Его единственная ошибка

Пролог

Если бы мне сказали, что моя жизнь перевернётся с ног на голову из-за банки дорогого геля для волос, я бы, наверное, рассмеялась. Или уронила её. Со мной такое часто случается.

Но именно так всё и началось.

Я зацепилась своим вечно развязанным шнурком за ножку табуретки на кухне, пытаясь достать с верхней полки пачку печенья, и завалила всё, что стояло на стеклянном столике. Полетели журналы, папина чашка с «лучшим папой», пульт и… та самая банка. Дизайнерский гель для волос моей сестры, который пах как целый ботанический сад, и стоил, как крыло самолета.

Он разбился с душераздирающим хрустом, и по кухне тут же поплыл этот дурацкий, навязчивый аромат. Я замерла, глядя на липкую, благоухающую лужу на полу, чувствуя приближение знакомой волны паники. Сейчас выйдет мама. Потом Катя. Потом начнётся…

Но вместо маминых упрёков из гостиной донёсся папин голос. Усталый и какой-то… плоский.

— Алина, иди сюда. Надо поговорить.

«Поговорить» в таком тоне никогда не сулило ничего хорошего. Я, крадучись, как преступник, прошла в гостиную, по пути пытаясь стряхнуть с носка капли того самого геля.

Родители сидели на диване, плечом к плечу, с такими серьёзными лицами, что у меня внутри всё сжалось в комок. Катя, моя идеальная старшая сестра, смотрела на меня с тем выражением, которое я ненавидела больше всего на свете — с лёгкой жалостью и полным отсутствием удивления. Мол, чего ещё можно было ожидать?

— Присаживайся, рыбка, — сказала мама, но её голос дрогнул.

Я плюхнулась в кресло напротив, чувствуя себя на скамье подсудимых. Ждала разбора полётов про гель.

— Мы переезжаем, — вдруг выпалил папа, без предисловий, глядя куда-то мне в переносицу. — В Северный. Через месяц.

Воздух вылетел из моих лёгких. Переезжаем? Но здесь… всё. Моя школа. Мои друзья. Парк, где мы тусуемся после уроков. Старый, заваленный мелом подъезд, где я впервые попробовала поцеловаться с Васей из параллели…

— Почему? — прошептала я, чувствуя, как комок в горле растёт.

— Работа, — коротко бросил папа, отводя взгляд. — Новый проект. Хороший.

— Но я… я не хочу! — голос мой предательски задрожал. — Я останусь! У Кати же своя квартира, я могу…

— Нет, — мягко, но неумолимо перебила мама. — Мы все едем. И для тебя… для тебя это шанс, Алина.

В её голосе послышалась какая-то неестественная, натянутая бодрость.

— В Северном прекрасный район. И там есть школа… «Эверест». — Она произнесла название с придыханием, как будто это был не школьный корпус, а храм науки. — Одна из лучших в стране. С сильнейшей программой. Их выпускники поступают в топовые вузы.

Я уставилась на них, не понимая. Какая ещё школа? Какие вузы?

— Но я… я ведь не потяну там, — растерянно пробормотала я. — У меня же тройки по половине предметов! Меня туда не возьмут, - попыталась привести весомый аргумент в свою пользу.

— Возьмут, — вдруг вступила Катя, и в её голосе прозвучали ледяные нотки. — Папа договорился. Вложился в их новый… какой-то там лабораторный комплекс. Так что тебя возьмут. Это твой шанс, Алишка. — Она посмотрела на меня прямо. — Начать всё с чистого листа. Получить нормальный аттестат. Поступить куда-то. Перестать, наконец, быть… — она запнулась, подбирая слово.

— Ходячей катастрофой? — закончила я за неё, и внутри всё похолодело.

В комнате повисла неловкая тишина. Папа смотрел в окно. Мама нервно теребила край кардигана. Катя не стала отрицать.

— Шанс, — повторила мама, уже почти умоляюще. — Пожалуйста, Алина. Постарайся. Хотя бы для вида. Просто… закончи её. Получи хорошие оценки. А там видно будет.

