Его единственная

Пролог

Ратск — не малый город, и хотя он не торговый, да и не стольный, но не менее славный. А стоит он на реке Рать, что назвали так от того, что обитает тут рать многочисленная. Не простая — комонная [конная]. И копейщики тут, и лучники: все на верхах ходят. Да, непростые здесь витязи — дети даждьбожьи, как сами себя именуют — впрочем, как и на всей северщине. Они и рало умеют держать, и меч, если нужно и дуб выкорчевать смогут голыми руками, и медведя одной рогатиной одолеть. Доблестью предков своих они покрыты, и сами для потомков, подобно деревам, взращивают листвия подвигов на ветвях своего рода. Не было среди мужей слабых телом и немощных духом. Чтили законы, попирали неправды. Жены их, подобно мужам своим, славились крепким нравом.

Одно тяготило их как и всю северщину — дань хазарам. Небольшая дань, но обидная. От того что не тяжкая — с дыму по шкурке: хоть с куницы брюшко, хоть беличьей, да по щелягу [серебряная монета] от рала [пахотное орудие] — северские и не возмущались. Беличьей шкуркой — веверицей или векшей, как её иные называли, один хлеб можно было оценить — дневной труд закупа или рядовича какого. Шесть рыжих векш одной куне, шкурке куницы, равнялись, а та — уже серебряному дирхему, коих на курщине было достаточно, чтоб шкурками, как иные города хазарских данников, не расплачиваться.

Ох, скинуть бы свою кабалу Посемью, сделаться бы единоправными властителями своих земель. Но понимал народ северский, не одолеть ему Хазарию в одиночку. Пробовали предки их пол века назад — пожли их грады, что те на реках северских возвели, выгнали их беков, да вот только сами еле живы остались. Хазарам бы взъерепениться, но по какому-то промыслительному действу их каганат со всех сторон стало терзать силами неведомыми стороне северской — с переменным успехом то Византия с Царьградом, то Арабский халифат, то исмаилитяне со своей магометянской верой, то сыны Израиля, то свои же племена не весть что делили, да и печенеги, вроде тоже свои права на Дикое поле заявлять начали, ох, а там ещё булгары с Итиля [Волги], огузы, половцы... А тут ещё и поляне огрызаться стали — Аскольд в Киеве хорошо упрочнился, дань давать перестал...Завоевать легко земли обширные, а вот удержать... В общем, и без этих северских волчат, забот полон рот.

Решили хазары, нежели во все стороны щериться, лучше торговать и дань брать — северским то не трудно было, а хазары многим числом той-то дани и так возьмут преизлишком.

Раз в год придут хазары — данники стерпят. Зато в остальное время никто не указывал, как жить. А как хазары торговые пути Киеву перекрыли за то, что новый конунг данников-полян отвоевал себе, Посемье и вовсе жиреть стало — торговля наладилась: сюда товар заморский с моря-океяну и по Семи, как прежде, и через степи обозами везут — по Днепру перестали-то лодьи пускать — до нового конунга киевы дети [Аскольд и Дир, по одной из версий, являются потомками Кия, основателя Киева] с Царьградом тоже успели погрызться. Вот сюда и стали стекаться, словно водными потоками, купцы разные. Везут ячмень да рожь переизбытком, мёд и воск бочками, рабов с соседних земель: сильные поляне, дреговичи с родимичами выносливые, словенки нежные, белокурые — не редко их вереницами длинными свои же и приводили.

Но основной товар, что ценился у гостей — соболя да чернобурки. Продашь один сорок [мешок, в который помещалось 40 (в то время: четыредесять) шкурок куниц или соболей] — круглое лето жить можешь забот не зная.

Кто знал, что всему этому конец придёт? Даже волхвы не ведали. Видно, отвернулся Даждьбог от своих детей.

1. Горячий снег

Ратск. Лета 873 от рождества Христова

Уже с четверть годины друг с друга глаз своих они не сводили — небесно голубые против янтарных, но одинаково выпученных, верно для того, чтоб супротивника своего застращать — кто ж согласится признать, что от натуги?! Уже обоих трясло заметно. У северского по щекам скоблённым пот струился, хазарин тоже взмок. На щеках у того видно не было — борода густая, чёрная, клиновидная всё скрывала. А вот маковка, вся гладко выскобленная — только косичка на затылке тоненькая чернеет — аж блестела от таких усилий. Пот мелким бисером выступил и на предплечьях, и на обнажённых могучих спинах, украшенных многочисленными росчерками — мелкими и крупными — боевых заслуг. Если бы не пояс, что связал намертво их запястья, уж наверное бы от влаги сей расцепились.

Бои на руках — отличное решение, чтоб бескровно силой помериться. Да вот видимо в тупик их спор зашёл. Никто не уступает. Ни туда, ни сюда эта сцепка не роняется. Застыли. И вокруг тоже все замерли — стоят молча, только дышат бурно. Хазарин побагровел, северский покраснел. Фукнул хазарин, поднапрягся, сломил безбородого. Раздались одобрительные возгласы, стоны разочарования, торжествующие удары канопками по деревянным столам, громкий смех хазарина-победника.

