Эфир тёмных пророчеств

ЧАСТЬ I. Пророчества овна

СТУПАЮЩАЯ ВО ТЬМУ

Несколько лет назад. Вторник, 11-е мая. Москва, ночь.

Задыхаясь в глухих и почти беззвучных рыданиях, ощущая выжигающую боль в груди и в душе, глотая горькую соль слёз, она ступала всё дальше и дальше. Холодная, похожая на непроницаемую жидкую тьму, тёмная вода обнимала её ноги, впитывалась в ткань окровавленных джинсов, разорванных на кровоточащих ранах. Свет от уличных фонарей на шоссе вдали скользил и дрожал на мелких волнах реки. Расплывчатые желто-белые блики на покачивающейся водной поверхности как будто бы манили девушку, увлекали её всё дальше и глубже. Окруженная светом, мерцающим на речных волнах, девушка поддавалась его гипнотическим губительным чарам.

Стылый ветер разбрасывал по плечам тёмные волосы девушки и напористо дул ей в спину, заставляя её тело сильнее содрогаться от сковывающего кровь и плоть холода. Она ощущала, как быстро коченеют её ноги, пальцы и кисти рук, чувствовала, как холод тёмных вод проникает в кровь, наполняет собою вены и артерии, с голодной жадностью овладевает её телом и сознанием.

Казалось, она сейчас ступала не в глубь укрытой беззвёздной ночью реки, а спускалась сразу в царство мёртвых, скрытых от глаз посторонних непроницаемо глубокими чёрными от ночи водами.

Через время, в переплетениях бликов света и тьмы на поверхности воды, ей начало казаться, что она угадывает и различает смутные человекообразные облики. Как будто под самой поверхностью воды стояли толпы безликих молчаливых призраков. Молча они наблюдали за шагающей в воду девушкой.

Шум города за спиной стихал с каждым её новым шагом. Холод лизал кожу, судорогами сжимал мышцы тела, углублялся в плоть и как будто касался костей. Сырой, плотный и стискивающий тело холод был подобен дыханию из потустороннего мира, томящихся в небытие душ.

Ступающая в глубь девушка, чувствовала, как влажная хладная тьма и ледяная вода вытягивают из неё жизнь, поглощают и растворяют её в себе. Но вместе с силами жизни, девушка теряла чувства и способность ощущать. Они как будто мертвели внутри неё, скованные ледяным касанием предсмертной тьмы.

Изъедавшие душу страдания и ужас от того, что с ней сделали слабели и таяли в сознании. Постепенно стихала пылающая в многочисленных кровавых ссадинах и ранах боль. Ощущения грызущей плоть боли в избитом и покрытом уродливыми гематомами теле, медленно истаивали и слабели. Ступая уже по грудь в воде, девушка улыбнулась со слезами на глазах. Улыбка вышла нервной, дёрганной и безумной.

Вода уже щекотала ей подбородок, и она, чуть запрокинув голову назад, закрыла глаза, чувствуя мертвенный холод на затылке, под волосами. Теперь в темноте перед ней пронеслись все самые добрые и счастливые моменты нескольких последних недель. За короткий миг она пережила вновь все эти счастливые мгновения, а затем сохранила в душе разрушительный кошмар сегодняшней ночи, когда всего пару часов назад её избивали на обочине пустынной дороги, а неизвестная ей дама в широкой шляпе, тенью полей скрывающая лицо незнакомки, молча наблюдала за происходящим, выкуривая длинную сигару.

Перед тем, как лицо девушку погрузилось под в поблёскивающий жидкий мрак ночной реки, она вспомнила, как ей предлагали деньги и сулили новую жизнь. Взамен от неё требовалось лишь одно – забыть и исчезнуть. И она гордо ответила отказом…

А потом были часы ада, после которых у неё просто не осталось сил чтобы жить и дышать. Это было слишком больно и боль грозила стать бесконечной.

Эпизод первый

«ПРЕЛЕСТИ» НОЧИ

Ночь обладает двумя уникальными свойствами. В своих синевато-чёрных оттенках она скрадывает опостылевшую многим обыденность ежедневной рутины. Ночь преображает города, улицы, дома и небеса над ними. Тёмная и кажущаяся бесконечной, она способна придать любому городу отдельный шарм, чарующий облик или загадочный вид. В её цветах скрываются неприятные человеческому взгляду детали городской жизни вроде серости спальных районов или мрачных угрюмых подворотен старых кварталов, где время, казалось, остановилось чуть ли не в начале века.

Ночное время даёт возможность увидеть только красоты окружающей действительности, умело подсвеченные фонарями, рекламными вывесками и прочей городской иллюминацией. Это позднее и тёмное время суток умело скрывает шрамы и «родимые пятна» столицы. Почти любой город ночь способна превратить в дешёвое подобие киношной европейской или американской столицы, чей фальшивый образ, не имеющий почти ничего общего с действительностью, выплавляется в сознании миллионов зрителей, посредством многочисленных кинопродуктов.

Разноцветие огней, шум увеселительных заведений, ночные гонки по полупустым улицам, буйство вечеринок и роскошь загородных тусовок. Всё это не меньшее порождение Ночи, чем то, что скрывается во тьме, далеко за пределами света.

И это вторая неповторимая особенность ночи – умелое сокрытие всего того, что происходит вдали от ярких контрастных огней и бурного веселья. Пока яркий свет многочисленных баров и клубов, озарённых автомагистралей и подсвеченных парков привлекает десятки и сотни тысяч людей, непроглядная тьма заслоняет собой обратную сторону шумной и весёлой ночной жизни.

Там, куда не достают большинство человеческих взглядов, где не слышны смех и не видно ни одной улыбки, там воплощается боль, по хладной плоти стекают тонкие багровые струи и оживают уродливые кошмары. Там за саваном ночной темноты льётся кровь на грязный асфальт, там звучат едва слышные предсмертные хрипы и шум удаляющихся шагов.

За покровом ночного мрака прячутся все те, кто вынужден был добродушно и фальшиво улыбаться днём, кто таит внутри ненависть за своё жалкое существование и все те, кто прячет фальшивую сущность и непреодолимые низменные желания под тривиальной офисной одеждой. Наступление ночи преображает и их, вскрывая их истинную сущность и природу.

Мужчина в багровой жилетке, поверх чёрной рубашки с едва заметными узорами, усмехнулся и закрыл крышку ноутбука.

— Согласись, что написано чертовски неплохо. А? — произнёс владелец ноутбука и отпил немного коньяка из стоящего рядом бокала.

Он поднял взгляд на стоящую перед ними человеческую фигуру и чуть склонил голову на бок, оценивающе глядя на вылепленные из гипса бугорки мышцы, линии вен и чуть выступающие под белой «кожей» рёбра.

— Когда я закончу, ты станешь новым шедевром, — пообещал человек, завязывая вокруг пояса бесцветный серый фартук.

Он не спешно приблизился к скульптуре, медленно ступая по застеленному клеенкой полу.

— Тебе не стоит так печалиться о своей участи. Уверяю ты служишь великому делу, угодного самим звёздам, планетам и – кто знает – возможно, даже богам.

Он подошел вплотную к скульптуре и взглянул сначала на идеально вылепленные из гипса губы и кучерявую пышную бороду, а затем посмотрел в блестевшие над гипсовой половиной лица, вытаращенные в ужасе голубые глаза. Из-под гипса, как раз там, где красовались красивые мужские губы и эффектная ухоженная борода, прозвучало неразборчивое мычание.

— Главное, не дёргайся, — ухмыльнулся скульптор, — а то получится некрасиво… А ты у меня должен быть идеальным.

С этими словами он взял в две руки гипсовую массу и, не обращая внимания на натужное мычание из-под гладкой поверхности скульптуры, закрыл часть лица, на котором истекали слезами безмолвной мольбы глаза заточённого в теле скульптуры пленника.

Эпизод второй. Незабываемый день рождения.

ИМЕНИННИК

Суббота, 9-е июля. Москва, ночь.

Как только внезапно появившийся на дороге сотрудник ДПС взмахнул полосатым жезлом, Кирилл Петлицкий мгновенно осознал, что празднование его дня рождения будет необратимо испорчено.

— Кирюха, да не тормози! — донёсся сзади пьяный голос Игоря Козоварова, одного из лучших друзей Петлицкого. — Поехали дальше! Чё он сделает?..

— Ты, что вообще конченный?! — не оборачиваясь, осведомился сидящий справа от Кирилла угрюмый парень с бритой головой, татуировкой на шее и немного торчащими в стороны ушами. — В городе повсюду камеры, нас в раз срисуют и остановят через пару кварталов! А машину, Кирюха, кстати, взял без разрешения! Ты ещё хочешь, чтобы за нами менты по городу гонялись? Давно мордой на асфальте не лежал или чего?!

Петлицкий в ответ лишь молча и нервно сжал руль отцовского кроссовера, который действительно взял без позволения родителя. Более того, Кирилл нарушил прямой отцовский запрет: ни за что и ни при каких обстоятельствах не трогать только что взятую в кредит машину!

Ещё бы! Глава семьи Петлицких недавно получивший должность директора отдела продаж, в крупной моторостроительной компании, всего неделю назад оформил солидный кредит на покупку канареечно-жёлтого Lamborghini Urus. Итальянский автомобилестроительный бренд собирался уйти с отечественного рынка, по всем известным обстоятельствам, но, как оказалось с большинством таких компаний «обещать, не значит уйти» (или уйти, но не полностью). И отец Кирилла был несказанно горд собой, когда однажды вечером прикатил домой на новеньком четырёхколёсном «быке»*(urus – тур, европейский первобытный бык).

А сам Кирилл уже начал представлять, с каким пафосом сможет подъезжать к фасадам ночных клубов или на тусовки к друзьям. Парень почему-то был искренне уверен, что за наличие элитного кроссовера, многие красотки с ходу захотят воплотить в жизнь все его грязные желания. Чем он, кстати, и собирался заняться сегодняшней ночью, пока мать с отцом отправились в срочную поездку в Иркутскую область, к умирающей родственнице отца.

Кирилл бросил оценивающий взгляд на лицо офицера ДПС и понял, что не стоит пренебрегать требованием полицейского. Со вздохом грустной безысходности, Петлицкий припарковал новенький кроссовер за полицейским внедорожником и с обреченным видом уставился в боковое зеркало, наблюдая за приближающимся страже порядка.

Коренастый, с мясистым розовощёким лицом и не самым добрым взглядом, он шёл нарочито неторопливо. Офицер ДПС словно наслаждался моментом своей, пусть и временной, власти над представителями «золотой молодёжи», которая успела опостылеть очень многим жителям столицы и всей страны.

— Нормально так отпраздновали днюху, — сложив руки на груди, проворчал темноволосый парень, сидевший на заднем сиденье рядом с пьяным Козоваровым. — Мы ещё даже нажраться не успели, а уже сейчас в обезьянник загремим.

— Да не ной ты! — поморщился парень с торчащими ушами. — Может ещё договоримся…

Но, судя по неуверенной интонации стихающего голоса, бритоголовый юноша не слишком верил в успешное коммюнике переговоров с представителями ДПС.

Офицер остановился рядом с водительской дверью автомобиля и легонько постучал краешком жезла по стеклу. Кирилл послушно опустил стекло и с опасением во взгляде уставился в лицо возвышавшегося над ним сотрудника ДПС.

— Старший лейтенант Загуляйко. Добрый вечер. Будьте добры права на машину.

И возможно, по крайней мере в этот раз, всё обошлось бы, а Кирилл и его друзья заслужили бы снисхождение офицера полиции и отделались бы лишь устным предупреждением. Но, к несчастью для четвёрки парней, один из их друзей и в трезвом состоянии не всегда отличался адекватным поведением. А уж после пары банок пива, которыми он решил «разогреться» по дороге в бар, Игорь Козоваров и вовсе совмещал в себе сущность плохого стэндапера и провинциального разнорабочего.

— Товарищ старший лейтенант, — елейным голосом громко обратился Козоваров к офицеру. — А не могли бы позвать к нам ещё капитана Забухайко?

Сидевший рядом с Игорем темноволосый парень уже слишком поздно закрыл другу рот. А Кирилл и его бритоголовый друг сначала испуганно оглянулись на говорливого Игоря, а затем медленно перевели настороженные взгляды на полицейского.

У того окаменело лицо. Даже при недостаточном свете уличных фонарей Кирилл увидел, как побагровело лицо старшего лейтенанта.

— Смешно тебе, сучонок?! — со сдерживаемой злость, негромко, но угрожающе проговорил полицейский, и взгляд у него в миг потяжелел. — А ну вышли из машины все, сопляки угашенные!

