Единственная для рыжего опера

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Собачка

Этим утром Броса шла на работу совершенно без настроения. Всё было одно к одному: и проливной дождь, и ссора с сестрой, и проблемы в родимой больнице. Да и вообще, как говорится, понедельник — день тяжелый.

Хотя, конечно, называть то, что произошло у них с Вондур, ссорой — существенное, да нет, просто грандиозное преуменьшение. Когда перестаешь общаться с единственной сестрой, потому что застаешь её со своим парнем в постели, причем в своей собственной постели — это всё-таки нечто большее. Ландрава она, разумеется, выгнала взашей, даже вещи толком не дала собрать и еще целую неделю передавала ему то одно, то другое через общих знакомых. Ну, кроме Вондур, конечно.

Броса не знала, да и, положа руку на сердце, и знать-то не желала, продолжает ли сестра встречаться с Ландравом. Но это не имело значения. Потому что найти в себе силы, чтобы простить Вондур, она пока не могла. Вот если бы они с Ландравом прямо сказали, что хотят быть вместе, а Бросу побоку, тогда еще туда-сюда, но вот так, тайком, да еще и прямо в Бросиной любовно обставленной спальне на Бросиных белоснежных простынях! Нет, простить такое было совершенно невозможно! Настолько, что она даже сожгла эти самые простыни вместе с наволочками. Подушки, правда, пожалела, ведь удобную подушку поди найди, а простыни — ладно, другие купит, благо зарплата целителя-ликанолога в Центральной больнице Фокунни позволяет не считать медяки.

Работу свою Броса в принципе любила. Не то чтобы она вот прямо мечтала стать именно ликанологом, но когда в конце пятого курса по результатам тестов у нее была подтверждена высокая толерантность к оборотням, и ей предложили пойти в интернатуру на ликанологию, девушка согласилась почти без раздумий. А что? Специальность довольно редкая, поскольку среди самих оборотней желающих стать целителями почему-то всегда было очень мало, а среди людей не так уж много находилось тех, кто имел достаточно высокий уровень толерантности к оборачивающимся в различных животных собратьям по разуму. Поэтому платили ликанологам существенно больше, чем простым целителям, так что даже на зарплату ликанолога-ординатора уже можно было жить вполне неплохо, а уж теперь, когда Броса стала полноправным аттестованным целителем — так и вовсе очень даже хорошо.

Родители, как и бабушки с дедушками, любили Бросу и Вондур одинаково, во всяком случае, заподозрить иное по их поведению было невозможно. А вот прабабушка Хюнга, мама маминой мамы, всегда отдавала предпочтение старшей правнучке и свой маленький домик на окраине, окруженный небольшим, но ухоженным садом, завещала именно Бросе. Туда-то и переехала начинающая целительница, как только поступила в ординатуру. А Вондур с собой не позвала и все намеки сестры на то, как той надоело жить вместе с родителями, упорно игнорировала. Объяснялась такая неуступчивость Бросы довольно просто — всю свою жизнь она была вынуждена считаться с младшей сестрой и довольно часто ей уступать, так что, как только появилась возможность жить так, как хочется ей самой, не смогла от нее отказаться.

Да, наверное, нежелание Бросы пустить Вондур к себе обижало сестру, но неужели же настолько, чтобы соблазнить её парня? Хотя, с другой стороны, еще неизвестно, кто там кого соблазнил. Не зря же подруги постоянно твердили ей, что Ландрав — ужасный бабник и надолго с Бросой не задержится. Но влюбленная девушка, разумеется, не желала их слушать и была счастлива почти целый год, до тех пор, пока восемнадцать дней назад не вернулась с работы раньше времени и не застала Ландрава с Вондур предающимися необузданной страсти на той самой постели, на которой меньше суток назад он не менее страстно любил саму Бросу.

И если бы только это! Ведь и в больнице, точнее в отделении ликанологии, творилось демоны знают что! Уже четверо оборотней пострадали от неизвестной болезни, вызывавшей страшные приступы, напоминавшие эпилептические припадки, сопровождавшиеся чудовищными судорогами и страшными болями. В чем была причина заболевания, установить до сих пор не удалось. Ни версия с инфекцией, ни версия с воздействием неизвестного химического вещества не были пока ни подтверждены, ни опровергнуты.

Да еще и этот ужасный дождь! Конечно, дождь осенью — это нормально, но не когда он льет как из ведра целую неделю, а на дворе отнюдь не ноябрь, а всего лишь середина сентября.