- А теперь прошу продолжить наше застолье, - умывшись водицей ледяной тут же в широкой горнице, да обтираясь пасконевыми утирками, проговорил северский посадник, озорно, совсем не сожалея о поражении, обратившись к своему победнику, что облачившись в рубаху и кафтан, затягивал на талии пояс с серебряным набором.

И опять отроки [младший дружинник, не имеющий права голоса] меж столов забегали, поставцы с горячим кушаньем поднося, ендовы по новой наполняя вином да иной хмельной брагой, черпая из красных глиняных корчах, что тут же преизлишком стояли.

- Пока ваши северские ратники будут служить моему кагану — да продлятся его дни, - обратился хазарин к посаднику Ратска, по-хозяйски расположившись во главе стола,- дань с ваших земель взиматься не будет. Себе её берите.

- Благодарю тебя, Азат-бек, - в глазах посадника, уже подсчитавшему выгоду, вспыхнул алчный блеск.

- Только вот, обидеть ты меня, верно, удумал, - продолжил хазарский тархан, подставив свой рог с золотой каймой по краю не виночерпию, а Светозару, намекая, чтоб тот ему послужил.

Ратский посадник лишь на миг потерялся от такого предложения уничижающего, но, натянув простодушную улыбку на светлый лик свой, взял черпало да и налил до краёв зелена вина в рог хазарина, имея терпение и острый ум, чтоб не вестись на всякие подначки. Тот и свою хитрую ухмылку спрятал — пьёт не отрываясь, даже передышку себе не дал, всё осушил.

- Азат, друг мой, не хотел обидеть тебя,- к тому подался, желая что-то сказать, от других ушей прячась.- Десницу [руку правую] свою для брани берегу, а то шуйца [левая] после ранения болит, коли что на поле случись, как мне, бедняку, меч держать? - северский нашёл как оправдаться, а всё одно брешет — вот одолей он его, что бы сталось? Хазары бы, после поражения своего тархана [представитель военно-родовой аристократии, привилегированный феодал] не имея разума хладного, ещё чего доброго, пошли бы по Ратску обратное доказывать.

- Не хорошо, - прицокивая языком, Азат лениво покрутил головой.

- Так что ж, ещё разочек тогда? - заискивающе предложил Светозар .

- После того как я ещё один рог испил? Хитрец, - протянул, погрозив тому пальцем. - Нет уж, пусть теперь сыны наши силой мерятся.

- На руках, как и мы? - после короткой заминки ответил Светозар, нервно сглотнув.

- На мечах пусть, на деревянных, до трёх поражений. Барс с сыном твоим одного возраста ведь? Ростом-то они почти одинаковые...

- На два почти младше, - вставил, надеясь, что это могло бы послужить отговоркой.- Владиславу четырена́десять лишь на осенины будет.

- Барс тогда без щита пусть бьётся, - не хотел сей спор отменить Азат. - Тем для сына моего победа слаще станет.

- Но, - опять хотел возразить Светозар.

- Они полны тщеславия юношеского и пока что лукавить не умеют как мы — пусть сразятся честно.

Хазарин кивнул на юнца, что за тем же столом сидел по десную от него руку, такого же загорелого как и он, скоблённого наголо, вида статного, с лицом хоть ещё и безбородым — так, только опушка тонкая над верхней губой и на подбородке — но уже имеющим властный вид, надменный и по-мужски красивый: щёки впалые, подбородок острый, глаза, в обрамлении пушистых ресниц, янтарём отливают, губы тонкие, пурпурные, волевые, брови густые да прямые, немного сросшиеся на переносице мелким пушком, а взгляд разительный.

Светозар на своего покосился. Его отпрыск сидит, голову понурив, на всех исподтишка поглядывает, кабы не кмет [опытный витязь] Дамир, сын воеводы Гордея — с кем тот иной раз обучался мастерству мечному — под лавку от страха бы бухнулся. Глаза прикрыл Светозар от досады. Нет, не от того, что сомневался — пестуны у его чад отменные, да и сам иной раз их натаскивал, с медвежатами бороться заставлял — иное его тревожило...

- Дамир! - кликнул Светозар кмета расторопного, как все на двор вышли да круг обозначили. - Владиславу,- на том слове как-то по особому голосом зацепившись, гаркнул, - помогать будешь.

Дамир, дружиннику тому лет девятьнадесять [19] верно уж минуло, даже своей радости не скрывал, что посадник ему дело такое важное доверил. С места подорвался, к юнцу подбежал. А того трясёт всего. Глазища голубые таращит, зубами скрипит.

