Её, мой, чужой

1 глава

Она...

Это, оказывается, больно.
Ещё пару дней назад я не могла дышать без него, а сейчас не могу втянуть воздух в лёгкие, лёжа на его плече, потому что чувствую, что иначе слёзы точно брызнут.
В ночной тишине привыкшие к темноте глаза видят очертания его линии челюсти, шеи и вздымающейся от размеренного дыхания груди.
Печёт щеки и ком в горле.
Мразь ты конченная, Свиридов, я же люблю тебя до дрожи в сердце. Я же никого кроме тебя не видела больше, вся для тебя одного была. Душу на алтарь любви возложила. А ты что?
Не сдержалась. По щекам катятся горячие, полные боли слёзы. В ткань футболки на его плече впитываются.
Я знаю, что эта ночь у нас последняя. Легче от этого не становится.
Заявление на развод подано два дня назад. Как бы сильно я тебя ни любила, я не позволю так с собой поступать. Я заслуживаю честности. Любви в конце концов. Уважения. Если я проглочу измену, я перестану уважать себя.
Время далеко за полночь, а я не могу сомкнуть глаз. Наверное, потому что в последний раз так близко вдыхаю родной до боли запах. И тепло раньше греющее, а теперь обжигающее не успокаивает.
Чего тебе не хватало, что ты залез на эту шлюху? И сколько ещё их было за три года? Я ведь её видела, ничего особенного.
Не могу больше.
Тихо отстраняюсь и медленно, опасаясь разбудить, поднимаюсь с кровати. Бреду в темноте из спальни прочь. По тёмному коридору, пальцами наощупь по стене веду. В кухню. Дверь плотно прикрываю и зажигаю свет под вытяжкой. Даже этот приглушенный жёлтый свет режет глаза.
Щёлкаю кнопкой на чайнике и отхожу к окну. Деревья ещё лысые, но снежных островков внизу всё меньше и меньше. Льда нет вовсе. Стекло бликом перекрывает видимость улицы, когда зажигаю экран телефона. Разблокировав, захожу в мессенджер. В чат, который разделил мою жизнь на до и после.
"Хочу быть с тобой честной. Словам ты не поверишь, но думаю, поверишь своим глазам"
И видео. Всего пару минут. Сначала фронтальная камера снимает лицо лохматой рыжей девицы, улыбающейся и тяжело дышащей, а потом переключается на переднюю камеру. Светлый живот, бритый лобок и вбивающийся между разведенных ног мужчина с узнаваемым на животе шрамом. Камера скачет выше и захватывает потное возбужденное лицо моего мужа.
"Не рушь нашу любовь, мы ждём ребёнка"
Я его даже сохранила себе в телефон. Это хоумвидео её. Чисто на автомате.
Когда в первый раз смотрела, рыдала навзрыд.
Сейчас, в седьмой уже раз, болезненно колет внутри, но холода больше. На подсознании бликует мысль выложить куда-нибудь её видео. Сделать их звёздами интернета и, возможно, родного города.
Наверное это слишком.
Неожиданно высвечивается под ником отправителя "В сети". Что, не спится, сука?
Мне тоже, и от того поганее.
Как было бы здорово, если бы люди умели отключать эмоции.
Наверное мне мало боли, потому что иначе я не знаю, зачем жму на кнопку вызова.
Отвечает не сразу, спустя несколько гулких ударов сердца.
— Да? — выдыхает динамик робким, напуганным голоском.
Неожидала? Я тоже.
— Как тебя зовут? — интересуюсь безэмоционально абсолютно, даже горжусь собой.
— Полина, — растерянно отвечают мне, и я задумчиво хмыкаю.
— Полина, какого быть шлюхой, прыгающей в постель к женатым мужчинам? — интересуюсь, подхватив чайник и плеснув кипяток в чайную чашку.
— Я не знала, что он женат, — отвечает она, резче, обиженно, — Я просто влюбилась.
Отчего-то ей не верю. Совсем. Но я звоню не обелять мужа-изменщика. Мне действительно нужна боль... Сильная боль, чтобы отпустить.
— А он тебя любит или ты надеешься, что полюбит, когда я уйду, а ты разродишься случайным приплодом? — продолжаю давить, чтобы уже скинула маску жертвы и чем-нибудь меня огорошила.
Ну давай, не подведи.
— Он меня любит, — уверенно заверяет девица, — Просто не знает, как с тобой расстаться, вот и все.
— Да, когда жену не любят, продолжают с ней спать и делать давно запланированных детей, — хмыкаю и тихо, нервно смеюсь.

