взгляду. Прикосновению. Верила и любила. Любила, отдавая всю себя.

Сейчас эти воспоминания причиняют мне нестерпимую боль, сгорая внутри и выжигая остатки моей израненной души.

— Объявляется посадка на рейс «Москва – Лос-Анджелес», — повторяет женский голос по громкой связи.

Пора.

Отрываю ладони от лица, залитого слезами. Резко смахиваю эту никому не нужную соль и так же резко встаю. Рукой хватаю чемодан за ручку и направляюсь к своей посадочной дорожке.

Прощай, Егор!

Глава 1

Соня

Пять лет спустя

— Мама! Мама, проснись! — сквозь сон слышу детский звонкий голосок, что разрезает тишину и пробирается в мой сон. — Мама! — кто-то маленький, но достаточно сильный толкает меня. — Мама!!! Мы опоздаем!

На губах появляется улыбка, и я распахиваю глаза, смотря на маленькое чудо, что своими синими глазами смотрит на меня, словно в душу мне заглядывает.

— Доброе утро, моё солнышко. Ещё совсем рано, Поля. А самолёт у нас только в два часа.

Видя это маленькое чудо, просто невозможно не улыбаться. Оно светит тебе, дарит свою любовь и теплоту. Оно просто любит тебя за то, что ты просто есть. Что ты - её мама!

— Нет, мы опоздаем, — машет светлыми кудряшками дочь, с серьёзным видом смотрит на меня и карабкается ко мне на кровать.

Я помогаю ей взобраться и отодвигаюсь дальше, чтобы уступить ей место, и моё маленькое сокровище ложится ко мне под бочок. Обхватываю руками хрупкое тельце и прижимаю к себе. Целую в макушку, прикрыв глаза.

Моя маленькая егоза уже с самого утра не спит и заодно и маме не даёт поспать. Если она не спит, значит, и никто не спит – такие вот у нас правила в доме.

— Бабушка уже проснулась? — спрашиваю Полину.

— Да. Она внизу с дедушкой. Мы уже все покушали вкусные блинчики, которые бабушка приготовила. А ты ещё спишь. Вставай, — отвечает мне малышка и тянет меня за руку.

— Всё же уговорила бабушку на блины? Да, маленькая егоза? — и под звонкий смех начинаю щекотать малышку.

— Мама, щекотно. Не надо, — стараясь выговорить правильно каждую букву, произносит Полина, звонко смеясь, и выворачивается из моих рук.

— Будешь знать, как будить маму. А мама ведь устала после работы. Да, да, — и звонко целую в сладкую и вкусную щёчку. — Скушаю эту маленькую, вкусную девочку.

— Мама, ну меня нельзя есть, — со всей серьёзностью отвечает дочка.

— Почему? — на мгновение останавливаюсь, удивлённо смотря на малышку.

— Я невкусная, — звонко щебечет Поля и показывает язык, при этом спрыгивая с кровати и убегая из комнаты.

Падаю на подушку, расправив руки в разные стороны и прикрыв глаза, улыбаюсь.

— Мама, вставай! — раздаётся звонкий голосок дочки через мгновение в коридоре.

Качаю головой. Улыбаюсь.

Светлые длинные кудряшки. Синие глаза. Серьёзный взгляд. Улыбка. Всё же как же она похожа на него...

Нет. Нет. Нет.

Я не должна думать и вспоминать об этом человеке. Он сделал мне больно. Предал, воткнув в спину нож. Я слишком сильно его любила. Но, как ни странно, ни о чём не жалею, потому что моя любовь подарила мне такое маленькое, ласковое и крохотное чудо, которое я люблю больше всего на свете. И никому никогда не отдам.

Вниз спускаюсь через полчаса, приняв все водные процедуры и переодевшись в лёгкое летнее платье. На улице уже несколько дней стоит жара несмотря на то, что только начало лета. А уже вовсю парит, от духоты даже дома трудно спрятаться. Как бы потом дожди не пошли и холод не настал.

Вся семья в сборе за столом на кухне.

— Доброе утро, — захожу на кухню, где за столом сидят родители и дочка. Полина уплетает блины со сметаной за обе щёки, и эти самые щёки уже перемазаны в сметане.

Улыбаюсь, качая головой. Моё маленькое чудо.

Глава семьи поворачивается ко мне, улыбается.

— Доброе утро, дочка. Как спалось? Опять поздно ночью домой пришла?

Подхожу к родителям и по очереди целую их в щёчки.

— Да. Всё же последний рабочий день вчера был. Да и прям перед самым моим уходом тяжелораненого привезли. Меня попросили остаться. Я не смогла отказать.

Прохожу к столу и сажусь рядом с Полей. Беру в руки салфетку и вытираю испачканную хрюшку.

— Да знаем, Соня, что, если бы не Полина, ты бы прописалась в этой больнице.

Поднимаю на него глаза.

— Па, ты же знаешь, как я люблю свою работу. Но бусинка для меня всё, — чмокаю в макушку дочь.

— Может, всё же останешься, Сонь? — берёт слово мама, пытаясь в который раз со мной поговорить об отъезде в Россию. Но я уже всё решила, и бессмысленно разговаривать со мной об этом.

Буквально месяц назад мне позвонила Марина и предложила вернуться назад. Её знакомый открыл новую клинику, и ему нужны лучшие специалисты. И Белова сразу же порекомендовала меня. А потом позвонила мне и обо всё рассказала.

Я сначала отказывалась, не желая возвращаться туда, откуда уезжала сломленная, с глубокими ранами на сердце. Но всё же потом, хорошенько подумав, согласилась.

Тем более предлагают мне хорошо оплачиваемую работу.

— Мам, мы же с тобой уже об этом разговаривали. Я всё уже решила.

— А вдруг...

Но я сразу же обрываю маму на полуслове.

— Нет, мама, — качаю головой.

Родительница только недовольно покачала головой. В её глазах я видела, что она хочет многое мне сказать, но не решается. Всё же тема отца Полины у нас в доме под запретом.

Глава 2

Соня

— Объявляется посадка на рейс «Лос-Анджелес – Москва», — объявляет женский голос по громкой связи.

Делаю глубокий вдох и смотрю на родителей, что стоят рядом со мной. У мамы на глазах слезы, которые ей трудно сдержать. Делаю шаг к ней и крепко обнимаю.

— Ну все, перестань, мамуль. Мы же не навсегда уезжаем. Мы обязательно приедем на Рождество и будем часто созваниваться. Я тебе это обещаю, — шепчу ей на ухо, успокаивающе поглаживая по спине.

— Я переживаю, Соня. А вдруг с вами там что-нибудь случится? А нас не будет рядом. Или же с Полиной... — хлюпает носом родительница.

 — Мам, ну, хватит глупости говорить. Все будет хорошо. Тем более, если что – Света с Маринкой на подхвате. Так что ничего плохого не случится, — слегка отстраняюсь от нее. — Так что хватит тут нюни разводить. А то зальёшь весь аэропорт, и мы тогда точно никуда не полетим, — стираю слезы ладошками с лица родительницы.

Она смеётся и ласково смотрит на меня своими грустными глазами.

Несмотря на то, что маме уже почти пятьдесят, выглядит она намного моложе. Я всегда ей говорю, что она у меня самая красивая и самая молодая. Я очень сильно её люблю. И благодарна за всё, что она для меня сделала.

Пять лет назад я упала на них как снег на голову. Ничего толком не говорила и не объясняла.

Целыми днями плакала, закрывшись у себя в комнате, не желая никого видеть и слышать. Конечно, они пытались со мной поговорить, узнать, что случилось и почему я всё же приехала к ним, когда ещё несколько дней назад даже слышать об этом не желала. Но я лишь качала головой и пустым взглядом смотрела в потолок.

Те первые недели были для меня сущим адом. Я будто не жила, а существовала где-то между жизнью и смертью. Каждый день мама заставляла меня есть и хотя бы несколько часов поспать.

А потом я узнала, что беременна. Моей первой мыслью была такая: «это моё маленькое чудо». И ни разу я не задумывалась о плохом.

Но беременность проходила очень сложно. Меня тошнило, буквально выворачивало наизнанку. Я была похожа на мел, а тёмные круги под глазами красноречиво свидетельствовали о недосыпах. Потому что ночью я почти не спала – стоило только закрыть глаза, как я видела Егора, который смотрел на меня своим невозможно синим взглядом, в котором были лишь боль и разочарование.

Я тянулась руками к нему, желая обнять, как раньше, почувствовав его тепло, но гонщик лишь отдалялся от меня, а я просыпалась в холодном поту, с учащённым дыханием и слезами на глазах.

Ещё долго я не могла уснуть, свернувшись клубочком на кровати. Обнимала руками небольшой живот, нежно поглаживала пальцами и знала, что во мне живёт частичка любимого мужчины, которого, несмотря на его предательство, я всё равно люблю.

Несколько раз приходилось лежать на сохранении. А потом тяжёлые роды, которые, думали, что не переживу...

А потом серьёзный разговор с родителями, и я твёрдо попросила не поднимать тему, по какой причине я уехала из родного города, а также не спрашивать про отца Полины. Не хотелось ни слышать, ни разговаривать об этом, переживая всю свою боль внутри себя.

Лишь моя Поля была лучиком света во тьме, в которую я погрузилась с головой и считала, что уже никогда не смогу избавиться от неё.

— Хорошо. Берегите себя, дочка. И почаще звоните, — я кивнула, улыбнувшись и еще раз обняв крепко родительницу, а потом отпустила, сделав шаг назад.

Повернулась к отцу, который серьезно и даже как-то хмуро смотрел на меня. Я лишь покачала головой.

 Я знала все, что он думает и что хочет сказать. И папа так же знает, что бы его дочь сказала об этом. Но несмотря на разногласия между нами, родитель всегда верил в меня и любил не меньше, чем мама.

Сделав шаг к отцу, крепко обняла и его, сказала тихим шёпотом на ухо, чтобы обязательно берег маму и не засиживался допоздна на работе – хотя трудолюбием я пошла в него.

Уже сидя в самолете, я вдруг ощутила стойкую уверенность, что моя жизнь уже не будет прежней. Что она вновь повернётся на сто восемьдесят градусов. Она изменится, стоит только ступить ногой в родной город, где в последний раз была целых пять лет назад. Она уже никогда не будет прежней. Что-то случиться.

Я чувствовала волнение и толику страха. Но сама не понимала почему.

Повернула голову к дочке, которая восторженными глазами смотрела в иллюминатор, как за бортом проплывали белые пушистые облака, светило ярко солнце и всё было ярко-голубое. Синее небо. Как её глаза. И глаза её папы.

Егор. Сердце сжалось, защемило, стоило только подумать о нём, представить, каким он стал за эти пять долгих лет. Но я тут же отмахнулась от этих мыслей.

Не стоит совсем о нём думать. Забыть.

В аэропорту встречала меня одна Белова. Я ей заранее позвонила и сказала, каким рейсом и во сколько мы прилетим. С неё взяла слово, что она обязательно меня встретит. Причём вместе со Светкой, которую, кстати, я рядом с ней не наблюдаю.

Но вот только Полине было всё равно, что тётя Света не приехала. Она уже летела к Беловой, которая, раскинув руки в стороны, ждала её. И стоило дочке упасть в объятия любимой крёстной, как та её крепко обняла, прижав к себе ближе.

Я с улыбкой на лице подошла к этой парочке, которая уже вовсю о чём-то переговаривалась: Полина ей что-то шептала на ухо, а Марина с умным видом её слушала. Покачала головой, поставив наши с Полей чемоданы рядом: мой побольше и бусинки – поменьше.

— Привет, подруга, — поднимается с колен Маришка, улыбается.

— Привет, — делаю шаг к ней и заключаю её в свои крепкие объятия.

Мы очень долгое время с ней не виделись. И, конечно, соскучились друг по другу. И даже не знаю кто из нас сильнее: я или дочка.

— Как ты? — отстраняется и смотрит.

— Хорошо. А ты? Почему ты без Мишки и Тошки? И Светлитская где вообще?

— Всё как всегда. Ты же знаешь, — киваю. — Мишка на работе. У него там полный завал. Тоша в садике, ну а Светка... У неё дела, — на последних словах она закатывает глаза, и мы вместе звонко смеемся. — Ну что, пошли? — киваю и берусь одной рукой за ручку чемодана, а в другой крепко сжимаю крохотную ладошку Полину.

Глава 3

Соня

Белова уехала от меня после полуночи. Точнее, её забрал Мишка. В девять часов, после того как Полина наигралась с тётей Светой, я уложила дочку спать. Мы вместе с подругой сели на кухне и разговаривали за чашкой горячего чая. Смеялись, шутили, вспоминая всё то, что было в прошлом.

Мишка был мне очень рад. Перед уходом крепко меня обнял, прошептав на ухо:

— Мы по тебе все очень скучали, Ярославская!

— Прямо-таки все? — обнимая друга за плечи, прошептала куда-то в грудь.

— Все. Ты же об этом знаешь, — я знаю, точнее, догадываюсь, на кого он мне намекает, но я лишь покачала головой. — Ты всё ещё любишь его?

— Между ненавистью и любовью тонкая грань, Белов.