В общем, погруженная в печаль Броса уныло плелась от автобусной остановки к больнице, укрывшись под большим оранжевым зонтом, когда почти у самого крыльца ей под ноги бросилась здоровенная рыжая собака, мокрая и грязная, и жалобно заскулила, припадая на правую переднюю лапу.

— Ох, бедная собачка! — кинулась на помощь сразу же позабывшая о своих горестях Броса. — Что там у тебя такое?

Лапа собаки была в крови, и под густой шерстью виднелась приличная рана, уже изрядно испачканная.

— Вот что, — решительно сказала девушка, — пойдем-ка со мной в больницу. Эту рану обязательно надо обработать.

И вцепившись пальцами в шерсть на загривке, поскольку ошейника на собаке не было, потащила её внутрь.

Надо заметить, что доступ в отделение ликанологии животным закрыт не был, поскольку считалось, что их присутствие благотворно действует на выздоравливающих оборотней. Так что там постоянно жили две кошки и один кот, каждую весну и осень исправно размножавшиеся, что позволяло регулярно одаривать выздоравливающих котятами разнообразных расцветок «на счастье». Брали их, как ни странно, охотно, видимо, и впрямь верили, что они принесут удачу. А вот время от времени появлявшиеся в отделении собаки надолго не задерживались, довольно быстро прибиваясь к кому-нибудь из выписывающихся пациентов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Найти и потерять

«Эта осень меня доконает», — уныло размышлял Кин, глядя сквозь залитое дождем окно на торопливо идущих прохожих. В кабинете он был не один: за соседним столом сидела старший оперуполномоченный ОРППО Фагна Сьельдрунен, бывшая одним из старожилов отдела и заставшая еще те времена, когда их нынешний начальник Кофдююр был зеленым новичком, а через проход располагались рядовые опера Тарднар Бартанссун и Хиндр Кюльетсен. Все они были обычными людьми, но имели высокую толерантность к оборотням — других в ОРППО и не брали. Со всеми соседями по кабинету у Кина были достаточно хорошие отношения, а с Тардом — даже дружеские, выдержавшие испытание более ранним повышением Кина, который пришел в отдел на полгода позже друга.

Но прямо в этот момент, хотя все коллеги были на рабочих местах, Хундракур чувствовал себя чудовищно одиноким. Как-то всё разом навалилось: и погода эта тоскливая, когда уже вторую неделю дожди льют практически непрерывно, и затянувшееся отсутствие личной жизни — всё было одно к одному. Но главным, что выматывало душу бравому оперу, было оно — замершее на мертвой точке дело об убийстве Йоуданны Кофмарсун, над которым Кин безуспешно бился уже почти месяц.

Работал он по этому делу со следователем Баунхильгой Льюнсунтиг, которая нравилась ему гораздо больше, чем занудный, хотя и высокопрофессиональный Лейнд Лейдинлехт, также занимавшийся расследованием насильственных преступлений, в том числе и против оборотней. Кин считал, что как следователь Хильга ничуть не хуже, а общаться с ней гораздо приятнее. И вовсе не потому, что она была женщиной, в конце концов, следователь Льюнсунтиг ему в матери годилась, просто в отличие от никогда не упускавшего случая проехаться насчет допущенных другими недочетов Лейдинлехта, Хильга, наоборот, всегда подбадривала работавших с ней оперов и даже утешала их, если они допускали ошибки. Ну и регулярно угощала вкусными пирожками, да.

Но как бы ни было ему приятно работать с Хильгой, это не отменяло того факта, что идеи насчет того, что еще можно сделать, чтобы найти убийцу Йоуданны Кофмарсун, у них обоих закончились.

Тридцатидвухлетняя Йоуданна жила в квартире на первом этаже небольшого двухэтажного дома на тихой Лавандовой улице. Женщина была разведена, детей не имела и проживала одна.

Тело Данны нашел её последний любовник — Дейнар Виргмарссон, когда утром двадцать девятого сентября, примерно без пятнадцати восемь, зашел за ней, чтобы отвезти на работу на своей машине.

То, что дверь в квартиру была не заперта, а всего лишь прикрыта, сразу насторожило Виргмарссона, поскольку он точно помнил, что, когда он накануне вечером уходил, закрывал её на замок. Так что заходил в квартиру Дейнар уже преисполненным самых мрачных предчувствий. И не зря — на полу в спальне он обнаружил не подающее признаков жизни тело своей любовницы.