Я сидела и смотрела на них. На их напряжённые, виноватые лица. И понимала. Это не было обсуждением. Это был приговор. Меня не спрашивали. Мне сообщали.

Моя жизнь, мои друзья, мои привычные неудачи — всё это было обменяно на папин «новый проект» и путёвку в какую-то элитную тюрьму под названием «Эверест», где я буду белой вороной, посмешищем и вечным аутсайдером.

Слово «шанс» висело в воздухе, смешиваясь с душащим запахом разлитого геля для волос. Оно было липким и чужим. Оно не обещало ничего хорошего.

Я молча кивнула, встала и вышла из комнаты. Мне нужно было побыть одной. Чтобы поплакать. Чтобы попрощаться со своей старой, неидеальной, но такой родной жизнью.

И чтобы… как следует запаниковать. Потому что единственное, в чём я была действительно уверена — в этом «Эвересте» меня ждал один большой, оглушительный и, совершенно эпический провал.

Я была в этом экспертом.

Глава 1.

Правило номер один для первого дня в новой, супер-элитной школе: не опоздать. Правило номер два: произвести впечатление собранной, умной и адекватной особы. Желательно, не привлекая к себе внимания в стиле «смотрите, это же ходячая катастрофа в юбке».

Мое имя Алина, и на данный момент я с блеском провалила оба пункта.

У моего отца, как назло сломалась машина ровно за день до начала учебы, и мне пришлось ехать на автобусе, а затем искать нужный адрес. Хотя в моем случае это не удивительно. Мой навигатор, подлый предатель, завел меня в какой-то тихий двор-колодец, где пахло старой листвой и безысходностью. А часы на телефоне безжалостно сообщали, что до начала первого урока осталось ровно три минуты. Сердце колотилось где-то в горле, сжимая его мертвой хваткой. «Эверест». Школа с идиотским названием и репутацией места, куда попадают по большому блату или с невероятным умом. Я, очевидно, была из первой категории. Вид у меня был соответствующий: помятая блузка, которую я не успела погладить, потому, что как всегда уснула с мыслью «все сделаю утром», юбка, которая вечно крутится вокруг своей оси, и огромная сумка, набитая всем, что может понадобиться человеку, собирающемуся штурмовать Эверест. В смысле, школу.

С последним вздохом я вырвалась из плена двора и увидела его. Тот самый «Эверест». Это не была наша старая, простенькая школа из рыжего кирпича, поросшая плющом. Нет. Это было сооружение из стекла и темного матового металла, с идеально ровными линиями и огромными, от пола до потолка, окнами, в которых отражались проплывающие облака. Оно не выглядело дружелюбным. Оно выглядело… дорого. Стерильно. Как будто здесь не учились дети, а проводили секретные эксперименты над особо одарёнными инопланетянами.

Я рванула через дорогу, едва не попав под колеса роскошного внедорожника цвета «мой папа важнее твоего».

Возле школы я не обнаружила окурки или фантики, которые обычно всегда валялись перед моей, и их почему-то не убирали дворники, которые у нас были — здесь был идеальный газон с какими-то диковинными кустами, подстриженными в виде идеальных шаров. Даже осенние листья, казалось, боялись упасть тут, как попало. Вместо привычной дымящейся котельной торчала какая-то хромированная труба современного вида, бесшумно испаряющая в воздух пар.

Я стояла у входа, сжимая ремень своей сумки, и чувствовала себя космонавтом, нечаянно забредшим на съёмки футуристического блокбастера. Мне казалось, что сейчас из дверей выйдет робот-охранник и потребует сканировать сетчатку глаза. Вместо этого массивная стеклянная дверь бесшумно съехала в сторону, и я услышала отдалённый гул голосов оттуда, изнутри. Словно само здание дышало.

Внутри пахло дорогой мебелью, кофе и деньгами. Мой первый взгляд упал на потолок — он был огромным, стеклянным, и сквозь него лился мягкий рассеянный свет. Под ногами — не линолеум в цветочек, а матовый серый камень, настолько гладкий, что я инстинктивно проверила подошвы, нет ли налипшей грязи. Повсюду были какие-то таблички, стенды с кубками и фотографиями улыбающихся идеальных детей.