2. Его единственная

В родной край идётся споро. Душа вперёд летит, а ты уже в догонку — поспевай только. Два с лишним лета уж прошло, как северская рать хазарскую границу со стороны восхода стерегла, в Козар [город Итиль, столица Хазарии] ходили, с арабами бились, много иного пережили, разное видели. А тут узнали — слухами земля полнится — что печенеги набеги на северщину по весне часто устраивали, что каган курский поход послал, малость тех осадить. Вот и напросился Гордей с другами своими встретиться, навестить потом родичей. Азат с ними пошёл, со своим умыслом.

Отомстили за свои обиды витязи — ишь чего вздумали степняки, полонить девок белокурых, делянки промысловые да веси грабить себе позволили. Чёрным вороньём затянуло небо над минувшим побоищем. Свежей плоти отведать вскоре нагрянут и волки, растащат мёртвых печенегов по своим логовам. Может и медведь придёт полакомиться свежатинкой. Заглянет на трапезу и стадо вепрей диких... А потом порастёт всё маками алыми, ковылём серебристым покроет место побоища. И тогда может, собравшись с силами новые, орды, позабыв о своём страхе, вновь покусятся на завидное.

Но пока, лишь река унесла вдаль рудистые струи — чиста вновь стала в ней вода — и ветер уж развеял чад от крадов павших северских, тризну правят дети Даждьбога, а в шатре хазарского тархана нет лада.

- Ты за этим шёл сюда?! Чтоб меня оженить?! А моё слово ничего не значит?! Я не собираюсь брать себе эту желтоголовую!- не имея сдержанности воскликнул Барс.

- Светозар честный богатур, и я не против с ним породниться. Или ты хочешь, чтоб я отдал его щенку одну из твоих сестёр?..Ты же малым жертвуешь — посадишь её в гареме и пусть ждёт твоей милости, а может статься, что она ещё и понравится тебе.

- Но, отец! - неподобающе, без сыновьего почтения, тот противился ему.

- Это приказ!- грубо отрезал.

Барс не желал принимать отцовской воли, но ослушаться — значило не только опозорить своего родоначальника, предводителя воинов, но могло привести к гибели его рода. Понимал и Азат сына. И унимая ражный запал того, удерживал в своих руках его непокорные плечи, пытаясь донести до спесивца, всю важность данного брака.

- Светозар имеет крепкую рать, и мне позарез нужно укрепить союз с ним. Ты же знаешь, что я слаб, как никогда — мой брат успел породниться со всеми беками вокруг. Ещё немного и он посягнёт на мои земли.

- Ты сам виновен в этом, - звучало как укор. - Ты умыкнул у Чурина его невесту перед их обручением. А потом обесчестил её.

- Я хотел быть с ней.

- А ты спрашивал её, хочет ли она быть твоей?! - Барс даже не слышал доводов своего отца.

- Я мужчина, и я беру всегда то, что будет приятно моему глазу или то, что принесёт пользу.

Барс тоже был мужчиной. Но это претило ему, хотя уроки жизни всё чаще давали понять — бери первым, бей первым, презирай слабых, обманывай сильных, смейся над добрыми. Наверное, за это Барс и ненавидел своего отца.

- Овладев моей матерью, ты лишь хотел посмеяться над Чурином, - Барсу хотелось уязвить своего отца, но тот умел сдерживать свой гнев. - Он всегда и во всём был лучше тебя...

- Не забывай, что ты вышел из моих чресл! Прояви почтение своему отцу! - Азат не стерпел дерзости своего отпрыска.

- Она не должна была оставлять своих попыток убиться. Не повесилась на лошади — нужно было тогда довериться гюрзе.

- Не смей говорить так о своей матери...

- Азат, - послышалось снаружи, прерывая напряжённую беседу отца с сыном.

- Всё решено. Я намерен заручиться со Светозаром о вашем браке, - хазарин старший сей разговор закончил, не терпя оспаривания. - Друг мой, - выйдя из шатра, Азат ответно распростёр руки в стремлении соединиться в сердечном целовании.

Барс не желал присутствовать при сем, ему совершенно противном, занятии. Поспешно покидая становище хазар он столкнулся с Дамиром. Не смея в глаза тому смотреть и, не говоря ни слова, отошёл и потерялся в толпе прибывших к ним северских, что с ходу, вместе с хазарами, принялись делить добычу.

Нарочитые мужи с хазарской "белой костью" отмечали свою победу отдельно, в широких шатрах, не растрачиваясь своей высокородностью по пустякам — у них есть дела куда поважнее. А когда поставцы с мясом опустели, а котлы стали пусты, Азат поднял рог, ожидая того же действа и от северского.

- Значит по рукам, Светозар. К осени сватов с дарами жди.