— Товарищ старший лейтенант…— начал было Кирилл.

— Рот закрой и делай, что говорят! — прикрикнул на него офицер ДПС. — Медленно, по одному, выходим из машины, и руки на крышу! Кто дёрнется, дам очередью по ногам!

С этими словами, полицейский с выразительным видом положил одну руку на ствол висевшего у него на плече автомата со складным прикладом.

По итогу, раздосадованный неуважительным отношением страж порядка задержал всех четверых почти на пять часов. За которые в ближайшем полицейском участке Кириллу успели выписать штраф, устроить допрос, обыск, а также известить его отца обо всём случившемся. В следствии чего, следующие полчаса Кирилл слушал по телефону всё, что собирался с ним сделать его разгневанный отец, сразу по возвращению домой.

Разумеется, Кирилла и его друзей в конце концов отпустили, кроме Игоря. Козоварова оставили на трое суток за оскорбление офицера при исполнении. Видимо Игорь Козоваров был далеко не первым, кто высмеял неоднозначную фамилию старшего лейтенанта ДПС.

Когда, Кирилл и двое его друзей вышли из участка, настроения вообще что-либо праздновать отсутствовало у всех троих. Однако и возвращаться сейчас домой никому из троицы не хотелось.

— Слушайте, давайте хоть где-нибудь выпьем, — ворчливо предложил темноволосый Юрий Босоногов. — После того, как нас чуть не «закрыли» хорошо бы хоть это отметить…

Эпизод третий. "Ночной вызов"

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Суббота, 9-е июля. Москва, ночь. Примерно то же самое время, что и начало событий, описанных выше.

Просторный внутренний двор автомастерской «Пит-стоп-старт» огласился звонким щенячьим лаем. Лохматый светлый щенок с воодушевлением пронёсся по газону, схватил брошенный желтый мячик и с воодушевлением понёс его обратно ко мне.

Я улыбнулась от умиления, глядя на восторг щенка, похожего на пушистую мягкую игрушку. Каролина Вторая Белая, как я прозвала подаренного мне маленького мастифа, росла чуть ли не каждую неделю. Когда Евдокия Ижеславская привезла её ко мне в дом, малышка была размером со взрослого кота или чуть больше. Но за месяц щенок белого мастифа вырос до размера львёнка, набрался сил и теперь ей хотелось играть всё чаще и чаще.

Меня это только радовало. Я находила личное счастье в том, чтобы заботиться о растущей малышке и играть с ней в любое свободное время. Девочка росла умной и послушной, не безобразничала и чётко знала, что приносить мне игрушки и просить уделить ей время можно рано утром и поздно вечером, в конце рабочего дня. Впрочем, и днём она не скучала: то резвилась с Леопольдом, который взял на себя функции отца, то с ней играли автослесари и механики, когда у них был перерыв. Рабочие мастерской, как и я, души не чаяли в белоснежной шумной малышке-мастифе. Но и её предшественницу, разумеется, никто не забывал.

В память о Каролине первой почти все работники сделали себе брелоки для ключей с её фотографией. Я тоже не стала исключением.

Присев на корточки рядом с Каролиной Белой, я подставила ладони под её мордочку, и щенок уронила мячик мне в руки.

— Умница! — похвалила я щенка и ласково погладила.

Её пышная густая шерсть немного пружинила под ладонью. На ощупь шерсть снежно-белого маленького мастифа была на удивление мягкой, нежной и очень приятной. Но, со временем, конечно, шерсть маленькой Каролины Второй станет более жесткой.

После игры, я накормила псов, а затем повела Каролину Белую к большой пластмассовой бадье, которую недавно приобрела для водных процедур щенка. Мыть её было делом не из лёгких – как правило я за это время успевала промокнуть минимум наполовину – но без регулярной мойки, раз в два дня, белоснежная шерсть Каролины Белой становилась серой, свалявшейся и покрытой засохшей грязью. Это Леопольда можно было мыть не чаще четырёх-пяти дней в неделю, потому что помыть этого здоровяка в одиночку было почти невозможно, мне регулярно приходилось просить помощи или у рабочих, или у Лерки, или Бронислава. Коршунов, надо отдать ему должное, откликался почти всегда. Стоило мне только позвонить и попросить помощи, он обычно являлся минут через тридцать-сорок. А для традиционной помывки Леопольда приезжал за час до окончания рабочего дня.

Вымыв крикливую Каролину Белую, для которой мытьё это было очередная игра, целью которой расшвырять повсюду пену, разлить воду и забрызгать меня, я отправилась в гараж.
Благодаря покровительству Аккорда, «Пит-стоп-старт» не осталась без клиентов. Хотя, их стало заметно меньше и, пардон, теперь около половины из них были не самыми состоятельными, всё же работа у автослесарей и механиков нашей мастерской осталась и мы, как сегодня, не всегда успевали закончить всё в течении рабочего дня.

Я остановилась перед капотом роскошного Audi E-tron. Окинув взглядом переливающийся золотыми бликами кузов дорогого (и бесполезного) кроссовера я печально вздохнула. Во-первых, я искренне ненавидела электрокары, во-вторых, у меня вызывали смесь сочувствия и раздражения водители, которые пытались повторять моду за знаменитыми автоблоггерами. В частности, это касается золотой плёнки на автомобиле, дисков и шильдиков на кузове.

«Вы бы, сначала ездить научились, как ваши кумиры, а потом пытались копировать стиль их автомобилей» — ворчливо подумала я.

Как итог, владелец данного агрегата активно выделываясь на дорогах, сжёг к паучьей бабушке батарею и впилился левым крылом в обочину. Спасибо, что все остались живы. Крыло автослесари уже выправили, а вот перепрограммировать батарею придётся мне… Я бы вообще этим никогда не занималась, но мир меняется, и люди всё чаще начинают менять ДВС на электродвигатель.

«Лет через двадцать-двадцать пять я смогу уверенно брюзжать и говорить, что в моё время такой ерунды не было», — с невесёлой усмешкой подумала я.

Но приступить к «чёрной магии» с зарядкой свежезаменённой батареи золотого Audi e-tron, я не успела. Потому что на радио из портативной Bluetooth-колонки завершилась звучавшая композиция, и раздался фальшиво жизнерадостный голос диджея:

— Доброй ночи всем, кому не спится! Спасибо, что остаётесь с нами! На Rock FM продолжается рубрика «Рок для души», где каждый может дозвониться до нас и заказать любую песню любого исполнителя! Главное условие – это должен быть рок и только ро-о-к!..

Я сразу же ощутила скользнувшее по телу прикосновение пока ещё ненавязчивого беспокойства и бросила взгляд на большие электронные часы. Оставалось десять минут до полуночи. Беспокойство резко возросло. В полночь, незадолго до окончания рубрики «Рок для души» на Rock FM я могла услышать одну из тех знаковых композиций, звучание которой могло означать, что сегодня ночью я не высплюсь.

— А вот и следующий слушатель, который дозвонился до нас. Алло, добрый вечер!

Судя по голосу ди-джей старательно улыбался и нагонял весёлости, но я даже если бы захотела не могла не слышать фальши в его голосе.

— Добрый вечер, — произнёс негромкий приятный баритон.

— Как вас зовут? — тут же попытался наладить контакт диджей.

— Всеволод Полночный.

— Э-э…— ди-джей ненадолго впал в замешательство. — А «Полночный» это кличка или фамилия? Обычно у нас не упоминают фамилии…

— Я бы хотел заказать песню.

— М-м, да… Как вам угодно, Всеволод… — прокашлявшись, скомкано ответил диджей. — Что будем слушать?

Я замерла на месте. Беспокойство в миг выросло до тревоги. Всеволод Полночный было одним из кодовых имён и фамилий на эту неделю!

Эпизод четвёртый. "Спираль" и курьер.

ВЛАДИСЛАВ КОВАЛЕВСКИЙ

Суббота, 9-е июля. Москва, поздняя ночь, ближе к утру.

Во многих домах вокруг зажглись окна, на балконах показались самые любопытные из граждан. Некоторые, разумеется, уже держали в руках мобильные телефоны, забыв при этом хотя бы причесаться. Но снять «годный видос» и поскорее выложить его для всеобщего обозрения сегодня важнее, даже чем собственный внешний вид.

Мимо покрытых яркими отражениями окон домов первых и вторых этажей, неспешно шёл молодой мужчина в тёмных брюках и светлой рубашке, немного расстёгнутой у горла. Рукой в чёрной перчатке, он удерживал в руках сигарету и, презрительно глядя на балконы с непрошенными зрителями, медленно, словно пробуя на вкус, выдыхал дым дорогой сигареты.

Благородное и красивое, но немного бледноватое лицо мужчины с эффектными в меру скулами, почти не выдавало истинных чувств и эмоций мужчины. Всё это зато в полной мере сохранялось в хмуром взгляде его серых, как будто налитых жидким оловом, глаз. Должно быть именно поэтому те из подчинённых, что сейчас здесь присутствовали не решались смотреть в глаза этому мужчине.

Владиславу Ковалевскому, имя и фамилию которого в наркоконтроле знал едва ли не каждый второй, на поведение его коллег и даже на их опасливые перешёптывания за его спиной было абсолютно плевать. Этот мужчина с самого первого своего дня службы в ГУНК занимался и жил только одним самым главным своим делом накрывал наркопритоны, арестовывал изготовителей и дилеров, с особым ожесточением «давил» всех и каждого, кто хоть как-то связан с нелегальным оборотом наркотиков. Один из самых молодых подполковников за всю историю МВД России, двадцати шестилетний

Владислав Ковалевский никогда не скрывал своей холодной ненависти к каждому, кто торгует травой, «колёсами», инъекциями и прочей аналогичной дрянью. Ковалевского знали и по другую сторону закона. Каждый третий наркодилец нервно потел при звуке имени этого подполковника. Тому было четыре причины. Первая — Ковалевский в любого наркоторговца или изготовителя вгрызался так плотно, что у того не было никакой возможности избежать суда или затянуть дело. Вторая – самый молодой подполковник за последние полвека действовал очень радикально, бескомпромиссно и жестко. Вплоть до того, что за попытку дачу взятки можно было оказаться застреленным «при попытке к бегству». Третья – Ковалевский всегда всё делал для того, чтобы наркодельцов, в местах не столь отдалённых, селили исключительно к тем заключённым, у которых есть личные счёты к наркоторговцам. Четвёртая причина банальна и тривиальна, но является самой важной: Владислав Ковалевский немыслимым образом почти всегда оказывался на несколько шагов впереди, раскрывая один подпольный картель и лабораторию, за другим. По всем четырём причинам, как бы пафосно это не звучало, подполковник Ковалевский… нет, он не стал их ночным кошмаром, он стал их одной из самых больших проблем для всех, кто хоть как-то связан с производством и распространением наркотических веществ.

Находить, ловить, давить – это, три главных тезиса подполковника Ковалевского. Принципиальный, безжалостный и коварный, вот какими эпитетами его награждали коллеги. По ту сторону закона о нём думали примерно также, но предпочитали эпитеты более красочные и звучные.

Внизу, во дворе между двумя шестнадцатиэтажками серо-синие тона ночи смешивались с оттенками желто-белого света многочисленных полицейских автомобилей и вспышками сине-белых мигалок. На одной из качелей яркой детской площадки сидела чернокрылая ворона и противно каркала, словно ехидно комментируя происходящее. Отсветы сине-белого света мигалок рывками всползали по стенам домов. Словно пытались дотянутся до верхних этажей и никак не могли.

В свете фар и мигалок, облачённые в тёмную униформу и амуницию бойцы спецназа ГУНК* (Главное управление по контролю за оборотом наркотиков) сейчас по одному выводили из подъезда правой высотки только что задержанных мужчин и женщин. Некоторые из них, даже со скрученными за спиной руками, под дулом автоматов пытались сопротивляться и сыпали грязными оскорблениями, за что получали от оперативников дополнительные затрещины и пинки. Сопротивление задержанных не было храбростью и самоотверженностью. Эти люди, вероятнее всего, не могли до конца и трезво оценивать происходящее и своё резко изменившееся положение. Их мозг был отравлен, оплетён и подчинён воздействием «Спирали», словно чарами чёрной магии.

Перламутровый красивый порошок, переливающийся под светом многообразием радужных оттенков, обещал подарить небывалое ощущение экзальтации, каждому, кто вдохнёт его в свои лёгкие. Как и любые другие наркотики, он действительно был способен заставить человека ощутить необоснованную эйфорию. При этом в первые семь-восемь дней жертва «Спирали» не ощущала аналогичного привыкания, как в случае с кокаином, экстази или героином. «Спираль» действовала более подло: она воздействовала на нейромедиаторы и гормоны человеческого организма. Наркотик незаметно вторгался в процесс воспроизводства биоактивных веществ и их влияние на человеческую ЦНС.