Я прошла дальше, по коридору, который казался бесконечным. Наполовину стеклянные стены кабинетов позволяли чуть заглянуть внутрь. Я инстинктивно замедлила шаг, пытаясь рассмотреть содержимое этих идеальных коробок. На абсолютно каждой двери висела табличка с номером и названием. В кабинете физики не было видно сломанных приборов и портретов Эйнштейна с оторванным уголком. Вместо этого стояли какие-то хромированные установки с мерцающими лампочками, а ученики в белых халатах что-то сосредоточенно делали.

В классе литературы полки с книгами были встроены в стены, и к ним вели маленькие стремянки, как в старинных библиотеках. Воздух здесь, казалось, вибрировал от тишины и важности происходящего.

Даже ученические шкафчики здесь были другие — не ржавые железные ящики, исписанные признаниями в любви, а матовые панели с бесшумно открывающимися дверцами и встроенными кодовыми замками. Они сливались со стеной в единую, безупречную поверхность.

Всё здесь кричало о порядке, эффективности и безумных деньгах. Не было ни одной лишней детали, ни одного случайного пятна, ни одного громкого звука.

Я остановилась посреди этого сияющего, идеального пространства, чувствуя себя пятном. Живым, дышащим, неидеальным пятном, которое вот-вот нарушит эту стерильную гармонию одним неловким движением. Мои кеды казались кощунством на этом полу. Мой развесёлый, небрежный хвост — оскорблением для этих безупречных причёсок.

«Эверест» был не школой. Он был машиной. Машиной по производству гениев. И я была вирусом, который случайно занесли внутрь. Вирусом, который ждал своего часа, чтобы устроить самый грандиозный сбой в работе этой безупречной системы.

Все началось с коридоров, я запуталась в них мгновенно, как будто меня туда специально закинули с завязанными глазами.

— Кабинет директора? — с надеждой выдохнула я у первой же открытой двери, из которой вышла женщина с идеальной строгой булкой на голове и в очках с дизайнерской оправой.

Она оценила меня взглядом, который прошелся по помятой блузке, сползшей набок юбке и растрепанным волосам. Взгляд был красноречивее любых слов.

— Вам, наверное, в архив? Или к завхозу? — вежливо, но холодно поинтересовалась она.

— Нет, я… я новенькая. Мне к директору, — попыталась я выпрямиться и выглядеть солидно.

Женщина медленно отвела глаза к моим ногам. Я посмотрела туда же. На моем правом кеде развязался шнурок. Идеально. Символично.

— Второй этаж, кабинет двести, — бросила она, уже отворачиваясь. — И… завяжите.

Покраснев до корней волос, я рванула к лестнице. Кабинет 200. Я нашла его, отдышалась у массивной дубовой двери, попыталась пригладить волосы и вошла.

Кабинет был огромным. За панорамным окном виднелся аккуратный сквер. За столом из темного дерева сидел мужчина лет пятидесяти с идеально подстриженной седой щетиной и в дорогом костюме. Он что-то внимательно читал, нахмурив брови. Это был директор Серебряков. Человек, от которого теперь зависела вся моя академическая жизнь.

Глава 2.

От запаха дорогого кофе, смешанного с ароматом жженой электроники, меня теперь воротит. Это - мой новый парфюм. «Аромат провала». Директор Серебряков, стиснув зубы, выдавил что-то вроде «Ничего. Бывает» и позвал свою ассистентку, ту самую женщину с идеальной булкой, которая смотрела на меня, будто я только что персонально уничтожила «Мону Лизу». Меня быстренько выпроводили из кабинета, вручив распечатанное расписание и схему школы, которую я тут же чуть не порвала.

Меня должна была забрать соученица, староста класса, но ее все не было. Я прилипла к стене в коридоре, пытаясь, стать как можно более незаметной, слиться с пространством, и изучала свое расписание. Литература, математика, химия, история… Все как у всех, но звучало это как список предстоящих пыток. Особенно химия. После инцидента с кофе мне казалось, что я могу взорвать лабораторию одним только присутствием.