— Что? — потрясённо выдохнули с той стороны импровизированного провода, — Ты беременна?!
В ее голосе мне слышится почти что ужас. Вздыхаю и, наконец, сбрасываю звонок. Зачем я ей позвонила? Не получила то, чего хотела.
Беременна да. Я беременна и только пару дней назад об этом узнала.
Саша бы тоже об этом узнал, если бы был верным мужем. А ведь он так хотел детей... Ничего, Полиночка наградит. Полиночка исполнит.
Телефон в руке вибрирует:
"Я докажу, что он меня любит! Завтра в девять утра он везёт меня на узи. Уговори его не ехать, если сможешь"
Трижды ха! Сначала думается мне, а потом я задумываюсь. Это уже ничего не исправит, но... Может мне так легче будет отпустить?
Так и сижу с остывшей кружкой чая до самого утра. Пока в коридоре не слышатся шаги.
Чёрт, так и не поспала.
Поднимаюсь на ноги и щелкаю давно остывшим чайником, включая.
— Ты чего не спишь? — сонным, хриплым со сна голосом интересуется Саша, просочившись на кухню и прямиком направившись ко мне.
Со спины жмётся, обнимает и к себе прижимает. Теплый, нежный. Как же я любила это чувство... Сейчас мне противно. Почти тошнит.
— А ты? — переспрашиваю, тихо, надеясь, что не кажусь подозрительной.
— Да мне отъехать на часок надо, машину на СТО показать, — отзывается с маленькой заминкой.
Когда ты научился так хорошо врать? Может всегда умел, просто я не замечала?
— Может в другой раз? — предлагаю осторожно, — Проведём выходной вместе?
— Не могу, зай, там серьезно, надо сделать, — вздыхает даже вполне натурально, только будто не о том.
— Ну пожалуйста, — тяну, как всегда это делала, нежно, когда мне что-то было нужно и оно обычно работало.
До этого.
Он неожиданно, впервые так сумбурно, психует и бросает резкое:
— Я сказал нет, давай вечером.
И натурально бежит. От меня.
Вот как.
Ты свой выбор сделал, дорогой.
Минут через двадцать, когда приводит себя в порядок, заглядывает на кухню уже одетый и, видимо, остывший.
Заглядывает, чтобы с виноватым видом бросить:
— Зай, прости, я не хотел грубить.
От губ уворачиваюсь и ничего не отвечаю.
Вот и всё.
Всё кончено.

2 глава

Он...