Несмотря на то, что тело Данны было всё в крови из ран, нанесенных, по всей видимости, ножом, валявшимся рядом, Дейнар всё равно вызвал целителей, которые, к сожалению, уже ничем не смогли помочь.

Как было установлено следствием по результатам осмотра места преступления и проведенных экспертиз, хотя тело Данны было найдено на полу у самой двери спальни, на момент начала нападения потерпевшая находилась в кровати. Преступник набросился на нее сразу с тем самым ножом, который был найден возле тела. Данна оказала ожесточенное сопротивление, о чем свидетельствовали многочисленные защитные повреждения: на предплечьях обеих рук имелись множественные порезы, как и на ладонях, которыми жертва хваталась за лезвие ножа, ногти были обломаны, а под ними были обнаружены частицы кожи, скорее всего, принадлежавшей нападавшему. В общем, Йоуданна Кофмарсун сражалась, как самая настоящая тигрица, но, увы, против ножа в руке убийцы она оказалась бессильна. Хотя, будь она не оборотнем-кошкой, а оборотнем-тигром, она вполне смогла бы справиться с нападавшим, перекинувшись в животную ипостась. Но кошка — зверек слишком маленький, и Данна то ли побоялась, что в животной форме у нее будет еще меньше шансов дать отпор, то ли, застигнутая ночным нападением врасплох, просто не сообразила, что в виде кошки она может попробовать попросту сбежать от преступника. Тем более, что узкая створка окна спальни шириной около тридцати сантиметров была в ту ночь открыта, и кошка вполне могла в нее проскочить.

Время наступления смерти эксперт-патологоанатом отнес примерно к двум часам ночи. Кроме того, экспертиза показала небольшое содержание алкоголя в крови жертвы, а также, что незадолго до смерти потерпевшая была с мужчиной, но признаков изнасилования обнаружено не было.

Следов взлома на двери не нашли, что означало, что либо Йоуданна сама впустила злоумышленника, либо он всё-таки проник в квартиру через окно. При этом на окне следов взлома не было тоже, вот только створка была открыта.

Несмотря на то, что особой красотой Данна не отличалась, у женщины, всегда умевшей себя выгодно подать, было множество поклонников. Поэтому версия о том, что причина убийства была связана с её личной жизнью, поначалу стала у следствия основной. Тем более и отсутствие следов взлома наводило на мысль, что убитая сама впустила преступника.

У бывшего мужа Данны Бартилента Кюстансена* (*женщины-оборотни меняют фамилию при вступлении в брак, только если выходят замуж за оборотней того же вида (и то по желанию), поскольку фамилия содержит указание на их животную ипостась, дети получают фамилию того из родителей, чью ипостась они унаследовали, а если ребенок — не оборотень, он получает фамилию родителя-человека) было несокрушимое алиби — в ночь убийства он находился на другом конце страны и попасть в Фокунни никак не мог.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Возьмите Алису с собой!

Как у каждого человека, ну или оборотня, в жизни Кина Хундракура случались разные пробуждения — от совершенно прелестных до совершенно омерзительных. Но одними из самых неприятных были пробуждения от звонков с сообщениями о преступлениях. От подобного «будильника» даже у такого оптимиста, как Кин, сразу портилось настроение.

В этот раз оперативный дежурный УПФ сообщил, что на Синей Хрустальной улице совершено убийство, причем по предварительным данным убита целая семья оборотней. Согласитесь, никто не захочет такое услышать в начале седьмого утра. Вот и Кин не хотел бы, но пришлось, ведь кому, как не ему, старшему оперуполномоченному ОРППО, заниматься подобными вопросами? Тем более, в свое дежурство.

Ехать пришлось на своей машине. УПФ, конечно, могло прислать за ним дежурный полиц-мобиль, но это было бы еще нескоро, ведь сначала он должен был доставить на место преступления следователя, затем экспертов с оборудованием и только затем отправился бы за опером. А ведь время не ждет — искать преступника нужно по горячим следам.

Так что Кин завел свою оранжевую «кошечку» и отправился по записанному под диктовку оперативного дежурного адресу. Когда коллеги, подкалывая Хундракура, интересовались, как же так вышло, что он, пес-оборотень, называет машину «кошечкой», Кин просто предлагал им послушать, как она урчит. Да, в прошлом году он спустил всю годовую премию на двигатель и ходовую индивидуальной сборки, но оно того стоило, ход был идеальным, а мягкий звук мотора — так, просто приятным дополнением.