— Соколова? — раздался над самым моим ухом резкий голос.

Я вздрогнула и чуть не подпрыгнула. Передо мной стояла она. Староста. Девочка с идеально гладкими каштановыми волосами, идеальным лицом, как с обложки журнала, собранными в тугой низкий хвост, в безупречной форме и с таким выражением лица, будто она постоянно нюхает что-то неприятное. На бейджике красовалось имя «Лика».

— Да, это я, — выдохнула я, сжимая в руках мятую схему.

— Опоздала на первый урок. Удивительно, — она бросила на меня беглый, но убийственно оценивающий взгляд, от моих взъерошенных волос до не завязанных до сих пор шнурков. — Пойдем. У нас литература. Постарайся не издавать лишних звуков. У нас в классе ценят тишину и… адекватность.

Она развернулась и пошла быстрым, уверенным шагом. Мне пришлось почти бежать за ней, спотыкаясь о собственную тень. По дороге Лика, не оборачиваясь, выдала мне краткий инструктаж:

— Не бегай по коридорам. Не кричи. Не ешь за партой. Не задавай глупых вопросов учителям. И, пожалуйста, следи за своими вещами. У нас тут не цирк и не помойка.

«Спокойно, Алина, — уговаривала я себя. — Она просто немного… резкая. Все будет хорошо. Просто надо сесть за последнюю парту и молчать».

Кабинет литературы оказался просторным и светлым. Пахло старой бумагой, древесиной и дорогими духами. Все ученики уже сидели на местах. Когда я зашла за Ликой, на меня уставилось около двадцати пар глаз. Идеально уложенные волосы, дорогие ручки, блузки и рубашки без единой складки. Я чувствовала себя порванным целлофановым пакетом, занесенным сюда ураганом.

— Садись, — кивнула Лика на единственное свободное место. Конечно, не на последней парте. В самом центре класса.

Я пробралась на место, пытаясь не задеть ничьи сумки, и чуть не упала, споткнувшись о ножку стула. Кто-то сдержанно хихикнул. Мое лицо пылало, и смогло бы совершенно точно заменить солнце.

Учительница, элегантная дама в возрасте, в строгом платье, посмотрела на меня поверх очков.

— А, новенькая. Прервем ненадолго Данте. Представься, пожалуйста.

Я поднялась, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Меня зовут Алина Соколова, — пропищала я.

— Громче, — попросила учительница.

— Алина Соколова! — выпалила я так громко, что даже сама вздрогнула. В классе снова засмеялись.

— Что ж, Алина, — учительница улыбнулась тонкими губами. — Мы как раз проходим «Божественную комедию». Не хочешь ли рассказать, что ты знаешь о девяти кругах ада Данте?

Мой мозг напоминал чистый лист. Единственное, о чем я могла думать, — это о девяти способах, как провалиться сквозь землю прямо сейчас.

— Э-э… Ну… там есть Лимб… и… второй круг для обжор, третий - круг страсти? — выдавила я, вспомнив обложку книги. — И… там Люцифер… Люцифер… сидит во льду.

В классе воцарилась тишина, а потом его голос. Спокойный, холодный, без единой эмоции. Раздался сзади меня, с последней парты у окна.

— Люцифер. И он не «сидит», он вмерз в лед по пояс в центре девятого круга, предательства. И круг обжор — это третий, чревоугодие. Второй — круг похоти. Разница есть.

Я обернулась. И… обомлела.

Парень. Он сидел, откинувшись на спинку стула, одной рукой лениво вертя дорогую ручку. У него были темные, идеально уложенные волосы, острые скулы, и самый безразличный взгляд из всех, что я видела в жизни. Он смотрел не на меня, а куда-то в пространство, будто просто констатировал общеизвестный факт, который не стоило даже произносить вслух.

— Спасибо, Марк, — кивнула учительница. — Садись, Алина. Вижу, есть куда стремиться.