Всё что я чувствую последние три недели — это страх. Что она узнает. Не понимаю, как это вышло. Не представляю, как это всё теперь разгребать.
Измена - это одно... Ребенок от парочки случайных перепихонов - это другое. Измену скрыть можно, хоть мне от этого и невообразимо тошно. А вот ребенка... Чёрт.
Я безумно люблю свою жену. Лиза самая красивая, самая нежная, самая яркая и умная женщина, которую я когда-либо встречал. Я добивался её два года и был самым счастливым, когда она сказала мне "Да". Я до этого месяца летал самым счастливым человеком в мире. Мы смогли притереться в браке, страсть не утихла за три года, мы возвели уютное гнездо, активно работали над детьми. И что теперь?
Я чувствую, что стою на чертовски тонком льду.
Не знаю, как так получилось, что я оказался в постели с левой бабой. Новым менеджером с работы. В ней не было особо ничего такого, но почему-то она меня возбуждала. И делала для этого всё. Я долго игнорировал её поползновения. А потом небольшой сабантуй в честь небывалого повышения показателей, и я уже в однушке на окраине, вгоняю меж широко раздвинутых ног рыжей шалавы свой член. Без чертовой резинки и хоть каких-то трезвых остатков мозгов.
Ужас от свершенного пришёл почти сразу. Я едва ли не бегом вернулся домой. Пытался смыть чужие следы, горящие неприятно на коже и как последний мудак набросился на жену. Жадно сжимал ее в объятиях всю ночь и не давал спать. Я так боялся её потерять.
Я был в чистом ужасе. Но почему-то это повторилось, как бы я ни зарекался больше никогда и ни за что. Я был так сильно в себе разочарован...
И сейчас не лучше, потому что неделю назад эта сука пришла с дешевым пластиковым тестом в лапках и заявила, что аборт нельзя. Это ее первая беременность и аборт может обернуться для нее бесплодием.
Я смотрел в ее хитрые безжалостные зеньки и чувствовал, как под ногами хрустит лёд.
Бежать от ответственности за свои поступки тупо... Придётся разгребать. Я ничего не чувствую ни к Полине, ни к её ребёнку. Это не то дитя, что я с любовью стараюсь зачать с женой. Что я должен чувствовать к случайному приплоду от нелюбимой женщины? Ничего не чувствую.
Осознаю только, что должен. Помочь, поддержать. Хотя мне и не хочется. И ехать с ней в женскую консультацию тоже. Оно мне надо вот это все? Особенно, когда любимая жена просит остаться?
Даже не понимаю, почему я на нее вдруг наорал. Она не виновата, что Полина меня до ужаса бесит. Выводит из себя. Слишком довольная и какая-то воодушевленная. Лезет с лаской, обниматься или чмокнуть в щеку. Меня передергивает от одного лишь прикосновения. Что она себе там в голове нарисовала, я не знаю, но мне не понравится точно.
Возвращаюсь на кухню. Снова вижу лишь спину, прикрытую тонкой тканью домашнего платья. Такая маленькая, тонкая, изящная и на меня обиженная. Подкрадываюсь и негромко, виновато тяну:
— Зай, прости, я не хотел грубить.
Тянусь коснуться губами хотябы бледной щеки, но она неожиданно отворачивается, отстраняясь и продолжая заниматься своими делами. Неприятно царапает внутри. Ну сам виноват, мудак... Куплю на обратном пути цветы. Это меньшее, чем я могу её обрадовать.
К дому Полины подъезжаю не в духе настолько, что она опасается лезть ко мне и тихо сидит на переднем пассажирском. Но увы, недолго.
— Ты злой какой-то, случилось чего? — интересуется и так наивно хлопает глазками, что раздражение подскакивает.
— Да, три недели назад, — выплёвываю зло.
Молчит с минуту или около того, а потом обиженно выдыхает:
— Так говоришь, будто я в этом виновата.
— Я виноват, — соглашаюсь легко, — Но это не значит, что я этого всего хотел или хочу, не обманывайся.
Мне казалось, что это понятная истина.
Но она отчего-то закатывает истерику. Некрасивую и глупую.
— Я может тоже не хотела заводить детей вне брака! — кричит истерично, наполовину обернувшись ко мне, — Ещё и с женатым мужиком!
— Будто ты не знала, что я женат, когда в офисе задницей крутила, как шлюха, — я даже не кричал, это не имело смысла, но черное внутри плескалось за края.
— Ты назвал меня шлюхой?! — ее ором меня почти оглушило, а потом она потянулась к дверной ручке, — Останови машину!
— Сиди на месте, дура, куда ты собралась на скорости прыгать?
Действительно дура... Потому что она открыла дверь. А я, испугавшись, потянулся через нее, чтобы захлопнуть ее обратно. И потерял контроль над дорогой. Исправился, когда было уже поздно.
Столкновение было не избежать, даже крутанув руль в сторону.
Потом был грохот, боль и темнота. Где-то далеко Полинины визги и плачь.
Последним в голове был образ Лизы. До боли грустный. Надо было её послушать и остаться. Не обломилась бы Полина, съездив самостоятельно на своё узи.
Я выныривал из чего-то черного и беспросветного на короткие мгновения, выхватывал мутные картинки грозового неба, высокого потолка скорой, лица медиков, снова небо, снова потолки, на этот раз в помещении. Много движений вокруг. Онемевшая боль сковывала конечности.
Не знаю сколько прошло времени, прежде чем я открыл глаза в палате. Белой до рези в глазах.
Тяжёлая голова отказывалась крутиться, глазами шевелить и то больно.
И в мутный обзор вклиниваются мельтешащие рыжие кудри. Тошнота приходит почти сразу. Как же она меня задолбала. Полина.
— Только не дёргайся, — испуганно и сбивчиво шепчет, холодными подушечками пальцев касаясь моей руки, занемевшей и слабо ощущающейся, — Всё хорошо, сейчас придёт врач.
— Отойди от меня, — морщусь и это действие в голове фонтаном болезненных брызг взрывается, кажется, я заскулил.
— Прости - прости - прости, — плачет Полина, но никуда не отходит и только больше раздражает своими завываниями.
В палате мы не одни. У стены спит некто, повернувшись к нам спиной, а еще одна кровать пустует, но пастельное на ней и мелочёвка на тумбочке говорит о том, что занято.
Зрение фокусируется настолько, что я вижу мелкие ссадины на её лице, дорожки слёз, смешанные с тушью и здоровые красные воспалённые от слёз глаза.
В памяти всплывает момент с аварией и почти сразу на смену растерянности приходит злость... Овца тупая. Других слов у меня просто нет. Сама без переломов, как видно, сидит, а я мог сдохнуть. Из-за одной тупой истерики, которой было не время и не место. Чуть не оставил Лизу вдовой. Лиза...
Запоздало соображаю, что ей, скорее всего, уже должны были сообщить об аварии. Дергаюсь, больно, плевать на боль.
— Хватит размазывать сопли, — обращаюсь к Полине, — Ноги в руке и проваливай, возьмёшь больничный на работе, и чтобы не отсвечивала. Ты поняла?
— Что? — растерянно лупит на меня глазами, — Нет-нет-нет, я не оставлю тебя в таком состоянии!
— Да послушай же ты, — некогда мне с ней возиться, — Моя жена сейчас...
Договорить не успеваю, дверь с тихим скрипом открывается, пропуская мужчину в возрасте и белом халате. А потом я чувствую, как внутренности холодеют, потому что за ним следом входит она. Моя Лиза.
Как всегда свежая и красивая. Тонкий макияж, светлые волосы идеально вьются по спине и плечам. Весеннее пальто расстегнуто, а поверх него светлый тонкий халат, такой же на Полине.
Лиза не бросается ко мне, и я чувствую, что что-то не так. Первое, что она говорит, обращено вовсе не ко мне, а, как ни странно, к Полине.
— На видео ты была симпатичнее, — протягивает равнодушно, остановившись за изножьем моей койки и оборачивается через плечо к доктору, — Уведите её. Она не родственница.
Мужчина в халате сначала растерянно открывает рот, а после понимающе кивает и, вздохнув, жестом подзывает, сидящую сбоку от меня Полину:
— Могли бы не врать, идёмте, вам пора на выход.
Рыжая хмурится, губы поджимает и с недовольством глядит на Лизу.
Я так растерян, что не нахожусь со словами, Лиза напротив, слишком красноречива:
— Не дуйся, лапушка, совсем скоро он будет совершенно свободен.
Вот теперь мне действительно страшно...
— Что ты имеешь в виду, Лиза? — я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, но демоны меня раздери, кто бы знал, каких усилий мне это стоит, — Не хочешь меня обнять? Мне вообще-то больно.
Она тихо усмехается, подняв глаза к потолку. Совсем на неё не похоже. Женщина передо мной кажется чужой и незнакомой.