И тот поднял, а осушив, лишь мельком взглянул на кмета своего — возмужал тот, плечи широки́ стали, черты лица жёстки, мощью налился — то, ещё в бою отметил. Но, как и всегда, был непоколебим и молчалив, а вот потерянный взгляд говорил весьма красноречиво. Верно, чувства к его дочери за это время не охладели. А ведь раньше Светозар не был против такого зятя — сызмальства его знал, из одного котла в походах с ним ел. Но отказать Азату никак — отказав ему, можно и кровным ворогом сделаться... Да и этого верно мало было — узнал Светозар, что богу иному требу приносят Гордей с Дамиром с недавнего времени — теперь, коли дочерью своей кмета по возвращению оженит тут и ратские во главе с волховицей Изборой бунт поднимут, свергнут его со стула, что и каган курский сделать ничего не посмеет — не пойдёт против божьего веления.

- Добычу себе бери, мне же только половину табуна и полонянок столько же, - Азат щедрость проявляет.

3. Свет в темноте

- Ты сам виноват... - голос Мороза звучал с холодным пренебрежением . - Какого лешего ты сюда припёрся?..

Дамир что-то хотел сказать. Он понудился опять встать, но тут же был опрокинут на лопатки, пинком кулака.

- Ты видел то, чего не должно было видеть никому, - ратский воевода проговаривал слова совсем безгневно, но с нажимом. - Хотя...может оно и к лучшему, что именно так всё сложилось...

Дамир левой рукой потянулся к ножу, что был у него в коротких ножнах, висевших на наборном поясе. Он принадлежал раньше Чеславе — она подарила его на память, пообещав дождаться. Его движения были медлительны, и Морозу ничего не стоило перехватить нож. Дамир попытался воспрепятствовать ратскому воеводе, но тот, будучи более сильным и, к тому же, в сем бою не получив ни единой царапины, после короткой борьбы, встав коленом на здоровую руку, всё же овладел ножом.

На становище звенящей волной нарастал шум. Это вернулся Светозар, в сопровождении нескольких десятков дружинников. Их восторженное гиканье сообщало, что те отбили награбленное, а выжившие печенеги бежали прочь.

- Косые черномазые! Они что, стрелять не умеют?! - возбуждённые победой, переговаривались воины.

- Так посмотреть, будто их стрелы тупые. Летят далеко, а что и могут — лишь царапнуть, - рассматривали росчерки на своих телах северские и хазары.

- Никто не видел Гордея? - спросил Светозар, осадив коня.

- Гордей с хазарами ещё не вернулся.

- А Мороз?

- Я видел, как он забежал в шатёр Азата, - перекрикивались северские с вновь прибывшими, что спрыгивали со своих коней.

- Мороз! - посадник уже был возле полога походного жилища.

Это остановило воеводу. Он вытянулся вдоль войлочной стены, укрывшись в её тени. Дамир было хотел окликнуть посадника, но нож Чеславы приставленный к его гортани, остановил его.

- Азат! - осветив темноту шатра светочем, ратский посадник окликнул хазарина, что недвижимо лежал на шкурах.

- Светозар!- Дамир не дрогнул — не страшился тот смерти.

- Он мёртв, - прозвучало из тени, будто посадник сам этого не видел. Сказано то было Морозом, скорее всего, чтоб обратить на себя внимание и не быть сражённым своими же впотьмах. Или же самому желалось главенствовать при сем раскладе? - Ты ранен?

Светозар был в крайней растерянности и не сразу сообразил, что ответить. Тронул плечо из которого торчало обломленное древко стрелы.

- Твою рану нужно срочно обработать, - понудился того выпроводить.

Но посадник отмахнулся на это, заметив незначительность раны, и засыпал Мороза вопросами — казалось, что тот ещё не унял свой запал и не мог здраво мыслить.

- Это хатун?.. Где она? Нужно найти эту дрянь, - .. Вы ещё здесь?!- гаркнул на воинов, что те опрометью выбежали наружу. - Её нужно найти и выпотрошить, а голову отправить их кангару.

- Отзови всех воинов обратно... немедленно, - последнее прозвучало крайне требовательно.

- Что? - посадник в пляшущих бликах светочей внимательнее рассмотрел своего воеводу, с кем за последние годы особо сблизился. В глазах того прочёл его мысли, но всё же переспросил, чтоб убедиться в своей догадке. - Что ты задумал?

- Светозар, - хриплый голос верного кмета выдернул посадника из оторопи. - Это Мороз убил Азата.

- Это правда?

- Ты меня слышал, Светозар, - было не вопросом. Мороз нагло тому указывал, что делать.

- Я не сойду с этого места, пока ты не ответишь мне.

- Да, я убил его.

- Ты понимаешь, что ты творишь?!- Светозар шёпотом цедил слова сквозь сомкнутые зубы. - В здравом ли ты уме?!