Если всё упростить, то после нескольких употреблений в течении недели, без «Спирали» организм жертвы уже не вырабатывал нужное человеку количество нейромедиаторов и гормонов. Таким образом перламутровый порошок как будто брал человеческий организм в заложники, шантажируя отсутствием надлежащих биоактивных веществ. Те, кто упорно пытались самостоятельно бросить вдыхать «Спираль» очень скоро начинали чувствовать постоянную унылость, усталость, измождённое и постоянное разочарование из-за острой нехватки серотонина и дофамина, на которые в первую очередь и сильнее всего воздействовала химическая формула «Спирали».

Излечить человека от зависимости в случае с перламутровым порошком было крайне трудным делом для самых лучших наркологических клиник. Удачные случаи излечения составляли какие— то жалкие проценты от общего числа.

Эпизод пятый. Жажда скорости...

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Суббота, 9-е июля. Москва, поздняя ночь, примерно за пару-тройку часов до рассвета.

Попытавшиеся преследовать меня трое «пассатов» оказались далеко не самой большой проблемой. Когда я уже мчалась по Мытищинской улице, мимо многоэтажек из разных десятилетий, над дорогой появилась пара мелких квадрокоптеров. Шустрые дроны описали широкий круг и, качнувшись в воздухе, резво направились точно к моей машине. Они держались в нескольких метрах над крышей моей Тойты, удерживая её в поле зрения своих камер.

— Надо же! Технологии вошли в чат! — гневно фыркнув, проворчала я и, сдув с лица прядь волос, недовольно добавила. — Сегодняшняя ночь, видимо, будет богата на неприятные неожиданности.

Мой короткий вывод стал пророческим. Я попыталась скрыться от назойливых дронов в ближайшем небольшом дворике. Но операторы двух квадрокоптеров обладали возможностями намного более широкими, чем водители тех серых пассатов! В частности, они не направили свои летающие игрушки вслед за мной. Вместо этого, пара квадрокоптеров… просто перелетала девятиэтажки, за которыми я попыталась скрыться.

— Да, чёрт побери, это будет посложнее, чем я думала! — констатировала я разочаровано.

Пока я ещё сохраняла спокойствие. Сами то дроны мне ничем не угрожали, но можно было не сомневаться, что ко мне на перехват уже на всех крыльях «любви», с восторгом мчаться те самые трое фольксвагенов. Но… я ошиблась.

Вылетев со двора на широкое шоссе, я направила Тойоту в сторону Садового кольца. У меня появилась мысль попробовать избавиться от назойливых преследователей с камерами и пропеллерами в одном из автомобильных тоннелей.

Я надавила на педаль акселератора, выжимая из двигателя больше мощности. Впереди быстро увеличивалась «пасть» широкого тоннеля, с длинной «глоткой», озарённой изнутри линиями желто-оранжевых фонарей. Но слева, из-за поворота возле невысокого бежевого здания, на оголтелой скорости, с эффектным разворотом и характерным визгом покрышек вылетели сразу два внедорожника. Озарённые светом сине-белых проблесковых маячков, с узнаваемыми синими полосками на корпусах, они, почти не сбавляя скорости, ринулись по встречке мне наперерез.

Весь мой организм в миг пробрало шоковой встряской! На долю мгновения меня сковал и сжал судорожный паралич, в сознании вспышкой взорвалось предчувствие неизбежного и фатального столкновения с двумя крепкими Chevrolet Tahoe!

Я вывернула руль, затем, используя тормоз и ручник, резким броском со скольжением ушла в сторону. Озарённые сполохами мигалок внедорожники с массивными кенгурятниками на решетках, разминулись со мной едва ли не на жалких пару метров!

Меня охватил и спеленал оглушающий разум адреналин! Внутренняя эмоциональная вспышка сожгла моё тело в жерле взрывного потрясения! Ещё бы пару мгновений, и меня бы просто раздавили! Вместе с машиной!

— Да какого чёрта тут сегодня творится! — выдохнула я, бросив взгляд в зеркало заднего вида.

Оба внедорожника не стали гнаться за мной, что не удивительно при их массе и скорости, а просто скрылись за углом ближайшего поворота. А вот квадрокоптеров стало больше сразу в три раза. Они небольшой стаей угрожающей кружили над дорогой, рядом с моим автомобилем. Ситуация перерастала в критическую!

«Значит те пассаты – это тоже полиция!» — поняла я.

Несмотря на наличие мигалок на крышах трёх седанов, у меня были сомнения относительно того, к какой структуре они относятся.

С полицейской погоней я уже сталкивалась, но ни разу она не была столь рьяной и агрессивной! Сегодняшние полицейские, похоже готовы остановить любым способом, не взирая на последствия!

Я вновь с опасением взглянула на чёрный рюкзак. Мелькнула мысль попытаться увидеть воспоминания о том, что лежит внутри. Снова. Я уже пыталась. Не единожды, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что я там вообще катаю! Но каждый раз я видела лишь четыре фигуры в похожих черных или тёмных одеждах, с закрытыми лицами и головами, очертания интерьера богатых особняков и не совсем понятные действия неизвестной мне четвёрки незнакомцев. На этом всё. Сколько я не пыталась, увидеть через воспоминания этих четверых больше подробностей, у меня ничего не выходило. Разве что только иногда, я видела очень обрывочные воспоминания с интерьерами богатых комнат и эпатажных особняков другого характера. Изредка воспоминания звучали с невнятными голосами неизвестных мне людей, которые кричали, плакали, смеялись, шептали и даже пели. Ничего из этого не могло предоставить даже отдалённые догадки относительно моего груза.

Я заехала в тоннель. Дроны не отстали. Вся стая последовала за мной.

«Ладно, сейчас вы у меня полетаете!» — с проказливой усмешкой, подумала я.

Дороги в тоннеле, из-за позднего времени были довольно пустые. Машин было немного, и я могла позволить себе парочку опасных фокусов.

Я сбросила скорость примерно на середине тоннельной дороги, заблокировала переднюю ось колёс и заставила автомобиль на задних колёсах описывать быстрые круги вокруг оси у капота. Под капотом Тойоты ревел форсированный два-JZ, легендарный двигатель из девяностых, а позади в облаке поднимающегося горячего дыма, звонко, с дребезжанием, выли сжигаемые покрышки задних колёс.

Вскоре над асфальтом скопилось целое облако непроницаемого белёсо-серого дыма, за которым трудно было что-то разглядеть. Особенно через камеры квадрокоптеров. Один из них оказался слишком близко, и Тойота снесла его своей широкой кормой.

Квадрокоптер отлетел к стене тоннеля, ударился об неё и рассыпался на асфальте жалкой кучей мусора. Ещё два дрона умудрились столкнуться. Облако дыма продолжало уплотнятся и разрастаться.

Вообще я сейчас создала очень серьёзную проблему для других водителей. Дымное облако от сожжённой резины развеется не скоро, а ехать сквозь него вслепую слишком рискованно.

С моей стороны это была подлая пакость, но обстоятельства требуют радикальных действий. Хм… очень надеюсь из-за меня никто не пострадает физически.

Эпизод шестой. Охота за курьером.

ВЛАДИСЛАВ КОВАЛЕВСКИЙ

Суббота, 9-е июля. Москва, поздняя ночь, примерно за пару часов до рассвета.

Нарастающее чувство охотника распаляло его изнутри. Отчасти это было сродни сексуальному возбуждению. Свирепое желание догнать и поймать неизвестного курьера было похоже на невыносимое вожделение, с каким он жаждал бы обладать женщиной.

Во всяком случае поимка курьера на Тойоте Супра обещали удовлетворение близкое к сексуальному. Владислав не был уверен, что это нормально, но подполковник давно подозревал, что нормальный, в традиционном понимании, человек вряд ли сможет выполнять его работу. Среди таких, как он нормальных быть не может. Нормальный, в данном контексте, следует понимать, как обыкновенный. А обыкновенные люди противостоять преступности не могут. Это невозможно: мышление и мировосприятие обычного человека не позволят ему перехитрить, найти и поймать злоумышленника. Так, что Владислав не отрицал наличия у себя кое-каких даже социопатических черт.

Он только что на скорости миновал Староалексеевскую, а через несколько минут уже проехал по Мытищинской улице. Здесь Владислав поднёс рацию ко рту и задал вопрос в эфир:

— Где он сейчас?!

— Нырнул в тоннель на проспекте Мира! — прозвучал в ответ взволнованный и раздосадованный голос.

— Там тоннель в полкилометра! — прикрикнул Владислав. — Можно успеть перехватить его с другой стороны!

Хищное и почти кровожадное чувство бестелесным агрессивным чудовищем рвалось изнутри Ковалевского. Он предчувствовал упоение собственным ликованием от поимки проворного курьера, но от одной только мысли, что он может проиграть, душу мужчины заполняло ревущее пламя ярости.
Кровь Владислава горела в венах, вместе с ним почти приятным напряжением было объято всё тело молодого подполковника. Он свернул на проспект Мира и, когда до тоннеля оставалось совсем недалеко, связался с операторами дронов:

— Где он сейчас?! Вы видите его?!

Секунду ответом ему звучала тишина с прерывистыми шорохами, а затем чей-то разочарованный голос с печальным вздохом ответил:

— Мы его потеряли, товарищ подполковник!

«Чёрт бы вас побрал!» — мысленно выругался Ковалевский.

— Каким образом?! — вслух спросил Владислав.

— Он заехал в тоннель и начал вертеться вокруг оси. Задымил всё вокруг, так что ни хрена не видно было… У нас два квадрокоптера столкнулись, один он сам сшиб, а другие улетели не туда, куда нужно… В общем он скрылся.

«Хорош, паскуда, — в оценивающей полуулыбке скривил губы Владислав, — не теряется, когда становится горячо под колёсами!»

Азартное чувство охотника окрепло, оскалилось и ещё больше озверело в сознании подполковника.

Найти. Догнать. Поймать. Эти три требования шальной пульс на висках вколачивал в голову Владислава. Он прикинул, как бы поступил на месте курьера, который уже понял, что его преследуют.

«Как минимум, я бы не поехал по такому пути, на котором меня уже сто процентов ждут полицейские блокпосты», — подумал Владислав и тут же, улучив момент в общем автомобильном движении круто развернулся на месте и рванул в противоположную сторону.

— Внимание всем, — объявил он, — все доступные нам дроны направить в сторону МКАДа. — Уделите внимание улице Королева и Эйзенштейна.

— Почему туда? — спросили по рации.

— Потому что курьеру нужно как можно скорее покинуть район, в котором его засекли и поедет он, скорее всего, по тем дорогам, которые быстро перекрыть нам будет сложно!

Владислав не сомневался в собственной правоте. Если перевозчик хотел уйти как можно быстрее, у него был только один вариант, ехать в сторону МКАДа, а затем направиться к Дмитровскому шоссе, через Останкинский район или через Свиблово. По другую сторону Сокольники, в которых его трудно будет найти, если он туда рванёт, но окружить и запереть его там будет проще простого. Автомобиль чай не белка, в парковой зоне не затеряется.

Рация внезапно ожила, и чей-то обрадованный голос почти прокричал:

— Есть! Есть! Вижу его! Веду преследование!

— Где вы?! Какая улица?! — тут же схватив рацию, прокричал в неё Владислав.

Но ему ничего не ответили. Он услышал дребезжащий шорох и два мужских взволнованных голоса.

— Где вы, мать вашу?! Где подозреваемый?! — рычал в рацию Ковалевский.

— Королёва! Ведём преследование по Королёва! — наконец, ответили по рации.

— Ах ты ж шустрая дрянь! — едва слышно, но с чувством проговорил Ковалевский иотбросил рацию на пассажирское сидение рядом.

Он свернул с дороги и помчался сквозь дворы, едва ли сбрасывая скорость. Сейчас он не думал о возможной аварии или несчастном случае, причиной которого мог бы стать.

Владислав сейчас пребывал во власти почти безумной одержимости поймать водителя, перевозящего, по подозрению Ковалевского, очередную порцию «Спирали». От успешности его личных действий и действий его людей фактически зависели жизни очередных потенциальных жертв «Спирали», несколько килограмм которой сейчас, возможно, везёт курьер на чёрной Toyota Supra.

Владислав пролетел сквозь дворы, промчался под окнами тихих домов и свернул возле гаражей. Здесь перед ним вырос невысокий хлипкий заборчик широкой самодельной клумбы, из которой поднимались на тонких стеблях яркие бутоны адонисов и гиацинтов.