Меня сильнее сжали в медвежьих объятиях, которых мне долгое время не хватало. Точнее, не хватало мужского сильного плеча рядом. А ещё точнее, какого-то одного... Конкретного. Но думать об этом я каждый раз себе запрещаю, как запрещаю себе ступить на эту дорожку, которая ничего, кроме боли и слёз, мне не принесёт.

— Ты же от нас больше никуда не уедешь? — отстранившись, спрашивает друг, коварно улыбаясь.

Эта вот его ухмылка мне совсем не понравилась. Мой взгляд метнулся на подругу, которая тихо стояла рядом. Но, чёрт возьми, улыбалась.

— Белова, о чём твой благоверный говорит? — прищуриваюсь, пристально смотрю на Марину, которая тут же поднимает руки в защитном жесте.

— Я не понимаю, о чём он, Сонь. Ты же знаешь этого оболтуса.

— Вот в том-то и дело, что знаю я вас обоих, поэтому и спрашиваю, чтобы быть в курсе всего.

— Да ладно тебе, Сонь, — берёт вновь слово Мишка. Перевожу взгляд на него. — Просто мы действительно о тебе беспокоились. И скучали. Всё же ты наша семья – ты и Поля, Ярославская. Вот никакого доверия, Ярославская. Никакого, — недовольно говорит и отстраняется от меня.

— Ладно уже, идите, — тихо смеюсь.

Закрываю за друзьями дверь и прислоняюсь спиной к холодному металлу. Прикрываю глаза. Вернуться сюда было всё-таки больно. Больно, когда память преподносит тебе всё чаще воспоминания о прошлом, которые до сих пор не зажили, так и оставшись глубоким шрамом на сердце.

И вернувшись сюда, я будто резко сорвала пластырь с раны. И теперь она щиплет и кровоточит, причиняя мне боль.

Хочется закрыть глаза и стереть всё из памяти. Каждый поцелуй, каждое признание и его слова. Каждый день, проведённый вместе. Его смех, улыбку и глаза. Его всего. Но так не получается. Не получится. Потому что всё это выбито на моём сердце татуировкой.

Я каждый день пыталась. Каждый день все эти долгие годы. Но нет. Никак.

Я не знаю, чего ожидать от этого нового поворота. И отчасти я всего боюсь, что может произойти.

Возможно, мы встретимся где-то на улице. Возможно, пройдём друг мимо друга, даже не узнав. А может, скажем привет и перекинемся парой ненужных фраз. А возможно, больше никогда не увидимся.

Но чего же хочется моему сердцу? Чего хочется больше мне самой?

Нет. Хватит об этом всём думать.

Сделав глубокий вдох, распахнув глаза, оттолкнулась от стены. Нужно идти в душ и ложиться спать. Завтра у меня встреча со знакомым Марины и, возможно, с будущим начальником.

Нужно выглядеть свежо и бодро, а не как обычно – с кругами под глазами и бледным видом.

Прохладная вода остудила меня и привела в порядок. Выйдя из душа, направилась в комнату, где лежало моё маленькое чудо.

Полина, положив под голову ручки, сладко сопела. Сделала шаг внутрь комнаты, приблизилась к кроватке дочери. Эту квартиру мы взяли, когда уже точно решили, что будем сюда переезжать. А свою старую я продолжаю сдавать. Всё же жить в однокомнатной небольшой квартире вместе с дочкой не хотелось. Хотелось, чтобы у неё была своя собственная комната, как и в Лос-Анджелесе, где она может играть и отдыхать.

Присев возле неё на край кровати, поднесла руку к лицу и заправила светлую прядку волос за ухо. Поля не проснулась. Лишь тихо засопела. На моих губах растянулась улыбка – это происходит всякий раз, когда я смотрю на свою бусинку.

Как же всё-таки она похожа на Егора. Те же черты лица. Те же глаза и улыбка. И даже серьёзный взгляд. Всё приняла от папы. Будто я вообще не участвовала в её зачатии.

Иногда я задаюсь вопросом, что бы было, если бы Егор всё же знал, что у него растёт маленькая дочка, точная копия его. И сразу сердце находит ответ, что он бы её обязательно, наверное, любил. Полю просто невозможно не любить.

В голове сразу вспыхивает разговор годами ранее, когда я только родила Полину, и стоило посмотреть ей в глаза, как в них я увидела его. Я решила ему позвонить и рассказать всё. Потому что он должен был знать, что у него родилась дочь. А Поля имеет право видеть и знать собственного отца.

Я позвонила, но трубку взял не он. Девушка. На миг замерла, не зная, что делать, но потом всё же, собравшись с духом, проговорила.

— Можно позвать Егора?

— Нельзя, — резко и грубо мне ответили. — А кто его спрашивает?

— Девушка, вам какая разница? Я звоню не вам, а Егору. И мне нужно с ним поговорить. Это личное. Будьте добры, позовите его.

— Всё его личное, девушка, рядом с ним. Не звоните сюда больше никогда, — и бросила трубку.

Я ошарашенно уставилась на телефон. Пальцы дрожали, а сердце пронзила острая боль. Из глаз брызнули слёзы.

Телефон выпал из моих рук, разбившись, а я согнулась от боли. Только не от шва поперёк живота, а от душевной боли. У меня словно сердце вырвали и сожгли.

Я резко вынырнула из воспоминаний, что отдавались острой болью, смахивая слёзы с щёк. Нагнулась и поцеловал дочь в щёку, накрыв её одеялом.

Утром, быстро умывшись и позавтракав, мы отправились сначала к тёте Марине, которая сегодня должна была посидеть с Полей, пока я съезжу на собеседование, а потом заскочить в тот же садик, в который ходит и Антоша, чтобы поговорить с директором. Белова уже с ней договорилась обо всём, но мне нужно всё же с ней поговорить самой.

Глава 4

Соня

Я застыла, не смея пошевелиться и сказать хоть слово. Олеся – жена лучшего друга Егора. Здесь. И надо же было нам с ней столкнуться именно здесь и сейчас. Да и вообще столкнуться.

Я не знала, как на всё это реагировать. Меня пронзил жуткий страх, сковавший всё моё тело. Я не могла сделать вздох, словно весь кислород выкачали из моих лёгких. Страх того, что она может рассказать Егору, что видела меня. И тогда... А что тогда?..

Захочет ли он увидеть меня? Найти? Поговорить? Или же у него другая семья и до меня нет никакого дела?

При мысли о том, что Егор может быть действительно женат, и у него давно уже крепкая семья, сердце сдавило в тугие тиски, дыхание перехватило, а взгляд будто затянуло мутной пеленой.

Титаническими усилиями мне удалось взять в себя в руки.

Повисла слишком долгая пауза, и я отчётливо понимала, что нужно что-то сказать, чтобы не выдать девушке своего напряжения и настоящих чувств. Поэтому я сделала глубокий вдох и улыбнулась ей:

— Привет, Олеся. Как ты поживаешь? — слова давались мне с трудом – в горле встал тугой ком, мешая мне разговаривать. Да, собственно, и думать здраво.

Но в глубине души я искренне была рада видеть девушку, которая, в принципе, ничего плохого мне не сделала и не заслуживает моего плохого к ней отношения.

Несмотря на то, что мы виделись с ней лишь раз, я знаю, насколько она хороший и добрый человек. И если бы не тот случай, заставивший меня убежать из этого города, мы наверняка бы общались, а возможно, даже и подружились бы. По крайней мере мне бы этого очень хотелось.

— Соня, привет, — в её голосе звучала скованность, и я прекрасно её понимала. После стольких лет увидеть меня так резко и неожиданно. Да и не в этом, собственно, дело. Дело в её друге. — У меня всё хорошо. А ты как вообще? Куда ты пропала? — на последних словах Булатова прикусила язык, но я и так прекрасно всё поняла.

— У меня тоже всё хорошо. Я вот приехала, позвали работать в эту клинику. Как раз иду на собеседование. Как малышка Ева? Ей уже пять – совсем большая, — воспоминания об этой девочке, которую я держала на руках, вызвали на лице широкую искреннюю улыбку, а в груди потеплело. — Я скучала, — ответила, смотря ей в глаза.

И не знаю, к кому в этих словах было больше чувства: к той, что тронула моё сердце, этой кареглазой малышке, или к Егору, по которому скучаю.

Чёрт! Нет, нет, хватит. Я не должна думать о нём. Не должна. Но, чёрт побери, я сожалею о том, что тогда так опрометчиво поступила. Каждый божий день сожалею, но вернуть... Вернуть уже ничего невозможно.

Перед глазами вспыхивают заголовки журналов и снимков, и я тут же обрываю эти кадры, чтобы не делать себе ещё больнее. Не рвать душу в клочья, сжигая её в сотый раз.

— С ней всё хорошо, Соня.

А потом неожиданно с моих губ слетает то, что совершенно не хотела говорить:

— Он?..

Договорить не смогла.

— Он счастлив, Соня.

Сердце сжимается и рвётся на части, разбиваясь на мелкие осколки у меня под ногами.

— Да, хорошо, — мой взгляд мечется, не желая фокусироваться на чём-то одном, а голос срывается.

Чувствую, что еле сдерживаюсь, и поэтому нужно быстро, как можно быстрее уйти отсюда. Мне нужна срочно короткая, небольшая передышка. Она мне просто необходима.

— Ладно, я пойду. А то будущее начальство не будет долго ждать. Приятно было повидаться.

Она кивает:

— Взаимно, Соня.

И я делаю шаг и обхожу её, чтобы в следующую секунду буквально чуть ли не рвануть отсюда подальше.

Останавливаюсь только тогда, когда мой мечущийся взгляд выхватывает табличку с именем Глеба Семёновича. Оглядываюсь назад – Олеси уже нет. Я прислоняюсь к стене и тяжело дышу, мне необходимо прийти в себя.

Глава 5

Соня

Робкий стук разносится по небольшому, но довольно-таки уютному помещению, где я сижу за своим столом, просматриваю бумаги.

— Да, войдите, — не отрываясь от документов, произношу.

Ручка опускается, и слышится скрип открывающейся двери.

— Соня Александровна, можно? — слышу робкий голос девушки и поднимаю взгляд вверх.

— Да, проходи, Карина. Что-то случилось?

Я сразу же взволновалось, переживая, что что-то нехорошее случилось, раз ко мне пришла Карина.

— Да. То есть, — тихо говорит себе под нос.

На моих губах расплывается улыбка от того, как ведёт себя со мной эта девушка. Впрочем, не только она, а почти весь коллектив. Как будто я могу в любой момент их укусить.

— Ну же, Карина. Я не кусаюсь, не бойся. Что случилось?

Девочка лишь на несколько лет младше меня: хорошенькая, миленькая и довольно ответственная. Видно, что любит свою работу и дорожит ей. Если будет так же и дальше работать, то уверена, через пару лет она станет хорошей операционной медсестрой. Впрочем, я в ней не сомневаюсь.

— Там вас Глеб Семёнович вызывает. Хочет с вами поговорить. Просил меня вас позвать.

Что-то случилось?

Вот теперь я точно забеспокоилась. И забеспокоилась не на шутку, не понимая, что произошло и зачем Глебу меня вызывать. Тем более, когда рабочий день почти закончился. Осталось буквально полчаса до конца.

Я встрепенулась и метнула встревоженный взгляд на девушку, которая продолжала стоять у двери и смотреть на меня робко и боязливо.

— Спасибо, Карина. Я сейчас к нему подойду, — поблагодарила девушку и улыбнулась. Мне ответили чуть приподнятыми уголками губ и тут же прошмыгнули за дверь.

С тех пор, как я видела здесь Олесю, жену лучшего друга Егора, прошёл почти месяц. Меня приняли сюда на работу на ставку старшей операционной медсестры. Зарплата мне нравилась, как и сам коллектив, который принял меня довольно-таки хорошо. Но вот некоторые всё же меня боятся, как, например, эта Мышкина. Хотя я и не кусаюсь, а со всеми приветлива несмотря на то, что некоторым я здесь начальница.

Меня здесь всё устраивает: от коллектива до зарплаты и, само собой, начальства. Глеб оказался довольно интересным мужчиной. Приятным, вежливым, лет сорока.

Сработались мы хорошо, хотя по прошествии неполного месяца рано ещё что-то об этом говорить. Но я надеюсь, что так, как с Шестинским, бывшим моим начальником, не будет.

У меня хороший график, и я могу спокойно забирать Полю из садика. А если чуть задерживаюсь, хоть это было лишь раз, то Марина всегда меня выручит. Тем более, что наши дети ходят в один и тот же садик, что очень даже удобно.

Моей маленькой девочке здесь очень нравится, что не может меня не радовать. Но первое время внутри меня билась смутная тревога, после того как в стенах клиники я встретила Булатову. Я боялась, что она может всё рассказать Егору, и тот приедет со мной разбираться.

Но этого не произошло. Ни через день. Ни через неделю. Ни через две. И потом я поняла, что не стоит переживать и нервничать из-за этого. Даже если она ему что-то и рассказала, у него всё равно уже, наверное, своя семья, и ему нет никакого дела до меня.