3 глава

Она...

Звонок из больницы застаёт меня за сборами. Я торопливо утрамбовывала свои вещи в чемодан, когда в кармане завибрировал телефон. Я боялась, что это муж уже едет обратно и звонит, чтобы спросить, что взять в магазине. Он всегда так делает, когда едет домой. На экране действительно высвечивалось его имя и глупое красное сердечко. Я судорожно думала, что сказать и как его задержать по дороге. Уже собиралась послать в кондитерскую, нашу любимую, на другом конце города. Но голос в динамике принадлежал совсем не Саше.
Уставший сипловатый мужской баритон сухо проинформировал: “ДТП”, “двое пострадавших”, “травматологическое отделение” и номер больницы. Сердце болезненно сжалось. Да как же... Саша первоклассный водитель. Он из тех, кто с отцом начал перебирать карбюратор раньше, чем научился говорить. Новость о том, что он попал в аварию шокировала меня не меньше, чем наличие любовницы.
Я опустилась на пол рядом с комодом в спальне, изрядно опустевшей без моих вещей. Мне одновременно хотелось броситься в больницу и наоборот, спокойно дособирать вещи и уехать.
Почему-то я напрочь забыла о том, что в машине он был не один и мужчина из больницы тоже упомянул, что пострадавших двое.
Вспомнила я об этом только когда прошла в палату, где приходил в себя ещё пока что мой муж. Мне надо было лишь удостовериться, что он жив, его жизни ничего не угрожает и он не в реанимации. Если до этого какое-то сочувствие во мне ещё плескалось, то после того, как я увидела идиллическую картину в палате - бесследно растворилось в холоде моего разбитого сердца.
Рядом с ним на стуле сидела ОНА. Рыжая потаскуха. Её лицо украшали мелкие воспаленные ссадины. Они её мало портили, скорее делали внешность более невинной, жертвенной. Не знаю, что в её глазах плескалось, я не умею читать чужие эмоции. Надеюсь только, что в моих нет того жалкого океана боли, что топил мою душу.
Сидит вся такая переживающая, трогательно вцепившись в его руку и в глазах только робких крокодильих слезинок не хватает. Когда я стала такой злой? Сегодня. Нет, пару дней назад, когда она прислала мне видео. Возможно, мне даже стоит сказать ей спасибо... Но нет, перебьётся.
Небрежно опускаю пакет со шмотьём в его ногах и отступаю немного в сторону. Руки холоднеют и пальцы нервно дрожат, я прячу их под полами халата, сложив на груди и запоздало мелькает мысль, что это поза защиты. Я защищаюсь? От кого? От Саши? У него одна рука в гипсе и торс туго перетянут. Врач обмолвился, что не свезло с подушкой безопасности, рёбра заживать будут долго. Сотрясение не нашли, но ещё не поздно. Если не заблюёт палату к вечеру, то пронесло.
Дожидаюсь, пока дверь за врачом и “не родственницей” закроется, а после подаю наконец голос:
— Вообще-то я собиралась сообщить тебе о разводе несколько более экстравагантно, — вздыхаю и склоняю голову набок, — Например: помадой на зеркальной двери опустевшего шкафа. Что ты за человек такой, Свиридов? Брак загубил, жизнь мне испортил, даже уход мой эффектный и тот обгадил.
С минуту молчит и переваривает услышанное. Отмечаю в уме, что становится бледнее. Ого, прям как в книгах. Кровь от лица отлила и всё такое.
— Зачем развод? — давит из себя жалкое и будто задыхается, — Лиза...
— В смысле: “Зачем развод?” — удивляюсь, почти натурально, — Предлагаешь делить тебя с этой... Матерью твоих будущих нагулышей? Понедельник, среда, пятница - мой, в остальные дни у них?
— Прошу тебя, перестань, — просит тихо, растирая ладонью лицо, — Я облажался, я знаю...
— Это не облажался, Сашенька, это полный пи... отстой, — щелкаю языком и, вздохнув, решаю, что всё, силы на исходе.
У меня нет сил ругаться с ним. В груди такая злость кипела, обжигающим пламенем поднимаясь к горлу и перекрывая дыхание, а сейчас... Я хочу кричать! Очень сильно! Спросить в кого он такой мудак. Но мне кажется, я могу только в угол забиться и разрыдаться. Этот человек меня на руках носил, в верности клялся и с ног до головы облизывал.
— Лиза! — летит мне в спину, — Лиза, подожди!
Скрип пружин бьёт по оголённым нервам-проводам натянутым. Грохот следом от неожиданности заставляет меня обернуться и... Упал. Он упал и, опираясь на единственную здоровую руку устилает пол рвотой. Мне его становится жалко, но броситься на помощь мне не позволяет обида. Выглядываю из палаты в оживленный коридор и громко зову врачей. Сразу же ко мне бросаются медсёстры и я пропускаю их в палату.