Jensen Interceptor с монструозной силой снёс тонкий заборчик, как картонную преграду, и без сожаления перемолол колёсами хрупкие стебли цветов, разбросав их вокруг с комьями земли.

Владислав даже не придал этому значения. Он давил на газ и гнал с таким усердием, будто у него вот-вот закончится кислород, если он не успеет доехать вовремя…

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Суббота, 9-е июля. Москва, поздняя ночь, примерно за пару часов до рассвета.

Я знала, что полиция Москвы одна из лучших в стране, но даже от них я не ожидала подобной прыти и ловкости!

Эпизод седьмой. Полёт курьера.

ВЛАДИСЛАВ КОВАЛЕВСКИЙ

Суббота, 9-е июля. Москва, поздняя ночь, примерно за пару часов до рассвета.

Его обуревала кипящая злость. Владиславу казалось, что от этого, взбурлившего в крови чувства, у него даже слегка поднялась температура. Молодой подполковник вспотел, на лбу у него выступила противная липкая испарина, мышцы рук немного сводило сбегающими от плеч до локтей лёгкими спазмами. Всё это было от неудержимого яростного желания поймать водителя той чёрной тойоты.

«Водителя… — подумал Ковалевский, вглядываясь в озарённые фонарями улицы, мимо которых проезжал. — Но… Кажется в разбитом моим выстрелом окне я видел его волосы… светлые и слишком длинные … Они выбивались из-под милой сиреневой бейсболки… Твою мать, да ладно!»

— Не может быть, — покачал головой Ковалевский.

Мысль о том, что за рулём той тойоты была девчонка, ошеломляла и обескураживал молодого подполковника. Но за относительно недолгое время службы в полиции, Владислав воспитал в себе умение быстро запоминать ключевые детали в любой внешности. Таким образом он бы узнать многих из тех, кого видел лишь один раз, да и то мельком. И сейчас у подполковника очень чётко отпечатался образ с тонкой хрупкой шеей, выглядывающей из-за ворота сиреневой куртки, и взметнувшиеся из-под сиреневой бейсболки светло-серебристые волосы. Кажется, даже Владислав успел на секунду увидеть взгляд удивлённых сапфировых глаз, над тёмной защитной маской. И в уме мужчины зрела уверенность, что у мужчины не может быть таких глаз и длинных платиновых волос. Так не бывает…

— Да что за чушь!— скривившись глухо прорычал Владислав. — Не может этого быть! Не умеют бабы так водить! Не умеют и не могут!

Владислав видел немало умелых водительниц автомобилей, лично знаком с парой гонщиц и даже спал с девушкой, которая работает дальнобойщиком и снимает об этом ролики для тик-тока. Но ни одна… ни одна из них, чёрт побери, не умеет водить вот так!.. Да водитель той тойоты как будто танцевал в дрифте, на четырёх колёсах! И реакция, и точное ощущение машины – на таком уровне ни у одной из известных ему водительниц развиты не были!

— Это не может быть девчонка! Не может! — словно пытаясь убедить в этом самого себя, повторил подполковник.

Он взял рацию и с недовольством проговорил:

— Нужно проверить все местные гаражи, подземные паркинги и переходы, арки и прочее. Она… Он… Он не мог далеко уйти.

— Есть, товарищ подполковник, — почти синхронно отозвались в рации голоса его подчинённых.

Погоня потеряла чёрную тойоту сразу, как та покинула территорию стройки. Но и поблизости этой машины нигде не было.

«Где ж ты затаилась… затаился, паскуда?!», — с угрюмой злостью, подумал Владислав.

Ковалевский с досадой отбросил рацию на сиденье рядом, и взял из бардачка бутылку с недопитой минеральной водой. От злых эмоций, которые подтачивали Ковалевского изнутри, у него ощутимо пересохло в горле.

Владислав припал к горлышку бутылки, чуть запрокинул голову и неосознанно бросил взгляд в сторону… В следующий миг, мужчина подавился водой, и едва захлебнулся. Громко кашляя, он вытаращился на зрелище, которому просто не могло быть места в адекватной реальности!

Примерно метрах в трёхстах позади Владислава, над территорией стройки, которую они покинули, один из кранов поднял автомобиль и сейчас медленно переносил её на крышу одного из зданий.

Конечно, Владислав не видел, что это за машина, но вариантов было не много… Сказать, что Владислав Ковалевский был потрясён было нельзя. Потому что в миг, когда самый молодой в МВД подполковник осознал происходящее, он одновременно пребывал в диком бешенстве и совершенном ошеломлении. Владислав успел повидать многое, очень многое, но подобной безбоязненной наглости и изобретательного коварства, ему видеть ещё не приходилось.

— Ах ты хитрозадая белобрысая дря-янь!.. — замерев за рулём, прорычал Владислав.

В лицо ему ударил красный яркий свет фар, Владислав поздно взглянул перед собой и слишком поздно надавил на педаль газа. Его обитый и помятый Дженсен, с ожесточенным скрипящим ударом вмялся прямо в багажник хлипкого хэтчбека. Несчастный Daewoo Matiz желтого цвета вытолкнуло вперёд, отчего тот боком врезался стоящий впереди небольшой пикап, нагруженный фруктами. Дверца кузова пикапа отворилась от удара маленького хэтчбека, и ночь для водителя Daewoo стала ещё хуже, когда желтый автомобиль наполовину завалило сливами.

Но Владислава это уже интересовало. Он выбежал из машины с рацией в руке и проорал:

— «Пустельга-1», парни! Подозреваемый на строительной площадке! На крыше здания! Летите туда и не теряйте его! Живо!

— На крыше… здания? — растерянно переспросили в рации. — А как он туда попал?..
— Случайно, чёрт возьми! Как ты, в пилоты! Выполнять!

— Есть…

Сжигая взглядом силуэт автомобиля вдали, Владислав так сжал рацию, что та едва не треснула у него в руке. Он обернулся на свой автомобиль, собираясь вновь прыгнуть за руль, но только сейчас заметил, что прямо в решетке радиатора у него торчит несколько металлических свай, который владелец желтого Daewoo вёз в багажнике. При этом двигатель любимого Дженсена с тугим звонким шипением испускал горячий пар. Для дальнейшей поездки автомобиль Владислава был непригоден. Во всяком случае в эту ночь.

Глядя на свою обожаемую, беспощадно разбитую машину, которую Владислав несколько лет приводил в рабочее состояние, подполковник Ковалевский вновь посмотрел в сторону стройплощадки и с ожесточением процедил:

— За это, тварь белобрысая, ты мне отдельно ответишь!

Владислав круто развернулся и направился к заваленному сливами Daewoo, чтобы помочь его владельцу. Широко шагая к желтому хэтчбеку, Владислав подумал, что, если поймает водителя этой тойоты Супры… то, он, наверное был бы даже рад, если бы тот оказался девушкой.

«Полёт для фантазии значительно шире…» — мстительно подумал Владислав.

Эпизод восьмой. Проценты по долгу.

ОБРЕЧЁННЫЙ ДОЛЖНИК

Суббота, 9-е июля. Москва, предрассветное утро.

Он мысленно прощался со всеми, кого любил. Руслан Черногорский с сожалением подумал о своей жене, которой обещал долгожданный отпуск в Средиземном море и о сыне, с которым он последние четыре года проводил слишком мало времени.

«Почему собственные ошибки в отношениях с близкими начинаешь осознавать лишь перед лицом неотвратимой гибели? — с унылой иронией подумал Руслан. — Почему нельзя подумать о главном немного раньше? Хотя бы не в тот миг и не в тот час, когда тебе становится понятно, что к своим близким ты уже никогда не вернёшься?..»

Кулаки мужчины за спиной, скованные пластиковыми наручниками, судорожно сжались.

«Почему о не выполненных обещаниях и о слишком малом времени, проведённом вместе с сыном или женой, я жалею только сейчас?! Почему ценность упущенного времени и важных моментов в полной мере осознаётся, когда уже нет возможности что-то исправить?!»

Все эти слова угрюмых философских размышлений, Руслану хотелось прокричать в ночи, обращая взгляд к небу и надеясь на чудо. Хоть на какое-то грёбаное чудо, которое могло быть единственной причиной, по которой он мог бы пережить сегодняшнюю ночь.

Машину, в которой везли его и ещё нескольких мужчин заметно встряхнуло. Руслана швырнуло вперёд, а затем бросило спиной на бортик кузова пикапа. Если судить по частым встряскам и покачиваниям автомобиля, в котором он ехал вместе с такими же наивными неудачниками, сейчас их везли по какому-то бездорожью.

«Вероятнее всего, они везут нас в лес, — с сердитой печальной безысходностью подумал Черногорский. — Подальше от Москвы, от столичных огней и от посторонних взглядов»

Тоскливая горечь стыла в груди Руслана, а в сознании, точно нарыв от воспалившейся раны, зрела всё большая злость на себя, на свою беспечность и на инфантильное желание заработать как можно больше и как можно быстрее. Чтобы однажды прийти вечером домой и гордо сказать Полине с Виктором, что они могу паковать вещи, потому что уже завтра все трое Черногорских отправляются на пресловутые Сейшелы, что стали прообразом райского отдыха и которых так часто грезила Полина.

Только вместо того, чтобы вкалывать ещё несколько лет и самостоятельно заработать на всю эту красоту, Руслан решил, как он думал, сэкономить время себе и жене – взять в долг. Разумеется, не один адекватный банк, учитывая среднемесячную зарплату Руслана не выделил ему кредит, тем более на отпуск. И тогда глава семьи Черногорских решил, что стоит рискнуть единожды, ради того, чтобы порадовать жену и сына. Кто же знал, что риск окажется смертельным.

Машина довольно резко остановилась, Руслан услышал короткий и негромкий скрип подвески, а затем почувствовал сухой, горьковато-жжённый запах выхлопных газов. Руслан бестолково вертел головой по сторонам, вслушиваясь в звуки двигателей других автомобилей, которые остановились рядом. Яркий свет их фар чуть пробивал сквозь плотную ткань мешка у него на голове.

Один за другим в ночи прозвучали удары захлопывающихся автомобильных дверей, Руслан услышал посмеивающиеся голоса, а затем кто-то повелительно, с фальшивой весёлостью похлопал в ладоши.
— Пора начинать представление! — с издевательским торжеством объявил немного скрипучий баритон, с едва заметным южным акцентом.

— Что с нами будет? — боязливо прошептал кто-то справа от Руслана.

— Ничего хорошего. Смирись, — ворчливо ответил голос напротив Черногорского.

— Сейчас измываться будут, паскуды обнаглевшие! — прошипел третий голос где-то слева от Руслана.

Кто-то громко постучал по кузову пикапа, и тот отозвался глухим металлическим дребезжанием.

— Поднимаемся, туристы! Приехали!.. — со злой небрежностью прокричал немного отдающий хрипотцой голос.

Руслан вздрогнул от звука его ударов по кузову машины и противного голоса с демонстративным пренебрежением. Он слышал, как в кузов пикапа забираются другие люди и растерянные вопросы его соратников по несчастью.

— Куда вы нас привезли?

— Что с нами будет?

— Что вы собираетесь делать?

— Послушайте, я всё верну, только…

Последняя реплика была прервана характерным мягким и глухим звуком удара, за которым последовал короткий судорожный вздох и сухой задыхающийся кашель.

Страх вместе с ночной прохладой полз по коже рук, шеи и лица Руслана. Тот беспорядочно вертел головой по сторонам, пытаясь угадать, что ждёт его дальше и есть ли у него хоть какие-то шансы пережить сегодняшнюю ночь.

— Поднимайся, ушлёпок бесполезный! — кто-то грубо схватил Руслана за ворот рубашки, на котором засохли пятна его крови из разбитой губы, и грубо дёрнул вверх.

Рубашка Черногорского напряглась на подмышках, на плечах и на спине. Руслану показалось, что она вот-вот порвётся, но ткань всё таки выдержала резкий рывок.

— Давай сюда… Эй! Принимайте этого! — кто-то толкнул вставшего на ноги Руслана в спину.

Мужчина потерял равновесие и едва не упал. Он неуклюже, с мешком на голове и сведёнными за спиной руками, в тесных пластиковых наручниках, прошёл вперёд.

Черногорский догадывался, что стоит перед краем кузова, но при этом ни черта не видел перед собой. Всё, что он различал – это яркий свет автомобильных фар.

— Давай их сюда! — позвал его чей-то зычный, как будто гавкающий голос.

Черногорского взяли за руки и дёрнули вниз. На краткий миг мужчине показалось, что он сейчас рухнет вниз и свернёт себе шею, но его поймали две пары крепких мускулистых рук и спустили на землю.