При мысли об этом кольнуло в сердце. Но я быстро отогнала ненужные эмоции от себя. Если он счастлив, значит, и я буду. Мне просто нужно забыть это и продолжать жить дальше. Точно так же, как и он это сделал.

Поэтому постепенно я начала его отпускать, надеясь, что совсем скоро все мои раны заживут.

Я уже подошла к кабинету Глеба и постучала в дверь. Из кабинета услышала громкое баритональное “Войдите”, я опустила ладонь на ручку и открыла дверь.

— Здравствуйте! Вызывали? — против воли на моём лице появилась улыбка, но совершенно не по причине привлекательности этого мужчины.

Нет, он был красив, статен, вежлив, в общем – мечта каждой девушки! Но меня опять же не цепляло. Меня просто поражало то, как работает, а точнее, зарывается с головой в работу – в прямом и переносном смысле.

На его столе был много бумаг, и он хватался то за один документ, то за другой, что-то с серьёзным, умным взглядом изучая. Именно эта картина вызвала на моём лице улыбку. А не то, что вы там подумали себе.

Меня все эти годы никто не волнует. Совсем. Лишь только от одного-единственного мужчины моё сердце бешено колотится, будто желая выпрыгнуть из груди ему навстречу. И колени подкашиваются, а пульс зашкаливает – так сильно стучит сердце.

Глеб поднял на меня взгляд, и его глаза заблестели. Я даже со своего места это заметила – а я стою возле двери, в двух метрах от его стола.

— Да, Соня. Я тебя вызывал. Проходи, — пригласил на стул напротив своего стола.

Я сделала пару шагов к месту и аккуратно опустилась на него.

— У меня на завтра, — через минуту начал мужчина, — назначена очень серьёзная и сложная операция пациентке. Меня лично попросили её провести. И я бы хотел, чтобы именно ты ассистировала мне. Операция назначена на вечер. Я понимаю, что у тебя маленькая дочка и тебе нужно домой, но я хочу попросить именно тебя. Ты очень хороший специалист, и если ты будешь там, то мне будет спокойнее.

Если честно, у меня не было желания оставаться дольше, а точнее, неизвестно до которого часа, на работе, потому как Полина для меня всё-таки важнее. Но что-то внутри кричало о том, что я должна там присутствовать. Должна. И это чувство только усиливалось.

Поэтому, приоткрыв губы, я прошептала:

— Хорошо. Я согласна.

Всё то время, пока я молчала, Глеб Семёнович был напряжён. А после моего ответа будто бы расслабился, успокоился.

— Спасибо, Соня, — я кивнула. — Послезавтра я дам тебе выходной. Побудешь с дочкой.

А вот этому я была несказанно рада. Поэтому теперь даже радовалась, что согласилась.

— Спасибо, Глеб Семёнович.

Брови мужчины сошлись на переносице, он нахмурился.

— Просто Глеб. Мы же с тобой договаривались.

Я кивнула, спросила, могу ли идти, и, получив разрешение, встала и вышла из кабинета. Рабочее время почти подошло к концу. Поэтому, быстро доделав все свои дела, собралась домой. Переоделась в свою одежду, положила в сумку телефон. Взяла со стола ключи от кабинета и вышла, закрыв дверь.

Глава 6

Соня

— Соня, — начала подруга, но я быстро её оборвала, встав со стула и развернувшись, подошла к окну.

Из окна открывался прекрасный вид на город, на парк, что располагался недалеко от дома. В это время все деревья расцвели, воздух был наполнен невероятным ароматом цветущих растений, стоило только вдохнуть в себя этот умопомрачительный запах.

Квартиру мы взяли недалеко от центра города, что было очень даже удобно. Совсем рядом садик. Да и работа находится недалеко, что очень хорошо. Поэтому здесь мне очень даже нравится. Но всё равно будто чего-то не хватает. Душа не может успокоиться. И так я себя чувствую на протяжении нескольких лет.

— Сонь, почему ты не рассказываешь, что между вами произошло? — услышала позади себя голос Марины. — Тебе же, если расскажешь всё, станет легче. А ты всё всегда держишь в себе – так нельзя, — в её голосе я услышала упрёк в мою сторону.

И она, конечно, права. Но за всё это время я так привыкла всё держать в себе, что у меня не получается вывернуть всю свою душу наизнанку перед другим человеком. Это будет очень больно. Больно проходить то, что я уже один раз прошла. Что разбило меня. На первый взгляд, это довольно просто. Но почему тогда всё так сложно?..

— Я... Сонь, — начала вновь Белова, когда не услышала от меня ни одного слова, ни звука – я просто застыла, как мраморная статуя. — Я видела, в каком состоянии тогда был Егор, — от её слов я зажмурилась, а сердце сильно заколотилось. — Он не мог не любить тебя. Это было видно. Своим уходом ты просто... ты убила его.

Её голос затих, и последнюю фразу она произнесла почти шёпотом. Но её слова резали меня без ножа. Резали по больному. По ране, которая до сих не зажила. Это как соль насыпать на ещё свежую рану. И теперь она щиплет, кровоточит и ещё сильней болит.

Резко разворачиваюсь к ней и вскрикиваю:

— Если любят – доверяют! — всплескиваю руками, эмоционально говорю. — Он просил меня доверять ему. Доверять – несмотря ни на что. Но в ответ он сам не доверял мне, Марин! Он не рассказал, когда я спросила, что у него случилось! Он сказал, что всё хорошо, и чтобы я не переживала. А потом просто отмахнулся от меня, словно я для него никто! Я любила его!!! — чувствую, как по моим щекам текут горькие слёзы, но я даже не смахиваю их.

Белова встаёт и делает шаг по направлению ко мне. Я же тяжело дышу, пытаясь успокоиться. Мне больно. Мне чертовски больно.

— Почему ты не осталась, не поговорила с ним, не рассказала, что у тебя на сердце? Почему ты сбежала как трусиха, которой ты всегда и была?! В тот момент ты думала только о себе!

Её слова хлестнули меня будто пощёчина, и я отшатнулась, врезаясь спиной в подоконник. От её слов мне стало ещё больнее. Потому что я не была трусихой. Я поступила так, потому что на то были свои причины. Если бы это был кто-то другой, я бы осталась, не поверила ему и дождалась Егора, чтобы всё выяснить. Но как раз этому человеку я не могу не верить. Это было написано в его глазах.

Я отвернулась, уперевшись ладонями в подоконник, прикрыв глаза. Мне тоже больно, но никто этого не понимает и будто бы не видит. А что ты вообще хочешь, Соня, когда ты сама закрылась ото всех? Ты сама виновата.

— Сонь, я не хотела, — тихий голос услышала позади себя, но я не оборачивалась. — Не хотела тебя обидеть.

Глубоко вздохнув, приоткрыла сухие губы:

— Всё хорошо, Марин. Ты могла бы меня оставить одну? Я хочу побыть в одиночестве, — мой голос был глухим и будто потухшим. Почти неживым.

— Соня, — её рука коснулась моего плеча, но я никак не отреагировала.

— Пожалуйста, — до сих пор не открыв глаза, прошептала, но так, чтобы Белова услышала.

Помедлив, подруга всё же убрала руку с моего плеча.

— Хорошо. Если ты так хочешь, то я оставлю тебя. Но, Соня, я действительно не хотела тебя обидеть.

— Знаю.

Это всё, что я сказала, а через некоторое время услышала отдаляющиеся шаги, голос Антошки. А через ещё какое-то время хлопнула дверь. Только тогда я шумно выдохнула. Но понимала, что расслабляться мне ещё рано – вот-вот я услышу топот детских маленьких ножек и громкое “мама”. Лишь ночью, в полутьме, при неверном лунном свете, я смогу отпустить все свои чувства на свободу и тихо всхлипнуть в подушку, позволяя предательским слезам соскользнуть с моих ресниц и упасть на кожу щёк.

Лишь только тогда.

И вот я уже слышу тихий топот Поли и громкое:

— Мамочка!

Быстро нацепив улыбку на лицо, развернулась к двери, присела на корточки, раскрыв руки, ожидая поймать в свои объятия своё маленькое персональное счастье.

— Поля, бусинка моя, вставай, — присела на край кровати и протянула руку к светлой макушке дочери. Ласково провела по кудряшкам.

На лице тотчас же расползлась улыбка. Так происходит всегда, когда я вижу это маленькое солнце.

Тёмные пушистые реснички затрепетали и веером распахнулись. На детском личике появилась улыбка, хоть и глазки совсем ещё сонные.

— Доброе утро, мамочка! — сонным голосом пролепетала Поля.

— Доброе утро, моё солнышко! — наклонившись, поцеловала её в макушку. — Вставай, Поля. Нужно идти завтракать и ехать в садик, а маме на работу. Хорошо?

— Хорошо, мамочка! — уже звонко прощебетала дочка, и я, последний раз улыбнувшись, встала с кровати дочери.

Пока малышка умывалась и собиралась, потому что она у нас уже самостоятельная девочка и всё может сделать сама, я приготовила ей завтрак. Поставила на стол и стала ждать Полину.

Мой взгляд упал на дисплей телефона. Мысли вернулись к вчерашнему разговору с подругой. В её словах была доля правды, но она не всё знает, далеко не всё. И не хочу ей рассказывать всё – не потому, что не доверяю, а потому, что не хочу, чтобы кто-либо вмешивался в наши с ним отношения. Чтобы кто-либо говорил о Егоре плохо, потому что это совершенно не так.

А если Марина и Света обо всём узнают, то так оно и будет. А это не так! Несмотря на всё, что произошло, он – лучшее, что было в моей жизни. Свободин подарил мне Полину, и я за это ему благодарна.

Глава 7

Соня

— Хорошо. Спасибо большое, Глеб Семёнович. Я обязательно ознакомлюсь.

— Спасибо, что не отказала мне. С дочкой всё хорошо? Её есть кому забрать? — в тоне мужчины проскальзывает беспокойство. И в который раз я отмечаю про себя, что мне повезло с начальником.

На предыдущем месте работы мне не на что было жаловаться: и коллектив, и само вышестоящее руководство было довольно неплохим, но всё же не было того, что я чувствую в этой клинике.

Может, это из-за того, что я нахожусь в России – дома, где родилась и выросла. И здесь я более уютно себя ощущаю, чем в другой стране, хоть и с родителями рядом. Не знаю. Но здесь всё по-другому.

— Да. Её заберёт моя подруга, а я уже потом, после операции приеду к ним. Поэтому не стоит беспокоиться, — покачала головой, сжимая в руке папку с историей болезни пациентки.

— Хорошо. Тогда можешь идти, — я уже встала, как Глеб меня позвал. — Соня, забыл совсем сказать... Операция начнётся в три. И конечно, как тебе и обещал, завтра у тебя будет выходной.

— Хорошо, поняла. К этому времени буду готова. Спасибо большое, Глеб Семёнович.

Мужчина же только улыбнулся. Узнав всё, что мне было нужно, я двинулась в свой кабинет, дабы досконально изучить папку с историей болезни женщины, которой сегодня предстоит операция.

Стоило мне только зайти и сесть за свой рабочий стол, открыв бумаги, как мой телефон издал сигнал, сообщающий о входящем звонке. Посмотрев на имя, поняла, что не могу не взять трубку, так как звонила мама.

— Привет, мам.

— Привет, доченька, — раздалось из динамика. — Как вы там? Как Полина? Всё хорошо? — засыпала она меня вопросами.

Я улыбнулась, узнавая свою родительницу, которая беспокоится о своей дочке и внучке несмотря на то, что я каждый раз говорю ей, что всё хорошо и не стоит так переживать, а то у неё вновь поднимется давление. Но кто же меня слушает?

— Всё хорошо. Не переживай. Лучше подумай о себе, а то вновь плохо будет, и придётся пить таблетки.

— Не могу, доченька. Вы там совсем одни, и я переживаю: вдруг что-то случится.

— Мам, с нами ничего не случится. Тем более Марина с Мишей рядом, если что – помогут. Да и Света с Алексом. Так что тебе не о чем беспокоиться, — качаю головой, успокаиваю родительницу, а пальцы не отпускают край папки с историей болезни.

С родительницей мы проговариваем недолго. Я успокаиваю её и заверяю, что всё хорошо, и ей действительно не стоит беспокоиться. Только заканчиваю разговор и собираюсь вновь открыть бумаги, как в дверь стучат. Я тяжело выдыхаю, и несмотря на то, что мне нужно всё же ознакомиться со всеми бумагами, я позволяю войти тому, кто ко мне так рвётся.

Эта оказывается новенькая медсестра, которой нужно было поговорить со мной. Обсудив со мной всё, что её интересовало, девушка уходит. Но добраться до документов у меня так и не получается. Из-за чего я начинаю злиться и нервничать, чего никогда прежде со мной не случалось.

До конца обеда происходило что-то, что требовало моего внимания, и я никак не могла углубиться в историю болезни – а ведь это было мне необходимо, если я действительно собираюсь сегодня ассистировать на операции.

Я решила просмотреть документы в обеденный перерыв, но и на этот раз меня прервал стук в дверь. Я выдохнула и закатила глаза: спокойствие, Соня, только спокойствие. Как будто какой-то злой рок, не дающий мне ознакомиться с историей болезни пациентки, которую сегодня будем оперировать.