- Как никогда,- и Мороз шептал, занимаясь возбуждённым ражем. - И что ты теперь сделаешь? Убьёшь меня тоже?... Светозар, подумай, сейчас удача на нашей стороне и мы можем воспользоваться этим. Мы давно не владыки своих земель. Нам приходится кланятся им, - торкнул чеславиным ножом на бездыханного, когда-то могучего степного воина,- и мило улыбаться! А сейчас волею Даждьбога, нам подвернулся отличный случай отомстить за свои обиды. Ну, Светозар?.. Решайся. Неужели мы не мечтали о этом?Ну?! - торопил тот своего владыку. - Скажи мне, кто твой брат? Он, кто чувствует себя как в родном ауле [у хазар — крепость] на твоём дворе? Он, кто берёт плату с тебя, чтоб твои обозы беспрепятственно шли по Дикому полю? Или я? Тот, кто не жалеет своего живота, кто всегда прикрывал твою спину, кто в походах делит с тобой последнюю краюху хлеба, и вместе с тобой приносит жертву Даждьбогу? Ответь мне. Хотя, нет. Ответь самому себе!

Короткая паузу показалась для всех томительно тяжёлой. Светозар ответил — их рукопожатие хоть и было стремительным, но этого хватило, чтоб дать понять очевидное.

Становище загудело ещё сильнее — возвращались хазары. Светозар лишь на миг остановился подле Дамира, и как-то вскользь взглянул, вовсе не желая встретиться с ним глазами. Тот, обессиленный, потеряв слишком много крови, сидел, откинувшись на войлочную стену шатра.

- Поторопись закончить то, что хотел, - бросил через плечо своему воеводе.

Оставшись наедине с Дамиром, Мороз вложил изящный черен в его дрожащую ладонь, и, сжимая её своей рукой, приставил тонкий клинок к его груди, как раз туда, где билось сердце.

4. Гребешок от суженого

Лето 883 от рождества Христова

Остановившись возле кромки воды, конь, косясь тёмным глазом, терпеливо ожидал пока его всадница скинет с себя тонкую сорочицу. Юница, обнажившись полностью, в задумчивости подрасплела немного льняного цвета косу, перекинула волосы на спину. Взяла повод и, зацепившись за гриву сухопарого жеребца руками, взлетела на того, рассёдланного. Дала ему посыл толчком ногами — конь послушно вступил в воду.

- Ланка, чего ты задержалась?- её окликнула такого же вида девица, с крутыми бёдрами, что особо разнились на фоне её тонкой талии.

- Так... ничего, - замялась юница, поглядывая на дальние ясеневые заросли.- Показалось.

Её конь, меся копытами ил, зашёл по колено. Потом, окунаясь головой вниз, заклацал зубами, желая словить ртом блещатую рябь. Принялся отбивать одной ногой воду. Брызги летели во все стороны. Ему верно то нравилось. Зашагал поочередно передними ногами на месте, потом дальше, на глубину, высоко задирая копыта.

Кони фыркали. Девки, около пол дюжины, хохотали. Кто-то нырял со спин своих верховых, кто-то, набирая воду полными пригоршнями, мыл их круп и жильную шею. Одна даже, та самая с крутыми бёдрами, встала, еле удерживая равновесие, на спину своего жеребца, а тот вдруг взъерепенился — не понравилось видать — поднялся на дыбы, а его всадница, с диким визгом да под девичий смех, соскользнула. Повисла вдоль коня, удержавшись за гриву. Подтянулась на руках к его холке, когда тот встал на четыре ноги, и сердито ругая его, стукнула по большой голове — не сильно, но чтоб показать кто здесь главный.

Ланка ещё раз воровато посмотрела на заросли и, окончательно убедившись в их спокойствии, втянула полной грудью влажный воздух, который после дневного зноя будоражил её нежную кожу — пока только ему одному позволяла ласкать себя.

Огненогривый конь Даждьбога с мгновение назад скрылся за склоном. Лучи, что длинные спицы колеса, ещё недолго торчали, прошив собой скудные облака, и тоже пропали, окрасив закатный край искрасно-жёлтым разводом. Возле воды немного холодило. И только. В лесах и буераках, всё одно, было душно, распекая в конец тяжестью воздуха двух молодцев: один — совсем юн, другой был постарше да поматёрее.

- Я бы с превеликим удовольствием поменялся бы с одним из этих жеребцов, - выдохнул молодец, слизнув солёный пот с губы, что стекал из под тугого начелья, удерживающего его стриженные по плечи волосы.

- Хороши, - также истомно прошептал его напарник, поглядывая вдаль поверх ветвей кустарника, и добавил, всё же зачужавшимся голосом, на ехидный взгляд того, - кони говорю хороши — рослые.

Ухнул, получив локтем под ребро. Опять застыли оба. Девицы, ни о чём не подозревая, продолжали намывать и своих коней, и свои точёные тела, а эти, что спрятались в кустах крушины в зарослях молодых ясеней, сдерживая смех, дальше принялись вести свой дозор. Один, тот что поматёрее, явно уже искушённый в любовных утехах, смотрел с жадностью, бегая блудливым взором, от одной к другой, похотливо лапая каждую пядь их девичьих тел. Иной, что был намного моложе, отрок совсем юный, поджарый, с выцветшими на солнце волосами, удерживал одну, больно понравившуюся из всех. Сглотнул сухость, которая лишь усилилась от такого наблюдения.