Под ногами ботинок Руслан ощутил мягкую почву и траву. А теперь ещё ощущал и влажноватый запах древесной коры, вперемешку с горчащей вонью выхлопных газов.

— Сюда иди! — кто-то дёрнул Черногорского за плечо и толкнул в сторону.

На этот раз Руслан действительно не удержал равновесие, обо что-то споткнулся и с коротким оханьем рухнул на бок. Удар от падения разошёлся по всему телу мужчины, выдавливая рёбра в правом боку. Тупая мнущая плоть боль растеклась от рёбер и правого плеча дальше, в глубь тела, оседая в области живота и печени.

Эпизод девятый. Месть падчерицы.

АЛИНА КОРНИЛОВА

Суббота, 9-е июля. Москва, предрассветное утро.

Она бежала по улице ещё несколько минут. Даже, когда предупреждающие и сердитые крики её матери уже стихли, затерявшись на ночных улицах, Алина продолжала бежать. Лишь через некоторое время, выбившись из сил, девушка перешла на шаг.

Обхватив себя за плечи и понурив голову, она с всхлипывающими злыми вздохами брела меж ярко горящих вывесок круглосуточных магазинов и ночных заведений.

По щекам девушки медленно сползали всё новые и новые слёз. Алина не могла перестать плакать, хоть и злилась на себя за это, злилась, что показала свои слёзы и беспомощность. Хотя отчаянно пыталась скрыть всё это… хотя бы в этот раз.

С прерывистым дыханием, глотая ночной студёный воздух, овевающий её заплаканное лицо, Алина семенила сама не зная куда. Она неосознанно коснулась распухающей щеки, по которой, немного щекоча кожу, сползали солёные слёзы боли, бессилия и злой обиды. Едва кончики её пальцев коснулись ноющей щеки, как короткая вспышка боли обожгла кожу на лице и заставив Алину Корнилову со сдавленным криком отдёрнуть пальцы.

Налетевший из подворотни ветер с привкусом дорожной пыли и влажной травы, растущей во дворах, взметнул светло-русые волосы Алины, бросил отдельные пряди ей на лицо.

Девушка с раздражением отбросила волосы назад и поплотнее закуталась в лёгкую кожаную куртку. Прикосновение порывов ветра было ей неприятно. Ей вообще сейчас был неприятен окружающий мир. Он предал её. Он всё испортил. В один короткий миг всё перекувыркнулось и разбилось в дребезги, когда её мать решила, уйти от её отца. Алина любила их обоих, папу и маму. Любила одинаково, беспорочной преданной дочерней любовью. И сама мысль о том, что ей когда-то придётся выбирать между ними, вызывала в душе Алины шквал бурного морального урагана, который безжалостно рушил хрустально-серебряные очертания того, с чем у девушки ассоциировалось слова «семья». Было время, когда маленькая Алина, в силу возраста, не до конца осознавала ценность этого слова. Позже она узнала, что на земле, в её стране, в её родном городе есть такие же дети, как она, которые не знали или не помнили, что такое забота и любовь обоих родителей. Эти сверстники Алины были вынуждены метаться и разрываться между одинаковыми чувствами к обоим родителям. И Алина никогда даже не смела подозревать или задумываться, что когда-то она окажется на их месте.

Но, если раньше Корнилова молча, про себя, винила обоих родителей, считая, что каждый был неправ по-своему и в тайне надеялась, что позже они помирятся, то сейчас она убедилась в двух вещах: семью, которой так дорожила Алина разрушила её мать, и она, несмотря на хрупкие надежды дочери, уже никогда не вернётся к отцу.

Бывшая супруга Станислава Корнилова максимально доступным образом донесла это не только до своего бывшего мужа, но и до самой Алины. Во-первых, она сошлась с противником отца, что по мнению Алины было подлым предательством, а во-вторых, как сегодня стало известно, собралась с ним улететь из России. Навсегда!

Воспоминание их короткого, но пламенного и громкого диалога, случившегося всего минут сорок назад, закружило в сознании девушки.

***

«Алина, солнышко, настало время внести перемены в нашу жизнь, — со вздохом ответила мать, когда Алина спросила зачем им куда-то уезжать. — Я хочу, чтобы у тебя было лучшее будущее, чем у меня…»

«Почему тогда, ты хочешь, чтобы моё будущее было полно лишений?! — сердито вскинулась Алина. — Ты лишила меня нормальной семьи, заставила жить с этим усатым уродом, который ненавидит папу, а теперь ещё говоришь, что я должна бросить всё, к чему привыкла и, что мне дорого, чтобы… Чтобы что, мама?! Чтобы ты смогла сама спрятаться от отца и лишить меня последней возможности видеться с ним хоть иногда?»

Слова Алины заставили выражение лица Риты одеревенеть в плохо скрываемом злом укоре.

«Не смей так со мной разговаривать, Алина. Я твоя мать, а ты моя дочь!..»-с давящей угрозой в голосе, проговорила Рита, и её губы сжались в тонкую линию, а в глазах показался зловещий блеск.

«И это ни черта не означает, что твоя собственность!»-с яростью вскричала в ответ Алина.

С этими словами, дочь Стаса подхватилась со стула и бросилась к выходу из кухни, где мать сперва отчитала её за позднее возвращение домой, а затем «обрадовала» шокирующей новостью о неизбежном переезде.

Но стоило Алине только попробовать открыть кухонную дверь, как та сама распахнулась ей навстречу. Да ещё так резко, что дочь Риты и Стаса едва успела отклониться назад, чтобы не получить краем двери по лицу.

На пороге всей свой тучной массой возвышался Родион Датский. «Датчанин», как иногда звал его папа. Дядя двух противных близнецов из ГУСБ – Максима и Ольги Датских.

— Далеко собралась? — сжигая Алину мрачным и как будто даже брезгливым взглядом, осведомился Датчанин.

— Не твоё дело!

Алина попыталась прошмыгнуть мимо мужчины, но тот правой рукой поймал её за волосы и дёрнул назад. Алина вскрикнула от боли, когда голова её запрокинулась назад.

— Пока ты живёшь в моём доме… — пальцы левой руки новоиспечённого отчима Алины сжали подбородок девушки с такой силой, словно мужчина вознамерился раздавить её челюсть.

Огромный и хладнокровный Родион Датский всегда казался Алине мрачным, жестоким и даже кровожадным.

— Пока ты живёшь в моём доме, — после длинного гневного вздоха проговорил Родион. — Ты будешь всегда будешь отчитываться о том куда, с кем и зачем ты идёшь!

— Пусти меня! — процедила Алина, чувствуя каменеющую в челюсти боль, что невидимыми жесткими корнями прорастала под кожей, впивалась в виски и сходилась в области темени. — Пусти сейчас же!

Алина скосила глаза в сторону, надеясь на помощь матери, но та, сложив руки на груди, отвернулась к окну, будто бы не замечая происходящего буквально двух шагах от неё.

Эпизод десятый. Отцовская ноша.

ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ

Суббота, 9-е июля. Москва, предрассветное утро.

Когда я в самый первый раз приехала в Москву, сбежав из Польши (и едва не попавшись в руки преследующих меня родственников уже в Латвии), я ужаснулась необъятности этого мегаполиса!

По сравнению с ней Лодзь, Познань, родной Краков или даже Варшава, если сравнивать по территории и численности населения, были глухими провинциями! Я оказалась в самом настоящем восточно-европейском Вавилоне! В огромном подвижном городе, который, по своей оживлённости и масштабности одновременно походил на Шанхай, Мумбаи и Стамбул, а по образу и внешнему виду, был чем-то средним между Краковом и Стокгольмом, с постсоветским колоритом.

Тогда я буквально опешила от масштабов российской столицы! Я не могла поверить, что город с населением почти в пятнадцать миллионов человек мог находиться не в Азии и не Африки, а прямо здесь, в восточной части Европы. Это был настоящий шок для меня, двенадцатилетней! И тогда мне подумалось, что этот город – это какой-то титанически гигантский неусыпный механизм из десятков тысяч домов, магазинов, заводов, ресторанов, кинотеатров и баров, оплетённый паутиной гигантского метро! Мне казалось, что жизнь в Москве бьёт ключом ото всюду и везде, повсюду и всегда, в любое время суток! Ну, тогда я ещё не знала, что такое Капотня или окраина Западного Бирюлёво… Но всё равно, чёрт возьми, мне всегда казалось трудным найти в Белокаменной место, где может царить абсолютная глушь, окутанная лёгким влажным туманном, после пробежавшего по улицам дождя.

Однако, сейчас я удивлялась тишине и неприметности узкой мрачной улочки, прямо посреди Марьиной рощи! Да ещё и неподалёку от храма Святых мучениц!

Освещённая лишь двумя фонарями, что подсвечивали густеющий над дорогой туман, и лишенная камер видеонаблюдения, эта улица внушала жутковатое предчувствие.

Я ехала медленно, вглядываясь в туман и выискивая тех, кому должна передать привезённый только что рюкзак. По торцовым стенам высоток, меж которых и пролегала короткая тёмная и неприметная улочка, ползли расплывчатые тени редких деревьев. Расползающиеся на мокрых от дождя стенах размашистые граффити сейчас, ночью и в вязком влажном тумане, производили несколько гнетущее впечатление.

Впереди из-за лениво растекающихся слоёв тумана показался высокий квадратный силуэт. Нижняя грань тёмного квадрата, постепенно выныривающего из мглы ночи, была подсвечена ярко-алым расплывчатым светом. Когда я, на скорости человеческого шага, подъехала немного ближе, квадрат превратился в торцевую часть фуры грузовика, подсвеченную снизу огнями задних фар.

Омываемый грязно-молочными облаками замутнённого тумана, одинокий грузовик таился во тьме, подальше от двух уличных фонарей на этой улице и от любых бликов, которые могли случайно отразится на его поверхности. А задние огни фар загорелись только потому, что сидевшие в кабине грузовика люди заранее заметили моё приближение.

Я остановила свою тойоту в двух-трёх метрах от дверей фуры и вместе с рюкзаком выбралась из машины. Обе дверцы фуры тут же открылись, и на асфальт спрыгнули трое мужчин. Один в расстёгнутой клетчатой рубашке и джинсах, другой в растянутой белой майке и чёрных джинсах. Между ними возвышался немного полноватый мужчина с тёмной бородой, очень рельефной мускулатурой и немного выдающимся вперёд животом. У него была причёска отчасти напоминающая ирокез, а между лямок чёрной майки, под которой, просматривались квадраты широких грудных мышц, к шее тянулись хорошо прорисованные щупальца с присосками.

Я никогда не видела этого бородача без одежды, но по рассказам людей Аккорда знала, что его грудь и спина покрыты целым сюжетом из гигантской татуировки с одним или двумя чудовищными осьминогами, которые топят сразу несколько кораблей.

Красноречивая татуировка, по которой каждый в городе узнавал Мильтиада Самараса, по кличке «Кракен». Один из самых доверенных и приближённых людей Леона Корфа. Своё прозвище, насколько мне известно, он получил не столько из-за эффектных татуировок, сколько из-за собственных действий. Татуировки просто подсказали людям, как прозвать этого человека за его поступки.

— Ты опоздала, — как всегда, без приветствия, недовольно произнёс Мильтиад.

Голос у него походил на звук тяжелой пустой бутылки или банки, медленно катящейся по полу – ворчливый, тяжёлый, с гремящим гулом.

Он подошёл ближе, и его тень полностью накрыла меня с ног до головы. Кракен возвышался надо мной примерно на две головы и по отношению ко мне, со своими габаритами, был именно, как шкаф. Не такой здоровый, как Сеня Арцеулов, но рядом с Кракеном, в его тени, я ощущала себя очень уязвимой и даже беззащитной.

Каждый раз, когда мы с ним встречались, меня раз за разом посещала неудобная и настораживающая мысль, что Мильтиаду ничего не будет стоить прихлопнуть меня одним взмахом руки, если только Аккорд сочтёт, что просто отпускать меня, после «выплаты» долга, слишком опасно.

— Ты опоздала на две минуты и четырнадцать секунд, — приблизившись ко мне ещё на шаг, пророкотал Кракен.

В подтверждение своих слов, он поднёс к моему лицу свой смартфон и указал на время.

— Видишь?

— Вижу, — кивнула я, — действительно, я опоздала.

Я сохраняла фальшивый беспечный тон, но сердце в груди прыгало беспокойным испуганным зайчонком. Я догадывалась какие могут быть последствия за срыв плана по перевозки груза.

— Но посылку-то я доставила, — я передела Мильтиаду рюкзак. — И это главное.