А сама ухожу.
Хватит с меня на сегодня. Одно радует — его не выпустят сегодня из больницы, можно спокойно дособирать вещи.
Вспоминаю в какой стороне лестница и разворачиваюсь на каблуках. И едва не вздрагиваю от неожиданности. Опять она. Да что же это такое?
— Охраняешь дверь? — голос пустым кажется даже мне, устала я, — Ну охраняй.
Хочу мимо пройти, просто уйти и больше никогда не видеть этой смазливой мордашки. Но она делает шаг в сторону и преграждает мне путь намеренно. Я совершенно точно не хочу её слышать и мне не интересно, что она ещё от меня хочет.
— Ты же убедилась, правда? — спрашивает она, жестко. Расчётливо, — Он поехал ко мне.
Припоминаю вчерашний разговор и начинаю понимать о чём идёт речь. Да, конечно, как я могла забыть.
— Это ничего не значит, — тяну в ответ, но не даю ей выплеснуть на меня возмущение, — Я говорю это не для того, чтобы заявлять права. Мне не нужен потаскун. Но чтобы ты сильно не радовалась, открою тебе простые истины: гулял от меня, загуляет и от тебя. Не даром говорят: на чужом несчастье своё счастье не построишь. Пока-пока.
— Что насчет твоей беременности? — сверкает из-под лба злыми глазёнками - неприятно слышать правду что ли? — Он знает?
— Нет никакой беременности, — фыркаю со смехом, — Я не настолько отчаялась, чтобы удержать мужика ребёнком.
Тихо смеюсь в её багровеющее лицо и, наконец, обогнув, удаляюсь. Да, вот так, буду улыбаться, даже если на душе кошки нагадили. Или не кошки.
Сердце кровоточит и внутри трясёт от невысказанного. Не сломаюсь, нет, назло не сломаюсь. И всё у меня будет хорошо.
Я возвращаюсь домой и весь вечер собираю вещи. На слёзы пробивает только тогда, когда выгребаю косметику и на нижней полке своего трюмо натыкаюсь на старый покоцанный временем альбом. В нём вся моя жизнь. Рождение, взросление, учёба. Свадьба и парочка любимых нежных фото из счастливой замужней жизни. Вытаскиваю все фотографии, которые идут после выпускного в институте и держа эту тонкую стопочку даже не знаю, что с ними делать. Камина нет, плита электрическая, спичек никогда не водилось - ни я, ни Саша не курим. Задумчиво рву их в мелкое крошево, пока не падают на пол, а на пальцах остаётся пыль крошащегося глянцевого покрытия.
Я могла бы позвонить маме или... подругам. Кому в таких ситуациях звонят плакаться? Но меня так жёстко передергивает. Не хочу слушать сочувствие. Не хотелось бы еще на эмоциях признаться, что беременна. Кстати, об этом. Нахожу в сумочке небольшую бумажку и проверяю время и дату. Завтра на девять утра. Всё правильно. Кто-то сверху меня любит, раз правда открылась раньше, чем дети привязали бы меня к предателю навсегда.
Всегда считала женщин, нарочно рожающих детей, когда отношения с мужем трещат по швам законченными эгоистками и откровенными дурами. Кто от этого счастливее? Ребенок, которого используют как инструмент манипуляции или супруги, которые не могут жить под одной крышей, но живут и тихо ненавидят друг друга? Последнее, чего бы я хотела своему ребенку — это неполная семья. Но и свою жизнь класть на алтарь семейных ценностей не буду. Я знаю о чём говорю, сама без отца росла. Маменька рожала “для себя”. Никогда не скажу, что она плохая мать, я её по-своему люблю, но никому из детей такого детства не пожелаю. Она много работала чтобы содержать меня и себя в одиночку, безумно уставала и для меня у неё просто не оставалось сил на любовь. Когда я подросла и стала самостоятельнее, стало легче. Она немного выдохнула и занялась своей личной жизнью. На меня по-привычке любви не оставалось, она проявлялась лишь в том, что я не была голодной и выглядела опрятно.
Ночь без сна вылилась в бледный вид и даже под макияжем в зеркале я казалась себе больной. Простывшей.
Никакого трепета внутри. Первая беременность. Наверное, огромное счастье узнать о своей беременности, будучи счастливой замужней женщиной. Радоваться вместе с любимым... Ну вот, стоп слёзы. Стираю тонкую дорожку в уголке глаз и втягиваю носом воздух. В коридоре несколько девушек и только одна с внушительным животом. Любуюсь ей с лёгкой тоской.
Ничего, я стану мамой, просто позже. Когда найду своему ребёнку настоящего любящего мужчину. Ответственного отца, не раскидывающегося сперматозоидами направо и налево.
— Свиридова, войдите, — бросает медсестра, выглянув в коридор.
Поднимаюсь с неудобной лавки, как робот. И внутри такой же холод безжизненного металла.