— Да, войдите, — пригласила в кабинет, а сама всё же открыла первую страницу.

Кто бы там ни был, но он подождёт, потому что это очень важно. Я чувствую это, как никогда прежде.

— Соня, к тебе можно? — услышала голос Виты, не отрывая своего взгляда от первого листа.

— Да. Сейчас, Вит. Подожди пожалуйста, буквально несколько минут. Мне нужно документы посмотреть.

— Хорошо.

Взгляд бегал по строчкам, где было написаны данные пациентки. Я бегло просмотрела фамилию, имя и отчество пациентки – буквально мазнула взглядом, собираясь перейти к анамнезу, обследованиям и диагнозу, как взгляд вновь вернулся к фамилии больной.

Сердце пропустило удар. Все мои внутренности сжались. Метнула глаза на дату рождения.

Этого просто не может быть. Я тяжело задышала, хватая губами воздух. Пальцы рук задрожали.

— Сонь, с тобой всё хорошо? — услышала издали голос Виты, но никак не отреагировала.

Перед глазами всё поплыло, и я прикрыла ладонями лицо, раскачивая головой, будто это могло запустить какую-то перезагрузку, будто можно перезапустить время заново и изменить ход событий.

Нет. Нет. Нет. Этого не может быть. Я, наверное, ошиблась. Это просто ошибка. Или это просто схожая фамилия.

Распахнула глаза. Вновь вернулась к фамилии пациентки, читая и читая её, всё ещё не веря в происходящее. Но фамилия никуда не исчезала. И я понимала, что это она. Не может быть никакой ошибки.

— Соня! Соня, что с тобой?! — слышу издали, как в вакууме, взволнованный, панический голос.

Это она.

Свободина Виктория Викторовна.

Чувствую, как кто-то прикасается к моей руке, и я вздрагиваю, смахивая с себя оцепенение. Глубоко вдыхаю и поворачиваю голову в сторону девушки, сталкиваясь с обеспокоенным взглядом Виты.

— Соня, что с тобой? Ты белее мела. Я очень за тебя испугалась, — и в её глазах это отчётливо видно.

Выдыхаю и беру себя в руки, чтобы не показать девушке, что меня выбило из колеи. И не просто выбило, а разорвало на части. Я ожидала чего угодно, но точно не того, что увидела в карте пациентки. Точнее, не ту фамилию.

В висках набатом стучит сердце, которое до сих пор не может успокоиться. Слегка опускаю голову вниз, ставлю локти на стол и сжимаю крепко пальцами виски, чтобы хоть на мгновение утихомирить боль и шум.

— Со мной всё хорошо, Вит. Не стоит так переживать. Просто изучала карту пациентки, у которой сегодня операция. А про состояние... что-то голова сегодня болит. Видно, погода меняется.

Глава 8

Соня

Делаю глубокий вдох и правой рукой тянусь к голове, чтобы снять операционную шапочку. Мои темные пушистые, слегка волнистые волосы рассыпаются по спине. Около висков слегка влажно – нужно принять освежающий душ, чтобы привести себя в порядок. Операция была слишком тяжелой.

Выдыхаю. Дрожащей рукой провожу по волосам, пропуская пряди сквозь пальцы. И толкаю дверь из операционной, выходя из нее.

Поднимаю голову вверх и тут же застываю, не смея пошевелиться и сказать хоть слово.

Мои глаза вспыхивают, а сердце замирает, когда я вижу стоящего в нескольких шагах от меня человека. Дыхание сбивается, а по всему телу проходит ток – так было всегда, стоило только ему находиться совсем поблизости от меня.

Егор.

Сердце барабанит с удвоенной силой. Внутри всё сжимается.

Я не ожидала... Я не думала...

Егор меня не видит, и сейчас я могу не таясь рассмотреть его. Увидеть совсем близко. Насколько он изменился за всё то время, пока мы не виделись.

Долгие пять лет я не могла его увидеть настолько близко от себя, как сейчас. Лишь иногда тайком просматривала его гонки, где он как и всегда занимал первые места. Это не изменилось и после нашего расстования.

Волосы стали длиннее, не такими, какими я запомнила и полюбила их – короткими и колючими. На скулах и подбородке отросшая щетина, которая ещё больше придаёт ему мужества. Ткань чёрной футболки облепила каждый его мускул, где виднеются вздутые вены, к которым так и хочется прикоснуться.

Раньше я любила это делать – касаться кончиками пальцев, подобно крылу бабочки проводить по ним, прикасаться губами...

Сильные руки и пальцы, которые всегда держали меня так сильно, не желая никуда отпускать от себя.

Его широкие плечи, что кажутся ещё стали шире. Он сам весь изменился. Совсем другой. Стал ещё более мужественнее, обаятельнее, красивее.

Внутри всё замирает. Рука произвольно тянется вверх к шее, где висит та самая подвеска в виде знака бесконечности, что Свободин мне подарил перед тем, как я ушла. Это единственное, что я сохранила. Не смогла расстаться с ней. И с тех пор, как пальцы бывшего любимого человека надели её на меня и застегнули, я ни разу её не сняла. Всегда носила её у себя на шее.

Мой взгляд поднимается к его глазам. И я понимаю, что он смотрит на меня. Глаза в глаза. Синие, холодные как айсберг глаза, от которых хочется поёжиться и укутаться в теплый плед, чтобы не замёрзнуть.

В них холод, безразличие. Будто я никто для него. И была никем.

Что раньше никогда прежде я не видела этого в его глазах.

И это ранит меня глубоко в сердце. Отчего я чудом удерживаю себя, чтобы не отшатнуться назад.

Егор смотрит на меня точно так же, как и я мгновением ранее: его взгляд проходится по моему телу – в этих местах я ощущаю, как кожу покалывает, а я задерживаю дыхание и смотрю. Смотрю в этот омут.

Его взгляд опускается на мою шею. Туда, где я до сих пор не убрала свою руку - через рабочую форму касаюсь пальцами его подарка.

Между нами всего несколько шагов. Стоит только сделать их, приблизиться к нему, поднять руку и прикоснуться к его лицу. К его щетине. Пройтись по ней кончиками пальцев. Как и раньше.

Я так давно его не видела, что только сейчас, когда он стоит передо мной в нескольких метров от меня, я понимаю, насколько сильно я скучала по нему.

Он такой родной, но сейчас до боли чужой.

Понимаю - между нами пролегла огромная пропасть.

Потом меня окликают, я вздрагиваю, и наш зрительный контакт разрывается. И мгновенно я чувствую, как во мне будто что-то гаснет, становится зябко, и я передёргиваю плечами, чтобы согреться.

— Соня, с вами всё хорошо? — слышу взволнованный голос Горского, который в этот момент разговаривал с Егором. Наверняка рассказывал, как прошла операция.

Впрочем, операция прошла хорошо. И если Виктория Викторовна найдёт в себе силы жить, захочет этого, то всё действительно будет хорошо, и болезнь отступит, что не может не радовать меня.

Перевожу взгляд на мужчину и слегка вымученно улыбаюсь.

— Спасибо, Глеб Семёнович, всё хорошо. Я могу идти? Я вам больше не нужна?

— Конечно, иди. Прости, что пришлось тебя задержать сегодня. И спасибо за помощь. Завтра, как я уже и говорил, у тебя выходной – погуляйте с дочкой.

Я холодею. Зачем он сказал про дочку? Чёрт, я же совсем не хотела, чтобы всё выяснилось вот так… Чтобы вообще выяснилось. А как я хотела? И хотела ли? Чувствую на себе пронзительный, колючий взгляд, прощупывающий меня, словно рентген. И меня окутывает с ног до головы жуткий страх. Он пробирается в каждый уголок моего тела.

Хочется крепко стукнуть Горского, который так неуместно сейчас выказывает свою заботу и сболтнул лишнего.

Пальцы дрожат, и я прячу ладони в карманы халата, боюсь что-то сказать, потому что понимаю, что мой голос будет дрожать точно так же.

Но я беру эмоции под контроль, хоть они и рвутся из меня, и не обращаю никакого внимания на прожигающий взгляд бывшего любимого мужчины, который был во всём для меня первым. Был для меня когда-то всем. Хоть и хочется в этот момент посмотреть ему в глаза и увидеть его реакцию на слова Горского.

Но я этого не делаю. Отдёргиваю себя.

Смотрю на Глеба, в глазах которого, кажется, почти обожание, от которого мне неприятно становится. И эта его улыбка. Нет, за то время, пока я работаю здесь, Горский ни разу не перешёл черту отношений «начальник-подчинённая». И ни разу не оказывал мне знаки внимания. Может, мне показалось?

— Спасибо, Глеб Семёнович, — выдавливаю из себя и делаю шаг в сторону, желая обойти мужчин и скрыться как можно быстрее отсюда.

Только до сих пор чувствую на себе внимательный взгляд гонщика. Что он хочет? Что пытается найти во мне? Может тоже хочет понять, увидеть насколько я изменилась, как и он? Или же желая увидеть, вычислить мою реакцию на слова начальника? И хоть бы это внимание было из-за того, что я ассистировала на операции его матери, а не из-за слов Горского о моей дочери.

Глава 9

Соня

Я села в машину, и в салоне надолго повисла гнетущая тишина. Друг сосредоточенно смотрел на дорогу, но я ощущала его напряжение, которое отчётливо витало в воздухе. Атмосфера наэлектризовалась, казалось, ещё немного – и полетят искры. Краем глаза заметила, как сильно его руки сжимают кожаный руль автомобиля, а желваки на скулах ходят ходуном.

Миша однозначно злился.

Чувствовала, что Белов хочет что-то сказать, спросить, но не решается. Будто боится моей реакции на его слова. Но я догадывалась, о чём он хочет спросить.

Отворачиваюсь, глядя в окно на проносящиеся мимо дома, деревья. Несмотря на позднее время, на улицах довольно оживлённо, куда-то спешат люди, едут другие авто.

— Давай же, Белов. Спрашивай. Я же знаю, что ты хочешь спросить.

Слышу, как Миша шумно выдыхает, и я поворачиваю голову в его сторону.

— Это был он? Свободин?

— Какой ты сейчас хочешь услышать ответ, Миш? Ты же и так всё понял.

— Я хочу подтверждения своих догадок.

Выдыхаю, откидываясь на спинку кресла. Голову вновь поворачиваю к окну. Вглядываюсь в эту темноту, будто там я смогу найти ответы на вопросы – свои и друга.

Но их нет.

— Да, это был он. Егор.

— Что он хотел от тебя? — тут же задаёт мужчина свой вопрос.

— Ничего. Совершенно ничего, Белов.

И это действительно так. Видно по его поведению, холодному взгляду, что он от меня ничего не хочет. Что я для гонщика закрытая книга. Прошлое. И всё, что он ко мне чувствует - безразличие.

И после моих слов Миша будто расслабляется. Словно мои слова его успокоили. И я понимаю, что он волнуется о моём спокойствии, которое с появлением гонщика может пошатнуться. Мой некогда уютный, спокойный мир, где я долгое время жила и который строила с таким тщательным старанием, может просто рухнуть.

Но друг может успокоиться. - Свободину я не нужна. И хотелось бы, чтобы и моя жизнь его не интересовало. Не хочу, чтобы он копался в ней и мог хоть как-то узнать, что Полина его дочь.

Страх, что Егор может отнять её, пробирается мне под кожу, терзая мою душу.

— Мне есть что рассказать, Миш. Но всё это тогда, когда приедем.

— Хорошо, — ответил спокойно, не отрывая взгляда от дороги.

Весь оставшийся путь мы молчали, каждый думая о своём. Я думала о том, что будет дальше, и надеялась, что наша встреча с бывшим была лишь единственной. И больше мы с ним не пересечёмся. Но его мама лежит у нас в клинике, а значит, возможно, ещё не раз мы столкнёмся.

О чём думал друг – не знаю.

До дома Беловых мы доехали через каких-то десять минут. Все уже ждали нас, а моя бусинка, стоило только услышать мой голос, выбежала из комнаты. Я присела на корточки и поймала дочь в свои крепкие объятия. Поцеловала в розовую щёчку.

— Я скучала по тебе, моя бусинка.

— Я тоже, мамочка, — слегка отстранилась от меня, взглянув на меня своими голубыми глазами, так похожими на глаза её отца. — Мы завтра пойдём в парк?

— Обязательно пойдём, Поля. Я же тебе обещала. Ты хорошо себя вела? - малышка в ответ кивнула.

Звонко чмокнув в щёчку, моя проказница убежала вместе с Антошкой в комнату – наверняка вновь играть. На губах растянулась радостная улыбка.

— Ярославская! Сонька! — моё внимание привлекли к себе, и я повернула голову в сторону, чтобы тут же встретиться взглядом с другом, который, преодолев между нами расстояние в один огромный шаг, схватил меня в охапку, стискивая в крепких медвежьих объятиях. Сдавил в руках, отчего я даже закашляла.

— Осторожнее медведь. Раздавишь.

— Я скучал по тебе, малая.