— А причина опоздания? — Кракен забрал у меня рюкзак и чуть склонил голову на бок, смерив меня испытующим взглядом.

Я секунду смотрела в его выразительные зелёно-голубые глаза, с мелкими янтарными вкраплениями. Взгляд у помощника Аккорда был завораживающий и одновременно пленяющий. Из-за греко-ливанской крови у него была немного смугловатая кожа, как после частого посещения солярия, из-за чего взгляд его глаз ярко контрастировал с оттенком кожи. И это придавало Самарасу некоторое сходство с каким-то экзотическим хищником.

Эпизод одиннадцатый. Внезапные обстоятельства.

АРСЕНИЙ АРЦЕУЛОВ

Суббота, 9-е июля. Москва, предрассветное утро.

Большую часть времени Арсений Арцеулов даже мысленно не сетует на собственный род занятий. Более того, Сеня всегда, несмотря на обстоятельства, осознавал значимость и важность своей профессии. У него давно сформировалось представление о собственной роли в этой жизни и том, что лучше его самого никто его же работу выполнить не сможет. Такова его судьба – почти каждый день сталкивать лицом к лицу с последствиями проявлений худших сторон человеческой личности. Иной раз, глядя на очередной расчленённый труп или избитую до полусмерти школьницу, которую подвергли групповому изнасилованию, ему и не верилось, что он с коллегами посвятил жизнь защите общества именно от опасных людей. Иной раз ему казалось, что вся их оперативно-следственная группа и их маленькая Синеглазая фея, противостоят каким-то безобразным чудовищам, что тайно проникли в мир людей из некоего безымянного потустороннего мира и лишь притворяются людьми. Сегодня, после тревожного звонка за час до рассвета и ночной поездки по городу, он вновь подумал о том же.

Арцеулов припарковал байк недалеко от полицейской патрульной машины, возле которой с отсутствующими взглядами курили двое медицинских сотрудников. Задрав голову, Сеня бросил взгляд вверх, посмотрев на верхние этажи дома, и зашёл в подъезд.

Пока майор Арцеулов ехал в лифте на последний этаж, он, как обычно, готовил себя к худшему. Каждый раз, выезжая на место преступления, Сеня устало думал: «Ну чем там уже меня могут удивить?..»

Бывало, что на уже на месте преступления Сеня с относительным спокойствием реагировал на очередное тело, найденное за городом, в канализации или в тёмной подворотне. Но в большинстве случаев, Арцеулов всё же не мог оставаться до конца равнодушным. Как, например, и сегодня.

На крыше шестнадцатиэтажного дома он застал двух полицейских, врача скорой помощи с медсестрой и трёх бледных парней, возле которых суетилась заботливая медсестра.

Сеня подошёл к месту преступления незаметно для патрульных. В ночном воздухе он сразу же различил знакомый плотный и всё также отвратный кисловато-приторный запах крови. Над крышей жилой высотки во множестве, зыбким дрожащим облаком, роились сотни мотыльков. Сене они чем-то напомнили птичью мурмурацию. Арцеулов усмотрел в наличии крылатых насекомых непонятный, но зловещий символ. Страха, однако, Арсений не ощущал, скорее предчувствие того, что их опергруппе предстоит очередное испытание на прочность и профессиональность.

«Хоть бы лето уже обошлось без резонансных дел!»-с угрюмым ворчанием подумал Сеня.

Их опергруппе, ставшей почти легендарной, несмотря на все кривотолки недоброжелателей, уже очень давно не приходилось, как следует расслабиться. Едва они раскрыли повергшее всю столицу и страну в шок дело Амадея, с похищением и убийством студентов музыкальных ВУЗов, как уже сейчас появился повод ожидать новой серии ошеломляющих преступлений.

Сеня собирался закурить, так ему было легче воспринимать увиденное, но остановился и застыл, в нескольких метрах от того, что стало причиной его раннего пробуждения.

В ярких сиренево-фиолетовых лучах освещения, под тучей мотыльков, перед Арцеуловым предстала водруженная на искусственном газоне композиция из предметов флоры. Натренированный и внимательный взгляд Сени сразу же увидел, что деревья и кустарники на газоне расположены так, чтобы составлять портрет кричащего женского лица. И это точно не было игрой воображения Сени. У Арцеулова в принципе с воображением было не особо хорошо и сам себе он такого представить точно не мог.

Арсений всё-таки поднёс зажигалку к сигарете, чиркнул и вдохнул успокаивающий горький дым. Неспешным шагом, Сеня приблизился к зелёному острову из кипарисов и олеандров. Он становился в шаге от «ковра» искусственного газона и оглядел мерзкий окровавленный труп, «зависший» в падении из-за креплений, которые его удерживали.

Лишенный кожи, мокрый от стекающей по нему крови, скалящийся череп пустыми глазницами смотрел мимо Сени. Тонкие багровые струйки, стекающие с опущенных рук тела, с влажными шлепками, прерывисто падали на газон. Между салатовых стеблей искусственного газона уже собралось несколько бесформенных тёмно-багровых лужиц. От налетающего предрассветного ветра трепетали побагровевшие кончики стеблей газона. Разбитые капли крови размазанными пятнами засыхали на гипсовых ногах и полу осыпавшемся треснутом животе полуразрушенной статуи.

«С него содрали кожу и поместили внутрь скульптуры,-стараясь задвинуть эмоции и чувства поглубже, хладнокровно констатировал Сеня.-Скорее всего жертва была жива, пока это происходило… Судя по состоянию крови, убийство было совершено не очень давно, возможно прямо сегодня ночью»

Арцеулов вытащил сигарету изо рта, выдохнул дым вверх, отпугнув нескольких спустившихся к нему мотыльков, и достал телефон.

Нужно было звонить Стасу. Опыт Сени подсказывал, что это лишь начало. Тот, кто не ленится совершать подобное, наверняка захочет повторить это снова. Это самый страшный наркотик, способный поразить не человеческий организм, но человеческую душу – жажда власти над чужой жизнью и мнимо безнаказанная возможность её отнять.

Арцеулов набрал номер Корнилова.

— Ты вряд ли звонишь, чтобы сказать «доброе утро», — голос Стаса в телефоне звучал устало.

— Ну, у нас сегодняшнее утро несколько добрее, чем у парня, с которого содрали кожу и засунули в гипсовую статую, — со вздохом ответил Сеня.

— Я пока не смогу приехать Сень, — с сожалением ответил Корнилов.

— Дела на посту начальника? — усмехнулся Арцеулов.

— Это тоже, — согласился Стас. — Вызови Карла, Яшу, и Бронислава. Аскольда тоже привлеките, тем более я его уже разбудил. Потом доложите о результатах и вместе подумаем, с чего будем начинать.

— Принято, — кивнул Сеня.

Перед тем, как попрощаться Корнилов проговорил:

Эпизод двенадцатый. Покровитель великой семьи.

ПОКЛОНЕНИЕ ПОКРОВИТЕЛЮ СЕМЬИ

Суббота, 9-е июля. Москва, раннее утро.

Это одно из тех мест, которое было создано, чтобы существовать во тьме или сумеречном полумраке. И сколько бы здесь не было источников света их количества и яркости никогда не хватало, чтобы разогнать поселившуюся здесь темноту хотя бы на половину. Нет, эти подземные уродливые хоромы давно стали частью владений бесконечного, бестелесного и бездонного мрака.

Здесь тьма не боялась света, она густела вокруг хрупких и зыбких ореолов освещения, как будто щекоча материю света своими многочисленными туманистыми щупальцами.

Да и свет здесь, в десятках метрах под землёй, казалось был создан вовсе не для того, чтобы освещать, но для порождения теней. Тени… Они были здесь повсюду. Дети тьмы и света, безликие, однообразные и бесконечные. Они выглядывали здесь из-за старых водопроводных труб, заложенных незадолго до Февральской и Октябрьской революций. Изгрызенные ржавчиной и покрытые колониями Чёрной плесени дырявые и треснувшие трубы тянулись почти через половину подземелья, а затем исчезали в одной из стен из осыпающегося и потрескавшегося кирпича.

Тени жили здесь под высоким сводчатым потолком коридоров и арочных переходов. Они таились вокруг решётчатых дверей, опасливо высовывались из-за старых ящиков, мешков, бочек или проржавевших насосных машин и застарелых помп. Тени от несущих опор, благодаря ремонту которых эти катакомбы ещё не осыпались, были смелее прочих и вольготно расползались по старым кирпичным стенам, покрытых остатками известковых растворов, которыми при последних царях штукатурили стены.

Мрак и полутьма были царствами этого места, этой части отдельного мира, глубок под землёй. А тени – его жителями. И даже наличие большого количества ярких диодных светильников не могло изгнать первозданную глубокую темноту из её исконных владений. Всё, что было над землёй было отдано свету, а под ней всегда было царство тьмы. Таков был закон, но человек в силу собственных интересов веками нарушал его.

И один из людей сейчас повторял это вновь. Неспешно ступая сквозь сумрак, мимо источников сияющего света и безмолвных, неподвижных теней, он двигался через коридоры и переходы древних катакомб. Под его сандалиями едва слышно шуршали мелкие кусочки осыпавшейся извести и кирпичная крошка.

Широкоплечий крупный и грузный мужчина, облачённый в белый хитон и бронзового цвета гаматион*(предметыверхней мужской одежды в полисах античной Греции) нёс в руках широкое бронзовое блюдо, наполненное жидкостью, с резким спиртовым запахом.

Бережно неся бронзовый сосуд, мужчина не спеша прошествовал в глубь катакомб. Когда он проходил мимо светильников, по рельефам его позолоченной маски, изображавшей две ладони удерживающей гигантский глаз, расползались яркие пятна бликов. Из-за подсвеченных граней необычной маски, казалось, что пальцы позолоченных ладоней на ней и зрачок глаза как будто бы двигаются при каждом шаге мужчины.

Человек миновал длинный арочный проход, ступая мимо более тусклых светильников, спустился по старым ступеням и предстал перед пятью высокими и идеально выточенными из камня колонами. Высотой почти в три человеческих роста, с чёткими правильными рельефными углублениями и замысловатыми капителями, они подпирали широкий фронтон, с антаблементом, на котором красовался сюжетный барельеф, повествующей о древней и трагичной легенде.

Мраморные колонны и фриз, словно брызгами светящейся краски также были покрыты многочисленными и тусклыми бликами, что очерчивали рельеф и грани архитектуры в античном стиле.

Этот пример воплощения примеров древнегреческого зодчества смотрелся в этом подземелье лишним и даже несуразным. Всей этой грациозной и геометрически выверенной роскоши, повторяющей мотивы из античной архитектуры, было не место в царстве мрака и полутьмы. Но этот небольшой храм, содержащий в себе находки и изобретения древнегреческих архитекторов, появился здесь по прихоти обладателя бронзовой маски с единым исполинским оком.

Мужчина в хитоне поднялся по ступеням подле колонн и ступил под сень подземного храма, озарённого желто-оранжевым и рыжевато-красным диодным и криптоновым освещением. Здесь из полумрака ему навстречу выплыли неподвижные, но устрашающе величественные бронзовые статуи. При первом взгляде они напоминали гибкие стволы переплетающихся в процессе роста тропических деревьев. Но подойдя ближе можно было рассмотреть, что тела «деревьев» покрыты чётко высеченной чешуёй, а каждая из бесчисленных «ветвей», распускающиеся вверху пышным «букетом», оканчивается выпученным одиноким оком.

Мужчина в маске, бережно, стараясь не расплескать спирт, пронёс бронзовое блюдо мимо глазастых гидр, стороживших короткую аллею, вымощенную цветной мозаикой, и прошествовал к широкому постаменту. Здесь в торце подземного храма, в окружении настоящего огня, источники которого представляли собой замаскированные под факелы газовые горелки, располагалось место преклонения и подношения.

Здесь, из-за танцующего пламени, плясали, прыгали и вздрагивали тени – длинные, широкие, узкие, угловатые или округлые, сероватые и бледные или же почти чёрные и непроницаемые. Тени окружали громадную бронзовую статую изображавшую настоящее чудовище. Широкое и мускулистое тело, с обрюзгшим животом, вооружённое палицей и щитом-гоплоном, оно было увенчано уродливой головой, напоминающей гипертрофированный человеческий мозг. В извилинах бронзового «мозга», нависающего над телом, скрывались сотни тёмных углублений в форме человеческих глаз.

Мужчина с позолоченной маске, припал на колено у ступеней постамента гигантской статуи и поднял над собой блюдо.

— Панопт Многоглазый, я раб твой презренный и коленопреклонённый! Я вновь пришёл молить тебя о покровительстве и защите! И взамен воздаю я тебе в дар очи врагов моих презренных!