4 глава

Он...

Меня отказываются выпускать в тот же день из больницы, настаивают.

К вечеру становится так хреново — лёжа кружится голова, сидя тошнит. Медсестра предлагает снотворного и не даёт мне телефон как бы не просил. Злюсь неимоверно. На себя. И проваливаюсь в неспокойный сон под действием таблеток.

На утро лучше. А может хуже. Я могу мыслить снова ясно и требую свой телефон. В этот раз приносят почти сразу, и я первым делом набираю номер Лизы. Не отвечает. Надеюсь, я ещё не в чёрном списке.

Набираю снова и снова, и снова. Девять утра, она уже сто процентов не спит, что же такое?! Злюсь. Неужели так сложно ответить? Ну пошли ты меня к черту, но ответь. Пара слов всего! От чего-то думаю, что от одного лишь ее голоса мне несказанно полегчает.

Между звонками Лизе мой телефон и сам разрывается от звонков Полины. Да что тебе надо от меня ещё!?

— Добить хочешь?! — взрываюсь, когда в очередной раз не могу дозвониться до жены и телефон вибрирует от поступающего звонка.

— И тебе доброе утро, — сухо бросают на том конце импровизированного провода, обиженно, — Хотела всего лишь узнать, что тебе привезти. Вряд ли жена захочет таскать передачки.

— А вот с этого момента поподробнее, — вдруг цепляюсь за одну очень громкую мысль, — Расскажи-ка мне, Поля, откуда о тебе знает моя жена?

— Пока ещё жена, — вздыхает с непонятными мне эмоциями и ой как бесит, сука плешивая, — Не знаю, милый. Может ты телефон без присмотра оставлял или еще чего. На чём там гулящие мужья прокалываются?

— Что ты несёшь? — не могу себя контролировать, просто зверею, — У меня нет с тобой сопливых переписок или фотографий.

— Понятие не имею, как твоя курица узнала о нас, но, если честно, я не расстроена, — и правда грусти в её голосе ни капли, напротив, воодушевлённая такая вся.

— Не смей её так называть, — цежу сквозь зубы, — Тебе до нее... Вас даже рядом не поставить. Ты понятие не имеешь, что такое настоящая женщина, преданная семье и мужу. Добрая, ласковая, нежная...

— Ты тоже понятие не имеешь, что такое настоящий мужчина в таком случаи! — шипит рассерженной змеёй в ответ и я горько усмехаюсь.

— Ты права, я не оправдал ожиданий, — горько смеюсь и сбрасываю вызов.

Может мой удел и правда только шалавы... Лиза меня не простит. Она самый добрый и терпеливый человечек в мире, но предательства не простит. Я осознаю это головой, а сердце ноет, тоскует, рвётся к любимой.

Что она сейчас делает? Рыдает? Бьёт подаренный на свадьбу сервиз? Кромсает мои шмотки? Я себя готов отдать на растерзание, только бы простила.

Думаю, кому позвонить и попросить съездить на квартиру весь день. Хотя бы чужими глазами убедиться, что с ней все в порядке. Нет, Лиза не из тех, кто будет резать вены. Я просто... переживаю. Как же она меня любила, Господи... Я витал в её нежностях, ласках и заботе. Посмотрит ли она хоть раз на меня теперь без презрения? Я бы не смог простить, я знаю точно. И она не сможет. Но я не буду Свиридовым, если просто так сдамся!