Смеюсь, отвечая на объятия друга, которого не видела продолжительное время. Если после своего возвращения с четой Беловых и со Светой я виделась, то вот с Сашкой – нет. У него постоянно много работы. Сейчас он очень крутой пиар-менеджер в лучшей компании города. И работы у него достаточно, так что вырваться к друзьям ему бывает очень непросто.

— Сашка! Привет, малой. Я тоже скучала, Аверин, — друг отстраняется, в последний раз меня стиснув в объятиях. — Ты постоянно в работе, хоть бы иногда заезжал со Светкой к нам. А то забудете, как я выгляжу.

— Это ты переселилась от нас на другой конец мира и забыла про нас, — пожурил меня друг.

— Такого не было, — качаю головой, улыбаясь.

Но тут вмешивается хозяйка дома и зовёт нас всех на кухню. По пути меня обняла Светлитская, которая уже год как Аверина, и на ухо спросила: “Что случилось?”. Я лишь покачала головой, ответив, что расскажу чуть позже.

— Дети ели уже? — спросила, стоило только зайти на кухню.

— Да. Всего полчаса назад, — взгляд Марины поднялся к часам. — И пора бы им спать. Время уже позднее. Оставайтесь у нас, а завтра с утра поедете домой.

Предложила подруга. Честно говоря мне тоже не хотелось на ночь глядя уезжать. А Полине следовало уже ложиться спать. Да и с друзьями давно вот так не сидели.

— Хорошо, — согласно кивнула, найдя эту идею хорошей.

Детей уложили и уже сами сели на кухне. Все сразу же уставились на меня, будто ожидая от меня каких-то объяснений. В принципе, так оно и было, и нет смысла что-либо скрывать от них. Тем более Мишка видел Свободина и наверняка уже шепнул все Марине.

Набрав побольше воздуха в лёгкие, выпалила:

— В клинике сегодня столкнулась с Егором.

— Что?! — хором прозвучало от ребят. Лишь Белов сидел и наблюдал за мной молча.

— Сегодня я ассистировала на операции, потому как Глеб попросил меня.

— Да. Мы знаем. Ты об этом говорила, — подаёт голос Белова.

— Так вот, — делаю секундную паузу, а потом продолжаю. — Глеб дал мне сегодня ознакомиться с картой больной. И, — глубокий вздох. — Пациенткой оказалась его мать. Мать Егора. Это на её операции я ассистировала. А потом, как вышла из операционной, столкнулась с Егором. Но это ожидаемо. Всё же это его мама.

В помещении образовалась мертвая тишина. Каждый из друзей молчал, не зная, что сказать. И, наверняка, каждый думал о своём.

Глава 10

Соня

Я стояла перед входом в палату и не знала, где взять в себе силы и открыть эту злополучную дверь. Словно, открыв её, я попаду в настоящую преисподнюю. Моё сердце бешено билось, словно я пробежала десять тысяч километров, не меньше, а руки мелко дрожали.

Я пыталась успокоиться и взять себя в руки, но получалось плохо.

С губ сорвался шумный выдох. А руки сжала в кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней, чтобы прийти в себя.

Вчера весь день мы с Полей провели на свежем воздухе. Погода была замечательной, что не могло нас с дочкой не радовать. Поход в зоопарк, катание на каруселях, поедание сладкой ваты. А вишенкой на торте стало детское кафе, где мы заказали вредную еду и уплетали её за обе щёки.

А вечером обнявшись смотрели мультики, после которых я уложила дочку в кроватку, которая, так и не досмотрев, уснула на моих коленях. Малышка сопела, подложив одну крохотную ладошку под щёку, сладко спала.

Я ещё какое-то время смотрела на неё, заправив светлую прядь за ушко, а потом, поцеловав в макушку дочку, ушла на кухню. Долгое время потом не могла уснуть.

Меня терзали мысли, которые не могла выкинуть с тех пор, как произошёл разговор с друзьями. А если быть точнее, то намного раньше – с той самой минуты, когда узнала, что в стенах клиники находится мама Егора. И когда позавчера ночью мы с ним столкнулись.

Я металась из стороны в сторону, не зная, как быть и что делать. Но мне отчаянно хотелось помочь этой женщине несмотря на то, что она причина нашего разрыва с Егором. Причина того, что Полина растёт без отца. Но я не желала Виктории Викторовне зла и не хотела, чтобы с ней что-либо случилось.

Знала, что будет плохо Егору. А я не хотела, чтобы ему было больно. Да и к тому же она какая-никакая, но бабушка моей дочки. И я не могу так просто это оставить. Я должна хоть как-то помочь.

Сначала я, конечно, поинтересовалась у Глеба Семёновича, как состояние пациентки Свободиной и можно ли её навестить. Он заверил меня, что она в сознании, состояние стабильное, операция действительно прошла успешно, но теперь всё зависело от неё самой. Впрочем, то же самое он говорил мне и до операции.

Сделав глубокий вдох, я решительно взялась за ручку двери, опустила её вниз и вошла в палату.

На больничной кровати лежала женщина. Её взгляд был устремлён в окно, где сегодня светило ясное солнце, и на ясном голубом небе не было ни одной тёмной тучки.

Мой взгляд прошёлся по лицу женщины, отметив, что она почти за эти пять лет не изменилась. Если только прибавилось морщинок и бледности, и вид был измученный от болезни. Сердце кольнула жалость, внутри поселилась тревога за мать Егора. Я должна с ней поговорить. Вразумить её, чтобы она начала бороться за свою жизнь.

У неё есть для кого жить. Муж, Егор, другие дети, наверняка внуки. Да и Полина тоже. Она её бабушка, хоть и не знает о ней. И я не могу не попытаться с женщиной поговорить.

Сделав глубокий вдох, приоткрыла сухие губы:

— Виктория Викторовна, здравствуйте! — мой голос дрожит, выдавая моё волнение.

Женщина вздрогнула и повернула ко мне голову, встречаясь со мной своим потухшим взглядом. Вмиг её глаза расширились от шока. Нет сомнений – узнала. Хоть и прошло не так мало времени.

— Соня, — дрожащим голосом прошептала мама Егора.

— Да, — кивнула. — Это я. Здравствуйте! — я мягко улыбнулась Виктории Викторовне. — Как вы себя чувствуете? У вас ничего не болит?

Сделала шаг в сторону кровати, а потом и ещё, чтобы быть к ней ближе.

— Сонечка, — прохрипела она, и из её глаз хлынули слёзы, отчего я на долю мгновения опешила, не ожидая от мамы Егора такой реакции на меня.

Нет, я, конечно, всякое ожидала и прокручивала у себя в голове, как пройдёт эта встреча и разговор, но уж точно не так. Не таким образом.

Я взяла себя в руки и в считаные секунды оказалась возле женщины. Присела на край больничной кровати и взяла её руку в свою, поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем, желая успокоить.

— Тише. Успокойтесь. Всё хорошо. Вам нервничать нельзя, — слегка покачала головой. — Вам только недавно сделали операцию, и всякие волнения противопоказаны. Вы же знаете об этом? — она кивнула, не отрывая от меня своего внимательного пристального взгляда.

— Вот и хорошо. Как вы себя чувствуете? — Я говорила спокойно, медленно, даже ласково, как разговариваю со своей маленькой крохой, которую люблю больше жизни.

— Я в порядке. Спасибо, Сонечка. А ты как здесь оказалась? Откуда ты узнала, что я здесь и что у меня была операция?

С такого близкого расстояния мне ещё отчётливее стали видны морщинки на бледном лице женщины и тёмные круги под глазами. Но больше всего меня поразил взгляд: потухший, уставший, будто она потеряла всякую надежду и растратила все силы, а теперь устала бороться с болезнью и просто ждёт, когда придёт долгожданный покой.

От этого моё сердце сжалось, и в груди защемило.

— Я здесь работаю старшей операционной медсестрой. И присутствовала на операции. Точнее ассистировала. А до этого читала вашу карточку и сразу узнала вас по фамилии.

— Соня, — из её глаз вновь потекли слёзы. — Спасибо. Я ведь... Я не заслуживаю такого ко мне отношения. От тебя.

— Что вы? Успокойтесь, Виктория Викторовна. Что вы такое говорите? Вам нельзя волноваться. Тем более вы такие глупости говорите, — я продолжала улыбаться ей и поглаживать её ладони в успокаивающем жесте.

Мама Егора подалась чуть вперёд и сжала своей рукой мои пальцы.

— Я знаю, что говорю. Я виновата, Соня. Ты прости меня. Прости.

— Успокойтесь. Я к вам не за этим пришла. А для того, чтобы поговорить о вашем состоянии и о том, что у вас есть все шансы выздороветь. Совсем. Но вы как будто этого не желаете. Так нельзя, Виктория Викторовна.

— Я заслужила эту болезнь. Нет прощения тому, что я сделала. С вами. С тобой и Егором.

— Подумайте о своём муже. О Егоре. Ему будет плохо.

Глава 11

Соня

Его прикосновения обжигают. А голос пробирается в самое нутро, обнажая на сердце раны, что скрывались долгое время под пластырем, в один миг срывая непрочные повязки. В нос ударяет его запах, и в эту секунду мне хочется отшатнуться от мужчины как можно дальше.

Чтобы не стоял так близко. Чтобы не прикасался. Не действовал на меня опьяняюще, точно так же, как и много лет назад. Вот только сердце не слушает отголоски разума. Оно сжалось и в следующий миг лихорадочно забилось. И как бы я ни старалась его успокоить и заглушить все свои чувства, получалось с трудом.

Лишь титаническими усилиями мне удалось добиться этого. Успокоиться.

Делаю глубокий вдох, вцепляюсь двумя руками в папку с бумагами, прижимая её к своей груди как можно ближе. Прячась за ней словно за щитом от бывшего своего мужчины.

— Отпусти, — тихим охрипшим голосом произношу, смотря на чёрную футболку Егора, облегающую каменную грудь мужчины.

— Что?! — не понимает Свободин.

— Отпусти меня! — и следом добавляю: — Пожалуйста!

И сильные крепкие руки соскальзывают с моих предплечий. Но словно нехотя. Медленно. Будто желая ещё на немного задержать это мгновение – его ладони на моей коже.

Набрав побольше воздуха в лёгкие, делаю шаг назад, увеличивая между нами расстояние. А потом ещё и ещё... Дабы быть от него достаточно далеко. Так намного лучше. Даже дышать становится легче. И коленки не так сильно дрожат. Хоть и чувствую всё ещё внутреннюю дрожь. Но и она совсем скоро пройдёт. Уверена в этом.

И в голову проникают его слова о том, что он хочет со мной поговорить. Вздрагиваю и вместе с тем поднимаю на него взгляд, встречаясь вновь с зимней стужей его синих глаз, от которых мороз по коже пробегает. Становится зябко. Холодно.

О чём Свободин со мной хочет поговорить? Он что-то узнал? Или ему рассказала Виктория Викторовна что-то? Призналась во всём?

Эта оглушительная мысль практически выбивает у меня почву из-под ног, и мне едва удаётся стоять прямо, а не упасть к ногам бывшего возлюбленного.

Во рту пустыня Сахара, но я всё же произношу, хоть и не узнаю свой голос:

— О чём ты хочешь со мной поговорить? Что-то с Викторией Викторовной? — мой пульс лихорадочно учащается, и я ещё сильнее вцепляюсь в папку.

Руки Егор прячет в карманы брюк и смотрит на меня.

— Зачем ты заходила к моей матери?

От такого вопроса, слетевшего с его губ, я опешила. Это он сейчас на что намекает? И если это то, о чём я думаю, то мне будто кулаком под дых дали. Хотя нет – в сердце. Пронзили сердце острым ножом, всадив по самую рукоять.

В уголках глаз защипало, но я не дала пролиться предательским слезам, а ровно выстояла. Я будто сжалась внутри, приготовившись отразить атаку, выпуская наружу колючие иголки, как у ежа. В сердце стали пробираться холод и стужа. И я чувствовала, что она вот-вот нагрянет. Настигнет. Заберёт в свои лапы.

Вдохнула. Выдохнула. Незаметно. Чтобы Егор не заметил, как сделал мне больно своими словами. Своими предположениями. И, смотря прямо в глаза, проговорила:

— Я заходила к Виктории Викторовне, чтобы узнать, как её самочувствие. И всего-то. Просто узнать, как она себя чувствует. Или мне это запрещено? Боишься, что я ей что-то сделаю? Тогда прости. Больше такого не повторится. Я больше не потревожу ни тебя, ни твою семью. Это всё? Я ответила на твой вопрос?

Выпускаю иголки наружу.

Смотрю ему прямо в глаза, не отводя своего взгляда. А там ничего. Холод. Хотя нет. Какие-то эмоции проскользнули. Но это произошло настолько быстро, мимолётно, что я не разобрала их.

— Соня, — делает ко мне шаг, а я делаю шаг от него. — Не нужно шарахаться от меня, как от чумного. Да, у нас было с тобой прошлое. Но это всё в прошлом. Утеряно. Забыто. Ты медсестра. Я сын пациентки в вашей клинике. Между нами только это. Постарайся везти себя разумно. Соблюдать субординацию.