Но хотя и оскорбев, что им приходится довольствоваться лишь этим, молодцы упревшие и пыльные не спешили к желанной влаге, хотя и были изнеможены жаждой, измотавшей их, пока блукатили по лесу. Но всё же, не имели они сил оторваться от такого зрелища.

- Сигурд, пора нам, - опять подал голос белобрысый отрок, нехотя оторвавшись от юной прелестницы, самой робкой из всех, и на брюхе, как и лежали оба, попятился назад. - Мы и так задержались на два дня...

- Да погоди ты, - огрызнулся тот. - Сам не ам и другим не дам.

- Толку что всем этим любоваться, коли пощупать нельзя — в голове уже гудеть от хотелки стало. Да и не забывай, что я брат твоей жены, - недовольно буркнул и обмяк, получив чем-то увесистым по загривку.

- Щел, - Сигурд прошипел его имя, желая того остановить, чтоб ещё полюбоваться. Повернул голову на того, поглядывая назад за своё плечо, и только успел грубо и даже испуганно бросить, видя падающую на себя здоровенную палку, - итить, - тоже распластался от удара по затылку.

Когда Щел смог продрать глаза, не сразу понял, что перекинут через коня, словно перемётная сума. Его брюхо от езды в таком положении болело, как и затылок, голова гудела теперь совершенно от другого, нежели чем в кустах. Хотелось срыгнуть, только было нечем. Он пожалел, что пришёл в себя — его господарь будет в ярости, и, пока не поздно, нужно успеть откусить себе язык. Но как же это оказалось трудно!Слёзы брызнули из глаз! "Да, - сожалительно мелькнуло в голове, - не быть мне хоробром. " Только подумал об этом, как заслышал мужское, до боли знакомое, сдержанное мычанье и девичьи голоса:

- Этому тоже,- коротко сказала девица с тугой косой, по всей видимости их владычица — все остальные слушались её.

Щел не смог различить её лица — было уже достаточно темно. Тут же к нему подскочили сразу несколько. Одна ухватила его за голову и задрала кверху, удерживая за волосы, другая, пыхтя, пыталась разжать мощные челюсти. Щел не давался, мычал от боли, жевал бестолку язык, уже даже начало кровить в щёлке между красиво изогнутыми губами, обрамленными тонкой порослью — его господарь оценит такую смелость и обязательно на тризне об этом помянет — может быть.

5. Пути-стёжки

Когда соловей в ночи поёт, другая птица даже и не починает. Ох, как старается. То так, то этак зальётся, то с заковыкой, то протрелит, то примется тиликать. На курщине эта птаха, на первый вид невзрачная, особо голосиста. Поначалу не до сна, слушаешь, наслаждаешься. Дальше, как приестся, через пару ночей, заснуть от этого шума не можешь, даже если и охота. Затем попривыкнешься. Его уже жалеешь — не бережёт себя бедолага — и днём, и ночью свою зазнобу развлекает, пока та на яйцах сидит. А как его потомство вылупится, вдруг замолкает. Вот тут тоска и одолевает — теперь только следующим летом такое услышишь.

Вот и сейчас смолк. Глухо стало, что звон в ушах слышен. Да резко-то как оборвался, что мужи, которые на становище возле костра тлеющего предавались грёзам, почуяв неладное, от сна воспрянули. За мечи взялись, тишину слушают, в темень непроглядную всматриваются. Опять затрелил — верно передохнул... Дозорные на конях рукой махнули — отбой.

До этого они на лодьях-стругах по Семи [Сейм] шли, в городах останавливались, и то только в больших, в малых мимоходом. День-два, на берег не сходя, торг вели, и дальше — к Курску. Там побывали, да к Ратску двинулись по приглашению тамошнего посадника. Недалече от Курска до Ратска — верхами за пол дня доберёшься да не спеша, а вот по воде можно в долбёнках лишь. Вот за излучиной, где Рать по правом берегу в Семь впадает, встали гости новгородские. Нет, не обмеление стало преградой, да и ни коряжестое русло — помехой мосты были. Можно было бы волоками, но лесами вся округа поросла. Обозами решили. Раздобыли коней с телегами. Погрузили своё добро — немного. Утром дальше путь держать будут.

- Поскорее бы уже рассвет, - промямлил дозорный. Это Щел — верно язык ещё не до конца зажил.

Другого нагнал — и тот, и сам, что ратники, в доспехах, с щитами круглыми за спинами, с оружием. Да нет в том ничего удивительного — по иному нельзя купцу ходить — он и торговец, и охранник, и сам себе толмач и лечец. Другие, что отдыхают на становище, такие же.

- Что, в Ратск не терпится? - колко заметил Сигурд, видя возбуждённую живость на юном лике своего напарника, понимая того стремление.