Синяя Хрустальная улица была всего в получасе езды от дома Кина, почти на самой окраине Фокунни — после нее была только Фиолетовая Хрустальная, и всё — город кончался. Район Хрустальных улиц, от Красной до Фиолетовой, назывался Радужным и был застроен малоэтажными домами максимум на четыре семьи. Люди тут жили далеко не бедные, а дома были обычно подключены к охранным системам. Так что, с одной стороны, напрашивалась версия ограбления, а с другой — именно она-то и казалась весьма маловероятной.

Дом номер сорок три по Синей Хрустальной оказался шикарным трехэтажным особняком. Привычно показав удостоверение с прикрепленным к нему полицейским значком, Кин прошел внутрь. Как подсказали ему дежурившие у входа в дом патрульные, следователь уже прибыл, а эксперты — пока нет. В огромном холле никого не оказалось, но откуда-то справа доносились негромкие голоса, и, направившись в ту сторону, Кин обнаружил шикарно обставленную кухню, а в ней — следователя Лейнда Лейдинлехта, бравшего показания у заплаканной женщины лет пятидесяти.

Дама явно уже получила от успевших побывать на месте происшествия и констатировать смерть потерпевших врачей скорой помощи успокоительное, поэтому выражалась более-менее связно, хотя и была явно потрясена случившимся. Кивнув Лейдинлехту и вежливо поздоровавшись со свидетельницей, Кин пристроился рядом, ожидая, когда следователь выдаст ему указания. Как он понял из дальнейшей беседы, это была домработница, обнаружившая тела. Она не жила в доме, а приходила каждый день в шесть утра, открывая заднюю дверь, которая вела как раз на кухню, своим ключом, и начинала готовить завтрак, который должна была подавать в столовую не позже семи.

Однако сегодня всё пошло не по плану, поскольку, придя в положенное время, госпожа Линнигрюн, во всяком случае, именно так называл домработницу Лейдинлехт, обнаружила на кухне практически полностью залитого кровью хозяина дома, который с довольной улыбкой, выглядевшей в таких условиях совершенно жутко, пил из огромной кружки, судя по запаху, кофе с коньяком.

На встревоженный вопрос домработницы, пожелавшей узнать, всё ли с ним в порядке, господин Ульвбренс, улыбнувшись еще шире, заявил, что у него всё отлично, а когда женщина поинтересовалась, а что с остальными членами семьи, ответил, что с ними тоже всё прекрасно. Однако домработница в это не поверила, что было, учитывая обстоятельства, вполне естественно. Когда она поднялась на второй этаж, то в хозяйской спальне обнаружила окровавленное тело хозяйки дома госпожи Руаты, а поднявшись на третий — тела детей, Инирты и Кленса. Несмотря на охвативший её ужас, госпожа Линнигрюн подходила к каждому и пыталась понять, живы ли они, поднося ко рту зеркальце пудреницы, находившейся в её сумочке, которую она так и носила с собой, поскольку, увидев Ульвбренса в таком состоянии, бросилась искать остальных, даже не раздевшись, и уж тем более, не оставив сумку на вешалке у задней двери, как делала обычно.

Выслушивая эти подробности, Кин в который раз поражался дотошности Лейдинлехта, для которого не существовало мелочей. Вот сам Хундракур далеко не был уверен, что вот так вот сразу сообразил бы уточнить у домработницы, откуда вдруг при ней оказалось зеркальце, а следователь — пожалуйста, всё сразу и выспросил. А ведь это и впрямь было важно, чтобы удостовериться в правдивости получаемых показаний.

Убедившись, что никто из находящихся в своих комнатах Ульвбренсов не дышит, госпожа Линнигрюн позвонила в полицию. Разумеется, по тому телефону, который был у нее с собой в сумочке. И осталась ждать приезда стражей порядка в комнате Кленса, которого проверяла последним, на всякий случай закрывшись изнутри. И да, она определенно уверена, что все двери, в которые она заходила, были не только не заперты, а вообще распахнуты настежь.

Закончив беседовать с домработницей, следователь сделал распечатку показаний с записывающего артефакта и, получив на них подпись свидетельницы, попросил её пока не уходить, поскольку при осмотре дома к ней могут возникнуть вопросы насчет того, что где должно находиться, не пропало ли что-нибудь, и прочее в том же роде. Проводив её в гостиную на первом этаже, Лейдинлехт вернулся на кухню и кратко пересказал Кину, что он уже успел выяснить.