Его слова как огненное клеймо обжигает сердце. Лёгкие жалит огнём. Но это то, что даёт проникнуть в меня холоду и стуже. Я словно становлюсь Снежной Королевой. Вот только нет никакого принца, который бы смог растопить тот лёд, что меня замораживает.

— Егор Викторович, вы думаете, что я буду бегать за вами? Но можете не беспокоиться по этому поводу.

Отвечаю тут же на свой, заданный Егору, вопрос.

— Этого не будет. Как вы уже и сказали, всё это в прошлом. У каждого своя жизнь. Я повзрослела. Поумнела. Ни вас, ни вашу семью я больше не потревожу. А теперь извините, но мне пора. Меня дома ждут.

Каждое слова произнесла, смотря прямо в его глаза. Не отрывая взгляда. Чтобы он понял, увидел, что каждое моё слово – правда.

Делаю шаг в сторону, дабы обойти мужчину. И едва успев сделать шаг от гонщика, слышу его голос.

— Ты счастлива, Соня? — спрашивают у меня, но совсем другим голосом, нежели прежде. Будто мы перенеслись на пять лет назад.

Взметнула взгляд вверх.

— А ты счастлив, Егор?

Жду его ответа. Но Свободин молчит. Только смотрит на меня. И молчит.

— Соня! Соня! — слышу женский голос, произносящий моё имя, который разъединяет наше с бывшим возлюбленным уединение.

Поворачиваю голову в сторону и натыкаюсь на летящую ко мне Виту.

— Вита, что случилось? — взволнованно спрашиваю девушку, стоит только ей остановиться возле нас с Егором, который всё так же находится рядом, в каком-то полушаге от меня.

Не уходит. Хоть и наш с ним разговор закончен.

— Там к тебе пришли. Спрашивают.

— Кто?

— Мужчина. Представился Майклом Андерсеном.

Что?!

Я так шокирована словами Виты, что не могу ни слова произнести. Словно онемела. Лишилась дара речи, что было бы логично в данной ситуации. Но вот только это совсем не так. Это просто шок.

— М-м-м... Прости, кто? — всё же произношу онемевшими губами, смотря на девушку большими глазами.

Я просто не могу в это поверить. И мысленно молю девушку напротив себя, чтобы она сказала, что она ошиблась. Это не он. Или же просто перепутала имя. Да что угодно, чёрт побери... Но только не это имя. Не этот человек.

Глава 12

Соня

Егор шумно дышал, не сводя с меня пристального взгляда. Будто в душу мою смотрел, желая узнать то, что у меня внутри. Вот только я не позволю ему этого. Не после того, что было в прошлом. Не после недавних его слов.

— Соня, я хочу знать! У тебя какие-то проблемы? — его голос был твёрд, в нём отчётливо сквозил некий приказной тон.

— Кто ты такой? Кто?! Кто ты такой, чтобы знать, что происходит в моей жизни?! — я тяжело дышала, а изнутри меня поднималась какая-то неуёмная, мне самой незнакомая злость на этого человека. — Кто, Свободин?! — сжав ладонь в кулак, я ударила его в грудь, вкладывая в этот удар всю свою ярость, что клокотала внутри. Но куда там – с тем же успехом я могла колотить каменную стену. Мне показалось, что он даже не заметил ни моего удара, ни гнева, полыхающего в моём взгляде.

Чёрт бы тебя побрал!

— Ты сам сказал, что всё в прошлом у нас! Всё забыто! И после всех слов ты требуешь, чтобы я тебе о чём-то сказала?!

В одно мгновение Егор перехватил меня за плечи и несильно встряхнул. Его лицо было мрачным, недовольным. Я прекрасно видела, что с каждым моим произнесённым словом он злится всё больше и больше. Но мне было наплевать. Точно так же, как и ему некоторое время назад, когда он безжалостно бил меня словами.

Хотя что я хотела от этого человека? В одном он абсолютно прав – всё, что было между нами, всё это в прошлом.

— Соня! — его ладони сжались на моих руках. Он склонился ко мне, и между нашими лицами осталось всего несколько сантиметров. — Да, у нас всё в прошлом. Но я не хочу, чтобы с тобой что-либо случилось. Пойми это!

— Ты мне никто, Егор Викторович! Никто! Поэтому не имеешь никакого права знать, что происходит в моей жизни. А теперь отпусти меня! — я попыталась вырваться, но куда там. Все мои попытки не увенчались успехом.

Гонщик пристально смотрел мне в глаза. Я задохнулась от многообразия тех эмоций, что бушевали в его глазах. Это была целая буря, грозовой шквал, но мой взгляд тоже метал громы и молнии, поэтому я не смогла понять, что именно сейчас испытывал Егор.

На несколько секунд повисла тишина, а напряжение между нами можно было ножом резать, казалось, что от наших скрестившихся взглядов летели искры. И вдруг он отпустил меня. Я сделала шаг назад – и будто стало легче дышать. Свободней. Но внутри тут же поселилось непонятное чувство, которое сразу же больно ужалило. Я потёрла кулаком над ключицей, пытаясь выровнять дыхание и не смотреть на гонщика.

Он прав. Он абсолютно прав. Всё в прошлом – так он сказал, и от этих слов противно заныло, завозилось где-то под рёбрами дурацкое чувство досады. Но почему же тогда и внутри него всколыхнулись непонятные эмоции, стоило только Вите появиться здесь и сказать про Майкла?..

Я развернулась и, не оборачиваясь больше, направилась к кабинету Глеба Семёновича. Но до тех пор, пока не скрылась, чувствовала на себе пронзительный взгляд гонщика.

Быстро выяснив все и отдав документы, находящиеся в папке, Глебу Семёновичу, направилась прямиком к ресепшену, где напротив стойки на диване сидел тот, кого в последнюю очередь я хотела видеть сегодня. Да, собственно, и вообще. Но выбора у меня так такового нет. Поэтому придётся всё же с мужчиной поговорить и попытаться донести до него всё то, что говорила ранее. Но вот только Майкл меня как будто не слышит. Или же не желает слышать.

— Майкл, привет, — подходя к мужчине, поздоровалась я.

Тот сразу же подорвался с дивана и сделал шаг в мою сторону, протягивая свои руки ко мне. Я же выставила ладони перед собой, как бы говоря – не подходи, не тронь меня. Майкл застопорился, но подчинился моему желанию и не стал приближаться ко мне.

— Привет, малышка, — его голос был елейным, радостным, слащавым, от которого меня тут же передёрнуло.

А от его “малышка”, я чуть лицо не скривила. Сколько просила его меня так не называть, но он даже не слышит меня. А чувствую я себя при этом почему-то как девушка лёгкого поведения. То ли дело, когда Егор меня ласково называл по имени. От этого сразу становилось приятно и так хорошо на душе. А не вот эти всякие зайки, котики, малышки, от которых зубы сводит.

Чёрт! Опять Свободин. Я прыгаю из крайности в крайность.

— Хватит меня так называть! Я тебе миллион раз об этом уже говорила. Я тебе не девушка лёгкого поведения и тем более – не твоя девушка!

Чувствовала, что закипаю и начинаю злиться. Поэтому лучше бы уйти в свой кабинет и там уже разговаривать. Это нельзя будет назвать нормальным разговором – не с этим человеком уж точно, – но по крайней мере в моём кабинете не будет лишних глаз и ушей.

— Прости, Сонь. Я просто по тебе соскучился. Ты уехала без предупреждения. Не звонила. Не писала, — а я с каждым его словом закатывала глаза. Будто мы любовники или муж с женой, где я просто обязана ему звонить, писать и ещё много чего.

— Пошли, — кивнула в сторону по направлению к своему кабинету. — Поговорим у меня, — сказала я Андерсену и развернулась, как тут же столкнулась со стальным, холодным взглядом Свободина, который прожигал во мне дыру. А потом его взгляд переметнулся на Майкла, и я увидела ладони Егора, сжатые в кулаки. До белых костяшек. До вздувшихся вен на руках.

Глава 13

Соня

Я не могу понять, что происходит с Егором. А точнее, его поведение для меня загадка.

Пока мы с Майклом шли от ресепшена к моему кабинету, я вспоминала реакцию Свободина: вот он стоит, сжимая кулаки и хмуря брови, желваки ходуном ходят, а через секунду – полное безразличие на лице и холодная отчуждённость. Это на мгновение повергло меня в ступор, из которого вывел громкий и чужой голос Майкла.

Эмоциональные качели бывшего возлюбленного я не могу понять. То он говорит, что всё в прошлом, и чтобы я соблюдала субординацию. А в следующее мгновение желает знать, что происходит у меня в жизни. То злится непонятно на что. То вновь холоден, безразличен. Будто мы друг другу чужие люди, будто вообще незнакомы.

Я совершенно запуталась и не понимаю, что мне делать. Но точно знаю, что нужно поговорить с ним и рассказать о Полине. Что бы ни было, он должен знать, что он отец. Но, с другой стороны, я боюсь его реакции. Всё же прошло достаточно много времени, и я совершенно не знаю, каким Егор стал.

Уверена, что он начнёт спрашивать о прошлом. Будет разузнавать, почему я уехала, исчезла. Но сейчас не то время, чтобы говорить об этом. Потому что, если Свободин узнает о том, что тогда именно его мать повлияла на моё решение уйти от него, то Егор захочет поговорить об этом с Викторией Викторовной, а это ещё большим грузом осядет на её душе. А ей нужно выкарабкаться, найти желание жить без тяжести на сердце.

И осознание того, что она лишила свою внучку отца, точно не снимет тяжелый камень с её души, а ещё больше усугубит её положение.

Поэтому всё же нужно немного подождать.

Мы вошли в кабинет, и я прикрыла за собой дверь, чтобы нам никто не мешал. Разговор предстоит не из лёгких. Впрочем, с этим человеком разговоры никогда не были простыми.

— Майкл, — щёлкнул замок двери, поворачиваюсь лицом к мужчине. — Объясни мне, что ты здесь делаешь? И откуда узнал, где я работаю?

Конечно, я могу предположить, кто именно, так сказать, «сдал» меня. Об этом знали только мои родители, больше никто. Но всё же мне хочется убедиться в своих предположениях и только после этого разговаривать с этим “добрым” человеком, который знает, как и что лучше будет для меня и моей дочери.

— Соня, — произносит он с акцентом и делает шаг в мою сторону. Но я выставляю руки перед собой, говоря этим, чтобы он не приближался ко мне. И мужчина внимает мне – остаётся на своём месте. — Я хотел тебя увидеть. Ты, чёрт возьми, исчезла и ничего мне не объяснила!

Одной рукой ерошит свои короткие тёмные волосы, а темными, как ночь, глазами впивается в меня.

В его голосе появляется сталь и даже злость, и я сразу же узнаю того самого Майкла Андерсена, который показывает своё истинное лицо, только оставаясь один на один со мной. А при других людях он белый и пушистый. Наедине же совершенно другой человек.

Впервые себя настоящего он явил мне сразу же после того, как я отказала ему на первом же – надо сказать, не самом удачном – свидании.

Тогда, пять лет назад, когда я поспешно исчезла из этого города и уехала к родителям в штаты, моя жизнь разделилась на “до” и “после”.

Первое время было действительно тяжело. Но не только физически, потому что на нервной почве я катастрофически похудела буквально за две-три недели, но и морально.

Я скучала, тосковала по Егору. Мне жутко не хватала его. Его рук, глаз, тепла. Его всего.

Каждый раз беря в руки телефон, я смотрела на дисплей, желая набрать номер любимого человека и услышать его голос. Сказать, что очень сильно его люблю. Но я снова и снова вспоминала голос мамы Егора и её слова о том, что я ему совсем не нужна, и это было сделано лишь с одной-единственной целью. Тогда слова этой женщины буквально выбили у меня почву из-под ног, и только чудом я не упала. Вслепую нашарила рядом стул и аккуратно опустилась на него.

Я не хотела верить ни единому слову этой женщины. Превозмогая своё болезненное состояние, я пыталась доказать ей, что Егор любит меня – ведь он сделал мне предложение, и что я ему верю. Но мои доводы вдребезги разбивались о её холодную уверенность в обратном. Её слова упали в меня медленнодействующим ядом, проникли под кожу, пуская свои ядовитые корни в моей душе. И я поверила ей.

 День за днём я прокручивала её слова в своей голове – и отбрасывала мобильный в сторону, горько плача навзрыд, уткнувшись лицом в подушку, чтобы родители не услышали.

Долго приходила в себя. А когда узнала, что внутри меня развивается крохотная жизнь, плод моей любви к Егору, я поняла, что гробить себя и дальше я просто не могу. Хоть всё равно тоска и боль съедали моё сердце.

Ни на одну секунду времени в мою голову не пришла мысль о том, чтобы избавиться от него. Стоило только узнать об этом, я твёрдо решила оставить ребёнка. Потому что это часть Егора. И я люблю его уже, кем бы он там внутри не был — мальчик или же девочка. Больше всех на свете люблю.

Внутри меня живёт жизнь, и я должна жить и бороться ради этого, а не губить себя.

Первым моим порывом было тут же набрать номер гонщика и обо всём рассказать. Но в голове тут же всплыли слова Виктории Викторовны, и я отбросила эту идею.