Слова из-под позолоченной маски звучали с глухим басовитым гудением, но с фанатичной и агрессивной восторженностью. После слов короткой молитвы, мужчина в хитоне и маске поставил блюдо на ступени перед идолом. Шепча про себя имя Панопта Многоглазого и воздавая ему хвалы, он голыми руками брал из миски небольшие и мягкие округлые мягкие предметы, размером примерно с грецкий орех, и складывал их в глазницы статуи.

Эпизод тринадцатый. Первый семейный портрет.

ДАНИЕЛЬ ДЖАРДЖАДЗЕ

Суббота, 9-е июля. Москва, раннее утро.

Кисть легко скользила по шершавому полотну холста. С тихим шелестом волосяной пучок из свиной щетины соприкасался с желтовато-серой поверхностью холста. И вслед за каждым касанием кисти, среди обилия цветов и оттенков, из которых вырастало художественное изображение, появлялся очередной влажный масляный мазок. В каждом каплевидном «пёрышке», которые оставляла кисть, переплетались десятки миниатюрных оттенков. Постепенно, секунда за секундой, стараниями творца, мазки масляной краски сплетались в целостную композицию объектов.

Парень с пышной шевелюрой кучерявых волос, то и дело придирчиво осматривал свою работу, отступаю в сторону, назад, по очереди медленно немного голову в разные стороны. Взгляд его золотисто-карих глаз с небольшим прищуром и критичным скепсисом метался от одного фрагмента картины к другому.

Раздражённо фыркнув, молодой мужчина быстро развёл на палитре несколько новых оттенков и попытался исправить ими полутона, между светом и тенью. Кисть в руках молодого художника создавала восхитительные переходы между цветами и оттенками, чудесным образом придавая предметам на картине животворящий объём. Каждый объект на холсте был прорисован настолько идеально, что казался материальным, настоящим и осязаемым. Казалось любой предмет на работе юного мастера можно взять в руки или обойти с каждой стороны. Мастерство молодого мужчины, с пышной шевелюрой вьющихся волос, не поддавалось никакому сомнению.

— Эта картина у вас получается ещё лучше прежних, Даниель Герасимович.

— Угу, — не глядя на стоящего позади него мужчину в клетчатом сюртуке, ворчливо ответил юноша, — спасибо, Никифор. Ты самый льстивый дворецкий, из всех, что я знаю.

— Рад стараться, Даниель Герасимович.

Художник в ответ промычал угрюмое: «Угу». Он на пару секунд опустил руки с палитрой и кистью, снова отступил на три шага от картины, прищуренным взглядом всматриваясь в каждую деталь своей работы.

Если бы кому-то из посторонних наблюдателей довелось сейчас увидеть даже неоконченную работу Даниеля Герасимовича Джарджадзе, он наверняка был бы в восторге. Но самого художника его работа ни капли не радовала. Чем больше он рассматривал свою не законченную картину, тем больше мрачнело его лицо, а взгляд темнел от сдерживаемой злости разочарования.

Впереди, метрах в пяти-шести от мольберта Даниеля послышался шелест. Возлежащая на обитой бордовым бархатом софе полуобнажённая девушка, с роскошными золотистыми волосами и миловидным лицом, чуть шевельнулась, и закрывающая её тело шелковое покрывало, соскользнуло вниз, оголяя натурщицу ещё больше. Та испуганно ойкнула и, прикрывая грудь одной рукой, второй попыталась натянуть покрывало обратно, но оно оказалось слишком тяжёлым и громоздким.

Руки Даниеля, с кистью и палитрой, бессильно опустились вдоль тела. Художник побледнел, губы его задрожали, но потемневший взгляд источал убийственный гнев.

— Да какого чёрта ты творишь?! — вскричал он, разведя руками. — Неужели так трудно посидеть пару-тройку часов и не двигаться?! Я тебе плачу достаточно, чтобы ты не ёрзала, пока я пишу!..

Герасим не смог договорить, он поперхнулся от злости и закашлялся. Стоящий подле него дворецкий тут же подступил к юноше и чуть вытянул вперёд руки с подносом, на котором стояли три бокала – с водой, соком и коньяком.

Даниель отложил кисть с палитрой и залпом ополовинил бокал с водой, а натурщица виноватым голосом возразила:

— Я не могу так долго лежать и не двигаться! У меня нога затекла…

Ей стоило бы молчать. Художник метнул в сторону натурщицы уничтожающий негодующий взгляд, а в следующий момент юноша швырнул в софу бокал с недопитой водой. Пролетевший над полом бокал, врезался в софу и звонко взорвался десятками блестящих осколков. Натурщица испуганно вскрикнула, сжалась и с головой накрылась золотистым покрывалом.

Герасим, несколькими резкими порывистыми шагами приблизился к креслу, на спинке которого висела одежда девушки. Юноша грубо скомкал её, подобрал стоящие рядом кеды натурщицы и вернулся к софе, где из-под покрывала украдкой опасливо выглядывала перепуганная натурщица.

— Одевайся и выметайся из дома! — подрагивающим от злости голосом, велел Герасим, бросив на софу смятую одежду и обувь его гостьи. — У тебя три минуты, иначе я разобью об твою голову картину, которую ты мне испоганила!

Это была пустая угроза, об этом знал и дворецкий, и сам Даниель, но натурщица художнику поверила. Закутавшись в покрывало и обувшись, она суетливо подобрала свою одежду и поспешила скрыться за стоящей неподалёку деревянной ширмой.

Как только неусидчивая натурщица покинула мастерскую Даниеля, тот встал между софой и мольбертом и, уперев руки в бока, глубоко вздохнул, запрокинув голову.

Со стен цвета таупа, украшенных богатым бронзовым барельефом, с пасторальной тематикой, на Даниеля глядели десятки лиц с развешенных на стенах холстов. С точки зрения любого случайного зрителя, эти картины были почти шедеврами живописи, но по мнению Даниеля это была жалкая мазня. Младший сын Герасима Джарджадзе закрыл лицо ладонями, глухо прорычал, затем художник резко обернулся, вернулся к молчаливому Никифору. Мужчина средних лет, с седеющими каштановыми волосами и проявляющимися на лице складками морщин, оставался почти бесстрастным.

— Вам не стоит так расстраиваться, Даниель Герасимович.

— Да пошло оно всё!.. — со злостью выдохнул юноша, встряхнув кучерявой шевелюрой тёмно-каштановых волос.

Он двумя крупными судорожными глотками осушил бокал с дорогим коньяком и тоже с мрачным, отчасти садистским удовлетворением, разбил его об пол.

Не говоря больше ни слова, Даниель бросился к камину, над которым висело двуствольное охотничье ружьё с красивой гравировкой на корпусе. Сорвав со стены оружие, юноша открыл громоздкую шкатулку, что покоилась на каминной полке, достал патроны и дёргаными истеричными движениями зарядил ружьё.

Эпизод четырнадцатый. Числа.

ГЛЕБ ДЖАРДЖАДЗЕ

Суббота, 9-е июля. Москва, позднее утро.

Он жаждал выспаться. Сегодня, после бурной ночи, сон как никогда был для него желанным и необходимым. Но, к сожалению, для Глеба, одна из двух голых девиц, что спали с ним в одной кровати, явно имела какие-то проблемы с верхними дыхательными путями. Потому что звук её храпа продрался даже сквозь навеянный алкоголем крепкий сон юноши.

Старший сын Герасима Джарджадзе разлепил глаза, недовольно покосился на брюнетку, что издавала убийственные звуки. Шатенка слева от Глеба, в отличии от парня, не обращала на храп подруги никакого внимания. Ласковым жестом приподняв её вьющиеся локоны, Глеб понимающе ухмыльнулся: шатенка спала в наушниках, в которых, если прислушаться, можно было различить приглушенное звучание убаюкивающей монотонной музыки и каких-то дополнительных эффектов.

Глеб подумал последовать примеру находчивой красотки, но теперь ему пришлось встать по нужде. И именно за «увлекательным» процессом его застала череда оглушительных гулких выстрелов, звуки которых пронзили стены и полы дома. Глеб вздрогнул, тело на миг сковала мышечная судорога, что вызвало неприятные ощущения в причинном месте. К тому же из-за выстрелов он случайно «окропил» пол вокруг отхожего места.

— Это что ещё за херота утренняя? — проворчал Глеб.

Старший сын Герасима Джарджадзе нисколько не сомневался, что шумным утром, семья Джарджадзе и вся прислуга были обязаны его младшему брату. Тот уже не первый раз расстреливает собственные картины. В прошлый раз он психанул, когда их не приняли во французской галерее, во второй, когда власти заблокировали инстаграм, где он публиковал свои шедевры, в этот раз…

— Даже прямо интересно, что на это раз тебя так возмутило, что ты опять устроил стрельбище в мастерской, братишка, — после тяжелого вздоха раздражения, проговорил Глеб.

После осуществления процедуры, выполнение которой было прервано посторонним шумом, старший брат Виолетты и Даниеля Джарджадзе вернулся в спальню.

Он был бы и рад ещё поспать, но сердце в груди металось и гремело, будто набат. Да и к тому же совесть вынуждала пойти и проверить в порядке ли не сдержанный, но любимый младший брат.

Когда Глеб уже оделся и готов был переступить порог своей комнаты, один из его смартфонов откликнулся коротким мелодичным сигналом. Первенец семьи Джарджадзе небрежно взглянул на полученное в мессенджере сообщение. Уже подходя к широкой лестнице, он открыл полученное уведовмление и буквально застыл на ходу.

Сердце старшего сына Герасима в один короткий миг взмыло под горло, на долю секунды как будто застряло в гортани, а затем провалилось в желудок, распространяя по телу судорожный удушающий холод.

Глеб ощутил расползающийся по коже озноб и непроизвольное частое сокращение мышцы в теле. Судорожное напряжение стиснуло голову в области висков, затем на шеи и потом болезненно смяло рёбра. Не смея сдвинуться с места, Глеб смотрел на экран своего дорогого смартфона, сделанного на заказ, и пытался справиться с навалившимся ошеломлением.

На полученном изображении, в темно-фиолетовом ореоле красовалась анимация трёхмерной белой головы скульптуры, с золотыми рогами. Она медленно вращалась из стороны в стороны, сверкая тусклыми бликами на бараньих рогах. По гладкому безмятежно-задумчивому лицу статуи стекала паутина из кровавых влажно блестящих струек крови.

Глеб счёл бы полученную анимацию вполне себе красивой и эффектной, по достоинству оценив её мрачный и кровавый образ. Но… у трёхмерной головы статуи было его собственное лицо.

Внизу, из гостиной раздался тонкий девичий вскрик. Глеб услышал быстрый перестук обуви, характерный для бега, а затем перед лестницей пробежала одна из горничных. Увидев Глеба, она вскрикнула ещё раз, перекрестилась и скрылась в противоположном коридоре.

Старший сын Герасима Джарджадзе, встревоженно посмотрел ей в след. Затем, пребывая в отстранённой прострации, медленным шагом спустился по лестнице и прошёл в гостиную, из которой в панике выбежала горничная.

Здесь, в изобилии роскоши, бронзовых бликов и старинной испанской мебели, среди оленьих рогов и медвежьих шкур на стене висел огромный плазменный телевизор. Сейчас он был включен, и с широкого экрана на Герасима тоже смотрело его собственное, трёхмерное, залитое кровью лицо.

АСКОЛЬД САБУРОВ

Суббота, 9-е июля. Москва, позднее утро.

После звонка Стаса, он действительно уже не спал. Дабы не тратить время попусту, Аскольд собрался уделить время утренней физкультуре. Но стоило ему только взяться за гантели, как его мобильник вновь заиграл мелодией, которую Сабуров предусмотрительно установил сразу на всех офицеров опергруппы Корнилова и на Нику, чтобы точно знать, какие вызовы он может проигнорировать, а на какие ему следует ответить как можно быстрее.

На этот раз звонил Арсений Арцеулов. Когда Аскольд принял вызов, он уже по голосу майора Арцеулов догадался, что нынешняя суббота у всей их группы будет полна неприятных забот.

— Ну, давай удиви меня, — с ворчливой иронией проговорил в телефон Сабуров.

— Без проблем: у нас тут один есть спальный район, в нём есть дом, на доме том зелёный уголок на крыше, на нём статуя, а в статуе изуродованный труп без кожи, — тут же, без тени смущения, ровным голосом поведал Сеня и поинтересовался.

Аскольд замер, услышав слова Сени. На губах у криминалиста появилась скабрезная ехидная ухмылочка. Услышанное действительно звучало впечатляюще. Но Сабуров предпочёл скрыть собственное удивление.