- Отыщу, заломаю, - шипит, а у самого под пупком щекочет, как припомнит её нагую, как та на жеребчике-то на своём восседала... изгиб спины, дол по ней, плечо покатое... А сама дробная. Да ещё, конь её настолько крупный, что от того, она на нём, ещё мелче казалась. Опять в голове зашумело. Потряс ею. Кольчуга ей тонко отозвалась.

- Я тоже с ними поквитаться хочу — из-за них мы комонные дружины посадника ратского пропустили, а наши меня теперь щербатым кличут, - ощерился Сигурд, показав свою прогаль между зубами.

- Пустяки,- Щел сделал вид, что ему больно интересна эта щербина, что в ночи и не видна вовсе, а больше понимая, что Сигурд настолько не примечателен ликом, а даже с первого взгляда и немного отталкивающий — глубокие глазницы, с нависшими над ними надбровными дугами, маленький нос с вздёрнутым кончиком, весь конопатый, и губы, вернее только нижняя, чрезмерно пухлая, борода же растущая непонятными клоками, только на щеках, чуть на подбородке, да усы, совсем чуть-чуть над верхней губой, торчат в разные стороны, — что это его более не испортит.

- Пустяки?! Конунг теперь их по-любому случаю поминает, - пропыхтел с обидой да злобно Сигурд.- Дружина теперь надо мной потешается, говорит, что в портах у меня пусто. А ты говоришь, пустяки... Погодите. Найду их — покажу каждой, что у меня там припрятано! - громко как-то сказал.

- Ты б за языком своим следил, - Щел того степенит, руку вскинул, заставляя того замолчать, по сторонам озирается — подозрительно всё стихло.

- С чего это?- взъерепенился. - Сестре своей скажешь? Валяй,- пыхнул надменно.

- Ты Хельга конунгом назвал,- шепнул почти неслышно Щел.

- Да нет здесь никого. Кто услышит? - но всё же Сигурд навострился тоже, заслышав шорох. Недоверчиво по сторонам посмотрел.

- Не пойму только, чего он время зазря тратит, - Щел в седло вернулся, с Сигурдом дальше беседует.- Вот в Курск когда зашли, нужно было, как в Киеве — да и в Новом граде не так было? — убить кагана тамошнего или посадника, а если добровольно роту [клятва верности] не принесли бы, подавить бунт. Дружину вашу, варяжскую, али с руси [восточноевропейский народ, предположительно Олег был русом] здесь поставить, старшин потом доходчивых властью наделить — вот и дело будет.

- Хазарский тархан здесь сейчас, а мы пока малым числом — не сдюжим... Раздавят.

- Выходит, что даже и к лучшему, что конунг медлит?

- Выходит, что к лучшему. Время есть присмотреться — северские не так-то просты. Ты их заставы видел? А детинцы? Каждые десять вёрст, а то и ближе у них стоят. Сторожевые башни по всей Семи. Разъезды [дозорные отряды] везде, да и к тому же, как и хазары, эти все комонные. Это тебе не поляне с древлянами — орющие [пахари]. Тут у них хоть и в каждом граде посадник сидит, но без кагана своего ничего не решают. Точно змей какой-то. С заду дашь, а голова уже огрызается. Бошку отрубишь — десять новых нарастёт, - Сигурд как соловей защёлкал.- На Усоже, лишь горстка этих ратских, отбила наш наступ, что ладошкой мушку с ока смахнула.

- Всё одно, что-то подсказывает, не больно он торопился бы и в ином случае.

- А зачем он гонял нас по всей округе? - желал Сигурд, чтоб Щел сам скумекал, но сам и ответил, чуя даже в темноте, как взор отрока стал пустым.- Он узнал, что именно здесь их комонная рать скрывается. Выходит, мы ещё ему и подсобили, - реготнул кичливо.- Теперь разведать всё сам захотел.

6. Двое в яме

По лесу Чеслава блукатила уже довольно долго, и когда уже казалось, что ей удалось оторваться от погони, различила позади себя треск преломившейся хворостины под копытом чужого коня.

- Пардус, пошёл! - её крик пронзил густые заросли леса.

Погоня в лесу не то что на открытой местности, не такая торопкая, но всё же и от неё кони выдохлись — чаще стали оступаться, и уже неслись не так сноровисто, а не разбирая, что впереди них. Ветки хлестали Чеславу по лицу. Верно даже старались выдернуть обоих всадников из своих сёдел. Чеслава оглянулась за плечо — из преследователей один лишь остался, тот самый, с бородой малым клином. Два других уже давно пропали из виду. "И на что ему сдался мой шелом?!"- крутилось в голове Славки. Посмотрела вперёд и в этот момент почувствовала увесистый пинок — толстая ветка больно ударила в грудь. Пардус с пустым седлом унёсся прочь и остановился за деревьями.