Я плюхнулась на стул, чувствуя, как вся горю. Марк. Запомнила. Запомнила навсегда. Его холодный, совершенный голос. Его уверенность. Его… пренебрежение.

Оставшуюся часть урока я просидела, уставившись в стол, и не слышала ни слова. В моей голове стучало: «Люцифер. Лед. Чревоугодники. Обжоры. Идиотка».

Звонок прозвенел, как благословение. Я бросилась собирать вещи, надеясь исчезнуть первой.

— Эй, новенькая, подожди! — окликнул меня чей-то голос.

Я обернулась, ожидая увидеть очередное недовольное лицо. Но ко мне пробивалась через класс девушка с короткими розовыми волосами, в очках в толстой роговой оправе и с парой сережек-колец в ухе. На ее лице играла живая, дружелюбная улыбка, резко контрастирующая со всеми остальными.

— Привет! Я Юля, — сказала она, подходя. — Ты, я смотрю, сразу влипла по уши. Не переживай, здесь со всеми новенькими так. Они вообще считают, что плебеи портят воздух в этом королевстве.

Я невольно улыбнулась. Ее энергия была настолько заразительной, что на секунду я забыла о своем позоре.

— Алина, — представилась я. — И да, влипла — это мягко сказано. Я уже успела утопить ноутбук директора в кофе и доказать всему классу, что не знаю Данте.

— Классно! — рассмеялась Юля. — Серебрякову это полезно, а насчет Данте… Да кто его вообще знает, кроме Марка? Он у нас ходячая энциклопедия. Ну что, поведу тебя в столовую? Там можно подкрепиться перед следующим актом унижения. Только держись от меня подальше, а то я тоже магнит для неприятностей. Вместе мы можем устроить тут апокалипсис.

Глава 3.

Тишина. Порядок. Предсказуемость. Три кита, на которых держалась моя жизнь. Всё имело своё место: учебники на полке, расставленные по алфавиту, расписание на неделю, расписанное по минутам, и люди вокруг, чьё поведение можно было просчитать с вероятностью 98,9%. До её появления.

Первым тревожным звоночком стал утренний разговор с директором. Я вышел поговорить по телефону. Серебряков, обычно бесстрастный и собранный, встретил меня в коридоре с выражением лица человека, только что пережившего нашествие варваров.

— Марк, — сказал он, сжимая переносицу. — У вас в классе новенькая. Соколова. Если увидишь, что она направляется в сторону чего-то хрупкого, дорогого или стратегически важного для школы… отведи в сторону. Пожалуйста.

Я кивнул, не удостоив это ответом. Что я мог сказать? Обычно новые ученики были такими же, как и все: старались не высовываться, усердно учились или покупали себе место под солнцем папиными деньгами. Ничего, что могло бы нарушить мой распорядок.

Как же я ошибался, думая, что и эта новенькая такая же, как и все.

Она ворвалась на урок литературы, как ураган в стеклянный магазин. Помятая, красная, дышащая чем-то вроде хаоса. И с самого начала всё пошло не так. От того момента, как она шла на свое место до ее фееричной ошибки. Этот дурацкий ответ про Данте был настолько невежественным, что моё профессиональное самолюбие старшеклассника, трижды победившего на олимпиаде по литературе, не выдержало. Я поправил её. Автоматически. Не для того, чтобы унизить. Просто чтобы восстановить в воздухе объективную реальность, которую она своим присутствием кренила куда-то в сторону абсурда.

Она обернулась. И я впервые увидел её лицо. Растерянное, испуганное, с широко распахнутыми ярко-зелеными глазами. В них читалась паника и… какая-то настырная искорка. Та, что обычно гаснет у таких под первым же критическим взглядом. Но не у неё.

Я ожидал, что после урока эта Алина сядет где-нибудь в углу и будет тихо умирать от стыда. Вместо этого она умудрилась устроить цирк в столовой. И почему она выбрала именно меня на роль своей жертвы. Алина взяла поднос, и изначально ничего не предвещало беды, но потом… потом она пошла ко мне.