— А в трупе есть яйцо с иголкой внутри? — после секундной заминки, с шутливой иронией спросил Аскольд.

— Какое ещё яйцо с иголкой? — не понял Арцеулов. — Ты вообще сейчас о чём?!
Арсений, похоже, начинал раздражаться. Сабуров оскалился в ехидной издевательской ухмылке.

— Да не бери в голову, — вздохнул криминалист.

Эпизод пятнадцатый. Рандеву с Crocuta-crocuta.

БРОНИСЛАВ КОРШУНОВ

Суббота, 9-е июля. Москва, позднее утро.

Запах краски был ненавистен ему ещё с детства. Возможно ему и стоило бы нанять профессионалов, которые покрасили бы гараж на даче, но Коршунов самостоятельно отремонтировал гараж и покрасить его желал тоже сам. Для него это было сродни рисунку, который старательно вырисовал он, и никому не желал передавать привилегию его «раскрасить».

Поэтому сегодня, в свой редкий выходной, капитан Коршунов, вооружился аэрозольным распылителем и приступил к покраске облицовки гаража, в котором стоял старый, ещё дедовский раритетный автомобиль, который тот получил от деда, а прадед Бронислава отобрал его у коменданта оккупированного польского города.

Со слов деда, его отец выменял роскошный Mercedes-Benz 540K на еду и тёплую одежду, в которой к концу войны нуждалась семья совершенно обнищавшего коменданта. Шестидесятилетний фашист добровольно сдался Петру Никифоровичу Довлатову-Коршунову, с одной только просьбой не трогать его жену, сестёр и детей. После всего увиденного на освобождённой земле… предок Бронислава всё же нашёл в себе силы не срывать накопленную злость на беззащитных детях и женщинах. Но взамен он потребовал у старого фрица красный, с хромированными фарами и дисками, Mercedes-Benz 540K, обещая, впрочем, заплатить полученной по ленд-лизу тушенкой и прочими консервами из пятидесяти соединённых «государств» Америки.

Тот самый автомобиль, на котором рассекала высшая элита Третьего Рейха. Автомобиль, даром, что к концу войны разменял первый десяток, был настоящим произведением искусства. Но, по словам австрийского коменданта Шпротавы великолепный родстер давно был не на ходу. Какого же было приятное удивление коменданта, когда он узнал, что Пётр Никифорович собственноручно починил автомобиль. Сын обычного деревенского учителя и внук нищего рыбака, а ныне капитан штурмовой инженерно-сапёрной роты, в своё время собирался поступать в автомобилестроительный техникум. Как раз в июне сорок первого…

Правда, долго радоваться ожившему автомобилю приговорённому коменданту не пришлось. Через два дня его расстреляли. А через ещё через день, Пётр Довлатов-Коршунов узнал, что этот самый «добродушный» старый австриец приговорил к расстрелу больше четырёх сотен польских партизан, евреев и советских военнопленных. Из числа последних многие, перед казнью, подверглись кошмарным пыткам.

Включив музыку на телефоне и воткнув в уши наушники, Коршунов с увлечением покрывал внешнюю сторону стен гаража яично-желтой краской. Должно было получится довольно красиво.

Но провести выходной с пользой молодому капитану Уголовного розыска не позволили. Причиной оказался визит пожилого соседа Панкрата Тимофеевича. В прошлом бывший кинолог в советской милиции, шестидесяти трёх летний Панкрат Колодин был другом семьи Коршуновых, а ныне дружил с Брониславом и присматривал за его загородным домом, пока Бронислав пребывал в городе.

Увидев соседа, который подбегал к нему с торопливым беспокойством, Коршунов поспешил выключить музыку и снять наушники.

— Что-то случилось, Панкрат Тимофеевич? — участливо поинтересовался Брон.

— Ой то такая беда, Бронислав, такая беда, — запричитал старый кинолог. — Я под утро псов то своих выгуливать повёл, а Скоморох возьми и сорвись с поводка, животина безмозглая! Вроде, как унюхал кого и умчался в лес… Уже два часа его ищу, а всё нет да нет.

Колодин, хоть и состарился, а любовь к четвероноги помощникам сыщиков не потерял, и даже сейчас содержал местный собачий приют, в котором, кстати, воспитывал очень хороших псов для службы в полиции.

Выслушав старика, Брон сходил за топографической картой и развернул её на стоящем в небольшом саду деревянном столе под вишней.

— Ваш дом вот здесь, — Коршунов указал на карту. — А Скоморох убежал куда, в сторону города, к реке или к лодочной станции?

— Да вот, походу, в сторону станции и убёг, скотина неразумная! — ворчливо произнёс Панкрат и встревоженно взглянул на Брона. — Ну что, Бронислав? Сможешь пса найти? Ты меня знаешь, я в долгу не останусь!

— Бросьте, Панкрат Тимиофеевич, — отмахнулся Бронислав. — Я и так вам должен за всё то время, что вы сторожите мой дом. У Скомороха есть какое-то любимое лакомство?

— Есть, есть, — тут же обрадованно закивал головой старый кинолог. — Печень куриную любит, аж воет!

— Вот, отлично, — ответил Коршунов. — Сейчас можете мне одолжить немного куриной печени?

— Дык, нет вопросов, Бронислав, — развёл руками Панкрат. — Только в лесу на эту печень много кто позариться может: крысы, ежи, лисы и, говорят, у нас опять волчье семейство появилось.

— Давно пора, — хмыкнул Бронислав, — а то местные жалуются, что косули совсем страх потеряли: в огороды запрыгивают, топчут грядки, ягоды жрут и молодые побеги. Да и в лесу, как я слышал, уже целые поляны выжрали – одни пустыри с сорняками остались.
— Жестоко это, косулей волкам отдавать,— покачал головой сердобольный кинологи. — Но тут ты прав: травоядных развелось чересчур много.

Коршунов попросил Панкрата присмотреть за инструментами возле гаража, а сам отправился к местному лесничему. Тот недавно слёг с температурой и никак помочь Брониславу в поиск сбежавшего пса не мог, да и не стал бы Коршунов отвлекать болеющего человека на поиск пропавшей псины. А вот внедорожник нужно было одолжить, так как убивать в лесных угодьях свою почти коллекционную BMW или, тем более, трофейный Мерседес прадеда, Бронислав не собирался.

Таким образом, вторую половину утра Бронислав встретил за рулём служебного автомобиля Рослесхоза. Конечно, Коршунов мог бы отказаться помогать и сослаться на единственный выходной, который в любой день мог превратиться в напряжённый рабочий день, но кем бы он после такого был?.. Даже представлять подобное поведение было стыдно и гадко. Кинологу нужно помочь. Бронислав не сказал об этом Панкрату Тимофеевичу, но если пёс не вернулся сам, скорее всего он или потерялся, или…

Эпизод шестнадцатый. Новые вопросы, вместо ответов.

СТАС КОРНИЛОВ

Суббота, 9-е июля. Москва, первая половина дня.

Как только полковник Корнилов ступил в зал для конференций, ему хватило одного взгляда, брошенного на собравшихся перед трибуной журналистов, чтобы понять какой трудной будет для него эта конференция. Ему предстояло пережить примерно час, а может и больше, под расстрелами назойливых, дотошных, нередко противных и ненавистных полковнику журналистов.

Стараясь не реагировать на сотни полторы бесстрастно поблёскивающих навязчивых объективов камер и фотографические вспышки, Корнилов прошествовал к трибуне и положил на неё тонкую, но довольно плотную папку. Внутри папки лежало всего несколько листов, которые действительно касались нынешнего дела. А несколько десятков прочих – создавали бутафорию для нужного впечатления прессы. Здесь главным было не переборщить и не положить слишком мало посторонних документов, вытащенных на время из старых и незначительных дел.

Разумеется, у его опергруппы было не так много сведений, за такой-то короткий период времени их невозможно было собрать. Но прессе об этом знать ни к чему. Корнилов с деловым видом открыл папку, затем взглянул на пресс-секретаря, который с надеждой ловил каждый жест и взгляд полковника. Стас кивком позволил конференции начаться и призвал на помощь свою выдержку. Вовремя. Вопросы посыпались на него, как рисовые зёрна из внезапно порвавшейся упаковки.

— Лариса Аксёнова, «Московский курьер»! — подняла руку женщина с вьющимися волосами, одетая в тёмный пиджак оверсайз. — Что вам известно о личности жертвы на данный момент?

— Лариса, я напоминаю вам, что тело было обнаружено всего несколько часов назад, — тут же терпеливо пояснил Стас. — Пока не будет проведено официальное опознание – а сделать это будет непросто, ввиду полного отсутствия кожных покровов на теле и на лице – я не могу заявлять о личности жертвы. Следующий!

Полноватый мужчина, облачённый в кремовую тенниску и светлые брюки тоже поднял руку и представительским голосом произнёс:

— Филипп Игнатьев, «Русский корреспондент». Как вы считаете, случившееся может повториться?

Стас был противником того, чтоб сеять панику в общественности и давать журналистам материал для статей, который они обязательно выкрутят в извращённой форме. Но Корнилов был ещё большим противником намеренной лжи или замалчивания очевидных фактов. Особенно, когда он был на девяносто пять процентов уверен, что сегодняшнее убийство наверняка станет началом новой устрашающей серии аналогичных убийств. Он мог бы солгать, но через день, три или через неделю случится новое убийство, которое полиция при всём желании не сможет предотвратить. Что негативно скажется на имидже Уголовного розыска и посеет ещё большую панику среди населения города. Иногда приходилось говорить правду, пусть даже страшную, печальную и жестокую.

— К сожалению, сегодняшнее убийство вряд ли станет последним.

После его слов по рядам журналистов пробежал хор взволнованных шепотков, а стоявший за соседней трибуной пресс-секретарь взглянул на полковника с предупреждением в обеспокоенном взгляде. Но Стас отлично понимал, что делает.

Теперь руку подняла молодая русоволосая девушка, с длинным каре, одетая в полосатую черно-белую водолазку и оловянно-серые брюки. Стас чуть улыбнулся, встретившись с ней глазами. Он помнил эту девушку. Она изменилась одновременно очень сильно, и в то же время совсем незначительно.

— Анжелика Корф, — представилась молодая журналистка с каре, — новостной портал «Инфоцентр». Скажите, пожалуйста, есть ли у вас предположения о личности девушки, назвавшей себя Полуночной пророчицей?

Увидев Анжелику, Стас мысленно приготовился к неожиданному вопросу. Юная, но очень талантливая журналистка, по неизвестной никому причине, довольно часто обладала почти уникальной информацией, чем бессовестно пользовалась. Однако, застать Корнилова врасплох у девчонки не получилось: полковник всегда готовился к худшему. Особенно во время вот таких пресс-конференций.

— Кроме слов юной особы, назвавшей себя, простите, «Полуночной пророчицей», — Стас намеренно сделал на этих двух словах ударение с насмешливой иронией и дождался нескольких одобрительных смешков среди журналистов, — у нас нет более никаких причин хоть как-то связывать её слова и фантазии с произошедшим сегодня убийством. Сомневаюсь, что подобные домыслы достойны обсуждения.

Анжелика не обиделась и не разозлилась, но оценила ответ Стаса. Корнилов фактически поставил её в положение своеобразного цугцванга: подверг её вопрос скептической иронии, которая нашла поддержку у других журналистов, и сделал невозможным развитие этой темы, даже если бы она сообщила о других эксклюзивных фактах. А Анжелика большую часть уникальной информации бережёт при себе, до получения нужных оснований придать ей гласность. Сегодня она попыталась получить такие основания от Стаса, надеясь, что её осведомлённость сможет его ошеломить. Не вышло. Сегодня не вышло. Но Корнилов отлично знал, что Анжелика может быть терпеливой и упорной. И она знала, что ему это известно, а потому можно с уверенностью сказать, что заместитель начальника МУРа выиграл лишь этот раунд.

Конференция получилась на редкость изматывающей и нервирующей. Она длилась почти два часа, потраченных, на взгляд Стаса, совершенно впустую: Корнилов был искренне убеждён, что успокоить общественность и сообщить часть нужной правды мог бы кто-то из младших офицеров. Да хотя бы тот же пресс-секретарь.

Когда пришло время, Стас, скрывая облегчение и сохраняя максимальное достоинство, сдержанно попрощался и покинул конференц зал. Пока он поднимался по лестнице, он отчаянно сопротивлялся навязчивому желанию найти уединённое место и выкурить пару сигарет.

— Товарищ полковник! — его настиг немного шутливый и жизнерадостный женский голос.

Корнилов остановился на лестнице, и обернулся. Позади него на ступеньках остановилась Анжелика Корф.