Потихоньку стала приходить в себя. Устроилась на работу, где меня приняли без каких-либо проблем, но уже не операционной медсестрой, а обычной. Всё же беременной не нужны такие нагрузки. Меня всё полностью устраивало.

Нашла небольшую квартирку, любимая работа. Этого мне было вполне достаточно. Родители просили жить с ними, желая помогать мне, чтобы я не была одна. Но я отказалась. Не маленькая девочка и сама должна уметь позаботиться о себе и о своём ребёнке. Тем более теперь я в ответе за маленькую жизнь внутри меня.

Рождение Полины стало для меня лучиком солнышка, прорезавшего наконец чёрные тучи слепого отчаяния, сгустившиеся вокруг меня. И я с головой погрузилась в это счастье, отдавая ей всю себя. На первом месте была дочка. Мне не нужны были никакие отношения, да, собственно, я и не хотела. Рана на моём сердце была слишком глубока, и она до сих пор кровоточила.

Глава 14

Соня

— Не прикасайся ко мне! — вскрикиваю я. — Не смей даже пальцем меня трогать! Исчезни из моей и Полины жизни раз и навсегда. А если ты этого не сделаешь, то я пойду в полицию! Я это сделаю. Так и знай.

Один рывок – и я вновь прижата его мощными руками к двери, слегка ударяюсь спиной об неё. Дикий оскал Майкла прожигает меня насквозь, и кажется, что он прожжёт во мне дыру. Пальцы рук впиваются в мою кожу с такой силой, что на ней, как бы мне этого ни хотелось избежать, останутся темные отметины. Из-за чего придётся носить одежду с длинными рукавами – чтобы ни дочка, ни кто-либо другой не увидел их.

Вот только моя рабочая форма состоит из тёмно-синих штанов и такого же цвета рубашки с короткими рукавами, из-под которой будут видны эти тёмные синяки на коже от грязных рук этого человека. Не хотелось бы отвечать на вопросы коллектива, откуда эти отметины на моих предплечьях.

— Ты вздумала мне угрожать? — рычит Андерсен.

— Только предупреждаю, Андерсен. И если сейчас ты не отпустишь меня, то я позову охрану. Тебе же не нужны неприятности у нас в стране? Не боишься, что тебя не выпустят из страны?

Понимаю, что, возможно, нарываюсь на неприятности в лице Майкла Андерсена, но по-другому я просто не могу. Я должна защищаться. Я больше не маленькая хрупкая девочка, которая не может за себя постоять, а взрослая женщина, у которой маленький ребёнок, за которого я в ответе.

А если не получится припугнуть так, то придётся поговорить с Алексом и Мишкой. Уверена, в беде они меня не оставят и хорошенько поговорят с этим подонком, который не понимает с первого раза.

— Я с тобой ещё не закончил, Соня. Так и знай. Ты так просто от меня не избавишься.

— Выметайся от сюда, Майкл! Иначе отсюда тебя выволочит охрана!

Он ещё мгновение смотрит в мои глаза, прожигая меня своим взглядом. А в следующую секунду отпускает, но смотреть не прекращает.

Одной рукой нашариваю ручку двери и открываю её, желая, чтобы этот человек немедленно покинул этот кабинет и клинику.

— Выметайся! И только попробуй появиться ещё раз здесь или около моего дома, если и об этом тебе рассказали мои родители, заявление пойдёт в полицию.

Андерсен делает шаг к выходу, но, остановившись возле меня, наклоняет голову вниз и тихо, но так, чтобы я услышала, произносит:

— Ты всё равно будешь моей!

И скрывается. Я же закрываю дверь за ним и прислоняюсь спиной к ней, прикрыв глаза. Из моей груди вырывается стон облегчения. Познакомилась, называется, на свою голову с “хорошим мальчиком”. Ну, мама...

Как бы я ни хотела, но прекрасно понимаю, что его мои слова ни капельки не напугали. Он не из тех людей, кто так просто откажется от своей цели, которую желает заполучить. Если бы это было так, то Майкл бы не построил свою компанию, которая имеет бешеную популярность. И его цель сейчас — это я. Но по крайней мере я попыталась его вразумить.

Дальше, если он не отстанет, разговор пойдёт по-другому.

Пальцы касаются кожи там, где Андерсен сжимал её, я слегка массирую предплечья, желая, чтобы всё же не появились синяки. В голове же делаю себе заметку о том, что нужно позвонить маме и поговорить с ней серьёзно. Узнать у неё, зачем она сказала мужчине, где я работаю. Для чего всё это?

Часы тикают, говоря о том, что рабочий день подошёл к концу, и я, честно говоря, ужасно рада этому. Как же долго он сегодня тянулся. Кажется, целую вечность.

Подхожу к своему шкафу, переодеваюсь и, взяв сумку, выхожу из своего кабинета, закрыв его на ключ. На ресепшене прощаюсь с Витой и Катей, одна из них взволнованно смотрит на меня. И тут не нужно быть гением, чтобы догадаться, о чём она думает. Я же ей просто улыбаюсь, говоря этим, что всё хорошо.

Выхожу из клиники и наконец с наслаждением вдыхаю свежий воздух. Закрываю глаза, считаю до трёх и медленно выдыхаю. Прохладный ветерок ласково касается моей кожи, принося облегчение.

По дороге к садику набираю Марине, чтобы узнать, как у неё дела и как Тошка. В ответ она приглашает нас на выходные на дачу, где они с мужем решили устроить отдых и пожарить шашлыки. Я даю своё согласие, не против этой затеи. Да и Бусинка моя, уверена, будет только за.

Уже почти закончила разговор, как сталкиваюсь с кем-то плечом. Поворачиваю голову в сторону и от удивления ахаю.

— Сонь, у тебя там всё в порядке? — звучит из динамика взволнованный голос Беловой, когда я замолкаю.

— Да, да. У меня всё хорошо. Не переживай. Давай я, как приду домой, наберу тебе.

— Хорошо, — соглашается подруга и отключается.

Я убираю телефон в сумку и улыбаюсь.

— Ленка, привет, — не могу сдержать радости от встречи с давней знакомой.

— Соня?! Привет! — вскрикивает и кидается ко мне, крепко обнимая.

Я же в ответ обнимаю её. Сколько же лет мы не виделись с Леной? Лет пять. С того самого момента, когда я уволилась из клиники, где мы работали с ней вместе.

Канаева первая отстраняется от меня и рассматривает меня с ног до головы. Я же в ответ смотрю на неё: бывшая коллега очень сильно изменилась. Стала ещё красивее, похорошела. Даже не сразу её узнала.

— Ты куда пропала, Ярославская? Как тогда ушла от нас, так ни слуху ни духу от тебя. А мы, между прочим, все по тебе скучали. Думали, как ты там поживаешь? Хотя бы раз забежала к нам.

— Я уехала тогда из города буквально через несколько месяцев после того, как уволилась. За границей у родителей была. Вот только буквально недавно вернулась.

— Вон те на, — удивляется Лена, но при этом улыбка не сходит с её лица. — Всё же решилась уехать.

— Так получилось.

— А мы-то подумали, что забыла про нас. Слушай, ты же, наверное, не знаешь новости, — я машу головой, не имея понятия, о чём Канаева говорит. — После того, как ты ушла, такое началось! Буквально через неделю пришла проверка, и столько всего нашлось на Шестинского, что его лишили лицензии. Выперли из клиники, и я слышала, вроде пытались закрыть – он какие-то махинации проводил.

Глава 15

Соня

Все последующие дни прошли относительно тихо и мирно. Андерсен больше не появлялся, и я надеялась, что он всё понял и больше не побеспокоит меня. С мамой я основательно поговорила, рассказав ей всё, что произошло. Она, конечно же, была в шоке, сказав, что не думала, что так всё получится. Что она хотела для меня и Полины только самого хорошего.

Только вот получилось всё не так радужно, как она думала. И я, как мать, её прекрасно понимаю, потому что для своей Бусинки я желаю только самого лучшего. Чтобы она была только счастлива. Но моё мнение нужно слушать и слышать.

А я не раз говорила ей по поводу Майкла. Вот только мама не слышала меня. А может, и не желала слышать.

Выходные, как и планировали, провели на свежем, чистом воздухе, на даче у Беловых. К нам присоединились и Света с Алексом. И конечно, наши дети: Полина и Антошка.

Дети веселились, играли. Марина, Света и я накрывали на стол, готовили еду, мужчины занимались мясом. Атмосфера была семейная, очень уютная и теплая. Впрочем, как и всегда, когда мы все вместе встречаемся. Всё же нашей дружбе не один год. И я очень счастлива, что у меня есть такие друзья, как они, на которых я могу положиться в трудную минуту.

Кстати, об этом. Ребятам я рассказала про Майкла, который появился, как черт из табакерки, когда его совсем не ждали. Про него ранее они были в курсе. А Света с Мишей его даже видели, когда приезжали ко мне.

Белову он сразу не понравился, он даже сказал мне, что может с ним по-мужски поговорить. Я отказалась, потому что ещё в то время он вёл себя прилично. На тот момент Андерсен ещё не показал своё истинное лицо.

И сейчас друг предлагает свою помощь. Руки Миши сжимаются в кулаки, он хмурит густые брови.

— Сонь, давай я с ним по-мужски поговорю. Его поведение уже вышло за рамки.

Я качаю головой, нервно перебирая пальцами края теплой накидки, наброшенный на мои плечи. Был уже поздний вечер, и стало заметно прохладней, поэтому мы решили утеплиться, чтобы не замёрзнуть. Детей тоже одели потеплей.

— Нет. Пока ничего не надо. И я отказываюсь не потому, что мне его жаль, Миш, — поднимаю на друга глаза. — Мне совершенно не жаль его. Ни капли. Но я просто не знаю, где он сейчас: задержался ли в России или вернулся в штаты? А искать его в городе – всё равно, что иголку в стоге сена.

— Тут ты права, — берёт своё слово Саша. — Может, пробить по своим каналам?

— Вряд ли мы его найдём. Всё же он нерусский. А с этим будет, скорее всего, тяжелее. Соня права, мы не знаем, где он сейчас. И уехал ли. У тебя же нет знакомых в аэропорту? — спрашивает Марина.

— Нет.

— Вот и у нас нет.

Да, если бы были, то было бы проще пробить его и узнать, уехал Андерсен или же нет.

Я задумалась, но уже не о мужчине, который не может оставить меня в покое, а о совсем другом. Точнее, о другом мужчине и о том, к чему он может быть причастен. Это никак не выходит у меня из головы, как бы я ни пыталась переключить мысли.

Я постоянно возвращаюсь в воспоминаниях к разговору с Леной и к её рассказу о случившемся с Шестинским.

Моей руки кто-то коснулся, и я вздрогнула. Подняла голову вверх.

— О чём ты задумалась? — слегка обеспокоенно спросила меня Света.

— Да так. Пустяки, — махнула рукой, вливаясь в всеобщий разговор.

На ночь мы остались на даче у друзей все вместе. Было уже поздно ехать обратно. Да и дети устали, поэтому решили все вместе остаться тут, благо места хватало всем. А уже утром поехали в город.

Весь оставшийся день провели с Полей дома. Готовили кушать, играли и занимались: учились считать, писать и читать. У меня очень смышлёная, умненькая девочка, которой я очень горжусь. А вечером смотрели мультики и вместе легли спать – моя Бусинка никак не хотела ложиться этой ночью спать одна.

Утром отвела малышку в садик, а сама направилась на работу. А там погрузилась в бумаги, график, который нужно было составить девочкам на операцию, и остальную рутину. На этой же неделе у меня по плану две операции, но не допоздна, а с самого утра, как было до этого. Поэтому просить Марину забрать Полину не нужно будет.

После обеда столкнулась с Алисой, нашей новенькой, которая пришла совсем недавно. Она как раз спрашивала у меня о графике на этой неделе.

— Алис, у тебя на этой неделе одна операция. Ставлю тебе так, потому что ты у нас новенькая и тебе нужно привыкнуть. По поводу дежурств обратись к старшей медсестре. Я только по операциям.

— Спасибо большое, Софья Александровна, — девушка мило мне улыбнулась, но я никак почти не отреагировала на это, потому что быстрым шагом в мою сторону шёл Егор.

Несмотря на расстояние, я сразу заметила обеспокоенное выражение его лица, и его напряжение в ту же секунду передалось и мне. Как-то сразу я поняла, что что-то случилось.

— Соня, — позвал он, и я услышала выдох облегчения, будто он искал именно меня.

Я тут же забыла, что около меня продолжала топтаться Алиса, и шагнула навстречу Егору.

Приблизившись, Свободин прикоснулся к моему локтю, но так нежно и трепетно, что где-то в глубине моей души вспыхнуло незваное тепло, которое против воли охватило меня, рассыпаясь мурашками по коже.

Я пыталась убедить себя, что прикоснулся он ко мне чисто машинально, но мне это плохо удавалось.

— Егор, что случилось? — будто во сне я подняла руку и невесомо коснулась пальцами руки Егора. Он был обеспокоен, и эта нервозность передалась мне, я сразу подумала о Виктории Викторовне.