Чеслава не сразу вспомнила, как дышать. А когда над ней навис этот хазарин, смежив свои и так слегка сросшиеся брови, первое, что пришло ей на ум, это то, что выражение его лица было чересчур хмурым, и даже пугающе злобным. Но не смотря на это, Чеслава бездейственно продолжала лежать, немного оглушённая после падения. А этот, с бородкой малым клином, наклонился над ней, руки тянет. Подумалось Чеславе, убивать станет. А он по-свойски за её наборный пояс схватился. Чеслава даже не успела что-либо предпринять — мысли как-то не сразу вязались, да и тело не особо слушалось. Тот беспрепятственно саблю из ножен и вытащил. Неспеша протянул взглядом по кромке, отмечая остроту заточки, оценивающе рассмотрел чеканку на серебряном перекрестье и навершии; потёртый темляк [петля на рукояти] поведал ему о частом пользовании. Перехватил черен поудобнее, рассёк воздух клинком. Хазарин вёл себя так вальяжно, лишь убедившись, что витязь не в том состоянии, чтоб куда-либо уйти.

Сдерживаясь, чтоб не застонать от боли, Чеслава прокашлялась и, так и лёжа на спине — она как все остальные уже никуда не торопилась, — начала первой:

- Ну, говори, чего хотел?

Хазарин отошёл к своему коню, приободрил того. Осушил почти на половину мех, отвязав его от седла. Потом встал возле дерева, оперевшись на ствол плечом, и неспоро допивая остаток воды, любовался как северский, распластавшийся в высокой зелени, пытается собраться с силами, чтоб подняться. Тот кряхтел и сопел, то поднимал руки, то ронял их, то попеременно сгибал ноги в коленях — цел. Хазарин оттолкнулся от дерева, направился к поверженному ратскому.

- Ты ведь узнал поясок? - начал неспешно распрашивать северского.

- Ничего я не узнал...

- А убежал тогда зачем?

- Убежал?.. Да кто знает, что вам в голову взбрело. Вас трое, я один...- прокряхтела Чеслава, повернувшись на живот.

- Не торопись, тебе уже не уйти от меня.

- Я всё же попробую...

Чеслава поднялась на четвереньки и на карачках от того в сторону ползёт, на ходу встать хочет. Да не сразу получилось. Со второго раза лишь удалось. Шелом на голове поправила. Поморщилась — грудь всю отбила, и чресла, и спину.

- А почему в другую сторону от Ратска бежал? Ты вроде к жене спешил? - хазарин неспеша ноги переставляет — знает, что ратский от него уже никуда не денется.

- К жене?.. К какой жене?- недомыслит Чеслава.- Ааа, к жене ... Не страшно. Сама как-нибудь справится... Передохну и к ней пойду, - сбивчиво говорит, а сама на хазарина даже и не смотрит, от того уйти пытается. Только она шаг делает, а тот в два своих широких её нагоняет.

- Пойдёшь, после того как скажешь, чей это поясок, - уже почти нагнал.

Чеслава аж присела, когда хазарин ей на плечо руку свою положил. Остановилась. Глазами бегает. Кони поодаль вдвоём, причём рядышком пасутся, обнюхивают друг друга — сдружились видать. Нет — опасаются — волчьи стёжки меж деревьями протоптаны да вокруг малой луговины. Хазарин сзади дышит жарко, гулко, в самый затылок витязю, даже сквозь бармицу Чеслава чует силу.

Не шелохнётся Чеслава — луговина, что ей открылась, больно занятная. А хазарин, вроде как, к себе развернуть витязя понудился. Не ведётся Чеслава — плечом строптиво дёрнула, а сама луговину изучает. Не даёт она ей покоя — небольшая, что даже кроны деревьев не разорвало. Листвы жухлой много, а вот травы вовсе и нет на той луговине, так поросль тонкая и скудная — медвежья яма! Да такая старая, что мхом уже покрыло её.

Вот Чеслава недоброе и задумала. Дёрнулась всем телом. Хазарин за ней, плеча её не отпускает. Извернулась Чеслава, руку того с себя сорвала. Хазарин ту схватить опять хочет, да только заступил он на луговину, да двумя ногами сразу. Так и замахал руками, тверди под собой не чуя. Чеслава уже рада, что от того отделалась, да рано — хазарин злобным оказался, один гибнуть не хочет — в последний момент уловил он Чеславу за ногу в поршне кожаном, второй рукой повыше — за лодыжку, что в поножах поверх онучей была, взялся. Чеслава за ветки цепляется, а они все мимо пальцев проскальзывают. Так она следом за хазарином в яму и сползла.

А как сверху на них осыпаться перестало, тут-то Чеслава и увидала действительно лютого хазарина. Тот, уже не сдерживаясь ничем, на витязя ратского набросился, схватил того за плечи, затряс — у Чеславы голова из стороны в сторону, да взад-вперёд болтается, а всё об одном думает, как бы шелом не слетел — и окатил волной своего гнева. На хазарском, не всё было, конечно, Чеславе понятно, но в общем разобрала, что она скоро перестанет быть мужчиной. Ну, так себе затея.