Брат смотался на квартиру и дверь ему никто не открыл. Тревога под сердцем ныла до утра следующего дня, когда я полный решимости побрел в кабинет заведующего отделением и под лекцию о безмозглых и безответственных писал отказ от госпитализации. Выписали пилюлек и послали с Богом.

Звонил в сервис, моя машина в хлам. Страховые ждать минимум месяц — два, это в лучшем случае. Видеорегистратор выручил. В ДТП моя вина лишь отчасти. Я не мог позволить выпрыгнуть находу неадекватному пассажиру, но и с управлением не справился. Я испытал облегчение от того, что связывался со страховиками лишь по телефону, представляю какого они обо мне мнения... На записи, кажется, есть вся суть моего блядского проёба. И я не о ДТП.

К знакомым пятиэтажкам подъезжаю на такси и в подъезд бреду чертовски медленно. Не знаю, что будет страшнее: если ключ к двери не подойдет или её не окажется в квартире.

Страшнее всего, оказывается, когда встречает неуютная тишина. Полка в прихожей полупустая. Тяну за ручку верхнего выдвижного ящика и не нахожу всяких резинок и заколок... только сверкающий желтобокий обод обручального кольца. Не могу вдохнуть.

Мне не надо заходить в спальню, чтобы понять, что и там все следы её присутствия нарочно стёрты. Единственная комната в квартире, где всё осталось таким же, как было — это кухня.

Тяжело опускаюсь на короткий диван под окном и тянусь за телефоном. Набираю Лизу уже в сотый раз, наверное.

Гудки идут, и я уже теряю надежду, когда слышится механическое шуршание и любимый голос с недовольством выдыхает:

— Что?

— Привет, — чувствую себя сказочным идиотом.

— Если никто не умер, не стоит названивать мне по сто раз на дню, — бурчит как-то обессиленно, расстроенно что ли.

Хочется спросить, кто её обидел, но это будет верх тупости. Ведь обидел я сам.

— Меня выписали из больницы, — зачем-то говорю ей.

— Да? — тянет насмешливо, — Вот Антон Борисович позвонил и пожаловался, что ты сам себя выписал.

— И что ты ответила? — улыбаюсь, как дурак, потому что в её голосе слышится веселие, все лучше, чем слёзы.

— Что вопрос твоего здоровья меня больше не касается, — отвечает жестко без тени недавней весёлости и я чувствую, как робкие надежды меня покидают.

— Лиза, послушай...

— Это ты меня послушай, — перебивает она, — На развод я уже давно подала. На квартиру не претендую, она была куплена на деньги ТВОЕЙ семьи. А вот машину свою я оставлю себе, моральная компенсация, к тому же всё-таки подарок.

— Лиза, пожалуйста, выслушай...

— Надеюсь, обойдёмся без суда и некрасивых сцен.

Она не даёт мне ничего сказать и просто сбрасывает звонок, не прощаясь.

Я даже не думал о том, чтобы делить с ней имущество. Я вообще никогда не предполагал, что мы разойдёмся. Не страховал себя добрачными имуществами, как бы мать меня ни просила подстраховаться. Я был уверен, что жили они долго и счастливо про нас. Мы часто обсуждали, как оставим квартиру нашему ребенку и уедем в местечко потише. Абсолютно городские суслики грезили о старости в каком-нибудь посёлке.

5 глава

Она...

Пролежала двое суток пластом. Не думала, что аборт меня так подкосит. Не знаю, что чувствую... Будто из меня не зародыш с ноготок вытащили, а душу. А есть ли у меня душа после добровольного отказа от материнства?

Головой я понимаю, что всё сделала правильно. Дети должны расти в счастье, а не на пепелище былой любви. Я не видела счастье без надёжного партнёра и ребенка счастливым без отца не видела тоже. Всё правильно. А боль, она пройдёт. И сердце кровоточить перестанет тоже.

С работы не беспокоят — за шоколадку нарисовали справку об ОРВИ, и я получила практически легальные несколько дней передышки. Несколько звонков от подруг, один от мамы. На мгновение я испугалась, что она прознала о разводе. Но успокоилась, поняв, что тогда пропущенных были бы десятки.

Несколько свежих пропущенных от Саши. Сердце вздрагивает всё так же. Сейчас истеричное отупение осело лишь из-за плохого физического самочувствия, но стоит вспомнить почти уже бывшего мужа или его рыжую шлюху, так ярость по-новой закипает в венах.

Как ни странно, Саша ни разу не был на этой квартире. Она досталась мне от бабушки в наследство. Маленькая, старая. Пару раз я сдавала ее ненадолго, а теперь она стала единственным местом, где я могу перевести дыхание. Лучше, чем гостиница или съем, денег не так много. Мне больше не позвонить и не попросить у мужа на внеплановые траты, надо учиться экономить и снова рассчитывать только на свою зарплату.