Я видел её краем глаза. Она шла по столовой с таким неестественно-рассеянным видом, будто репетировала роль в плохой пьесе. Я отодвинул ногу, чтобы она не запнулась. И это было ошибкой. Её лицо исказилось гримасой ужаса, она дернулась, поскользнулась на чем-то и врезалась в мой стол. Как в замедленной съемке я увидел, что моя чашка с латте опрокидывается. Тёмная жидкость залила страницы учебника по органической химии и, что гораздо хуже, тонкую металлическую поверхность моего телефона.

Тишина. Идиотская, громкая тишина, которую создало её присутствие. Все смотрят. Лика смотрит с едким удовольствием. Эта розововолосая чудачка Юля — с сочувствием.

А она… она хватает салфетки и начинает тыкать ими в мой телефон, только усугубляя ситуацию. От неё пахло клубникой и паникой.

— Отстань, — сказал я. Голос звучал ровнее, чем я чувствовал. Внутри всё закипало. Это не просто телефон. Это мой органайзер, мои записи, мой доступ к почте. Всё, что обеспечивает мой порядок. — Просто отойди. Пожалуйста.

Она что-то стала лепетать про извинения. Я не слушал. Смотрел на разводы на экране, который больше не реагировал на касания. Раздражение — острое, холодное — подкатывало к горлу. Её присутствие здесь, её суета, её запах — всё это физически невыносимо.

— Я сказал, отойди, — повторил я, уже глядя на телефон, а не на неё. — Твое присутствие здесь только усугубляет ущерб.

Она отступила. Её забрала та самая Юля. Я слышал её сдавленные всхлипы. Но мне было всё равно. Абсолютно. Пусть плачет. Может, это её хоть чему-то научит. Хотя вряд ли.

Я попытался привести в чувства телефон. Бесполезно. Он мёртв. Я аккуратно промокнул учебник. Страницы с конспектами по бензольным кольцам расплылись в бурые пятна. Идеальный утренний план рухнул из-за одного неловкого движения какого-то нескладного ребёнка.

Весь оставшийся день я чувствовал на себе её взгляд. Она постоянно смотрела. Сначала виновато, потом с какой-то странной решимостью. Как будто я не человек, а гора, которую ей во что бы то ни стало нужно покорить. Это раздражало ещё больше. Её настырность. Её неумение просто исчезнуть.

На физике она села через парту. Всем нутром ощущал, как она продолжала пялиться. Не выдержав, повернул голову и словил ее взгляд. Она мгновенно покраснела и уткнулась в учебник, делая вид, что ничего не было. Смешно.

Весь оставшийся день больше ничего не происходило. Меня это не могло не радовать, мой школьный порядок снова пришел в определенную норму. После уроков я сразу решил пойти в сервисный центр. Диагноз с моим телефоном оказался неутешительным. Водное повреждение. Восстановление данных займёт время. Новый телефон — деньги и время, которое я планировал потратить на подготовку к дебатам.

На половину пути домой, я обнаружил, что забыл свой учебник. Такого раньше со мной не случалось.

Вернувшись в школу за забытой книгой, я заметил уже пустые коридоры. Тишина. То, что я так ценю. Но проходя мимо открытого кабинета химии, я услышал возню и приглушённое ругательство.

Ради интереса решил заглянуть. Там была она. Соколова. Худенькая, угловатая, немного неуклюжая. Алиса одна в пустом классе химии заглядывала под столы. Видимо, что-то уронила.

Разочарованно вздохнув, уже хотел уходить. Её проблемы меня не касаются. Пусть хоть вся школа провалится под землю вместе с ней.

— Марк?

Её голос остановил меня, прозвучав неуверенно.

Я медленно обернулся.

— Что?

— Я… я хотела ещё раз извиниться. За телефон. Я готова компенсировать… как-нибудь…

Она стояла, сжимая в руках какой-то дурацкий брелок в виде единорога. Смотрела на меня с тем же упрямым ожиданием.

— Тебе нечем мне компенсировать, — сказал я холодно. — Лучшая компенсация — это если ты будешь держаться от меня подальше. На максимально возможной дистанции. Понятно?