— Сонь, хорошо, что я тебя встретил. Маме плохо.

— Что с ней?

— Головные боли.

— Иди в палату, я сейчас приду.

Егор посмотрел на меня, кивнул и, развернувшись, направился обратно в палату. Я шагнула было за ним, но вдруг услышала около себя вздох. Алиса! Я совершенно забыла, что она здесь. Повернувшись к девушке, я рассеянно пробормотала:

— Иди работай, — она удивлённо посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Глава 16

Соня

Закрыв дверь в палату, я отправилась в помещение, где хранятся подотчётные лекарственные средства. Нужно записать в журнал, что я взяла и для какого пациента. И оставить ампулу в отсеке для уже использованных.

Записав данные и закрыв помещение на ключ, направилась в кабинет главного. Его следует поставить в известность, что и для чего я брала, хоть и сделать это нужно было до того, как колоть препарат. Но времени у меня не было, поэтому иду “сдаваться” сейчас. Буду надеяться, что взбучки не последует.

Подойдя к кабинету, коротко постучала и, опустив ладонь на ручку двери, приоткрыла её. Глеб Семёнович на месте, что уже хорошо. Заглянула в помещение.

— Глеб Семёнович, к вам можно?

Мужчина сидел за своим рабочим столом и что-то писал. Услышав мой голос, он оторвал взгляд от документов и посмотрел на меня.

— Соня, сколько раз говорил тебе, чтобы ты обращалась ко мне на “ты” и по имени, — пожурил меня начальник.

Я на это лишь скромно улыбнулась. Глеб действительно много раз об этом мне говорил, но всё же на работе я привыкла держать субординацию. Не переходить границы начальника и подчинённой. Мне хватило бывшего моего начальника в лице господина Шестинского. Хоть и никогда черту в общении с ним не переходила.

— Вы же знаете, Глеб Семёнович, я так не могу. Всё же мы на работе.

— Хорошо. Заходи.

Я вошла и опустилась на стул напротив мужчины, который, отложив бумаги в сторону, сцепил руки перед собой. Смотрел на меня, ожидая, что я скажу.

— Что-то случилось? — спросил Горский.

— Нет, — покачала головой. — Точнее, не совсем. Я пришла вам сказать, что использовала один подотчётный препарат. Понимаю, что нужно было вас предупредить до его использования, но времени у меня не было.

Глеб нахмурился, а у меня сердце ушло в пятки, я подумала, что всё же получу за это выволочку. Но у меня правда не было времени. И если нужно, то понесу за это наказание.

— Рассказывай, что за препарат, для кого и что случилось.

Я кивнула и начала свой рассказ.

— Я была в коридоре, когда увидела Егора... Егора Свободина, — осеклась. Черт. Горский сузил глаза, внимательно на меня посмотрел, но ничего не сказал. И я продолжила: — У его мамы начались головные боли, и он попросил меня о помощи. Понимаю, что прежде всего сначала вам нужно было об этом сказать, а потом уже ставить укол. Но понимаете, времени совсем не было. После, конечно, я всё записала в журнал и оставила использованную ампулу. И потом уже пришла к вам, чтобы сказать.

Закончив рассказывать, шумно выдохнула и стала ждать слов Глеба Семёновича. Надеялась, что он всё поймёт и не будет сильно меня отчитывать.

Горский с минуту молча гипнотизировал меня, а потом откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. От его следующих слов я опешила и в шоке застыла, не зная, что ответить и сказать.

— У тебя что-то есть с этим Свободиным?

— Эм, что?!

Я не ожидала от мужчины этого вопроса. Думала, что он будет ругаться, что я сначала его не предупредила и поставила укол. Будет задавать уточняющие вопросы. Да что угодно. Но только не это. Такого вопроса я точно не ждала.

— Между вами что-то есть? Между тобой и Свободиным что-то есть?

Вот и что ему сказать? По сути-то, ничего нет между нами, но я не могу понять, зачем он задаёт все эти вопросы? Для чего они ему? Что он хочет узнать? Я не понимаю.

Вцепилась руками в колени, чтобы скрыть возникшую дрожь и волнение.

— Нет, — голос дрогнул, и сердце ускорило ритм. Сделав глубокий вдох, проговорила вновь более уверенно: — Нет. Между мной и Егором Свободиным ничего нет.

— Точно? Тогда откуда такая оговорка? Или ты лично его знаешь? — Горский подался ко мне вперёд.

— Когда-то давно, больше пяти лет назад, он попал в аварию, и я ассистировала на его операции. Я тогда работала в той клинике. Поэтому мельком его знаю.

Старалась сделать голос уверенным, чётким, чтобы не выдать себя со всеми потрохами. И, по-моему, мне поверили, потому как мужчина расслабился и кивнул. Будто действительно поверил каждому моему слову.

Впрочем, в моих словах не было ни капли фальши и лжи. Так оно и было на самом деле, лишь с одной оговоркой о том, что после у нас были недолгие отношения.

— Хорошо. Раз ты говоришь, что между вами ничего нет, то я тебе верю. Что насчёт препарата, что ты взяла и сначала не предупредила меня, то всё хорошо. Главное, ты всё записала и после меня предупредила. Но в следующий раз всё же следует сначала мне сказать.

Напряжение меня отпустило – Глеб Семёнович поверил мне. Да и не стал ругаться, что я его не предупредила. За это я ему была благодарна.

— Хорошо. Спасибо большое. И хотела попросить вас провести обследование Свободиной и назначить другие препараты. У неё начались головные боли, следовательно, те не помогают.

— Хорошо, Соня.

Поблагодарив Горского, я скрылась из кабинета. Дальше работа протекала спокойно. Гонщика я больше не видела. Наверное, либо сидит вместе с родительницей, либо уже ушёл. Хотя меня не должно никак это касаться: что он, где и как. Мы с ним совсем чужие люди. И этому есть много подтверждений: хотя бы его тяжелый взгляд, холодность и отстранённость.

Я же стараюсь держаться от него на расстоянии. Вот только каждый раз что-то происходит, и он оказывается рядом со мной. Ох, лучше бы мы вообще не встречались.

Весь оставшийся день проходит тихо и спокойно. Дома мы с Полиной готовим яблочный пирог, который она просто обожает. Моя маленькая помощница мне помогает, рассказывая, как прошёл её день в садике и что один мальчик предложил вместе с ним играть. Рассказывает, что мальчика зовут Женя и что он говорит, что она очень красивая.

Я же улыбаюсь и внимательно её слушаю. Говорю, что он действительно очень красивая. Светлые кудряшки, голубые, почти синие глаза. Губки бантиком и розовые щёчки. Она маленькая красивая принцесса. И я очень сильно её люблю.

Глава 17

Соня

Меня обуял такой шок и неверие, что ни пошевелиться, ни издать хотя бы звук не могу. Я будто фарфоровая статуэтка, что лишена возможности сделать какое-либо движение и неспособна говорить. Во мне даже воздух вдруг катастрофически заканчивается, не могу сделать вдох-выдох.

Я ничего не понимаю. Совершенно. Нахожусь в какой-то прострации.

Но всё же делаю короткий рваный вдох и прищуриваюсь, чтобы в следующую секунду чётко и ясно понять — это действительно отец Егора. Они – отец и сын – очень похожи между собой.

Передо мной будто копия Егора, но в будущем: лицо более взрослое, с отпечатком прожитых лет, на висках – седина.

Они похожи, как две капли воды, только взгляд мужчины какой-то потухший, будто он давно перестал различать яркие краски жизни.

Понимаю, что мне нужно что-то сказать, потому что человек напротив ждёт этого от меня. Но я не могу. Я так шокирована, что не получается.

— Соня, — окликает меня Свободин-старший. — С вами всё в порядке?

— Да. Но скажите… О чём? — всё же произношу своими онемевшими губами. — О чём нам с вами разговаривать? Я не понимаю. Как я вам уже ранее говорила, я не врач, а лишь старшая операционная сестра. И всё. Я не понимаю, что вы хотите от меня услышать?

И я действительно не понимаю, о чём? Зачем? Почему?

— Я хотел бы поговорить с вами о своей жене, — делает паузу, а потом продолжает, всё время не отводя от меня своего взгляда. — И не только. Мы можем где-нибудь уединиться и поговорить, где нас никто не потревожит?

Я выдыхаю. Вот только получается как-то уж сильно нервно. И в эту секунду начинаю жалеть о том, что вернулась в Россию. В этот проклятый город, из которого бежала, как от огня. Словно он может больно меня ужалить. Да так сильно, что не смогу встать. Впрочем, так оно и случилось.

Лишь когда узнала о том, что под сердцем ношу маленькую, крохотную жизнь, подобно птице Феникс я возродилась из пепла.

И вот сейчас я будто иду ко дну, без шанса выплыть на поверхность воды. Не понимаю, чем я так согрешила в прошлой жизни? Знать бы ответ на этот вопрос. Возможно, тогда я бы смогла всё исправить. Хотя, наверное, заслужила.

— Соня, пожалуйста, — в его взгляде, направленном на меня, увидела мольбу.

— Хорошо, — после минутной заминки отвечаю, обдумав всё. — Только я могу уделить вам не больше получаса. Я всё же на работе. А сейчас у меня как раз обеденный перерыв. Мы можем расположиться в кафе напротив. Там пообедать и поговорить. Только переоденусь.

— Хорошо. Спасибо большое, Соня, — Свободин-старший кивает в знак благодарности, а я, ничего не сказав, просто разворачиваюсь и направляюсь в сторону своего кабинета.

Через десять минут мы сидели в уютном кафе напротив клиники, где я иногда обедаю. Здесь тихо, спокойно и никто нам не сможет помешать. На ресепшене Виту я предупредила. Она сказала, что если что – наберёт мне.

— Я вас слушаю, Виктор Петрович. О чём вы хотели со мной поговорить? И я, если честно, до сих пор не могу понять, о чём нам с вами разговаривать.

Мужчина молчал минут пять. Видно, собирался с силами. А может, не знал, с чего начать. А потом всё же заговорил.

— Вы же знаете, что моя жена сильно больна. У неё опухоль мозга.

— Да. Я прекрасно об этом осведомлена. Я присутствовала на операции в качестве ассистента, а потом к ней заходила, чтобы узнать, как Виктория Викторовна поживает.

— Да. Она говорила. И спасибо вам за это. Жена много говорит о вас. Вы хорошо на неё влияете. И я хотел вас попросить заходить к ней. Когда вы на работе. Хотя бы полчаса в день уделить ей. Я не знаю, почему, но вы ей нужны. Будто как-то связаны с ней. Вы ей нужны. Вы будто жизнь в неё вдыхаете.

М-м-м, что?!

Если ранее я была ошеломлена, то сейчас даже не знаю, как назвать своё состояние. У меня шок в десятой стадии.

Я многое предполагала, но не это уж точно. Всё что угодно: от благодарности до скандалов и угроз, чтобы вообще не приближалась к их семье. Но совершенно не этого.

Какого чёрта? Почему я должна думать о человеке, который разрушил мою жизнь? По вине которой теперь Поля без одного родителя. Росла без папы. Почему тогда никто не думал, каково будет мне? Что чувствую я, чёрт побери?

Почему я должна всех спасать? Почему? Я что, похожа на мать Терезу – всепрощающую и всем помогающую? Я уверена, что Виктория Викторовна даже ничего никому не рассказала, что именно она повинна в том, что случилось пять лет назад.

Зачем я вообще вернулась в этот город?

— Виктор Петрович...

Начинаю говорить. Нервно тру лоб пальцами, чтобы собраться с мыслями. Пытаюсь правильно подобрать слова, но меня перебивают.

— Соня, пожалуйста. Вы наша последняя надежда. Очень больно видеть родного человека потухшей, умирающей. Она будто жить не хочет. А у вас получается пробудить в ней жизнь. Но всё же мне хочется знать, что было в прошлом между вами? Ведь что-то было. Я в этом уверен.

— Спросите это у вашей жены, — а через секунду добавила: — Хорошо, я буду заходить к ней. В обеденный перерыв, минут на двадцать.

— Спасибо, Соня. Я очень благодарен вам за вашу помощь. Спасибо.

Мужчина благодарил меня и благодарил. Я же молчала. И не потому, что принесли обед и следовало поесть и идти работать. А просто потому, что не хотела разговаривать с этим человеком.

Может, это неправильно – отказываться, когда ты нужна больному человеку. Но вот только я устала быть матерью Терезой и всех спасать. Кто б меня спас?

С того дня я почти каждый день заходила к Виктории Викторовне в обеденный перерыв. Женщина была очень рада меня видеть. Расспрашивала меня обо всём, улыбалась и просила больше рассказать о себе.

В это же время, как будто специально, приходил Егор. По его лицу я сразу поняла, стоило только его увидеть в первый раз, что он не удивлен застать меня здесь. Значит, Свободин-старший всё ему рассказал.

Я старалась относиться к нему нейтрально. Будто он всего лишь сын нашей пациентки. И ничего более. Забыть о том, что у нас с ним есть общее прошлое. И у меня получилось. Правда, конечно, не сразу, но всё же получилось. Первое время во всём теле было напряжение.