Я совершенно точно никого не ждала и назойливая, но короткая трель дверного звонка выдернула меня из туманной полудремы. Пришлось вставать и, кутаясь в тонкий плед, брести в прихожую. Я брезговала ходить по полу босиком после квартирантов, а сил на генеральную уборку у меня просто физически не было.

Я надеялась, что этот некто просто ошибся квартирой, я не была готова бодаться с мужем, если это вдруг он выяснил адрес моего пребывания.

На пороге оказался не муж. Руслан. С поникшей головой и виноватым взглядом. Неожиданно. Я посторонилась, пропуская гостя в квартиру и на миг устыдилась за грязный пол и унылый вид старых стен.

— Я был уверен, что ты меня выгонишь, — признался он тихо, опустившись на скрипнувшую под его весом табуретку.

— Но всё равно пришёл, — заметила я, поежившись и поплотнее закутавшись в одеяло.

— Я не мог не придти, ты же знаешь, — он улыбнулся, и улыбка его показалась мне грустной, но подбадривающей, — Я не знаю, что случилось, но уверен, что просто так ты бы не ушла.

— Мы разводимся, — только и смогла я из себя выдавить, к горлу подкатился удушливый ком.

— Это я уже понял, — кивнул он, — Он тебя обидел? — я видела, как он напряжен, он явно боялся услышать правду, но она ему отчего-то была нужна и видя, что я теряюсь с ответом, прибегнул к запрещенному приёму, — Ты же знаешь, что я буду на твоей стороне. В этой семейке мне больше не за кого держаться. В семнадцать, когда меня все затыкали и шпыняли, только ты встала на мою сторону. Помогла отстоять свой выбор, куда поступать, с армией тоже... И я должен перед тобой извиниться. Саня позавчера просил съездить на квартиру, проведать тебя, а мать потом устроила мне разнос.

— Она знает? — вскинув голову, я с первым испугом возразила на него, — Про развод.

Он снова поник и кивнул.

— Сильно радовалась? — тихо усмехнулась я, отводя взгляд в окно, на унылый серый двор.

— Ещё как, — фыркнул Руслан, — Шампанское достала, а сегодня утром ни свет-ни заря собралась и поехала к Сане. Так что у вас с ним случилось?

— Всё очень банально, — я чувствовала, как мои губы дергаются в нервной улыбке, — Он не удержал свой член в трусах и залез на какую-то рыжую суку. Кстати, поздравляю, у тебя скоро будет племянник.

Он удивленно вскинулся, глядя на меня, но я покачала головой:

— Не от меня.

— Вот блядство, — протянул он так тоскливо и разочарованно, взметнув руки к лицу и растер кожу до розового, — Ты с ней виделась?

— Пришлось, — пожала плечами, — Они вместе в аварию попали. Меня вызвали, я примчалась, а она его у больничной койки трогательно за ручку держит.

— Ой дура-а-ак, — протянул Руслан и откинулся назад, прислонившись спиной и затылком к стене, — Просить простить моего брата-ебаната глупо, да?

Я промолчала, тихо вздохнув и Руслан тихо обронил:

— Прости.

— Чай, кофе не предлагаю, тут всё равно ничего нет, и я брезгую трогать этот заляпанный чайник, — я говорила негромко и медленно, желая сменить тему или оттянуть до нового витка неприятной беседы.

Мне не хотелось, что бы ответы ему дал кто-то другой, я была уверена, что дорогая свекровь не упустила бы шанса испортить нашу с ним дружбу. Он был младше меня на четыре года, и я всегда чувствовала к нему нежность, как к брату, которого у меня никогда не было. Старалась поддерживать. Он напоминал мне меня, обделенный материнской любовью. Свекровь в целом была скупа на эмоции, а если такие и водились, то доставались только старшему сыну, то есть Саше. Связано ли это с тем, что Саша был от любимого мужа, а Руслан от любовника, из-за которого ушёл отец Саши я не знала... Я старалась не лезть в постель свекрови и как могла окружала сложного подростка толикой заботы. Он тогда еще был тощим, забавным мальчишкой с огромными доверчивыми глазами. Да, я его поддерживала. Да, я манипуляциями заставила мужа оплатить его обучение там, где хотел он. Потому что свекровь была готова платить только там, где выбрала она. Это всё вылилось бы в большой скандал, но обошлись холодной войной. Я знаю, что она меня ненавидит. Эта женщина лишилась внимания мужа, любовника и у нее были только сыновья. А потом пришла я и перетянула часть полюбившегося ей внимания на себя.

Чтож. Теперь ей бодаться с Полиночкой и ее приплодом. А может проникнется к внукам и подобреет. Во что мне верилось с трудом.

— Лиз, — позвал Руслан, поднявшись со скрипучей табуретки и подошел почти вплотную, — Скажи мне, что я могу для тебя сделать?